Текст книги "Священное опьянение. Языческие таинства Хмеля"
Автор книги: Дмитрий Гаврилов
Соавторы: Станислав Ермаков
Жанры:
Религиоведение
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Мед поэзии древних германцев и их наследников
«22. <…>. Беспробудно пить день и ночь ни для кого не постыдно. Частые ссоры, неизбежные среди предающихся пьянству, редко когда ограничиваются словесною перебранкой и чаще всего завершаются смертоубийством или нанесением ран. Но по большей части на пиршествах они толкуют и о примирении враждующих между собою, о заключении браков, о выдвижении вождей, наконец о мире и о войне, полагая, что ни в какое другое время душа не бывает столь же расположена к откровенности и никогда так не воспламеняется для помыслов о великом. Эти люди, от природы не хитрые и не коварные, в непринужденной обстановке подобного сборища открывают то, что доселе таили в глубине сердца. Таким образом, мысли и побуждения всех обнажаются и предстают без прикрас и покровов. На следующий день возобновляется обсуждение тех же вопросов, и то, что они в два приема занимаются ими, покоится на разумном основании: они обсуждают их, когда неспособны к притворству, и принимают решения, когда ничто не препятствует их здравомыслию.
23. Их напиток – ячменный или пшеничный отвар, превращенный посредством брожения в некое подобие вина; живущие близ реки покупают и вино. Пища у них простая: дикорастущие плоды, свежая дичина, свернувшееся молоко, и насыщаются они ею безо всяких затей и приправ. Что касается утоления жажды, то в этом они не отличаются такой же умеренностью. Потворствуя их страсти к бражничанью и доставляя им столько хмельного, сколько они пожелают, сломить их пороками было бы не трудней, чем оружием» (Тацит, «О происхождении германцев…»).
Только ли у нас напрашивается прямое сопоставление с описанными Геродотом обычаями персов, о которых шла речь выше? И случайно ли оно, как вы думаете?
Одна из частей «Младшей Эдды», «Язык поэзии», повествует об истории обретения и свойствах чудодейственного напитка. Он изготовлен из крови (!) мудрейшего во всем Мидгарде человека по имени Квасир. Рожденный из слюны примирившихся богов асов и ванов, которые на общем пиру по случаю примирения плюнули в одну чашу, Квасир был подло убит двумя карлами. Когда с его кровью смешали мед, «получилось медовое питье, да такое, что всякий, кто ни выпьет, станет скальдом или ученым» («Младшая Эдда»). Потому в древнескандинавских текстах поэзию часто называют «кровью Квасира», а напиток – «медом поэзии». Соответственно, поэтическое вдохновение именуют «чашей Игга» (Одина), «напитком Игга», а также «напитком карликов».
Историю обретения меда в Эдде рассказывает ас Браги, отвечая на вопрос морского колдуна Эгира «Откуда взялось то искусство, что зовется поэзией?».
А в «Речах Высокого» уже сам Один вспоминает о том, как он добывал волшебный мед у великана Суттунга, скрывавшего Одрерир (кубок с напитком, название которого дословно «приводящий дух в движение») внутри скалы (стр. 104–110). «Мед Суттунга Один отдал асам и тем людям, которые умеют слагать стихи. Поэтому мы и зовем поэзию «добычей или находкой Одина», его «питьем» и «даром», либо «питьем асов», в том числе и Лодура-Локи», рассказывает Браги. Именно этот мед пьют затем асы на пиру у Эгира, где происходит знаменитая «Перебранка Локи».
М.И. Стеблин-Каменский в примечаниях и комментариях к «Младшей Эдде» отмечает: «…В основе этого мотива лежит распространенный у первобытных народов способ приготовления растительного напитка при помощи забродившей слюны. Квасир – слово того же корня, что и русское «квас» (Младшая Эдда).
