Текст книги "Наследник Атлантиды"

Автор книги: Дмитрий Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Прослушка?

– Дохляк… обычные шумы. Телевизор. Разговоры о погоде, о здоровье, о ценах – ничего необычного.

Сергей с удовольствием отхлебнул горячего крепкого кофе, кивнул в знак благодарности.

– Я бы сказал, что все это в высшей степени подозрительно, – глубокомысленно заявил Генка. – Смотри, уже месяц мы фиксируем каждый звук в его квартире. И все это время он со своей мамашей…

– Если она ему мамаша.

– В общем, с этой бабкой говорит о погоде, о ценах, о здоровье, о телепрограммах. Ни разу не коснулся политики. Ни разу не поговорил о чем-то личном, о прошлом. Ни разу не прозвучало хоть полслова о том, чем он занимается…

– Знать бы чем.

– Скупкой радиодеталей, – фыркнул Геннадий. Затем вздохнул с явственно слышимой тоской: – И бабами еще… ну почему ему так везет на красивых цыпочек. Без комплексов и без претензий. Ни одна из них в мою сторону даже не посмотрит. Подумать только, за последний год у него их было… сколько? Дюжина?

– Больше.

– Вот именно… И ни одна, капитан, ни одна ему не позвонила! Ни к одной он не пришел дважды!

– Завидуешь?

– Еще бы. Тебе не кажется, что все о-очень подозрительно?

– Есть еще одна странность… – Сергей достал из папки очередной пакет документов – расшифровку прослушки за вчерашний день. Против каждой фразы стояли дата и время. – Вот, смотри… здесь, эта вот фраза. «Ты смотри, смотри, как он сыграл! Это же не гол, это произведение искусства!»

– Ну и что?

– Время видишь?

– Ну?

Сергей извлек на белый свет еще два листа – программу телепередач и вырезку из газеты. Разложил их перед собой на и без того захламленном столе, уже порядком подсохшим маркером обвел несколько строк.

– Прямая трансляция матча началась в 18.30, так? Гол забит на шестой минуте. То есть в 18.36, плюс-минус пара минут на всякого рода накладки. А эта реплика сказана в 18.32.

Генка почесал пятерней затылок, долго изучал бумаги.

– Может, он этот матч уже видел…

– Сержант, выпей кофе, – хмыкнул Бурун. – Прямая трансляция… эти слова тебе о чем-то говорят?

– Другого футбола в это время не было? – сделал сержант еще одно предположение, заранее зная, что столь очевидную версию шеф проверит в первую очередь.

– Не было. Ни по одному каналу.

– А может, они видик смотрели…

В ходе работы над этим делом Генка и Сергей поочередно брали на себя функции скептика, поскольку все принимать сразу на веру – можно было и без крыши остаться. В данный момент роль Фомы неверующего исполнял сержант.

– Возможно, – вздохнул Бурун. – Возможно, такой вариант я допускаю. Хотя для болельщика смотреть запись в то время, как идет прямой репортаж, это… это…

– Идиотизм.

– Точно. Ладно, наблюдение я на сегодня снял, как показывает практика, после закупки радиодеталей два дня он из дома не высунется. И потом, Житнов меня сегодня уже эдак глубокомысленно спрашивал, в курсе ли я, во сколько обходится государству час работы наружки.

– И во сколько? – В голосе Генки сквозил явный интерес.

– Он сам скорее всего не знает… но сказал, что дорого.

– Ладно… так что будем делать сегодня?

– Отвезешь экспертам список, затем… есть одна мысль, надо проверить.

Сержант одним глотком допил остаток кофе и, подхватив документы, скрылся за дверью. А Сергей снова открыл папку на том, самом первом листе. Каждое слово, каждая запятая уже давно и прочно отпечатались в памяти, но не проходило и дня, чтобы Сергей не возвращался к этим строкам.

Особенно к последней.

Она, как и тогда, в первый раз, жгла глаза. Заставляла перечитывать ее снова и снова, как будто бы могло случиться чудо, и слова, вдруг ожив, сложились бы иначе, изменив странный смысл.

«Указанный Верменич Ярослав Борисович не является человеком».

