Текст книги "Владимир Мономах, князь-мифотворец"

Автор книги: Дмитрий Боровков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Княжение в Чернигове

Гибель Изяслава и вторичное вокняжение Всеволода в Киеве привели к новому перераспределению волостей. По свидетельству летописи, «Всеволод сел в Киеве, на столе отца своего и брата своего, приняв власть над всей Русской землей» и «посадил сына своего Владимира в Чернигове, а Ярополка во Владимире, придав ему еще и Туров». При таком раскладе сил он оказался естественным лидером княжеского рода в качестве единственного «старшего» князя на Руси, но сам княжеский род продолжал оставаться раздробленным, так как Всеволод удовлетворил наследственные права только Изяславичей, оставив под их управлением те волости, которые подчинялись Изяславу. Святославичи были по-прежнему исключены из этой политической конфигурации, и этот факт подготавливал почву для дальнейших столкновений.

Первое место в новой политической системе принадлежало Владимиру Мономаху, который в 25 лет стал князем второго по значению города «Русской земли». Вероятно, это случилось после того, как восставшие черниговцы, потеряв всякую надежду из-за бегства Олега с поля сражения, прекратили оказывать сопротивление Всеволоду Ярославичу. Впрочем, из «Поучения» Мономаха следует, что после битвы на Нежатиной Ниве он отправился не в Чернигов, а в Переяславль и «встал в Оброве», видимо, для того, чтобы организовать сопротивление половцам. Затем Мономаху – уже в качестве князя Черниговского – пришлось отправляться к месту своего прежнего княжения – в Смоленск, который в этой кризисной ситуации, по-видимому, остался без надлежащего присмотра, чем не замедлил воспользоваться Всеслав Полоцкий, устроивший пожар в городе. В «Поучении» Мономах пишет: «…Всеслав Смоленск пожег, и я с черниговцами, вскочив на коней, и с запасными конями помчался и не застал… в Смоленске. В том же походе против Всеслава я пожег землю и, повоевав ее до Лукомля и Логожьска, пошел войною на Друцк, а потом – к Чернигову».

По всей видимости, эта экспедиция была предпринята Мономахом поздней осенью 1078 г. Однако это была не последняя его кампания в этом году, так как далее читаем: «А в ту зиму повоевали половцы Стародуб весь, и я пошел с черниговцами и с половцами, и на Десне захватил в плен князей Асадука и Саука и дружину их перебил. А на утро за Новым Городом (Новгородом-Северским. – Д.Б.) разбили сильное войско Белкатгина, а семечей и всех пленников отняли»^{106}. В этом фрагменте следует обратить внимание на то, что в борьбе с одними половецкими ордами Владимир Мономах, по-видимому, делал ставку на другие^{107}.

Факты, приведенные в «Поучении», позволяют предполагать, что отношение князя к кочевникам на протяжении его политической деятельности не было неизменным: в конце 1070-х гг. он при случае использовал половцев в качестве союзников и лишь позднее стал выступать в качестве организатора сопротивления половецкой агрессии, образ которого был запечатлен на страницах «Повести временных лет». Летопись сохранила упоминание о том, что в 1080 г. по приказанию отца Владимир Мономах предпринял поход на «переяславских торков» – федератов, живших на южных рубежах «Русской земли», которые «заратились на Русь», но были побеждены.

Летом 1079 г. получила продолжение борьба за наследство Святослава Ярославича, которую на сей раз возглавил пришедший на Русь с половцами тмутороканский князь Роман, по-видимому оставивший на княжении в Тмуторокани вместо себя брата Олега. Против него выступил сам Всеволод Ярославич, ставка которого располагалась у Переяславля. В результате переговоров ему удалось заключить мир с кочевниками, которые вернулись обратно в степь, убив по дороге своего союзника Романа. Вскоре после этого его брат Олег был захвачен некими «хазарами» (вероятно, представителями хазарской общины Тмуторокани) и выслан в Константинополь, а на его место из Киева или Чернигова прислан посадник Ратибор.

