Текст книги "Свиток желаний"

Автор книги: Дмитрий Емец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Передай, что я согласна. Odero si potero; si non, invitus amabo![2]2
  Буду ненавидеть, если смогу, а не смогу – буду любить против воли. Овидий. «Любовные элегии», III, 11, 35.


[Закрыть] – сказала она вполголоса.

Опасливо покосившись на кота, Эссиорх участливо погладил ее по плечу (Даф едва не слетела с лесов) и немедленно извинился за свою неловкость. По его словам, он не совсем еще привык к своему чересчур могучему телу.

– Не унывай, доброе дитя! В конце концов, я твой хранитель. И чтобы тебе не было совсем грустно, я приготовил тебе сюрприз! – сказал Эссиорх.

– Какой? – подозрительно спросила Даф.

Хранитель разжал ладонь:

– На что похоже?

– Ого! Мундштук флейты!

– Это он и есть.

– А зачем? У меня вообще-то есть.

Эссиорх хмыкнул. Он был доволен.

– Такого точно нет. Это мундштук для тайных вылазок света! Некогда партия таких была изготовлена нашими умельцами. Если он подойдет к твоей флейте, а он подойдет, я уверен, ты сможешь применять магию как угодно часто. Тебя никто не засечет – ни свет, ни мрак!

– А-а-а… поняла!.. вроде глушака на ствол! Класс! – воодушевилась Даф и на радостях поцеловала своего хранителя в колючую щеку.

Эссиорх вздохнул.

– «Глушака на ствол»! Вечно ты подберешь самый дурацкий пример! – сказал он печально. – Между прочим, у меня для тебя еще одно послание. На этот раз официальное.

Порывшись в карманах кожаной куртки, Эссиорх выудил пергамент, обвязанный ниткой и запечатанный сургучом. На сургуче была оттиснута большая печать с грифоном.

– Я догадываюсь, что там внутри, но предпочел не открывать. Форма есть форма, – сказал Эссиорх.

Нерешительно повертев в руках пергамент, Даф сорвала сургуч.

«СЕКРЕТНЕЕ НЕ БЫВАЕТ!

Прочитать и сразу забыть! Не опускать ниже седьмого неба, кроме момента оглашения

В соответствии с приказом № 27031974 от сотворения мира помощника младшего стража света Даф (№ 13066 в общем реестре стражей) назначить стражем-хранителем Мефодия Игоревича Буслаева, проживающего по адресу: Москва, Северный б-р, д.* кв. 64, и обязать ее хранить его эйдос.

В связи с тем что данное задание имеет характер исключительной важности, комиссии по наградам и повышениям Прозрачных Сфер будет предложено рассмотреть вопрос о производстве Дафны в младшие стражи на одном из ближайших заседаний.

И.О. Верховного Генстража Галлей».

В нижней части пергамента помещалась мелкая карандашная приписка, вероятнее всего, не имевшая к Даф никакого отношения.

«Матильда, золотце, в канцелярию третьего неба копию НЕ посылать! Обрати хоть раз внимание на гриф „секретно“. И проследи, чтобы этот олух Эссиорх вернул нам приказ после оглашения. НЕ забудь стереть пометки. И кофе, наконец, принеси! И.О.В.Г.Г.»

– Про меня там что-нибудь есть? – проницательно спросил Эссиорх.

– Нет, – сказала Даф.

– Врешь, ой врешь! Я по лицу твоему вижу, что есть. Они вечно про меня всякие гадости пишут. Эта дура секретарша вообще хихикает, когда я появляюсь… Ладно, читай!

Опасливо косясь то на леса, то на влажную, с облупившейся штукатуркой стену резиденции мрака, Дафна прочитала приказ, из вежливости пропустив карандашную пометку.

– Навесили-таки на тебя Буслаева с его эйдосом? Ну-ну… Ты хоть понимаешь, какой груз ответственности на тебя взвалили и что случится, если чего-то не того? Раньше хоть неофициально все было, а теперь вон и бумажонку состряпали, – грустно сказал Эссиорх.

– Зато в младшие стражи произвели! – радостно воскликнула Дафна.

