Текст книги "Учитель. Назад в СССР. 2 (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Буров

Соавторы: Аристарх Риддер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 6

Маленький кабинет-лаборантская Геннадия Анатольевича оказался полностью заваленным папками, книгами, бумагами, рукописями, какими-то макетами. Небольшой стол у окна с трудом можно было разглядеть из-за документов. Лапшин бочком пробрался к рабочему месту, пристроил портфель на подоконник, где стояла литровая банка с водой, чашки, надорванная пачка заварки.

Почемучка тут же сел за стол, пододвинул к себе телефон и принялся накручивать диск.

– Присаживайся, Егор, – гостеприимно предложил хозяин кабинета, включаясь в разговор с невидимым собеседником. Я оглянулся по сторонам, обнаружил под стопкой папок табуретку, аккуратно переложим бумаги на пол и уселся, терпеливо дожидаясь результата переговоров.

Лапшин сделал несколько звонков, пытаясь выяснить, где находится гений инженерной мысли по имени Гоша, он же Юра. Каждый раз ему что-то отвечали, он расстроенно цокал языком, сбрасывал звонок и по новой набирал очередной номер.

– Егор, чаю хочешь? Кипятильник в коробке, не стесняйся. Будь как на кафедре, – улыбнулся Почемучка.

Я прислушался к своему организму и решил, что горячего чайку выпить – хорошее дело. Но, увы, пришлось отказаться от идеи. Вода и кипятильник присутствовали, а вот заварки в надорванной пачке не оказалось, как и рафинада. Почему-то я этому совершенно не удивился. В пединституте у Лапшина в такой же лаборантской вечно толпились студенты, аспиранты, велись разговоры, споры, обсуждались проекты и, конечно же, выпивалось очень много чаю.

Профессор смущённо улыбнулся и пояснил, про студентов и коллег, что постоянно занимают у него чай, но регулярно забывают возвращать долги. Я сочувственно покивал, глядя, как азартно Лапшин разыскивает Гошу. Прям любопытно стало, что ж там за самородок такой. Про себя подумал: студентам очень повезло, что Почемучка теперь преподаёт в Академгородке, занимается не только научной деятельностью, но судя по тому азарту, с которым наставник рассказывал о детях, ещё и для ребятишками ведёт кружки.

Спустя пятнадцать минут и пару десятков звонков Геннадий Анатольевич воскликнул: «Нашел! Быстрее!» Мы с Лапшиным покинули кабинет и начали забег по этажам в поисках Гоши. В первом же кабинете, где должен был находиться неуловимый слесарь, нам сказали фразу, которая стала присказкой ещё в нескольких местах: «Только что был, вышел к такому-то!»

В конце концов, мы отловили его где-то в подвале. Худощавый коротышка с залысиной, маленькими глазками неопределённого цвета и крупным носом отыскался у себя в каптёрке. Мужичок в потрёпанной, но чистой спецовке задумчиво колдовал над какой-то схемой. Почёсывая затылок карандашом, Гоша поглядывал на рисунок, то и дело что-то черкая в ученическую тетрадку, лежавшую рядом.

– Юрий Витальевич, ты-то нам и нужен, – радостно оповестил Геннадий Анатольевич, здороваясь и пожимая мозолистую руку. – Знакомьтесь, наш гений, без которого не обходится ни одна защита, – Юрий Витальевич Боровой. А это мой бывший ученик, нынче мой коллега Егор Александрович Зверев. Тоже гений в своем роде, но пока не принимает своё предназначение. Ну ничего, ничего, справимся, – хохотнул Лапшин, потрепав меня по плечу.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровался я, протягивая ладонь слесарю. Пожатие у мужичка было крепкое и уверенное.

– Гоша, тут такое дело. Сей молодой, но уже очень талантливый вьюноша, придумал нечто особенное для своей школы. Признаю, идея совершенно простая и лёгкая в исполнении, но вот поди ты, никому в голову не пришёл соединить обычные вещи в одно изделие.

Я терпеливо ждал, пока Почемучка закончит живописать мою идею, попутно накидывая похвалы. Я так понимаю, наставник не оставлял надежды переманить меня в свой институт.

