Текст книги "Сделано в ССССР Роман с китайцем"

Автор книги: Дмитрий Бавильский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Дмитрий Бавильский
Сделано в ССССР Роман с китайцем

И вот мне приснилось, что сердце мое не болит,

Оно – колокольчик фарфоровый в желтом Китае

На пагоде пестрой… висит и приветно звенит,

В эмалевом небе дразня журавлиные стаи.

А тихая девушка в платье из красных шелков,

Где золотом вышиты осы, цветы и драконы,

С поджатыми ножками смотрит без мыслей и снов,

Внимательно слушая легкие, легкие звоны.

Николай Гумилев

Пожалуй, мы тот же Китай, но только без его порядка. Мы едва лишь начинаем то, что в Китае уже оканчивается. Несомненно придём к тому же концу, но когда?

Фёдор Достоевский. Из «Дневника писателя»

Благодарности: Никите за идею и идеи, а также за перевод; Арто за разговоры с чёртом; Рите за вдохновение, Оле за терпение и заботу;

Олегу за главного героя; Люсе за советы и нежный контроль, Юле за иероглиф, Юре за рисунок, Полу Остеру за параллельность извилин.

Книга первая

Жена олигарха

Часть первая

Дорога с односторонним движением

Первая пуля прошла навылет, зато вторая застряла внутри тела, в правом боку, принялась ворочаться там, точно кутёнок, устраиваясь на ночлег. "С дырочкой в правом боку", – удивленно подумал Олигарх, оседая на угреватый снег. В глазах распустились гвоздики, а рот переполнился жидкой медью. Всё вдруг сделалось неважным, несущественным, словно бы исполненным ваты. Точнее, словно ты сам -

ёлочная игрушка, обёрнутая несколькими слоями ваты, оставшейся с прошлого, даже позапрошлого праздника.

Каждый раз, наряжая ёлку, отец спорил с матерью, нужно ли украшать её "дождиком". Мама требовала весь дождик вывесить на сцену, папа считал, что блестки не должны закрывать игрушки и ветки. Спорили каждый раз на повышенных тонах и каждый год побеждал папа. Мама сдавалась, махала рукой и гордо уходила на кухню.

Снег оказался холодным, проникающим, точно огнестрельное ранение.

Олигарху стало жестко. Потом жарко. Перепады температур и образов детства пронеслись товарняком за несколько мгновений, раз-два-три, на месте фигура замри. Олигарх замирает, теряя остатки разбитого сознания.

…растрачивает остатки сознания, словно падает в толщу слепой воды.

Здесь, на глубине, где тихо и сонно, совсем не зябко, наоборот, тепло, всё теплее и уютнее. Вот уже и снег перестаёт колоться сквозь одежду, звуки улицы становятся глуше, зрение отключается и ты не видишь, как к тебе подбегают охранники, как тормошат, вытаскивая из карманов мобильные телефоны, вызывают скорую помощь, что мчится через весь город… Он видит испуганное лицо жены, наплывающее сверху, и самого себя, остроносого и рано поседевшего, склонившегося над своим серым и почти безжизненным лицом.

Олигарх понимает, что видит себя со стороны, лежащим на накрахмаленных, жестких словно хлебцы, простынях, и мысль о том, что он умер выплывает из горла и начинает рыбкой тыкаться в сонный мозг, нет, весь я не умру, думает его мозг и если думает, значит, жив…

Однажды так уже было, когда в далёком детстве он чуть не утонул в бочке с дождевой водой. Гостил в деревне, пускал кораблики, перегнулся и, вниз головой, плавно ушёл в безвкусный квас. Внутри бочки оказалось спокойно, мирно… Сознание расширилось, словно ты не в бочке, а в бесконечном океане. Бабушка его тогда спасла, за ноги вытащила, вот теперь Олигарху и кажется, что он снова в детство вернулся, в ту самую бочку…

Несмотря на то что Олигарх впадает в плавную кому, органы чувств продолжают работать, другое дело, что всё, что отныне происходит с его телом кажется ему второстепенным. Словно он живёт под водой и видит во все стороны своей жизни, видит то, что было раньше, видит то, что будет после, и эта одновременность и это разнообразие занимают его больше всего остального – всей жизни, которая в нём ещё осталась.

