Текст книги "Тюремщик"

Автор книги: Дия Гарина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Наверное, за прошедшие одиннадцать лет Дэм действительно сильно изменился, потому что явно не удовлетворенный осмотром Свен то ли попросил, то ли приказал:

– Нам необходимо произвести идентификацию… хайсит[3]3
  High cit – высший гражданин.


[Закрыть].

И сразу же за его спиной возник седой человек в простом сером сюртуке, без оружия, с небольшим деревянным ящиком в руках. Он подошел к Дэму без страха, лишь с детским любопытством, которым, несмотря на почтенный возраст, искрились его глаза. Очевидно, не каждый день производились аресты, подобные нынешнему.

– Позвольте вашу правую руку, хайсит Тюремщик.

Он достал из ящика дактилоскопический набор и ловко снял у Дэма отпечаток большого пальца. Затем вытащил из бокового отделения ящика стеклянную пластину, на которой явственно угадывался рисунок капиллярных линий, и аккуратно наложил на еще не высохший отпечаток. Свен достал из кармана небольшой фонарик и подсветил всю конструкцию снизу, внимательно сравнил наложенные друг на друга отпечатки и удовлетворенно кивнул.

– Ваша личность подтверждена. Прошу вас следовать за мной.

Они вышли на больничный двор, где уже собралась небольшая толпа любопытных. Больные, санитары, медсестры, просто зеваки молча смотрели на затянутых в черные мундиры Тайных полицейских, на не виданные многими духовые ружья, на полковника Свена, возглавляющего процессию… И, конечно же, на Дэмьена, шедшего в плотном кольце охраны. Он с удивлением ловил сочувственные шепотки, словно рябь пробегавшие по толпе. Кто-то вроде бы даже несколько раз всхлипнул. Но взгляд его почему-то задержался на крепко сложенном мужчине в желтой куртке санитара. Тот стоял чуть впереди остальных, буквально пожирая Дэмьена взглядом, и лишь на мгновенье перевел его на Свена. Тогда же Дэму показалось, что лощеный полковник коротко и почти незаметно санитару кивнул.

* * *

По мере того как электромобиль приближался к Циркусу, Дэмьен нетерпеливо ерзал на жестком сиденье, вызывая приступы бдительности у сидящего напротив охранника. Странно. Столько лет убегать, прятаться и теперь с каждой новой милей, словно молитву, повторять: «Быстрее, быстрее!» За окном то вблизи, то вдали мелькали аккуратные деревеньки Германского сектора с непременными красными черепичными крышами.

Строго говоря, Город не был настоящим старым городом, скорее, он походил на маленькую страну и состоял из двенадцати секторов, по числу культур Европы, которые секты решили выделить и неизвестно для чего увековечить. Британский, Франкский, Латинский, Русский, Балканский, Греческий, Славянский, Скандинавский, Италийский, Германский, Балтийский и Прочий. Между секторами были проложены Разделяющие пути. Двенадцать ровных широких дорог с пружинящим, как в Кольце, бордовым покрытием. Так что споров из-за границ никогда не возникало.

Сектора управлялись наместниками и имели собственные маленькие столицы, в которые силой инопланетной науки были перемещены самые известные архитектурные и культурные памятники из соответствующих стран. Дэмьен не раз бывал в столице Германского сектора. Если верить тому, чему его учили, то секты собрали в ней достопримечательности основных городов старой Германии и Австрии: Берлина, Кельна, Вены… А называлась новая столица просто – Герма. Другие столицы также получили названия от своих секторов: Ита, Брита, Лата, Балта, Франка, Проча… И только столица Русского сектора почему-то называлась Москва.

Но путь государственного преступника лежал в Циркус – столицу всего Города. А там… Попадет ли он во Дворец Правосудия, в тюрьму или все же сначала его ждет встреча с консулом, Дэму приходилось только гадать. И судя по приближающемуся нагромождению самых разномастных зданий, выстроившихся на трех поднимающихся одна над другой круговых террасах, скоро ему предстояло это выяснить. Кое-где дымили котельные, но основные заводы и фабрики были распределены по Секторам, так что воздух оставался довольно чистым. Дэмьен отметил, что храмов Единого стало больше. Высокие белокаменные здания (камень везли издалека) с острыми шпилями, на которых красовался символ Единения – шар, то тут, то там прокалывали низкое серое небо.

