Текст книги "Солотчинские были"
Автор книги: Дмитрий Коновалов
Жанры:
Публицистика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)
Есенин в Солотче
Я снова здесь, в семье родной,
Мой край задумчивый и нежный...
С. Есенин
стественно желание узнать о знаменитом поэте как можно больше: где он родился и вырос, с кем встречался и дружил, где бывал – все, все, чтобы понять, что было истоками взлета необыкновенного поэтического дарования.
Не потому ли ежегодно многие тысячи людей посещают родину С. Есенина – село Константиново, сотни есениноведов заняты поисками новых материалов о поэте.
Встречи с людьми, знавшими поэта, и места, где ходил и жил певец «отчих полей», волнуют, как и его стихи, пробуждая в нас лучшие чувства и мысли.
Совсем недавно мне удалось узнать, что Есенин бывал в Солотче, и разыскать друзей его юности.
Сергей Александрович Есенин. 1912 г.
Летом 1967 года я обнаружил, а затем опубликовал ранее неизвестные пятнадцать писем и открытку юноши Есенина. Он писал их Марии Парменовне Бальзамовой, о которой сообщал своему близкому другу по Спас-Клепиковской учительской школе Г. А. Панфилову в августе 1912 года:
«Дорогой Гриша!
…А я все-таки встречал тургеневских типов. Слушай! (Я сейчас в Москве.) Перед моим отъездом недели за две, за три у нас был праздник престольный. К священнику съехалось много гостей на вечер. Был приглашен и я. Там я встретился с Сардановской Анной (которой я посвятил стихотворение «Зачем зовешь…»). Она познакомила меня со своей подругой (Марией Бальзамовой). Встреча эта на меня также подействовала, потому что после трех дней она уехала и в последний вечер в саду просила меня быть ее другом. Я согласился. Эта девушка– тургеневская Лиза («Дворянское гнездо») по своей душе и по своим качествам, за исключением религиозных воззрений. Я простился с ней, знаю, что навсегда, но она не изгладится из моей памяти при встрече с другой такой же женщиной…»[1]1
С. Есенин. Поли. собр. соч. в 5 томах, т. 5, ГИХЛ, М., 1961–1962, стр. 89–90.
[Закрыть]
Слова Есенина: «Я простился с ней, знаю, что навсегда…», казалось, делали ненужными поиски Бальзамовой. Между тем в последующих письмах он опять упоминает о ней и даже предлагает Панфилову познакомить его с «тургеневской Лизой». Следовательно, знакомство юного поэта с Бальзамовой не только продолжалось, но и крепло. Кто и откуда она, Бальзамова? Не уроженка ли Рязанского края (ведь Есенин встречался с ней в селе Константинове)? И начались поиски знакомой Есенина.
Прежде всего следовало найти в Рязани родственников и знакомых Бальзамовой. Мне повезло: я встретился с ее двоюродной сестрой, Верой Игнатьевной Ильиной, преподавателем Рязанского педагогического института. От Веры Игнатьевны я узнал о переписке Есенина с Бальзамовой. Она сказала, что Мария Парменовна умерла, но в Москве живет ее сын. Я встретился с ним. Он-то и передал мне письма Есенина…
Находка писем к Бальзамовой привела меня к встречам с людьми, при содействии которых удалось установить, что Есенин неоднократно бывал в Солотче. Впервые о пребывании Есенина в Солотче рассказала мне Серафима Алексеевна Сардановская (1891–1968).
– Далекая юность мне помнится лучше, чем близкое, – рассказывала она. – Я родилась в селе Мощены Рязанской губернии, но там мы жили мало, потому что родители переехали в село Дединово, где мать работала учительницей, а после нее в той же школе учила детей и моя сестра Анюта, умершая в начале 20-х годов и похороненная в Дединове. Там, в Дединове, Анюта с детства дружила с Машей Бальзамовой, вместе они учились в епархиальном училище в Рязани.