Глава первая

Последний вагон

1.

«Осторожно, двери закрываются»… Двери почти закрылись, когда этот парень, в наушниках, заскочил в вагон. Разогнался ещё на перроне, выставил руку вперёд и задержал автоматику, начав протискиваться.

Машинисту пришлось открыть хищные двери снова, пропустить человека.

Створки лязгнули, электричка тронулась. Парень невозмутимо встал рядом с Гагариным (1), у него плеер на боку и в ушах музыка. Её почти неслышно, но Гагарин тут же досочинил какая именно – к нему пару дней назад одна мелодия прицепилась, значит, она. Ритм из наушников доносится похожий, значит, вполне может быть. Воображение подскажет, досочинит.

Незаметно, боковым зрением, Гагарин разглядывает парня. Так, вроде, музыку лучше слышно. Джинсовый костюм, кроссовки, плеер. Волосы на мочке, рыжеющие ("осенние") баки… Гагарина восхищают люди, способные вот так, в последний момент, запрыгнуть на подножку. Сам Гагарин не может, кишка тонка. Оттого и восхищается. Но виду не показывает, нельзя.

(1)У Гагарина обычная внешность, в толпе не обратишь внимания. Рост выше среднего, среднее же телосложение, сильная жилистая шея, мощные руки, широкие плечи (отчего голова кажется маленькой). Он коротко стрижен, упрямая чёлка с проседью. С каждым годом седины становится больше, сам Гагарин говорит, что это наследственное, но мне кажется, это изнутри его подтачивает постоянное душевное неблагополучие, которое иссушает душу и тело.

Точнее, постоянный душевный непокой из-за несоответствия того, что есть, и того, что могло бы быть. Недовоплощённость…

У Гагарина узкие губы и узкий нос, его не назовёшь красавцем, пока не разглядишь глаза – серые, подвижные, грустные. И длинные ресницы, загибающиеся до бровей. Особенно пронзительными глаза кажутся, когда в операционной он надевает маску, одна медсестра увидела, даже удивилась: "Олег Евгеньевич, какие у вас, оказывается, красивые глаза…"

А он потом вспоминал эти слова, в зеркало смотрелся, но ничего особенного не увидел: "Старая макака она и есть старая макака…"

Гагарин из тех людей, к кому нужно приглядываться, чтобы заметить, этакий алмаз в навозной куче, тихий, немного замкнутый, спокойный.

Ну, да, себе на уме, как любой из нас.

2.

Обычно Гагарин возвращается со службы в последнем вагоне – ближе к родному северному выходу (2). Экономии всего-то полсотни метров, но на душе спокойнее: к дому ближе, ну и вообще: вдруг наверху дождь, порывистый ветер или заморозки.

Да и торговцев, киосков, магазинов, птиц, бомжей у северного выхода порядком меньше. В больнице насмотришься на всех этих калек несчастных, хочется поскорее до квартиры добраться, как можно меньше себя потратив. Особенно после сегодняшнего больного, до глубины души поразившего… Очередная жертва криминального беспредела, захлестнувшего страну на грани веков, бандитской разборки, но, значит, сам виноват, что под пули полез? Нервы у реаниматора должны быть прочными, но не каждый же день утыкаешься в собственного двойника, и видишь себя словно со стороны беспомощно лежащим на кровати, требующим немедленного спасения.

Не так давно Олегу Гагарину исполнилось 37, он работает врачом-реаниматологом в большой клинике. Кроме работы у него ничего нет, ну, почти ничего. Супы из пакетика и покупные пельмени: личная жизнь оставляет желать лучшего, эпизодические знакомства не в счёт – они ни к чему не приводят, потратишь кучу времени и сил, а в итоге всё та же липкая пустота. Гагарин какое-то время трепыхался, а потом устал. Занялся работой, записался на курсы английского языка, но скоро бросил, начал курить лёгкие сигареты с ментолом. Смирился, что ли.

Но не до конца, есть ещё надежда встретить девушку своей мечты, завести семью, детей. Детей! Отцовский инстинкт буравит мозг. Хотя он прекрасно понимает, что это будет не просто, ох, как не просто. В его возрасте, кажется, уже не влюбляются.