Едва дорога пошла вверх, взбираясь на первую террасу, как электромобиль беспощадно затрясло. Пружинящее покрытие закончилось, а выложенная людьми мостовая для железных колес оказалась настоящим испытанием. Чтобы делать резину, нужен был каучук: либо натуральный, либо полученный из нефти. Но за полтора века людям не удалось разведать ни одного нефтяного месторождения. Почти все они были выработаны еще до прихода сектов на Землю. И если карты спецхрана не врали, оставшиеся были очень далеко, на территории, населенной дикими варварами. И потому в Городе царствовал его величество пар.

Паровые машины несколько раз попадались электромобилю на Пути, а в Циркусе их стало гораздо больше. Конные экипажи тоже встречались нередко. А уж о велосипедах и говорить нечего: все велосипедные дорожки были забиты двух– и трехколесными моделями, снующими в обоих направлениях и радостно дребезжащими звонками.

А еще были трамваи отвратительного ядовито-охристого цвета. Они громыхали на каждой террасе по единственному круговому маршруту – больше гидроэлектростанция Рэны пока не могла позволить Городу. Это в далеких мечтах были электрички от Циркуса до столиц всех Секторов. Но две угольные электростанции, на строительство которых еще пять лет назад угрохали сектову тучу реалов, до сих пор не дымили своими уродливыми трубами.

Поскольку электромобиль был еще диковинкой и встречался либо в гаражах особо важных персон, либо у силовых ведомств, дорогу ему уступали, едва увидев и с большим рвением. Ни одному водителю механических или живых лошадиных сил не хотелось стать причиной его трубного, немного жутковатого сигнала. Поэтому дорога по Циркусу не заняла много времени.

Увидев за окном очертания Высокой площади, расположившейся в центре третьей террасы, Дэмьен замер в ожидании. Налево или направо? Если налево… Налево. Значит, он все-таки пожелал видеть Дэмьена перед расстрелом. Ну что ж, хайсит консул, встречай своего изменника.

* * *

Первым, что бросилось в глаза Дэмьену, когда он со скованными за спиной руками вышел на залитую пронзительным солнечным светом мостовую, была охрана. Он смотрел на высокую гранитную лестницу, ведущую к массивным дверям резиденции консула, и мог только гадать о причине такого столпотворения карабинеров. Они стояли по двое чуть не на каждой ступеньке, так что поднимался Дэм, будто проходил сквозь строй. Теперь стало понятно, почему молоденький лейтенант Тайной полиции, почти извиняясь взглядом, заковал его в наручники, перед тем как распахнуть дверь электромобиля.

Консул боялся. И от этого Дэмьену становилось не по себе. Что могло напугать человека, которого он с детства полагал совершенно бесстрашным? Нет, когда Дэм повзрослел, ему все-таки выпал шанс узнать, чего до зубовного скрежета боится прославленный правитель. Но сейчас дело было явно в другом. Пока Дэм в сопровождении лейтенанта, двух охранников и полковника Свена поднимался по лестнице под бдительными взглядами карабинеров и гадал, что происходит в Циркусе, дубовые двери резиденции открылись. Из них пулей выскочил мальчишка лет пяти, пытаясь убежать от двух переполошенных нянек.

С криками «Маленький хайсит, вернитесь! Ваш дедушка запретил!» они пытались сравниться в скорости с егозливым озорником, который буквально катился вниз по ступенькам. Няньки причитали и умоляли карабинеров остановить неугомонное торнадо, но то ли приказ у тех был не шевелиться, то ли боялись высокородных родителей шалопая, однако с места не стронулся ни один.

Их разделяло не больше десяти ступеней, когда, оглянувшись на свою охрану, Дэмьен заподозрил неладное. Благоговение, проступившее на лице лейтенантика, расставило все по своим местам. Рассмеявшись про себя, Дэм отметил фамильную блондинистость младшей почки консульского древа, а также скверный характер.