С 1907 года я почти половину жизни учительствовала в Солотче. Наш дедушка, священник Иван Яковлевич Смирнов, жил в селе Константинове, в доме около церкви. У дедушки я и познакомилась с Сережей Есениным. Был он в особенной дружбе с Анютой, дружил и со мной. Во время обучения в Клепиковской учительской школе, в каникулы и после окончания школы он большую часть времени проводил с нами и часто читал стихи Лермонтова, Пушкина да и свои. Мы любили ходить на кладбище. Там я садилась на камень, а Сережа стоял и читал стихи. Он поражал своей удивительной памятью: стихов знал очень много, читал наизусть целые поэмы. Помню, прочитал он мне однажды всю поэму Лермонтова «Мцыри». В доме дедушки, как мне известно, стихов он не читал, потому что там бывало много народу, а Сережа был застенчив и скромен. К Анюте в Константиново приезжала Маша Бальзамова. Я знала о знакомстве Есенина с Бальзамовой. Когда Анюта и Маша окончили епархиальное училище, они приезжали ко мне в Солотчу, жили в моей квартире при школе по нескольку дней. В то время (то были 1912–1913 годы) к нам в школу в Солотчу приезжал и Есенин. Не менее четырех раз. Ночевал он в школе. Иногда мы четверо – Есенин, Анюта, Маша и я – гуляли по Солотче, посещали Солотчинский монастырь, ходили в лес, спускались к старице… Сережа очень любил природу. Он был ласковым, доброй души юношей. Приезжал к нам и брат Николай со своим другом Брежневым Сергеем из села Кузьминского. Время проходило шумно и весело. Вспоминаю, любил еще Сережа Есенин народные песни и частушки и сам знал их множество. Тогда я не придавала этому значения, но позже, когда он стал известным поэтом, я поняла, как глубоко изучал он народное творчество… Да, вот еще что: вместе со мной при школе жила Волкова Анастасия Алексеевна, работавшая сторожем, она и сейчас живет около Солотчи, в деревне Давыдово. Может быть, она что-нибудь вспомнит о том времени…
Факсимиле письма С. А. Есенина к М. П. Бальзамовой. Март 1915 г.
– …Ну, что я, старая, вам расскажу, – смутилась в разговоре со мной Анастасия Алексеевна. – С 1910 по 1918 год жила я при школе в квартире Серафимы Алексеевны Сардановской. Жили мы дружно, и я хорошо знала ее родственников – сестру Анюту, брата Николая, их дедушку, его дочь тетю Капу и других.
Сережу Есенина я видела и в Константинове, где мне приходилось бывать в доме Ивана Яковлевича Смирнова, а позже – в Солотче. Знала я и подругу Анюты Марию Бальзамову. Анюта была смуглая, бойкая, а Мария – светловолосая, нежная. Из разговоров девушек я поняла, что Есенин более близок к Марии. В школу в Солотчу Есенин приезжал в 1912 или в 1913 году, когда у Серафимы Алексеевны отдыхали Анюта и Мария. Однажды Есенин привез с собой гармонь и играл на ней вечером, частушки пел. Ночевал он вместе с братом Серафимы Алексеевны, Николаем, в одной из комнат нашей квартиры, мы ставили для них койки-раскладушки.
M. П. Бальзамова (слева) и А. А. Сардановская.
Есенин переписывался с Анютой, и я видела у нее эти письма. Припоминаю, что однажды Анюта и Мария учили роли какого-то спектакля, который, кажется, они ездили ставить в Константиново. Вот и все как будто. Что знала, то и рассказала…
Школа, о которой тепло и задушевно вспоминали С. А. Сардановская и А. А. Волкова, находится рядом с поселковым Советом – улица Революции, дом № 22. Низкая, деревянная, крытая железом, утопающая в зелени, с березками под окном – в ней есть что-то поэтическое, есенинское. Расположение помещений в ней, по словам местных жителей, почти не изменилось. С волнением входишь в бывшую квартиру Серафимы Алексеевны Сардановской: здесь останавливался Есенин!
Теперь не только школа, но и вся Солотча с ее окрестностями становится нам дороже. Поэт жил здесь – пусть короткое время, совершал прогулки и, может быть, обдумывал свои стихи…
Герои Октября
мя Петра Ивановича Куркова (1890–1937 гг.) вписано в историю Великой Октябрьской социалистической революции. Бронзовый бюст героя можно видеть в корабельном музее крейсера «Аврора», где есть и фотографии славного моряка-рязанца.
С 1911 года его жизнь тесно связана с флотом. Сначала матрос, потом машинист на крейсере «Аврора», унтер-офицер, Петр Иванович всегда жил интересами простого народа. Ему верили, его любили товарищи.
