Текст книги "Пир бессмертных. Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Возмездие. Том 4"

Автор книги: Дмитрий Быстролетов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Фирма начала скупать высококачественное шерстяное тряпье, которого в Бельгии, Англии, Голландии, Дании и Скандинавии нашлось немало. Шерстяное тряпье доставлялось в Лодзь и там после щедрого добавления хлопчатой бумаги превращалось в «шерстяную» ткань. Тем временем великолепный бельгийский рисовальщик товарищ Ган ван Лоой, работавший в Англии у очень солидных текстильных фирм, заранее и потихоньку сообщал нам рисунки и расцветки тканей, которые будут самыми модными в следующем сезоне. Лодзинская подделка на глаз была неотличима от английского оригинала, не хватало только английской марки, поэтому наша фирма везла свое барахло в Англию, и там гладильная машина автоматически ставила по темной кромке белый или желтый штамп: «Сделано в Англии». Теперь невозможно было отличить ценный товар от дряни, качество проверялось временем: оригинал носился годами, а подделка едва дотягивала сезон. Свою продукцию фирма сплавляла в Африку и в Южную Америку.

Доходы фирмы ГАДА резко пошли вверх. Вскоре в Амстердам пожаловал Сеня Бернштейн с братьями, потом прикатил Изя Рабинович с сестрами, откуда-то вынырнули и приблудились толстая тетя Рива и безрукий дедушка Эфраим – все сытно кормились около фирмы, все меня бессовестно обсчитывали и только удивлялись, откуда Бог послал им такого доверчивого дурака, – а я радовался, потому что фирма была настоящей и давала достаточно денег для оправдания жизни и оперативных поездок. Словом, текстильные гангстеры из Лодзи устойчиво поставили меня на ноги. Устроившись, я смог приступить к своим опасным делам.

– Ну и прекрасно! – воскликнул я и открыл новую страницу блокнота. – Слушаю!

Ученый погладил белую бородку. Улыбнулся и начал говорить

– В тридцатых годах, в период явного нарастания признаков приближения войны, из одного нашего крупного полпредства в Европе сбежал сотрудник, занимавший руководящую должность и поэтому много знавший. Переметнувшись на другую сторону классовой баррикады, он неплохо обеспечил себя тем, что прихватил значительную сумму денег, но нужно было ещё обеспечить политическое доверие новых хозяев. И перебежчик выдал все известные ему наши государственные секреты и кое-что рассказал о них в немедленно изданной книге. Между прочим, упомянул о крупном промахе наших полпредовских работников.

Однажды в это полпредство явился небольшого роста человек с красненьким носиком. В руках он держал большой и, видимо, тяжёлый жёлтый портфель. Незнакомец заговорил по-французски:

– Я хотел бы видеть военного атташе или секретаря!

К нему вышел ответственный товарищ.

– В этом портфеле все коды и шифры Италии. У вас, конечно, имеются копии шифрованных телеграмм местного итальянского посольства. Возьмите портфель и проверьте подлинность моего товара. Когда убедитесь – выплатите стоимость – 200 000 французских франков. При очередной перемене кодов и шифров вы получите их снова и заплатите ту же сумму. Вы обеспечены на многие годы!

Фашистская Италия уже раздувала пламя войны, её дипломатическая переписка в мировом масштабе представляла для нас значительный интерес, и поэтому незнакомец явился просто подарком судьбы. Однако ответственный товарищ проверил шифровальные книги, сфотографировал их и вернул незнакомцу с криком:

– Это фальшивка и провокация! Убирайтесь вон или я вызову полицию!

Незнакомец понял маневр, пришёл в ярость, но сдержал себя, сказав:

– Вы не представители великой державы, а жалкие мошенники! И удалился.

Ответственного товарища очень похвалило непосредственное начальство: он сэкономил для страны большие деньги. О последующих же годах никто не подумал, и промах остался никому не известным.

