Текст книги "Двери в полночь"

Автор книги: Дина Оттом

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

20

Нет ничего хуже зимнего утра. Зимняя ночь несет в себе искреннюю стужу, настоящую темноту и что-то такое, первобытное, чего нет больше никогда. Что заставляет найти любой огонь, пусть даже в зажигалке, и вспомнить, что он приручен. Что он тут – в любой момент, когда только пожелаешь, что никто не погибнет, если огонек вдруг погаснет…

В зимнем утре есть только хмарь, холод и железный привкус рассеянной ненависти.

Я стояла у Столба и ждала остальных. Кроме меня не было никого, но я подумала, что лучше уж подожду тут – меньше вероятность влипнуть в очередную историю.

Вокруг постепенно начинало сереть. Мне невольно вспомнились тяжелые подъемы в школу, безрадостные дни, унылые вечера – и острая тоска по другой жизни.

– Уже пришла!

Я вздрогнула и узнала Вел – как и в первый раз, она была всего лишь в легкой блузке и несусветной расцветки шароварах.

– Да, – я поежилась от холода, – заранее. Решила подождать тут, чтобы ни на кого не нарваться.

– Мудро, – Вел открыла сумку и быстро, привычными движениями скрутила самокрутку. – Все сейчас и так на взводе, еще один инцидент может стать последней каплей.

Я кивнула, чувствуя себя виноватой в стычке с Джо, хотя, в общем, он действительно начал первым. Вел молча вглядывалась в темноту.

– О, вот и Михалыч, – через пару минут она кивнула в сторону, и я действительно различила огромную фигуру медведя. – Никогда не опаздывает.

– Ты его давно знаешь? – Я затушила сигарету о серый снег и тут же прикурила другую. Ужасно хотелось согреться.

Вел смешно почесала нос большим пальцем и торопливо затянулась.

– М… Он меня втянул во все это. И было это двадцать лет назад. – Она опустила голову и носком мягкого мокасина пинала снег под ногами. – Так что давно. Хотя для вас, оборотней, это вообще не цифры. Он и тогда такой же был.

– Для меня цифры, – я нервно хихикнула, – мне всего двадцать пять. А двадцать лет назад я еще мультики по телевизору смотрела.

– Это ты пока молодая, – махнула рукой эмпат, и ее браслеты снова зазвенели, – а потом годы полетят и оглянуться не успеешь. Вот на Черта посмотри, ему знаешь сколько лет?

– Не знаю.

– Вот и я не знаю, – покачала головой Вел, – а выглядит на двадцать. А уж точно ему не меньше двухсот.

Мы помолчали. Я вдруг почувствовала себя виноватой в том, что почти навсегда останусь молодой, а Вел – постареет. Чувство было… новым.

Потихоньку подошли остальные: в отдалении я заметила Крапиву – зеленый плащ и высокий рост выделяли ее из любой толпы. Что ж, для врача так, может быть, и лучше. Неподалеку, о чем-то думая, курил Черт. Вид у него был изможденный, но уже не такой убитый, как недавно. То ли боль притупилась, то ли другие заботы забили голову.

Черт махнул рукой, Крапива и медведь подтянулись к Столбу.

– Ну что, все готовы? – Он закусил зубами сигарету и попытался растянуть ворот свитера. На задранном подбородке стала видна черная щетина. – Тогда можем отправляться. Михалыч, на тебе доставка Чирика. Я знаю, она с Александром Дмитриевичем уже прыгала, но я боюсь ее одну отпускать на второй раз.

– Но нас же мало, – вякнула я, – нас же всего пятеро.

Слова вырвались сами собой, и я поняла, что появления вампира ждала с кошмарным напряжением.

– Нет, – раздалось у меня за спиной, – вас уже в самый раз.

Не знаю, показалось ли мне или и правда все вздрогнули, а Черт чуть поморщился, или мое воображение разыгралось больше, чем следовало. Но я точно подпрыгнула на месте – а еще гордилась, что научилась владеть своим телом! Вот тебе и пожалуйста…

Я не знаю, где на площади можно найти тень, но он вышел прямо из тени. Отделился от нее тонким высоким силуэтом и подошел к нам – легко, не проминая налетевший на брусчатку снег, и преувеличенно быстро. Нереально быстро.

