Текст книги "Рука Одиночества (СИ)"

Автор книги: Дитятин Константинович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Я не буду отвечать.

Ты надеешься встретиться со своим драгоценным человеком? Или просто боишься забвения, как и все мы? Великий Девел отказывается помогать Мышлению, сберегая свое паразитическое существование на бывшем слуге.

Больше Девел не отвечал

Террор поплыл вверх. Обратный путь для него был во сто крат тяжелее. Избитое тело не слушалось. Обварившиеся щупальца едва шевелились. Страх чувствовал неумолимую руку, которая толкала его назад.

В какой-то момент прим просто остановился. Он был истощен. Его начали трепать мелкие инстинкты. Они набрасывались по одному и стаями, жадно отрывая куски от обмякшего тела.

Вот оно, мое поражение, – подумал Террор. Я подвел Пророка.

Что-то толкнуло его снизу. Толкнуло и поволокло вверх. Прим, не успев сообразить, что происходит, схватился щупальцами за всплывающий предмет. Тот неуклонно поднимался прямо вверх. Он тянул спрута за собой как буксир. Инстинкты еще гнались следом, но быстро отстали.

Забрезжил свет.

Через какое-то время вода у самого берега взорвалась. Террор принял гуманоидную форму гиганта. Тяжело ступая, он шел к берегу. Дар Подсознания прим нес на согнутых руках. На пляже он упал на колени. Довольно рокоча, возложил драгоценную ношу перед собой.

Это была вырванная откуда-то глыба древней породы. Со следами окаменевших образов и затертым кремниевым клинком.

Страх заинтересовался оружием. К полотну обтесанного кремния пристали окаменевшие трупы пожирающих друг друга животных. Орудуя когтем, он вызволил меч из глыбы и оглядел его в свете молодого солнца. Это было великое оружие. Воплощение насилия. Картина первого хищничества, нанесенная на символ воинственности. Страх прислушался к хтонической мощи, заключенной внутри клинка.

– Пророк знает все.

Мир-город Интеллектуальный, отражение человеческого желания мыслить, погибал.

Его цензура не справлялась. В многомерном пространстве механизма было замечено взрывное увеличение негативной страсти. Позитивные воины не успевали вытеснять ее. Зловредный легион всегда был в большинстве, подрывая авторитет позитива во всем Многомирье. А теперь назначение приоритетов, формирование мировоззрений и распределение стимулов, стало выбором меньшего из зол.

Стоки и коллекторы ведущие на Дно забились. Количество чуши, которая пыталась проникнуть в руководящие механизмы вроде Активного Кругозора, стало просто ошеломляющим. Ужасные големы из мыслительного мусора, мертворожденные идеи, безмозглые образы. Их были неисчислимые сонмища. Интеллектуальный никогда еще не видел такого наплыва нежити и зла одновременно.

Максиме перешла все границы.

– Эта террористка намеревается ослабить нас еще до того, как осадит стены, – произнес образ Здравомыслия

Это был сгусток светящихся геометрических фигур. Включенных друг в друга в прекрасной гармонии углов и линий. И он был на грани отчаянья.

Ложа Позитива негромко зашумела. В куполе позитивного мышления царила атмосфера сдержанной мудрости. Чего не скажешь о том, что происходило внизу, под прозрачным полом.

Кратер Внутренних Конфликтов напоминал средневековое буйство. Какофония, резня, сумасшедшие скачки от темы к теме. Позитив яростно оборонял свои позиции, Негатив не менее яростно наседал. Мраморные крепости позитива были закопчены огнем и тряслись от постоянных штурмов. Земля была изрыта траншеями и щетинилась баррикадами из разломанных кафедр. Стрелы застревали в мешках, наполненных канцелярскими принадлежностями.

В короткие периоды затишья герои с обеих сторон произносили пламенные речи. Изорванные стяги колыхались в потоках восходящей энтропии. С поля боя уносили раненых. Глухо рвались снаряды с бюллетенями.