Эссиорх насмешливо уставился на нее.

– Там об этом напрямую написано? Открытым текстом?..

– Ну вроде да! Комиссия там…

– Эх, не умеешь ты бюрократические бумажонки правильно читать. Одно из ближайших заседаний – это еще не ближайшее и вообще непонятно какое. В среднем одно заседание комиссии проводится раз в десять лет. При этом, в связи с огромным количеством заявок, продолжается не меньше трех лет с перерывами. Другими словами, к моменту, когда тебя все-таки произведут (если произведут), Мефодий Буслаев имеет все шансы стать дедушкой… Если у него вообще будет к тому времени эйдос!

Эссиорх протянул руку и забрал у Даф пергамент. Затем, скомканно попрощавшись и пробурчав что-то про нестабильность магической защиты, он удалился. Видно, ему было стыдно, что приходится опекать такую недотепу.

Отогнув сетку – после когтей Депресняка она висела клочьями, – Даф долго смотрела, как Эссиорх идет по Дмитровке в сторону от центра. Голова чуть наклонена, походка расслабленная, с вызовом. Похоже, телу ужасно хотелось задеть плечом кого-нибудь из поздних прохожих. Даф видела, что могучее тело постепенно берет свое. Укореняет хранителя в лопухоидном мире, и неопытный страж из Прозрачных Сфер невольно поддается его животной воле.

Даф даже показалось – а порой она бывала прозорлива, – что вскоре Эссиорх обзаведется мотоциклом. Тело явно жаждало чего-нибудь эдакого: скорости, риска, крутых поворотов, толчков адреналина в крови. Ох, непросто сохранить баланс между телом и духом! Что-нибудь одно обязательно победит и попытается сожрать другое, нагло так сожрать, вчистую, без кетчупа и майонеза.

* * *

Даже когда Эссиорх окончательно скрылся, Дафна еще некоторое время оставалась на лесах, высматривая отблески золотых крыльев. Затем закрыла глаза, заставила сознание покинуть тело и, скользнув над городом, посмотрела истинным зрением на московские улицы. И почти сразу увидела несколько сотен копошащихся темных пятен, воровато скользивших от одной крыши к другой. Если приглядеться – а истинное зрение не ведает расстояний, – можно было узреть прилизанные пластилиновые макушки и аккуратные височки комиссионеров. Их было гораздо больше, чем златокрылых. Порой они собирались на перекрестках небольшими группами, шушукались и оттуда уже расползались по переулкам. Поиски, похоже, были в самом разгаре, причем поиски не безрезультатные. Даф заключила это по тому, что комиссионеры располагались не хаотично, а концентрировались в двух городских районах: у Большой Никитской, Нового Арбата и в Строгине.

«Что бы это могло означать?» – задумалась Дафна.

Вернувшись в тело, она спустилась по шаткой лесенке без перил и, не заходя в резиденцию мрака, отогнула сетку. Ей захотелось пройтись. Однако едва Даф шагнула наружу, как Депресняк предостерегающе зашипел, прижавшись к ее ноге.

Даф резко повернулась и увидела знакомый черный лимузин, припаркованный наискось от входа. За тонированным стеклом, как и в прошлый раз, ало тлел огонек сигареты. Вот только теперь Даф все больше сомневалась в том, что это была сигарета.

Даф повернулась и быстро двинулась по улице в противоположном направлении. Она не позволяла себе оборачиваться, но чувствовала, что лимузин тронулся и едет за ней. Улица была странно и зловеще пуста, хотя четверть часа назад, когда ушел Эссиорх, прохожих хватало. Даже светофоры и магазинные витрины загадочно и недобро прищурились, потускнели. Даф показалось, что город стал вдруг серым и картонным. Не город, а нелепая, неумелая декорация. Реальны были только она и лимузин.

«Кто там в лимузине? Златокрылые атаковали бы сразу – решительно и рьяно. Прятаться и выслеживать позорно для тех, кто носит золотые крылья… Стражи тьмы? Зачем им следить за мной так явно? Они послали бы комиссионера, и тот крался бы в тени, прилипая к асфальту пластилиновыми лапками. Я бы об этом даже не узнала. Но кто тогда?» – быстро соображала Даф.