– Позер, – услышала я шепот Вел.

– Я все слышу, – проговорил вампир, и, хотя фраза подразумевала улыбку, на его бледном лице она не мелькнула ни на секунду. Даже в глазах.

– Знакомьтесь, Виктор, – Черт встал рядом со мной, и мне буквально захотелось броситься ему на шею в приступе благодарности, – это наша новенькая, Черна.

– Я знаю, – спокойным голосом оборвал Черта вампир, сверля меня взглядом тяжелых, с огромной черной радужкой глаз.

Я сглотнула. Было неуютно. Было страшно. Было противно. От собственного страха, от того, что в разговоре вампир доминировал над капитаном. И от того напряжения, которое я чувствовала в стоящем рядом Черте.

И еще меня разглядывали как бифштекс. Виктор без всякого стеснения разглядывал меня в упор, сантиметр за сантиметром, с совершенно бесстрастным лицом, на котором мне, однако, мерещилось отвращение. А я видела только его глаза – наверное, даже красивые, но холодные и пугающие. Неестественные зрачки затягивали, будто вводя в гипноз, и мне вспомнились рассказы про «песнь» вампиров, которой они заманивают свою жертву, постепенно вводя ее в транс.

Кажется, Черт тоже заметил, что я перестала дышать, потому что мои пальцы вдруг сжало стальной хваткой, и я чуть не завыла от боли. Однако этого хватило, чтобы оторваться от вампира и прийти в себя. Я покосилась на капитана – его лицо было напряжено, едва заметно вздрагивали ноздри.

– Виктор, что вы…

– Спокойно, капитан, – снова оборвал его вампир тем же бесцветным голосом, и я поняла, что он все еще смотрит на меня, – я просто смотрю, с кем мне придется работать, пока вы тут между собой грызетесь, как звери. Мне же надо знать, что за кадры воспитывает ваш Институт.

Стало ужасно гадко. Хотелось что-то сказать, но в голову, как назло, не приходило ни одной достойной шпильки. Я точно знала, что потом придумаю сотни ядовитых ответов, но сейчас было пусто и звонко – как в хрустальном бокале.

Сделав над собой неимоверное усилие, я осторожно подняла глаза и сама стала разглядывать вампира.

В общем и целом он выглядел как обычный человек, одетый во все черное. Вельветовые брюки, расклешенными краями прикрывающие острые носки туфель, мягкий бесформенный свитер и широкий шарф, небрежно замотанный вокруг шеи и заброшенный на плечо. Типичный представитель богемы – художник или поэт. Понимая, что вот-вот снова встречусь с ним взглядом, я подняла глаза выше, пытаясь разглядеть его лицо.

Кожа и правда была удивительно бледная, почти белая – тут книги и фильмы не соврали. Острый подбородок без следов растительности, изящные тонкие губы, вовсе не красные, против моих ожиданий, а лишь немного ярче кожи. Высокие узкие скулы, нос с горбинкой и хищно вырезанными ноздрями. А дальше – глаза. Эти страшные, рушащие весь невинно-романтический образ глаза, пугающие настолько, что я не могу даже сложить воедино все черты его лица и понять, наконец, как он выглядит. О, глупые, глупые девчонки, начитавшиеся Энн Райс! Если бы хоть раз вы увидели настоящего вампира, изящного и утонченного убийцу, в котором человеческого еще меньше, чем в нас, то орали бы по ночам от страха до конца жизни!

Голова закружилась, меня замутило и, несмотря на холод, бросило в жар. Рука автоматически потянулась к горлу, и, прежде чем я поняла, что делаю, я со всей силы рванула ворот.

В стрессовых ситуациях в человеке просыпаются скрытые от него силы – он начинает двигаться быстрее, видеть четче и поднимать тяжелее. Что уж говорить о нас, нелюдях, чьи инстинкты и так обострены почти до предела.

Секунду назад мне еще было плохо и казалось, вот-вот стошнит прямо перед лицом вампира. Но дурнота вдруг отступила, а до мозга, наконец, дошло понимание сделанного. Я только что оголила шею с пульсирующими (я чувствовала, как сильно бьется кровь) венами менее чем в метре от вампира. Молодец. Шеф меня точно похвалит. Если я выживу.

