Текст книги "Двери в полночь"

Автор книги: Дина Оттом

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Глава N – Письма

…теперь же, дорогой Томас, позволь мне перейти к той части своего письма, которая и меня самого повергает в удивление и трепет. Ты, бесспорно, помнишь падение Градестерна, и, хоть прошло уже более 50 лет, я помню эту страшную ночь, будто она была вчера. Верю, что и ты не можешь забыть этого страшного для всех нас времени. О, если бы только не преступная беспечность отца!..

Но, как ни страшно мне продолжать, верну все же себя на изначальный путь своего повествования. Ты, верно, помнишь также моего младшего брата Оскара и то, как вся наша семья горевала о его утрате в ту ночь, а бедная моя сестра и твоя невеста Изабель даже слегла с горячкой. Мы отнесли это к тому, что они с Оскаром были близнецами, а связь таких родичей, как говорят, намного крепче обычного. Признаюсь, хоть и могу сказать это только тебе и только сейчас, в душе своей я горевал совсем не так сильно, как то показывал перед уцелевшими родичами, не желая тревожить их своим равнодушием. Ты знаешь, дорогой Томас, что наши с Оскаром отношения всегда были сложными, и, хотя он был на пять лет меня младше, я все равно постоянно испытывал в его присутствии какое-то беспокойство, а иногда и трепет. И хотя я был привязан к нему, как брат к брату, все же душа моя намного более страдала от вида убивающейся Изабель, чем от самой потери. Мать же, чьи молчаливо струящиеся по лицу слезы я стремился относить более к потере мужа и титула, чем сына, вскоре стала вызывать во мне мерзкие и отвратительные порывы сыновней ревности – во мне крепла уверенность, что Оскара она любила больше и по мне так не убивалась бы. Словом, вскоре я невзлюбил усопшего сильнее, чем при жизни.

Однако я снова отвлекся. Ты, дорогой Томас, знаешь мою привычку прогуливаться перед сном, хоть доктора и прописали мне покой. Преклонный возраст указывает мне на многие мои слабости, но я все равно пребываю в твердой уверенности, что тренировка суставов и мышц полезна в любом возрасте! Что и тебе настоятельно советую…

Итак, Томас, я опять отвлекся. Ты знаешь, у нас на юге, где осело после разорения мое семейство, темнеет быстро. Вчера я зашел несколько дальше обычного – ночь была чистая, и я не удержался от соблазна прогуляться до озера у мельницы, дабы там насладиться сиянием звезд в полной мере, добавив его к сиянию воды. Верно, было уже за полночь, когда я повернул домой, заранее ужасаясь ожидавшей меня бессоннице и все же надеясь на ее избавление после столь длительной и утомительной прогулки. Представь себе мое удивление и страх, когда в темноте из-за мельницы выступила неясная мужская фигура. Я уже готов был защищаться своей тростью, уповая на уважение к своим сединам более, чем на свою ловкость, когда фигура вдруг заговорила, и в ее голосе я не расслышал прямой угрозы.

– Герцог Градесте, я полагаю? – спросили меня.

– Именно так, хоть замка Градестерн уже давно не существует, – ответил я, стараясь сохранить достоинство. – Но раз уж вы знаете мое имя, сударь, то постарайтесь представиться сами и выйти на свет, так как пока что ваше поведение не достойно беседы!

Говорящий повиновался, и представь только, дорогой Томас, мой ужас и удивление, когда я увидел своего брата Оскара! Но это было еще не главным! Да, мы не видели его тела, хоть наши враги и потрясали трупами защитников Градестерна, и считали его погибшим. Можно было предположить, что он пропал без вести во время осады и страшной бойни, что учинили лорд Ланкарт и его войска по приказу нашего августейшего дядюшки. Но ему сейчас в любом случае должно было бы быть не менее семидесяти лет! Но тот человек, что стоял передо мной, годился мне в сыновья или даже внуки – и все же это был он!

– Оскар?! – спросил я ослабевшим голосом, не веря своим глазам. Мой брат кивнул. – Как?..

Но он прервал меня:

– Где Изабель?