Все эти действия выглядят идеально скоординированными и поразительно выгодными для киевского князя, на краткое время подчинившего своей гегемонии все русские княжества, так что именно здесь складывается впечатление о его тайной причастности к этим акциям, позволившим на короткое время подавить оппозицию «младших» князей. Из Константинополя Олег Святославич, по-видимому, был отправлен в ссылку на остров Родос, где по свидетельству русского путешественника начала XII в. игумена Даниила провел два года. Затем положение князя-изгнанника улучшилось: Олег был не только возвращен с Родоса, но и сумел войти в круги византийской аристократии, женившись на знатной гречанке Феофано Музалон.

Вероятно, с византийской помощью он в 1083 г. и вернулся в Тмуторокань, где к тому времени уже не было киевского посадника Ратибора: того в 1081 г. изгнали из города новые представители княжеской оппозиции, которые не имели своих волостей, – Давыд Игоревич и Володарь Ростиславич, внук и правнук Ярослава Мудрого. Олег Святославич арестовал своих родственников и расправился с хазарами, которые прежде советовали убить его брата (Романа) и его самого. Хотя Олег отпустил бывших правителей Тмуторокани на свободу, один из изгнанников, Давыд Игоревич, блокировал торговые пути устья Днепра (в Олешье), совершив нападение на караван византийских купцов. В ситуацию был вынужден вмешаться киевский князь, распорядившийся в 1084 г. привести племянника в Киев и дать ему Дорогобуж, который был центром Погорины, граничившей с Киевской землей.

Вопрос об изначальной принадлежности этой волости является предметом споров: большинство исследователей, вслед за С.М. Соловьёвым, считают, что прежде эта волость подчинялась волынскому князю Ярополку Изяславичу, а меньшинство поддерживают предположение В.Н. Татищева о том, что Погорина была выделена из состава Киевской земли, но на нее претендовал Ярополк Изяславич^{108}. Дальнейшее развитие событий, описанное в «Повести временных лет» под 1085–1086 гг., скорее указывает на то, что киевский князь осуществил этот акт за счет волынского князя Ярополка, что и привело к конфликту 1085–1086 гг., хотя между ними определенно существовала общность стратегических интересов, на которую указывал М.С. Грушевский, писавший, что Всеволод Ярославич и Ярополк Изяславич удерживали за собою волости, оспариваемые князьями-изгоями^{109}, так что вряд ли они стали портить отношения из-за приграничной территории – тем более учитывая тот факт, что за год перед этим волынский князь был вынужден прибегнуть к помощи киевского князя.

Согласно «Повести временных лет», недоразумения на Волыни начались еще в 1084 г., под которым в летописи записано: «Приходил Ярополк к Всеволоду на Пасху. В это же время побежали два Ростиславича от Ярополка и, придя, прогнали Ярополка, и послал Всеволод Владимира, сына своего, и выгнал Ростиславичей, и посадил Ярополка во Владимире». Далее в летописи следует упоминание о наделении мятежного Давыда Игоревича княжением в Дорогобуже, а под 1085 г. в летописи читаем, что Ярополк «хотел идти на Всеволода, послушав злых советников», однако это намерение не осталось тайной для киевского князя, который, узнав об этом, послал против него Владимира Мономаха. По-видимому, мятеж был плохо подготовлен, либо Ярополк не ожидал столь стремительной реакции из Киева, так что, оставив свою мать и дружину в Луцке, бежал в Польшу. «Когда же Владимир пришел к Луцку, сдались лучане. Владимир же посадил Давыда во Владимире на место Ярополка, а мать Ярополка, и жену его, и дружину его привел в Киев и имущество его взял». Однако, судя по всему, конфликт между ними не был глубоким, так как, вернувшись из Польши в 1086 г., Ярополк «сотворил мир с Владимиром, и пошел Владимир назад к Чернигову. Ярополк же сел во Владимире»^{110}.