Дальше все было очень медленно. Группа у меня за спиной еще не успела понять, что случилось. На лице Черта только проступало понимание моей дикой глупости. Казалось, сейчас есть только я и вампир передо мной.

Выражение полной бесстрастности вдруг соскользнуло с его лица, и на мгновение на нем проступил дикий азарт. Ноздри дрогнули, ловя мой запах, а тело на миллиметр дернулось вперед. Глаза больше не сканировали мое лицо – они впились в подставленное горло. Он почти не изменился, но и этого хватало, чтобы понять, в какой опасности я нахожусь. Я видела, как он умеет двигаться. Я бы разве что булькнуть успела.

Через секунду вампир уже взял себя в руки. Его взгляд обдал меня холодом, а губы презрительно скривились:

– Зря стараешься, животное, мы не едим нелюдей. От вашей крови дурно пахнет.

– А мне казалось, вам понравилось, – вдруг произнесла я и с ужасом заметила в своей интонации иронию. Боже, что же я несу!.. Я была словно мышка, которой пренебрегла кошка, а она возвращается и спрашивает, неужели цвет шкурки не тот.

Его глаза чуть дрогнули, сузившись, и снова распахнулись.

– Ты не волк, верно? – спросил он, и я с удивлением поняла, что его голос смягчился.

Я быстро помотала головой и добавила:

– Летучая мышь.

Вампир издал звук, который должен был бы означать хмыканье, если бы он умел улыбаться.

– Забавно. Летучие мыши издавна считались нашими союзниками, – он внимательно посмотрел на меня, будто в его словах скрывался двойной смысл, и от того, что я сейчас отвечу, зависело все наше совместное будущее.

– Да, я слышала об этом, – промямлила я, лихорадочно пытаясь придумать что-то более многообещающее, – думаю… это так и есть.

Вампир еще раз смерил меня взглядом, но в нем уже не было того глухого презрения, что раньше. Он едва заметно фыркнул, а губы чуть изогнулись в подобии улыбки.

И тут все снова стало двигаться как раньше. За спиной почти хором ахнули Вел и Крапива, Черт резко дернулся, переводя взгляд с вампира на меня и обратно. Но тот уже незаметно сделал шаг назад, и его поза перестала походить на готовность к броску. Черт непонимающе округлил глаза. Я пожала плечами, так же удивленно глядя на него.

Виктор поднял глаза на капитана.

– Не такая дура, как кажется, – произнес он, и его губы снова чуть дрогнули.

Я облегченно выдохнула. Пронесло.

Прошло всего несколько минут, но я уже чувствовала себя вымотанной. Черт подтолкнул меня ближе к Михалычу, и если вначале я не была в восторге от медвежьих объятий для переноса вниз, то сейчас чуть ли не сама прыгнула ему на шею – так хотелось почувствовать рядом живое тепло. Но, к моему удивлению, Михалыч просто взял меня за руку.

– И что, этого достаточно? – Я удивленно закинула голову, глядя на медведя.

– Ну можешь глаза прикрыть, у некоторых голова кружится, – поразмыслив, посоветовал оборотень.

О как. Хорошо, что первая к нему не кинулась, – поди потом объясни, что я ничего такого в виду не имела.

– Э… – Я почесала в затылке свободной рукой. – Я, видимо, Ше… Александра Дмитриевича немного не так поняла.

Медведь кивнул.

Первым прыгнул Черт – так и полагалось капитану. Дальше прошли Крапива и Вел, последним должен уходить второй по силе оборотень, но, поскольку Михалыч был сегодня пристегнут ко мне, замыкающим остался Виктор.

– Ты готова? – пробасил медведь, подходя вплотную к ограде Столба.

Я ни черта не была готова. Шефу можно было показать, что я боюсь, что мне не по себе или еще что-то. Рядом с ним еще можно было позволить себе быть маленькой девочкой, непонимающей и испуганной. Но тут я – уже полноправный член группы, взрослый и равный. И мои страхи и неуверенность никого не касаются. Так что я кивнула, покрепче вцепившись в горячую руку медведя.

Мы разом перепрыгнули заграждение, сделали шаг вперед, Михалыч скомандовал:

– Глаза! – И все опять взорвалось.