– Юрий Витальевич, вот смотри… – Геннадий Анатольевич похлопал себя по карманам и нахмурился, не находя искомого. До меня дошло, что он ищет, я протянул ему свой корявый рисунок.

– Ага, вот оно! Гоша, вот смотри… – Лапшин развернул мою схему на столе перед Гошей. – Ты понимаешь, а? Всё гениальное просто! Да если у него получится собрать эту… что это? Ах, да, лампа! Эту лампу, её можно патентовать и запускать в производство! Лампочку Ильича в каждый дом, а? – хохотнул Геннадий Анатольевич. – Так сказать, вернёмся к истокам и напомним, с чего начиналась слава нашей страны! Тем более впереди пятьдесят лет Октябрьской революции! Егор, уверен, начальство оценит и твою задумку, и твоё исполнение!

Мне не понравился взгляд, который кинул на Лапшина молчаливый слесарь после слов о патенте и запуске производства. Но я не придал этому значение: мало ли, что у человека на душе. Может, этот самый Гоша как родители Зверева. На людях улыбаюсь, а на кухне злобно хают свою страну.

Смысл улыбки прояснился в недалёком будущем, но тогда я ещё не знал, чем для меня лично обернётся далеко не самая мудрёная поделка. Причём идея по факту и вовсе не моя, позаимствовал я её из своего будущего. Или уж прошлого? Один чёрт, я уже запутался во всех этих временны́х моментах!

Тем временем Геннадий Анатольевич продолжал вещать:

– Ты понимаешь, лента ему нужна, – наставник хмыкнул. – Не поверишь: светодиодная! – Почемучка покачал головой. – Ну, чудак-человек, верно? Светодиодная! Такого в природе нет! Но идея хороша, да, хороша же, Гоша?

Слесарь молчал и невозмутимо дымил папиросой. Я удивился, обнаружив на столе пачку «Герцеговины Флор». Если не ошибаюсь, стоили они раза в четыре дороже обычной «Примы» или там «Севера», которые курили простые работяги. Однако, интересный слесарь. Читал, что «Герцеговину» курил сам Сталин, предпочитая их любым другим папиросам.

Я более внимательно пригляделся к Юрию Витальевичу. А ведь точно, непростой слесарь, явно непростой. Вот вроде и выглядит как обычный советский трудяга, да не совсем. Как говорится, и ботиночки вроде обычные, но качеством получше, и рубашка хорошая под спецовкой, стрижка модная.

Мысленно одёрнул сам себя: что-то тебе, Саныч, мерещится непонятно что, так и до шпионов доиграться недолго. Ну а что, местечко тёплое, считай, все тайны страны Советов в одном месте собраны. Да ещё и непосредственное участие обеспечено гению инженерной мысли. Буквально по золоту ходит каждый день. По интеллектуальному.

Из задумчивости в реальность меня вернул голос Почемучки, который продолжал расписывать молчаливому Юрию Витальевичу идею.

– А если и есть, то у военных. Но сомневаюсь, что ленты. Какие ленты? Но идея хороша, да, хороша! Егор Александрович, ну какая тебе школа? С твоими идеями тебе к нам надобно! А? Ладно, об этом потом, потом. Да. Так вот, дорогой мой Юрий Витальевич, надо бы помочь юноше! Очень талантливый, на пустом месте – и лампа. Ты понимаешь, да? А за основу, знаешь, что берет? Не поверишь! Цилиндр! – Лапшин восхищено прицокнул. – Обыкновенный автомобильный поршень… двигатель…

Лапшин окончательно запутался, на секунду остановился, задумчиво пожевал губами, а затем продолжил.

– Так вот, да… Ленты… светодиодные ленты, ты понимаешь, ему подавай. А где их взять? Совершенно секретная информация.

– Геннадий Анатольевич, можно я? – мягко вступил я в монолог наставника.

– Что? А, Егор, конечно, конечно!

Я кивнул и в двух словах объяснил Юрий Витальевичу, что мне необходимо для моей задумки. В каптёрке повисло странное молчание. Лапшин уселся на стул, придвинул к себе чертёж, над которым до нашего прихода мозговал слесарь, и потерялся. Я молча ждал ответа, товарищ гений также молча курил, глядя на меня.

