Текст книги "Ничего кроме правды"

Автор книги: Дитер Болен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Он уверял меня, что ни с одним из его пациентов такое не происходило дважды. Скромно, как мне и свойственно, я отказался от предложения занести этот случай в книгу рекордов Гиннеса.

Мне больше негде жить в Берлине

1991. Столица утомила меня. Ни одной нормальной булочки с маком, от которой мне хотелось бы откусить. Ни одно яблоко не казалось вкусным. Может, это просто была тоска по Гамбургу. И разлука с моими детьми, и шум, и вонь этого огромного города – всё это довело меня до болезни.

Голова кружилась и болела, всё начиналось, когда я утром просыпался. И длилось до тех пор, пока мои глаза не закрывались вечером. Когда я пытался сконцентрироваться на какой–нибудь вещи, всё ускользало, как кадр на экране телевизора.

Я вновь попал в клинику, и доктора были почти разочарованы, когда несмотря на все компьютерные томограммы почти ничего не нашли в моём черепе. Я думаю, они искали только для того, чтобы предотвратить возможные недоразумения, но нашли там только здоровый головной мозг.

Я внушил себе, что станет лучше, если мы вернёмся в Гамбург. «Поехали, Надя, – решил я – давай переедем». Лучше никаких налоговых льгот, зато свежая голова.

Мы купили маленькую симпатичную белую виллу на Квикборн – Гайде, наискосок от виллы, на которой живёт Майк Крюгер со своим длинным носом, которым пашет землю в саду, когда снова суёт этот нюхательный орган не в своё дело. Здесь был лес, здесь были грибы, здесь поблизости жили мои дети.

Мы переехали, и мои боли и головокружения как ветром сдуло, зато нас теперь постоянно обворовывали. В первый раз воры забрали джентльменский набор: телевизор, видео, CD-плейер. После проделанной работы они ещё и сделали себе в кухне коктейль, пока мы с Наддель спали наверху.

В другой раз они украли Мерседес S-класса и все мои золотые пластинки, может, они думали, что те и впрямь из настоящего золота. По принципу: на лимоннице растут лимоны.

Полицейские привели меня на «место убийства» в километре от дома: намереваясь переплавить золото, преступники попытались выковырять пластинки из рамок, когда заметили, что это всего лишь латунь и жесть. Целое поле вандализма, мне высказывали сочувствие. Вот что меня особенно задело: среди жертв была моя первая золотая пластинка с Рики Кингом и редкие экземпляры из южной Африки и Израиля, куда нельзя позвонить и сказать: «Эй, вышлите мне новую!» Это был и впрямь трагический момент.

«Никаких проблем! Само собой разумеется," – ответил мне страховой агент – «для этого мы и существуем!» Мне выписали чек, и я купил себе новый Мерседес S-класса. Не прошло и четырёх недель, мы снова были обворованы. На этот раз тип из страховой компании говорил по–другому: «Господин Болен, Вы должны быть повнимательней!»

Пострадал пятисотый спортивный Мерседес, в машину для защиты от угона было встроено блокирующее устройство, но это не спасло. Потому что от бешенства, что машина не двигалась с места, грабители нанесли ей более сотни ножевых ударов, дыры зияли везде: в обивке, в шинах, в капоте.

Вместо прежнего «для этого мы и работаем» мне прислали письмо следующего содержания: «Мы солидное общество, мы вынуждены отказаться от того, чтобы обслуживать Вас в дальнейшем».

Так и получилось, что всего через год нам с Наддель пришлось снова искать жильё, чтобы нас согласилась обслуживать какая–нибудь страховая компания.

Моя вилла Розенгартен

Оскар Лафонтен говорит всегда: «У меня сердце слева», у Петера Гаувейлера оно справа, а моё сердце находится в пруду с карпами. Да, если где–то и есть уголок, в котором я счастлив, то только там, глядя на белые лилии, гортензии и волшебные клёны по берегам озерца. С кувшинками, красными и белыми, на воде. И карпы, которые стоят целое состояние, и которых вечно пожирают серые цапли. Ох уж эта послевоенная программа по разведению цапель! Один хороший обед обходится им в 1000 евро. Да, здесь отдыхает моя душа.