Со скорбью в голосе и душе мне пришлось поведать ему историю нашей набожной сестры, что ушла в монахини, чтобы отмаливать наш род и просить у Всевышнего прощения за все горести и реки крови, что пролили мы, пытаясь спастись. Слезы, выступившие у меня на глазах, были искренними – ты знаешь, Томас, как я любил нашу малютку Изабель! Думаю, что и тебе сейчас больно вспоминать ее, но не грусти по ней, мой друг, – хоть ей и не пришлось стать хозяйкой Тревесхолла, душа ее нашла успокоение в молитве, а тело, думаю, в земле. Я верю, что на небесах она у престола Всевышнего, и Его свет изливается на нее, радуя, а она следит за нашими делами…

Все это я пересказал Оскару. Хотя глаза мои говорили мне ясно, что передо мной мой младший брат, я все же не мог поверить им и скорее подумал бы, что повредился в уме. Однако уши мои также говорили, что я слышу голос, принадлежащий моему брату Оскару. Хотя, должен признать, голос его несколько изменился, приобретя более низкие и грубые нотки.

Итак, все то же я повторил Оскару. Ужасное рычание вырвалось из его груди, повергнув меня в ужас и заставив вспомнить тот трепет, что я испытывал в юности. Узнав только, что Изабель отправилась на исповедь к инквизитору, мой брат стремительно удалился, так и не ответив ни на один из моих вопросов.

Ах, Томас, скажи, возможно ли такое или мой разум все же покинул мое усталое немощное тело, так и не узнавшее ни огня любви, ни пьянящей радости победы? Жду с нетерпением твоего ответа, ибо твое мнение, как и прежде, весьма важно для меня.

Остаюсь твой как и прежде,

любящий и преданный друг

Освальд, герцог Градесте…

Милая, дражайшая Изабель!

Молю тебя – подожди! Не обращайся к Великому инквизитору и выслушай то, что я хочу сказать тебе. То, что произошло, – не печать дьявола и не проклятие, но благословение Божье и дар Его, коим должно воспользоваться во славу Его. Только подумай, сколь много могла бы ты сделать для слабых и обиженных, для тех, кому душа твоя всегда была открыта. Поверь мне, я уже живу так, и жизнь эта, совсем иная, многому научила меня. Она дарована нам свыше, и она прекрасна!

О милая, любимая моя Изабель, дождись хотя бы моего приезда, дай обнять и поговорить с тобой. Уверен, перо и бумага не могут передать всего того, что может живой разговор двух людей, тем более столь близких, как мы с тобой! Если только ты любишь меня если только осталась в тебе хоть капля той привязанности, что связывала нас все эти годы, – дождись меня. Я спешу, как могу, обгоняя любые кареты и останавливаясь только затем, чтобы написать тебе письмо, и снова двигаюсь в путь. Быть может, я буду у тебя даже раньше, чем ты прочтешь эти строки.

Милая, милая Изабель, послушай меня, умоляю тебя! И если только мои доводы покажутся тебе неубедительными, а предстоящая жизнь – неправедной, я сам провожу тебя к инквизитору, как бы горько ни было мне на сердце.

Вечно твой любящий брат

Оскар

16

Вот уже две недели, как со мной занимался Оскар. Точнее, должен был заниматься – большую часть времени он проводил на сменах, которые теперь, кажется, стали и вовсе круглосуточными. За это время у меня было от силы пять тренировок. Все, правда, оказалось проще, чем можно было ожидать, – в присутствии Оскара найти точку гармонии и остановить трансформацию было совсем несложно, – но все равно мне нужно было практиковаться, а дома я этим заниматься не могла. К тому же максимум через месяц меня ждало распределение.

Если раньше я не замечала дней, видя только дом, зал и кресло машины, то теперь дни тянулись бесконечно. В город пришла незваная оттепель, выражающаяся в грязи под ногами и проливных дождях. Я часами сидела на широком подоконнике окна и просто смотрела на простирающийся внизу Невский. Вечно запруженный и спешащий, сейчас он стал каким-то отстраненным и неприветливым, будто и не был моей любимой улицей. Все от меня отвернулись…

Сама не понимая как, я осталась совсем одна. Лисички теперь постоянно пропадали на работе – той, к которой меня все еще не подпускали! – вместе с Оскаром. Шеф, наверное, тоже был занят. Во всяком случае, мне как-то неудобно было просто приехать в НИИД и проверить, что он делает и не угостит ли чашечкой кофе, как всегда. Я даже стала скучать по Жанне – теперь, когда нам было нечего делить, я взглянула на нее по-другому.

