Текст книги "Охотники за привидениями"

Автор книги: Дмитрий Емец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Наказанный вечностью

Ощущая странное волнение и беспокойство, Катя Большакова подошла к двери квартиры No 13. Цифра на двери перекосилась и от этого была больше похожа не на привычное число, а на древний иероглифический знак.

Оторванный звонок висел на проводе, и Катя постучала. Почти сразу она услышала в коридоре шаркающие шаги. Послышался звук откидываемой цепочки и отпираемого замка. Замок лязгал и скрипел – чувствовалось, что он очень стар, так же стар, как и дом, а отпирают его очень редко.

Открыв дверь, старик остановился в проеме, и Катя увидела его сморщенное лицо с крючковатым носом и острым подбородком. Лицо это, покрытое восковой бледностью, вполне могло бы сойти за лицо мертвеца, если бы не глаза, внимательные и настороженные. Эти глаза пристально уставились на Катю, и девушке почудилось в них лукавство, будто старик уже заранее знал, зачем она пришла.

– Добрый день! – Катя заставила себя улыбнуться. – Вы меня узнали? Я ваша соседка. Вот пришла спросить, не нужно ли вам в магазин сходить?

Тонкие губы старика сморщились в усмешке. Ни слова не сказав, старик повернулся к Кате спиной и зашаркал прочь. Девушка в замешательстве осталась стоять у дверей. Она не знала, что это означает: требование уйти или приглашение следовать за ним. Но по тому, что двери старик оставил открытыми, Катя заключила, что это все-таки приглашение. Девушка перевела дыхание, словно в бассейне перед прыжком с вышки, и шагнула в квартиру.

Коридор был узким, грязным, с отвисшими обоями. Чувствовалось, что здесь уже много десятилетий никто не убирался. На вешалке висели меховые шубы – енотовая и волчья, похожие на те, что показывают в фильмах про девятнадцатый век. От времени мех на шубах местами вылез, и от них пахло плесенью. Рядом на вешалке болтался большой черный зонт с рукоятью в форме бородатой головы.

Сворачивая налево, коридор шел в кухню, в которой с потолка свисали пучки сушеных трав. Пока Катя озиралась, входная дверь захлопнулась и послышался звук поворачиваемого ключа. Это снова был старик, непостижимым образом проскользнувший мимо девушки и очутившийся у входной двери. Катя поняла, что теперь она заперта вдвоем со стариком, и ей стало жутко.

Она едва сдержалась, чтобы не броситься к дверям, но старик вновь возник рядом и поманил ее за собой в комнату. Катя замерла на пороге. Ей почудилось, что она попала в лабораторию средневекового алхимика. В шкафах, а также на столах, на подоконниках, на полу стояли стеклянные и медные сосуды, в которых кипели и едко клубились какие-то вонючие жидкости. От пола к потололку, подвешенный к деревянной опоре, вился длинный змеевик, а рядом, в тазу вымачивались травы. В большой бутыли плавала заспиртованная кобра, а справа, нанизанные на кожаный шнурок, висели сушеные летучие мыши. Среди разбросанных в беспорядке старинных книг и переплетенных тетрадей с записями стоял собранный на металлическом стержне человеческий скелет, одетый в отлично сохранившийся мундир статского советника с орденом Станислава на левой петлице.

Пока Катя с удивлением и ужасом разглядывала скелет и колбы, старик стоял рядом и, оперевшись плечом о стену, пытливо смотрел на нее. Вспомнив, зачем она пришла сюда, девочка протянула руку к карману, где у нее лежал датчик, как вдруг услышала странный скрипящий звук. Не понимая, что это, она тревожно повернула голову и вдруг сообразила, что звук, похожий одновременно на скрип и на лай – смех. Стоящий рядом старик смеялся, прикрыв беззубый рот ладонью. Перестав смеяться, он подошел к девочке, с неожиданной силой перехватил ее руку своей сильной сухой рукой и вытащил из ее кармана датчик. Катя вскрикнула. Старик, словно испугавшись ее визга, разжал ладонь и отступил от девочки на шаг.