– Ты чудо…

Ладонь Ярослава скользнула по спине женщины, и Инга чуть слышно застонала от удовольствия. Она и сама не знала, почему вдруг с такой готовностью поддержала разговор с неспешно прогуливающимся под дождем мужчиной… и почему сама же предложила продолжить беседу у нее дома, за чашкой горячего кофе, так уместного в этот гадкий, мокрый день. А там – там все было уже предсказуемо, а потому неинтересно. Горячий сладкий кофе… взгляд над краем чашки… соприкоснувшиеся на мгновение пальцы. Он не спешил, и спустя час Инга готова была сама предложить ему раздеться. Но она все-таки дождалась…

Она хотела обернуться, снова увидеть его лицо – красивое и в то же время мужественное, хотела взъерошить его черные с проседью волосы, провести кончиками ногтей по рельефным мышцам. Но Ярослав продолжал ласкать ее спинку, и она боялась пошевелиться, чтобы ненароком не оборвать этот чудный процесс…

А потом вдруг на сердце стало тоскливо, и она со всей ясностью осознала – сейчас он уйдет. Уйдет, чтобы уже никогда не вернуться. По щеке прокатилась слеза, за ней вторая… Этот мужчина был лучшим, самым лучшим… никто из тех, с кем она делила постель, не шел с ним ни в какое сравнение – но дело было не только в этом. Он просто… был особенным. И она чувствовала, что с его исчезновением ее жизнь станет пустой… и совершенно бессмысленной.

– Не уходи, – прошептала она.

– Я здесь, девочка, я здесь.

– Ты уйдешь, – всхлипнула она. – Я знаю…

– Уйду, – вздохнув, согласился он, не желая спорить. Тем более что девушка была права. Он всегда уходил.

Ладонь продолжала ласкать бархатную, усыпанную еле заметными мягкими волосками кожу. И вдруг замерла… там, глубоко внутри тела, пульсировал огонек, жгучий, опасный, тревожный. Он был еще мал, его не смогли бы заметить никакие осмотры, никакие исследования… но чувства Ярослава, когда он того хотел, были острее иных приборов. Пройдет лет пять—семь, не больше, и врачи поставят страшный диагноз – рак. Огонек станет пожаром, который сожжет это молодое, красивое, полное сил тело. Превратит его в развалину… а затем принесет смерть. Или не смерть – но жизнь, которая немногим лучше смерти… постоянные лекарства, операции, облучение.

Пальцы стали капельку теплее, затем засветились изнутри сначала красным, а затем золотистым светом. Пальцы другой руки зарылись в густые светлые локоны. Всхлипывания Инги постепенно утихли – и вместе с ними угас и злобный огонек. Угас, чтобы никогда не ожить… Угасла и боль неизбежной утраты, оставив лишь легкое сожаление и тихую светлую грусть. Завтра Инга еще будет тосковать, через неделю не сможет с уверенностью описать его лицо, через месяц лишь едва вспомнит о нем… Что поделать, так надо.

Пальцы скользили вниз, Инга уже мурлыкала, чувствуя, как тепло проникает в тело. Если бы она увидела сейчас лицо Ярослава – она бы поразилась, насколько мужчина сосредоточен. И тому были причины – это юное создание, красивое и изящное, было все же рождено в дымном городе, в изгаженном мире, в отравленном воздухе. И он одну за другой убивал болезни, еще только зарождающиеся – или те, которые, уже обретя в этом теле дом, отзовутся лишь в детях или внуках Инги. Пусть здоровье будет его маленьким даром этой красивой женщине, которая подарила ему час любви.

– А теперь спи, – прошептал он. – Спи девочка, ты устала, тебе нужны силы…

Инга почувствовала, как тяжелеют веки. Она хотела сказать, что совсем еще не устала и что раз уж он все равно должен уйти, то почему бы им не заняться любовью еще раз, напоследок… на прощание. Но язык не слушался, сознание гасло, погружаясь в блаженную дрему…

Еще раз взъерошив волосы спящей женщины, Ярослав вышел на кухню. Чайник уже давно остыл, некоторое время он раздумывал, переводя взгляд с початой банки кофе на чайник и обратно, затем хмыкнул, плеснул себе воды из-под крана, привычно проведя над стаканом слабо засветившейся ладонью. Если бы сейчас содержимое стакана попало в лабораторию, химики были бы весьма удивлены – воду такой чистоты и минерального баланса можно было найти лишь в нескольких точках планеты. И с каждым годом этих точек становилось все меньше и меньше.

