Текст книги "Ленин (Глава 4)"

Автор книги: Дмитрий Волкогонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Волкогонов Дмитрий
Ленин (Глава 4)

ДМИТРИЙ ВОЛКОГОНОВ

Ленин (продолжение)

Глава 4

ЖРЕЦЫ ТЕРРОРА

Гражданские войны целиком принадлежат

самой иррациональной стихии революции.

Николай Бердяев

Власть в руках Ленина оказалась сказочно легко. Без баррикад, кровавых сражений, интервенции высшая власть в государстве перешла к людям, которые обещали очень быстро сделать людей счастливыми: дать мир, землю, свободу. Согласно каноническим марксистским схемам все представлялось просто: ликвидировать частную собственность, сломать буржуазное государство, заменить армию вооружением народа, выдвинуть к руководству рабочих (можно и "кухарок"), огласить все тайные договоры, провозгласить право народов на самоопределение, установить в обществе жесткий социальный контроль, утвердить диктатуру большинства. Казалось, Ленин своими трудами, наподобие "Государство и революция", предусмотрел все. По созданным чертежам нужно было лишь построить социалистическое здание. Но оказалось, что жизнь гораздо сложнее начерченных ленинских схем. Надвинулся голод, встали многие заводы, крестьяне прятали хлеб, армия рассыпалась, бесчисленные банды правили в России свой бал... Страна погрузилась во мрак и хаос.

Ленин быстро почувствовал, что только "железная рука" диктатуры спасет его революцию. Выступая на заседании ВЦИК 14(27) декабря 1917 года, Ленин подчеркнул, что нельзя победить "без диктатуры пролетариата и без наложения железной руки на старый мир"1. И эту руку "накладывали". Вводили трудовую повинность, облагали буржуазию бесконечными поборами, "чистили" учреждения, требовали от "осколков старого мира" всевозможные справки о "выполненном общественно-полезном труде", уплотняли буржуев в их квартирах, постоянно грозили новыми и новыми карами. Казарменные порядки тихо вползали в многочисленные комиссариаты, конторы, Советы, пролетарские органы.

327

Троцкий вспоминал, что, когда Ленин узнал о протесте наркома юстиции Штейнберга против использования насилия, репрессий как способа решения социальных проблем, Председатель Совнаркома воскликнул:

– Неужели же вы думаете, что мы выйдем победителями без жесточайшего революционного террора?

Это был период, когда Ленин при каждом подходящем случае вколачивал мысль о неизбежности террора... Такие тирады можно было слышать десятки раз на дню, и они всегда метили в кого-нибудь из присутствующих, подозреваемых в пацифизме.

– Если мы не умеем расстрелять саботажника-белогвардейца, то какая же это великая революция? Да вы смотрите, как у нас буржуазная шваль пишет в газетах? Где же тут диктатура? Одна болтовня и каша...2

Мы знаем, каким настойчивым умел быть Ленин. Достаточно вспомнить его одержимость идеей вооруженного восстания. И пусть многие называли его курс на социалистическую револю-цию "бредом", Ленин добился-таки своего. Так и теперь, постоянно подчеркивая необходимость ужесточения диктатуры "для спасения революции", он постепенно, но быстро превратил свою установку на проведение "железной рукой" беспощадного террора в практический курс больше-виков.

Да, Ленина к самым жестоким мерам часто подталкивала надвигающаяся безысходность и прежде всего – голод в стране. Вождь, по существу, говорил: с помощью террора можем спастись от голода. Нужно "взять хлеб" у богатеев. Нужно расстреливать спекулянтов. Выступая в Петро-градском Совете по вопросу о мерах борьбы с голодом, Ленин особо нажимал на необходимость "поднять массы на самодеятельность". Смысл той "самодеятельности" – массовые обыски и реквизиции в поисках хлеба. "Пока мы не применим террора – расстрел на месте – к спекулян-там, ничего не выйдет". Ленин толкает людей на самосуд: "С грабителями надо также поступать решительно – расстреливать на месте", а "зажиточную часть населения надо на 3 дня посадить без хлеба, так как они имеют запасы..."3

Обстановка чрезвычайщины, классовой вседозволенности, полное игнорирование прав личности толкали людей

328

из "буржуазии" к сопротивлению, протесту, саботажу. С другой стороны, использование силы становилось нормой, гранью повседневной жизни. Те, кто искренне кричал: "Смерть троцкистско-бухаринским двурушникам" в 1937 и 1938 годах, первые страшные импульсы получили сразу после Октября.