(2) Летом в метро очень даже приятно бывает – народу мало, кто в отпуск уехал, кто на дачу, в городе душно, странная пустота словно расширяет улицы, выкачивая из них воздух, дышать трудно. А спустишься вниз – здесь свежо и тихо, поезда туда-сюда ходят, создавая сквозняк, вроде бы ничего особенного, а приятно.

Гагарин метро сразу же полюбил, когда в этот город приехал. Когда эмигрируешь, важно влюбиться во что-нибудь на новой родине. Гагарин выбрал подземку. Обычная история: маленький шахтёрский посёлок, ранняя смерть пьяницы-отца, средняя школа, медицинский институт, женитьба-развод, так он тут и остался. Прижился. Хотя постоянно природы сибирской не хватает, простор есть, а кислорода мало.

Обычная ситуация для крупного промышленного и культурного центра.

Раньше он в другом районе города жил, там сосновый бор и как-то легче, а после развода на север переехал и словно бы потерялся. А в метро всё на виду и дышится легче.

В подземке главное – занятие себе придумать. Обилие незнакомых людей и их близость волнует Олега, смущает (вообще-то, он простонародно застенчив), поэтому, когда едешь, нужно что-то делать. Кто-то за газету прячется, кто-то затычки в уши вставляет, большинство рекламы рассматривают или карту-схему, а Гагарин обычно думу думает. Метро – редкая возможность побыть наедине с собой, дома дела отвлекают, дома вещей всяких много, в больнице – пациенты и начальство, а тут ты едешь, никого не трогаешь и тебя никто не трогает. Вот и выходит что-то вроде передышки, остановки в пути.

И ещё. К метро привыкаешь, как только научаешься людям в глаза не смотреть. Или поверх голов, или мимо. А если взгляд отвести не удаётся, нужно научиться смотреть и не замечать попутчика. Как бы включая зрение в режиме "ближнего освещения". Знаете, как у автомобилей – есть дальний свет, есть близкий. Вот в метро можно только на близком свете ехать – когда внимание рассеяно и в фокус ничего не попадает.

И если ты научился смотреть и не видеть, значит, ты освоился, стал здесь своим.

3.

А мелодия эта привязалась и не отпускает…

На днях торчал на кухне, борщ готовил на неделю вперёд, овощи резал, а в телевизоре музыкальный канал шумел. Для фона. Олег не любит тишины, не выносит пауз, нервы не выдерживают: если событий в жизни не хватает, пиходится подпитываться со стороны. Музыкальное телевидение ненавязчиво и незлобиво, главное – на правильную громкость настроить.

Олег трёт морковь и ставит на медленный огонь свёклу. Понимая, что прислушивается к песенке, которую поёт… Бьорк, кажется, экстравагантная девица с косичками. Он уже однажды слышал эту песенку, может быть, даже и не один раз, но как-то не обращал на неё внимания. Не вслушивался. Возможно, видеоклип мешал – яркий, навороченный, у Бьорк все клипы такие затейливые… А тут – словно в первый раз услышал, словно бы она к самому сердцу пробилась. Гагарин вытер руки о фартук, чтобы лучше на песенке сосредоточиться, даже в комнату пошёл, звук сильнее сделал.

В мозгу огненными буквицами проносятся слова: "I'm a tree that grows hearts… One for each that you take… You're the intruder hand…

I'm the branch that you break…"

Однако, клип уже заканчивался. Бьорк, претерпевала финальные метаморфозы, вновь превращаясь в узкоглазую медведицу, зажглась табличка с названием композиции. В голове только и осталось: "я дерево плодоносящее сердцами… одно, на все забранные тобой… ты рука вора… я ветка, ударяющая по руке…"

Не очень понятно (особенно, если учесть уровень гагаринского владения английским), зато красиво. И музыка – потусторонняя, мистическая и, даже на полной громкости, отчаянно тихая.

Вагон покачивает на поворотах. (3) Гагарин напевает мелодию про себя. Точнее, две-три фразы, что успел запомнить.