В поисках нового прибежища для нас с Наддель в разделе «недвижимость» газеты «Welt am Sonntag» («Мир в воскресенье») под заголовком «Объект недели» я натолкнулся на следующее объявление: «Столетняя загородная вилла, известна благодаря сериалу «Die Guldenburger», может быть использована под резиденцию посла, 13 000 квадратных метров сад, похожий на парк».

Я договорился о просмотре, но только для того, чтобы утвердиться в своей уверенности, что всё это мне не подходит: слишком экстравагантно, слишком громоздко.

Хозяин дома, довольно грубый тип, разменявший шестой десяток, заработавший своё состояние, занимаясь бизнесом с какими–то арабами в пустыне. Он пригласил нас с Наддель в просторный холл, выложенный чёрными и белыми мраморными плитками в шахматном порядке. После этого мы осмотрели 25 комнат, увидели пару каминов, а потом зашли в зимний сад, хозяин открыл дверь и вытолкал нас на огромную террасу с видом на сад. Было начало лета. Я распахнул глаза и был поражён: «Как – вопрошал я безмолвно – это и есть участок?»

Такой большой холмистый сад с прекрасными растениями, простиравшийся до горизонта, ничего подобного я ещё не видел. Двадцатипятиметровые кипарисы, десятиметровые тисы и шестидесятилетние гинкго. Всё в японском стиле. Внизу поблёскивал на солнце уже упомянутый пруд, над которым выгибался мостик из красного дерева в азиатском стиле. За ним я высмотрел обсаженный бамбуком чайный домик. И везде пахло азалиями и рододендронами.

Я бродил туда–сюда. Мы посмотрели уже сотню домов, и только теперь я понял: это то, что надо.

«Это солидная сумма, которую вы хотите получить. Мы лучше ещё подумаем!» – я хотел начать торговаться, как вдруг Наддель, милая растяпа, простодушно выкрикнула: «Этот дом, Дитер, или никакой другой, я хочу этот!» Эта фраза, я уверен, стоила мне полумиллиона марок. Потому что хозяин тоже был неглуп, он не уступил мне ни пфеннига.

На такую же сумму, в которую мне обошёлся дом, пришлось его отремонтировать. Вода до сих пор подавалась из свинцовых труб. Теплоизоляция была так плоха, что мне едва не пришлось пустить весь сад на дрова. Зато мебель досталась практически за бесценок. Наддель ничего не делала, она не купила ни одного стула, ни одной рамы для наших двадцати пяти комнат.

Её нисколько не трогало, если я просил: «Почему бы тебе не украсить наш дом? Ты же знаешь, мне это навится. Почему бы тебе не купить несколько диванных подушек? Ты не можешь обставить хоть одну комнату?» Ей было плевать на мою мечту, чтобы подруга набрасывалась на меня: «Слушай, я купила маленькую жестяночку. Я видела что–то замечательное для спальни. А не купить ли нам несколько новых полотенец?» Вместо этого она сидела день–деньской, удобно устроившись на нашем единственном диване. Пила шампанское и смотрела телевизор. Больше всего ей нравились новые теле–шоу с Гансом Мейзером и Илоной Кристен, главной достопримечательностью таких шоу являются драки и такие темы, как: «Мой приятель не моется уже 6 недель. Помогите, что мне делать?»

«Знаешь, что – напирал я – давай, куплю в супермаркете пару кроваток-Джаффа, и будем на них сидеть!»

А она: «Да, раз уж ты хочешь». Она не давала себя вовлечь. Притом сейчас я вовсе не уверен, что она не считала «Джаффу» каким–нибудь итальянским дизайнером, и эта идея не вызывала у неё восторга. В конце концов я решил наплевать на отсутствие страсти к домоводству у Наддель. Я сам решил вопрос с мебелью и попросил декоратора: «Повесь занавески и придай этой забегаловке жилой вид».

Я скупил также пустоши и поля по обеим сторонам от дома и стал владельцем 100 000 квадратных метров земли, чувствовал себя как Джон Картрайд на своём ранчо. Я раздобыл лошадей и трактор, музейный экспонат 1950 года выпуска. Я обожал его за то, что спереди на капоте у него красовались проржавевшие буквы «ДБ», хотя это были всего лишь инициалы производителя, Девида Брауна, я счёл это хорошим предзнаменованием. Я сидел на этом трескучем вонючем пожирателе дизельного топлива и сеял траву. А Наддель, как Маленькая Джой, бегала вокруг в одной лишь клетчатой рубашке и резиновых сапогах. Мы пропадали часами в конюшне, пропахли насквозь сеном и лошадиной мочой. О, счастливые дни! Четыре гениальных года, наверное, самых прекрасных и самых счастливых в нашей с Наддель жизни.