В это время мальчишка, занятый показыванием языка запыхавшейся погоне, поскользнулся на одной из ступенек и быстро заперебирал ногами, пытаясь сохранить равновесие. Реакция Дэмьена всегда была предметом зависти многих. Он подпрыгнул и, проскочив ногами в кольцо скованных рук, выставил их перед собой. Раненое плечо взорвалось болью, и Дэм почувствовал, как промокает наложенная повязка. Зато мальчишка был схвачен за расшитую лентами курточку еще до того, как закувыркался вниз по ступеням.

– И куда же ты собрался? – Дэмьен рад был отвлечься от жжения в незатянувшейся до конца ране, наблюдая за его упорными, хоть и безрезультатными попытками освободиться.

– Отпусти быстло! – потребовал малолетний беглец, убедившись в бесполезности физического сопротивления. Затем тряхнул белыми кудряшками и решительно продолжил: – Я маму позову, и тебя накажут! Знаешь, кто моя мама?!

«Мама. Вот, значит, как, – подумал Дэмьен, с удивлением ощущая жаркую волну бросившейся в лицо крови. – Мама…»

То, что мальчишка не пригрозил дедом, говорило о многом. Например, о том, что…

Цепочку его рассуждений прервала тишина. Она сгустилась так, что, казалось, звуки попросту застряли в воздухе, так и не долетев до пункта назначения. Быстро оглядевшись, Дэмьен обнаружил себя в ощетинившемся ружьями кольце карабинеров и агентов Тайной полиции. На их бледных лицах вместе с каплями пота проступал настоящий смертельный ужас. Откуда-то из-за напряженных спин донесся полуплач-полузавывание нянек.

Смутное понимание ситуации превратилось в кристально ясное, когда полковник Свен, подняв руку в останавливающем жесте, чуть охрипшим голосом обратился к Дэму:

– Взятие заложника не поможет вам, хайсит. Даже если этот заложник – внук консула. Переговоров не будет. Прошу, не усугубляйте своего положения, отпустите мальчика.

– Вряд ли мое положение можно усугубить, – машинально ответил Дэм и подивился про себя тому, как превратно порой люди понимают чужие поступки.

Он почти всерьез задумался, не поводить ли за нос всю честную компанию, но откровенная паника в глазах молоденького лейтенанта заставила отказаться от этой идеи. Так бояться можно только за свою жизнь и за жизнь близких. Похоже, за время его отсутствия консул расширил список каравшихся смертью проступков.

Дэмьен медленно отпустил мальчика и, подтолкнув по направлению к Свену, произнес:

– Чтобы я причинил вред ребенку? Вы меня с кем-то спутали, полковник. Я – Тюремщик, а не палач.

При этих словах странная тень пробежала по лицу полицейского, но он быстро вернул ему невозмутимое выражение и передал мальчика подбежавшим с причитаниями нянькам.

– Как тебя зовут, герой? – крикнул Дэм, игнорируя упирающиеся в спину ружейные стволы.

Мальчишка ловко вывернулся из-под руки старшей няньки и, гордо задрав подбородок, сообщил:

– Меня зовут Дэмьен!

* * *

Подъем по оставшимся ступеням проплыл мимо сознания, и Тюремщик вынырнул из глубин памяти только при входе в зал аудиенций. Беглый взгляд подсказал, что за последние одиннадцать лет он ничуть не изменился. Те же затянутые бордовым стены, тот же паркет (кажется, взятый из Лувра), те же огромные хрустальные люстры, буквально пожирающие электричество, то же возвышение, к которому ведут пять широких ступеней… Тот же старый трон Первого консула – самое обычное офисное кресло на колесиках, которые меняли уже не один десяток раз, так же как и обивку.

И консул, сидящий на троне, – прежний. Квентин Арпад. Он почти не изменился. Даже седины в висках заметно не было. Возможно, виной этому природный светло-пепельный цвет его густой не по возрасту шевелюры. Морщин тоже добавилось не слишком. И глаза… Дэмьен хорошо помнил выражение этих глаз, когда мудрый и справедливый консул выпускал в него пули одну за одной. Вот и сейчас Квентин Арпад смотрел так, будто вместо зрачков у него лазерные прицелы. В общем все было по-старому.