За окном по-прежнему шел дождь… Ярослава это особо не беспокоило, он мог вполне комфортно чувствовать себя и в жару, и в холод, и в слякоть. Но, как и любой нормальный человек, предпочитал все же не слишком жаркую ясную погоду. Только в отличие от других людей, которые искренне считали себя нормальными, он при желании мог эту погоду обеспечить… на все 365 дней в году.

Дверь подъезда захлопнулась за ним, щелкнул кодовый замок. Хмурая мокрая толпа двигалась по лужам, глядя себе под ноги, – и как грязная вода вливается в решетки канализации, так и эти люди мрачной, черно-серой массой вливались в метро. Ударила тугая воздушная волна, поезд остановился… Ярослав прислушался к своим ощущениям – нет, с этим поездом все было в порядке. И все же в воздухе витало нечто… нечто… он не слишком хорошо владел футурпрогнозом, во всяком случае, не настолько, чтобы выдержать экзамен хотя бы на младшего помощника пифии, но определенная чувствительность у него все же была – не общая, как у пифий, а только на масштабные катастрофы. И разумеется, на собственную безопасность. Вот и сейчас он мог бы поклясться, что вот-вот что-то произойдет, что-то очень-очень плохое.

Подошел следующий поезд – и тут же он ощутил, как волна жара прошлась по телу, заставив волосы подняться дыбом, заставив сердце учащенно забиться. Это было здесь, в этом поезде… Ярослав двинулся вдоль вагонов, все ускоряя и ускоряя шаг. Последние метры он уже почти бежал и втиснулся меж створками уже после всем привычного «осторожно, двери закрываются». Если за ним следили – а этого исключать было нельзя, – то наблюдателям такое поведение очень не понравится.

Но ему было на это наплевать. Потому что в углу, у ног дремлющего мужчины весьма помятого вида, пристроилась небольшая спортивная сумка. Дешевая, китайская – такие можно встретить на каждом углу. Сумка ничем не привлекающая взгляда и даже в меру потрепанная, чтобы соответствовать своему владельцу.

Только вот владельца сумки нет в этом вагоне.

Ярослав прошептал несколько слов, шевельнул пальцами, придавая словоформуле законченность, затем закрыл глаза. Тут же перед мысленным взором четко проявилась картинка содержимого сумки. Взрывчатка самая заурядная, толовые шашки – но достаточно, чтобы разнести этот вагон и заставить остальные сорваться с рельсов, смяться в кашу из железа и изломанных человеческих тел. Радиовзрыватель был вещью куда более тонкой и изящной – новый, американского производства, настроен явно профессионалом. Ярослав видел, как оживает хитроумное устройство, уже принявшее сигнал и готовое выполнить свое единственное предназначение.

Не в этот раз.

Полыхнул крошечный, не больше спичечной головки, огонек, струйка дыма затерялась в ткани мятого спортивного костюма, прикрывающего смертоносный заряд. Крошечные детали потекли, оплавились, тоненькие волоски контактов свернулись и застыли блестящими капельками. Теперь эту сумку можно было бросить хоть в огонь – сгорит безвредно, без детонатора тол не опасен.

Источник поступившего сигнала тоже был установлен. Ярослав все еще не открывал глаза, лишь губы одну за другой шептали словоформулы. Лицо смуглого человека… да, это он, палец все еще вдавливает кнопку передатчика… отпускает… теперь человек достает мобильник, видимо, собирается доложить хозяину об исполнении полученного приказа.

Вообще говоря, Ярослав не причислял себя к ярым поборникам справедливости. Тем более что иногда он эту справедливость понимал немного не так, как другие люди. Но в данном случае… стой он возле террориста, сумел бы отследить звонок по сотовой связи, установить абонента… потом, может быть, выйти и на самого главного заказчика теракта.