"Отказ от террора" есть реформизм в его современной постановке – так характеризовал Ленин попытки ограничить "классовое насилие".

Да, можно и нужно говорить о жестоких обстоятельствах момента, о глубочайшем кризисе общества, сопротивлении "вчерашних", но исторически курс на массовый террор оправдать нельзя ничем. Тем более что он начался вскоре после октябрьского переворота, стал основой социальной методологии режима. Как оценить в этой ситуации Ленина, его роль в терроре? Как мог человек, обладающий пониманием гуманистических принципов, сделать ставку на террористические методы? Было ли это случайностью или исторической неизбежностью? Думаю, что в этой связи можно отметить три момента.

Первый. Ленин элементарно растерялся перед лавиной проблем. Нельзя забывать, что вчера он был просто интеллигент-эмигрант, который практически никогда не работал, в обычном понимании слова, ничем никогда не управлял (кроме сект своей партии), был оторван от грозных реалий российской жизни. Даже при выдающейся силе ума ему было трудно руководить всем (а на первых порах так и было: записки о выделении комнаты старому большевику, помощи подмосков-ному селу, контроль за совнаркомовской столовой, бесконечные пропагандистские выступле-ния...). Старая машина государства рухнула, новой не было. Рычаги власти были в твердых, но совершенно неумелых руках.

Добившись монополии на власть, Ленин оказался отрезанным от широкой поддержки кресть-янства, интеллигенции, специалистов. О растерянности, даже временами панике, свидетельствуют его некоторые распоряжения и телеграммы. Вот телеграмма Антонову-Овсеенко и Дзержинскому в Харьков: "Ради бога, принимайте самые энергичные и революционные меры для посылки хлеба, хлеба и хлеба!!! Иначе Питер может околеть. Особые поезда и отряды. Сбор

329

и ссыпка. Провожать поезда. Извещать ежедневно. Ради бога!"4 Вспомнил Ленин и про Бога... Это просто крик отчаяния, свидетельствующий, что вождь готов буквально на все. Растерянность, паника ходили по соседству с жестокостью.

Второй момент. У этих людей, российских якобинцев, существовала совсем другая шкала нравственных ценностей. Беспощадность, классовая ненависть, обнаженный макиавеллизм выглядели в их глазах высшей революционной добродетелью. Даже заложничество – отврати-тельный метод достижения целей было взято Лениным на вооружение. Это было тотальным крушением морали.

Момент третий. Ленин просто хотел запугать, подавить террором людей, взять на свое вооружение страх. При помощи террора Ленин рассчитывал сломить волю к сопротивлению у миллионов людей. После убийства Володарского Ленин телеграфирует Зиновьеву: "Это не-воз-мож-но! Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает"5.

Ленина трудно заподозрить в личной жестокости (хотя, например, будучи в сознании, он не спас жизнь Ф.Каплан). Она у него носила ярко выраженный социальный, философский характер, как у человека-руководителя, лидера, вождя. Главным аргументом оправданий террора больше-виков было постоянное утверждение Ленина: это в интересах пролетариата. Как будто есть разница: отобрать жизнь у человека во имя какого-то класса или против него! В своей статье "Плеханов о терроре" Ленин внешне простодушно говорил о разнице террора буржуазии и большевиков: первые "практиковали террор против рабочих, солдат и крестьян в интересах кучки помещиков и банкиров, а Советская власть применяет решительные меры против помещиков, мародеров и их прислужников – в интересах рабочих, солдат и крестьян"6.

Нетрудно видеть, что эта аргументация абсолютно несостоятельна ни в правовом, ни в нравственном отношениях; так можно оправдать любое преступление, если представить его осуществленным в "интересах пролетариата"! (А

330

почему и не в интересах какой-то группы?) Но нельзя не видеть, что террор уже вскоре после революции стал чертой образа существования не благодаря криминальным проявлениям снизу, а главным образом в результате инициирования его сверху. Вожди революции стали Жрецами террора. Красный террор вызвал и террор белый. Но там инициатива, в основном, принадлежала низовой массе как реакция на большевистские бесчинства.

В условиях голода, разрухи и нарастания классового террора России выпали новые испытания: угроза германского нашествия. Ослабить его смог только унизительный договор, подписанный 3 марта 1918 года Г.Я.Сокольниковым, отодвинувший европейскую Россию к грантам, рубежам смутного времени...