Я долго сидела в темноте у окна и смотрела, как сумерки поглощают город. Метр за метром. Все вокруг стало серым, фонари начали раскаляться, осыпая все вокруг еще бледным оранжевым светом. В воздухе висела влага, собираясь пролиться на город поздним осенним дождем. Город казался каким-то призрачным, двойственным – и дневным, и ночным, будто один проступал через другой. Это было красиво и жутко одновременно.

Завернувшись в темно-зеленый плед, я прижалась лбом к стеклу и старалась не думать, что в сумке у меня все еще лежит пачка сигарет. Еще несколько минут я сопротивлялась, а потом плюнула – ну кто узнает?

Легко спрыгнув с подоконника, я прошла в дальнюю часть квартиры, туда, где лежали небольшой кучкой мои старые вещи. Единственное доказательство, что моя прежняя жизнь и правда была, и что когда-то я была простым неуклюжим человеком. Только теперь, научившись двигаться почти бесшумно, я поняла, насколько громоздки и неповоротливы люди, сколько шума они создают и сколько лишних движений делают. Странно было чувствовать себя другой – странно и здорово.

Я присела на подоконник у второго окна и с удовольствием прикурила. В стекло забили первые тяжелые капли, и я резко ощутила тепло своего дома: ноги утопают в ковре, незаметные батареи греют воздух… Может быть, не так все и плохо?

К запиликавшему мобильнику я бросилась со всех ног и раньше обязательно упала бы. Теперь же я просто аккуратно кувырнулась через голову и схватила трубку. Номер скрыт – ну конечно, у нас только один такой таинственный.

– Привет, – радостно поздоровался Шеф, – наш оскароносный опять на всех четырех, так что выдавать новую порцию теории придется мне. Хватай вещи, дуй сюда, машину я уже прислал.

Я едва успевала осознать все обилие информации.

– Ага, еду. А что за машина, как опознать?

Шеф легко засмеялся:

– Черный «майбах».

– Мне это ничего не говорит, – я пожала плечами, – какая у него эмблема?

– Боже-боже, дикие оборотни, не знает, как «майбах» выглядит! – засмеялся Шеф. – Две буквы «М» в треугольнике, навевает мысли об Америке 20-х.

– Ну да, как сейчас помню Америку 20-х! – пробурчала я.

Навернув по квартире пару панических кругов, я все же смогла найти приличную одежду – основную часть моих запасов составляли вещи для тренировок, то есть спортивные брюки, майки и прочие футболки. Стоит ли говорить, что они надоели мне до смерти, так что я была ужасно рада одеться во что-то поприличнее.

В холле меня уже почти поймал пухлый Ипполит, но я пролетела мимо него, кажется прожигая дорожку в ковре, и бросила ключи. «Отлично выглядите!..» – донеслось мне в спину. Хотелось бы верить, но не могу: одежда снова становилась велика и висела мешком.

Очаровательный швейцар на входе, привыкший видеть меня сонной и усталой, сейчас едва успел распахнуть дверь. Выскочив наружу, я в замешательстве оглядела тротуар перед дверью – черных машин было множество, и каждая из них могла оказаться этим самым «майбахом». К счастью, в этот момент рядом с одной из машин, стоящей несколько правее остальных, материализовался человек в черном и распахнул дверь.

На беглый взгляд, которым я успела его окинуть, он не казался очередным Затылком. Хоть глаза его и скрывали очки, это были не опостылевшие мне уже «капли», а что-то узкое, поблескивающее хромом, явно дизайнерское и дорогое, подобранное специально для него. Да и вездесущей пружинки связи не виднелось у правого уха.

– Мадемуазель, – он учтиво улыбнулся мне в зеркало заднего вида, – едем?

– Да-да, поехали, – поспешно кивнула я. Если вдуматься, я даже не могла точно сказать, почему так спешила и волновалась. Просто что-то внутри меня горело, не давая сидеть спокойно, и гнало вперед. Сердце колотилось, и совсем недавно мне бы стало плохо от волнения, но теперь я умела брать себя в руки. Хотя бы физически.

Машина рванула с места, и плавность движений шофера только усиливала контраст с нашей скоростью. Это было совсем не похоже на езду с лисичками на их «феррари». Их машины, даром что красные, будто бы кричали во все горло: «Посмотрите на нас! Мы дорогие и шикарные!» «Майбах» излучал спокойствие и самодостаточность, хоть и выглядел совершенно обычно – я бы не отличила его от десятка похожих. Так по-настоящему богатый человек в обычной жизни никогда не одевается броско, но нет-нет да и блеснет бриллиант в платиновой запонке.