– Прости, я думал, это кинжал. Думал, ты хочешь зарезать меня и это меня насмешило. Меня нельзя убить, нельзя даже ранить, – сказал он скрипучим голосом, в котором звучал непонятный акцент.

Услышав голос старика, Катя от неожиданности сразу перестала визжать. Девушка абсолютно была уверена, что она первый человек за последние 10-15 лет, с кем старик заговорил. Одновременно акцент старика напомнил ей одну завораживающую, леденящую кровь историю, которую ей недавно давелось услышать.

– Фесандопулос! – невольно воскликнула она. Воскликнула сама не зная зачем, повинуясь скорее интуиции, чем здравому смыслу. Действительно, откуда могла она знать, что у старика есть что-то общее с греком, жившим двести лет назад?

Старик вздрогнул, и его хриплый смех, все еще не совсем смолкший, неожиданно прервался.

– Откуда ты знаешь моё имя? Я использовал его так давно, что никто из тех, кто помнил его, не может быть жив! – подозрительно спросил он.

– Но вы, почему живы вы? – спросила Катя, все еще не веря, что угадала.

Старик нахмурил свои вылезшие брови.

– Это длинная история. Из живых ее уже никто не знает, ты будешь единственной, хе-хе… Но прежде чем я расскажу тебе всё, будь откровенна и ты со мной. Откуда ты знаешь мое имя?

– Я случайно догадалась. Недавно я слышала один рассказ, – уклончиво ответила Катя.

Ей не хотелось называть князя Багрятинского, но провести старика ей не удалось.

– Этот ваш неизвестный друг, конечно, тот гусар-неудачник, который проиграл мне в карты свою бессмертную душу? – усмехнулся старик. – Заклинаю вас, сударыня, никогда не играйте в карты на душу. Пропадет не за грош, смею вас заверить. Ну да ладно, оставим на время гусара. Что говорить о нем? Мало ли на свете нелепых, увлекающихся, влюбленных гусаров? Хоть пруд пруди!

– И совсем не пруд пруди! – с горячностью воскликнула девушка и залилась краской, до глубины души обиженная за князя.

– Э, поначалу всем так кажется… – скривился Фесандопулос.

Он подошел к креслу с высокой спинкой, единственному предмету в комнате, на котором не было налета пыли, и опустился в него. Больше стульев в комнате не было, да даже если бы и были, всё равно Катя бы не села. Старик был ей неприятен и одновременно внушал ужас.

– А теперь, если желаете, послушайте мою историю, – предложил Фесандопулос. – У нас, у древних, говорили: если человек дошел даже до половины истины, нет смысла скрывать остальное. Помните ли, милая моя, одного мифологического грека, которому боги подарили бессмертие, но забыли подарить вечную молодость? Он состарился, стал дряхлым и немощным, таким, что едва ноги таскал. Жизнь утратила для него все свои прелести. Он и рад был бы умереть, но от подарков богов так просто не отказываются, и вот этот бедняга жил, жил долгие столетия… Моя история чем-то похожа на его. Когда-то я был учеником одного древнего вавилонского мага. Для этого мага не было ничего невозможного: он воскрешал мертвых, читал мысли, движением руки осушал реку или мог одним дыханием заморозить человека, превратив его в лед. Да что там перечислять! Он умел всё, абсолютно всё! Я был тогда молод и жадно впитывал его мудрость. И вот однажды этот маг уговорил меня продать ему мою молодость в обмен на его знания. Я согласился: настолько огромной была у меня жажда все узнать и стать всесильным. Мы совершили необычайно сложный процесс обмена телами, и вот я переселился в его дряхлое тело, а он в мое юное. Едва оказавшись в моем теле, маг толкнул меня так, что я упал. Да и как я мог не упасть, ведь я был теперь стар и стаб, а он молод и силен. Он связал меня веревкой, а сам стал собирать в мешок свои сокровища, собираясь уйти. «Ты сам не понимаешь, глупец, от чего отказался,» – смеялся он надо мной. «Постой! – крикнул я. – А как же знания? Неужели ты обманешь меня и ничего не дашь взамен?» «Все мои знания здесь! Возьми их! Да только что стоят знания, если ты слишком стар для радостей жизни?» – сказал маг и бросил на пол кипу пергаментов. Я засмеялся от счастья, а маг презрительно расхохотался. «Ты сам не знаешь цены своей молодости, – сказал он. – Запомни, если ты захочешь вновь вернуть себе молодость, то должен будешь принести в жертву подземным богам тридцать наивных и чистых душ. Прощай, я ухожу и больше мы не встретимся в этой жизни!»