С первых лет службы он включился в революционную деятельность. После Февральской революции, в конце марта 1917 года, Курков вошел в первую группу большевиков на «Авроре», а затем был избран депутатом в Петроградский Совет.
После июльских событий Временное правительство организовало расправу с большевиками. Курков вместе с шестью авроровцами попал за решетку, в «Кресты». Тюрьма, где он познакомился с видными большевиками В. А. Антоновым-Овсеенко и председателем Центробалта П. Е. Дыбенко, способствовала его политическому росту. Курков и его товарищи были выпущены из тюрьмы после неоднократных протестов матросов.
Дом № 53 на ул. Революции, где родился П. И. Курков.
Приближался Великий Октябрь. Накалялись политические события. Революционный крейсер «Аврора» был страшен Временному правительству, и оно сделало попытку выпроводить его из Петрограда. Этому помешали большевики крейсера, в числе которых был и Курков. По приказу Военно-революционного комитета крейсер подошел к мосту, готовый стрелять по Зимнему дворцу.
Курков – активный участник гражданской войны. В 1919 году в должности комиссара действующего отряда кораблей он был одним из руководителей подавления мятежа на «Красной Горке».
После ликвидаций кронштадтского мятежа Курков был комиссаром линейного корабля «Севастополь» и участвовал в разгроме белогвардейских частей Юденича.
В 1921 году Петр Иванович был избран членом Военно-революционного комитета Балтийского флота. С окончанием гражданской войны началась большая работа по восстановлению флота, который остался без топлива и людей. И в этом деле – большая заслуга П. И. Куркова.
В 1924 году Курков был вызван на службу в Москву, в Управление начальника морских сил республики, где ведал вопросами технического снабжения Военно-Морского Флота. Вскоре он стал заместителем начальника морских сил РККА, и, наконец, последняя его должность – заместитель командующего Черноморским флотом. Таковы основные вехи биографии этого замечательного человека.
Мне довелось встречаться и говорить с людьми, которые близко знали Петра Ивановича. Рассказы их помогают ярче представить его образ.
Живет в Рязани друг детства П. И. Куркова пенсионер Иван Иванович Грошев. Вместе они учились в старой солотчинской школе, были неразлучны до призыва в армию.
– Отец мой был печником, трубы чистил. А все Курковы были потомственными кузнецами. Дед Петьки, Григорий Кондратьевич, стал и внука кузнечному ремеслу обучать. Весело и звонко пошло у него дело, я любовался его ловкостью, даже завидовал. Братья Петьки, Федор и Иван, тоже дельные были ребята, сметливые в делах, трудолюбивые. Но старший, Федор, приохотился к водке, от нее, видно, и помер рано. Иван хотя и держался в границах, но тоже любил выпить. «Мне такая жизнь ни к чему. Я пить не буду», – говорил Петька. И что ж, сдержал свое слово: всю жизнь спиртного не употреблял. Завидной силы воли был мой товарищ.
Шла война с Японией. Народ, недовольный политикой царизма, смелел, собирался на тайные сходки. В Солотче появились листовки, призывавшие к революции. Запылали монастырские стога сена. Среди резчиков, позолотчиков и иконописцев, работавших в мастерской Николая Ивановича Рыкова, началось брожение. Позолотчик Андрей Иванович Малявин был близок к революционерам. Он неоднократно беседовал с молодежью села на политические темы и как-то дал задание Петьке и мне расклеить листовки. Ночью облепили мы листовками станцию, а потом с особым удовольствием принялись за стены монастыря, о котором шла в народе дурная слава: угнетал монастырь крестьян, к земле пригибал.
Петр Иванович Курков.
Родители Петьки решили переехать в Рязань. Отец его, Иван Григорьевич, там на работу устроился, затем перевез в город всю свою семью: жену, сыновей и дочерей. Поселились они на Соборной улице, дом этот и сейчас цел. Туда, в Рязань, подростком попал и я: отдал меня отец в обучение портному. И дружба моя с Петькой продолжалась. Но пришла пора призыва на военную службу. Сначала ему. Потом мне. Так разошлись наши дороги…
Но и потом я встречался с Петром. Встречи эти были неожиданные, короткие. Уже с октября 1917 года стали доходить до меня слухи о геройских делах моряка Петра Куркова. «Тот или не тот?» – думаю. А после гражданской войны появился он в Солотче – приехал на два-три дня повидаться с родными и друзьями. В те годы работал я в своем селе агентом заготовительной конторы упродкома (уездного продовольственного комитета). Помню, распахнулась дверь и вошел бравый моряк: он – Петр Иванович Курков! Обнялись. Сели за стол. Самовар шумит. Беседуем. «Теперь, – говорю ему, – отдохнешь. Революция закончилась». – «Нет, – отвечает, – революция продолжается. Много впереди еще боев».