Эпизод похищения Одином меда поэзии. Сцены из исландского рунического манускрипта 1730-х годов
Cоcуд для бражничества асам добыл бог-громовник Тор. Огромный котел он забрал у инеистого великана Хюмира в отместку за то, что тот перерезал леску, на которую Громовержец уже почти поймал Мидгардского Змея. Об этом рассказывает эддическая «Песнь о Хюмире» (33–39). Хюмир усомнился в силе Тора. И тот унес от великана котел – «пива корабль»… на голове.
М. Элиаде справедливо отмечает: «Вода обладает магической силой; котлы, котелки, чаши – суть вместилища этой магической силы, символом которой часто является какая-нибудь божественная жидкость, вроде амбросии или «живой воды». Они наделяют бессмертием или вечной молодостью или же преображают владельца в героя или бога и т. д.» (Элиаде, 1999).
Невозможно в очередной раз не подчеркнуть прямое смысловое и фонемическое сходство имени скандинавского бога Браги и русского «брага». «На том пиру я был, мед да брагу пил. По усам текло, а в рот не попало». «Бражники» означает не столько «собутыльники», сколько «веселые люди, поющие за выпивкой». И поэзия, мед скальдов, попадает, конечно, в уши, а не в рот. Пить мед и брагу (пиво) может также означать «слушать, раскрыв рот, складный героический рассказ, который в устах побывавшего на пиру станет затем сказкой» (Гаврилов, 1997, с. 195–201).
Эпизод похищения Одином меда поэзии. Сцены из исландского рунического манускрипта 1730-х годов
Кстати, об архаичности описанного мифа свидетельствует такое наблюдение Дж. Дж. Фрезера: «Возможность использовать плевки в магических целях делает слюну – вместе с кровью или обрезками ногтей – материалом, пригодным для скрепления соглашений: обмениваясь слюной, договаривающиеся стороны дают друг другу залог верности. Если одна из сторон впоследствии нарушит взятое на себя обязательство, другая может наказать ее за вероломство, магически воздействуя на слюну клятвопреступника, находящуюся в ее распоряжении» (Фрезер, 1980).
Cовместное распитие напитков из общего кубка, братины, рога, то есть «смешение слюны» всех сидящих за столом, в сущности, символически означает негласное заключение договора между ними. В этом смысле можно также вспомнить, что гость, разделивший пищу с хозяевами, в традиционной культуре обычно совершает своего рода переход из разряда «не вполне людей» в категорию «людей», и вообще обо всех связанных с гостеприимством обычаях.
Поскольку же в условиях праздничного ритуала жертвенную пищу и питье, как принято считать, разделяют с людьми и боги, то такая совместная трапеза и возлияние могут быть расценены как способ закрепления своего рода договора.
На пиру. Прорисовка средневекового германского изображения на камне. XI век
В разных песнях «Старшей Эдды» встречаются упоминания об употреблении меда разными богами:
Одна я была, когда старый Властитель
Богов стал мне гостем и в очи взглянул мне.
«Что спросить хочешь ты? Для чего испытуешь?
Известно мне, Один, где око твое».
Я знаю, что Одина око сокрыто
В источнике Мимира, мудростью славном.
И каждое утро пьет Мимир от ока
Властителя Ратей. – Поймете ль вы весть мою?
(«Прорицание провидицы», 28–29,
пер. С. Свириденко, цит. по: Эдда, 1917).
Ѓиминбйорг [23]23
В современной транскрипции: Химинбьерг.
[Закрыть] место восьмое; Ѓеймдалльр [24]24
В современной транскрипции: Хеймдалль.
[Закрыть]
Там построил хоромы свои;
В доме удобном, там с радостным духом
Пьет мед искрометный хранитель богов.
(«Речи Гримнира», 13,
пер. C. Cвириденко, цит. по: Эдда, 1917).
Меня[т. е. Одина] научил девяти заклинаньям
Сын Больторна, Бэстли отец.
И выпить я мог заповедного меда,
Одрэрир я осушил.
(«Изречения Высокого», 140,
пер. С. Свириденко, цит. по: Эдда, 1917).