Анатомия Брест-Литовска

Кажется, о Брестском мире мы знаем все. Ленин якобы мужественно пошел на позорный для России мир, чтобы спасти "завоевания революции". А точнее, все выглядит иначе: во имя власти и призрака мировой революции Ленин был готов отдать пол-России... Была борьба, но у Ленина хватило сил и умения "обуздать левых". Все вроде бы так. Но я думаю, что суть ленинской позиции в этом вопросе можно полностью понять, если проследить ее с момента борьбы, а затем от заключения "грабительского" мира до его денонсации 13 ноября 1918 года. Только такая временная и пространственная анатомия мирного договора позволяет уловить оттенки и эволюцию взглядов Председателя Совнаркома.

Как известно, большевики 20 ноября (3 декабря) 1917 года, менее чем через месяц после захвата власти, пошли на сепаратные контакты с Германией, а уже 9 декабря (22-го) начались мирные переговоры. Этого хотела и Германия, когда она помогала большевикам. В начале января германская делегация выразила согласие подписать мирный договор при условии очень крупных территориальных уступок со стороны России (свыше 150 тысяч квадратных километров). Ленин предложил условия принять и подписать мир. Вот здесь-то и развернулись драматические события.

331

Партия, по существу, раскололась. Началась борьба между сторонниками Ленина и так называемыми "левыми коммунистами", которые не без основания считали заключение грабительского мира предательством революции.

Самое интересное, что ни сторонников Ленина, ни сторонников Бухарина не пугали гигантские территориальные потери (в конце концов были вынуждены уступить около 1 миллиона квадратных километров. Больше территории самой Германии!). Для Ленина главным было сохранить власть, а значит, как говорил вождь, и сохранить "революционные завоевания". Он был готов к утрате Петрограда и даже Москвы, лишь бы сохранить власть. "Я хочу уступить пространство фактическому победителю, чтобы выиграть время. В этом вся суть и только в этом... Подписание договора при поражении есть средство собирания сил". Если вести революционную войну, как предлагает Бухарин, это "вернейший путь сбросить нас сейчас"7.

"Левые коммунисты" главное видели в другом: отвергая мир, призывая к революционной войне, они надеялись использовать европейскую революционную ситуацию и вызвать на континенте пожар. "Русская революция либо будет спасена международной революцией, либо погибнет под ударами международного капитала". Бухарин предлагал "аннулировать договор о мире, который ничего не дает, и теперь же приступить к правильной подготовке", то есть к революционной войне8.

Решающее столкновение по вопросу о мире произошло на VII съезде, который был созван в страшной спешке. Может быть, поэтому его и назвали "экстренным". По одним материалам на съезде присутствовало 47 депутатов с решающим и 59 с совещательным голосами. Хотя в приложении к стенограмме даны другие данные: делегатов с решающим голосом – 29, с совещательным голосом 8 (в том числе Ленин, Троцкий, Бухарин, Урицкий, Иоффе, Бубнов) и 32 с "неустановленным представительством или правом пользования голосом"9.

Думаю, что еще ни на одном съезде Ленин не подвергался такой жестокой критике. Были сделаны два доклада: Ленина и Бухарина. В докладе лидера большевиков было трудно усмотреть что-либо в отступление от революцион

332

ных догм: те же рассуждения о мировой революции, о том, что Петроград и Москву, возможно, придется сдать немцам, что война с Германией неизбежна, но, чтобы получить "передышку" (хоть день-два!), нужен мир. По сути, выходило, что эта ленинская микроскопическая передышка стоит одного миллиона квадратных километров! К чему такая передышка?! Вот здесь-то и атаковали Ленина левые коммунисты.

Бухарин утверждал, что ленинская "передышка" – это "овчинка выделки не стоит". За несколько дней нельзя решить те задачи, о которых говорил Ленин. "Не передышку мы получаем... а уничтожаем себя в качестве авангарда международной социалистической революции. Такой ценой нельзя покупать двухдневную передышку, которая ничего не даст"10. Урицкий, Бубнов, Рязанов остро критиковали позицию Ленина. Рязанов заявил, что "Толстой предлагал устроить Россию по-мужици, по-дурацки; Ленин – по-мужицки, по-солдатски. Плоды этой политики, мужицкой и солдатской, мы теперь расхлебываем"11. Бубнов смотрел шире: "Перед нами сейчас задача развития гражданской войны в мировом масштабе". Война против Германии, даже партизанская, утверждал оратор, способна осуществить это превращение12.