Более детальная репрезентация событий была дана польским историком XV в. Яном Длугошем (1415–1480), который в своей «Польской истории» писал следующее: «Князь Ярополк, сын Изяслава, прежнего князя киевского, почтя за великую несправедливость, что Киевское княжество после смерти его отца Изяслава наследовал его дядя Всеволод, собирает войско, чтобы с его помощью напасть войной на Всеволода и изгнать его с киевского стола. Когда Всеволод узнал об этом, он собирает ближний совет и обсуждает, что делать. Один из числа советников подал ему совет, рассуждая так: “Собрав войско, пошли против Ярополка своего сына Владимира, а меня пошли прежде него: я обману Ярополка и одержу над ним победу без оружия”. Тот одобрил такой совет, и лживый советник прибыл к Ярополку и сказал ему: “Не доверяй своим советникам и воинам, все они на стороне твоего врага Всеволода и поклялись предать тебя ему. Послушай моего верного совета и беги к польскому королю Болеславу, который некогда восстановил [на столе] твоего изгнанного отца Изяслава, и проси у него помощи”. Ярополк поверил коварной и лживой речи и, оставив Русь, бежал в Польшу, держа под подозрением всех своих советников и воинов. Мать свою, жену, сыновей и домочадцев он помещает в крепости Луцке, велев им, чтобы как можно упорнее сопротивлялись врагу, пока он не вернется с польским войском. После того как он удалился в Польшу, к Луцку подошел сын Всеволода Владимир с войском, которому тотчас и безо всякого сопротивления крепость была сдана; в ней он нашел мать, жену, сыновей и домочадцев Ярополка и пленниками увез их в Киев, а домочадцев продал. Польский же король Болеслав, не имея возможности лично оказать помощь Ярополку из-за раздора, возникшего между ним и воинами, посылает, однако, с ним войско из своих польских племен, при поддержке которого тот первым делом идет к Луцку. А сын Всеволода Владимир, не осмеливаясь сопротивляться ему и его силе, посылает послов и примиряется с ним, вернув немедленно или поклявшись вернуть не только Луцк и другие крепости Ярополка, которые ранее захватил, но и все принадлежащее Ярополку. Заключив мир, Владимир направился на свой стол в Чернигов, а Ярополк, наградив польское войско, отпустил его в Польшу…»^{111}.

Рассказ Длугоша соответствует летописи только частично: в тех пассажах текста, где присутствует «избыточная информация», мы, по-видимому, имеем дело с не совсем удачной авторской амплификацией летописного сюжета о «злых советниках», на искусственность которой указывают следующие обстоятельства: во-первых, в политической практике второй половины XI в. киевский стол передавался от брата к брату, а не от отца к сыну; во-вторых, согласно формировавшимся в это время представлениям о приоритете «старейшинства», Ярополк в любом случае должен был стать преемником Всеволода и вряд ли стал бы добиваться киевского стола силой; в-третьих, союзником Ярополка у Длугоша выступает польский король Болеслав II, свергнутый в действительности в 1079 г., после чего князем стал его брат Владислав Герман (1079–1102), к которому и бежал Ярополк в 1085 г.

Эта позднейшая реконструкция событий вряд ли была бы достойна упоминания здесь, если бы идея о притязаниях Ярополка на киевский стол не получила дальнейшего развития в историографии. Например, И.А. Линниченко полагал, что Ярополк, «проведав о неудовольствии Киевлян на Всеволода, думал прогнать его с Киевского стола», а В.И. Сергеевич писал, что «по завещанию Ярослава Киев должен был оставаться в потомстве старшего его сына Изяслава, у которого были сыновья. Всеволод, обобравший всех своих племянников, сделал исключение только для старшего сына своего верного союзника, Изяслава, которому дал Владимир и Туров. Несмотря на это значительное наделение, Ярополк Изяславич в 1085 г. задумал поход на Всеволода. Летописец, по обыкновению, чрезвычайно краток и не объясняет причин, побудивших волынского князя восстать на сильного дядю. Он говорит только, что Ярополк послушал злых советников. Можно думать – заключает исследователь, – что злые советники объяснили своему князю, что он имеет более прав на Киев, чем его дядя; вот почему он и собрался войной на него»^{112}.