– Ну, светоиды точно не достану. Это только у оборонки… – когда слесарь заговорил, я даже не сразу понял, что это его голос, настолько он не соответствовал внешности. Чистый бас, ему бы в хоре петь.

Я включился в разговор.

– О светодиодной ленте я даже не мечтаю, – сказал и на секунду подвис: не ляпнул ли снова лишнего? Ну да чёрт с ним, слово не воробей уже вылетело, ловить поздно.

– Мне бы лампочек мелких таких, знаете, как на гирляндах современных. Я их выкрашу в красный. Но главное – переключатель нужен. Здесь вся соль в переключателе, чтобы, значит, светильник ровно горел, а при желании мигал.

– Хм… – Гоша задумчиво на меня посмотрел, потом перевёл взгляд на схему. – Есть у меня и лампочки, и переключатель.

– Поделитесь? – поинтересовался я. – В долгу не останусь.

– Разберёмся, – махнул рукой гений инженерной мысли, он же самородок, буквально спрыгнул со стула, потому оказался необычайно низкого роста, и молча покинул каптёрку.

Я несколько растерялся и с удивлением смотрел вслед слесарю, который исчез в дверном проёме.

– Это да или нет? – обернулся к Геннадию Анатольевичу, который внимательно разглядывал схему, которую изучал Юрий Витальевич до нашего прихода.

– А? Что? – Лапшин очнулся, завертел головой, рассеянно улыбнулся и снова склонился над чертежом. – Вернётся, – убеждённо заметил он и снова потерял интерес ко всему происходящему.

Я шагнул поближе, заглянул через плечо, пытаясь понять, что же так заинтересовало профессора. Чертёж оказался любопытным, но чтобы понять суть, нужно знать, для чего придумали странный подъёмный механизм.

Лапшин что-то увлечённо чертил в тетрадке слесаря, я терпеливо ждал, чем всё закончится, прикидывая, как буду добираться домой. Напоминать профессору о том, что он собирался меня довезти, не хотелось, а с его рассеянностью всякой может случиться.

– Чем богат – поделюсь, – раздался позади басовитый голос Юрия Витальевича.

Мозолистые руки бережно поставили на стол деревянную коробку, открыли крышку, вытащили из ящика ещё одну коробочку, поменьше, и вот уже оттуда появились на свет миниатюрные лампочки. Точно такие, какие я искал.

Затем слесарь порылся в ящике среди других богатств и вытащил переключатель. Ему я обрадовался гораздо больше. Всё-таки игра со светом и была ключевой в моей задумке.

– Спасибо, что… сколько? – прикидывая, хватит ли у меня налички за такое богатство.

– Сочтёмся, – пожал плечами Юрий Витальевич. – Хотя нет… вот что…

Геннадий Анатольевич изумлённо глянул на самородка, видимо, впервые на его памяти слесарь захотел получить плату за свои запчасти.

– Ты, это, как соберёшь, привези показать, – неожиданно попросил Юрий Витальевич, требовательно глядя на меня снизу вверх. – Покажешь, как говорится, расскажешь, что да как. Идея любопытная, как говорится, вроде понятно всё, а вот как работать будет – интересно посмотреть, как говорится.

Слесарь закончил и снова молча на меня уставился.

– Договорились, – кивнул я, протягивая ладонь, чтобы скрепить уговор.

Мы пожали друг другу руки, Юрий Витальевич бережно закрыл крышку на коробочке с лампочками, накинул крючочек и передал мне вместе с переключателем.

– Это для Власова никак? – полюбопытствовал Геннадий Анатольевич, отлипая от чертежа.

Слесарь молча кивнул, подхватил большую коробку, в которой притащил для меня нужные запчасти, и также молча растворился в подвальных коридорах.

– Ну что, доволен? А? – хлопнув меня по плечу, радостно поинтересовался Лапшин.

– Более чем, спасибо, Геннадий Анатольевич, – совершенно искренне отозвался я. – Не ожидал, что всё и в одном месте.

– У нас тут и не такое раздобыть можно! – задав вверх указательный палец, доверительно сообщил наставник. – Ну что, куда тебя? А то, может, экскурсию проведу по всему городку? А? Покажу, рассажу всё?