Теперь перебежчик предал его огласке. Книжку прочли в Москве. Я срочно был вызвали из глубокого подполья. Благополучно добрался через полдесятка границ. Мне подали книгу, открытую на нужной странице. На полях карандашом было помечено: «Возобновить».

Я пожал плечами:

– Дураки, конечно, но при чём здесь я?

– А прочли слово «возобновить» на ПОЛЯХ?

– Прочёл.

– Писал Сталин. Это приказ. Сегодня ночью уезжайте обратно за рубеж, найдите этого человека и возобновите получение от него всех материалов!

Я раскрыл рот:

– Да где ж его найти?

– Ваше дело.

– Да ведь о нём только и известно, что маленький с носиком. На земном шаре таких миллионы!

– Возможно.

– Как же его искать?

– Если бы мы это знали, то обошлись бы без вас. Приказ понятен? Выполняйте! Денег получите без ограничения, время на операцию даётся с жёстким ограничением. Идите!

Так я снова очутился на берегу В Женевского озера. Сел на скамейку и принялся не спеша кормить лебедей.

На земном шаре два с половиной миллиарда человек. Среди них мой Носик. Как же его найти? С чего начать?

Среди моих подчинённых была молодая пара – Пепик и Эрика, смелые и исполнительные люди, оба хорошие фотографы. Я послал их дежурить около итальянских посольств в качестве уличных фотографов с заданием заснять всех чиновников небольшого роста. Начать с больших столиц и постепенно перейти к маленьким. Поимённые списки чиновников у меня уже были. Но, кормя лебедей, я думал, что Носик вообще не может быть чиновником и связан не с маленьким городом. Он – не изменник, а передатчик изменника и работает в большой столице.

Через неделю лебеди уже узнавали меня и мчались со всех сторон, едва я усаживался на скамье. А я думал дальше. Нет, риск такого предательства слишком велик… Чиновник посольства, имеющий доступ к шифрам, у всех на виду… Передатчик будет замечен… Предателем может быть только работник шифровального отдела итальянского Министерства иностранных дел. Через неделю я уточнил: «Или член правительства!»

Я съездил в Рим, в раздумье походил около прекрасных старинных дворцов. Где-то в них сидит предатель, но мне его не найти… надо искать с другого конца – с передатчика.

К тому времени пришли материалы от фотографов – ничего подходящего, и письмо из Москвы – дополнительно сообщалось, что ответственный товарищ запомнил две дополнительных приметы: 1) Носик держался развязно и не выглядел вышколенным дипломатом, и 2) на его лице обращал на себя внимание золотистый загар, и красноватый цвет носа объяснялся, вероятно, не пристрастием к вину или болезнью, а солнечным ожогом.

В этот день лебеди получили тройную порцию. Во-первых, манеры Носика подтверждали мою догадку – он не предатель своей родины, а только агент предателя, а золотистый загар… Я думал неделю и вдруг ударил себя по лбу – это горный загар, Носик или швейцарец, или живёт здесь! Но где же именно? Где в крохотной Швейцарии может болтаться агент предателя, имеющий дело с разведками и идущий на смертельный риск? Только в Женеве! В городе, где вокруг Лиги Наций кишат агенты трёх десятков разведок, зная свою безнаказанность, потому что никто из них местными швейцарскими делами не интересуется. Носик живёт в Женеве! Он бродит по улицам рядом со мной!!

Лебеди опять в этот счастливый день получили немало, а я вызвал сюда Гана ван Лоя, моего чудесного антверпенского рисовальщика.

Женева – скучный, чопорный кальвинистский город, и все весёлые иностранцы, особенно сомнительного поведения, непременно бывают в двух местах – в дорогом «Интернациональном баре» и а более дешёвой пивной «Брассери Юни-верселль». Стены обоих заведений покрыты портретами именитых посетителей с их собственноручными автографами. Среди портретов немало фотографий, но попадаются и бойко рисованные заезжими художниками. Сказано-сдела-но. Я засадил Гана в «Брассери», а сам уселся с карандашом и бумагой в «Баре». И оба мы в один день поймали Носика!

– Здорово! – сказал я. – Ну, и что было дальше?