Он ушёл, а я кое-как освободился от веревок и бросился к пергаментам. Я вызубрил все заклинания наизусть, и вскоре знал уже больше моего учителя. Но мое новое тело было дряхлым, и я понимал, что оно долго не протянет. Тогда я стал смешивать самые различные компоненты, надеясь получить эликсир бессмертия. Я работал без устали целый год, но все было тщетно. Но вот однажды я свалился от усталости и уснул. Пока я спал, ко мне в дом забежал ребенок. Самый обычный уличный мальчишка, из тех, что попрошайничают на улицах и срезают у пьяных прохожих кошельки. Он увидел мои мензурки и стал, играя в алхимика, смешивать, взбалтывать, ставить на огонь и насыпать какие-то из многих тысяч порошков, которые хранились у меня в мешочках. Он действовал бестолково, сам не зная, что и зачем он делает, но по воле случая ему удалось совершить то, чего я не смог сделать ни тогда, ни позже – получить эликсир бессмертия. Это была вонючая жёлтая жидкость, от которой валил пар. Мальчишка испугался и убежал, а я, очнувшись, схватил чашу и, кривясь, выпил ее содержимое до дна. Меня швырнуло на пол и три дня трясло в лихорадке. Но когда я вновь встал на ноги, то был уже бессмертным. Теперь мне не страшны были болезни и не страшна была смерть, но я был все так же стар и дряхл.

За долгие годы моей жизни мне пришлось сменить сотни имен. В Египте меня принимали за финикийца, а Ассирии – за римлянина, в Испании – за крещеного турка, во Франции Мария Медичи ценила мое умение приготавливать яды быстрого и замедленного действия. Живя в Египте при дворе Клеопатры, я познал секреты многих ядов. Египетские жрецы были большие умельцы по этой части и проявляли редкую изобретательность, когда нужно было устранить того, кто был им неугоден. Я знал и те яды, которые нужно подсыпать в еду, и жидкие – они быстро растворяются в вине, не оставляя запаха, и воздушные яды, которыми достаточно пропитать платок или рукава манжет.

– А души? Когда вы стали собирать души? – пытливо спросила Катя.

Старик, усмехнувшись, погрозил ей пальцем.

– Ты умная девочка! Догадалась, о чем я тебе не говорил. Естественно, все эти годы я собирал души. Всего тридцать душ, говорил я себе, и я стану молодым. Я собирал души и складывал их в эти стеклянные сосуды.

Фесандопулос достал тяжелую связку ключей и, подобрав один, открыл маленький шкафчик из красного дерева. В нём Катя увидела несколько десятков плотно запечатанных сургучом бутылочек. Бутылочки были маленькими, закопченными, неровной формы – видно не промышленного, а особого кустарного литья.

– Не прошло и десяти лет после того, как я обрел бессмертие, а я уже насобирал куда больше тридцати душ. Бывало, я покупал в таверне душу у какого-нибудь подвыпившего матроса всего за несколько серебряных монет, а иногда и вообще за стакан вина. Я заставлял его произнести необходимое при обряде передачи души магическое слово, и тут же, выйдя за угол, находил наемного убийцу, который вонзал моему матросу в спину кинжал, едва он выходил из таверны. Не успевало его тело остыть, как я уже хватал испуганную душу, о существовании которой ее прежний владелец зачастую и не подозревал, и прятал ее в свой сосуд. Души собирались быстро, очень быстро. Но когда в нужный час я открыл свои сосуды, чтобы принести души в жертву подземным богам, то обнаружил, что сосуды пусты. Все собранные мною души улетучились. Вначале я не понимал, в чем дело, но потом догадался. Ведь мой учитель-маг говорил именно о наивных и чистых душах. Души же прожженной, пропившейся до последней рубахи матросни, увы, не были чистыми. А раз так, то подземные боги, насмехаясь, выкрадывали их у меня, ничего не давая взамен.