В повторном выступлении Ленин пытался доказать, что "мир – это не капитуляция", а лишь маневр, тактический прием, с помощью которого нужно выиграть время и спасти власть. Именно – власть! В конце концов за позицию Ленина и его проект резолюции на съезде проголосовало большинство: за – 30, против – 12 делегатов. Нужно сказать, что огромную роль в исходе этого столкновения сыграл авторитет Ленина. Если бы Троцкий не занял позицию нейтралитета, а поддержал бы левых коммунистов, съезд мог бы пойти на "революционную войну", но не мир. Думаю, что позиция Троцкого здесь сыграла решающую роль. Правда, Ленин в конце заседания сделал одно важное добавление: в подходящий момент съезд дает полномочия ЦК аннулировать договор... Предложение единодушно принимается. Это был компромисс во имя будущего.

Ленин пытался все решения съезда сделать тайными, сдать все материалы на секретное хранение и даже взять

333

подписку от делегатов не разглашать деталей обсуждения вопроса. Кроме одного пункта: "Съезд – за мирный договор". Ленин, по-видимому, не хотел огласки в том, что касалось резкой критики его позиции. Он понимал, что в глазах простого человека его взгляды, мягко говоря, непатриотичны. Люди не забыли, что еще накануне октябрьского переворота на нем висело клеймо "немецкого шпиона".

По инициативе Ленина было принято решение о переводе столицы из Петрограда в Москву. Это было похоже на бегство перед угрозой немецкой оккупации. По предложению Зиновьева решение провели через съезд Советов: "В условиях того кризиса, который переживает русская революция в данный момент, положение Петрограда как столицы резко изменилось"13. Правда, Зиновьев смягчил решение, заявляя, что переезд правительства в Москву – дело временное, ибо "берлинский пролетариат поможет нам перенести ее обратно в красный Петроград. Но мы, конечно, не можем сказать, когда это будет. Может быть и обратное, что нам придется перенести столицу и на Волгу или Урал, это будет диктоваться положением международной революции"м.

В субботу 9 марта 1918 года народные комиссары – члены правительства и другие новые высокопоставленные чиновники получили депеши следующего содержания:

"1. Отъезд в Москву состоится 10 марта с.г. в воскресенье ровно в 10 часов вечера с Цветочной площадки.

2. Цветочная площадка помещается за Московскими воротами (Московская застава). Через один квартал за воротами надо свернуть по Заставской улице налево и, доехав до забора, ограждающего полотно, повернуть направо. Здесь близко от поворота находится платформа Цветочная площадка, у которой стоит поезд...

4. К отходу поезда стараться, по возможности, доставиться на вокзал своими средствами, в крайнем случае заблаговременно по тел. 1-19 просить выслать легковой автомобиль...

Управляющий делами Совета

Народных Комиссаров Влад. Бонч-Бруевич"15.

Несмотря на протесты левых, как и простых питерских

334

рабочих, 10-11 марта правительство переехало в Москву. По сути, это было сигналом Германии, что Россия не будет защищать прежнюю столицу. А уже на 14 марта в Москве было назначено открытие Чрезвычайного съезда Советов. Съезда, который должен был выразить свое отношение к первому разделу России. Да, это так. Второй раздел наступит почти семьдесят три года спустя.

Ленин выехал специальным поездом, с надежной охраной; члены правительства – другим составом. В Москве вначале Ленин с Крупской жили в двухкомнатном номере в "Национале" 107/9. Артур Рэнсом, английский журналист, в частности, видел главу революционного правительства, сидящего в холле гостиницы в окружении поношенных чемоданов, узлов с постелями и каким-то тряпьем, связками книг...16

Через несколько дней Ленин перебрался в Кремль, в свою правительственную квартиру. Кроме трех больших комнат, она включала комнату прислуги, кухню. Кабинет находился в том же здании, где и квартира.

Едва приехав в Москву, Ленин решил появиться перед пролетариатом столицы. Первое его выступление состоялось в Московском Совете 12 марта. Речь была сумбурной, без четкого плана. Вновь Ленин говорил об "идиоте Романове" и "хвастуне Керенском", о том, что "революция рождена войной", пытался всячески переложить вину на "соглашателей и Керенского", которые "разрушили армию". С традиционных обвинений переходил на мрачные пророчества: "Война неминуемо начнется, хотя у нас все разрушено".