«Есть среди обилищ много хороших и много дурных. Лучше всего жить в Гимле, на небесах. Добрые напитки достанутся и тем, кто вкушает блаженство в чертоге по прозванию Бримир. Он стоит на Окольнире», – повествует Снорри Стурлуссон в «Младшей Эдде» о посмертной судьбе «праведных» людей.
Заметим, что обе Эдды, свидетельствуя о божественном происхождении опьяняющих напитков, тем не менее, разделяют питие как священнодействие и пьянство.
В «Речах Высокого» от имени Одина неоднократно звучит предостережение тем, кто злоупотребляет хмельным напитком (пер. С. Свириденко):
11. Лучший запас на дорогу для странника —
Смысла запас и ума.
А всех хуже тот делает, кто, до ухода
Пива напившись, пустится в путь.
12. Пользы для смертных от пенного пива
Меньше, чем многие мнят;
Чем больше ты выпьешь, тем меньше ты можешь
Собственным духом владеть.
13. Птица забвенья парит над пирами:
Разум у пьющего крадет она.
Перья той птицы меня осеняли,
Когда я у Гуннлод сидел.
14. Был опьянен, отуманен был хмелем
В доме у мудрого Фйалара я.
Всех тот счастливей, кто с ясным рассудком
С пира прибудет к себе…
19. Мед пить ты можешь, но пей его в меру;
Молчи, или дельные речи веди.
Никто не сочтет тебя неучем, если
Рано отправишься спать.
136. Лоддфафнир, слушай, последуй совету!
Он прок принесет, если примешь его.
На пользу себе ты исполнишь его.
Если ты охмелел, исцеляйся землею.
От земли хмель минует, болезнь от огня…
Один, конечно же, знает, о чем говорит, ведь именно он – первейший добытчик и податель медов. Собственно, именно из речей Высокого мы и узнаем, как он вернул богам (то есть каким именно способом выкрал) мед у инеистых великанов – хтонических персонажей германо-скандинавской мифологии. Один пробуравил скалы крепости турсов и проник сквозь отверстие в облике змея, а после соблазнил хранительницу волшебного напитка, чем по своему обыкновению и похваляется. При этом он сумел поглотить весь напиток, а после принести его в образе орла в обитель богов:
105. Гуннлод в чертоге златом угостила
Медом заветным меня;
Деве воздал я недоброю долей
За преданность верной души,
За любовь и заботу ее.
106. Насладился напитком я, добытым
хитростью.
Мало тому недоступно, кто мудр!
Так Одрерир в Асгард от турсов попал,
В чертог Властелина земли.
107. Сомневаюсь, чтоб выбрался я невредимым
Из земли исполинов тогда
Без поддержки от Гуннлод, красавицы доброй,
Что лежала в объятьях моих.
Его – Одина – можно назвать и «повелителем меда». Вот отрывок из сравнительно редкого, хотя и позднего, скальдического источника «Предваряющая песнь, или Воронова ворожба Одина» (перевод Tradis – Надежда Топчий). В эддических песнях аналогов она не имеет:
9. Видрир велел
Бивреста стражу,
Гьяллара солнцу,
ответ получить,
о судьбе мировой
ведомо ль что-нибудь;
Браги и Лофт
слово несли.
Хеймдалль и два его провожатых отправляются в путь, двигаясь к вещей провидице из рода альвов дочери Ивальди, Идун(н). Содержание песни во многом туманно, и согласно одному из толкований, она сама встречает прибывших богов, соблюдая старинный обычай:
11. Мудрейшая тут
мед поднесла
потомку Велящих
и его спутникам;
небес и могил ей,
миров если ведомы
век и исток,
и жизни границы.
Согласно другим источникам, ей велит сделать это некий Мудрый (возможно, отец провидицы). По еще одному толкованию мы имеем дело с метафорой. Напоить пришедших гостей медом означает прибавить им мудрости, знания, в едания:
11. Мудрый сказал
меду подать
потомку богов и
сотоварищам;
светила, пещеры,
хуторы знала,
знала рожденье,
жизни и гибель.
(Пер. Тьяльдра
Валиссона.)