– Дальше предстояло идти на риск. Признаться, что я – советский агент, казалось нецелесообразным, потому что оскорблённый Носик, вероятно, нам не доверял и нас ненавидел больше, чем кого бы то ни было. И я решил – выдам ка себя за японского шпиона, и пусть поможет мне сам великий Будда!

Бармен Эмиль, агент всех разведок мира, подал нам виски с содой, когда я уверенно опустился в кресло рядом с Носиком. Людей было мало, Эмиль отвлёкся болтовней с красивой американкой.

– А ведь мы знакомы! – нагло начал я, раскрывая золотой портсигар.

– Что-то не помню! – удивился Носик, но сигарету взял. – Кто же нас познакомил?

– Не кто, а что, синьор, – ответил я. Сделал внушительную паузу и прошептал Носику в загорелое ухо: – Итальянские шифры!

Он вздрогнул, но сразу овладел собой:

– Эмиль, плачу за обоих! Выйдем, мсье.

На улице очень крепко сжал мне локоть:

– Ну?!

– Локоть здесь не при чём, а стреляю я отлично, – ответил со смехом я. – Будем друзьями! Японцы не могут сами вести свои дела из-за разреза глаз и цвета кожи, но они молчаливы как могила и хорошо платят. Я знаю, что у вас бывает товар, а у меня всегда деньги. Повторяю – давайте будем друзьями!

– Носик, конечно, спросил, откуда вы узнали, что он торгует шифрами?

– Не будьте наивным. Таких вопросов разведчики не задают и на них не отвечают. Мы стали сотрудничать, и в ходе дела постепенно выяснилось следующее: торговлю шифрами Италии на широкую ногу поставил граф Чано, министр иностранных дел, женатый на Эдде Муссолини. После опубликования книги нашего перебежчика, Чано организовал провокацию с исчезновением шифровальных книг в берлинском итальянском посольстве, нагрянул туда с ревизией и обвинил невиновного человека в измене. Невиновный был уничтожен, а Чано прослыл неукротимым борцом за родину. Кстати, этим защитным маневром он подтвердил информацию о своей роли в этом деле, по крохам собранную моей неутомимой молодой парой.

Носик оказался отставным офицером швейцарской армии, итальянцем по национальности, с большими связями в Риме и в Ватикане: его дядя был кардиналом. Работать с Носиком было не скучно. Получив пачку денег, он прежде всего их нюхал и спрашивал:

– Настоящие?

– Конечно, – возмущался я.

– Ну и дураки же ваши японцы! Напишите им, чтобы они поскорее начали сами печатать доллары, с их тонкой техникой это получится великолепно! Платите мне не 200 000 настоящих франков, а 1 000 000 фальшивых долларов – и мы квиты!

Но плохо было то, что этот жулик шёл на риск по мелочам. Однажды в Довере, в Англии, мы высадились с парохода и шли в группе пассажиров первого класса – их там пропускают без задержки. Был туманный вечер, кругом стояли бобби с собаками и фонарями на груди. Вдруг из штанины Носика покатилось что-то белое. Я замер. Бобби скромно потупили глаза, леди и джентльмены тоже. Носик спокойно нагнулся и сунул белый моток себе в носок: «Брюссельские кружева! – потом пояснил он мне. – Везу для приработка!» Я едва не побил его… А потом он чуть не застрелил меня, я спасся случайно, ведь это был не государственный работник и патриот, а жулик-одиночка, и злоба в нём взяла верх над расчётом. Он продал новые шифры сначала японцам в Токио, а потом мне в Берлине. По списку купивших государств установил, что я – советский разведчик. Побелел от злобы: выходило, что мы удачно перехитрили его во второй раз! Начал убеждать немедленно поехать к нему в Швейцарию, где завтра утром он может познакомить меня с графом Чано и Эддой. Я согласился. Вечером мы сели в его мощную машину и понеслись на юг.