«Поступил новый вопрос на голосование» – вежливо сообщало пространство. – «Тема: что делать, если бывшая обратилась к тебе за помощью, и у тебя появился реальный шанс вернуть этой стерве хотя бы сотую часть той отчужденности и ледяного пренебрежения, которыми она каждый вечер наполняла для тебя ванну ссоры. Но у тебя остались еще чувства, и ты не знаешь, по-мужски ли будет написать ей, что она может обратиться за помощью к тому бармену из «Газированной Луны», с которым она флиртовала у тебя на глазах в пятницу».

Со стороны негатива немедленно поднимался воинственный рев, трактуемый довольно однозначно. Позитив трубил в серебряные рожки и созывал своих подданных держаться до конца. Бывшей подруге нужно было помочь, братья! Человеческое достоинство выше старых обид! За позитив! За «конечно, мы же столько пережили вместе»! Воины в белых доспехах вскидывали вверх хрустальные мечи.

И вновь дрожали стены под натиском орды в черных плащах, рогатых шлемах и кровавых латах.

– Сумасшедшая резня, – прокомментировал Никола, собирательный образ физических наук. – Не припомню такого со времен сексуальной революции.

– Даже не сравнивай, – неразборчиво, из-за сигары, проговорил Зигмунд. – Тогда все было куда перспективнее.

– Не понимаю я, – шепнул Никола.

– Опять что-нибудь про твою мать, – предположил Сальвадор.

Ближайшие образы захихикали.

– Заткнись, показушник, – огрызнулся Никола.

– Зато у меня есть друзья, – невозмутимо парировал Сальвадор.

– Беседы? – спросило Здравомыслие. – Вы что, не понимаете, насколько все это важно? Мы топчемся на месте. В последнее время наши обсуждения сводятся к констатации общеизвестных фактов. Мы уже установили, путем последовательных умозаключений, что наше дело плохо. А раз мы, наконец, это установили, нужно разработать план активного противодействия негативу.

– Верно! – воскликнул образ Философии. – Мы должны составить из наших размышлений прекрасную лестницу, по которой мы взойдем к решению проблемы.

– Зигмунд! – Здравомыслие постучало по кафедре равнобедренным треугольником. – Что смешного в восхождении по лестнице, хотелось бы мне узнать?

– Лучше не спрашивайте, – ответил за него улыбчивый Сальвадор. – Ты просто умора, Зигмунд.

– Куртизанка, – буркнул Никола.

– И это говорит мне образ, который придумывал небылицы, чтобы привлечь к себе внимание.

– Достаточно, – Здравомыслие поправило тетраэдры. Его высокий эллипс омрачился. – Сейчас мы все сосредоточимся на решении проблемы с негативом. А если кто-нибудь еще засмеется над большим револьвером или ручкой от зонтика, отправиться вниз.

Дисциплина в Ложе мгновенно подскочила.

– Так вот, – продолжило Здравомыслие, – многие из вас уже осведомлены, что Надежда мертва.

Кто-то негромко икнул.

– Это правда. Наши разведчики, наблюдающие за идеей Конца, подтвердили ее гибель.

Через секунду собрание вновь гомонило. Кто-то пытался выбраться из купола. Агенты позитивной страсти, светлоликие рыцари в аметистовых доспехах, оттаскивали их от дверей и отправляли на места.

– Тишина! – рявкнуло Здравомыслие. – Я не потерплю распространения упаднических настроений. Только не сейчас. Вышвырнуть их в кратер.

После этих репрессий, в Ложе снова установилась хрупкая тишина.

– Вы уверены, что она мертва? – спросил собирательный образ медицины, трепеща как осиновый лист. – Может быть, она просто задремала?

– Она не задремала, – Здравомыслие воспарило со своего места, поднявшись перед рядами избранных. – Она сдохла. Окончательно и бесповоротно.

– Тогда я не понимаю, что мы здесь делаем, – сказал на это прим медицины. – Мы что, движемся по инерции? Разве смерть Надежды не означает, что негатив уже победил?

– На наше счастье, нет, – ответило Здравомыслие, слабо улыбнувшись. – Есть ведь еще Любовь и Воля. Однако само событие говорит нам о том, что негатив обрел воистину угрожающую мощь. Баланс сильно сместился в его сторону. И неизвестно, связано ли это только с Девелом или появились новые обстоятельства, о которых нам неизвестно. Как бы то ни было, если мы ничего не предпримем, то скоро нам действительно нечего будет здесь делать.