Но делать этого он не собирался, даже если бы имел такую возможность. Пусть каждый исполняет свой долг – пусть работают спецслужбы, ищут… это их дело. Ему, Ярославу, не стоит привносить в это общество свой взгляд на добро и зло. Здесь придумали очень мудрую поговорку насчет чужого монастыря, куда негоже лезть со своим уставом.

К тому же расстояние было слишком велико и увеличивалось с каждым мгновением. Все, что он еще мог сделать – и хотел сделать, – это наказать негодяя, с готовностью пытавшегося подорвать поезд, битком набитый не имеющими никакого отношения к этой затянувшейся войне людьми. Ярослав напрягся, губы выстрелили короткой фразой, которую стоявшие рядом с ним восприняли как тихое ругательство, пальцы в кармане сплелись в причудливую фигуру, голову рванул короткий болевой спазм – дьявол, слишком, слишком далеко…

Стоявший на платформе смуглый человек уже отвел от уха дорогой телефон, намереваясь закрыть переливающийся яркими цветами экран, когда трубка вдруг взорвалась у него в руках. Ладонь брызнула во все стороны мелкими кровавыми ошметками, несколько острых кусочков пластмассы ударили в висок, пройдя мимо кости и глубоко врезавшись в мозг. Человек некоторое время стоял, пошатываясь, затем завалился навзничь. Дико завизжала какая-то женщина, а к упавшему уже бежали люди в форме.

Кто-то поднялся, освобождая место, и Ярослав тяжело плюхнулся на продавленное сиденье, на мгновение опередив устремившуюся к вожделенной сидушке женщину. Та, прошептав невнятное ругательство, демонстративно замерла рядом, всем своим видом показывая, как ей тяжко стоять и какой мерзавец этот средних лет мужчина, что не считает нужным уступить ей, такой несчастной, место. Да еще и спящим прикидывается.

А Ярослав и в самом деле закрыл глаза и стиснул зубы, с трудом сдерживая стон. Проклятый мир, проклятый несбалансированный мир, где магия, даже относительно простая, обязательно приносит боль. Только разного рода мелочи удавалось реализовывать без рвущих голову спазмов, а этот энергетический удар, взорвавший дорогую трубку в руке террориста, обеспечит его головной болью на несколько часов. Болью, что не имеет ничего общего с физическим недомоганием, которую не снять ни таблетками, ни магией. Только перетерпеть. И не пропустить свою остановку – домой, скорее домой. Верно ведь говорится, что дома и стены помогают.

Подземка выбросила его на окраине Москвы. Автобус подошел на удивление быстро, и спустя полчаса Ярослав уже спрыгнул с подножки в неглубокую лужу, что не просыхала уже с полмесяца. Он был почти дома. Невдалеке, разбрызгивая во все стороны мутную воду, проехала грязная «девятка», номер залеплен по самое не хочу, не разобрать. Но Ярослав мог бы поклясться, что эту машину за сегодняшний день видел уже трижды, и у Горбушки, и в полусотне метров от дома Инги. Совпадений такого рода не бывает – значит, опять… Он не был удивлен – рано или поздно это начиналось снова. Иногда интерес властей, проявляемый с той или иной настойчивостью, удавалось погасить в зародыше, реже приходилось перебираться в другой город или в другую страну.

Когда-то это было легче, так как он был один. Потом все изменилось…

Он окинул взглядом свой дом. Дождь уже закончился, ветер немного разогнал облака, пропуская к земле лучи не слишком теплого солнца. Дом был хорош – добротный, двухэтажный, – по крайней мере таким выглядел снаружи. А в мягких солнечных лучах он казался еще краше. Наверное, это было не совсем правильно, следовало бы подобрать себе жилище поскромнее, но он хотел, чтобы в этом доме хорошо было ей, его Оленьке, его Солнышку… а она не любила тесные городские квартиры, не любила снующие прямо под окном машины и вечный шум – этот голос большого города.

– О, Ярослав Борисыч! Добрый день, добрый день… – Из-за забора высунулась голова соседа. Седые, аккуратно уложенные волосы, без следа лысины, очки в тонкой металлической оправе. – Или уже вечер? Как летит время, не так ли?