Не сказать чтобы я прямо боялась прыжка в Город, но немного нервничала. Из памяти еще не стерлось то чувство боли, которое я почувствовала в прошлый раз. А что, если сейчас будет так же? И не перед Шефом – а перед чужими людьми!

Все оказалось примерно как в первый раз, даже немного проще. Я знала, что увижу, когда открою глаза, а теплая лапа Михалыча (слово «рука» тут как-то не подходило) вселяла некоторую уверенность. Все стихло в одно мгновение, и мне под ноги бросилась земля, будто желая повалить навзничь. Я пошатнулась, но медведь поймал меня и придержал за плечи.

– Прилетели, – услышала я над собой его густой бас, – можешь открывать.

Все еще держа его за руку для верности, я осторожно приоткрыла один глаз, потом другой. Ночь и темнота – все как я и помнила. Я потянула носом воздух, и голова у меня снова закружилась. Нет, не так я помнила этот Город, это блаженство – в тысячу, тысячу раз слабее, скучнее и преснее! Как влюбленный, живущий воспоминаниями о первом свидании и вдруг встретивший ее на улице, я едва не теряла голову от счастья и радости. Этот Город пьянил, обнимал, манил куда-то в темноту своих улиц, звал миллионами запахов, обещал что-то неведомое и в то же время удивительно свое и родное!.. Я была дома…

– Да, держи ее крепко, – полунасмешливый голос Черта частично вернул меня к реальности. Я мотнула головой и обнаружила, что до сих пор сжимаю руку медведя.

Проследив за моим взглядом, Михалыч усмехнулся:

– Да, вцепилась конкретно. Знать, сильно тебя здесь прижимает!

Я смущенно кивнула и перевела взгляд на Черта.

– Значит, так, слушай меня, – он закинул в рот сигарету и сейчас сосредоточенно пытался совместить ее кончик и пламя зажигалки, – от Михалыча не больше чем на два метра. Без разрешения никуда – подчеркиваю – никуда– не лезть. Даже если кажется, что там спокойно, как у мамы под кроватью. Ходи, смотри, слушай, вникай. Но не лезь. Ясно?

– Ясно, – я бодро кивнула, борясь с желанием подергать, как ребенок, Михалыча за руку, чтобы мы шли быстрее.

– Все готовы? – Капитан повернулся к группе.

Я взглянула на остальных. Крапива спустила наконец капюшон, и ее огненные волосы почти что светились в темноте Города. Никогда не стихающий здесь ветер мягко дотрагивался до ее лица, и оно становилось спокойнее, даже краснота сошла с заплаканных глаз. Она поймала мой взгляд и слегка кивнула – то, чего я ждала еще в кабинете Оскара. Признания и ободрения. Я чуть улыбнулась ей в ответ. Вел деловито вставляла в уши розовые капельки наушников.

– Ей так лучше «ловится», – пояснил Михалыч, следя за моим удивленным взглядом, – это еще не все.

Справившись с наушниками, Вел вытащила из кармана что-то типа прищепки и прицепила на нос.

– А это что?! – ахнула я.

– Ее еще и запахи местные сбивают, – хмыкнул Михалыч, – тяжелая работа у человека.

Вампир стоял чуть в отдалении, сложив руки на груди и с выражением непередаваемой скуки на лице. Поймав мой взгляд, он чуть сощурил глаза и снова отвернулся. Меня передернуло, и я еще ближе придвинулась к медведю.

– Все, тогда начали, территории свои знаете, сбор у Рассвета, – Черт кивнул, махнул мне рукой и скрылся в одном из переулков.

Сначала казалось, что все так же, как и прошлый раз, – даже крепость руки Михалыча напоминала хватку державшего меня в тот раз Шефа. Мы довольно быстро шли по главной улице, и я едва успевала смотреть по сторонам, стараясь получить удовольствие от каждого пройденного метра.

– Почему мы так спешим? – не выдержала я, когда медведь в очередной раз дернул меня за руку, подгоняя.

– Потому что в тот раз ты была на увеселительной прогулке, а сейчас ты на работе, – оборотень быстро взглянул по сторонам и нырнул в какой-то неприметный переулок. Черные каменные стены, узкие высокие окна, переплетение каких-то веревок у крыши – мы словно оказались в каком-то восточном городе с их вечными петлями улиц.