А вот вооруженная охрана вдоль стен и три (!) видеокамеры – это что-то новенькое. Так же, как и два человека, сидящие рядом с консулом. Вернее, они тоже были старые – около шестидесяти. Но то, что им позволено здесь находиться… Раньше на своем возвышении за массивным столом консул восседал в гордом одиночестве. Все остальные располагались в зависимости от ранга на ступенях, плотно заставленных креслами, которые были куда богаче консульского. Кажется, тоже из Лувра.

Так было раньше, а теперь… Слева от консула, сложив холеные руки в молитвенном жесте, сидел епископ. Как полагается, в белой мантии и шапочке, с большим золотым шаром – символом Единого на массивной цепи. Дэмьен не помнил этого человека и знакомиться желания не испытывал. Хотя то, что консул позволил главе церкви Единого присутствовать на их встрече… Вообще-то Дэм полагал, что консул будет один. Хотя третий участник аудиенции вопросов не вызывал.

Государственный изменник взглянул на первого министра Города, и сердце защемило сильнее, чем раненое плечо. Так мог бы выглядеть отец, будь он жив. Бертран Тюремщик родился позже отца Дэмьена ровно на четыре минуты, и это решило его судьбу. По закону рода Тюремщиков главой дома и первым министром становится младший сын, а не старший, как принято в других высших домах. Именно поэтому дядя Бертран сидит по правую руку от консула, а отец…

– На колени!

Слегка надтреснутый, но все еще сильный голос Квентина Арпада прозвучал впечатляюще. «И все-таки в этом зале прекрасная акустика, – невпопад подумалось Дэмьену, прежде чем до него дошел смысл вроде бы простого приказа. – На колени? Он сказал «на колени?!»

За год, который Дэму пришлось провести в Пасмурной зоне, он слышал о консуле Квентине много самого разного. Одни утверждали, что правитель благодаря постоянному приему экса превратился в совершенную развалину, другие – что, напротив, вернул себе молодость. Что держит наместников в ежовых рукавицах и что дает им слишком много воли… Что всеми силами противится прогрессу и что тратит баснословные средства на поиски Потерянной библиотеки… Говорили о жесткости и упрямстве, о переменчивости настроений, о тяге к роскоши… Но ни один даже самый грязный язык не называл его злобствующим самодуром.

Дэмьен назвал.

Терять ему было совершенно нечего. И потому Дэм, справедливо опасаясь, что его могут заткнуть в любой момент, быстро изложил свои взгляды на «негативные изменения во внутренней и внешней политике, а также очевидную смену формы правления с конституционной монархии на самую откровенную низкопробную диктатуру». Чувствуя прилив адреналина и подступающий кайф, он минут пять раскладывал по полочкам все ошибки и промахи кабинета министров и лично хайсита консула.

«Кажется, я становлюсь похожим на этого мальчишку-библиотекаря, – подумал Дэм, завершая свою пламенную речь особенно критическим пассажем. – Интересно, справедливый консул пристрелит меня сразу или сначала прикажет поставить на колени?»

Когда волна адреналина схлынула и кайф перестал туманить глаза, Дэм увидел наконец, какую реакцию возымело его выступление. Лицо незнакомого епископа приобрело красно-кирпичный цвет, особенно выделяющийся на фоне белых одеяний. Дядя Бертран побледнел и закатил глаза к потолку. Дэм мог бы поклясться, что слышит его возмущенный возглас: «Что ты творишь, идиот!» Тут Дэмьену стало не по себе от мысли, что он зашел слишком далеко, и теперь из-за него пострадает весь дом Тюремщиков. А ведь дядя не только официально усыновил Дэма после смерти родителей, но и вовсе не делал различий между приемышем и родными детьми. И вот как Дэмьен отблагодарил его…

– Такой же наглец, как и одиннадцать лет назад, верно, Бертран? – вопреки предположениям Дэма лицо консула выражало лишь легкое любопытство.