Потом он приезжал еще несколько раз в Солотчу. В середине тридцатых годов, когда я жил в Рязани, зашел ко мне он на квартиру, но дома меня не оказалось. Жалел, что не встретился с ним. Это был его последний приезд на родину…
А в Москве живет Вера Васильевна Титова – жена Петра Ивановича, – обаятельная женщина с белыми как снег волосами.
– Родилась я под Ленинградом, в семье ремесленника. Жили бедно, но мне удалось получить среднее образование, – рассказала она мне. – После Октябрьской революции я училась в Москве на курсах марксизма при ВЦИК. На этих-то курсах я и познакомилась с Петром Ивановичем Курковым в 1925 году. Мы учились вместе с ним без отрыва от производства в течение двух лет. Вскоре мы стали мужем и женой.
Петр Иванович до самозабвения любил военно-морское дело. Наш дом всегда был открыт для людей, и у нас часто собирались знакомые – морские командиры. Беседовали, спорили, шутили, мечтали о будущем.
Обладал Петр Иванович большим упорством в достижении целей. Любил он «грызть» науку, тянулся к знаниям, много читал. Он вел переписку с бывшими сослуживцами и собирал материалы по истории крейсера «Аврора», которую собирался написать. У него накопилась стопка рукописей, но все это впоследствии, к сожалению, пропало.
Свои обязанности по службе Петр Иванович выполнял ревностно. Он был исключительно аккуратен и точен в делах, необыкновенно бережлив во всем, что относилось к государственному добру. Эту-то черту его характера отдельные сослуживцы принимали за сухость и черствость.
Обладая большими познаниями в морском деле, он писал статьи в газеты и журналы, выступал по радио. Его способности и усердие по службе не могли остаться незамеченными, и он быстро продвигался в должностях и званиях. Петра Ивановича знали и ценили большие военачальники, но никогда я не замечала в нем зазнайства или высокомерия. И он и я были, кажется, до предела заняты работой, а когда выдавался у нас часок-другой свободного времени, мы отправлялись на прогулку за город. В таких случаях Петр Иванович одевался в штатскую одежду, потому что не хотел обращать на себя внимание. Радовался он новостройкам в нашей стране, гордился передовиками. Скажет другой раз: «Поедем-ка, Вера, новую стройку смотреть!» Отправляемся. Он, радостный, возбужденный, много говорил о будущем.
– Бывали вы с ним в Солотче?
– Вместе с Петром Ивановичем в Солотчу я не ездила, лишь после его смерти бывала там. А он заботился о своих родных, навещал их и всегда возвращался из поездок каким-то обновленным. Он мало рассказывал мне о своем детстве, оно было у него нелегкое, но о родных и знакомых того времени вспоминал с теплотой. Передайте от меня привет рязанцам, которых всегда любил и уважал Петр Иванович.
Талантливый военачальник
конце прошлого века жила в Солотче семья Кокоревых.
Глава семьи, Иван Федотович, и его жена, Мария Федоровна, крестьянствовали, растили детей в нужде и бедности. И решил Иван Федотович отправиться на заработки.
Летом 1904 года уехал он в Петербург и поступил работать на Путиловский завод. Сначала его определили сторожем, потом он стал чернорабочим, хожалым (была и такая должность) и, наконец, контролером проходной завода.
Ежегодно он навещал семью в Солотче и одного за другим брал с собой на Путиловский подраставших сыновей – Александра, Федора, Сергея… И младший сын, Петр (родился он 12 июня 1900 года), веселый, бойкий мальчик, как только окончил начальную школу в Солотче, один уехал к отцу в Петербург.
Отец сумел устроить Петю учеником токаря в механические мастерские. Петр полюбил свое дело, дружный рабочий коллектив.