У него теперь реальное дело есть – песню петь, отчего ехать в метро становится вдвойне приятнее и быстрее. Если бы только не этот едкий запах блевотины, которым постепенно пропитывается вагон.

(3) Обычно метро Олега не подводит, отвечает взаимностью.

Хотя порой случаются ситуации ну просто вопиющие. Чаще всего – ночью, когда люди устают носить дневные маски, расслабляются, превращаясь в карикатуры на самих себя. Но сегодня Гагарин был свидетелем отвратительной сцены в утреннем поезде, домой он ехал рано – потому что после дежурства, и весь день ещё впереди

(выспаться, позаниматься домашними делами, посмотреть телевизор и спать) и можно много успеть сделать. Разумеется, ничего особенного он сегодня не сделает, устал, сил мало, но даже гипотетическая возможность потратить свободное время на себя любимого пьянит и даже немного тревожит.

А тут пьяный совершенно отрок. Видимо, из ночного клуба. С бутылкой пива в ослабевшей руке. Бутылка наклонилась, из неё, медленной струйкой, льётся пена. Прямо парню на штаны, как если он ещё совсем маленький и памперсов не носит. По ноге пиво стекает на пол, капает из штанины. Отрок блаженно спит, откинув голову назад, его рот раскрыт, бледное лицо покрыто испариной. Гагарин уже заранее знает, что сейчас будет: букет симптомов налицо и потому изначально занимает такую позицию, чтобы можно было отвернуться.

Когда перепивший подросток начинает блевать, Гагарин отворачивается и смотрит на отражение отвратительной сцены в стекло окна. Спазмы сотрясают пьяницу, он заходится в кашле и отрыжке, ещё чуть-чуть и захлебнётся в последствиях неуёмного веселья. Гагарин замечает, что парень не только пьян, но ещё и болен, эпилептик, что ли. Рвота вызывает у него припадок, парень сползает вниз, падает на мокрый от пива пол вагона. Ему плохо. Пассажиры молчат осуждающе, отводят глаза. Только одна женщина небольшого роста, видимо, армянка

(большой нос, чёрные волосы собраны в тугой узел) кидается к распластавшемуся на полу пареньку и начинает делать над его лицом пасы.

По её умелым и спорым действиям видно, что они с Гагариным коллеги.

Армянка раскрывает отроку рот, что-то вставляет в него, кажется, приводит в чувство и даже вытирает ему лицо своим носовым платком.

Подросток медленно приходит в себя, приподнимает голову (в его волосах застыла вонючая жижа), открывает глаза, видит над собой склонённую голову и внимательный взгляд. Заплетающимся языком, слабый и тщедушный, цыплёнок выдавливает из себя, полное ненависти:

– У, жидовка, черножопая…

А на следующей станции входит парень с плеером, и внимание Гагарина переключается на узнавание мелодии.

4.

Мелодия Бьорк преследует его уже несколько дней. Зацепила. Он всё время напевает несколько слов, оставшихся в памяти. Это напоминает невроз, хотя внешне Гагарин совершенно спокоен. В институте они проходили «навязчивые состояния», очень, кстати, похоже.

Однако Олег уже давно живёт так, чтобы ничто его не волновало. Даже на работе, где он видит смерть едва ли не каждый день: реанимация всё-таки. Просто нужно довольствоваться тем, что имеешь, и не желать большего. Короче, меньше думать и смотреть по сторонам.

Но эта песенка…

Она прорастает в сознании, она кружит, и ты уже не замечаешь, как проговариваешь одни те же слова: "I'm a tree that grows hearts…

One for each that you take…"

Его бабушка, когда видела по телевизору артистов зарубежной эстрады, любила повторять: "Знала бы, о чём поют, то плакала бы…" Гагарин немного понимает, но не плачет: нечем. Настоящие мужчины не огорчаются, они устают. Сегодня у Олега серое, осунувшееся лицо – после дежурства всегда так: наваливаются усталость и повышенная эрекция, стояк такой, что хоть святых выноси.

Олег экономит энергию (4), отчего-то напряжённо всматриваясь в тёмное окно вагона, за которым чёрнота тоннеля и кабели, струящиеся параллельно поезду. Иногда кабели дергаются, вверх-вниз, словно подпрыгивают. Гагарин бормочет, как молитву: "я дерево плодоносящее сердцами… одно, на все забранные тобой…"

(4) Гагарин уже давно эту "игру" придумал. Она сопровождает его повсюду, став частью внутреннего мира, способом, отделяющим его от других человеков.