Шёл проливной дождь. Сквозь полосы воды мы неслись как вихрь, обгоняя попутные поезда. Оба молчали. На рассвете прибыли в Цюрих. Остановились перед большим тёмным особняком на горе Дольдер. Носик отпер ворота. Входную дверь. Зажёг свет. Роскошный вестибюль был пуст, на статуях и картинах лежал слой пыли, мебель была в чехлах. Я сразу почуял ловушку. Носик начал раздеваться. Я стал перед зеркалом так, чтобы следить за каждым его движением – он старался зайти мне за спину. Пистолет я держал в кармане, и пуля была в стволе. Я увидел, как с перекошенным от злобы лицом он стал вынимать пистолет из кобуры под мышкой. Решающий первый момент был у меня, но стрелять не пришлось: на улице коротко и сильно рявкнул автомобильный гудок – город просыпался, начиналось движение. От неожиданности Носик вздрогнул и выдернул руку.

– Дурак, – сказал я. – Это мои товарищи подъехали и дали мне сигнал: если через десять минут я не выйду, то они ворвутся сюда и без лишнего шума сделают из вас отбивную котлету. Мы сильнее. Поняли? Повторяю: не валяйте дурака! А ещё разведчик, ха-ха! Целую ночь вы ни разу не обернулись и не заметили, что за нами от самого Берлина мчалась вторая машина!

Носик заныл насчёт денег, я обещал добавку и счастливо выбрался из особняка. Заметил номер и улицу, и особняк явился исходной точкой для выяснения личности Носика и его связей. Так Носик из раздражения допустил ошибку и поймал самого себя ловушку для меня. Это бывает!

– А дальше?

– Слушайте. Вербовщик ведет сразу несколько дел, он рискует не только собой, но и теми, кто уже начал для нас работать. Начальником нашей вербовочной бригады был генерал-майор, человек богатырского роста и сложения, очень образованный, по национальности венгр. Это был революционер-интернационалист, друг скончавшегося недавно венгерского министра государственной безопасности Ференца Мюнниха. Мы звали его Тэдом.

Когда получение материалов от завербованного налаживалось, наша вербовочная бригада передавала нового агента другой бригаде, эксплуатационной. В те годы около богатых американских туристов в Италии и Франции постоянно терся юркий итальянский еврей по кличке Винчи, торговец фальшивыми антикварными вещичками, – в Италии существует целая промышленность, изготовляющая эту поддельную старину на потребу богатым невеждам из-за океана. В этом неопрятном человечке с потертым чемоданчиком в руках самый зоркий глаз не мог бы распознать советского генерал-майора, начальника эксплуатационной разведывательной группы. Звали его Борисом. Борису мы и передали Носика. Но за время работы со мной Носик успел познакомить меня с одним матёрым французским разведчиком Ле-муэном – зловещего вида стариком, торговцем чужими кодами. Старик развлекал меня рассказами о том, как во время Первой мировой войны собственноручно расстреливал на франко-испанской границе разную подозрительную мелюзгу, и угощал меня вином и устрицами, и всё старался заманить на французскую территорию. Нехотя, ради установления дружеских отношений с японской разведкой, он продал мне несколько очень нужных шифров: шли предвоенные годы, информация со всех сторон была крайне необходимой. А я выследил в Цюрихе свидание Лемуэна с удивительно красивой брюнеткой и сумел познакомиться с ней. Она оказалась любовницей важного румынского генерала, который снабжал своих французских хозяев интересной для нас информацией о СССР и Румынии! Как я сумел втереться к ней в доверие? Деньгами. Ссылкой на Японию, которая хранит тайны как могила. Ну и своей молодостью: генерал-то, знаете, был весьма поношенным стариком, а убийца из Сингапура – элегантным наглецом в расцвете сил, такие нравятся многим женщинам, в том числе и курьерам между Бухарестом и Парижем.