Адьё, Бонанца!

1994. Моя фермерская жизнь подошла к концу, когда я надыбал как–то в выходной день пару огромных шин от грузовика, чтобы положить их друг на друга и привязать цепью к трактору. Наверху сидели мои дети и летали на покрышках, как резиновые инопланетяне. Мы выясняли, сколько всего можно проделать с помощью трактора. Дети это дети, они хотят всё попробовать, всё больше и больше: «О, папа, сделай так, о, папа, сделай по–другому!» Мы всей армадой ехали под откос, оказывались в канаве, а когда пересекали улицу, прихватывали с собой парочку полосатых столбов. Это детям нравилось больше всего. Но горожане не знают, как опасна и непредсказуема езда на тракторе. На каждой колдобине резиновое НЛО подскакивало, а мальчишки кричали восторженно «Йу–у–ху!» и «Быстрее, быстрее!». Я прибавлял газу. Вдруг загремело: бумм! бумм! и я заметил, что Мерилин, моя младшая, родившаяся вскоре после моего расставания с Эрикой, и сидевшая теперь позади меня на тракторе, громко визжит: «Остановись, папа, остановись!» Марвин провалился в дыру и его чуть не стёрло в порошок центнером резины.

Я задрожал от страха. И в то же время безмерно разозлился на себя и на свою глупость и спросил себя: зачем такому недотёпе как ты, дерьмовый трактор? Болен и трактор, эти два понятия несовместимы. Я знал себя: несколько раз ты так поиграешь. Но рано или поздно, когда–нибудь это должно случиться. Там, где Дитер Болен, там рано или поздно побеждает разум.

Я свернул эти тракторные прогулки. И после того, как покатал на нём по моим владениям Верону, продал его соседу за три сотни яиц.

Тётушка ложь

С Наддель я 365 дней в году праздновал пасху. Не в том смысле, что мы радостно бегали по дому и искали шоколадные яйца, у меня и без того было полно сюрпризов с её тайниками. В комоде ли, за топкой или за постоянно открытыми двустворчатыми дверьми – везде стояли пустые бутылки из под шампанского её любимой марки, «Фрайксент». Самым урожайным на пустые бутылки местом были маслично–жёлтые шёлковые портьеры в нашей спальне, спускавшиеся до полу и прятавшие за собой невероятно много пустых бутылок. Дизайнер, создававший такие драпировки, должно быть, сам любил заложить за воротник.

Я хотел знать: «Наддель, что за ерунда?», но она отделывалась кратким: «Это же нормально, мужчины выпивают по 4 бутылки пива в день, почему бы мне не выпить бутылочку шампанского?»

Но я всё чаще замечал, что она ведёт себя не совсем нормально. После теле–шоу Дитера Томаса Хека, на которое Наддель сопровождала меня, подошла моя талеассистентка Анжелика и сказала: «Знаешь, Дитер, мне пришлось только что заплатить за тебя в баре за 19 бутылок шампанского со льдом». А я отвечал: «У тебя с головой не в порядке, зачем мне 19 бутылок шампанского?», потом оглядывался на Наддель, а она только быстро вертела головой: «Не, это не я!» Внешне по ней ничего было не заметно. У неё особые гены, она перепила бы и самого Гаральда Юнке, и при этом не качалась бы, и язык её бы не заплетался.

«Ты сегодня уже что–то пила?» – интересовался я по утрам, когда она входила на кухню, распространяя запах алкоголя. А она говорила: «С чего ты взял?». Я направлялся в кладовую, где за консервами с сербским бобовым супом, пачками «Мираколи» и вишней пенилась в стакане капля шампанского. Я спрашивал: «Что это?», а Наддель отвечала: «Он уже старый, всегда там стоял». Причём я за всю свою жизнь с ней не видел бокала, в котором не сверкала бы маленькая капля.