– Приветствую вас, Герман Игнатьевич. – Ярослав чуть наклонил голову, изображая поклон. Встреча его не слишком обрадовала – пенсионер Зобов был существом интеллигентным, образованным, но при этом навязчивым до отвращения. Выйдя на пенсию, он давно уже растерял всех старых друзей, если вообще имел их, и теперь терзался отсутствием собеседника, а потому лип ко всем соседям. Преимущественно – к Ярославу.

– А я бутылочку знатного винца прикупил, – поделился радостью сосед. – Вы бы зашли, Ярослав Борисыч, и с Ольгой Олеговной непременно, непременно. По рюмочке, а потом и чаек… ах да, вы же кофе предпочитаете, верно. А кофе тоже найдется… так вы заходите, хорошо? У меня праздник сегодня.

– Праздник?

– День рождения, – почему-то с легкой, почти незаметной заминкой заявил старик. – Так придете?

– Непременно, – стараясь скрыть обреченный вздох за маской радостной улыбки, ответствовал Ярослав. – Всенепременнейше, Герман Игнатьевич. Сейчас, вот с делами разберусь, и обязательно зайдем. День рождения – дело святое.

Дверь в дом не запиралась никогда, и временами Ярослав давал себе клятвенное обещание все-таки изменить своим привычкам и начать пользоваться замком. Простенькое заклинание, отгонявшее от дома всякого рода любителей хватать где что плохо лежит, совершенно не действовало, к сожалению, на представителей властных структур. Хотя бы потому, что те шли в квартиру с самыми искренними и благими намерениями, которыми вымощена известная всем дорога. Шли, дабы разобраться с потенциальной угрозой своей стране – и не суть важно, были ли это специалисты Скотланд-Ярда, суровые дяди в кожаных куртках из ЧК или обычные сотрудники милиции. Важно, что они шли сюда «по делу» – и заклинание, уверенно отгонявшее от жилища всяческую шелупонь, пасовало.

Впрочем, тот факт, что в доме побывали незваные гости, Ярослав заметил уже давно. И даже не удивился – рано или поздно, это все равно должно было случиться. И то, что ему дали спокойно прожить здесь целых пятнадцать лет – это по большому счету удача. И еще – свидетельство потрясающей безалаберности российских спецслужб. В Америке, с ее ныне обострившимся стремлением к тотальному контролю над всем и всеми, он вызвал бы подозрения через год, максимум – через два. А здесь… нет, все-таки и в ЧК, и в НКВД работали иначе… а может, просто привыкли подозревать всех и вся, попадая в цель больше из-за стрельбы по площадям, чем благодаря успешному анализу и правильным выводам.

Но раз уж милиция вцепилась в него, да еще и не бросив эту затею в первые же дни или недели, значит, дело серьезное. Значит, снова придется уезжать.

А он любил Москву – шумную, переполненную людьми самыми разными и не всегда хорошими. Москву обывательскую и Москву интеллектуальную, Москву бандитскую и Москву деловую… хотя ни ту, ни другую любить вроде бы не за что. Любил Красную площадь – и тогда, когда на ней еще не было Мавзолея, и сейчас. Любил Кремль – хотя видывал крепости куда более впечатляющие. Мог часами бесцельно бродить по старым узким улочкам… И еще – этот город очень любила Солнышко. Оленька. Любила, хотя жить предпочитала в тихом пригороде.

– Солнышко, я дома! – крикнул он, придавая голосу дополнительную силу, так, что Ольга услышит его, где бы она ни находилась. А в этом доме имелось немало мест, в которых и опытный сыскарь не найдет укрывшегося человека. Мест, куда не проникает ни один обычный звук снаружи… и откуда звукам тоже никак не вырваться.

Тихо распахнулась дверь. На пороге стояла Она.

Месяц назад ей исполнилось семьдесят три, хотя не выглядела Ольга и на шестьдесят. Подтянутая, с роскошной гривой не поддающихся седине рыжих волос, она терпеть не могла праздности и постоянно была чем-то занята – убирала, готовила. Очень много читала – Ярослав научил ее скорочтению, которым в совершенстве владел и сам, но Солнышко обращалась к этой науке редко, утверждая, что высшее удовольствие от книги получает лишь тогда, когда читает ее неспешно – и уж обязательно в бумажном издании. Никаких электронных книг – нет, она признавала удобство компьютера для поиска и получения информации, но вот книга – художественная, заставляющая мечтать и сопереживать… она должна быть только бумажной. Должны шуршать перелистываемые страницы, медленно бежать перед глазами ровные ряды букв…

– Добрый вечер, Яр.