За столиком, у бутылки шампанского во льду, мы, вероятно, казались весьма живописной парой – она в глубоко декольтированном платье, я во фраке. Мы шептались как юные влюблённые: «Если вы меня предадите, то будете убиты, как только высунете нос из Швейцарии!» – говорила она мне в ухо, сладко улыбаясь. Я улыбался ещё слаще и шептал в ответ: «А если вы предадите меня, то будете убиты вот здесь, в Цюрихе, на этой самой веранде, над синей водой с белыми лебедями!»

Из всего сказанного вы видите, что разведывательная нить часто даёт ответвления: тянешь одну рыбку, вытягиваешь три, а весь улов всегда получал наш юркий торговец фальшивыми древностями!

– А как шла работа у лорда?

– Лорд появлялся на сцену только в моменты самой смертельной опасности.

В предвоенные годы гонка вооружений всегда чрезвычайно ускоряется и переходит в безумную чехарду. В такой обстановке однажды в Берлине меня вызвал резидент и приказал срочно съездить в фашистский Рим и доставить оттуда в гитлеровскую Германию армейский газозащитный комбинезон и ручной пулемет. Через две границы! Хрустящий комбинезон защитного цвета и пулемет (правда, без ручки!). Это было очень серьёзное поручение. Я вызвал Пепика и Эрику, свою молодую чету, руководить операцией взялся Тэд, Борис вызвался в помощники.

Утром в Риме к вагону «люкс» экспресса Рим-Берлин явились хорошенькая монахиня в форме ордена, помогающего больничным больным, и служитель из американской больницы, тоже в форме. Они под руки вели скрюченного больного, укутанного с головой так, что из-под пледов торчал только жёлтый трясущийся нос. За этой троицей шёл вышколенный молодцеватый слуга, который небрежно нёс в руке элегантный, на вид полупустой саквояж, а на плече – высокую брезентовую, обшитую кожей сумку, из которой торчали металлические концы клюшек для игры в гольф. Сестра по-итальянски с английским акцентом объяснила проводнику вагона, что больной – сумасшедший лорд, страдающий буйными припадками. Он кусается, но укусы безопасны, безумие через слюну не передаётся, надо только беречь себе глаза. Припадки могут начаться от резкого стука и дребезжания.

Монахиня сунула проводнику такую пачку лир, что тот взглянул, охнул и бросился обвязывать чистыми полотенцами все дребезжащие предметы в купе – стаканы, графины, ночной горшок. Лорда бережно усадили и заботливо прикрыли ещё одним пледом, больничный служитель сел с одной стороны, монахиня – с другой. Служитель уставился в лорда, как охотничья собака на стойке, а монахиня открыла Евангелие и стала шёпотом читать, отсчитывая страницы на чётках.

Тем временем атлетически сложенный слуга небрежно поставил шикарный чемодан к стене, под окно, как раз против двери, а сумку с клюшками сунул в угол, козырнул и ушёл. А в его небрежности и был большой смысл – саквояж с комбинезоном был нетяжёл, но сумка с клюшками и пулеметом весила немало – сам непомерный вес сумки обратил бы внимание любого носильщика. Но главное заключалось в том, что дуло предательски торчало из сумки и хорошо просматривалось между стальными лопаточками клюшек: наша затея была психологической атакой, весь расчёт строился на том, что ни итальянские чернорубашечники, ни швейцарские жандармы, ни гитлеровские эсэсовцы, поражённые необычным видом его лордства, не обратят внимания на саквояж и клюшки: они будут смотреть только на лорда, который кусается! Так и случилось: на границах проводник ещё издали шипел представителям власти «с-с-с!» и, захлебываясь, рассказывал о необыкновенном больном, монахиня молилась не поднимая глаз, служитель сидел в позе пса, готового ринуться на добычу.

В Цюрихе явился невысокий юркий врач в белом халате. Молча сделал больному инъекцию, молча выслушал доклад монахини и удалился. На немецкой границе эсэсовцы только рты раскрыли: «Настоящий лорд?» – «Вот его паспорт!» – «И кусается?!» – «Как собака!» – «Герр Готт! Доннер веттер нох маль!» Наша смерть на цыпочках прошла мимо, даже не взглянув на кончик дула…

– Записано, Дмитрий Александрович. А что делал его сиятельство?