– А где жертва? – спросил кто-то.

– Да! – всполошились остальные. – И где Альфа?

– Жертва потеряна, но Альфа сообщает, что делает все возможное для ее возвращения, – ответило Здравомыслие, проплывая перед галдящим собранием. – В данный момент, он находится в полисе Богов.

Ложа фыркнула.

– Я знаю, о чем вы думаете, но он клятвенно заверил меня, что не собирается прохлаждаться…

В кратере вдруг что-то оглушительно бабахнуло. Взметнулись глыбы и останки белых рыцарей. Территории позитива заволокло черными клубами. В прозрачный пол ударили зенитные очереди, оставляя линии закопчённых выбоин.

– Клянусь фантазией, – пробормотал Зигмунд, шаря по полу в поисках выпавшей изо рта сигары.

– Никола, Сальвадор, кто-нибудь, помогите ему, – сказало Здравомыслие. – Не хватало нам новых истерик.

– Что сейчас произошло? – прим физики нашел сигару, но ее тут же выхватил художник и льстиво передал Зигмунду. Тот вцепился в нее зубами. Никола не обратил на это внимания. Он смотрел на председателя.

– Эскалация, я полагаю, – ответила сущность. – Негативы притащили тяжелое оружие. Они могут себе это позволить.

– Они стреляли в нас, – привстал прим, не скрывая возбуждение. – Они целились в Ложу.

– Меня это не удивляет, – подчеркнуто нейтральным тоном, проговорило Здравомыслие. – Сегодня мы перераспределили все позитивные силы на основные механизмы Порядка. Чтобы обошлось без каннибализма, и третьей Мировой. Все остальное допустимо. Перед нами стоит перспектива долговременной осады, и мы должны быть уверены, что Негатив не захватит фундаментальные установки цивилизованности. Единственное, на что мы можем рассчитывать, это – жертва. Но когда она прибудет, неизвестно. Мы должны держаться. Вот единственный на сегодняшний момент…

– Погодите, погодите, – перебил Никола, поражаясь собственной наглости, – вы сделали это без нас?

– Что ты себе позволяешь? – встрял Сальвадор.

– Помолчи, я не с тобой разговариваю! Я хочу знать, уважаемый председатель, правильно ли я понял, что вы приняли решение о выводе гарнизонов из малых и средних механизмов Интеллектуального? Усилив, таким образом, передовые силы негатива?

– Это так, образ.

– Если вы решили принимать такие решения в обход мнения Ложи, то для чего мы здесь сегодня собрались?

– Я и есть Ложа, – невозмутимо проговорило Здравомыслие. – Я уверяю вас, что я дорожу мнением остальных, но иногда решения нужно принимать быстро, без вредных процессуальных моментов. А собрались мы здесь для того, чтобы установить, кто из вас, верных слуг позитива отправится на выполнение особой миссии.

Верные слуги позитива несколько напряглись. Агенты позитива демонстративно сложили руги на груди. Многие в куполе принялись озираться по сторонам, в поисках явных добровольцев. Образы медленно сползали со своих кресел.

– Собственно… – неуверенно произнес Никола. – А в чем собственно заключается инициатива? Что мы можем? Мы ведь теоретики, только и можем, что комментировать.

– Инициатива, конкретно, заключается в следующем, – с готовностью выступило Здравомыслие. – Первое: покинуть Интеллектуальный.

– Требую голосования! – взвизгнул кто-то. – С какой стати сущности вроде нас, должны уходить? Мы должны оставаться здесь и охранять веру в хорошее, доброе и вечное.

– Слизняк, – бросил Сальвадор. – Вам только что объяснили, что на обсуждения у нас нет времени. Отправим несколько примов и взвод позитива. Я верю, у них получиться.

– Мы не можем высвобождать позитив, – сказало на это Здравомыслие. Он нужен здесь. Полностью. Это не обсуждается. Дезертиров я не потерплю.

– Так что там нужно будет сделать после выхода из города? – напомнил Никола.

– Похвальная сосредоточенность, – кивнуло ему Здравомыслие. – Берите пример.

Сальвадор заскрежетал зубами к вящему удовольствию примера.