Молчание мешало мне преодолеть волнение, и я, цокая зубом о ноготь, решила завязать разговор:

– Как вас зовут?

– О, простите, – он передвинул рычаг коробки передач и плавно повернул руль, обгоняя какой-то зазевавшийся «мерседес», – я не представился. Я Дэвид, мэм.

– Ой, – я поморщилась, – ради бога, оставьте это «мэм»! Мы же не в Англии!

– Я там родился, – улыбнулся Дэвид, успевая следить за дорогой и посматривать на меня в зеркало, – для меня это привычка. Но как вам будет угодно!

– А говорите совершенно чисто! – удивилась я, подаваясь вперед и совершенно неподобающим образом повисая на спинке переднего сиденья.

– Я много лет провел в России, – снова улыбнулся Дэвид, – меня привез сюда сэр Алекзандер.

Я на мгновение нахмурилась, пытаясь понять, о ком он говорит, но потом сообразила, что это очередное имя Шефа.

– Хорошая машина, – похвалила я, и мне показалось, что Дэвид снисходительно фыркнул, – я едва успеваю различать пейзаж за окном.

– Лучшая своего класса, – Дэвид кивнул, вновь переводя машину на другую полосу, – и одна из лучших в коллекции сэра Алекзандера.

Я приподняла брови:

– Коллекции?

– Ну да, он собирает машины. Поверьте, отказаться от прекрасного автомобиля просто невозможно! Но как сравнить «Салин С7» и «Порш Каррера»?! Между ними невозможно выбрать – и невозможно отказаться!

Названия мне ничего не говорили, но я на всякий случай кивнула.

– Однако собирать такие дорогие машины – это буржуйство, – поддразнила я его.

– Ну, – свет попал на его очки, и стали видны лукавые глаза, – можно не машины. Можно, как сэр Оскар, – мотобайки.

Сердце екнуло на его имени. Я подалась вперед – любая информация о нем была бесценна.

– Оскар собирает мотоциклы?

– О да, – Дэвид явно получал удовольствие от разговора, – у сэра Оскара прекраснейшая коллекция «харлей-дэвидсонов»! Печалит только, что он редко на них ездит, предпочитая передвигаться пешком.

Я уже хотела было брякнуть, что сэр Оскар на своих четырех любой мотоцикл перегонит, но прикусила себе язык: кто знает, может быть, Дэвид думает, что работает в компании по производству плюшевых игрушек!

– Заходи, садись, – Шеф поманил меня внутрь, и я осторожно вошла.

На мгновение мне показалось, что все вернулось, и я снова стою в этом кабинете, не понимая, о чем разговаривают двое мужчин передо мной, и оторопело разглядывая дикую пальму. Я подняла глаза на Шефа и попыталась понять, изменилось ли что-то в нем за это время? Нет, ничего: та же рубашка, тот же галстук, та же небрежная улыбка кинозвезды.

Я с удовольствием опустилась в одно из угловых кресел, поводя рукой по мягкой коже подлокотника – как же я по нему скучала! По простым посиделкам, по кофе и по разговорам. Тогда мне казалось, что все стало очень сложно, но только сейчас я поняла, насколько прост был мир в те дни.

– Разговор предстоит долгий, так что устраивайся поудобнее, – Шеф захлопнул какую-то папку, отложил ее в сторону и посмотрел на меня, поставив руки на стол и сведя кончики пальцев. Я с готовностью подалась вперед, приготовившись слушать очередную байку из области генетики или устройства мира, но вдруг споткнулась о его взгляд. Полушутливая улыбка прилежной ученицы мгновенно исчезла с моего лица.

Я никогда не видела Шефа таким прежде. Сколько я знала его, мой босс всегда балагурил и шутил, подкалывал Оскара и улыбался. Сейчас его с трудом можно было узнать: он был сосредоточен, мрачен и даже… грустен? В ярко-голубых глазах не плясали извечные чертики, улыбка сошла с молодого лица, обнажив вдруг ставшие впалыми щеки. Он смотрел на меня поверх сплетенных пальцев, будто что-то про себя просчитывая.

– Шеф, что с ва…

– Я не хотел заводить этот разговор, – оборвал он меня, и я замолкла, – но рано или поздно пришлось бы. Лучше бы рассказывал Оскар – у него все получается разложить по полочкам. Я так не умею. Но он занят, а сроки поджимают: ты должна знать все тайны этого города.