Впрочем, вещая больше молчит, она не в силах сообщить богам о будущем, поскольку потрясена своим видением, так что каким именно образом Хеймдалль, Локи и Браги все-таки умудряются выполнить поручение Одина, не вполне понятно. Но едва они возвращаются, им тут же подносят уже на пиру у Всеотца:
… немедля к Иггу [25]25
Игг – имя Одина, по смыслу что-то вроде «ужасный в мощи».
[Закрыть]
призвали асов
на пире пива.
18. Здрав будь, Хангатюр,
Из асов счастливейший;
сиденья высокие
заняли оба;
на пире благие
Боги сидят,
вечно им с Игом
хранить веселье.
19. Сели на скамьи
по воле Бельверка,
Обитель Сэхримнира
насытили Сильные;
Скегуль из Хникара
чана отмерила
в рога медовый
напиток Мимира.
Поскольку Один – властитель богов, то нам представляется странным, что он поит асов из своего чана напитком Мимира. Это не стоит понимать в буквальном смысле. Кому принадлежит чан, того и мед. Ту же строфу дадим опять в альтернативном переводе Тьяльдра Валиссона:
19. Сидя на скамьях
Бельверка [26]26
Имя Одина («Злодей»), под которым он выкрал мед поэзии у великана Суттунга.
[Закрыть] после совета
Сэхримнира место [27]27
То есть желудка (это кеннинг, иносказательный поэтический образ в скальдической поэзии).
[Закрыть]
насытили боги;
Скегуль за столом
из Хникара [28]28
Еще одно имя Одина. Т. е. Хникар-Один поит из своих божественных запасов вернувшихся с задания посланников. Это – награда по традиции, по обычаю, по старине!
[Закрыть] чана
мед отмеряла
в Мимира рог.
Рог Мимира, доставшийся, как и вещая голова великана, Одину, служит асам и тем, кто сидит за их столом, «братиной». Мед из котла Одина разливает валькирия Скегуль. Ведь «коза по имени Хейдрун стоит в Вальгалле и щиплет иглы с ветвей того прославленного дерева, что зовется Лерад. А мед, что течет из ее вымени, каждый день наполняет большой жбан. Меду так много, что хватает напиться допьяну всем эйнхериям» («Видение Гюльви»). Обратите внимание, что кравчая – именно Скегуль, которая присуждает победу на поле брани. Хотя, как будет видно из дальнейшего, валькириям, проводницам в Мир Иной, свойственно также и поить героя, погружая его в иную реальность. Напомним, что Мимир – искушенный в таинствах сущего, в «оккультных» знаниях великан, источник которого находится в корнях Мирового древа. Это обстоятельство весьма важно для понимания потаенной священной сущности питейного меда.
Валькирия с рогом мёда встречает Одина, приезжающего на восьминогом коне Слейпнире. Рельеф на руническом камне с о. Готланд
Эйвинд Погубитель Скальдов сочинил песнь о смерти Хакона конунга и о том, как его встретили в Вальгалле. Эта песнь называется «Речи Хакона». И говорится в ней так (Сага о Хаконе Добром):
– Хермод и Браги,
Встречайте героя, —
Рек Хрофтатюр, —
Ведь конунг, видом
Подобный витязю,
Сюда путь держит.
Воитель молвил,
Он с битвы явился,
Весь покрытый кровью:
– Уж очень недобрым
Мнится нам Один,
Нам нрав его страшен.
– Ты здесь с эйнхериями
В мире пребудешь.
Мед от богов прими!
Ярлов недруг,
У нас обретешь
Восемь братьев, – рек Браги.
Здесь Браги – тот самый бог-поэт, чье имя, как и имя ведического Сомы, связано с названием хмельного напитка, причем не простого, а волшебного.
Валькирия Брюнхильда, наполняя кубок освободившему ее от Одинова заклятья Сигурду, молвит:
Вот кубок браги,
вождь бранного веча,
В нем смешана сила
с мощной славой,
Полон он песен,
письмен на пользу,
Разных заклятий
и радостных рун.