Если бы конфликт между Ярополком и Всеволодом касался порядка замещения киевского стола, вряд ли между ними было возможно быстрое примирение, которое было достигнуто при посредничестве Владимира Мономаха в 1086 г. Кроме того, информация о военно-политических контактах Ярополка с Владимиром Мономахом, сохранившаяся не только в «Повести временных лет», но и в «Поучении», свидетельствует об их тесном сотрудничестве в первой половине 1080-х гг.

После рассказа о победе над половцами под Новгородом-Северским зимой 1078/79 г. Мономах сообщает в «Поучении», что «на вятичей мы ходили подряд две зимы, на Ходоту и на сына его, и к Кордьну ходили в первую зиму, и потом на Изяславичей за Микулин, и не настигли их. И на весну [ходили] на совет с Ярополком в Броды. В том же году мы погнались за Хорол, за половцами, которые взяли Горошин. И в ту же осень мы ходили с черниговцами и с половцами, с читеевичами, к Минску, взяли город и не оставили около него ни челяднина, ни скотины. В ту же зиму мы ходили к Ярополку на совет в Броды и дружбу великую заключили».

О хронологии этих событий мы подробно будем говорить ниже, сейчас же заметим, что в довольно насыщенной военными кампаниями жизни Мономаха, вынужденного в начале 1080-х гг. вести борьбу с вятичами, и с половцами, и с полоцким князем Всеславом, одним из приоритетов было именно сотрудничество с Ярополком, которого он дважды посещает в местечке Броды. Правда, не совсем ясным в процитированном тексте является место, где говорится о походе «на Изяславичей за Микулин», так как оба оставшихся в живых Изяславича в то время являлись лояльными Всеволоду Ярославичу. Сначала было сложилось мнение, что в данном случае мы имеем дело с «сомнительным обстоятельством» (Н.М. Карамзин), но впоследствии было высказано предположение, ставшее к настоящему времени общепринятым, что переписчик допустил ошибку в тексте, где вместо «на Изяславичей» следует читать «на Ростиславичей» (А.С. Клеванов, С.М. Соловьёв)^{113}, что, в принципе, согласуется с событиями, которые изложены под 1084 г. в «Повести временных лет».

Для того чтобы установить хронологию событий и найти причинно-следственные их связи, мы должны вернуться к «Поучению» Мономаха, где после рассказа о заключении «великой дружбы» с Ярополком говорится: «И на весну посадил меня отец в Переяславле, перед всей братией, и мы ходили за Сулой. И на пути к городу Прилуку встретились нам внезапно половецкие князья [и воинов] 8 тысяч, и хотели мы с ними биться, но оружие услали вперед на повозках, и мы вошли в город, только одного семца взяв живого и несколько смердов, и наши больше этих [половцев] перебили и захватили, и [половцы], не смея [поводья] коня взять в руки, той же ночью бежали на Сулу. И назавтра, в день Госпожи [Богородицы] пошли мы к Белой Веже и помог нам Бог и святая Богородица: убили мы 900 половцев и двух князей взяли в плен, братьев Багубарса, Осеня и Сакзя, и только два мужа убежали. И потом мы гнались за половцами на Святославль, потом на Торческ город, и на город Юрьев. И потом на той же стороне, у Красна, половцев победили, и потом с Ростиславом у Барина вежи взяли». И потом я ходил к Владимиру, после Ярополка посадил, и Ярополк умер»^{114}.