– Я коротко расскажу одну историю, весь смысл которой читатель должен понять сам: это тема для сложного психологического романа, такой материал смог бы по-настоящему оценить и рассказать только Достоевский. Готовясь к войне с Советским Союзом, гитлеровцы немало внимания, усилий и денег потратили на получение информации о положении в нашей стране. В Германии было организовано несколько центров, откуда и начала развертываться разведывательная работа. Один из таких центров внешне был замаскирован в Управлении германского треста химической промышленности. Поток добытых сведений обрабатывался в очень засекреченном помещении, а готовый материал укладывался в сейфы. В качестве технического работника, хранителя и зоркого надсмотрщика к центру была приставлена немолодая женщина, в детстве тяжело изувеченная в автомобильной катастрофе, лишённая семейной жизни и крайне озлобленная. Весь естественный пыл души она обратила на фанатическое служение фюреру и Третьей империи. Конечно, являлась старым членом гитлеровской партии и ярой эсэсовкой. Это был бешеный пёс, рычавший с цепи на каждого приближающегося к заветной железной двери. Приручение этого опасного животного и было поручено мне.

Клясться в любви и падать на колени тут было бессмысленно – отталкивающая наружность не позволяла ей верить в подобную грубую ложь. И я начал издалека. При первом же весёлом разговоре легкомысленный граф признался, что точно не знает, кто такой герр Адольф Гитлер – кажется, адмирал, или профессор, что ли… Пёс ужаснулся. Его заинтересовало – на какой же почве может расти такое чудовищное богохульное невежество? Выяснилось: на почве богатства, лени, лёгких успехов у женщин. Пёс смекнул, что граф от природы далеко не дурак, и если его обработать, то он может стать полезной для Германии пешкой.

Пса охватило желание сделать из легкомысленного балбеса настоящего человека. И пёс принялся за дело. Сначала возникла привычка. Потом привязанность. Наконец, любовь. Но какая! Кровожадные псы умеют любить, это я увидел сам… А всё должно было закончиться естественным финалом – браком. Нужно было только до венчания, для упорядочения денежных средств графа, помочь ему кое-каким советом по части химической промышленности, в которую граф по своему легкомыслию вложил деньги. И ещё помочь спекульнуть на бирже… И ещё…

Словом, через три года я сдал прирученного пса нашему торговцу фальшивыми драгоценностями. Потом граф уехал в свой замок для подготовки его к свадьбе и вдруг – о, ужас! – был случайно убит на охоте: опечаленный синьор де Винчи показал невесте газеты с извещением в траурных рамках. Что с ней сделалось… Несчастную еле спасли… Да, псы умеют любить! А разведчики умеют требовать работы от тех, с кем они связаны! Словом, всё пошло нормально, только неутешная невеста-вдова навсегда оделась в траурные платья.

– И все? – разочарованно протянул я.

– Нет. Главное в этой истории – конец! Работа потребовала моего приезда в Берлин. Озираясь по сторонам, я направился в большое кафе на Курфюрстендамме, где было назначено свидание, и уже взялся было за створку вращающейся прозрачной двери, как вдруг увидел, что за эту же створку с другой стороны взялась моя невеста-вдова. Мы замерли по обеим сторонам двери, не имея сил оторвать глаза от наших побледневших лиц. «Простите!» – вдруг раздалось сзади меня – это группа эсэсовских офицеров подошла к вертушке и вежливо отстранила меня.

В это мгновение моя невеста-вдова вдруг дико закричала, повалилась на пол и забилась в истерических рыданиях. Офицеры поскорей вбежали в кафе и наклонились к упавшей. Я получил те несколько минут, которые разведчику нужны, чтобы исчезнуть, остаться в живых и позднее давать интервью журналистам.

– Какая ужасная жизнь! – воскликнул я.

– Да. Но в моей груди пылал огонь: я знал, для чего приносятся такие жертвы. Я вернулся домой в Москву для научной работы. Но меня не отпустили – война уже стояла у порога, отдыхать было некогда.