К ней вернулся страх, тот же, что был в самом начале, когда лимузин преградил ей в переулке дорогу. Дафне захотелось немедленно материализовать свои настоящие крылья и взлететь. Но нет, нельзя – златокрылые не дремлют. Возможно, именно этого – паники и непродуманных решений – и добивается лимузин. Теперь Даф воспринимала его как некое цельное, враждебное ей существо.

Дафна свернула в переулок и, поддавшись первому порыву, нырнула в темную арку между витриной модного бутика и кассой аэрокомпании. Она после долго не могла понять, что заставило ее поступить так опрометчиво. Уж не надеялась ли она и впрямь укрыться там? Почти сразу Даф поняла, что совершила ошибку. За аркой оказался маленький тупиковый дворик в два подъезда с десятком чахлых деревьев и песочницей, к которой Депресняк немедленно принялся с интересом приглядываться.

Узкие лучи фар зацепили арку и протянулись внутрь. Лимузин развернулся и медленно стал протискиваться во двор. Дафне показалось даже, что он сузился, стремясь соответствовать арке по ширине. Заметавшись между деревьями, Даф попыталась найти какое-то укрытие, но его не было. Лимузин медленно приближался. Депресняк шипел и подпрыгивал у Даф под ногами – воинственный, маленький, напружиненный мяч. Дафна наклонилась и решительно открыла «молнию» на комбинезоне, высвобождая коту крылья. Что бы с ней ни случилось, Депресняк должен иметь возможность улететь и спастись.

Лимузин почти протиснулся в арку. Его фары шарили по стенам, спотыкаясь о деревья. Суетливые тени метались по двору. Даф прижалась спиной к стене. Справа, зацепленный фарами, на стекле неприступного подъезда мелькнул белый листок: «Агентам не беспокоиться! Рекламных газет не бросать!»

И хотя текст был самый заурядный, почему-то он заставил Даф собраться.

Не отводя глаз от зловещего лимузина, она торопливо нашарила мундштук, подарок Эссиорха. Другая рука скользнула к флейте. Новый мундштук встал на место не сразу. Срывающимися пальцами Даф долго поправляла его, прежде чем убедилась, что мундштук прилегает плотно и как следует.

«Готово! Теперь можно!» – подумала Даф и, отгоняя стойкое ощущение бессмысленности своих действий, атаковала лимузин сдвоенной маголодией. Стена у арки дала глубокую трещину. Брызнули стекла. Истерично замигала желтая лампа сигнализации в витрине бутика. Зажегся свет за опущенными жалюзи авиакассы. Заметались в окнах встревоженные лопухоиды. Один из них закричал что-то скверное и грязное, угрожая, и Даф, нервы которой были на пределе, вскользь вдавила его маголодией в глубь квартиры. Лопухоид истошно заорал, и дальнейшие ценные указания, кому и куда идти, от него уже не поступали.

Лимузин, урча, надвигался. Маголодии врезались в него и отскакивали, дробясь разрушительными звуками в тесном колодце двора. Лопнула фара. Покривился в ухмылке радиатор. Еще одна атакующая трель флейты – и бампер отвис, как старческая челюсть. Но это были мелкие повреждения, не мешавшие лимузину поджимать Дафну к кирпичной стене.

Дафна беспомощно опустила флейту. Нет, пора материализовать крылья. Другого выхода просто нет. Уже готовая к полету, она взглянула на Депресняка. Крылатый кот носился над лимузином. Депресняк наскакивал, цеплял крышу лапой и торопливо набирал высоту, опасаясь получить ответный удар. Депресняк поступал как зверь, столкнувшийся с другим, более сильным и опасным зверем, которого он имел все основания бояться. Даф присмотрелась, и ей померещилось, что лимузин извивается между деревьями, спеша приблизиться к ней.

«А что, если…» – мелькнула у нее бредовая мысль.