Единственной точно известной датой из этого рассказа является дата смерти Ярополка Изяславича, который, согласно Лаврентьевскому списку «Повести временных лет», был убит под Звенигородом-Галицким 22 ноября 1086 г. (в Ипатьевском списке «Повести временных лет» это событие было отнесено к 1087 г. из-за того, что под предыдущим годом здесь было помещено дополнительное известие об основании Всеволодом Ярославичем в Клеве монастыря Св. Андрея)^{115}. Отталкиваясь от летописной даты гибели Ярополка, мы можем реконструировать приблизительную хронологию событий в «Поучении» Мономаха, рассматривая их в обратном порядке.

На первый взгляд как «Повесть временных лет» (под 1084, 1085 и 1086 гг.), так и «Поучение» свидетельствуют о трех походах Мономаха на Волынь, однако их вряд ли можно считать тождественными друг другу, поскольку «Поучение» во всех трех случаях фиксирует нейтральное отношение к Ярополку, тогда как второй поход Мономаха в 1085–1086 гг. был направлен против него и во время этого похода они не могли заключить «дружбу великую».

Считается, что в своем рассказе Мономах обошел эти события молчанием по конъюнктурным соображениям^{116}, но, учитывая, что хронология «Поучения» является относительной, можно предположить, что информация о второй и третьей волынской кампании Мономаха заключена в словах: «И потом я ходил к Владимиру, после Ярополка посадил, и Ярополк умер». При этом первую часть фразы: «И потом я ходил к Владимиру» можно отнести к событиям 1085 г., когда во Владимире вместо бежавшего в Польшу Ярополка был посажен Давыд Игоревич, а вторую: «…после Ярополка посадил, и Ярополк умер» – к событиям 1086 г. Если сравнить этот фрагмент с летописной статьей 1085 г., мы увидим, что именно в этом году Мономах был во Владимире, где посадил Давыда Игоревича. В статье 1086 г., напротив, говорится, что Мономах по заключении мира с Ярополком ушел в Чернигов, а Ярополк вокняжился во Владимире сам. Из текста нельзя понять, где был заключен мир между князьями, – можно только констатировать, что вокняжение Ярополка стало следствием его соглашения с Мономахом.

Судя по «Поучению», перед своим приходом во Владимир-Волынский Мономах был занят войною с половцами с того самого момента, как отец посадил его «перед всей братией» в Переяславле; перед этим, зимой, он ходил «к Ярополку на совет в Броды», где они «дружбу великую заключили». Если поход в Луцк и во Владимир мог иметь место в 1085–1086 гг., то назначение Мономаха князем в Переяславль следует отнести к весне 1085 г. – это назначение, по всей видимости, было временным, связанным с организацией наступательных действий против половцев, так как после своего возвращения с Волыни в 1086 г. Мономах отправился не в Переяславль, а в Чернигов, – слова «перед всей братией» можно понимать в том смысле, что он на некоторое время сосредоточил в своих руках управление двумя городами.

Второй поход к Ярополку в Броды, где «дружбу великую заключили», очевидно, относится к зиме 1084–1085 гг. Этому событию предшествовали: поход к Минску (осень), экспедиция против половцев за Хорол (лето), первый поход в Броды (весна) и экспедиция против Ростиславичей «за Микулин». Таким образом, интервал между первым и вторым походом Мономаха к Ярополку в Броды составлял примерно год, из чего можно заключить, что первый поход в Броды имел место в самом начале 1084 г., поход «за Микулин» – в 1083 г., а экспедиции против вятичей – ориентировочно в 1081 и 1082 гг.