Притихший зал не мог понять, к чему клонит глава большевистского правительства. Но, в конце концов, Ленин сказал главное: "У нас армии нет, а страна, которая лишилась армии, должна принять неслыханно позорный мир"17. Помнил Ленин или нет, что всего каких-то четыре месяца назад он сам убежденно говорил: "Наша задача, которую мы ни на минуту не должны упускать из виду, – всеобщее вооружение народа и отмена постоянной армии..."18 А все объявления большевиков о массовой демобилизации, съезды демобилизуемых, разрушение выборностью остатков армии?.. Но это осталось "за кадром" ленинской речи.

Ленин не мог не чувствовать, что все под ногами закача

335

лось. Он понимает, что трудно найти аргументы, оправдывающие развал великой России. Ему приходится использовать все доводы, которые приходят ему на ум, все свое красноречие и авторитет. Лидер большевистской революции понимает, что, если он дрогнет сейчас, рухнет не только государство, его власть, революция, но и он сам. Ленин может остаться в истории погубителем великой державы. Впрочем, очень многие люди так считали всегда и считают не без оснований и сегодня.

Вернувшись после выступления домой, Ленин ищет аргументы для укрепления своих доводов в пользу заключения позорного мира. Но кроме тривиальных "передышки", "выигрыша времени", "собирания сил", ему не удается ничего изыскать. А ведь рядом съезд, который или ратифицирует "ленинский" мир, разом превращающий Россию во второразрядное государство, или ему придется уйти...

Сидя в кресле номера, он останавливает взгляд на связке книг. Развязав бечеву, берет в руки томики Блока, Беранже, Пушкина. Он редко уделял внимание поэзии, не был ее тонким ценителем, не хватало сентиментальности. Но сейчас какая-то внутренняя и в то же время космическая, духовная музыка почудилась ему в строках кудесников слова. Ведь настоящий поэт всегда философ. Они правы: все, что происходит в этом бренном мире, раздираемом страстями, алчностью, враждой, ничто но сравнению с вечностью... Незаметно пришло успокоение; отступать ему некуда. Надо сражаться за мир, а также за власть, за себя.

В своем почти полуторачасовом пространном докладе на Чрезвычайном съезде Ленин был очень многословен. Кого и чего он только не вспоминал! Опять досталось и бедному "дураку" Керенскому, и Чернову, и Церетели, и новому персонажу его речей – украинскому политику Винниченко. Даже "грабителя Наполеона", "грабителя Александра I", "грабителей английской монархии", "Тильзитский мир" и "Парижскую коммуну" – все упомянул докладчик. Из зала ему иногда кричали: "Ложь!" – но это не смущало Ленина. Когда он заявил, что и сейчас есть газеты, которые "наполняют страницы своих изданий контрреволюционными писаниями", из зала послышался голос:

– Закрыли все...

336

Ленин тут же среагировал на реплику жестко, что вызвало аплодисменты части зала:

– Еще, к сожалению, не все, но закроем все19.

Ленин призвал ратифицировать "тяжелый и позорный мир", имея в виду, что, "скоро большевикам поможет Либкнехт". Мы "подождем, когда международный социалистический пролетариат придет на помощь, и начнем вторую социалистическую революцию уже в мировом масштабе..."20.

Без "шумных" аплодисментов, но Ленину удалось добиться поддержки и ратифицировать договор. Съезд поименным голосованием (724 голоса – за, 276 против, 118 воздержались) "скромно" поддержал Ленина21.

Почти миллион квадратных километров отрезалось от России. Она была обязана демобилизовать армию и флот, в том числе и те части, которые были вновь сформированы в рамках Красной Армии. Выплачивалась крупная контрибуция. Германия получила то, о чем кайзер и его министры во время войны не могли и мечтать.

Позиция людей, выступавших против этого мира, а фактически против раздела России, независимо от того, кто это был: левые коммунисты или остатки кадетов, левые эсеры или патриотическая интеллигенция, долгие годы называлась "авантюристической", "губительной", "безумной". С точки зрения цинизма политики, возможно, это и так. Но с позиций морали и национального достоинства она, по крайней мере, заслуживает уважения. Когда Бухарин, брошенный перед расстрелом Сталиным в застенки НКВД, в одном из своих многочисленных писем-исповедей советскому диктатору утверждал: "Я искренне думал, что Брест – величайший вред"22, – он говорил правду. Так думали многие.