Петя Кокорев за токарным станком Путиловского завода. 1917 г.
В 1915 году Иван Федотович тяжело заболел, расстался с заводом и уехал в Солотчу, где в том же году умер. Петр с братьями продолжал работать на заводе.
Октябрьская революция круто изменила жизнь молодого рабочего. В числе многих других Петр Кокорев в октябрьские дни 1917 года становится красногвардейцем, а осенью 1918 года добровольно вступает в ряды Красной Армии, которой отдает всю свою жизнь. Уже через два года он был принят в члены большевистской партии. Начал он службу рядовым бойцом и весь отдался изучению военного дела. Обучался он в полковой школе, окончил Первые Саратовские пулеметные курсы, после чего его назначили командиром взвода. Кокорев в совершенстве изучил вверенное ему оружие. За отличную стрельбу из винтовки его в конце двадцатых годов награждали грамотами, золотыми часами.
В тридцатых годах Петр Иванович окончил Военную академию имени Фрунзе, а вскоре поступил и в 1939 году окончил Академию Генерального штаба.
Так Петр Иванович Кокорев вырос в крупного военачальника Советской Армии.
В годы Великой Отечественной войны его способности широко проявились. В период военных действий генерал Кокорев занимал ответственнейшие посты начальника штаба 8-й и 59-й армий, 2-й ударной армии, начальника штаба Ленинградского военного округа. Он был военным огромной разносторонней культуры. Выполняя большую штабную работу, Петр Иванович много читал, хорошо знал литературу и искусство. Неустанно заботился он об идейной и военной подготовке офицерских кадров, был прост в обращении, вежлив. Подчиненные любили своего генерала за душевность и чуткость, а начальники и товарищи по службе – за распорядительность, глубокое знание штабного дела и неунывающий характер. Генералы С. М. Штеменко, И. И. Федюнинский и А. И. Андреев в своих опубликованных воспоминаниях о войне с чувством глубокого уважения упоминают имя своего боевого товарища, всегда энергичного, делового и веселого.
Боевая деятельность генерал-лейтенанта Кокорева высоко оценена Советским правительством. Он был награжден орденом Ленина, тремя орденами Красного Знамени, орденом Суворова II степени, орденами Кутузова I и II степени, орденом Красной Звезды и медалями «За оборону Ленинграда», «За взятие Кенигсберга» и «За победу над Германией в Великой Отечественной войне».
После войны П. И. Кокорев продолжал военную службу начальником штаба Ленинградского военного округа.
Выбрав свободное время, он навестил Солотчу и Рязань, где встретился с родными и близкими ему людьми. И всякому, глядя на него, казалось, что ему жить и жить, «сквозь годы мчась», как сказал поэт. Но случилось неожиданное и непоправимое: 18 августа 1946 года он, сорокашестилетний человек, энергичный и жизнерадостный, скоропостижно умер. Причина смерти – почти не дававшая себя знать болезнь сердца. Похоронен он с воинскими почестями в Ленинграде на Волковом кладбище.
Жена П. И. Кокорева Мария Александровна вырастила сына и двух дочерей. Старшая дочь, Евгения, побывавшая вместе с отцом на фронте, взволнованно рассказала о своем отце:
– Когда меня спрашивают: «Кто был твой отец?» – я всегда начинаю с того, что он был путиловским рабочим, хотя отец всю жизнь был человеком военным. На Путиловском заводе, куда он пришел мальчишкой, ему довелось поработать совсем недолго – началась революция, и он пошел воевать. А вот любовь к заводу, к своей рабочей профессии он пронес через всю свою жизнь. Не будет преувеличением сказать, что звание путиловский рабочий для него было не менее дорого, чем воинское. Революция сделала отца солдатом, но он частенько имел привычку говорить: «Эх, был бы я, ребята, первоклассным токарем-универсалом, а может, и директором завода!»
Его всегда тянуло к обычной человеческой работе. В редкие свободные дни он вечно что-нибудь мастерил по хозяйству. Он умел делать все: и столярничать, и слесарничать, и паять, и шить, и чинить. Любой квартирный ремонт мы всегда делали сами.