Я осела в кресле, не сводя с него удивленных глаз.

– Разве у этого города еще остались тайны?

– Еще какие! – Шеф невесело улыбнулся и потянулся за сигаретами. – Я расскажу тебе главную. Когда-то я допустил огромную ошибку, решив не рассказывать все сразу, приберегая темные стороны на потом и стремясь поразить открывающимися чудесами. Этого я никогда себе не прощу.

Он сделал паузу, не торопясь прикурил. Что же такого хранил в себе город, в котором я прожила четверть века и который, как мне казалось, знала?

– С чего бы начать… – Шеф вздохнул и выпустил дым в потолок, но его кажущаяся беспечность только подчеркивала грусть. – Ладно, объяснять я не умею, попробую в лоб.

Он замолчал, все же собираясь с мыслями и зажав в тонких пальцах сигарету. Я никогда не видела его таким грустным.

– Ты замечала, что в сумерки город становится странным? – Я кивнула. – Это… неспроста. Дело в том… что на месте нашего города есть еще один – Нижний.

– Чего? – вырвалось у меня, хотя я и обещала себе молчать.

– Того, – он грустно улыбнулся. – Нижний Город. Я знаю, в это трудно поверить и трудно понять, но ты постарайся. Это… как будто тень того Петербурга, который ты знаешь. Только его никто не строил – он появился сам. Вырос из всего, что происходило тут, – он обвел пальцем в воздухе размашистый круг.

– Не понимаю, – призналась я.

– Я знаю, – он вздохнул, – именно поэтому я раньше предпочитал показывать, а потом уж объяснять. Это нужно не понять – почувствовать. Увы, этот метод дал осечку… Нижний Город живет своей жизнью. Это он питает наши силы – нас, нелюдей. Он впитывает все, что здесь происходит. Кровь, бунты и восстания. Радости и победы. А тут у вас произошло много всего! Так что, можешь мне поверить, ваш Нижний Город мало на что похож…

Я пыталась уместить в голове все, что он говорил. Город? Другой?

– Но где же он?

– Точно, – он затушил сигарету и тут же прикурил другую, – правильный вопрос. Он тут, повсюду. Только в него нужно уметь попасть. Не догадываешься?

Я нахмурилась, стараясь собрать мысли воедино. Разгадка была где-то совсем близко…

– Сумерки? – выдохнула я нерешительно.

– Молодец, – улыбнулся было Шеф, но улыбка его тут же погасла. – Сумерки. Именно в сумерки можно войти в него. И из него выйти. Дважды в день – на рассвете и на закате. Успеваешь?

– С трудом, – призналась я.

– Постарайся. Мне надо так много объяснить тебе. Лучше бы все же за это взялся Оскар, морда его желтоглазая…

Он встал из-за стола, прошел к шкафу и вытащил оттуда бутылку виски. Налил в приземистый бокал и сел, поставив бутылку рядом с собой. Пару минут задумчиво разглядывал этикетку, будто видел ее впервые, потом залпом осушил бокал и тут же налил еще. Видеть его таким подавленным было почти больно.

– Нижний Город прекрасен. Тебе покажется, что ты наконец-то нашла то, что искала всю жизнь. Нет места слаще и любимее, поверь. Этот, привычный тебе, Питер покажется скучным и блеклым отпечатком, а душа не будет знать покоя, пока ты снова не вернешься Вниз. Он притягивает нас, желая навсегда оставить у себя… – Он поболтал кубиками льда в бокале, снова проглотил виски, закинув на мгновение голову, и тут же налил еще. Плавные, размеренные движения, будто у нас тут дружеская вечеринка. Он был катастрофически спокоен, и от этого было еще хуже. – Есть только одна небольшая проблема: каждые сумерки ты должен возвращаться сюда, Наверх. Пропустишь хоть одни – и все, прощай.

Смотреть на него было трудно, образ счастливого сладкого мальчика рушился на глазах. Я впервые увидела его другим, и это различие почти резало глаза.

– Нижний Город опасен. Тебе может показаться, что я преувеличиваю, что просто пугаю новичка, чтобы он не лез на рожон. Это не так. Наша, твоя в частности, работа постоянно связана с Нижним Городом. И тебе постоянно придется перебарывать себя и возвращаться сюда. И чем больше ты устанешь, чем хуже тебе будет – тем лучше будет казаться там Внизу. Я… расскажу тебе кое-что. Надеюсь, ты поймешь, насколько все серьезно, раз уж я так разоткровенничался.