Как–то раз зимой она вышла утром из душа и побежала к бензозаправке (у Нади не было водительских прав). Пятнадцать минут спустя она вернулась и выглядела как ёж, потому что её пряди смёрзлись и преврвтились в зубцы. Я спросил: «Что тебе нужно было на заправке?», а она сказала: «Я выходила, чтобы купить газету».

У меня возникало неопределённое чувство, что это неправда, я выходил на улицу. Внутренний голос подсказывал мне: Погляди–ка под тем вечнозелёным тисом у террасы! Там в снегу стояли две бутылки «шампуня».

Я просёк, что она, совершая покупки в «Эдеке» сперва платила за нормальные продукты, а потом отдельно за алкоголь, чтобы он не фигурировал на чеке.

Я пытался договориться по–хорошему: «Наддель, почему ты это делаешь?» Я пробовал по ласковому: «Надя, я боюсь за тебя!» Я предложил ей 100 000 марок: «Вот! Возьми!», но она отвечала только: «Нет, Дитер, в этом нет ничего плохого, если я немножко выпью! Не валяй дурака».

Сегодня–то я понимаю, что нельзя помочь человеку, если он сам этого не хочет. Наддель не хотела. Думаю, она не считала пьянство своей проблемой. А если кто сам не решит изменить что–то, ему ничто не поможет, даже если его половинка будет сидеть рядом 24 часа в сутки и уговаривать. Я не мог находиться круглосуточно подле Наддель, чтобы ограждать её от всяких глупостей. С другой стороны её скрытность и постоянные игры в прятки отравляли наши взаимоотношения.

«Слушайте, фрау Фарраг, мы же должны что–то делать!» – позвонил я её матери. Мне верилось, что она перейдёт на мою сторону, когда узнает о постоянной жажде доченьки. Она бы сумела справиться с девчонкой. Как бы не так! У Нади мамочкины гены!

«Ну, я не знаю – говорила она, надув щёки и выпустив с шумом воздух, – Надя взрослая. И я, собственно, не хочу вмешиваться». Её бы куда больше взволновало, если бы я рассказал, что в Тасмании тапиры находятся под угрозой уничтожения, и ей нужно отправляться спасать их.

11 ГЛАВА

Boys, Boys, Boys или двойная Сабриночка

Я не могу объяснить это. С женщинами по имени Сабрина я схожусь на удивление легко. У них я пользуюсь бешеной популярностью. Эта любовь ко мне у них в генах.

Возьмём, к примеру, итальянку Сабрину. Мега секс–символ, со своим хитом 1987 года «Boys, Boys, Boys». В клипе, снятом на песню, она трясла своими сиськами как морж, так что вода в бассейне волновалась. Как–то раз ко мне зашёл Томас Штейн из BMG-Ariola и сказал: «Слушай, мы тут думали, не спеться ли нам с этой Сабриной», что означало: они собирались подписать с дамочкой эксклюзивный контракт. За три года девушка получила бы 900 000 марок.

Мне было поручено встретить Сабрину в аэропорту Гамбурга и основательно проверить её. Она ворвалась в мой офис – все серебряные побрякушки сбились налево, одета столь экстремально, что я подумал: «Господи, что же происходит?»

Мы отправились в «Il Gardino» на Ульменштрассе. К сожалению, её тупой менеджер вечно торчал с нами за столом. Потом она сказала: «Мне нужно в туалет!», а я: «О'кей, тогда я тоже схожу!», и мы оставили менеджера наедине с его тунцовой пиццей. Перед «уголком философии» я её и сцапал, при этом подметив: «А в этом что–то есть!» Двадцать минут спустя мы вновь сидели за столом.

Поздно вечером мы совершили ещё одну поездку – в отель «Интерконти». Тогда–то всё и стало принимать подозрительные формы. У Сабрины был плюшевый мишка, которого она всегда возила с собой, и который стоял теперь на ночном столике в её номере. Едва мы вошли в номер, как она, будто маленькая девочка, бросилась к игрушке. Она его обнимала, прижимала к сердцу, гладила. А я всё время думал только: «Алло! Я ведь тоже здесь!» Мне пришлось потратить полтора часа, прежде чем удалось занять место мишки. В конце концов она пригласила меня: «Поехали ко мне в Геную!»