Едва не задевая боками стены, мы пробежали переулок и вдруг вышли на широкую улицу, которая казалась ярче остальных.

– Что это за место?

– Вторая по значимости улица Города, – бросив по сторонам быстрый взгляд, будто опасался машин, медведь потащил меня на другую сторону. Мы уже почти ступили на тротуар, когда я поняла, что было не так.

– Люди?!

Вначале я просто не могла их заметить. Но вся улица была заполнена теми силуэтами, что я видела в прошлый раз. Я рванулась вперед к одному из них – и он просто прошел сквозь меня, как будто призраком была я.

– Что?.. – Меня вдруг замутило, и я прислонилась спиной к стене ближайшего дома. Мимо неслышно летели темные силуэты.

Где-то наверху вздохнул Михалыч.

– Впечатление гнетущее, я знаю. Иногда их больше, иногда меньше.

Я похлопала себя по карманам в поисках сигарет, вытащила пачку.

– Нервная у нас все-таки работа, – я кое-как прикурила, с наслаждением выпуская дым в ночной воздух.

Медведь оперся могучей рукой о стену дома и пожал плечами:

– Работа как работа. У каждого своя. Нефть добывать, я тебя уверяю, тоже не сахар.

– Ну они там под землей, – я потыкала вниз сигаретой, – хотя бы не встречают непонятных человекоподобных образов!

Повисла тишина. Я опасливо подняла взгляд на медведя. Он приподнял брови.

– Не надо. Не рассказывай мне, что они там встречают. Я по ночам орать буду, а живу одна, успокоить меня некому. Не надо, – я отлепилась от стены, глубоко вздохнула и кивнула: – Пойдем!

– Нам до конца и чуть направо, – махнул рукой вперед Михалыч, – улица довольно длинная, но ходить здесь легко, ты заметила?

Я рассеянно кивнула, убирая волосы от лица.

– Когда я тут была прошлый раз, призраков не было.

– Никто не спешил с объяснениями, да? – Медведь покосился на меня, продолжая тяжело ступать по брусчатке тротуара.

Я развела руками:

– Никто же не думал, что мне придется начинать так быстро.

– Мы предполагаем, а Бог – располагает, – и Михалыч вдруг истово перекрестился, глядя куда-то в сторону. Я чуть не споткнулась от удивления. Еще ни от кого в НИИДе я не слышала слов о Боге.

Начальство ничего не говорило. Однако наше положение «нечисти» (вампиры и оборотни наводили на мысль именно об этом слове) как-то не предусматривало теплых отношений с Богом и церковью. Лично я ничего не имела против, но сложившиеся за много веков стереотипы в отношении тех же оборотней предлагали серебряную пулю в качестве благословения.

А тут оборотень крестится.

Заметив мой удивленный взгляд, медведь улыбнулся, и я впервые увидела на его лице искреннюю радость. Смущало только то, что именно такую ее разновидность я видела у фанатиков-иеговистов.

– Удивляет, что я крещусь?

– Есть немного, – я смущенно хмыкнула, прикуривая новую сигарету. – Мы же вроде нечисть…

– Нет, – Михалыч улыбнулся, будто разговаривал с маленьким, непонятливым ребенком, – все мы Божьи твари. И если Господу нашему угодно было создать нас такими – значит, на то Его Промысел высочайший был. И все мы лишь по милости Его существуем, а если были бы противны природе Его и оку Его всевидящему, то и не было бы нас никогда или же умерли бы в одночасье…

Ого.

Я ничего не имею против верующих людей. Но от медведя явно несло фанатизмом, я почти физически ощущала этот запах легкого безумия. Такие не просто говорят – они норовят обратить на свою сторону и не принимают никакую другую точку зрения. И дело даже не в вере. В каждом деле есть свои фанатики – здесь важна не форма, а содержание.

– А почему тогда инквизиция гнала таких как мы на костер? – рискнула я, готовая в любой момент отскочить в сторону, – Михалыч больше не вызывал у меня ощущения безопасности и комфорта.