– В следующий раз, Геннадий Анатольевич, – решительно отказался я. – Вот приеду с ребятами и вы нам всё и расскажете, и покажете, и очень надеюсь, дадите попробовать. А сейчас домой, если можно.

– Договорились, Егор, – со всей серьёзностью заявил Лапшин. – Тогда прошу на выход, – Почемучка, не дожидаясь моего ответа, двинулся в сторону дверей.

Примерно через полчаса мы, наконец, выбирались из здания института. По дороге наставника не останавливал разве что только ленивый, чтобы перекинуться парой слов от банального: «Куда пропал?» до рабочего: «Что там на совете?»

Обратно мы домчались с ветерком. Водил Лапшин хорошо, да и в области хорошо ориентировался. Заплутали только в самом селе по моей вине. Насыщенная событиями жизнь поменяла мои планы, я так и не изучил местность, которая стала моим домом. Мысленно поставил себе заметку в ближайшее время отметить все ходы-выходы, расположение и названия улиц.

– Чайку, Геннадий Анатольевич? – предложил я, когда Лапшин лихо затормозил возле теперь уже моего дома.

– В другой раз, Егор, – отказался наставник. – Неплохо, неплохо, – оглядывая моё хозяйство, заметил Почемучка. – Такое поле для деятельности, а, Зверь Горыныч? Все твои бытовые поделки пригодятся. Думал ли ты о таком? Хотя думал, думал, потому и в деревню рванул из столицы, да?

– Ну… – пожал я плечами, не зная, что сказать. Непростой парень этот Егорка, по всему выходит. Жаль, с памятью его так и не удаётся разобраться, куски и фрагменты в общую картину не складываются.

– Правильно, Егор Александрович, – вдруг совершенно серьёзным тоном выдал педагог. – Что мы, теоретики, что называется, жизни не нюхали. Быть практиком – великое дело! Уверен, аспирантура тебя дождётся! Как и Государственные премии! Ну, бывай, Егор, жду в гости. И сам приезжай, и с ребятами. Обязательно с ребятами. И присмотрись, хорошенько присмотрись к своим ученикам! Нам самородки ох как нужны! Блиновы да Кулибины наше всё! не только Пушкин, – хохотнул Почемучка и продекламировал. – О, сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух, и опыт, сын ошибок трудных…

– И гений, парадоксов друг, и случай, бог изобретатель… – закончил я, неожиданно для самого себя.

– Ну, до свидания, Егор Александрович, – Лапшин потряс мне руку. – Жду в гости! И не затягивай, да!

– До свидания, Геннадий Анатольевич, буду, обязательно буду. И не один, а с ребятами, – заверил я совершенно покорившего меня преподавателя.

Мы попрощались и «Победа», довольно урча, помчалась обратно в город.

Жизнь снова покатилась своим чередом, не без приключений, но по сравнению с первыми часами моего пребывания в славном селе Жеребцово обыденность оказалась вполне приемлемой и спокойной.

Днём я ходил на работу, помогал завхозу, разбирался с учебниками и рабочими программами, вести мне предстояло несколько предметов в разных классах, и я усиленно готовился к своему первому учебному году в роли классного руководителя и учителя многопредметника. Успел познакомиться с некоторыми коллегами, которые постепенно выходили из отпусков и приступали к наведению порядков в своих классах с помощью учеников.

Вечерами мастерил свою поделку, доводя до совершенства, чтобы не ударить в грязь лицом, так сказать, перед добрейшим и милейшим директором Юрием Витальевичем. Вместе с председателем Иваном Лукичом они в скором времени улучшили мой быт. Директор чуть ди не за ручку провёл по всем инстанциям, от знакомства с суровыми дамами в образовании до бухгалтерии. Звениконь прислал бригаду женщин, они в два дня побелили внутри мой домишко, печку, навели порядки и во дворе. Покосили траву, перекопали огород. Подключился и председатель колхоза Лиходед, поставил меня на довольствие, обеспечил сухпайком: мешком картошки, лука, свёклы, консервами, подсолнечным маслом. Жизнь налаживалась.