И от ее голоса, как и от рыжих волос, исходило какое-то особое, солнечное тепло, в котором хотелось купаться, нежиться бесконечно. Ярослав очень любил, когда она встречала его вот так, почти на пороге… он каждый раз с нетерпением ждал, когда войдет в дом – и увидит ее, солнечную, яркую, лучащуюся добротой и радостью. Он никогда не говорил ей о своих чувствах в этот момент – но она и сама ощущала его эмоции. Бывало, лучше, чем он сам.

Ярослав щелкнул пальцами, придавая заключительный аккорд словоформуле. Все прослушивающие устройства, установленные в его доме, он вычислил уже давно, фактически в первый день. С людьми изредка у него возникали сложности, с техникой – никогда. Теперь скрытые микрофоны, отрекшись от прежних хозяев, преданно работали на Ярослава, передавая лишь то, что он считал нужным. Сейчас микрофоны отправят слухачам простенький разговор ни о чем, сначала о погоде и в очередной раз взлетевших ценах, потом – об очередном сериале. И у того, кто будет прослушивать запись, не возникнет ни малейших сомнений, что оба собеседника прикипели к экрану телевизора, комментируя особо душещипательные моменты. Об этом Ярослав позаботился. И теперь можно было говорить свободно.

– Как прошел день? Снова нашел молодую девчонку?

– Как ты догадалась?

К этой игре они обращались довольно часто. Солнышко обладала крошечной, чуть заметной искоркой способностей к футурпрогнозу, которой, несмотря на усилия Ярослава, так и не научилась толком пользоваться. Тем более что эта способность имела вполне определенную ориентацию – на саму Ольгу. Если Ярослав в принципе мог чувствовать грядущие события, к нему непосредственно отношения не имеющие, то Ольга могла ощутить лишь то, что должно было затронуть ее саму. И то очень туманно, очень нечетко. Зато она обладала неплохими способностями к интуитивному анализу – а этими талантами Оленьки Ярослав пользовался не раз и привык доверять ее выводам, в том числе и в случаях, когда на первый взгляд для выводов этих не было никаких оснований. И подобно доктору Ватсону, не упускал случая поинтересоваться цепочкой рассуждений своего Холмса. Бывало, Оля просто разводила руками и, чуть покраснев, бормотала – мол, сама не знаю, почему так думаю. А иногда объясняла.

– В этот раз все просто, – улыбнулась она. – Духи… ты весь пропах… – она потянула носом, на мгновение задумалась, – нет, не знаю. Но что-то хорошее и наверняка дорогое.

– Да, наверное…

– Красивая?

Ярослав кивнул.

– Это хорошо, – серьезно заметила Ольга. – Женщина должна быть красивой, нежной и чувственной.

– Солнышко, это мои слова, – шутливо возмутился Ярослав. – И потом, в твоих устах это звучит как-то уж очень… казенно.

Она улыбнулась, протянула руку, забирая у него влажный плащ.

– Ужинать будешь?

– М-м…

– Ясно. И зачем я, спрашивается, так старалась… – изобразила она обиду в стотысячный, наверное, раз.

– А знаешь, – вдруг неожиданно для себя самого сказал он, – пойдем в гости, а? Сосед на день рождения приглашает.

Разумеется, он никуда идти не собирался и приглашение Германа Игнатьевича изначально воспринимал как пустую формальность, ни к чему не обязывающую. Тем более было в тоне старика что-то такое… не вполне искреннее. Не то чтобы за сказанными словами звучало «не вздумайте и в самом деле в гости завалиться», нет, приглашение – вернее, тот подтекст, что всегда вкладывается в слова и может быть, при надлежащем желании, услышан – говорил, что сосед и в самом деле желает видеть Яра за своим столом. Только вот совсем не для того, чтобы похвастаться своими кулинарными способностями, совсем – истинные побуждения добрейшего Германа Игнатьевича были другими, и вот их-то разгадать Ярослав и не мог. А все непонятное вызывало у него некоторые опасения.