– Что ж тут поделаешь, все мы всего лишь люди. И Его мудрости нам никогда не достичь, – медведь развел в стороны огромными руками и приподнял плечи. На шее тускло блеснула золотая цепочка. Как я раньше не заметила?

– То есть ты хочешь сказать, что все эти костры – просто ошибка людей? – уточнила я, не замечая, как впиваются в ладони ногти.

– Да, – кивнул Михалыч, – что ж тут сделаешь!

– Но если мы все – Его дети, – продолжила я, закусив удила, – то почему же Он не защитил нас?

Медведь резко остановился. Настолько, что я успела сделать несколько шагов вперед по инерции и только потом остановилась и оглянулась. Его лицо потемнело, взгляд налился свинцом, а по скулам заходили желваки.

– Ересь несешь, сестра моя во Христе!

Спина отдалась глухой болью. Неужели я настолько испугалась, что тело приготовилось к трансформации?! Ну уж нет, вторая драка за сутки в мои планы не входила, к тому же медведь – не Джо, этот меня завалит в два счета, я и превратиться не успею, не то что взлететь!

Я сделала несколько шагов назад. Если придется улепетывать от взбесившегося оборотня, то бежать надо через улицу, надеясь, что мое тело сможет совместить бег и трансформацию… Почему, стоит мне остаться с кем-то в паре, обстановка накаляется почти до драки?!

– Прости, я не хотела, – я примирительно выставила вперед руки, глядя ему в глаза. Будем надеяться, что медведь – не собака. – Я просто правда не понимаю этого. Я вообще не слишком сильна в… религиозной… теории.

Пару секунд Михалыч сверлил меня диким взглядом, будто проверяя, можно ли верить моим словам, потом чуть расслабился. Едва заметных изменений его осанки хватило, чтобы понять – буря миновала.

– Дитя ты неразумное и малое еще. Не ведаешь, что творишь, – назидательно произнес оборотень, помахивая перед моим носом указательным пальцем чуть не в пол моей руки. – Потому прощаю тебя я и Бог простит в милости Своей безграничной. Но впредь же думай, что говоришь…

Я поспешно кивнула и развернулась, подстраиваясь под широкий шаг медведя. Остаток пути до границы был посвящен ликвидации моей религиозной безграмотности.

Спешащие куда-то темные силуэты вскоре перестали меня так волновать. Я и сама уже не могла понять, почему так остро среагировала на них, – ну живут и живут себе люди своей, нижней, жизнью. Как я поняла из разрозненных объяснений Михалыча, перемежающихся вознесением хвалы Всевышнему, здесь тоже был свой день и своя ночь. Только для нас они мало различались – или не различались вообще. Когда мы пришли сюда с Шефом, здесь была местная ночь, и поэтому улицы были так притягательно пустынны. Сейчас же был день, и мы постоянно встречали то тут, то там темные силуэты.

Я уже начинала немного уставать от однообразной ходьбы, когда вдруг что-то у меня внутри дернулось, я подняла глаза вверх и замерла, пораженная: передо мной был дом, в котором я когда-то жила. Там, Наверху.

– Это же… – Я не смогла договорить и только перебегала взглядом от окна к окну, от балкона к барельефу, не веря своим глазам. – Я тут жила!

Я бросилась к нему, не до конца понимая зачем, но полная желания открыть дверь, войти внутрь – и остаться навсегда.

Сзади раздалось неразборчивое ругательство и тяжелые шаги медведя, но я уже рванула дверь подъезда.

Просторный холл, намного больше и светлее, чем был на самом деле. Такой же клетчатый узор плиток под ногами, и даже лифт в глубине. Мягкий свет от двух лампочек без абажура – Наверху такое было бы невозможно, но здесь все было иначе, и даже глаза не резало. Двери квартир на первом этаже – знакомые, свои. Зеленые стены. Я подняла голову – ввысь, теряясь где-то в небе, уходила широкая лестница, ведущая на верхние этажи. Забавно, у нас их было всего семь, но тут им не видно конца, а с крыши явно можно шагнуть прямо в небо…

Я улыбнулась и сделала шаг вперед, уже протягивая руку к кнопке лифта.

– Стой, – мне на плечо легла тяжелая рука, – ты туда не пойдешь.