И тогда я стал собирать чистые и наивные души. Это уже было намного сложнее. Чистые и наивные души оберегаются высшими силами и инстинктивно отталкивают от себя всё злое. Блаженны те, в ком не кипят роковые уродливые страсти, и кто во всех случаях поступает правильно и соразмерно. Здесь уже мне не помогали ни уговоры, ни подкупы. Чистые души одинакого безразличны как к корысти, так и к тщеславию. Приходилось ловить моменты искушений, когда люди готовы пожертвовать душой из-за минутной выгоды. Но опять же задача была очень сложной. За тысячу семьсот лет я собрал всего-навсего двадцать девять душ, но зато каких! Чистейших, честнейших, добродетельнейших, которым, не будь они связаны со мной страшной клятвой, давно было бы уготовано место на небесах. Вот они здесь, в этих сосудиках!

Фесандопулос схватил своими цепкими руками несколько бутылочек и потряс их. Кате почудилось, что из них она слышит скорбные вздохи и стоны.

– Где князь Багрятинский? У вас? – шепотом спросила Катя, которую пронзила вдруг ужасная догадка.

Фесандопулос усмехнулся:

– Разумеется, у меня. Я не мог заточить его душу насильно, как остальных, – ведь он больше, чем мятущаяся душа – он призрак, но оказалось, что князь верен своему слову. Вот глупец! И теперь он здесь, в одной из моих бутылочек, не помню уже в какой именно.

– Вы отпустите его? Скажите, отпустите? – Катя подалась вперед, и теперь они стояли со стариком лицом к лицу.

Фесандопулос взял девушку за подбородок и заглянул ей в глаза:

– А что вам до него, милая моя? Подумаешь, жалкое привидение! Хотя дайте-ка я догадаюсь! Здесь без любви дело не обошлось, не так ли?

– Не ваше дело! – Катя резко мотнула головой, стряхнув его руку. На этом ее силы иссякли, и она сказала почти жалобно:

– Так вы отпустите его? Пожалуйста!

– Разумеется, нет. Не отпущу. Неужели я похож на дурака? – захихикал старик. – И не пытайся меня разжалобить. Я видел за свою жизнь столько слез, что ими вполне можно наполнить небольшое озеро.

Внезапно у Кати мелькнула смелая мысль: а что если разбить магический сосуд, ведь тогда душа сможет выбраться. Как было бы замечательно выпустить все заточенные души на свободу!

– Понятно, почему вы не хотите его отпускать. Ведь душа гусара двадцать девятая, еще одна и будет тридцать, – как бы невзначай сказала она, стараясь понять, в какой последовательности выстраиваются в шкафчике бутылочки.

– Нет-с, милочка, здесь вы не правы-с! Она не двадцать девятая-с, а двадцать восьмая-с! – воскликнул Фесандопулос, неизвестно зачем использовав старинную грамматическую форму.

– А чья двадцать девятая? – удивилась Катя.

Старик огляделся, не подслушивает ли их кто и сделал таинственно-заговорщицкое лицо.

– Только тсс! Никому ни звука! Двадцать девятая душа принадлежит красавице Ольге Полонской! Той самой, из-за которой наш друг дрался на дуэли.

– Ольге Полонской? Но как же так? Она же предала его, бросила! – крикнула Катя.

Фесандопулос потер сухие ладони.