Даф поспешно переключилась на истинное зрение и пристально всмотрелась в лимузин. Несколько долгих секунд то, что она видела, оставалось лимузином. Его маскировочная форма упиралась, не пускала. Даф почти уверилась, что машина настоящая и ключ к ее неуязвимости в иной, глубинной магии. Но внезапно в том месте, куда раньше угодила ее маголодия, форма неохотно отступила. Дафне почудилось, что она увидела мелькнувшую чешую. Чешуя плотно прилегала и почти не была промята маголодиями, хотя кое-где и выступала уже зеленоватая слизь.

Даф услышала шипение. То, что ей удалось проникнуть в его тайну, не прошло для существа незамеченным. Поняв, что не удержало маскировочную форму, нечто перестало следить за ней. Даф увидела жуткую голову пресмыкающегося из Тартара, которое в Эдеме было известно как «адский змей». Змей свернулся в кольцо и зашипел, извергая на Даф цианистые испарения своего дыхания. Возможно, в следующий миг Даф была бы уничтожена, не вцепись за секунду до того Депресняк в морду чудовища. Змей прищурился, защищая мертвенные глаза кожистыми пластинами.

Опомнившаяся Даф вскинула флейту и, мысленно благодаря зануду Шмыгалку за то, что та сотни и тысячи раз заставляла ее повторять одно и то же, встретила адского змея отпугивающей маголодией, предназначенной для существ из Тартара, прорвавшихся в верхний мир. Тугие, настойчивые, неприятно гармоничные для порождения хаоса звуки мешали змею приблизиться к ней. А тут еще проклятый кот, пользуясь его неповоротливостью, пытался добраться до глаз.

Змей зашипел, исторг в Даф струю пламени, которую та не без труда затушила встречной маголодией, и, неуклюже развернувшись в тесном дворе, стал отступать к арке. Бугрился раскалившийся асфальт, вздувался пузырями. Даф задыхалась. У нее едва хватило дыхания закончить защитную маголодию, которую никак нельзя было оборвать. Магия не любит половинчатости и сразу теряет силу. Адский змей, казалось, это понял, потому что быстро, продолжая держать глаза прищуренными, оглянулся на Даф. Закончив-таки маголодию, та упала на колени и судорожно закашлялась.

Оказавшись в арке, змей поспешно принял маскировочную форму. Широкие пластины брони превратились в литые диски. Морда сузилась. Спина отвердела в полированной черной крыше. Змей скользнул в арку, обдирая о камни бока, почти принявшие очертания дверей лимузина, и уполз, оставив несколько быстро испарившихся пятен зеленоватой слизи.

Даф с усилием встала. Ее шатало. Победа – хотя было ли это победой, ведь она только отогнала хищника? – далась ей с невероятным трудом. Дерево, которое оказалось в фокусе змеиного пламени, пылало как спичка. Даф сделала шаг и поскользнулась. Оказалось, она наступила в песочницу, песок в которой расплавился и запекся, как стекло.

Вернулся Депресняк. Кот был крайне доволен собой. От него пахло серой и Тартаром. Даф взяла его на руки и осмотрела, нет ли ран. Ран не было.

Даф подняла голову. Окна были облеплены осмелевшими лопухоидами. Где-то уже близко выла милицейская сирена. А тут еще на соседней крыше замаячили две плоские фигуры, одна из которых в порыве неуемной любознательности рухнула вниз, глухо шлепнулась физиономией об асфальт и, хихикая, поползла к канализационному люку. Шустрые комиссионеры уже были тут как тут. А вслед за ними наверняка прибудут и златокрылые.

– Сваливаем, Депресняк! – шепнула Даф, с трудом узнавая свой севший голос.

Стараясь не наступать на расплавившийся асфальт, она выбежала в арку. На улице не было никаких следов лимузина. Змей из Тартара скрылся. Едва ли он был серьезно ранен – Даф знала, что лишь отпугнула его на время. Теперь ее волновало другое: почему адский змей стал охотиться за ней? Кто выпустил его из ворот Тартара во внешний мир? Кто натравил змея на нее? Ведь сами по себе эти пресмыкающиеся не очень умны. И, наконец, являлось ли целью того, кто послал змея, уничтожить Даф или цель была иной? В конце концов, в прошлую их встречу змей не атаковал, а лишь выжидательно наблюдал.