Он невесело ухмыльнулся и вновь налил виски.

– Я мало бываю на улицах, как, например, Оскар. Он постоянно где-то шатается, кого-то находит… Ты знаешь, он привел сюда пол-Института, а не только тебя или Жанну. Именно поэтому тут каждый второй любит его до беспамятства и готов жизнь отдать – почти все его ученики. Оборотни, в основном, конечно. И он уже привык, что его окружают знакомые лица. И вот представь себе такую странность: несколько десятков лет назад мне случилось прогуляться так же, как и ему, – в кои-то веки я отослал машину и решил подышать воздухом этого проклятого города…

Шеф сделал паузу, потянувшись за новой пачкой. Бутылка виски опустела уже наполовину, но он все еще был трезв.

– В общем, я, улица, весна. На домах висели такие огромные сосульки, знаешь, они каждый год нарастают, спасу нет…

Я кивнула, но он смотрел куда-то в сторону, не видя ничего вокруг.

– И вот иду я, дышу полной грудью… И вдруг меня кто-то толкает. Причем так, что я чуть не падаю с ног. А на моем месте лежит глыба этого чертова льда – огромная. Будь я человеком, меня бы точно убило. А за мой рукав все еще цепляются чьи-то пальцы…

Шеф замолчал. Я едва решалась смотреть на него.

– Она оказалась самым сильным эмпатом, какого я видел, а я видел их немало, поверь мне. Эту чертову сосульку она не видела – почувствовала. Причем не просто то, что она упадет, но еще и мою ложную смерть – потому и бросилась так. Кому же труп хочется иметь рядом! В общем, я не мог пропустить такой ценный экземпляр. Конечно, я привел ее сюда. Расписал все в лучшем виде… Так у меня появилась ученица. Она была очень одаренной – быстро училась, схватывала на лету. Мне хотелось дать ей как можно больше – ведь я столько всего знал! Впервые я почувствовал, что вся масса моих знаний может кому-то пригодиться. На каждый мой рассказ она реагировала так остро, так искренне, что я тут же начинал новый. Конечно, жемчужиной моих тайн был Нижний Город. Знала бы ты, с каким предвкушением ее восторга я повел ее туда! И я не ошибся – она едва могла найти слова от восхищения. Видя ее реакцию, я будто и сам смотрел на него новыми глазами, словно заново ощущая всю радость пребывания там. Мы пробыли там всю ночь, и, когда пришла пора возвращаться, она уверила меня, что сможет вернуться сама. Если бы она сказала, что усомнилась в своих силах хоть на мгновение, – я бы вытащил ее, это совсем не так сложно, а мне и вовсе пустяк!.. Но когда на оба города спустились сумерки, и границы между ними стерлись, Наверху я оказался один…

Он замолчал, смотря в сторону. По тому подчеркнутому спокойствию, по его замершей без движения фигуре я невольно понимала, насколько тяжело ему дается этот рассказ. Мне не верилось, что он мог пережить что-то подобное, он всегда был счастливым мальчиком! Успешный, веселый Шеф…

– А тут, видишь ли, есть небольшая сложность. За одни сумерки можно только один раз пересечь границу. Проще говоря, выйдя из города, я не мог за ней вернуться. Мне оставалось сидеть рядом со Столбом и ждать, когда здесь проявится рассвет и наступит день. И когда она там превратится в призрака, которого ты не в силах ни окликнуть, ни остановить…

Он замолчал, глядя в сторону. Тлел фильтр сигареты, бессознательно смятой в его пальцах.

– Теперь ты понимаешь, насколько все серьезно?

– Да, – сдавленно выдохнула я. От долгого молчания и напряжения горло свело, и голос прозвучал сипло.

– Тогда топай нам за кофе, – он повернулся ко мне, и я вздрогнула. Передо мной вновь сидел самоуверенный улыбающийся красавчик. – Что стоишь? Дуй за кофе, я сказал!