– Всё не так просто, моя девочка. Человеческая душа устроена очень сложно. Это только дураки думают, что мы не меняемся. Еще как меняемся! Иногда и нескольких минут достаточно, чтобы из самых из глубин воспарить к небесам или с небес шлепнуться в грязь порока. Так сказать, сейчас ты скотина, а через пять минут герой. Или, наоборот, сейчас ты герой, а через пять минут скотина. Все зависит от самой души и – хе-хе-с! – от внутренних потрясений. Через пару лет после того, как наш друг гусар погиб на дуэли, я отправился к Ольге Полонской и все ей рассказал. Почва была благодатнейшая. Оказалось, она давно разлюбила своего мужа, оказавшегося совершенным подлецом. Представь себе, ее муж знал, что гусар не выстретит, а сам меж тем выстрелил и уложил его наповал. Итак, наша Оленька поняла, что всю жизнь любила только нашего героя. Естественно, я усомнился, не обманывает ли она себя и меня заодно. Но усомнился я напрасно. Она любила гусара так сильно, что согласилась отдать мне свою душу совершенно бескорыстно, потому только, что душа гусара уже была мне обещана. Я обещал после ее смерти посадить ее в один с ним сосуд, но не сдержал обещание.

– Почему не сдержали? – спросила Катя.

– Да так, не сдержал и всё тут, – захихикал старик. – Так что теперь наши голубки рядом, в соседних сосудах, и представь, даже не знают об этом! Сосуды-то эти особые, непроницаемые и, сидя в них, не знаешь ни о чем, что происходит за их стенками.

Услышав эти ужасные слова, Катю содрогнулась. Она представила, какие томления переживают сейчас гусар и Ольга, и ее собственная любовь к князю стыдливо потупила голову. Может ли они конкурировать с этой высокой, длящейся уже вторую сотню лет любовью двух возвышенных душ? Ну и гадина этот Фесандопулос, если позволяет двум любящим друг друга душам томиться в одиночестве, когда их разделяет лишь тонкая стенка. Оказывается, все эти годы душа Ольги была рядом, а бедное привидение не знало об этом, ибо она была заточена в стенки древнего сосуда.

– Какой же вы мерзавец! – крикнула она. – Вот же вам, получайте!

Решив во что бы то ни стало помочь влюбленным соединиться, девушка бросилась к шкафчику и, схватив два крайних в ряду сосуда, подняла их над головой. Но не успела она швырнуть их об пол, как древний маг не тронувшись с места, быстро дунул на нее. В тот же миг Катя почувствовала, что её тело словно сковало льдом. Она не могла ни опустить руку, ни пошевелиться. Ее мысли тоже словно замерли. Словно в полусне она наблюдала, как Фесандопулос подходит к ней, разжимает пальцы, берет сосуды и вновь осторожно ставит их в шкаф. Руки старика подрагивали от волнения.

– Ах девушка, девушка, какую глупость вы чуть было не натворили! – произнес он. – Ну разбили бы вы сосуды и что бы было? Бедным душам все равно пришлось бы возвращаться – ведь они связаны словом. Если вы действительно хотите им помочь, то позвольте мне предложить вам одну сделочку. Почему бы вам не продать мне свою душу? Я уже давно к вам присматриваюсь. Ваша душа мне очень нравится. Я бы убрал ее в особый, самый чистый сосудик. Да вы не волнуйтесь, это было бы еще не скоро. У вас вся жизнь впереди. Я бы дал вам что угодно: власть, деньги, любые удовольствия. А главное, я отпустил бы гусара с его возлюбленной на свободу. Ну как, вы согласны? Ах, простите, вы же не можете говорить!

Фесандопулос вновь дунул на девочку, и, покачнувшись, она едва не упала. Все её тело стало ватным, руки и ноги пощипывало. Теперь ей стало ясно, зачем Фесандопулос был откровенен с ней: он с самого начала хотел заключить с ней сделку. Прежде Катя редко задумывалась о своей душе, но теперь при одной мысли, что ей придется сидеть в этом тесном сосуде, а потом быть принесенной в жертву, она почувствовала ужас и омерзение. Но ведь князь Багрятинский, Ольга и еще двадцать семь душ были уже в заточении. Имела ли она право бросить их на произвол судьбы? Но вступать в сделку с Фесандопулосом тоже нельзя -маг точно обманет и, взяв ее душу, наверняка не отдаст ни одну из тех, что у него в плену.

Старик смотрел на девушку испытующе, с беспокойством ожидая ответа. Но Катя недаром прочитала в свое время три сотни детективных романов. Если ее душа и была чистой, но уж наивной она точно не была.