Маленькое такое, но очень актуальное уточнение ценой в жизнь.

* * *

Вечером на тесной московской кухне с буйствующими на окнах фиалками Зозо Буслаева и ее непутевый братец Эдя пили чай с ореховым рулетом. Эде было скучно, и он дразнил сестру.

– Как жизнь молодая? Новых принцев на дохлых осликах не ожидается?

– Отстань, а то блюдцем кину! – огрызнулась Зозо.

– Да ладно тебе, ладно. Я только хотел спросить: как твое вчерашнее свидание с тем типом с огуречной фамилией? – спросил Эдя.

– Да никак! – с раздражением сказала Зозо, болтая ложкой в чае.

Эдя понимающе кивнул.

– Опять, значит, облом? Ходили хоть куда-нибудь?

– В ресторанчик один, – тоскливо произнесла Зозо.

– У-у-у! Как называется?

– Ресторанчик? «Мечта йога», – с некоторым усилием вспомнила Зозо.

– А где он?

Зозо подробно пояснила. Ее братец задумался. Во всем, что касалось московских кафе, ресторанов и клубов, он был осведомленнее любого справочника.

– А, ну-ну… Это они недавно переименовались. А раньше были «Экзотическая кухня». Я к ним заглядывал, когда работу искал. То еще местечко! Кошку обдерут и продают как мясо дикобраза. В холодильниках все к чертовой матери смерзлось – топором не разрубишь. Полы моют раз в год, но зато при этом воды напустят столько, что все крысы тонут. А над банкетным столом морская свинья в клетке свинячит, – вспомнил он.

– Все ты врешь. Не было там никакой морской свинки, – обиженно сказала Зозо.

– Значит, слопали уже. Среди клиентов иногда настоящие психи встречаются. У таких девиз: «Все, что вижу, все жру». Увидел морскую свинью – подать мне ее под майонезом! Увидел попугая: хочу его крылышко, хоть ты тресни! Я как-то одному богатому шизику лично меченосцев из аквариума вылавливал и на сковородку, – отрубил Эдя, сделав в воздухе гильотинирующее движение ладонью.

– Ты что, больной?

– Я? Не-а, здоровый. Ну раз клиент просит и за каждую аквариумную рыбку, как за осетра, готов заплатить – какие траблы? – хмыкнул Эдя.

– Да, всякое бывает… У тебя-то самого как дела? – вздохнула Зозо, грустно глядя в окно. На Зозо нашло вдруг томное, вечернее настроение.

– Лучше не бывает. Лето на дворе, а я в городе торчу, как столб с часами, – бодро сказал Эдя. – Кстати, Зозо! Если будут звонить две глупые тюленихи, скажи, что меня нет дома. Или – нет. Скажи, что ты моя жена, хорошо? Если не поверят – скажи, что я вытоптал на газоне все цветы, плюнул в телефонную будку, исцарапал ножом скамейку в парке и теперь скрываюсь от милиции.

– А какие голоса у твоих тюлених?

– У одной бас. Это Нинель. А другая пискляво так строчит, как на швейной машинке. Это Айседорка. Ты ее знаешь. Они меня совсем достали. Ты запомнила?

– Ага, ладно, – согласилась Зозо, запихивая в рот последний кусок рулета. – А Айседорка того… меня не уволит?

– Не-а. Она не сильно мстительная. Да и потом она, по-моему, про тебя уже забыла, – легкомысленно сказал Эдя.

Несмотря на то, что Хаврон занимал добрую треть крошечной кухни и лицо у него было широкое, как доска для резки хлеба, Зозо продолжала его покрывать, как когда-то в детстве. Впрочем, и Эдя при случае не давал ее в обиду. Можно сказать, они были идеальными братом и сестрой. Насколько это вообще возможно в суетливом муравейнике жизни.