– Уже несколько лет на границе нашего Многомирья обитает нечто. Какая-то ужасающе инородная сущность, которую породила чуждая человечеству тварь. Возможно, с ней удастся поговорить и выяснить, знает ли она что-нибудь полезное. Возможно, ей известен эффективный способ противодействия Одиночеству. Смелые поборники Ложи отправятся навстречу этой опасности и попытаются добыть нужную нам информацию. Возможно, ценой своих воплощений! Восславим их самоотверженность!

Собрание было обескровлено этим прочувствованным брифингом. Кто-то плакал от отчаянья. Остальные изменяли свои статусы в социальных сетях на готические афоризмы.

– Мы так и не решили, кто пойдет, – раздался голос Сальвадора. – Давайте уже назначим добровольцев.

– Ну и стервец, – вполголоса процедил прим физики.

– Еще какой, – неожиданно поддержал Зигмунд. – Варвар это существо или нет, но я, пожалуй, лучше пойду разбираться с нервозами. Как всегда это делал.

– Друг, тебя по-прежнему невозможно понять, – отмахнулся Никола.

– Опять что-то про оголенные мечи, – досадливо произнес Сальвадор, вытягивая ноги под чужое кресло. – Лучше бы посоветовал как смыться отсюда, не привлекая внимания.

– Озабоченные кретины, – набычился прима-образ психологии.

– Эй, – обернулся к ним другой образ, – хватит пинать мое кресло. Если перестанете, получите конфету.

– Пошел ты, Беррес.

– Да. Тебя здесь вообще быть не должно. Ты ведь не веришь в интеллект.

– Вы идите, три дегенерата, – вспыхнул создатель бихевиоризма. – Я научил голубей играть в пинг-понг!

– Ух ты, – притворно изумился Зигмунд. – Этот проект наверняка изменил мышление всего человечества, пробудив в каждом индивиде веру в свои силы и разрешив его внутренние противоречия. Навсегда установив мир в хрупкой системе я, сверх-я и бессознательного. Играющие в пинг-понг голуби стали символом эпохи, с которой началось восхождение человечества к золотым пантеонам абсолютной вменяемости. Мы поражены, господин Скиннер.

Тот глядел на него, раскрыв рот. Потом побагровел как закат, и, с воплем «что ты сказал про мою мать?», бросился через спинку кресла. Его тигриный прыжок заметила большая часть собрания. А то, что происходило дальше, сопровождалось азартным гулом.

Здравомыслие недоброжелательно повело конусами.

Никола, мало сказать, был разгорячен. Но даже локоть на лице не смог полностью отвлечь его от изменившейся реакции публики. Собрание затихало.

– Кто за то, чтобы на помощь Многомирью отправилось наше блестящее трио? – снова спросило Здравомыслие.

И на этот раз «блестящее трио» тоже его услышало.

– Но это Беррес начал! – вскричал художник бледнея. – Клянусь, это все он!

– Это неправда, – простонал обвиняемый.

– Он истерик, – сказал Никола. – Что ж нам теперь, из-за его припадков страдать? То есть, я хотел сказать, что негоже нас определять на эту почетную миссию только потому, что мы прекрасно зарекомендовали себя перед собранием, отмутузив кого-то. Надо дать шанс другим показать себя. Например, тому же Берресу. Вы только скажите и он согласиться на все, что угодно. Правда же, приятель?

– А-а-а…

– Кроме того, его никто не любит, – поддакнул Сальвадор. – Он издевался над крысами или что-то типа того.

– Тишина! – гаркнуло Здравомыслие. – Агенты!

– Ай! – взвизгнул художник. – Больно же.

– Это удержит вас от организации новой драки, – сказало Здравомыслие. – С этого момента я объявляю в Интеллектуальном чрезвычайное положение. С сожалением вынужден признать, что пары Глупости начали проникать даже сюда. Мало того, что мы максимально персонифицировались, так еще и ведем себя так, словно на нас смотрит тупая, охочая до ювенального юмора, толпа.

– А че такое ювенальный? – спросил парень без интересов.

– Ювенальный, значит незрелый, парень без интересов. В данном случае, имеется в виду примитивность юмора.

– А. Понятно.