– Вы обманете! – уверенно сказала девушка. – Я вам не верю. Вы не отпустите гусара с его возлюбленной на свободу, потому что тогда у вас снова будет только двадцать восемь душ.

Катя ожидала, что Фесандопулос будет клясться и божиться, что отпустит, но он не стал этого делать.

– Ах девушка, девушка! – вскрикнул он таким тоненьким голоском, что можно было поверить, что он и вправду возмущен. – Разве в вашем юном возрасте можно быть такой расчетливой? Подумайте еще немного, во всяком случае мое предложение остается в силе. Даже если бы я вас и обманул, ваш благородный порыв отдать душу за ближнего был бы прекрасен сам по себе и ценность его в моральном аспекте от моего обмана даже возросла бы. Подумайте об этом!

«Я-то подумаю… Но подумаю о том, как добраться до твоего шкафчика, и отпустить всех на свободу,» – решила про себя девушка.

Заметив лежащий на полу датчик, тот самый, что выпал из руки Кати, когда он ее схватил, Фесандопулос поднял его и рассматривая, поднес близко к глазам. Катя бросила быстрый взгляд на прицепленный к проводу прибор. Его стрелка резко отклонилась вправо, показывая недюжинную психическую энергию мага, но всё же она не доставала красного сектора, как было в случае с собаками. Это означало, что старик сохранял пока независимость от Аттилы.

– У меня у вам вопрос. Можно? – сказала она.

– А то как же-с! Пожалуйсте-с! – маг с алчностью взглянул на нее, соображая, не передумала ли она насчет души.

– Нет, не передумала. Я хочу спросить про призрак. Почему вы пришли к нам, когда мы разбили кувшин? – спросила она.

– Я почувствовал, что вы выпустили на свободу одного из древних опасных духов. Мне интересно стало посмотреть, где он томился все эти годы, вот я и пришёл, – сказал Фесандопулос.

– А вы знаете, чей это дух?

– Не знаю, да так ли это важно? В мире полно древних духов. Связываться с ними опасно, но мне они не причиняют вреда, – равнодушно сказал Фесандопулос.

– Вы в самом деле не знаете, что мы выпустили дух Аттилы? – удивилась Катя.

Едва она произнесла имя, как старик вздрогнул, будто она вонзила в него нож. Его зрачки расширились, а сам он подался вперёд.

– Аттилы? – переспросил он хрипло.

– Ну да, Аттилы, повелителя гуннов.

– Ты всё врёшь, глупая девчонка! Никто не знает, где его могила! – прошипел старик, разом утрачивая всё своё достоинство и наносную вежливость.

– Я не глупая девчонка! – обиделась Катя. – Могильник Аттилы нашли двадцать лет назад на дне Дуная. Его раскопали, а кувшин, в котором оказался дух, взял в свою коллекцию дедушка Сергея Штукина. Разумеется, он не знал, что в нем призрак Аттилы. Думал, греческие благовония.

Но Фесандопулос уже не слышал ее. Он стиснул руками виски и как загнанный зверь заметался по комнате, бормоча:

– Судьба… от нее не ускользнёшь… столько веков… никогда не думал, что вновь его увижу… случайности нет, только воля небес…

– О чем вы говорите, я не понимаю? – растерялась Катя.

Словно только сейчас вспомнив о ее существовании, Фесандопулос повернулся к девочке.

– Уходи отсюда! Вон! Небо послало тебя ко мне неспроста! Ты хочешь моей гибели! Вон! – крикнул он сорванным голосом.

Схватив Катю за рукав, он вытащил ее за порог, и девочка услышала, как в двери несколько раз повернулся ключ. Сбитая с толку и растерянная, Катя отправилась к себе, где ее дожидалась «великолепная пятерка».

К Кате сразу бросился Дон-Жуан.

– Мы все извелись! Тебя не было целых два часа.

– Два часа? Так долго? Я и не заметила, – искренно удивилась Катя, ловя себя на том, что в квартире старика она утрачивает счет времени.