– Боюсь, он стал еще наглее, хайсит.

Кажется, дядя слегка успокоился, видя, что консул не бьется в припадке ярости.

– Но ведь это хороший признак, верно? – правитель вопросительно поднял бровь. – Как скоро ты сможешь оценить его состояние, Бертран?

– Думаю, ночи будет достаточно.

– Хорошо. Надеюсь, завтра все закончится, мой старый друг.

– Если только… – Бертран смотрел куда угодно, только не на Дэма. – Если только он согласится.

В отличие от дяди, консул глаз с государственного изменника не спускал, и потому Дэмьен заметил, как застарелая ненависть затянула их темно-серой поволокой. Впрочем, это могло лишь показаться из-за мигания огромных люстр. Похоже, в Циркусе опять начались перебои с электричеством.

– Дэмьен Тюремщик, – консул поднял со стола какой-то документ и махнул им в сторону Дэма. – Это подписанный мною одиннадцать лет назад смертный приговор за государственную измену. Твой приговор. А вот это…

Консул медленно вынул из папки другую бумагу.

– А вот это помилование, которое я еще не подписал. Твое помилование. И только тебе решать, поставлю ли я под ним свою подпись или нет.

– Не стоит делать из Циркуса цирк, хайсит консул! – фыркнул «такой же наглец». – Скажите просто, чего вы от меня хотите?

Квентин Арпад переглянулся с первым министром и разрешающе кивнул.

– Мы хотим, – громко и отчетливо произнес Бертран Тюремщик, – чтобы ты выполнил долг, возложенный на наш род со времен Первого консула. Если ты готов, разумеется. Так ты готов?

Дэмьен молчал, пытаясь осознать услышанное. Нет, каждое слово было сказано на общем и имело абсолютно конкретный смысл. Но фразу целиком переварить никак не удавалось, и вместо ответа с языка срывались лишь вопросы:

– Почему сейчас? Ты болен, дядя? А как же Марк? Оливер? Почему не они? Почему я?

Дэмьен впился в дядю взглядом, пытаясь отыскать признаки поразившего того недуга. На какой-то момент окружающие перестали для них существовать, оставляя двух Тюремщиков наедине в огромном зале.

Бертран тяжело вздохнул и начал пояснения:

– Я не болен, Дэм. Но моя Камера… Она ведет себя очень странно. Месяца три назад я обнаружил на ней первые трещины. И теперь с каждым днем прибавляются новые и ширятся старые. Боюсь, что совсем скоро я не смогу удержать его. И тогда…

– И тогда он выйдет, а ты…

– А я уйду. Даже если забыть о том, что я не смогу до конца исполнить наш великий долг… Честно говоря, я пока не готов умирать, да еще таким скверным способом.

Дэмьена начало ощутимо потряхивать, а Пустота в Комнате завыла в томительном предвкушении. Неужели этому суждено свершиться? Неужели… Однако оставшиеся вопросы все еще не давали поверить в чудо.

– Но я же побочная ветвь! А как же Марк? Оливер? Почему ты не можешь передать заключенного им?

– Ты разучился считать, мальчик мой? Оливеру всего лишь тринадцать! Он станет настоящим Тюремщиком только через годы, а речь идет о днях!

– А Марк? – с фамильным упрямством не сдавался Дэмьен, хоть всем своим существом жаждал, чтобы и старший кузен оказался не годен.

– Марк… Грасса сгубила его разум и волю. Он не удержит заключенного даже пару недель. Когда пошли слухи, что ты жив и прячешься в Пасмурной зоне… Я… Это было таким облегчением! Последний месяц агенты Тайной полиции постоянно следили за тобой. Даже сделали несколько снимков. Не слишком удачных. Ты изменился, мальчик мой, и я боялся поверить, боялся ошибиться. Но последнее фото, самое крупное и четкое, мы получили сегодня рано утром. И тогда стало действительно ясно, что ты – это ты.

– Но, дядя, я ведь не учился… Меня не готовили… Я… Я согласен!