Она забрала меня из аэропорта на такси. «Bello? Caro?» – щебетала она. «На обратном пути мы возьмём «Феррари»?» То, что звучало как просьба, было в действительности приказом. BMW‑3, который я арендовал, показался ей чересчур убогим, чтобы раскатывать на нём.

Из окон её дома, что лежал на взгорье, открывался просто невероятный вид на гавань. Светило солнце. Несколько милых лодочек маячило на горизонте. Сперва состоялась экскурсия по квартире. Сабриночка очень гордилась внутренним убранством своего жилища. Мне оно показалось безвкусным: слишком мрачно, тёмная мебель, тёмные гардины, совсем не похоже на дом у моря. В конце концов мы устроились на балконе. Я смотрел поверх бегоний–хреноний и наслаждался прекрасной панорамой.

Оказалось, что Сабрина обожала, когда её оскорбляли во время секса. Сильнее всего её возбуждали фразы типа: «Огого! Ну погоди, грязная шлюха! Щас я тебе вмажу!» После первого перепихона на балконе мой словарный запас издох. Если бы Сабрина владела немецким, всё бы было нормально, но мне приходилось вмазывать по–английски. Я тайком позвонил Энди и пожаловался: «Слушай, вы отправили меня сюда, мне нужно заключить эту сделку… Мне сейчас же нужны новые ругательства на английском… пришлите по факсу… или скажите по телефону.» Я немедленно получил три страницы, исписанные мелким почерком.

Я вернулся в гостиную, где стоял телевизор с огромным экраном; Сабрина вставила одну за другой кассеты в видеомагнитофон. Мы смотрели записи каких–то старых выступлений, где она в 823 раз пела «Boys, Boys, Boys». Сабрина в Англии, Сабрина в южной Греции, Сабрина в горах среди елей, мягко говоря, в каждой дырке затычка. А так как она пела одну и ту же песню, я думал, у меня мозг лопнет. И вся обслуга вокруг неё, общим количеством 7 штук, начиная от горничных и шофёра и заканчивая менеджерами всё время орали: «Круто ты двигаешься! Круто ты поёшь!» Круто то. Круто это.

Таковы уж эти итальянцы: нам всем пришлось топать в церковь, потому что Сабрине непременно захотелось пойти помолиться. Она поставила огромную белую свечу, потом мы снова поехали домой и смотрели на Геную с балкона. Как то между двумя выходами на балкон она заявила, что спит с самым важным человеком в мире музыки. А ещё, будто бы кроме него она спит с самым важным человеком Италии. С таким, влиятельным. А я только думал: «Хм! Хм! Надеюсь, она не перепутает, кто из них кто».

На другой день мы с Сабриной пошли в студию, я поставил демо–запись и дал ей в руки текст, чтобы она спела. Наш с Луисом лозунг: «Ради песни можно разбиться в лепёшку!», но Сабрина ничего такого не хотела. К тому же её свита клакеров бесконечно трендела: «О, Сабрина, это классно, о, Сабрина, твой голос великолепен!». Может, они хотели сказать: великолепно фальшивишь.

Мне действительно нелегко было принять решение. Я боролся с собой. На третий день своего пребывания там я позвонил в BMG и сказал: «На вашем месте я бы не стал заключать с ней контракт».

Бум! Бум! Борис! – Сабрина!

С Сабриной Зельтур мы встретились в декабре 2001 в подвале гамбургского «Vier Jahreszeiten» («4 времени года»), куда журнал «Гала» 2 раза в год приглашает видных людей на вручение дурацких кубков. Она подослала своего менеджера, потому что очень хотела со мной познакомиться.

«Да, – объяснил он – там у стены сидит Сабрина, она заняла тебе место.»

Я пошёл в указанном направлении, уселся возле неё, стараясь быть милым и галантным: «Очаровательное знакомство!»

А она ответила: «Дитер, знаешь, ты нам очень симпатичен, мне и Мозесу П. Потому что ты один из тех, кто всегда говорит правду.»