Я был вызван к наркому. Начальник нашей разведки доложил план: направить меня в Антверпен, где я вступаю в бельгийскую фашистскую партию, оттуда еду в Голландскую Индию и покупаю там плантацию или торговое дело, оттуда в Южную Америку, где в Сан-Пауло у гитлеровцев имеется большой центр. Там я перевожусь из бельгийской в немецкую фашистскую партию. Выдвигаюсь как фанатик-активист. Перебираюсь в Германию и остаюсь там на всё время войны как наш разведчик, работающий в Генеральном штабе рейхсвера. Нарком взял синий карандаш и поперёк доклада написал: «Утверждаю». Вышел из-за стола. Сказал: «Ни пуха, ни пера! Родина и Сталин вас не забудут! Мы даем вам в руки лучшую разведывательную нить, которую сейчас имеем. Цените это! Будьте достойны такого доверия!» Обнял, трижды поцеловал, крепко-накрепко пожал руку.

Я открыл новую страницу блокнота.

– С нетерпением слушаю, Дмитрий Александрович!

Но мой собеседник расхохотался.

– Видите гору папок? Замечаете, что девушки уже не уходят и мнутся у двери? У меня было полтора десятка паспортов, столько же масок и множество приключений – всего не расскажешь. Нам пора закругляться.

– Так, по крайней мере, добавьте несколько слов о вечере, когда штурмбанфюрер…

– Нет, это большая, серьезная и длинная история, и мять ее не следует – жалко! На сегодня довольно! Благодарю за внимание. Я хочу написать три книги о пережитом. Первая уже написана, в рукописи она условно называется «Грозовой рассвет над Африкой». Третья тоже готова. Условно ее назвал «Возмездие». Но вот вторая под названием «Неприкаянная любовь» пока только обдумывается, она служит мостом к третьей, и я не могу начать писать ее, пока окончательно не уточню несколько деталей текста первой книги. Когда-нибудь прочтете все три – узнаете много необыкновенного.

Мы поднялись.

– Вы, Дмитрий Александрович, конечно, старый член партии?

– Нет, я беспартийный. Один из тех, кого в те годы называли беспартийными большевиками.

– Но псевдоним себе вы придумали очень удачно!

– Нет, Быстролетов – это настоящая фамилия матери. Она была кубанской казачкой.

– А кто был отец?

– Граф Александр Николаевич Толстой.

Мы помолчали.

– И последний вопрос: как бы вы советовали назвать репортаж о встрече с вами?

– Именем главного героя моего рассказа!

Я так и сделал.

Закончив чтение, я дал слушателям немного передохнуть, а потом заговорил снова:

– Расшифровывать изменённые оперативные данные не буду, это вас не касается, друзья. А вот расшифровать подлинные имена советских участников этой самоотверженной работы я должен, это касается темы нашей беседы за круглым столом. Одновременно с именем буду указывать судьбу человека.

Итак, нарком Ежов – уничтожен. Начальник разведки Слуцкий – задушен в своём служебном кабинете подушками, резиденты Берман и Самсонов – расстреляны, генерал-майор Малли и Базаров – расстреляны, начальник сектора в ИНО полковник Гурский был арестован и выбросился из окна 10-го этажа, Эрика замучена в московской тюрьме, я отсидел без малого восемнадцать лет, моя жена и помощница (она с величайшей опасностью для жизни доставила мне паспорт лорда для бегства из Берлина) покончила с собой после моего ареста. Ну, как? Никакие гитлеровцы не могли бы так расправиться с советской разведкой, как это накануне войны сделал Сталин: как и армию, он её обезглавил и обескровил. Беззаветно преданные бойцы и патриоты были уничтожены без всякой вины…