Реконструировав, таким образом, хронологию событий в «Поучении», попробуем соотнести их с данными «Повести временных лет». Прежде всего, стоит принять во внимание, что упоминание о бегстве Володаря Ростиславича и Давыда Игоревича в Тмуторокань «Повесть временных лет» относит к маю 1081 г., позволяя предположить, что уже в то время Ярополк мог иметь какие-то конфликты с этими князьями. Справиться с братьями Володаря он не смог и был вынужден обратиться за помощью в Киев, в результате чего в 1083 г. состоялась безуспешная экспедиция Владимира Мономаха «за Микулин» (в Прикарпатье). После соединения войск Ярополка и Мономаха в Бродах в начале 1084 г. «два Ростиславича» (вероятно, Рюрик и Василько, ибо Володарь мог еще находиться в Причерноморье) были захвачены в плен и отправлены во Владимир. Когда Ярополк на Пасху 1084 г. уехал из Владимира в Киев, Ростиславичи, оставшись без надлежащего надзора, бежали из Владимира; к тому времени, когда Ярополк вернулся в город, они сумели навербовать себе сторонников за его пределами и выгнали Ярополка. Так как летом 1084 г. Мономах был занят войной против половцев, а осенью 1084 г. – экспедицией к Минску, его второй поход на Волынь состоялся только зимой 1084/85 г. Согласно «Повести временных лет», примерно в это же время Всеволод Ярославич дал Давыду Игоревичу Дорогобуж, так что под словами о том, что «в ту же зиму мы ходили к Ярополку на совет в Броды и дружбу великую заключили», видимо, подразумевается мирное соглашение между Ярополком и Давыдом, посредником при заключении которого и выступал Мономах, однако этот мир оказался недолгим, так как в 1085 г. Ярополк стал готовить выступление против Всеволода, но попытка мятежа была вовремя пресечена. Тем не менее когда в 1086 г. Ярополк вернулся из Польши, то беспрепятственно получил Владимир-Волынский обратно. Скорее всего, Ярополк сумел оправдаться перед Мономахом, возложив всю ответственность за подготовку мятежа на «злых советников», что и зафиксировала летопись. Однако княжение Ярополка во Владимире было недолгим, так как он, «переждав немного дней, пошел к Звенигороду. И еще не дошел он до города, как пронзен был проклятым Нерадцем, наученным дьяволом и злыми людьми. Он лежал на возу, и пронзил его саблею с коня месяца ноября в 22-й день». Гибель Ярополка вызвала историографическую дискуссию, основоположником которой на страницах журнала «Современник» выступил в 1849 г. анонимный автор (под ним М.С. Грушевский подразумевал А.Ф. Тюрина), попытавшийся доказать причастность к его убийству Давыда Игоревича. Но часть исследователей вслед за С.М. Соловьёвым возложила ответственность за это преступление на Ростиславичей^{117}, что в целом соответствует логике летописного повествования, поскольку убийца Ярополка Нерадец бежал к Рюрику Ростиславичу в Перемышль, который тот, вероятно, захватил в отсутствие на Руси Ярополка в 1085–1086 гг. и хотел удержать за собой после его возвращения. Если такова была цель Рюрика, то это ему удалось: после его смерти в 1092 г. Перемышль перешел во владение его брата Володаря.

Впрочем, высказывалось и предположение о том, что к гибели Ярополка мог быть причастен и Всеволод Ярославич^{118}, с чем вряд ли можно согласиться, учитывая тот факт, что незадолго до гибели Ярополк сумел нормализовать отношения с Всеволодом, который отнесся к нему лояльно, а когда тело убитого князя в начале декабря 1086 г. доставили в Киев для захоронения в Десятинной церкви, Всеволод сам встречал траурный кортеж вместе с сыновьями, боярами и митрополитом Иоанном. Более того, он не стал препятствовать переходу части территории, ранее находившейся под управлением Ярополка (Туровской земли), его брату Святополку, что является свидетельством продолжения его сотрудничества с сыновьями Изяслава Ярославича, которое вряд ли было бы возможно, если киевский князь приложил руку к устранению племянника.