Помню, собралась я как-то нести в мастерскую тапочки, но отец остановил меня. Достал свой старинный черный сундучок с инструментами (этот сундучок при переездах паковался последним, а распаковывался первым), вынул оттуда дратву, шило, иголку и усадил меня за работу. «Тут, – говорит, – и показывать-то нечего, сама зашьешь». И верно, зашила быстро и крепко.
И книги переплетать отец научил. К ним он питал особую слабость. Жалел всегда, что мало у него времени для чтения. Мы любили копаться в его книгах. Он не запрещал, но строго требовал, чтобы все было положено на место. За неряшество снисхождения не было. Сам он отличался строгой аккуратностью во всем: и в делах, и во внешнем виде, и даже в разговоре. Кстати, отец очень редко повышал на кого-либо голос, а бранных слов вообще никогда не говорил. И если он скажет, бывало: «Черт знает что», это значило, мы или кто-то из взрослых совершили недопустимое.
Лучшим подарком в семье считалась книга. Эта традиция пошла у нас от отца.
Как много отец ни рассказывал нам о революции, о том, как восемнадцатилетним парнишкой ушел прямо от станка в Красную Армию, как воевал с белыми, как учился в «Выстреле» (Высшие стрелковые курсы), все-таки мысли неизменно возвращались к детству, которое провел в родном селе Солотче, к рабочей юности, когда он жил и работал в Питере на Путиловском заводе. При этом отец доставал и с гордостью показывал пожелтевшую карточку, на которой он снят за токарным станком.
Дед мой, как известно, постепенно забирал сыновей, подраставших в Солотче, в Питер, на Путиловский. Так накрепко и были связаны в отцовской семье рабочий Питер и крестьянская Солотча. Не потому ли в отце так тесно переплелись необыкновенное трудолюбие и твердость характера, беспредельная любовь к родной земле и завидное для сурового военного человека бережное отношение к людям, к своим подчиненным.
Мне посчастливилось почти полгода пробыть с отцом на фронте. Было это в 1944 году. Никогда не забуду, как в начале весны он часто напоминал командирам, чтобы солдат, отличившихся в боях, дней на семь – десять отпускали на побывку домой, особенно тех, чьи деревни и села освободили от немцев, пусть, мол, помогут по хозяйству.
И вообще, сколько я помню, отец всегда первым проявлял инициативу в оказании помощи гражданскому населению: пожар ли, снежный занос, мост ли разрушило ледоходом или ливнем, летняя ли страда. Он ведь всегда был у нас на виду, потому что жили мы не на частных квартирах, а в военных городках.
Отец бережно относился не только к людям. На фронте бездомный скот не редкость, и, если попадалась где по пути корова или коза, он просил пристроить: «Видел в лесочке, подберите». Сам он подружился с потерявшей хозяина собакой, которая прошла с ним весь фронт. А однажды кто-то в деревне, сожженной немцами, принес в его домик запуганную, голодную кошку: видно, знал, что генерал не выгонит ее. Катька, так назвали кошку (в честь «катюши»: кошка не боялась канонады в отличие от собаки, которая забивалась куда-нибудь в угол), привязалась к отцу, как собака, и даже умела служить, чем изумляла всех, кто ее видел. Она исчезла, когда наши войска перешли на немецкую территорию. Отец шутил: «Не захотела уходить с родной земли».
Мне вспоминается зима 1946 года в Ленинграде. Она была суровой, снежной. Солдаты часто по ночам расчищали город, но однажды кто-то из военных отказал городу в этой помощи, и рабочие со второй смены не могли добраться домой. Тогда решили позвонить отцу – депутату Ленсовета. Это был один из тех случаев, когда отец повысил голос. Случилось так, что на расчистку в эту ночь вышли не только солдаты гарнизона – вместе с ними работали рабочие после второй смены, стихийно повысыпали на улицу многие ленинградцы. А потом в очереди за хлебом мы слышали, как люди говорили, что ночью по городу ездил веселый генерал и вместе со всеми расчищал лопатой снег.
В этом была доля правды.