…
Руны браги ведай,
коль веришь чужой жене
И хитрой измены не хочешь.
На роге их режь
и на кисти рук,
И пометь на ногте «Науд».
Осени свой кубок,
хранись от козней
И брось в братину порей.
Ведомо мне,
что вовек ты не выпьешь
С черными чарами меду.
…
Все они [29]29
Т. е. руны. Здесь объясняется, каким образом Один поведал миру истинный смысл рун. А сделал он это, подмешав их в мед поэзии.
[Закрыть] были соскоблены,
те, что были нарезаны;
В священный замешаны мед
И посланы в дальний путь:
Иные – к альвам,
иные – к асам,
Иные – к вещим ванам,
Иные – к людям людским.
(Сага о Вельсунгах)
Использование хмельных напитков в обрядовых целях у германцев сохраняется длительное время. По сообщению одного из знаменитых братьев Гримм, Якоба, в Скандинавии уже в христианские времена, обращаясь к Одину с мольбой о хорошей жатве, жнецы становились вокруг посвященного ему участка, закручивали колосистый хлеб, орошали его пивом, а потом, скинув шляпы и приподнявши вверх серпы, трижды возглашали громким голосом: «Воден, прими своему коню корм» (Торп, 2008, с. 176, 234–235, 310).
Об особом отношении к хмельным напиткам в традиционном древнегерманском обществе и об обычаях их употребления свидетельствуют и выдающиеся в своем роде памятники средневековой словесности, например, Сага о великом Эгиле Скаллагримссоне (Сага об Эгиле // «Исландские саги» под общей редакцией О. А. Смирницкой, СПб, 1999, т. 1. XLIV, LXXI, LXXII).
Но поскольку это произведение уже снискало внимание коллег, остановимся подробнее на другом. Ибо не менее интересен фрагмент из «Саги о Хаконе Добром» из «Круга Земного» Снорри Стурлуссона, содержащий ценнейшие сведения:
«XIV. Сигурд, хладирский ярл, был ревностным язычником, каким был и Хакон, его отец. Сигурд ярл давал все жертвенные пиры от лица конунга там в Трендалеге. По древнему обычаю, когда предстоял жертвенный пир, все бонды должны были собраться туда, где стояло капище, и принести припасы, которые нужны во время жертвенного пира. На этот пир все должны были принести также пива. Для пира закалывали всякого рода скот, а также лошадей. Вся кровь от жертв называлась жертвенной кровью, а чаши, в которых она стояла, – жертвенными чашами, а жертвенные веники были наподобие кропил. Ими окропляли все жертвенники, а также стены капища снаружи и внутри. Жертвенной кровью окропляли также людей. А мясо варили и вкушали на пиру. Посредине пиршественной палаты горели костры, а над ними были котлы. Полные кубки передавались над кострами, и тот, кто давал пир и был вождем, должен был освящать полные кубки и жертвенные яства. Первым был кубок Одина – его пили за победу и владычество своего конунга, потом шли кубок Ньерда и кубок Фрейра – их пили за урожайный год и мир. У многих было в обычае пить после этого Кубок Браги. Пили также кубок за своих родичей, которые уже были погребены. Этот кубок называли поминальным».
Сигурд ярл был очень щедрым человеком. Он совершил то, что доставило ему большую славу: он дал большой жертвенный пир в Хладире и взял на себя все затраты…»
Обратим пристальное внимание на это пояснение, когда обратимся к славянскому обычаю и пирам князя Владимира.