Оказывается, намного легче жить, когда тебе известен алгоритм поведения. Чаще всего люди связывают (или даже путают) собственные поведенческие стратегии с профессиональными навыками. Некоторые ассоциируют себя с разными социальными группами, отдельные особо творческие личности – ну, например, с животными. Знал я одного деятеля, считавшего, что он – кактус. Намного реже люди соотносят себя с предметами, ведь вещи статичны.

Тем не менее для "фетиша" Гагарина нашлось исключение – Олег весьма часто ведёт себя так, если он автомобиль, которым управляет водитель

– его головной мозг, отдающий команды двигателю и управляющий перемещением в пространстве. Вот, допустим, Олег идёт по улице и мысленно передвигает рычаг переключения скоростей и тут же автоматически ускоряет (или замедляет) шаг. То же самое с включением ближнего или дальнего зрения – перед тем, как переключиться с одного режима на другой, нужно отдать умственную команду.

Все это происходит потому, что Олег привык быть в одиночестве. Он привык, что все у него разложены по полочкам. Окружающие люди выполняют различные функции и никак не пересекаются друг с другом.

Одна подружка ему нужна для секса, другая – прогуливаться по набережным, коллеги – это коллеги, мама в телефоне, беспокоящаяся о здоровье, сестра, собирающаяся замуж (свадьба всё время откладывается)…

Ну вот, в таком духе примерно можно пробежаться по всей гамме потребностей и желаний. Общение с людьми доводится до автоматизма, до движений совершенной машины, а потом начинает распространяться и на остальное гагаринское поведение.

"Игра" в авто отработана Гагариным до автоматизма, и он уже не замечает, как, прежде чем завернуть за угол, усилием мысли поворачивает невидимый руль. Следует отметить, что Гагарин не является каким-то одним и тем же автомобилем, его марка зависит от самочувствия и самооценки.

Наряжаясь на встречу выпускников (случилась на прошлой неделе), Олег чувствует, что тянет на мерс. Серебристый, гордый и независимый.

Сегодня, после дежурства, вымотанный и серый, он напоминает себе замызганную "копейку", что долго колесила по краям кукурузных полей, пока не выскочила на просёлочную дорогу возле покосившегося сельпо.

5.

(5) Каждая улица в этом городе имеет особенный запах, отличаясь от всех остальных не только архитектурой, но и ароматом.

Гагарин отчётливо фиксирует эту едва уловимую разницу. Место, в котором он жил с женой Ириной, отдавало смесью корицы (старые сталинские пятиэтажки, выкрашенные жёлтым, красно-коричневые, под черепицу, крыши, плавный поворот дороги перед круглым гастрономом, отсутствие машин) и цветущего вишнёвого дерева. Больница, в которой он теперь работает, пахнет дубовым листом и осенней (даже если сейчас весна или лето) прелью, а ещё немного морем (свежестью, йодом и огуречной рассадой), возможно, оттого, что стоит на холме, а вокруг парк. Ну, не парк, но так – большое количество деревьев. Уже хорошо. И крыша у неё стеклянная, покатая, блестит на солнце, и когда у Гагарина хорошее настроение, ему кажется, что она – парус.

Сейчас на улице, где он живет, ремонтируют трубы, всё перекопано, привычные запахи и очертания выкорчеваны из пазов, отчего вдвойне неуютно. Пахнет сырой землёй, комковатой глиной и машинным маслом.

Туда и идти-то не хочется.

(5). Из холодного перехода попадает в уличную духоту. Домой идти не хочется, там ничего не изменилось: вещи застыли в ожидании хозяина и медленно покрываются пылью. Хочется сквозняка – в действиях, в жизни.

Гагарин решает зайти в магазин (отсрочка неизбежного одиночества), включает левый поворот. Вместе с толпой идёт липовой аллеей мимо церкви Всех Святых к гастроному. Возле оградки, где толпятся богомольные старухи с картофельными лицами и недорисованные нищие, настигает запах ванили, идущий из церковной двери. Липы плавно кивают ему, словно предлагая задержаться в их сладковатой тени, зайти в церковь.