– Не ждал от тебя другого, – хмыкнул консул, возвращая Дэмьена в привычный мир. – Забирай его, Бертран. Если он в порядке – утром начнешь процедуру перевода. Ах да…

Консул взял чернильную ручку и, размашисто подписав помилование, протянул его первому министру.

– Если все пройдет хорошо, завтра он ужинает со мной. Нам есть что обсудить. Наедине.

Глава III

Особняк семьи Тюремщиков располагался совсем рядом с консульской резиденцией, так что долго идти Дэму не пришлось. И это было к лучшему, поскольку силы у него совершенно иссякли: сказывались кровопотеря и предельное напряжение последних дней. Верхний пролет лестницы Дэмьен одолевал с таким трудом, что идущий впереди Бертран остановился, поджидая племянника, и пристально вгляделся в него.

– Что с тобой?

Дэмьен понял, что о его ранении дяде не доложили. Еще бы, в своей гордыне он это тщательно скрывал, не желая показывать слабость. Но был предел даже его ненормальной выносливости.

– Прости, дядя, я…

Дэмьен успел ухватиться за перила и сползти по ним на последнюю ступень лестницы, перед тем как сознание милостиво покинуло его.

Ему снился странный сон. Именно сон, Дэмьен был в этом уверен. Он стоял в своей Комнате и размышлял о том, каково это будет, когда в ней поселится другой. Сможет ли тот, другой, также валяться на кровати под балдахином? Наблюдать за свихнувшимися стрелками на огромных старомодных часах? Смотреть его, Дэмьена, любимые видео? А телевизор? Ведь благодаря телевизору Дэм мог слышать все, что происходит снаружи! И не видел изображения только потому, что глаза его в реальном мире были закрыты. Но ведь теперь будет иначе. Сумеет ли тот, другой (Дэмьен так и не произнес слово «заключенный»), смотреть на мир его глазами? А если сумеет – это будет несправедливо, потому что сам Дэм лишен возможности наблюдать за своим «гостем».

«Значит, нужно это изменить», – подумалось ему во сне. И он, подойдя к двери, начертил на ней указательным пальцем довольной большой квадрат, перечеркнул его вдоль и поперек несколько раз. А потом без капли сомнения, также пальцем, начал стирать внутри каждого маленького квадратика и белую масляную краску, и плотное дерево, пока не протер их до дыр. Отряхнув руки, Дэм пристально осмотрел свою работу – небольшое окно, забранное толстой частой решеткой. «Вот теперь это – настоящая Камера. А я буду при ней настоящим Тюремщиком», – удовлетворенно кивнул Дэмьен и проснулся.

Теплый свет масляного ночника (приказ экономить электроэнергию соблюдался даже высшими) выхватывал в комнате самые разные предметы, оставляя тьму хозяйничать по углам. Два кресла за накрытым к ужину столом, тяжелые темные портьеры на приоткрытом окне, сквозь которое вместе с ночной прохладой пробивался чуть заметный запах дыма от ближайшей котельной. Платяной шкаф, тоже темный и массивный. Его комната. Просто комната в семейном особняке. Как будто и не минуло столько лет. Дэмьен лежал на своей старой кровати под балдахином (!) в тонкой ночной рубашке. Новые повязки держались прочно – дело рук мастера. Старенький доктор тоже жил здесь, как самый настоящий член семьи. Как же его звали?..

– Не пытайся встать, Шер, – вместо старичка-доктора перед Дэмьеном возникло недовольное лицо Эрнандо Родригеса. – Своим геройством ты заездил себя чуть не до смерти.

– Откуда ты здесь взялся, Эр? – пробормотал Дэмьен, укладываясь обратно на пуховые подушки.

– Откуда-откуда… Из камеры.

– ?

– После того как тебя увезли, нас всех арестовали «для дальнейшего разбирательства». Доставили прямо в департамент полиции. Начали допрашивать. Промурыжили до вечера, а потом приехал какой-то хлыщ из кабинета министров и велел мне собираться. От него я и узнал… о тебе. Оказалось, что премьер-министр посчитал меня кем-то вроде твоего личного врача и приставил следить за состоянием любимого племянника. А состояние, между прочим, секту под хвост!