– Это еще почему? – Я возмущенно дернула плечом, пытаясь скинуть руку медведя, но не тут-то было. – Это мой дом, между прочим.

– Нет, не твой. Твой дом – Наверху, – с мягким нажимом проговорил Михалыч, – а это дом кого-то другого.

– Да я тут каждую щербинку знаю! – Я все-таки умудрилась вывернуться и бросилась вперед, надеясь, что успею запрыгнуть в кабину лифта раньше, чем он меня догонит.

И ничего не получилось.

Я не наткнулась на невидимую стену, которую так любят описывать фантасты, нет. Я просто не могла заставить себя сделать шаг. Мне было просто некудаидти, будто я пытаюсь войти в картину. Буратино, пытающийся есть из нарисованного котелка. Я оторопело оглядывалась по сторонам, надеясь найти какой-то другой вход, но снова будто уперлась в отражение зеркала…

– Бесполезно, – вздохнул Михалыч у меня за спиной, и в его голосе послышалось сочувствие, – многие уже пытались. Не ты первая.

Ну да. Конечно. Я опустила голову и с силой потерла лоб. По Городу уже лет двести ходили нелюди, и, конечно, они встречали свои дома.

– Что это такое? – тихо спросила я, обводя глазами знакомую парадную. Почему-то было очень грустно.

– Это только отражение твоего дома. Ты не можешь сюда попасть. – Медведь встал рядом со мной и, сложив на груди руки, обводил взглядом холл. – Ну по лестнице ты бы пробежала, может, несколько ступеней. А дальше – нет.

– А что было бы? – Я смотрела на лестницу, ведущую куда-то в облака. На стертые края ступеней, промятые с одной стороны, на сколотые грани…

– А ничего. Чернота, туман – и такая же невозможность сделать шаг, как и тут. – Медведь снова вздохнул. – Жаль, что тебя не предупредили.

– Я смотрю, меня о многом не предупредили, – я невесело ухмыльнулась. Странное ощущение потери своего дома, «брошенности» вдруг навалилось душащим ватным одеялом из детских кошмаров – когда темно, воздуха уже не хватает и никак не найти края. Наверное, так же себя чувствовал Питер Пен, когда вернулся домой и нашел в своей кроватке другого ребенка.

Я вяло толкнула дверь, мы медленно вышли на улицу.

– Повезло, что я успел дверь за тобой поймать, – Михалыч сочувственно смотрел на меня, – я сам бы не смог открыть чужой дом.

– Да? – из вежливости удивилась я. – И что бы было?

– Ну, как вариант, ты бы там так и стояла, пытаясь войти. До самых сумерек.

Меня передернуло. Одно правило Нижнего Города я усвоила четко: кто не вернулся в сумерки, не вернется уже никогда.

– А потом?

– А потом скорее всего вошла бы, – Михалыч потер подбородок, покрытый жесткой кофейной щетиной, – потому что стала бы одной из них.

В желудке стало пусто. Что можно стать одной из них, я знала и так. Но одно дело просто знать, и совсем другое – видеть этих желейных полупрозрачных призраков.

– Нет, спасибо, – я нервно хихикнула и нервно щелкнула зажигалкой, – я лучше пешком постою. Что еще меня ждет? Говори уже сразу.

– Ну, – Медведь потер шею, занемевшую от необходимости смотреть на меня сверху вниз, – вроде так ничего страшного и нет. Вот разве что на Представителя наткнешься – они мерзкие твари.

Я рассеянно покивала. А мне-то казалось, что я стала крепка, и никакие житейские трудности меня не сломят. А тут чуть что – и я почти в обмороке. Укрепляя тело, я забыла про дух.

Какая-то мысль крутилась в голове, не давая себя поймать, и я даже начала морщиться, как от назойливой мухи. Мы шли вперед, уже немного сбавив темп. Даже Михалыч прекратил свои религиозные излияния и молчал, только периодически поглядывая, все ли со мной в порядке. Подняв воротник, я тупо шла вперед, не восхищаясь красотой Города и не замирая от счастья, а просто отмахивая метр за метром. Это место вдруг перестало вызывать во мне прежний трепет. Я все равно чувствовала себя здесь как вернувшийся из долгого отъезда путник, но восторг пропал – путник увидел пыль в углу и толстощеких тараканов.