Она была исключительно мила и сексуальна и по–настоящему понравилась мне. Мы поболтали немного о том и об этом. И в то же время она самым таинственным образом не менее трёх раз успела сбегать в туалет со своей подругой Джаззи из «Tic Tac Toe». Я не верю, что мочевой пузырь может так часто требовать к себе внимания. Она же больше времени торчала в туалете, чем на стуле. Мне тоже приспичило, к тому же я чертовски любопытен. Мы и встретились перед «уголком философии». Одного взгляда, одного слова, одного прикосновения было достаточно, чтобы мы принялись тискать друг друга. Мы даже не потрудились спрятаться среди пальто в гардеробе, хотя в любую секунду мог появиться какой–нибудь дотошный репортёр. Так мы и простояли не меньше пяти минут.

Мы вернулись на вечеринку, и Сабрина мне сказала: «Пошли, давай свалим отсюда! Эти, из «Галы», заплатили мне 7000 марок за то, чтобы я приехала. И ещё я получила номер в отеле и шофёра. Но здесь помереть со скуки можно». Был обычный понедельник, а значит, не так уж много мест, где можно поразвлечься. А она всё спрашивала: «Ну, чем ещё можно заняться?»

Я вместо ответа спросил: «А чего тебе хочется?»

А она: «Чего–нибудь безумного».

Я предложил: «Есть ещё «Dollhouse», мужской и женский стриптиз. Тебе нравится такое?»

Идея ей показалась стоящей: «Да, давай отправимся туда.

Я встал, чтобы забрать весь свои шмотки, чему Сабрина удивилась и спросила с упрёком: «У тебя что, нет никого, кто таскал бы твои тряпки?» Я в ответ заметил: «Нет, у меня обе руки в порядке, так что я и сам могу это сделать». Она послала за пальто своего менеджера. Я сказал: «Ладно, я тоже заберу куртку».

Мужик принёс пальто Сабрины, и я сказал: «Ну, поехали на моей машине, я довезу тебя до «Dollhouse». И вновь она была в шоке: «Что ты за человек, если сам водишь машину? Может, у тебя ещё и водителя нет?»

Я отдал свой Феррари Маттиасу, моему приятелю, он должен был ехать следом, а сам сел к Сабрине. До Реппербана мы доехали минут за 20. В машине воняло, как в притоне курильщиков гашиша. Шофёр едва мог видеть дорогу сквозь клубы дыма.

В «Dollhouse» мы уселись в углу справа, откуда раздавали указания стриптизёрам обеих полов; Сабрина засовывала им всем деньги в набедренные повязки. Каждый раз, когда летела на пол одна из деталей одежды, Сабрина демонстративно хваталась за голову, будто никогда раньше не видела ничего подобного. И потом смотрела всё внимательней. Это при том, что «Dollhouse» ещё более благопристойное заведение, чем его собратья на Майорке – там чаще всего мелькают голые попки. Но Сабрина выглядела невероятно прелестно в своей наигранной робости. Бемби – ничто по сравнению с ней.

Где–то в два мы решили отправиться к ней в отель «Hyat» на Мёнкебергштрассе. И чтобы никто ничего не заподозрил, она поехала на своей машине с шофёром. А мы с Маттиасом на Феррари последовали за ними с отрывом в 20 минут. К сожалению, я не записал номер её мобильного. «Эй, позвоните Зельтур! – сказал я мужику у стойки – И дайте мне потом трубку!»

И в тот миг – как глупо вышло! – появилась моя подруга Беа Свичак из гамбургской «Morgenpost» («Утренняя почта»): «Привет, Дитер, что ты здесь делаешь?» И голос Сабрины в телефонной трубке: «Алло…? Алло…?»

Глядя в вопрошающие глаза Беа, я быстро спросил: «Да, эээ… Как дела?» – «Да – улыбнулась Беа – хорошо, спасибо!». А голос Сабрины удивлённо ответил: «Аааа? А как должны быть? – Наплевать! Подожди ещё 10 минут, а потом заходи.

Я положил трубку. Беа, которая была тоже недурна собой, бродила вокруг меня, разглядывая цветочный букет. Я отвратительно чувствовал себя под наблюдением, а мой приятель Маттиас предложил: «Пойдём! Нам лучше исчезнуть. Здесь становится жарко».

На следующий день мы вновь созвонились, но Сабрине пора было улетать во Франкфурт. А послезавтра, 6 декабря, Сабрина и Борис приветствовали меня с первой страницы газеты «Бильд». Справа её фото, слева его, между ними вопрос: «Чего ради вы?»