Как, впрочем, и сам старик. Появился он здесь не так уж и давно – где-то чуть больше года назад. Эта мысль заставила Ярослава нахмуриться – да, именно тогда он и ощутил, в который уж раз, повышенное внимание властей к своей персоне. Почему старик-сосед вдруг вызвал у него ассоциацию с правоохранительными органами, Ярослав с уверенностью сказать не мог, но и отмахнуться от этого ощущения нужным не считал – привык доверять своим чувствам. Пенсионер… обеспеченный, может, даже слишком обеспеченный, хотя и не выставляющий напоказ свои доходы прошлые и, если они есть, конечно, нынешние. Дружелюбный… подчеркнуто дружелюбный. Хозяйственный – дом содержит в порядке, хотя и не ощущается в этом доме присутствие женской заботы.

Вроде бы совершенно не за что зацепиться – и все же Ярослав чувствовал, что не так прост милейший Герман Игнатьевич, как хочет казаться. Может, и стоило бы держаться от него подальше, так, на всякий случай.

С другой стороны, может, за столом, в непринужденной обстановке, удастся во всем разобраться? Почему бы нет…

– В гости… – Ольга немного растерялась.

– Вот именно. – Он подошел к ней, положил руки на ее хрупкие плечи, которые годы так и не смогли согнуть. – Мы так давно никуда вместе не выходили.

– Но я ведь… не готова. И прическа, и…

– С прической мы сейчас разберемся. – Он провел слегка засветившейся ладонью по ее волосам. Казалось, этот свет впитывается рыжей гривой женщины, и волосы словно начинают и сами светиться изнутри, набирая цвет и силу, а заодно и укладываясь красивыми тяжелыми локонами.

Косметическая магия – первое, чему учили девочек там, в его родном мире. Простейшие заклинания, доступные каждой второй. К тому же почти не требующие энергии. Женщина должна и, что гораздо важнее, может быть красивой. Иногда Ярослав, скользя взглядом по лицам в метро, на улицах – и даже на экране телевизора, куда стараются отбирать лучших, – искренне сочувствовал женщинам, особенно молодым девушкам, ищущим путь к красоте в красках, в декоративной косметике… несложная словоформула, крошечная капля силы – и женщина может стать по-настоящему неотразимой.

Только вот в этом мире забыли древние умения и, что более важно, давно уже утратили способности к ним. Сколько людей на всей Земле еще могут управлять магическими потоками? Десятки… ну, пусть сотни. Мало… да и они-то, по сути, овладели лишь самыми крохами. Было время, когда волхв, шаман или еще какой жрец древних богов мог призвать дождь, изгнать болезнь, приманить дичь. А теперь? В его родном мире все эти шаманские пляски, сложные ритуалы, жертвоприношения и прочий антураж постепенно свелись к строгим, идеально выверенным словоформулам, подкрепленным потоками магической энергии. Здесь же превратились в шоу, бессмысленное и бесполезное, утратив и те крохи власти над природой, которые были доступны людям изначально. Магов сменили фокусники, и теперь восхваляется не владение высшими силами, а умение ловко обманывать толпу.

Ольга подошла к зеркалу, вздохнула.

– Спасибо…

– Одевайся. Я сейчас…

Пока Солнышко приводила себя в порядок, он спустился в подвал, небрежно бросил на стол пакет с покупками. Вечером предстоит работа, а пока и в самом деле стоит отвлечься. У Оленьки давно не было никаких развлечений, если бы не ее любовь к тишине и домашнему уюту, зачахла бы с тоски. К тому же Герман Игнатьевич – неплохой собеседник, с юмором. Правда, все время какой-то… скованный немного, будто бы вдумывается в каждое произносимое слово, словно опасаясь случайно, расслабившись, брякнуть чего лишнего. До сих пор контакты с соседом для Ярослава носили кратковременный характер – несколько фраз о погоде, о вечно растущих ценах и почему-то не успевающей за ними пенсией, о футболе, пара свежих анекдотов… Оленька, которая в отличие от Яра находилась дома почти постоянно, со скучающим пенсионером общалась гораздо больше. Ярослава это не беспокоило – Солнышко давно и прочно усвоила правила игры и чего-либо «не предусмотренного протоколом» ни в коем случае не скажет.