Обычно со словами «штабной работник» ассоциируется скучноватый, исполнительный человек. Но отец был очень общительным, веселым по натуре человеком. Во-первых, он любил спорт. Вплоть до 1937 года играл в футбол и был хорошим хавбеком. Отлично играл на бильярде, хотя немало доставил маме беспокойных минут: она долгое время ставила знак равенства между бильярдом и азартными играми. Отец научил всех нас кататься на коньках, и мы всей семьей зимой ходили на «ножах», а летом играли в волейбол. Во-вторых, он отлично танцевал и брал призы не только по стрельбе, но и в танцах. А плясал просто здорово! Особенно вальс-чечетку и русского. В особый азарт он входил, когда приходилось где-нибудь в части вступать в перепляс с кем-нибудь из солдат. Уважали его солдаты не только за то, что мог он попросту и сплясать с ними, и поесть за общим столом, и песню спеть (любил очень петь под гитару и сам играл на гитаре), а за то, что дело солдатское знал хорошо. Не только стрелял метко, но мог разобрать и собрать любое оружие, не уступив в скорости солдату. Когда служил в авиации, будучи начальником штаба бригады, не удовлетворился специальностью летнаба, а научился сам управлять самолетом. Водил он и автомашину – не как любитель, а как настоящий шофер. И шоферы побаивались ехать с ним на неисправной машине – «услышит» и безошибочно скажет, какая неисправность. Этому я на фронте сама была свидетельницей.
Петр Иванович Кокорев.
Отец был очень скромным человеком и прекрасным семьянином. Моей матери можно позавидовать: она прожила с ним короткую, но счастливую жизнь. Фронтовые друзья знали, что генерал вместе с партийным билетом носил в кармане несколько писем от нас и при каждом удобном случае перечитывал их вслух. Иногда над ним даже подшучивали, продолжая вместо него говорить текст письма.
Хоть мать была самоучкой (отец сам помогал ей учиться), он никогда ни в чем не ущемил ее самолюбия. Не только нам, детям, но и товарищам своим всегда говорил, что и ордена, и звания, и академии – все это получено на двоих и пройдено вместе, все пополам. И это правда. Быть женой военного нелегко. А закалку мать, как и отец, получила в Красной Армии. Революция и повенчала отца с матерью. Они расписывались в Смольном. С Ленинградом и его людьми у отца связано было все самое дорогое.
Свои обязанности депутата Ленсовета он выполнял очень старательно. Помню, летом 1946 года мы жили в Разливе. В тот год к шалашу Ленина было большое паломничество не только ленинградцев, но и первых послевоенных туристов из других городов. Собрались к шалашу и мы. А дорога оказалась страшно разбитой, все мостки полуразрушены. Мы не ехали, а почти на себе тащили машину. Я больше всех возмущалась, что местные власти не нашли возможность починить дорогу. Отец в ответ иронизировал: «Ты же будущий журналист, вот и сигнализируй о недостатках, пиши в газету». Я написала. Утром отец взялся сам отвезти письмо в «Ленинградскую правду». Мы все удивились, когда в следующий выходной отец предложил снова поехать к шалашу. «Опять будем машину на себе тащить?» – «Ничего, вам полезно физическим трудом заниматься!» Пришлось ехать. Дорога была отличная: ее уже отремонтировали.
Для отца было свято все, что касалось Ленина. У нас сохранилось собрание сочинений Ленина, каждый том которого пестрит аккуратными отцовскими пометками синим и красным карандашом. Мы все трое – я, брат и сестра – учились по этим книгам; отцовская рука указывала нам, на чем надо сосредоточить внимание. Мне было приятно, когда мои мысли совпадали с отцовскими.
Конечно, отец был штабист, он должен был знать все о битвах. И нечего, пожалуй, удивляться тому, что он, глядя на карту, видел во много раз больше, чем видели мы, люди гражданские. Но меня всегда поражало другое: о каких бы битвах он ни рассказывал, он знал и как люди были одеты, и какое у них имелось оружие, и какая была в день сражения погода, на какой реке остановились, в каком лесу засаду сделали, с какой стороны к крепости подошли.
А как хорошо он знал и умел рассказывать о жизни русских писателей, художников, ученых! Сам того не замечая, он приобщал меня и сестру к литературе и искусству. Я стала журналистом, сестра – актрисой, и только брат дважды остался верен отцу – он военный инженер.
Всю свою жизнь отец отдал армии, прослужив в ней со дня создания до последних дней своей жизни. И умер он генералом при исполнении служебных обязанностей, но в душе он всегда оставался гражданским человеком – путиловским рабочим. И верил твердо, что настанет на земле время, когда военное дело будет лишь видом спорта, а не основной профессией человека.