Собрание молчало. Величайший в Многомирье источник энергии был, одновременно, его проклятием. Циклопический реактор Глупости постоянно подтекал, из-за чего гибельная радиация отравляла и калечила множество идей и нарушала работу Интеллекта. Кроме того, негатив постоянно устраивал диверсии, из-за чего происходили спонтанные выбросы Глупости в атмосферу. Это порождало ужасных мутантов и давало ассоциативным образам Невежества небывалые силы.

– Обычные контрмеры уже не помогут, – мрачно предупредило Здравомыслие. Трапеция его поникла. – Концентрация паров такова, что ближайшие к реактору миры превратились в выжженные пустыни, обитель ужасных существ, вроде этого. И это не считая болот Безнадежности!

Парень без интересов сидел, безнадежно уставившись в экран мобильного телефона.

Собрание отчаянно вздохнуло.

– Да, – констатировало Здравомыслие. – Я не хотело вот так сообщать это. Информация была засекречена. Но теперь, когда агенты невежества уже проникли сюда, скрывать наше бедственное положение не имеет смысла. Вы можете прислушаться к себе и понять, насколько вы пропитались Глупостью.

Истощенная Эрудиция что-то еле слышно прошепелявила. Она была измучена «интересными фактами». Эти бесполезные «а знаете ли вы, что?», которые она поедала, забивали сущность, давая обманчивое чувство сытости, но не переваривались и выходили наружу. Почти нетронутыми. Ее пытались подкармливать нормальной литературой, но Эрудиция настолько ослабела, что не понимала, как питаться книгами. Только глотала очередные: «Индейцы Камоа в четырнадцатом веке умели вырезать аппендикс».

– Теперь вы видите, что мы отправляем вас не только потому, что вы всех достали, – сказало Здравомыслие безмолвствующим добровольцам.

– Так-то оно так, – вполголоса пробормотал Сальвадор, – но умирать-то все равно не хочется.

Тут Зигмунд, наконец, столкнул с себя стонущего прима, встал, с достоинством поправил пиджак, и приосанился.

– Авторитетная ложа, – проговорил он, стараясь артикулировать максимально внятно, – я должен проявить себя как ответственный товарищ, и признаться в следующем. Это я виноват в позорном инциденте с господином Берресом. Меня опять неправильно поняли и расценили мое саркастическое замечание как прямое и весьма примитивное оскорбление. Я не оправдываюсь, но хочу оправдать моих друзей. Они всего лишь старались разнять нас. Я согласен отправиться хоть к существу из инородного Многомирья, хоть к самому Одиночеству. Но прошу вас, авторитетная Ложа, не посылайте Николу и Сальвадора без справедливого голосования. У меня все.

Собрание молча глядело то на председателя, то на Зигмунда. Лица их окостенели. Казалось, что сейчас все ломанутся прочь, несмотря на позитивных рыцарей. Те, впрочем, тоже вжались в стены.

Здравомыслие глядело на Зигмунда, злобно играя геометрическими фигурами.

– Мать моя, фантазия, – прошептал художник. – Зиг, зачем?

– А мы-то считали, что необходимость миссии стала для всех очевидной, – сдавленно проговорил председатель. – Более того, мы надеялись, что угроза последним рубежам обороны, вызовет, если не патриотизм и отвагу, то, хотя бы, ненависть и желание отомстить. Что ж, ошибки нам не чужды. Ваша заключительная речь по поводу наших матерей, очень прочувствована, господин Зигмунд, и богата острыми эпитетами.

– А че такое эпитет?

– Выражение при слове, влияющие на его выразительность, парень без интересов.

– А. Понятно.

– Надеюсь, ваше отношение к родственникам собрания, не повлияет на выполнение миссии, – проговорило Здравомыслие. – Выдвигаетесь завтра… Нет! Сегодня. Через два часа, вы уже должны стоять с вещами у ворот. Ясно?! Все остальные, будьте позитивны.

– Клянусь фантазией, если б я знал, что все так обернется, не вылез бы утром из постели.

Сальвадор тащился последним. Он волок свой рюкзак за лямку, бросая тоскливые взгляды на врата Интеллектуального. Город оставались позади, вызывая все более ностальгические и скорбные чувства.