Ленин хотел спасти не столько революцию, сколько власть. Сегодня он уповает только на европейскую революцию. Когда, к нему на съезде подошла большевичка С.И.Гоп-нер из Екатеринослава с печалью в глазах – что она скажет рабочим города, ведь он передается немцам по договору, как же так? Ленин вновь использовал свой последний козырь, который по воле рока окажется счастливым:

– В Германии революция неизбежна. Она, эта революция, отбросит Брестский мир...23

А пока Ленин обживает Кремль. Затянулся ремонт ком

337

нат его квартиры в здании бывших судебных установлений. Ульяновы пока занимают две комнаты в Кавалерском корпусе. Через неделю после переезда в Кремль Ленин раздраженно пишет записку помощнику наркома имущества республики Е.В.Орановскому: "Я очень просил бы сообщить мне фамилию и адрес того, кому Вы поручили докончить подготовку квартиры... Дело тянется непомерно, и надо же найти виновного в невероятных промедлениях..."24 Угроза "найти виновного" быстро помогла. Через два дня семья вместе с М.И.Ульяновой уже переехала в отремонтированную квартиру25.

А тем временем германские войска, как жирное масляное пятно по грязной, изорванной российской скатерти, расплывались все шире: вошли в центральные области, двинулись к Севастополю, продвинулись к Петрограду, Пскову. Идут тревожные телеграммы из разных мест. Договор договором, а русские люди не могут понять, почему кайзеровские солдаты без боя, на пассажирских поездах, как путешественники-пилигримы, занимают город за городом. Почему? Ленин "успокаивает" смятенных людей еще одним декретом26 о недопустимости военных действий с германцами ввиду ратификации 15 марта 1918 года IV Чрезвычайным съездом Советов мира, равносильного безоговорочной капитуляции.

Меньшевики еще могут полуподпольно, язвительно и одновременно печально писать: "Советская власть принуждена расплачиваться за право своего существования исполнением всех приказов и желаний германского империализма. К Вильгельмовой кабале на Руси уже прикладывается штемпель Советской власти во всех последних ее шагах. И скоро мы не будем знать, какой у нас режим: советский или мирбаховский?"27

Пока же Народный комиссариат иностранных дел судорожно пытается нотами остановить продвижение немцев за границы линии, обусловленной договором. Чичерин просительно телеграфирует МИДу в Берлин о том, что германская армия не должна выходить за границы Украины. "Мы повторяем свое предложение германскому правительству высказаться определеннее по вопросу о том, какие границы ставит это правительство Украинской республике..."28 Вели

338

кая в прошлом Россия просит установить ее собственные границы...

Ленин готов, повторю еще раз, на все, чтобы сохранить власть. Он идет на форсированный обмен послами. В Москву приезжает граф Вильгельм Мирбах (не зная, что лишь три месяца он проживет в Москве), а в Берлин отправляется Адольф Абрамович Иоффе, член ВЦИК и кандидат в члены ЦК РКП(б), большой личный друг Л.Д.Троцкого.

Приехав в Берлин, Иоффе шлет депешу в Москву, что ему пока не удается убедить немцев остановить наступление на кавказском направлении. Немцы требуют, сообщает Иоффе, "вернуть суда в Севастополь", в противном случае они продолжат наступление. "Я советую, – телеграфирует советский посол, принять ультиматум и вернуть суда из Новороссийска в Севастополь... и заявить, что Россия принимает обязательство не переступать указанной демаркационной линии... Нужно настаивать на сохранении границ Брест-кого договора..."29

Москва, забыв о своей "революционной решимости", вновь упрашивает Германию не нарушать договоренностей. Кроме, пожалуй, одной. В секретной директиве командующему Черноморским флотом и главному комиссару флота, где говорилось: "...Совет Народных Комиссаров, по представлению Высшего военного совета, приказывает вам с получением сего уничтожить все суда Черноморского флота и коммерческие пароходы, находящиеся в Новороссийске. Ленин"30.

Когда у Ленина прошла растерянность и определенный испуг, он обнаружил, что Германия навязала России позорный, как капитуляция, мир, будучи сама на краю неизбежной военной катастрофы. То, что было ясно и видно всем в западных столицах, наконец увидели и в Москве. Германское "наступление" (почти без сопротивления) больше походило на марши железнодорож-ных составов в глубь гигантской страны.