Мрачный реализм подсказывал, что впереди меня ждет еще какая-то пакость. Раз Шеф забыл мне сказать о такой насущной вещи, как «повторяющиеся» дома, то что еще он мог забыть? Даже думать не хотелось.

– А как они выглядят?

– Кто? – От неожиданно порванной тишины Михалыч даже не сразу понял, о чем я говорю. – А… Представь себе туман в человеческой форме. Вот примерно так.

Я почесала затылок:

– Звучит не так чтобы страшно, но наверняка опять какая-то мерзость окажется, да?

Михалыч вздохнул и чуть дернул уголком губ, будто начал улыбаться и вдруг передумал. Движение получилось каким-то извиняющимся.

– Я тебе честно скажу: приятного мало. Даже очень мало, – он приподнял воротник косухи и зашагал быстрее. Будь я человеком, мне пришлось бы бежать, а так я просто подстроилась под его шаг. – Я когда на первую смену свою попал… – продолжал Михалыч, – …сколько ж это лет-то назад было, погоди… ладно, давно в общем… так вот, потом еще месяц мутило. Гадость это, что уж тут говорить. И хуже всего знаешь что?

Я подняла на него взгляд. Надеюсь, в нем отражалась вся глубина моего горя.

– Что? – спросила я без всякого энтузиазма и желания слышать ответ.

– Что ты этодолжна кусать, – с чувством произнес Михалыч, и по его интонации я поняла о Представителях гораздо больше, чем по словам, – своим собственным ртом.Которым до этого завтракала. Понимаешь?

– Кажется, да, – меня уже перекосило, – я такими темпами скоро жалеть начну, что не мобильники все еще продаю.

– Ничего, – хохотнул развеселившийся медведь, – ты, главное, запасы геля для душа пополняй вовремя – мыться будешь после каждой смены как остервенелая, чуть кожу не сотрешь.

Я тихонько заскулила.

– А другого пути для оборотня точно нет? – Слышал бы меня Оскар, не собрать бы мне костей.

– Спокуха, – хмыкнул Михалыч, – это поначалу у всех такая реакция. Потом привыкаешь.

По моему выразительному молчанию он, кажется, понял, что верится мне с трудом.

– Я больше чем за сто лет не нашел, – вздохнул посерьезневший оборотень, и его косуха тяжело качнулась вверх-вниз. – Хотя искал.

На несколько мгновений повисла тишина.

– Я видел только одного оборотня, который не занимался всем этим, а смог оставаться в стороне, – продолжал медведь, – но он был священником.

– Священником?! – Я чуть не споткнулась.

– Да. Белый волк. Его, как и всех нас, нашел Оскар. Подробностей не знаю. Но он не пошел с нами. Знаю только, что он отправляет к нам верующих, если случается им оказаться… нелюдями.

Я заметила, с каким трудом он произнес последнее слово. Но как же еще называть нас, если людьми мы уже не являемся?

– Тебе тяжело смириться со своей природой? – рискнула я.

Медведь повернул голову и несколько секунд внимательно меня разглядывал.

– А тебе?

– Не знаю, – я пожала плечами, не вынимая рук из карманов, – моя жизнь была пуста, сера и скучна. Теперь я знаю о мире больше и живу в шикарной квартире. А то, что у меня крылья растут, стоит испугаться как следует… Я это просто принимаю как плату за все хорошее, что со мной случилось.

– Ишь ты, – грустно усмехнулся Михалыч, – какая молоденькая, а какая умная!

Я потупилась:

– Просто… оно и правда того стоит.

– Хорошо, если так, хорошо, – медведь как-то вдруг погрустнел, и на его вечно молодом лице на секунду проступили все прожитые им годы, – жаль только, что у нас нет права выбора…

Мы прошли еще совсем немного, когда улица вдруг просто оборвалась. Она шла, со своими домами, черными силуэтами уходящими в небо, – и вдруг ее нет, а впереди только камни и песок, затерянный неуютный пустырь.

– Направо, – скомандовал Михалыч.

Там было еще хуже. Песок, постепенно сменивший брусчатку, – и тот кончился. Впереди стелилась темнота и… туман.