– Давайте передохнем, – предложил художник, рефлекторно приседая на условный стул. – Ах, совсем забыл, что здесь даже присесть негде. Потому что это дорога. Дорога прочь от наших теплых кроваток.

Зигмунд шел вторым. Он помалкивал. С того самого момента как их торжественно изгнали, он не проронил ни слова. Не то чтобы его сильно тяготило чувство вины, скорее он снова погрузился в сумрачный гений своих теорий.

– У дороги две полосы, – продолжал тем временем Сальвадор. – Одна идет туда, друга оттуда. Что произойдет, если мы встанем на полосу ведущую туда, но пойдем оттуда? Нас разорвет на куски? Или мы сгинем в парадоксе фундаментального противоречия?

Никола вздохнул. Он шел первым, хотя его ноша была тяжелее, чем у остальных. Когда, при слове «физика», о тебе вспоминает девяносто процентов людей, невольно начинают преследовать навязчивые стереотипы. Вроде обязательных приборов тесно связанных с электричеством. Они всегда должны быть под рукой. Большинство не знает, как они работают и для чего нужны, но их значимость всем понятна. Бьющие отовсюду молнии – это и есть физика.

– Ничего не произойдет, – мрачно ответил он. – И ты это знаешь.

Взять ту же психологию. Она связана скорее с порнографическими шутками и университетским дипломом. Зигмунд нес целый тюк за спиной. Дипломов сорок-пятьдесят. Он мог спокойно избавиться от них в любой момент, если б захотел. Психолог – это больше степень эмоциональной раскованности, чем статус. Когда человек настолько раскрепощён, что готов спать на чужом грязном белье.

– Однако, никто раньше не пытался этого сделать, – претенциозно вымолвил Сальвадор. – Мы просто знаем, что ничего не произойдет. Но хватит ли у нас смелости проверить это?

Говорят, гениальность оправдывает любую эксцентричность. Художник, это всегда обезьянничающий тип, готовый нарисовать шарж на любую часть мироздания. Желательно не проходящий цензуру. Либо затворник, великий в своем отчуждении. С чертежами ошеломляющих изобретений, которыми он готов подтереться. Потому что они давно устарели в его собственной истории, на сотни лет обогнавшей историю людей запертых снаружи его логова. Ему достаточно носить странную одежду, странную прическу, странные отметины и проявлять интерес к ровным поверхностям. Конечно, рюкзак наполненный фруктовыми леденцами, тоже допустим.

– Делай что хочешь.

Но вы когда-нибудь решались представить изобретателя вакуумных бомб с надувным молотком в руках? Из тех, которые издают забавный звук при ударе. Что-то вроде «понк!». Сама мысль о том, что кто-то может бегать вокруг прототипа вакуумной бомбы с игуаной на голове, – нервирует.

– О, и вовсе не с твоего позволения!

Ну, разумеется! Ведь от меня всего-то и ждут: мгновенного открытия принципа телепортации. Это совсем не то же самое, что нарисовать слона с восемью коленными чашечками.

– Смотри, я иду по противоположной стороне!

Ну, или хотя бы бьющих отовсюду молний.

– У меня появилось какое-то странное ощущение. Подожди-подожди… Оно крепнет. Я чувствую, как законы Многомирья восстают против меня. Тут какие-то протоны говорят мне, что я веду себя безответственно! Никола, немедленно объясни им, как сильно они ошибаются. Я хочу, что бы они знали, что препятствуют отваге и свободолюбию. Вся твоя хваленая физика – фашиствующая организация мелких завистливых частиц!

Конечно, все это смахивает на обыкновенное брюзжание. Однако обидно, когда физику ценят только за истории про людей, вросших в корабельные палубы. За несуществующие пушки стреляющие электричеством. И микроволновки. За зрелищность и доступность. Совершенно игнорируя те потрясающие открытия, что обходятся без открытий порталов в другие измерения.

– Ты можешь не кривляться хотя бы минуту? – беззлобно спросил Никола.

– А что же мне делать? – Сальвадор стоял на четвереньках у края Пути и глядел вниз. – Как оказалось, путешествовать – это невыносимо однообразное занятие. Мы идем уже десять минут, и до сих пор ни с кем не подрались.

Он сплюнул.