А ещё у меня появился щенок Штырька, приволок его внук Степаниды Михайловны. Пацан долго маячил за забором, катая туда-сюда велосипед, но потом всё-таки решился, зашёл в гости и показал мне свой подарок. Я сдался под напором его аргументов и определил щенка на постой.

Штырька оказался помесью овчарки и дворняги, длинноногий и веселый, с заливистым звонким лаем, вентилятором вместо хвоста и разноцветными глазами. Был он лохматым и добрым и немного трусливым. Пугали его коровы и почему-то бабочки. А ещё его штырило от малины. Заросли кустарника я обнаружил в дальнем углу сада-огорода. Малиной давно никто не занимался, да и за всё лето никто не оборвал в бесхозном дворе. То ли мальчишки про неё позабыли, то ли и вовсе не знали. Так что я умудрился набрать целую миску переспевшей ягоды.

Вот как раз в тот день Борька и притащил мне подрощенного щенка. Пёсель подобрал с земли упавшую ягоду, а потом началось шоу. Что он только не вытворял, выпрашивая лакомство. Так и получил свою кличку – Штырька, за пагубное пристрастие к малине. Удивительный пёс.

Изделие для школы я мастерил вечерами. Митрич не забыл своего обещания и через два дня после эпопеи с больницей приволок мне поршень. У завхоза Степана Григорьевича я раздобыл стеклорез, но выпросить кусок стекла не удалось. С ним снова помог дядь Вася.

Вообще, его жена, Мария Фёдоровна, взялась меня опекать. Причём не одна она. Вместе со Степанидой Михайловной женщины устроили мне весёлую жизнь, в хорошем смысле этого слова. Каждое утро я находил на столе во дворе то пяток яичек, то свежих овощей или ягод-фруктов из соседских садов и огородов, то литрушку молока, то пирожки, то котлетки.

Все мои попытки отблагодарить хоть чем-то добрых хозяек не увенчались успехом, как и настойчивые просьбы не беспокоиться. Дамы словно сговорились, дошло до того, что потребовали отдавать им одежду на стирку. Но тут я встал насмерть, не хватало ещё, чтобы мои трусы с носками кто-то стирал вместо меня и развешивал в чужом дворе. С опекой пришлось смириться. Обе нашли во мне тех, кого потеряли. Ну и пока не лезли в мою жизнь с указаниями и воспитаниями, я решил оставить всё как есть.

Да и на душе, честно говоря, от такой заботы теплело. Не привык я к тому, чтобы кто-то переживал за мой ужин или завтрак, за то, на чём спал, есть ли у меня чистая простыня.

Думаю, и Егор мало что понимал в материнской любви, такой, какой она должна быть без дальнего прицела на старость, без пресловутой последней чашки, когда рожают для того чтобы, а не потому что от любви.

Лето неумолимо катилось к концу, а вот первое сентября приближалось. Школа оживала, каждый день появлялись все новые и новые задачи, и в один прекрасный момент директор Юрий Ильич объявил о грядущем педагогическом собрании. На нём я и планировал представить на товарищеский суд свою лампочку Ильича.

Но, по славной традиции, которая зарод

илась в моей новой жизни, всё пошло не по плану.

Глава 7

– Дорогие коллеги! Поздравлю вас с началом учебного года… с грядущим… Нам предстоит сложный год, в ноябре вся страна будет праздновать юбилей Октябрьской революции… Но начать я бы хотел с другого… – перескакивая с мысли на мысль, начал директор.

На общее собрание педагогического коллектива мы собрались в одном из кабинетов на первом этаже. Впервые я увидел всех своих будущих коллег. Слушая директора и исподволь разглядывая женщин разного возраста, с которыми предстоит трудиться бок о бок, я невольно сравнивал своё сегодня с прошлым учительским опытом. Некоторые моменты удивляли. К примеру, в школе, где мне пришлось преподавать, как и во всех учебных заведениях страны, педсовет проходил в последних числах августа.