Мотив устранения Ярополка теоретически мог иметь Давыд Игоревич, который с его возвращением из Польши лишился владимирского стола и, видимо, вернулся в Дорогобуж. Но такой же мотив могли иметь и Ростиславичи, которые находились в конфликте с Ярополком в 1083–1084 гг. Если права Давыда на Дорогобуж могли быть санкционированы соглашением в Бродах зимой 1084/85 г., то не совсем понятно, на каком основании сел в Перемышле Рюрик Ростиславич: остается предположить, что он захватил этот город в то время, когда Ярополк отсутствовал на Руси. Тем не менее могут быть близки к истине и те исследователи, которые возлагают ответственность за убийство Ярополка на Давыда Игоревича и Ростиславичей одновременно^{119}, так как его устранение было выгодно им обоим. Правда, десятилетие спустя кровные родственники станут кровными врагами, и Давыд Игоревич, стремясь оправдать собственную политическую интригу, припишет организацию этого преступления одному из братьев, Василько Ростиславичу, но составитель «Повести временных лет» приложит усилия к тому, чтобы отвести подозрения от князя…

Тем не менее сложившаяся ситуация требовала решения: в Ипатьевской летописи под 1087 г. сохранилась информация о том, что Всеволод Ярославич ходил к Перемышлю^{120}. Не ясно, была ли эта акция прямо связана с убийством Ярополка и каким результатом она завершилась: известно только, что Ростиславичи не только сохранили Перемышль, но и приобрели еще одну волость – Теребовль, которую, по свидетельству «Повести временных лет», Всеволод дал Василько Ростиславичу. По всей видимости, эта волость была выделена из состава Волынской земли, потому что позднее Святополк Изяславич, предъявив на нее притязания, будет мотивировать их тем, что это была волость его отца и брата – то есть Изяслава Ярославича и Ярополка Изяславича.

Между прочим, после 1086 г. Волынь досталась Давыду Игоревичу, а Святополк Изяславич, оставивший в 1088 г. княжение в Новгороде, был вынужден довольствоваться Туровом. Таким образом, стратегическое равновесие, достигнутое в 1077–1078 гг., было нарушено и в выигрыше от этого оказался Всеволод Ярославич, внук которого Мстислав, старший сын Владимира Мономаха и Гиды Английской, занял место Святополка Изяславича в Новгороде. Однако вряд ли стоит видеть в этом волевое решение киевского князя, так как это, скорее всего, был компромисс между ним и новгородской общиной.

Дело в том, что Святополк, в отличие от своего предшественника на новгородском столе Глеба Святославича, по всей видимости, променял Новгород на Туров по собственному желанию, как можно заключить из летописного рассказа под 6610 (1101/02) г., где новгородцы упрекали Святополка (в то время уже князя киевского) в том, что он ушел от них сам, после чего Всеволод и дал им в князья Мстислава.

Мотивы поведения Святополка останутся непонятными, если не принять во внимание, что Туров был для него в большей степени наследственным владением, чем Новгород, так как в Турове княжили его отец Изяслав и брат Ярополк, а в Новгороде – только брат Мстислав. Вокняжение Святополка в Турове препятствовало переходу этой волости под власть киевского князя, в результате чего последний из оставшихся в живых Изяславичей мог лишиться своей «отчины», да и в том случае, если он рассматривался как потенциальный наследник киевского стола после смерти Всеволода или просто имел виды на получение Киева, ему было куда выгоднее находиться в Турове, чем в Новгороде.

Показательно и то, что Святополк Изяславич получил лишь часть земель своего брата, в то время как Волынь оказалась вне сферы его влияния. Данному факту тоже есть свое объяснение. После 1085 г. в юго-западном регионе сформировалась сложная структура волостей, которая привела к установлению режима «коллективного совладения» на территории прежде единой Волынской земли, откуда были выделены Перемышль и Теребовль. Этот процесс был вызван удовлетворением территориальных требований князей-изгоев, призванным обеспечить их лояльность и одновременно поставить под контроль Киева, тогда как назначение князем во Владимир Святополка, а не Давыда привело бы к новому столкновению интересов разных ветвей потомства Ярослава и уничтожило только что достигнутое равновесие, так как Святополк, безусловно, стал бы стремиться к восстановлению политической целостности Волынской земли, что он исчерпывающим образом и продемонстрировал в 1099 г.