Ярослав бросил взгляд в зеркало, усмехнулся невесело. Холодное стекло отразило высокого мужчину, крепкого телосложения – хулиганы не цеплялись к нему никогда, звериным своим чутьем осознавая, что получат отпор, да такой, что мало не покажется. Черные, с проседью волосы – густые, жесткие, непослушные. Щеку пересекает тоненький, почти незаметный шрам. Подбородок гладко выбрит… светлые, зеленовато-голубые глаза смотрят жестко. Мужчине на вид лет сорок, не больше. По паспорту он старше… про таких говорят – «ну надо же, как молодо выглядит». А лет через десять станут говорить иначе – «хорошо сохранился».

– Яр, я готова, – раздался за спиной голос.

Он обернулся – Ольга, в мягком трикотажном костюме, в изящных модных туфлях, была очаровательна. Она и в молодости была дивно как хороша, а с годами эта красота лишь упорядочилась, созрела, стала мягче, спокойнее – и от этого только выиграла. Потом появились первые морщинки, они множились, захватывая все новые и новые участки некогда нежной бархатной кожи, но Оля не теряла очарования. А Ярослав делал все, чтобы старость подступала к Солнышку как можно медленнее. Если бы он мог дать ей больше… но в этом мире его силам были установлены незримые, но и непреодолимые пределы.

– Пойдем?

В руке она держала яркую коробку конфет, дорогих, изысканных – Ярослав всегда старался побаловать ее чем-то особенным.

– Ты изумительна…

Она чуть заметно покраснела.

Ему всегда было интересно, почему Ольга не ревнует его ко всем женщинам, которые у него были – а им ведь несть числа, и Ярослав вряд ли мог припомнить даже лица тех, с кем пересеклись его пути на одну, реже на две ночи хотя бы пару лет назад. Не потому, что эти женщины не оставили следа в его душе, просто они, каждая, были не целью, а лишь средством.

Увы, так было надо.

Может, потому Ольга и не ревновала. Может, потому они так ни разу и не были близки.

Просто ни ему, ни ей не хотелось, чтобы и Солнышко, пусть на несколько минут, превратилась из самого дорогого ему человека в средство. Средство получить силу, которой в этом мире так мало и в то же время так много. Силу, которую так сложно и одновременно так просто взять.

Инга сегодня поделилась с ним этой силой – и благодаря ей сотни людей в метро остались живы. Благодаря этой отданной силе и сама Инга проживет долгую жизнь, не омраченную неизлечимой болезнью. Это была плата – то малое, что Ярослав мог сделать для этой девушки и для множества ее предшественниц.

Кто-то, возможно, назвал бы это вампиризмом. Энергетический вампир – в последние годы это определение стало невероятно модным, в энергетическом вампиризме обвиняли всех и каждого – и склочного соседа, и стерву-жену, и тирана начальника. Многие из тех, кто с умным видом разглагольствовал об этом явлении, на самом деле были очень близки к истине.

* * *

Вечер получился так себе. Ярослав чувствовал себя не в своей тарелке – милейший Зобов вел себя не вполне адекватно ситуации, вновь и вновь давая Ярославу повод для беспокойства. Вместо того чтобы пуститься в столь любимые каждым уважающим себя пенсионером многословные рассуждения о том, куда скатилась некогда великая Россия, и что «раньше, что ни говорите, жили лучше», или же, на худой конец, поговорить о нынешнем российском спорте, который, разумеется, тоже уже не тот, старик упрямо переводил нить беседы на личности. Точнее – на личность самого Ярослава. Причем делал это довольно профессионально, настолько, что Яру стало интересно – а в самом ли деле благообразный пенсионер провел трудовые годы в стенах ничем не примечательного научно-исследовательского института с непроизносимым названием и малопонятными задачами. Хотя, возможно, зафиксировав вполне предсказуемый интерес российских спецслужб, Ярослав теперь готов был увидеть агента в каждом встречном.