«XV. Хакон конунг приехал на Фростатинг, и туда собралось очень много бондов. Когда тинг начался, Хакон конунг стал держать речь и начал с того, что он обращается с просьбой к бондам и свободным хозяевам, могущественным и немогущественным, и вообще ко всему народу, к молодым и старым, богатым и бедным, женам и мужам, чтобы все они крестились и верили в одного бога, Христа сына Марии, и отступились от всех жертвоприношений и языческих богов, соблюдали святость седьмого дня и в него не совершали никакой работы и каждый седьмой день постились. Но как только конунг возвестил это народу, сразу же поднялся громкий ропот. Бонды роптали на то, что конунг хочет отнять у них их работы, и говорили, что тогда им нельзя будет хозяйствовать на земле. А батраки и рабы говорили, что, если они не будут есть, они не смогут работать. Есть такой изъян – говорили они – у Хакона конунга и его отца и всей его родни, что они скупы на еду, хотя и щедры на золото. Тут поднялся Асбьерн из Медальхуса в Гаулардале и так в ответ сказал на речь конунга.
– Мы, бонды, думали, Хакон конунг, когда ты созвал первый тинг здесь в Трандхейме и мы взяли тебя в конунги и получили от тебя обратно наши отчины, что мы схватили небеса руками, но теперь мы не знаем, что и думать: получили мы от тебя свою свободу или ты намереваешься превратить нас снова в рабов, делая нам странное предложение – оставить веру, которой придерживались до нас наши отцы и все наши предки еще в век сожжения и потом в век курганов. Они были гораздо могущественнее, чем мы, но ведь и нам эта вера была до сих пор впрок. Мы так полюбили тебя, что позволили распоряжаться всеми законами и правом в стране. И вот воля наша и решение бондов – держаться тех законов, которые ты сам дал нам здесь на Фростатинге и которые мы приняли. Мы будем все поддерживать тебя и признавать тебя конунгом, пока мы живы, каждый из бондов, кто здесь на тинге, если только ты, конунг, будешь соблюдать меру и желать от нас лишь того, что мы можем для тебя сделать и что выполнимо. Если же ты будешь настаивать на своем предложении с таким упорством, что применишь против нас силу, то тогда мы, бонды, решили все расстаться с тобой и взять себе другого правителя, такого, который позволит нам свободно держаться той веры, какой мы хотим. Выбирай, конунг, между этими двумя возможностями до того, как кончится тинг.
Когда эта речь была кончена, бонды шумно выразили свое одобрение, заявляя, что будет так, как сказал Асбьерн.
XVI.
Когда наступило молчание, Сигурд ярл ответил:
– Воля Хакона конунга жить с вами, бондами, в ладу и не допустить нарушения дружбы с вами.
Тогда бонды сказали: они хотят, чтобы Хакон конунг приносил жертвы богам за урожайный год и мир, как делал его отец. Ропот прекратился, и тинг кончился. Сигурд ярл сказал потом конунгу, что тот не должен начисто отказываться делать то, о чем его просили бонды. Он сказал, что отказываться не годится:
– Ибо это, конунг, как Вы сами могли слышать, воля и желание как вождей, так и всего народа. Надо, конунг, тут что-нибудь придумать.
И конунг и ярл договорились друг с другом.
XVII.
Осенью близко к зиме в Хладире справлялся жертвенный пир, и конунг отправился на него. Раньше у него было в обычае, когда он приходил на жертвенный пир, принимать пищу в небольшом доме вместе с немногими людьми. Но на этот раз бонды стали выражать недовольство тем, что он не сидит на своем престоле, когда пир в разгаре. Ярл сказал, что на этот раз он не должен уклоняться от того, чтобы сидеть на престоле. И конунг сел на свой престол. И когда первый кубок был налит, Сигурд ярл произнес пожелание и посвятил кубок Одину. Он испил из рога и передал его конунгу. Конунг принял рог и перекрестил его. Тогда Кар из Грютинга сказал:
– Почему конунг поступает так? Или он не хочет участвовать в жертвоприношении?
Сигурд ярл отвечает:
– Конунг поступает так, как все, кто верует в свою мощь и силу и посвящает свой кубок Тору. Он сделал знак молота над рогом, прежде чем испить.
В тот вечер все было спокойно. Но на следующий день, когда садились за столы, бонды насели на конунга, говоря, что он должен съесть конины. Конунг решительно отказался. Тогда они попросили его отпить варева из конины. Но он отказался. Тогда они попросили его съесть жира с этого варева. Но он отказался и от этого. Тут бонды стали теснить его. Но Сигурд ярл сказал, что он их помирит, и велел бондам успокоиться. Он попросил конунга разинуть рот над дужкой котла, на которой осел пар от варева из конины, так что дужка была жирная.