Таким образом, усилиями Всеволода и Владимира Мономаха, выполнявшего функции его представителя, как мы имели возможность убедиться в этом на примере событий 1084–1086 гг., было стабилизировано положение в княжеском роду. По утверждению самого Мономаха, при жизни отца он ездил к нему из Чернигова в Киев около сотни раз и совершал этот путь за один день, «до вечерни». Это обстоятельство косвенно говорит о том, что он должен был играть очень важную роль в текущих делах в качестве проводника политики Всеволода, а возможно, и ее «архитектора».

Однако оценка княжения Всеволода Ярославича, которая была дана составителем «Начального свода» в некрологе князю, скончавшемуся в Киеве 13 апреля 1093 г., выглядит весьма противоречиво: «Сей благоверный князь Всеволод был с детства боголюбив, любил правду, оделял убогих, воздавал честь епископам и пресвитерам, особенно же любил черноризцев и давал им все, что они просили. Он и сам воздерживался от пьянства и похоти, за то и любим был отцом своим, так что говорил ему отец его: “Сын мой! Благо тебе, что слышу о твоей кротости, и радуюсь, что ты покоишь старость мою. Если Бог даст тебе получить стол мой после братьев своих по праву, а не насильем, то, когда Бог пошлет тебе смерть, ложись, где я лягу, у гроба моего, потому что люблю тебя больше братьев твоих”.

И сбылось слово отца его, сказанное ему. Получил он после всех своих братьев стол отца своего, по смерти брата своего, и сел княжить в Киеве. Было у него огорчений больше, чем тогда, когда он сидел в Переяславле. Когда княжил в Киеве, горе было ему от племянников его, так как начали они ему досаждать, один желая одной волости, а тот другой; он же, чтобы замирить их, раздавал им волости. В этих огорчениях появились и недуги, а за ними приспела и старость. И стал он любить образ мыслей младших, устраивая совет с ними; они же стали наущать его, чтобы он отверг дружину свою старшую, и люди не могли добиться правды княжой, начали эти молодые грабить и продавать людей, а князь того не знал из-за болезней своих. Когда же он совсем разболелся, послал он за сыном своим Владимиром в Чернигов. Владимир, приехав к нему и увидев его совсем больного, заплакал. В присутствии Владимира и Ростислава, сына своего меньшего, когда пришел час, Всеволод преставился тихо и кротко и присоединился к предкам своим, княжив в Киеве 15 лет, а в Переяславле год и в Чернигове год»^{121}.

Из некролога становится ясным, что его составитель оценивал результаты правления Всеволода весьма скептично, представив его довольно слабым правителем, который едва справлялся с грузом ответственности, свалившимся на его плечи с вокняжением на киевском столе. В качестве главного достижения Всеволода, помимо его образцового поведения как христианина, автор выдвигал на первый план легитимный характер его вокняжения в Киеве. По-видимому, это была своеобразная дань «духу времени», тем веяниям, которые распространились в Печерском монастыре и за его пределами. Но, рассказывая о тех «досадах», которые из-за волостей причиняли ему племянники, летописец, однако, не упоминает о том, что в отношении них Всеволод руководствовался политикой «двойных стандартов», последовательно игнорируя интересы Святославичей. Некоторые из князей (Ярополк и Святополк Изяславичи, Давыд Игоревич) получали во владение от него свои «отчины» (наследственные волости), но можно заметить, что Всеволод руководствовался «отчинным» принципом только на Правобережье Днепра, тогда как на левом берегу реки он не реализовывался. По всей видимости, это было связано с его стремлением сохранить под своим контролем всю территорию «Русской земли» в Среднем Поднепровье.