Когда я вернулась с двумя пластиковыми чашками, он уже курил трубку, закинув ноги в лакированных ботинках на стол и распространяя вокруг себя аромат яблочного табака. Его улыбка и весело посверкивающие глаза совершенно сбили меня с толку. Но я невольно восхитилась его силой воли. Видимо, мой недоуменный взгляд не остался незамеченным, потому что он вдруг сказал:

– Послушай. Мне очень-очень много лет. Я терял друзей, я терял родных. Невозможно скорбеть по всем. Это было – и это прошло. Не смотри на меня так, я не бесчувственное чудовище. Я просто чудовище, – он улыбнулся, и я невольно улыбнулась в ответ. – Я рассказал тебе все, просто чтобы ты понимала величину опасности. Теперь живем дальше. Поняла?

Я кивнула и добавила:

– Фу, американизм, – указывая на заброшенные наверх ноги, чтобы как-то сменить тему.

– Тебя вот не спросил, – улыбнулся он, вынимая изо рта трубку и беря в руки чашечку. Я пристально следила за его движениями. Передо мной сидел голливудского вида мальчишка, обжигающийся кофе.

– Ой, Шеф, вы меня с ума сведете, – я рухнула в кресло и потянулась за своей чашкой с шоколадом.

– Надеюсь, – подмигнул он, и мы оба расслабленно прыснули.

Мне хотелось как-то показать ему, что я благодарна за его откровенность, но боялась покоробить ненужной сентиментальностью и в итоге просто колупала ногтем джинсы, смотря под ноги.

– Так, а теперь еще немного матчасти, сухо и сдержанно, – Шеф отставил пустую чашку в сторону. – Нижний Город – это не просто отражение Петербурга. Для его формирования требовалось много лет, поэтому там есть лишь центр и незаселенные окраины. Общий размер – два-три района.

– А что дальше? За окраинами? Просто земля?

Шеф хмыкнул:

– Если бы! Дальше начинается наша работа.

Я непонимающе покачала головой.

– Когда заканчивается земля, отходящая от последнего здания не больше, чем на пару километров, начинается туман. Сизый туман, в котором нет ничего, кроме него самого. Кинг был бы в восторге! – Шеф аккуратно вычищал трубку, периодически поглядывая на меня. – Из этого тумана когда-то и появился город. Это некая… творящая масса, если угодно. Из нее все и возникает. И это, увы, не только здания. Он принимает самые разные формы, – он развернулся ко мне и посмотрел прямо в глаза, – в том числе и живые.

– Живые?!

– Да. Он воплощается в существ, которые своим существованием угрожают Нижнему Городу. Мы называем их Представители. А без Нижнего не будет и Верхнего.

– Как это не будет? Куда ж он денется? – удивилась я.

Шеф, все это время внимательно следивший за выражением моего лица, сейчас, кажется, что-то решил для себя и продолжал:

– Он начнет рушиться. Улицы – проседать, дома – осыпаться. Деревья засохнут, тучи закроют небо…

Я вздрогнула.

– Правильно содрогаешься, зрелище ужасное. Я видел такое только один раз, и, поверь, забыть это невозможно. Наши группы патрулируют окраины города от сумерек до сумерек, чтобы убирать Представителей. Это и есть та самая работа, о которой тебе никто не говорил.

Мы помолчали.

– И как их убирают?

– Оружие на них не действует. Понимаешь?

– Начинаю… – Я задумчиво кивнула, уперевшись щекой в ладонь.

– Вот и умница, – он протянул мне сигарету, которую я автоматически прикурила.

Шеф чуть улыбнулся, разглядывая меня. А я пыталась понять и принять все, что он мне только что рассказал. Так вот в чем моя задача – убивать неких существ, которым даже названия нет… Неудивительно, что мне так долго ничего не говорили!

– Ну что скажешь? – Шеф чуть наклонил голову и улыбнулся.

Я затянулась и выпустила несколько колечек.

– Знаете, Шеф, можете считать меня аморальной, но мне совершенно не претит мысль об убийстве неких невнятных тварей, которые угрожают моему городу.

Он рассмеялся:

– Вот уж не ожидал! Обычно приходится долго втолковывать, что это необходимо, и объяснять, что другого пути нет! А тут – полная готовность!

– А что, – я пожала плечами, – это моя работа, все равно я ни на что другое не пригодна! Куда деть оборотня!

– Ну некоторые в цирке работают. Знаешь, фокусы, где была девушка, а стал тигр?

Я рассмеялась.

– А я-то всегда гадала, как это делается…

– Ладно, шутки в сторону, – Шеф встал с кресла, и я невольно поднялась вместе с ним. – Ты все поняла?

– Да.

– Тогда собирайся – мы идем Вниз.