Эстетически безупречный плевок полетел вниз, в густые облака ванильного цвета. Те брезгливо расступились, образуя глубокую воронку, которая уходила куда-то очень глубоко. Из нее вырвался, со свистом, холодный ветер.

– Оп! – вздрогнул Сальвадор.

– Что? – не удержался Никола.

– Капля, – пробормотал художник, вытирая глаз. – Капля попала. До чего точно. Кажется, дождь собирается.

– Так тебе и надо.

Тем временем, действительно начался дождь. Он хлынул снизу, шумно гуляя по обратной стороне Дороги. Послышались трескучие раскаты грома. Прим изобразительного искусства подставил руку тяжелым ароматным каплям. Они разбивались, прыгая на рукав серебряными капитошками.

– Я уже говорил, что посылать нас без помощи позитива, это три четверти самоубийства?

– Только три четверти? – удивился физик. – По-моему у нас есть надежда только на то, что мы покажемся негативу оскорбительной добычей, и он пройдет мимо, мучить кого-нибудь другого.

– Как раз на это я поставил все фишки, – поделился Сальвадор, вытирая руку платочком. – Хотелось бы, конечно, более приличных шансов, когда закладываешь шею, но…

– Слушай, я понимаю, тебе страшно.

– Нет!

– Но если мы и дальше будем тянуть время, Ложа просто пошлет кого-нибудь с длинной острой палкой, чтобы он отогнал нас во внешние миры.

– А если мы отберем у этого «кого-то» палку? Сам подумай, мы уже будем в выигрыше!

– Брось, – веско сказал Никола, поправляя рюкзак движением плеч. – Мы с Зиги пойдем дальше. Как только соберешься с духом, догони нас.

– Что ты несешь? – воскликнул Сальвадор, последний раз оглядываясь на врата. – Разделяться? Сейчас? Я пойду первым!

– Как хочешь.

Дождь вскоре перестал. Высохшие облака легко разгонял ветер. Они стали податливыми, словно пыль. Поднимались стеною слева, оставляя чистое небо по правую сторону. Там мирно летали белые парапланы и клинья молчаливых птиц.

Удивительная конечность на несколько секунд прорезала спешащие облака. Она напоминала львиную лапу из цветного стекла и сверкающих узоров. Ломающийся рев, звонкий, словно хрустальная катастрофа, наполнил пространство, поднимаясь снизу и уходя в облачный гребень.

– Вы тоже это видели? – восхищенно захлопал Сальвадор. – Каков темперамент, а?

– Что это было? – даже Зигмунд вышел из транса, осторожно наклонившись над краем дороги.

– Похоже на оригинальную сущность, – предположил Никола. – О, вон еще одна!

Нечто из резных гранитных плит, показало горб, тяжело ухнувший в неведомое. «Вуом-ом-ом», – сообщило оно, перед тем как исчезнуть. Через минуту оно появилось снова, и рыцари Мышления смогли разглядеть тысячи рукописных символов, покрывающих камень.

– Оригинальный образ письменности, – закричал Сальвадор, прыгая на месте. – Вот это да!

– А вон там образ мебели! – указал Зигмунд.

Из облаков вынырнула большая табуретка. Она летела, медленно переворачиваясь в воздухе.

– М-да, – сдержанно произнес Сальвадор. – Удивительно, правда? Вся мебель в мире, это просто разные варианты табуретки. Вы только поглядите, в ней есть все, что нужно. Четыре ножки, ровная фанерка и надежная фурнитура.

Трио еще немного помолчало.

– Надеюсь, они желают нам удачи, – произнес Никола. – По-своему.

– Нам не нужна удача, – пренебрежительно хмыкнул художник. – Мы звезды! В нас заключена бездна символизма.

– А знаешь, ты прав, – помедлив, согласился Зигмунд. – Нам нужно отнестись к этому походу проще. Думаю, мы могли вести себя более расслаблено и…

– Ладно, ребята, постояли на дорожку и хватит!

Позитивный агент в белых доспехах сжимал в руках длинную палку. Острую, разумеется.

– Я же говорил, – вздохнул Никола.

– Давайте, давайте, проваливайте спасать Многомирье, или что у вас там на уме, – настойчиво говорил позитивный воин.

– Да как ты смеешь… – начал было Сальвадор, но его тут же ткнули палкой в бок.