Тогда конунг подошел к котлу, положил платок на его дужку и разинул рот над ней. Затем он вернулся на свой престол. Но никто не остался доволен.
XVIII.
На следующий йоль конунгу готовили жертвенный пир в Мэрине.
Когда время приблизилось к йолю, восемь вождей, которые обычно заправляли жертвенными пирами в Трендалеге, договорились о встрече. Четверо из них были из Внешнего Трандхейма – Кар из Грютинга, Асбьерн из Медальхуса, Торберг из Варнеса и Орм из Льоксы, а остальные – из Внутреннего Трандхейма – Блотольв из Эльвисхауга, Нарви из Става в Верадале, Транд Подбородок из Эгга, Торир Борода из Хусабера в Эйин Идри. Эти восемь человек взяли на себя такие обязанности: четверо из Внешнего Трандхейма должны были покончить с христианством, а четверо из Внутреннего Трандхейма должны были понудить конунга к жертвоприношению.
Люди из Внешнего Трандхейма отправились на четырех кораблях на юг в Мер. Они убили там трех священников, сожгли три церкви и вернулись назад. Когда Хакон конунг и Сигурд ярл приехали в Мэрин со своими людьми, там уже собралось очень много бондов. В первый же день на пиру бонды стали теснить конунга и понуждать к жертвоприношению, и грозились применить силу. Сигурд ярл посредничал между конунгом и бондами. В конце концов, Хакон конунг съел несколько кусков конской печенки и выпил, не осеняя их крестом, все кубки, которые ему подносили бонды.
Как только пир кончился, конунг и ярл уехали в Хладир».
Представление о хмельных напитках как одном из символов запредельного «рая» и довольства перекочевывает и в народные немецкие баллады в переработке поэта Ганса Сакса 1530-х годов «Про страну Шларафию [30]30
В немецких сказках Страну лентяев называют «Schlaraffenland», дословно – «страна ленивых обезьян», от sluraff – лентяй, affen – обезьяны и land – земля.
[Закрыть]» (БВЛ, т. XXIII), в которой живут одни лентяи:
Пирожным, пышкам – счету нет.
Не надо никаких монет —
Бесплатно все дается.
А если выпить захотел —
Вино в любом колодце…
…А летом – чудо из чудес! —
Не дождь, а мед бежит с небес
По всем холмам и склонам;
Что скажешь! Сладкое житье
В Шлараффии сластенам!
(Пер. Л. Гинсбурга) [31]31
Есть здесь и другая сторона: мед в прошлом был основным источником сахара.
[Закрыть].
Выше мы уже приводили сходные представления кельтов Британских островов о стране Тир Маар. Но, оказывается, подобные же воззрения бытовали и у эллинов:
«Мифический певец Мусай упоминается в истории Платона, где сообщается, что вместе со своим сыном он был проведен Зевсом в Аид: там они увидели праведников, которые возлежали на ложах, пировали и пили вино – это простонародное изображение блаженства Платон снабжает ироничным комментарием: «Выходит, для них не существует высшего вознаграждения для добродетели, чем вечное пьянство» (Элиаде, 1991).
Не исключено, что древнейшие общеиндоевропейские представления о мирах блаженных, где из земли бьют не вода, а вино (пиво, мед), в существенно более поздних по времени записи русских волшебных сказках и заговорах превратились в знаменитые «молочные реки с кисельными берегами». Но в ряде случаев тем не менее сохраняется и более архаичный образ. Вот, например, заговор Олонецкой губернии: «…Въ чистомъ поле течетъ река медвяная, берега золотые; плыветъ по этой реке рыба, а имя ей щука…» (Виноградов, 1907–1909).
Если так, то это – еще один штрих к картине, живописующей сакральное пространство мифа о меде, в том числе у славян.