Гагарин пожимает плечами и включает задний ход, перестраиваясь в крайний левый ряд, тормозит, торжественно входит за оградку, и гравий шуршит у него под ногами.

Внутри церкви оказывается слишком много пространства, здесь снова прохладно, снова комфортно. Прислонившись к косяку, Олег Гагарин слушает службу, наблюдает. Прихожане подпевают певчим, точнее, проговаривают слова молитвы, снуют богомолки со свечками, молодой батюшка ходит в пышном одеянии, и ему жарко.

Олегу хочется, чтобы на него снизошло откровение или хотя бы религиозный экстаз, но, кроме скуки и пустого любопытства, ничего не снисходит. Ну, да, стёртые образа с задумчивыми лицами, рассеянный свет, проникающий сквозь купол, запах пота, перемешанный с запахами ладана и чего-то ещё, странного, едва уловимого, непонятного.

Гагарин решает, что так пахнет страдание, которое приносят в Божий

Дом все эти случайные, в сущности, люди.

6.

Вместо откровения звонит мобильный. Ерзает в кармане, пищит всё громче и громче. Гагарину кажется, что на него смотрят с осуждением, и он выскакивает на затоптанное крыльцо, только тут и переводит дух, ставит себя на ручник и только после этого достаёт трубку.

Номер незнакомый, Гагарину редко звонят незнакомые номера, все, кто могут позвонить уже давно в записной книжке и каждому номеру придумана отдельная мелодия, так быстрее ориентироваться – Гагарин не любит (а кто любит?), когда его застают врасплох, поэтому.

Оказывается, это Наташа звонит Мамонтова, бывшая одноклассница, столько лет не виделись, если бы не встреча выпускников на прошлой неделе. Олег тогда безобразно напился (с дежурства, голодный, разморило на жаре), вспоминать не хочется, Наташа его, скорее всего, любила. У них ничего не было, она никогда не говорила об этом, давно уже замужем, двое детей, хозяйство, однако, каждый год

(единственная!) поздравляет с днём рождения. Никогда не застаёт

(Гагарин не любил праздновать этот с позволения сказать "праздник" дома, неведомая сила гонит его куда подальше), Мамонтова оставляет запись на автоответчике, он не перезванивает.

На встрече они увидели друг друга впервые после стольких лет.

Гагарин сдержанно похвалил Наташу за последовательность (она совсем не изменилась), а Наташа зачем-то подарила ему блокнот. Обычный такой, с невзрачной серой обложкой и глянцевой нелинованной бумагой, приятной на ощупь (таких теперь не выпускают).

7.

Таких теперь не выпускают, потому что единственным украшением блокнота оказывается советский знак качества на изнанке нижней картонки и гордая надпись под знаком «Сделано в ССССР».

Знак качества, гост да артикул, всё как у взрослых. Но с опечаткой – на одну "С" в слове "СССР" больше. Оттого и редкость. Диковина.

Из-за опечатки этой.

Наташа с чувством продемонстрировала символ прошедшей эпохи, сказав, что специально хранит его с допотопных времён, чтобы передать в правильные руки. Где ещё увидишь такое, да ещё и с ошибкой в написании? Вот уж точно, никогда, нигде.

– Для бессмертных творений, ведь ты же, я помню, хотел стать писателем, – Наташа улыбнулась.

– Ты и это помнишь? – Удивился Гагарин, и ему стало неловко за то, что он пришёл без подарка (кто ж знал?!).

– У меня до сих пор остались твои почеркушки. – Сказала Наташа.

– А вот, видишь, врачом стал, – ещё сильнее смутился Гагарин и отчего-то добавил, – реаниматологом.

– Ну, значит, ты как Чехов, людей лечишь и пишешь?

– Ага, пишу, – соврал Гагарин.

8.

Врать Гагарин не любит, но врёт часто. На самом деле, он давно ничего не пишет. Даже не пытается. Ещё с института: времени нет.

Писанина требует отстранения и медленных скоростей, а Олег слишком увяз в жизни, дни мелькают как заведённые. Как белые разделительные полосы на шоссе.