– Ну, как там поживает наш почётный пенсионер? – снисходительно спросил Федор.

– Ты как всегда сел в лужу. Он почетный пенсионер уже две или три тысячи лет, – сказала Катя.

– Это ты серьезно? Или шутишь? – спросил Гений.

– Серьезней чем когда-либо, – заверила его Катя и подробно передала друзьям всё, что ей удалось узнать.

Она рассказала и о стеклянных сосудах, в которых томятся души гусара и Ольги, умолчав лишь о предложении старика продать ему душу. Сама не зная почему, об этом Катя промолчала.

– Может, дедок выжил из ума? – предположил Паша.

– Вряд ли. Если бы он выжил из ума, он не знал бы ни про гусара, ни про его возлюбленную. И чем ты объяснишь, что он заморозил Катю одним дыханием? – задумчиво сказал Егор. – Меня интересует другое: почему его так взволновало упоминание об Аттиле?

– Меня это тоже удивило, – кивнула Катя. – Древних призраков он не боится, привидений тоже, но вот Аттила… Тут что-то неспроста. Ведь наш маг уже, кажется, жил во времена гуннского нашествия?

– Ладно, чего тут гадать? Мы всё равно этого никогда не узнаем. Старик не склонен делиться своими тайнами, – пожал плечами Дон-Жуан. – Эй, Кать, ты меня не слушаешь?

Катя Большакова не ответила. Она о чем-то напряженно думала, глядя прямо перед собой.

– Я все вспоминаю этот шкафчик и склянки с душами, – сказала она. – Надо обязательно разбить их, и выпустить все пленные души на свободу. Будет ужасно, если Фесандопулос принесёт их в жертву подземным демонам.

– Это ты из-за души гусара? – ревниво спросил Дон-Жуан.

Катя вызывающе повернулась к нему. «Да что он о себе возомнил? Почему я должна перед ним отчитываться?» – подумала она.

– Да, из-за гусара, – ответила она. – Нельзя бросать друзей в беде. Он мог бы не идти в эту склянку, но он верен слову, которое когда-то дал. Будь ты на его месте, поступил бы ты так же? Он ведь нам ни слова не сказал, что собирается в заточение, только был очень грустным в свой последний день. Я это хорошо помню.

– Не смотри на меня, как на врага! Я с тобой, – примиряюще сказал Дон-Жуан. – Если хочешь, я проберусь к старику сегодня же ночью и выкраду у него эти склянки.

– Как ты к нему проберешься? Крышу, что ли, просверлишь? – спросил Паша.

Дон-Жуан фамильярно похлопал Колбасина по животу.

– Пашенька, ты забываешь, что у тебя есть балкон. Не просто заурядный балкон, а чудесный, замечательный балкончик! – сказал он.

– И что же в нём такого замечательного? – подозрительно спросил Паша, уже начивший догадываться, что Дон-Жуан имеет в виду.

– А замечательно в нём, Пашенька, то, что он примыкает к балкону квартиры No 13. И при большом желании опытный диверсант, – тут Дон-Жуан ткнул себя в грудь пальцем, – сможет пробраться с твоего балкона на балкон старика, а оттуда в его комнату. Вряд ли старик закрывает на ночь балконные двери, время сейчас жаркое.

– Там не перелезешь. Там острия, – сказал Паша, имея в виду декоративную решетку в форме копий, разделявшую балконы.

– Запросто перелезу, – заверил его Дон-Жуан. – Ты забываешь, что у нас в квартире точно такой же балкон с такой же решеткой. Однажды Головастов забыл дома ключи, и я перелезал через решетку к нему в квартиру.

– Я с тобой! – вызвался Федор. – Захватим энергейзеры, ловушку и скафандры. Мало ли что может случиться? Если старик засечет нас и применит свою древнюю магию, они нам пригодятся.

Поняв, что ночная авантюра неминуема, Паша вздохнул. «Кража через балкон, и я соучастник, – подумал он. – До чего мы докатились?» Отчего-то ему вспомнилось, что у него шкафу на вешалке висит черная майка с надписью: «Разыскивается милицией».