На площадке перед входной дверью послышались какие-то звуки. Некто вполне определенно постучал, а затем толкнул дверь плечом. Потом снова постучал и снова толкнул, сильнее. В этом не было ничего удивительного. Звонок уже с месяц не работал, и с той стороны на двери красовалось объявление, красиво выведенное на офисном принтере. Объявление гласило:

«ЗВОНОК НЕ РАБОТАЕТ.

ПРОСЬБА СТУЧАТЬ!»

Это постаралась Зозо. Однако и этого мало. Внизу под аккуратными компьютерными буквами карандашом было криво нацарапано:

«Кто так стучит?

Пинайте со всей дури!»

Это было уже творчество Эди, который, решив, что объявление недостаточно выразительно, надумал его уточнить.

– Кто там ломится? Ко мне вроде никто не собирался, – с беспокойством спросила Зозо.

– Ко мне тоже. Может, твой буслаенок? – предположил Эдя.

– Нет, Мефодий в гимназии. Он звонил, что не приедет.

– А-а, ну тогда какой-нибудь другой псих.

– Не называй моего сына психом! Вот погоди, будет у тебя сын, я на нем отыграюсь! – нахмурилась Зозо.

– Да запросто. Думаешь, я против? Если хочешь, будем вместе отбирать у моего сына конфеты и ломать у него игрушечные машинки! – великодушно разрешил Эдя.

Зозо вздохнула. Жениться и заводить детей ее брат явно не собирался. Во всяком случае, в ближайшие десять лет.

В дверь снова постучали.

– Пойду открою, – вздохнул Эдя и встал.

В растянутой майке с надписью «Я пришел, ты ушел!» и резиновых вьетнамках, в которых заблудились бы трое этнических вьетнамцев, Эдя выглядел более чем внушительно. Окажись за дверью попрошайка в духе «Мы люди не местные…» – он с писком прыгнул бы в мусоропровод, не успев закончить фразу.

Эдя повернул ключ, геройски выпятил грудь и дернул дверь на себя. Дернул и тотчас сдулся, поняв, что его грозную позу оценить совершенно некому. Площадка была пуста, если не считать странного кота в комбинезоне и строгом ошейнике. Кот стоял и смотрел на Хаврона красными немигающими глазами. На хвосте у него была зазубрина.

Эдя тупо разглядывал кота, размышляя, что тот уж точно стучать в дверь не мог, и торопливо вспоминал, не пил ли он сегодня чего-нибудь с утра, потому что подобное существо может явиться только с очень большого похмелья.

– Это чего? Типа, реклама кошачьего корма? Топай отсюда! – заявил Хаврон, смутно ощущая какой-то подвох.

Кот остался на месте. Громкий голос Эди ничуть его не смутил. Близоруко щурясь, Зозо осторожно выглянула из-за спины брата. Ей тоже хотелось понять, что происходит на площадке.

– Какой хорошенький котик! – проворковала она.

– Где хорошенький котик? Покажи его мне! – не понял Хаврон.

– Ну как же? Разве ты не видишь?

– Я вижу самого безобразного кота, на котором ставили опыты все сумасшедшие ученые этого мира.

– Эдя, не вредничай! Дай ему колбаски!

– Колбаса стоит денег, – лаконично откликнулся Хаврон.

– Хаврон! Не жадничай! – рассердилась Зозо.

Однако Эдя заупрямился.

– Нет. Сегодня этот хорошенький котик из атомного реактора потребует колбасы, а завтра я должен буду уйти из родного дома. А мой дом – это мой окоп. В нем я, бедный и закомплексованный, прячусь от окружающего мира.

– Эдуард!

– Я уже скоро тридцать лет как Эдуард! Я старый и больной человек, у которого нервы ни к черту! Эй ты, вискас, марш отсюда, пока я не спустил тебя в мусоропровод!

Кот ждал, выгнув спину. Его гладкий с зазубриной хвост хлестал по бокам, что означало высший градус раздражения. Потом Депресняк зевнул и, продемонстрировав три ряда треугольных зубов, боком двинулся на Эдю. У Хаврона пересохло во рту. Он опустил занесенную для пинка ногу и попятился назад.