Хотя, нет, вру, был у Гагарина один период, когда он марал бумагу.

Без особой, осмысленной цели, просто чтобы время скоротать – когда после окончания института его распределили на Чукотку. Огненную воду пить не хотелось, а времени было так же много, как и снега вокруг – плотного, пористого, подозрительно чистого. (6) Исписывал целые блокноты колючим, неразборчивым (врачу положено) почерком.

Потом уехал и забыл, точнее, не забыл, отложил в самый дальний ящик,

"после как-нибудь", хотя вот, недавно купил, зачем-то, поддержанный ноутбук, может быть, для того, чтобы наконец начать писать. Рассказы или докторскую (забыл сказать, Олег Гагарин, между прочим, кандидат медицинских наук) про локализацию болевого синдрома.

"Накоплен большой фактологический материал, – рассказывает Гагарин невидимому собеседнику и рубит ладонью воздух, – выработана оригинальная стратегия на каждый отдельный случай…" В этот момент невидимый соглядатай окончательно испаряется, и Олег включает подфарники.

(6) От жизни в снегах (край света, однако) у Гагарина осталось два ярких воспоминания, которые со временем превратились в заезженные пластинки (столько раз отрабатывал). Оба связаны с едой.

В первом воспоминании фигурирует заливное из оленьего глаза – приносят Гагарину медную миску, он смотрит в неё, а из миски, словно зеркальным отражением, смотрит на него мёртвый глаз. Неповреждённый, цельный, словно муха в янтаре.

Гагарина едва не вывернуло, передёрнуло, будто в карбюратор вода попала, но пришлось сдержаться: местные жители пристально наблюдали за реакцией. Думал, засада или подстава, оказалось: самое деликатесное лакомство, преподносимое особенно важным персонам. Знак уважения – врач на севере это же до сих пор святое: что может быть круче? Почтальон? Продавец в лавке?

– Представляете, я к нему с вилкой, а он на меня смотрит… – Как правило, именно так он и заканчивал веселить пьяные компании.

И его обязательно спрашивали:

– Ну, и как, ты съел? Или хотя бы попробовал?

Гагарин расправлял плечи и с достоинством кивал.

Далее следовал другой обязательный вопрос:

– Ну, и как оно на вкус? – Лица слушателей заранее съёживались от омерзения.

Гагарин молча пожимал плечами и после мхатовской паузы (словно вспоминал ощущения) равнодушно говорил.

– Желток яйца. Желток яйца, однако.

После этого слушательницы делали вид, что их мутит, а слушатели выпивали по очередной, словно желая запить неприятное ощущение.

Второе воспоминание короче и отвратительнее. Его Гагарин приберегает на финал, пугать новеньких медсестёр на дежурствах. Де, пригласили его в одну ярангу роды принимать, а потом предложили пельменей отведать, всё чин по чину. Поел Гагарин пельменей, выпил огненной воды порядочно, вышел из яранги по малой нужде, а там у костра косматые старухи сидят, фарш делают. Ну, как они его делают – сырое мясо берут и пережёвывают. Рвут на части и жуют, жуют, пока оно фаршем не становится.

– Своими гнилыми зубами. – Коротко выстреливает Гагарин в слушателей и добавляет для острастки. – Слезящиеся глаза, гнилые зубы, ужас.

Очень часто рассказывал. Раньше. Теперь меньше: давно в городе, не нужно. Избыточно. Вот и на встрече выпускников не рассказывал. Хотя мог.

Просто… Этот снежный, холодный мир… На излёте лета случилась у Олега там любовь. Светочка. Кроткая якутская девушка, которую он практически усыновил. Некоторое время жили вместе, она его умиляла, он её воспитывал. Поднял, можно сказать, на ноги. Наконец уговорил учиться. План был прост: она едет в столицы, он, отработав контракт, за ней. Возвращается, а она уже модная штучка. Так и получилось.

Уехала, вкусила, стала. Да только не его штучкой… бизнесмена нашла, тогда только-только первые кооперативы пошли, кооператоры

"подниматься" стали, а её клубникой в январе кормили. Её, воспитанную на строганине. Тем и купили. Купилась.