А ещё накануне школьного учительского собрания случалось общее районное, куда приглашали педагогов города и района. На августовской конференции чествовали отличившихся педагогов, поздравляли с новым учебным годом, сыпали цифрами и скучными отчётами. Ну и, конечно же, на сцене торжественно восседали приглашённые гости из администрации, сдерживая желание порыться в телефоне, стараясь не зевать. Включая обязательного батюшку. Последнее никогда не понимал. Государство у нас светское, к тому же многоконфессиональное, если один представитель пришёл, почему других ни пригласили?

Возглавляла это шабаш, в смысле, педагогическое собрание, местная начальница управления образования. Я успел поработать при новом руководстве. Вызвать такую волну негатива в свой адрес за пару месяцев после вступления в должность от большинства директоров и учителей – это надо сильно постараться.

Прозвище к нашей даме прилипло сразу и намертво: немец в юбке. По той простой причине, что начальница не желала никого слушать, не разговаривала, а приказывала, спокойно могла унизить коллег-директоров на совещании. Простых же учителей и вовсе ни во что не ставила. К тому же её высказывания в соцсетях по поводу педагогов, которые возмутились понижению оплаты за категории, популярности ей не добавили. Заявить, что педагог должен трудиться не за деньги, а за хороший результат, не выпрашивать премию, а делать то, что скажут… И при этом, гневно топая ножкой и брызгая слюной, требовать наивысших побед во всех конкурсах… Такая себе мотивация. Ну да уже не суть.

Поэтому я с облегчением выдохнул, когда понял: добровольно-принудительной высадки на отчётную конференцию можно не опасаться. Как говорится, посидим, обсудим, наметим, расширим, углубим и приступим к работе без суеты и плётки.

– Дорогие коллеги, – торжественно возвестила Юрий Ильич, и я напрягся, сообразив, что сейчас буду официально представлен в качестве учителя Жеребцовской школы. – Позвольте представить вам нашего нового коллегу, учителя, выпускника пединститута, спортсмена, умницу. И я не побоюсь этого слова – героя! Да-да, Егор Александрович, не надо смущаться! – заявил Свиридов в ответ на мой измыленный взгляд.

– Коллеги! Все вы знаете историю с Марией Фёдоровной Беспаловой и её супругом… Так вот, Егор Александрович буквально вытянул с того света Василия Дмитриевича и доставил его жену в больницу!

– Юрий Ильич, доставила скорая, – поправил я воодушевлённого директора.

Но Свиридов только похлопал меня по плечу и продолжил свою рекламную речь в мой адрес. Я нацепил серьёзное выражение на лицо, едва сдерживаясь, чтобы не опустить голову пониже. Геройством вышеперечисленное не считал, потому было очень неловко стоять под перекрёстным огнём самых разных взглядов небольшого коллектива. Но что поделать, директор вещал от души, расписывая мои достоинства согласно старой доброй традиции: хотел как лучше, получилось, как всегда.

– Егор Александрович Зверев окончил Московский институт с отличием! Его приглашали в аспирантуру, но товарищ Зверев решил набраться практического опыта, прежде чем нырнуть в научные дебри. Да-да, Егор Александрович, не смущайтесь, я навёл справки. Ваши преподаватели уважительно о вас отзываются. Говорят, вы были очень активным студентом с принципами, – Юрий Ильич лукаво улыбнулся. – Несомненно, молодая кровь качественно разбавит наше с вами сложившееся житьё-бытьё. Думаю, Егор Александрович с удовольствием поделится новыми знаниями в области педагогики. Молодая гвардия, так сказать, новые идеи, инициативы. Коллеги, поприветствуем нашего нового коллегу. Прошу любить и жаловать – Егор Александрович Зверев, классный руководитель десятого класса, учитель географии…

– Здравствуйте, коллеги, – я не выдержал и прервал пафосную речь директора.

Стоял возле доски, чувствуя, что краснею от смущения. Раздались дружные аплодисменты, и приветственные слова. Коллеги с любопытством на меня поглядывали. Кто-то осторожно, кто-то равнодушно, кое-кто с интересом. Две молодые учительницы примерно одного возраста, до тридцати, не больше, сидевшие за одной партой, что-то шептали друг другу на ушко, поглядывая в мою сторону. При этом девушки мило краснели и хихикали в ладошки.