– Эй ты, не глупи! Я добрый! Я всегда любил кошечек, собачек и прочих хвостатых гадов! – забормотал он, пытаясь захлопнуть дверь.

Кот упрямо напирал. Двери его не слишком беспокоили. К тому же быстрому отступлению Хаврона мешала маячившая у него за спиной сестра.

– Депресняк, не трогай его! – приказал вдруг кто-то.

Хаврон увидел красивую девчонку лет тринадцати со светлыми волосами. Заколотые в два хвоста волосы торчали под немыслимыми углами. На плече у девчонки был небольшой джинсовый рюкзачок. Из рюкзака, как рукоять меча, торчала флейта. Эдя заморгал. Только что он был абсолютно уверен, что на площадке, кроме кота, никого нет. Однако теперь его глаза уверяли в обратном.

– Привет! – сказала девчонка.

– Привет, статья Уголовного кодекса! Чего тебе надо? – проворчал Хаврон.

Смутно ему припомнилось, что он уже видел эту девчонку где-то и когда-то. Но где, когда? Более внятной информации на этот счет сознание Хаврона не выдавало. Девчонка склонила голову в одну, затем в другую сторону. Эде на миг померещилось, что он шагнул в рентгеновскую кабинку, где его просветили с ног и до головы. Взвесили и сделали выводы, довольно иронические.

– Еще раз добрый вечер! Я Дафна, знакомая Мефодия! У меня для вас приятная новость: я буду у вас жить, – сказала девчонка.

Эдя расхохотался.

– Что-что? Да нет проблем! Можем сдать тебе ванну за сто, кухню за пятьдесят и подоконник за двадцать баксов в неделю. А твоего мутировавшего тигренка повесить за хвост на люстру совершенно бесплатно.

Депресняк оскорбленно зашипел. Весь его вид говорил, что еще один писк – и на люстре окажется сам Эдя Хаврон со своими тупыми шуточками.

Зозо без церемоний оттерла брата в сторону. В ее материнском сознании, обремененном затянувшимися поисками какого-нибудь, хоть просроченного принца, зароились самые тревожные, самые маниакальные мысли. В конце концов, дедушка Мефодия был судим за двоеженство и хроническую неуплату алиментов, а его отец пропускал только те юбки, которые видел на манекенах в витринах магазинов.

– Эдя, не дури! Надо же разобраться! Детка, а где ты познакомилась с Мефодием? – вкрадчиво поинтересовалась Зозо.

– В гимназии Глумовича.

– О! Ты тоже там училась?

– Да, было дело. Мне в гимназии не понравилось. А Мефодий рассказывал столько хорошего о своем доме… Как ему тут здорово жилось, – нескладно сообщила Дафна.

– Это Мефодию тут здорово жилось? – недоверчиво протянул Хаврон. – Гм… У парня явно начались глюки на почве ностальгии. У меня в детстве в пионерском лагере тоже такое случалось. Сперва царапал палочки на стене, считая, сколько прошло дней. А в конце смены сморкался в наволочку, потому как грустно было расставаться с друзьями.

– А почему ты сейчас не можешь жить в гимназии? Там же, кажется, неплохо? Или плохо? – обеспокоенно спросила Зозо.

– Я поссорилась с Глумовичем, – сказала Дафна.

Зозо начала было удивленно приподнимать брови, но Даф неожиданно поддержал Эдя:

– Неудивительно. Этот Глумович просто какая-то ящерица! Разве что мух не ест! – встрял он. – Но все равно, детка, тебе лучше поискать для проживания какое-нибудь другое место. У нас, видишь ли, тесновато. Но мы будем слать тебе открытки на Новый год, и вообще мысленно мы с тобой. Лады?

Дафна усмехнулась. Признаться, на нечто подобное она и рассчитывала. Что ж… Придется зайти с другого бока!

– Лады! Только вначале я вам на флейте сыграю. Можно?

– Только кратенько. Очень кратенько! Нот так десять-пятнадцать и чтоб без этих… без диезов! – великодушно разрешил Эдя, начиная закрывать дверь.