Слушая, как раздраженно бубнит Эрнандо, Дэм с улыбкой начал снова проваливаться в сон, попутно решая вопрос: все доктора такие ворчуны или ему попался уникальный экземпляр?

Как бы то ни было, «уникальный экземпляр» разбудил его на рассвете. Щедро напоил эксом и со словами: «Я там за дверью подожду на всякий случай» уступил место у кровати неслышно вошедшему Бертрану Тюремщику.

– Доброе утро, Дэм. Твой доктор сказал, что тебе полегчало. Но я должен знать, насколько.

– Если ты о переводе, я готов, – Дэмьен постарался придать охрипшему голосу как можно больше твердости.

– Я сказал, что мне потребуется ночь, чтобы определить, готов ли ты. Но это не совсем правда, – Бертран присел на край кровати и погасил ненужный светильник. – Я понял, что ты готов, едва увидел. Не знаю, как жил ты эти годы со своей Пустотой, но сейчас передо мной сильный духом и разумом Тюремщик. Ты удержишь заключенного. О да. Но знаешь ли ты, кого именно собираешься принять в свою Камеру?

– Конечно. Это даже мне с детства втолковывали. Того, кто своим преступлением заслужил вечные муки. Предателя, который погубил человечество, отдав на растерзание сектам, чье имя проклято и забыто.

– Ну-ну, не волнуйся, – дядя успокаивающе потрепал Дэма по руке. – Все было немного иначе. Не все человечество. И не тогда, когда секты пришли. А всего лишь два материка, когда секты уже уходили.

– В любом случае это несколько миллиардов человек…

– Верно, – согласился Бертран. – Но мы не знаем, что на самом деле произошло. Оккупация длилась почти два столетия, и никаких катастроф, катаклизмов и войн при этом не описывается. Потом Северная и Южная Америка взлетают на воздух, а секты покидают Землю и каким-то образом забирают все наши технологии и носители информации. Известно, что наш заключенный приложил к этому свою предательскую руку. Дальше остатки человечества, которые жили здесь в Кольце, переселяются в Город и пытаются выжить под предводительством Первого консула. Остальные, разбросанные по планете, медленно, но верно деградируют до варварского уровня. Затем наш узник убивает Первого консула и за все свои преступления приговаривается к вечному заключению. С помощью устройства сектов (одного из немногих оставшихся на Земле) сознание предателя извлекают из тела и помещают в разум человека, обладающего определенными свойствами. Так появляется на исторической сцене первый Тюремщик. Наш с тобой предок – Ингвар. Без твердой руки Первого консула Город погружается в Темный период борьбы за власть, пока девяносто лет назад группа высших граждан не находит его потомка и не возводит на трон. А мы, Тюремщики, все эти сто пятьдесят лет передаем от отца к сыну сознание приговоренного к вечному заключению.

– Конец новейшей истории, – хмыкает Дэмьен, аккуратно откидывая одеяло и осторожно спуская на пол босые ноги. – Только я не пойму, дядя, зачем цитировать мне учебник для пятого класса.

– Затем, что в этой истории одна за одной идут нестыковки и натянутости. Затем, что мы на самом деле не знаем, что именно произошло. Затем, что я хотел с тобой поговорить не только о переводе заключенного. Консул знает, что наша семья нужна ему. Мы стоим лишь на ступень ниже его рода. Наш долг священен, а почет велик. Тебя не удивляет, что Тюремщики не только всегда премьеры, но и ближайшие друзья каждого поколения консулов. Я и Квентин. Ты и Юлиан. Консулы всегда понимали, что нас лучше держать в друзьях, чем делать врагами. И все потому, что у нас есть то, чего ни у кого нет и никогда не будет. Живой (ну почти живой) свидетель переломного момента нашей истории. Источник бесценной информации…

– Наш заключенный.

– Совершенно верно.

– И что из этого следует, дядя?

– Что пришло время кое-что изменить, и ты должен помочь в этом. Нет, не перебивай! Сначала послушай. Случай выпал очень удачный. Ты не обучен, твоя Комната еще не стала Камерой…

– Но, дядя, откуда ты?.. – почти вскрикнул Дэмьен.