Но, друзья мои, не ради этого я начал рассказ. Истребление кадров подчеркнул, имея в виду армию, Борис, и дополнил, имея в виду экономику, Степан. Как все это ни важно, но в третий раз повторять одно и то же не стоило бы. Я зачитал свой текст потому, что в отношении разведки Сталин допустил ещё одно совершенно особое преступление: он не воспользовался сообщаемыми ему сведениями, и самоотверженный труд и геройство наших разведчиков оказались ненужными. А сознание ненужности и обманутости хуже смерти. Что смерть? Мы знали, на что шли…

А вот теперь годы и годы меня терзает сознание того, что такие прекрасные и высокие чувства самопожертвования потрачены не ради Родины, а для выгоды политических прохвостов и мошенников, и такие искренние и хорошие люди погибли за ничто, оказались выброшенными в мусорный ящик прекраснодушными дураками!

– Ладно, успокойся! – сказал Степан.

– Нет, Степан, поздно успокаиваться! Ночами я просыпаюсь от жгучего горя и стыда и думаю – зачем же мы вынесли столько мук и сами совершили столько преступлений? Тогда мы успокаивали себя мыслью о жертве Родине: это было сомнительное по моральному уровню объяснение, но оно поддерживало силы и помогало идти в бой. И вот теперь мы узнали, что добытые своей и чужой кровью документы шли в корзину, ничтожные дураки не верили им, а отъявленные предатели – верили и скрывали. Я сгораю от стыда, видя, как нас одурачили! Втоптаны в грязь вера в

Партию и любовь к Родине. Всё изгажено. Страшно к концу жизни остаться у разбитого корыта! Вот ради этого признания я и начал свой рассказ.

– Невероятно! – вздохнули все. – Не укладывается в голове: какой-то кошмарный сон! Ужасно!

– Сравнивать Сталина с Гитлером, – снова заговорил я, – это значит незаслуженно обижать Гитлера, потому что Гитлер устранял своих действительных врагов или нацию, которую он открыто приговорил к уничтожению, а Сталин уничтожал своих сограждан по выдуманным обвинениям: никогда в Германии не арестовывали белокурых сероглазых немцев и не истязали их так, чтобы те признавались, что у них чёрные волосы и глаза, и что они не немцы, а евреи. А у нас проводилась именно такая политика: истребление ради истребления в надежде на то, что среди тысяч уничтоженных попадётся и десяток оппозиционно настроенных людей.

У Гитлера была разумная борьба за величие Германии в мировом масштабе, у Сталина – борьба за личную власть и кормушку. Поняли разницу? Да, Сталин обошёлся нашему народу дороже Гитлера!

Вот теперь прослушайте рассказ о событиях в маленькой Абхазии, он добавит новые детали в картину сталинского террора.

Я отхлебнул чай.

– В эпоху хрущёвской весны в Сухуми, столице Абхазской республики, состоялся показательный общественный суд, имеющий принципиальное значение: это юридический прецедент, такие суды когда-нибудь будут иметь место во всех крупных городах страны. Вы помните, что сталинская система вождизма покоилась на наличии маленького вождя в каждом областном или республиканском центре: мелкие вожди нужны были как ножки, на которых прочно стоял бы трон вождя большого. Но когда после XVIII съезда Сталин потерял веру в своих ставленников, они тем самым были приговорены к смерти, потому что выбранных снизу можно и сместить, а навязанных сверху убирают только топором.

В Абхазии в вождях тогда состоял некий Лакоба, и за дело его убийства взялся сам Берия.

– Интересно! Продолжайте!

– Лакоба не особенно волновался, когда началось поголовное истребление лучших людей маленькой республики, её национальных культурных кадров. На суде свидетели показали, что арестованных загоняли в чаны для соления рыбы на Сухумском берегу, наталкивали как можно плотнее и потом напускали морскую воду. Люди стояли неделями, умирали от усталости, жары, жажды и голода. Умершие продолжали стоять между живыми. Кое-кого катали с гор – связывали по рукам и ногам и спускали вниз по склону, пока тело не превращалось в мешок с костями. Все признавались и давали клеветнические показания на знакомых. Волны массовых арестов поднимались выше и выше и, наконец, достигли ног Лакобы. Царёк почувствовал, что приближается и его конец.