Как я узнал в процессе обратного представления, Нина Валентиновна Кудрявцева работает в нашей школе пионервожатой и комсоргом. Внешний вид, да и сама фамилия очень подходили девушке. Кудрявая Нина с милыми ямочками на щеках, с копной пшеничных волос задорно встряхивала головой, отчего кудряшки подпрыгивали, придавая девушке своеобразное очарование. И напрочь стирали всю серьёзность, что она время от времени пыталась на себя напустить.

Вера Павловна Дмитриева выглядела как самая настоящая аристократка. Высокая, стройная, с идеальной укладкой, волосок к волоску. Её каштановые короткие волосы даже на мой неопытный взгляд казались шелковыми, руки ухоженными. Каре до плеч, строгий белый воротничок, однотонное платье, сдержанный взгляд. Тем не менее это не мешало Вере Павловне склоняться к подруге и что-то шептать в ответ на её смешливые реплики.

В этой паре именно Вера Павловна главенствовала. Было заметно, как Нина иногда прижимается к плечу подруги, как к старшей, словно в поисках защиты. И как Вера тепло и чуть одобряюще улыбается милой Ниночке.

Как оказалось, товарищ Дмитриева преподавала изобразительное искусство и черчение.

– К тому же наша Вера Павловна ведёт кружок по рисованию, – с гордостью добавил Юрий Ильич и добавил. – И надо отметить, работы ребят имеют успех. Да-да, Егор Александрович, не удивляйтесь! Мы устраиваем школьные выставки для родителей. Лучшие работы вешаем на стенд! – с гордостью закончил директор и откровенно намекнул. – Надеюсь, Егор Александрович, вы присоединитесь к нашей славной традиции.

«И здесь та же песня, – хмыкнул про себя. – Геннадий Анатольевич заманивает кружки вести помимо научной работы, и школьный директор туда же. Почему бы и да, но сначала – втянуться в рабочий процесс», – поставил себе задачу.

– Спасибо, коллеги, за такую тёплую встречу. Очень тронут, – перехватил я инициативу, когда Юрий Ильич закончил представлять коллектив. – И поскольку я совершеннейший новичок, сочту за честь учиться у каждого из вас нелёгкому учительскому мастерству. Перенимать опыт. Понимаю и осознаю, теория и практика суть есть разные вещи. Так что возьмите меня на поруки, дорогие товарищи, и не дайте утонуть в бурной пучине школьной жизни, – шутливо закончил я.

Старая гвардия в лице серьёзных дам-преподавательниц довольно заулыбалась, принимая слова на свой счет. Собственно, на то и был расчёт. Ниночка снова хихикнула, что-то шепнув на ухо подружке. Вера Павловна качнула головой, но Нина Валентиновна, мило покраснев, подняла руку, как примерная ученица, и звонким голоском поинтересовалась:

– Разрешите вопрос, товарищ Зверев?

– Пожалуйста, мне от коллектива скрывать нечего, – добродушно выдал я.

– А вы женаты?

– Нина Валентиновна! – сурово отчеканила дама с короной из косы, разворачиваясь всем корпусом в сторону Кудрявцевой. – Как вам не стыдно!

– А чего стыдного, Тамара Игнатьевна. Жизненный вопрос! – хихикнула девушка.

– Вы советский учитель! И такое мещанство! – покачала головой учительница русского языка и литературы, если я правильно вспомнил.

– Ах, Тамара Игнатьевна, – встряла в разговор сухопарая седовласая женщина с короткой стрижкой седых волос. – Только не заводите свою старую песню о главном. Времена изменились, современные девушки вполне могу себе позволить задать не менее современному юноше откровенный вопрос, – хрипловатый прокуренный голос Валентины Ивановны Дедешко, учительницы физики, звучал чуть язвительно.

Похоже, две дамы давние и хорошие подруги. Не те, которые заклятые, но вечный спор между физиками и лириками налицо.

– Женщину украшает скромность, – отрезала Тамара Игнатьевна.

– Да-да, это когда отсутствуют другие украшения, – ехидно парировала Валентина Ивановна.

Я едва сдерживал смех. Мы переглянулись с молодыми учительницами, в глазах девушек плясали чёртики. Ниночка кусала губы, чтобы не спросить еще чего-нибудь. Я вопросительно приподнял бровь, но Вера Павловна тут же толкнула подругу в бок, и я понял, на сегодня вопросы закончились. Но ошибся.