Я с интересом прочитал, что их первое свидание состоялось более недели тому назад, и теперь они были влюблены друг в друга. Провал, Дитер! – думал я. На сей раз только второе место! Нам обоим понравилась эта микси! Но всё же я охотно уступил Борису эту Сабрину. Мне она показалась чересчур сложной женщиной. А я пережил немало из–за таких вот сложных женщин. С меня хватит Фельдбушей.

Путеводитель Дитера по отелям или следы любви в Гамбурге

Итак, ещё разок, просто для обобщения:

* С итальянкой Сабриной я встречался в «Интерконти»

* История Бориса – Сабрины в отеле «Хайят», когда мы побывали в половине больших отелей Гамбурга.

* Не хватает ещё «Vier Jahreszeiten» («4 времени года»), где меня ожидал шестидесятилетний Роджер Виттейкер (Roger Whittaker), чтобы поговорить о музыке. Интересует эта история? Не?

* Я лучше расскажу исторический анекдот 1987 года из отеля «Атлантик» («Аtlantic»), где проживала Далиа Лави (Daliah Lavi)…

Далиа Лави была первой женщиной в моей жизни, которая, как я выяснил при близком знакомстве, обладала фальшивым бюстом. Её привёл ко мне Энди, чтобы я записал с ней кавер–версию одной из песен Modern Talking. Я считал Далию Лави крутой, еще с тех пор, как маленьким ребёнком видел её в фильмах по книгам Карла Мая. В Ольденбурге я специально ради неё бегал в кино и чуть не выл, когда звучала знаменитая мелодия:

«Дам–дааам! – дам–дам–дам–дам–дам–дам-дааам…!»

Далиа была единственной женщиной в моей жизни, с которой я развлёкся по всем правилам искусства. «Дитер, я только что была у моего предсказателя – она сверкала своими большими чёрными глазами – он напророчил мне: Далия! Ты повстречаешься с красивым молодым блондином». А я: «Даааа… Ну–ка дальше…» А Далиа: «Недолгая история, как он мне сказал. Просто краткое, сильное, спиритуальное астральное объединение!» А я подумал: Ё-моё! О'кей, погоди! Без проблем! Это ты получишь.

Далиа взяла меня в свой номер в «Атлантик». Восхитительная женщина, превосходно натренированная. Ещё никогда в жизни у меня не было пожилой учительницы. И здесь маленькому Дитеру было чему поучиться. Вот это специалистка! Чистокровная музыкантша!

Ах да! Запланированная пластинка, названная, что характерно, «В твоих объятиях» («In deinen Armen»), была записана. И провалилась самым обычным образом.

Юрген Гарксен (Juergen Harksen) или Феликс Крулль Гамбургский

Я познакомился с Юргеном Гарксеном за кулисами «Гамбургской Телестудии». Ничем непримечательная встреча, я даже не помню названия передачи, в которой выступал. «Привет, Дитер Болен, я Вами уже давно восхищаюсь!» – начал он издалека, будто обычный фан.

Он выглядел невероятно комично: странные очки, немного толстоваты, 24 волоска на голове. Внешне не от мира сего, однако в своём роде супер–симпатичный. Он знал всё, что касалось меня, названия всех моих песен, знал, что и когда было в чартах, и клялся, что моя музыка для него – самая клёвая. Через 3 минуты он начал тыкать мне: «Где ты работаешь? – интересовался он – Можно, я тебя разок навещу?»

Через несколько дней он заехал ко мне в студию 33 на своём огромном красном Феррари стоимостью в 500 000 марок.

Болтая с ним можно было услышать только: «Моя машина, моя вилла, другие мои машины». Его офис находился в Гарвестехудервег (Harvestehuder Weg), своего рода Линденштрассе для тех, кто прилично зарабатывает, где жил и цапался со своей тогдашней жёнушкой сам Клаусюрген Вуссов (Klausjuergen Wussow). Кроме того, у Юргена была громадная вилла в около Альстера и гигантский парк автомобилей в Альстертале, где работяга в униформе, будто на сортировочной станции, перевозил с места на место роскошные лимузины. «Сегодня я хочу золотой Мерседес с отделкой красного дерева и белоснежными кожаными сиденьями! – звонил он из виллы работягам – Подгоните мне его, пожалуйста!»