– Ты думаешь, мы рождаемся с настоящими Камерами в головах? – рассмеялся Бертран Тюремщик. – Ошибка, мальчик мой. Нас этому долго учат. Мы каждый день трудимся, переделывая наши детские Комнаты в тюремные камеры. В такие, о которых ты даже и помыслить не можешь. Думаешь, фраза «осужден на вечные муки» возникла на пустом месте?

– Но, дядя, мы же не… – у Дэмьена даже в горле пересохло, и он, осторожно поднявшись, дотянулся до бокала с вином, а затем осушил его буквально одним глотком.

– Не пытаем, ты это хотел сказать? – Бертран жестко прищурился. – А если я отвечу «да», ты согласишься на перевод?

– Я…

Хорошо, что Дэм осушил бокал до дна, иначе дрогнувшая рука щедро плеснула бы вино на белую кружевную скатерть.

– Не дергайся. Ты же с детства слышал фразу «я – Тюремщик, а не палач», верно?

– Значит, кроме Тюремщиков, есть еще и Палачи? – Дэм только и мог, что головой качать, наверное, чтобы лучше разложить по полочкам шокирующую информацию.

– Есть, – Бертран коротко кивнул. – И поверь, дело свое они знают. Так что если пообещать заключенному в обмен на определенные сведения спокойное существование без страданий… Думаю, лучше ему согласиться. А ты должен будешь убедить его в этом. Самое главное, чтобы консул оставался в неведении…

– Дядя, прости, но у меня голова идет кругом, – Дэмьен даже покрутил ею для наглядности. – Я и половины инфы не осознал. Но, кажется, понял одно: ты решился на переворот.

– И снова ошибка, Дэмьен. Переворот в мои планы пока не входит. Но мне нужна некая гарантия, нужен туз в рукаве. Ты ведь заметил, что консул изменился. Еще год назад все было хорошо, а сейчас я назвал бы его параноиком. Он боится. Он гневается. Он жестоко расправляется с инакомыслящими. Наместники уже сами готовы переворот совершить. Надеюсь, суть ты уловил, и я спрашиваю тебя: готов ли ты исполнить не только долг Тюремщика, но и долг истинного гражданина Города?

– У меня есть время подумать? – спросил Дэм, вертя бокал между ладонями.

– До завтрака.

– Хорошо, дядя. За завтраком я тебе отвечу.

* * *

Завтрак наступил слишком скоро. Дэмьен не успел не только все как следует обдумать, но даже нормально одеться. Сначала вернулся доктор Родригес и устроил ему полный осмотр, после которого с разочарованием констатировал, что его особый пациент в относительном порядке. Потом дядя прислал камердинера, чтобы подобрать Дэму «подходящую для молодого хайсита одежду». Следом за камердинером явились слуги с кипами, на взгляд Дэмьена, сущего барахла. Потом, игнорируя протесты, степенный и полный достоинства камердинер принялся подбирать Дэмьену наряд. Именно наряд. Потому что обычной и даже торжественной эту одежду назвать было нельзя. «Молодой хайсит» попробовал возмутиться, но вдруг понял, что сегодняшний завтрак – не просто принятие пищи в узком семейном кругу. На завтраке его представят как будущего главу дома!

А дом Тюремщиков имел богатый и разнообразный гардероб, как, впрочем, и все высшие дома. Дэм настолько отвык от материалов и фасонов, считающихся обязательными для выхода в свет, что все они казались ему нелепыми и ужасно неудобными. Простым гражданам приходилось довольствоваться тканями с городских мануфактур: вся Пасмурная зона одевалась в кожаное, джинсовое, грубое льняное и шерстяное. В Секторах шили одежду с национальным колоритом, несмотря на то, что их смешанное население генетически принадлежало к самым разным народам. Хайситы же предпочитали наряжаться в музейные костюмы в стиле XIX–XX веков. Пришельцы бережно сохраняли экспонаты Города-музея, придав им несвойственную прочность, так что одежда, созданная ими, выглядела как новая, хоть и носило ее не одно поколение высших.