– Не усложняйте ситуацию, – талдычил агент. – Я получил четкие инструкции от Ложи. Цитирую: «Вытолкать этих трусов за пределы Интеллектуального». У меня своя работа, у вас – своя, джентльмены. Ничего личного, но вам нужно немедленно продолжать движение. В ту сторону, – уточнил он, указывая палкой в необозримую даль.

– Ай! Хамло!

– Ладно-ладно, мы уже уходим.

– Какая прекрасная палка. Скажите, о чем вы думаете, когда берете ее в руки…

Глава 8

Архи-кот величественно шагал по оживленной дороге, игнорируя суетящуюся под ногами языческую шушеру. Его пытались проклинать, насылали казни, объявляли епитимьи и сулили кары прижизненные. Пушистый бог сохранял спокойствие достойное короля. Альфа потешался над культами, которые рождались вокруг мохнатых лап. Которианство стремительно набирало бороты. Из нескольких оборванцев нео-религия разрослась в бойкое движение, проповедующее трехцветный стиль одежды, усы и откашливание шерсти. С ним пытался конкурировать Котолицизм, но быстро распался из-за внутренних противоречий.

Пока Архи-кот останавливался, чтобы потереться скулой об очередную базилику или купол, они собирались вокруг него и пели о том, как первый человек возник из первого комка шерсти, который великодушно отрыгнул усатый прародитель.

– Как это неудобно, – сетовала Котожрица. – Он ведь может их затоптать. Эй! Вы! А ну прочь из-под лап! Уходите, это не имеет никакого смысла! Он не будет говорить с вами!

– И попытался тогда голос всего плохого отвратить нас от света! – тут же взвыли внизу. – Но мы сказали – нет! Что мы сказали? Нет! Еще раз, что мы сказали? Нет!

– А ты говорила, что твоя вера непопулярна, – сказал Альфа, внимательно наблюдая за тем, что происходило внизу.

– Нет никакой веры, – возразила Котожрица. – Есть состояние души. Мне нравятся пушистые боги. Я следую за ними потому что того требует моя натура. У нас нет подробных мануалов вроде золотых дощечек с надписями. Я не пытаюсь доказать всем, что они лучше остальных объектов поклонения. Я просто люблю их и не требую ничего взамен. Они сами приходят ко мне. А эти бродяги внизу пытаются торговать любовью с лотка. Они за четырнадцать минут придумали сто сорок две заповеди и четыре тома подробных инструкций по обращению с комками шерсти. Обещают другим то, чего мой кот выполнить не в состоянии. Он не умеет лечить вросшие ногти, и у него нет знакомых девственниц. Видишь? Они продают линялые волосины с ног моего сладкохвостика! Эй! Я тебе покажу ножницы! Я тебе такие ножницы дам, до края земли добежишь!

– Не понимаю я этого, – Альфа беспокойно пошевелился, мечтая о Тельце. – Неужели кто-то всерьез может верить в большого кота? Коты ведь засранцы.

– Я пропущу это мимо ушей, – жрица строго поглядела на него. – Понимаешь, многие здравомыслящие люди именно так и рассуждают. Как, дескать, так получается, что люди верят в очевидно нелепые вещи, навроде физики и геометрии. В дурацкий закон сохранения энергии. Тут важно понять, что человек верит не в объект, а в систему. На саму математику и ее плоды, ему наплевать. Он просто знает, что его жизнь упорядочена вычитанием и сложением дробей, извлечением квадратного корня и логарифмами. Я хочу сказать, что нет ничего плохого в попытке наполнить свою жизнь смыслом. Верить, что где-то там, наверху, за тобой наблюдает вселюбящий интеграл. Никто не запрещает тебе перекладывать ответственность за свои поступки на точные науки. Конечно, гораздо легче выучить теорему Виета, чем вобрать в себя неограниченную мудрость библейского многословия. Это нормально, многие люди рождаются бесхребетными телятами, которых легко увлечь уравнениями с тремя неизвестными. Плохо, когда кто-то на этом откровенно наживается, лицемерно прикрываясь научностью, фактами и обширной доказательной базой. Наслаждаются своей медициной, машиностроением, компьютеризацией и архитектурой. Фу.