Был ли это роллс–ройс, Ягуар, Бентли или Мерседес, там было всё, о чём думают маленькие мальчики в больших мечтах. Я был в шоке. А этот Юрген Гарксен сказал мне: «Слушай, если хочешь, можешь ездить на любой из них, только скажи! А за это сделаешь мне при возможности какое–либо одолжение». Я спросил: «Что за одолжение?» А он: «Ох, ну, у меня есть несколько приятелей, может, им понадобится записать пластинку». А я ответил: «Ну, знаешь, это вообще не проблема».

В другой раз Юрген пригласил меня к себе домой в Критенбарг, один из самых дорогих районов Гамбурга: на Альстере, но в то же время посреди леса. Где нужно заплатить 6 000 000 марок, чтобы купить маленькую виллу в стиле барокко. И где соседа, что живёт по ту сторону изгороди, зовут Фредди Квин (Freddy Quinn).

Гарксен с гордостью показал мне во дворе дома пустой бассейн, на дне которого сидели несколько итальянских мозаичников. Они прилетели по его вызову, чтобы они за 150 000 марок выложили из камушков дельфина. Я поглядел на это и спросил: «Юрген, как же это выглядит?» Он сделал критичное лицо, наморщил лоб и решил: «Да, Дитер, ты абсолютно прав! Теперь, когда это сказал ты, я тоже вижу!»

И он вновь закричал своим рабочим: «Эй, вылезайте оттуда! Я не хочу делать так, хочу по–другому!» Это постепенно стало его манерой, строить из себя богача передо мной: «Это сейчас же убрать, и насрать мне на 150 000 марок! Я хочу, чтобы к следующей неделе была готова новая картинка». На меня произвело сильное впечатление то, что ему было плевать на бабки.

Даже дом был настоящий «Bang & Olufsen», прекраснейший из прекрасных, всё, что только можно представить себе в музыкально–техническом отношении. Только в каждой из пятнадцати комнат стояло по 2 микрофона стоимостью 10 000 марок каждый. Но что меня удивило и не укладывалось в общую инсценировку, так это его часы. Наверное, они были куплены на какой–то распродаже: «Купи себе всё–таки стальные, от Картье!» – предложил я. А он даже не знал, что такое Картье.

Мы подружились ещё больше. Я спросил его: «Юрген, скажи, откуда взялась вся твоя капуста?» Он рассказал мне, что родом он из Дании. Он с успехом работал в качестве финансового консультанта и заработал таким образом 1,4 миллиарда марок. Когда я был рядом, он так швырял деньгами, что у меня только голова кружилась.

Он невероятно много интересовался музыкой, у него был огромный архив пластинок. Я доставал ему контр–марки на мои концерты, а когда мы с Blue System выступали в Кремле, Гарксен арендовал самолёт на 300 мест. «Давайте – сказал он мне – я отвезу вас всех туда». Все – это моя группа, мой друг Энди, он сам, его жена, которая всегда говорила, что она его доктор, и его овчарка. Для каждого нашёлся целый ряд, даже для Гав – Гав.

А потом была вечеринка на Ибице, на которую мы тоже собирались отправиться на самолёте. Мы с Юргеном договорились встретиться в центре Гамбурга, но у меня было много работы по монтажу в студии, так что я позвонил ему и сказал: «Слушай, я закончу с работой позднее!» С опозданием в два часа я приехал в его офис и мы отправились прямиком на лётное поле на его роллс–ройсе цвета «полуночная синева».

Пришёл пилот и жестами хотел объяснить мне, куда я должен сесть. Потом он склонился надо мной, чтобы застегнуть ремень безопасности, и при этом чуть не упал передо мной на колени. Мне это показалось странным, и не только потому, что мы летели на Ибицу, к странным испанским берегам. Я спросил пилота: «Есть здесь что–нибудь пожевать?», и он бросил мне из кабины открытую банку с арахисом.

«Знаешь, что, Юрген – сказал я – я не полечу этим самолётом. С этим парнем явно что–то не в порядке, он же едва на ногах держится!» Я нарочно говорил в присутствии лётчика. Он отреагировал на это: «Ооох! Я вас туда довезу!» Юрген успокаивал меня: «Дитер, не беспокойся, мы всё равно полетим на автопилоте». Но я заявил: «Пока! С этим покончено!» Мы покинули самолёт.