– А бемоли можно? – весело спросила Даф.

– Так и быть. Бемоли можно, – разрешил Хаврон.

Мысленно благодаря предусмотрительного Эссиорха за мундштук, Даф достала флейту и негромко заиграла. Звуки флейты, мягкие, ласковые, пробирались в самую душу. По площадке сам собой распространился аромат розового масла. Пространство расширилось, наполнилось новыми красками. Рука Хаврона дрогнула и отпустила ручку двери.

Оба, и Хаврон, и Зозо, внезапно ощутили к Дафне огромную симпатию. Такую огромную, что им немедленно захотелось задушить ее в своих объятиях. Заметив, что перестаралась, Дафна поспешно добавила парочку снижающих рвение трелей. Хаврон и Зозо умерили пыл и остановились.

– Э, ну да… Что это было? А твои родители не будут против, если ты тут поживешь? – начиная сдаваться, спросила Зозо.

– Мои родители в другом городе… Во Владивостоке, – сказала Дафна, торопливо вызывая в памяти карту лопухоидного мира.

– Ясное дело. Ходить туда пешком каждый день затруднительно, – согласился Хаврон.

В его устах это звучало обнадеживающе.

Даф вздохнула с облегчением. «Кажется, получилось!» – подумала она.

Сказав, что Мефодий хвалил ей свой родной дом и что в гимназии Глумовича ей не нравилось, она соврала и, соврав, рисковала тем, что по меньшей мере еще одно перо в ее крыльях станет черным. Свет не поощряет лжи, даже если это ложь во спасение. С другой стороны, заяви она Эде и Зозо, что ее послал к ним ее страж-хранитель, они вполне могли бы позвонить в «дурку». Отбиваться же флейтой от санитаров «дурки» не входило в ее ближайшие планы.

– Хм… Вопросик можно? И эта облысевшая от радиации лиса тоже будет у нас жить? – поинтересовался Эдя.

Даф снова встревожилась. Так как она уже не играла на флейте, ее магия начинала рассеиваться. Циничный же Хаврон, сам того не зная, вообще имел значительный врожденный иммунитет против магии. То есть он ей, конечно, уступал, но очень ненадолго.

Поняв, о ком идет речь, Депресняк выгнул спину.

– Пускай, пускай, я не против. Хочешь жить – живи! Надеюсь, хотя бы намордник у тебя есть? – торопливо сдался Эдя.

Точно поняв его слова, Депресняк вскочил к Даф на плечо и замурлыкал. Хаврон с изумлением наблюдал превращение адского котика в райскую кошечку.

– Так и быть, – вздохнула Зозо. – Проходи уж… Поживешь у нас, пока не разберешься со своими школьными проблемами. Будешь спать на кровати Мефодия. Не отправлять же тебя в самом деле пешком во Владивосток?

Даф остановилась на пороге, оглядывая небольшую комнату. Плакаты на стенах, завалы вещей… Неужели Мефодий вырос здесь, в этой тесноте? Невероятно! Но тем не менее это было так. Теперь же эта комната станет и ее комнатой.

– На случай, если ты ночью храпишь, учти: я очень метко кидаюсь гантелями, – предупредил Хаврон.

– Ничего. Я не менее метко возвращаю их обратно, – обнадежила его Даф, сбрасывая с плеча свой рюкзачок.

Она уже поняла: хорошо ли, плохо ли, но скучно ей тут точно не будет.

– Договорились! Тогда до ближайшей перестрелки! – сказал Эдя и, поймав сестру за рукав, вытянул ее в коридор.

– Вот что я подумал. Тебе не кажется странным, что ее зовут Дафна? – прошептал он.

– Если Зою могут звать Зозо, но почему Дарья не может называть себя Даф? И вообще ничего нелепее фамилии Хаврон в природе все равно не существует. Так что сиди и не вякай! – великодушно заявила Зозо.

Эдя, привыкший к постоянным наездам на свою фамилию, хмыкнул.

– Зато в моей фамилии есть шарм, ты не можешь этого не признать. Своеобразный такой шарм. Хотя и немного поросячий, – прокомментировал он.