– Егор Александрович, вы так и не ответили на вопрос, – мило улыбаясь, прощебетала Ниночка.

– Нина Валентиновна! – снова подала возмущённый голос Тамара Игнатьевна.

Но я перебил:

– Не женат, Нина Валентиновна.

– А невеста вас есть?

– Да что ж такое! Юрий Ильич! Это не школа, а дом терпимости какой-то! – возмутилась Тамара Игнатьевна.

– Тома, дорогая моя, мне кажется, или ты никогда не была молодой? – меланхолично уточнила Валентина Ивановна. – Не нервничай, в стране демографический кризис, надо как-то рождаемость повышать.

– Валентина Ивановна! Вместо того, чтобы одёрнуть, вы поддерживаете это пошлый разговор!

– Томочка, милая моя, ну что ты так разволновалась? Молодой человек и сам разберётся, взрослый юноша, москвич. Не обращайте внимания на наше старческое ворчание, Егор Александрович. Но осмелюсь вам предложить перенести знакомство в более удобное место. Не будем задерживать нашего уважаемого Юрия Ильича и коллектив, выясняя подробности вашей личной жизни. Вы согласны, Егор Александрович?

– Более чем, Валентина Ивановна, – улыбнулся я.

Дедешко напоминала мне нашу пожилую учительницу истории из детского дома. София Андреевна была та ещё язва, курила исключительно папиросы и считала, что с нами, детьми, нужно и можно разговаривать как со взрослыми. Но и спрашивать за шалости тоже как со взрослых. Была она строгая, но справедливая. И на каждый праздник приносила конфеты на всех.

Отчего-то мне казалось, что Валентина Ивановна из этой же оперы. Отличный профессионал, но при этом циник, много в жизни повидавший, оттого воспринимает текущую действительность с глубоким философским спокойствием. Не удивлюсь, если физичка тоже воевала. Но самое удивительное – Валентина Ивановна в школе занимала должность парторга. Таких партработников я никогда не встречал за всю свою долгую жизнь.

– Коллеги, коллеги! Давайте продолжим, – подключился Юрий Ильич.

Остальные мужчины в лице завхоза и физрука благоразумно молчали.

Я же очень надеялся, что продолжим обсуждать мы какую-нибудь другую школьную тему, а не мою персону. К моей вящей радости так и случилось.

– Егор Александрович, прошу, присаживайтесь, – предложил мне Свиридов, что я с удовольствием и сделал. – Продолжим… В этом году Великой Октябрьской Социалистической революции полвека, – торжественно объявил Юрий Ильич, по очереди посмотрев на каждого из нас. – Перед нами поставлена задача провести массовые мероприятия, уроки истории, выпустить стенгазеты. Коллеги, всё очень серьёзно! Нина Валентиновна! Вам, как пионервожатой и комсоргу, необходимо разработать план мероприятий, согласовать его с завучем Зоей Аркадьевной, затем мне на подпись. Прошу каждого, – директор сделал паузу, подчёркивая значимость своих слов. – Каждого отнестись ответственно к этому мероприятию. Кроме того, от каждой школы требуется выйти на демонстрацию с неким образом, символизирующим и подчёркивающим значимость Великого Октября. С этим я надеюсь, нам поможет, Егор Александрович, – директор перевёл на меня вопросительный взгляд.

– У меня всё готово, Юрий Ильич, – немного волнуясь, подтвердил я. – Могу в конце собрания продемонстрировать своё изделие. И, если коллектив одобрит, мы с моим классом приступим к созданию более масштабной фигуры.

– Прекрасно, просто прекрасно, – просиял Свиридов. – Коллеги, но я жду от вас идей. Родина ждёт от нас свершений! – пафосно взмахнул рукой директор. – Уроки, линейка, демонстрация – это все добрые, славные традиции. Адресно, точено необходимо донести значимость деяний Великого Октября до каждого из наших детей! Без прошлого нет будущего! – твёрдо заявил Юрий Ильич. – Ваши предложения, коллеги? – без перехода закончил директор.