Сначала время от времени пропадала, редко письма писала, не перезванивала. Объяснял тем, что занята, новую жизнь впитывает.

Потом и вовсе пропала. Гагарин приехал, кинулся разыскивать…

Пряталась, но он нашёл. Клубника со сливками. Ну-ну. Впал в огорчение примерно на год, даже запил. Пил и плакал. Плакал и пил.

Утешая, что вырастил дочку и отправил её во взрослую жизнь. Утешал

Светочкину маму, старую якутку Зою тем, что у Светочки всё нормально. А Светочка села на тяжёлые наркотики, сторчалась. Потом по рукам пошла. Пыталась к Гагарину вернуться, но тот, пару лет спустя, уже выздоровел.

Точнее, окаменел. Словно, надломилось внутри что-то. Зарёкся слабость проявлять. Испугался продолжений. Так и существовал один, выбирая из двух зол меньшее… именно в таком состоянии мы его и находим в Храме Всех Святых после утомительного дежурства.

9.

Мамонтова здоровается и спрашивает про «как дела». А, ну до этого она ещё задаёт традиционный для мобильной связи вопрос – «ты можешь говорить», который Гагарин не замечает: он может говорить всегда.

Потому что если занят, то телефон отключается за ненадобностью.

Рассказать ей про раненного олигарха?

– Да вроде всё нормально, вот с работы иду, с дежурства, есть хочу сильно… – В речи Гагарина избыток придаточных, так как он боится обидеть Мамонтову немногословностью. Чтобы не подумала, что ему говорить не хочется или, скорее всего, что в жизни его ничего существенного не происходит.

– Понятно, – говорит Мамонтова, потому что всё действительно более чем очевидно: идёт человек после работы, усталый, голодный, даже как-то неловко беспокоить. Поэтому Мамонтова берёт гордую паузу.

А Гагарин, человек тактичный, вынужден эту паузу заполнить, ведь молчать по телефону глупо. Тем более по мобильному, придуманному, вообще-то, для разговоров. (7)

– Наверное, нужно зайти в гастроном и пельменей купить, – говорит он.

На самом деле, ему дико неловко произносить эту фразу: покупка пельменей для него, перфекциониста, выглядит поражением в битве с повседневностью, как компромат на холостяцкий образ жизни, неуют и т.д и т.п.

Но Мамонтова конфуза не замечает: у каждого свои мерки ловкости-неловкости, вполне возможно, что покупные пельмени для

Мамонтовой – любимое лакомство (или экзотика) или она вообще считает себя не правой вмешиваться и обсуждать чужой рацион, так как еда – дело интимное и сугубо камерное. Всё-таки в рот продукты берёшь, проглатываешь, они там потом в тебе неизвестно как растворяются, бр-р-р.

Короче, тему пельменей Мамонтова поддержать отказывается, задаёт встречный вопрос:

– Ну, как мой подарок-то? Начал уже блокнотом пользоваться? – Обычно у посторонних людей не принято про подарки расспрашивать. Видимо,

Мамонтова хочет по-свойски показать, что они же всё-таки не чужие люди, из одного класса, и вообще…

Совершенно непонятно, зачем звонит.

(7) На самом деле, мобильные телефоны придуманы не для разговоров, а для того, чтобы время продавать. Твоё, между прочим, личное время. Не чьё-то там чужое, а сугубо твоё, экзистенциальное.

Гениальное изобретение, да? – кто-то ведь додумался, что можно не только минуты, но даже твои собственные секунды заставлять оплачивать. Вот мы и платим, платим, с радостью превеликой.

В мобильном телефоне зашито сразу несколько парадоксов. Во-первых, вот это самое личное время, которое вдруг становится предметом купли-продажи. Во-вторых, сотовые телефоны взяли и разрушили стереотип статичности телефонной беседы. Раньше собеседники вообще были привязаны к шнуру, потом появились аппараты, позволяющие ходить с телефонной трубкой по квартире, сидеть на горшке и разговаривать, выглядывая на балкон, курить на лестничной клетке, не прерывая каких-то там обсуждений. Но чтобы вот так запросто идти по улице и говорить о всевозможных пустяках…