Брестский мир не был неизбежностью. Он был платой за разложение армии и вольное или невольное принятие большевиками помощи немцев. В военном отношении дела России не были безнадежными. Брусиловское наступление в 1916 году вдохнуло веру в уставшую армию и деморализо

339

ванное общество. В 1917 году задача России была проста: удержаться, устоять против такого же усталого и израненного противника. Ни для кого не было секретом, что предстоящее вступление в войну Соединенных Штатов быстро качнет весы победы в сторону Антанты. Но большевики, придя к власти, должны были оплачивать векселя обещаний. Это можно было сделать только путем национального поражения. Большевики окончательно разложили войска; например, гарнизон Петрограда в 200 тысяч человек хотел оставаться только в столице. Обещание "немедленного мира" парализовало войска. Еще никто не знал, что вместо мира будет три года войны, более страшной и кровопролитной, чем империалистическая бойня.

Почему Ленин уже через два-три месяца, стал менять свое отношение к Германии, договору? Иоффе докладывал о нарастании внутренних трудностей в стране, усилении брожения в армии, осознании в Берлине непреложного факта, что стратегически Германии невозможно победить западные державы. А большевики тем временем не жалели денег на усиление революционной пропаганды в Германии. Как немцы с помощью большевиков разлагали Россию в 1916-1917 годах, так теперь их негласные союзники отвечали им тем же.

Уже на V съезде Советов 5 июля в докладе Ленина, который своим шумом, криками, обструкцией едва не сорвали эсеры, появились новые ноты. Эти мотивы свидетельствовали о том, что патологический страх перед гибелью Советской республики стал быстро проходить. Ленин позволил себе говорить о Германии и других "империалистических хищниках" совсем по-другому, правда, не называя их поименно. "У нас этот истекающий кровью зверь оторвал массу кусков живого организма... но погибнут они, а не мы, потому что быстрота, с которой падает их сопротивление, быстро ведет их к пропасти"31.

В своем оригинальном исследовании "Из истории Брестского мира" Ю.Фельштинский считает, что Ленин постепенно все больше осознавал свою ошибку с миром, похожим на капитуляцию. "Ведь если Германия оказалась на краю гибели через три с половиной месяца после заключения Брестского мира, ведя боевые действия крупного масштаба лишь

340

на одном фронте, получая продовольственную помощь из России и Украины и используя Красную Армию в борьбе с чехословацким корпусом, который, если бы не акции большевиков, давно бы уже воевал в Европе против немцев, на каком глубоком дне лежала бы кайзеровская Германия, вынужденная воевать на два фронта? В каком состоянии находились бы теперь страны четвертного союза? Где проходила бы граница коммунистических государств?"32 Может, Ленин чувствовал какую-то былую зависимость? Ведь слишком долго интересы большевиков и Германии объективно совпадали: "повалить" царскую Россию...

Главной угрозой режиму были не немцы, а внутреннее недовольство большевиками. Голод стягивал петлей горло городов, поддерживающих большевиков. Ширилась оппозиция. После эйфории октябрьской победы пришло понимание, что одни лозунги, призывы, декреты решить лавину тяжелейших проблем не могут. В своей книге Г.Соломон, лично знавший Ленина, писал о размышлениях знакомого советского дипломата в Берлине: "Мы обречены и должны тянуть до последней возможности... Наша попытка окончится провалом, и нас ждет суровая расправа. Мы заварили эту кашу, и нам же следует ее расхлебывать"33.

Летом 1918 года произошла любопытная политическая метаморфоза: не только большевики почувствовали ослабление Германии, но и Берлин увидел в обстановке, которая сложилась в России, агонию большевиков. Ведь до известного момента берлинская дипломатия видела в большевиках своих неофициальных союзников: они "помогли" поражению царизма, пошли на сепаратный договор и дали возможность крупные военные силы перебросить с Восточного на Западный фронт, а немцы поддержали комиссаров своим наступлением на белые отряды. В одной из своих шифрованных телеграмм Ленин сообщал, что договорились с немцами в силу "совпадения интересов" о том, что они пойдут на север. Дело в том, что в Москве допускали продвижение англичан из Мурманска (там высадился десант). Ленин надеялся, что немцы преградят им путь на юг. Однако планы англичан никогда не заходили так далеко.