Текст книги "Утоли мою печаль"

Автор книги: Дина Лоуэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Ее голос упал, так же как тогда упало ее сердце.

– Надо мной был фюзеляж самолета. И то, что капало мне в кофе, было кровью раненых.

Старая боль возникла в груди. Джимми взывал к ней, но Мэдж отказывалась слушать. Она жестоко отшвырнула его туда, где он должен был находиться. Где все они должны были находиться.

– И ты думаешь, такое проходит бесследно? – тихо спросил он.

Днем она бы не ответила на этот вопрос. Но сейчас, лежа в его объятиях, под его защитой, Мэдж обрела голос:

– Но мне не надо было никого убивать!

– А что, люди страдают от войны только потому, что они должны убивать?

– Я делала свою работу, – настаивала она. – Я всего лишь делала свою работу.

– Зачем?

– Что «зачем»?

– Зачем ты делала свою работу? Зачем ты приехала в Корею?

Мэдж открыла рот для ответа, но слова не шли с языка. Слова, которые уличали и обвиняли ее.

Ей очень нужна была помощь. Она сразу попала в мир, состоящий из бесконечных верениц военных автомобилей и пыльных аэродромов, шума и жары, невероятных запахов. Конечно, она беспокоилась. Козыряла кадровым офицерам. Была готова выполнить любое задание.

– Они умирали, – наконец сказала она вслух. – Что бы там ни происходило, слишком много ребят умирало, и я знала, что не могу помочь им.

Некоторое время Майкл гладил ее по голове, словно он был матерью, а она – испуганным ребенком. Страдающим, обманутым.

– Знаешь, как называли посттравматический синдром в Гражданскую войну?[4]4
  Имеется в виду Гражданская война в США между Севером и Югом (1861–1865).


[Закрыть] – очень мягко спросил Майкл.

– А какое отношение это имеет к нашей истории? – слабо возразила она, не желая больше слышать о войне.

– Выслушай меня! – попросил он. – И на этом закончим. Сейчас это называют ПСС. В Корее это называлось «военный психоз». Во второй мировой войне – «военный надлом», в первой – «контузия». Ты знаешь, как это называли в Гражданскую войну, Мэдж.

– Нет, – прошептала она. – Скажи.

Он приподнял ее так, что они оказались лицом к лицу, пристально посмотрел ей и глаза.

– В Гражданскую войну, Мэдж, – сказал он так проникновенно, что ей захотелось плакать, – это называли «солдатское сердце».

Мэдж не могла ничего ответить. У нее перехватило дыхание.

– Мне хотелось, чтобы ты это знала, – продолжал он, гладя ее по шее. – По-моему, это самое лучшее название из всех, не так ли?

Слезы покатились у нее из глаз, горячими капельками обжигая ему грудь.

– Да, – всхлипнула она. – Да, конечно.

Мэдж снова увидела себя в тот день с кружкой кофе в руке. Увидела, как крупная капля крови упала на ободок и скатилась по белой эмали прямо на большой палец, оставив темный след. Одна капля крови, которую она никогда не сможет вытравить из памяти, подобно леди Макбет.

– Я с тобой, – прошептал Майкл, крепко обнимая ее. – Я с тобой, Мэдж.

И впервые за многие годы она разрыдалась, чувствуя невольное облегчение: он был рядом, он принимал ее боль.

11

Так больше не могло продолжаться. Прошло уже четыре дня после той сладкой, фантастической ночи, а Мэдж все еще не знала, что ему сказать. Она была в полном смятении. Майкл знал о Сэме. Никто этого не знал. Никто бы не понял.

Он понял.

Там, в маленькой, недоделанной комнатке, на раскладушке, он вручил ей самый замечательный подарок, который она когда-либо получала от мужчины. Но при этом он открыл старые двери, которые лучше бы было держать закрытыми, и выпустил на свободу не только старые воспоминания и старых демонов, но и старые эмоции. Грусть и печаль, которых не должно быть у женщины, видящей своих детей здоровыми и счастливыми. Ужасное разочарование в тупой администрации больницы. Бесполезный гнев и опустошающая меланхолия. Неожиданная ярость и еще более неожиданные вспышки восторга. Все это теперь переполняло Мэдж. И все это пришло к ней потому, что она попросила Майкла Джордана любить ее.

Ей хотелось попросить его еще кое о чем. А именно – уйти из ее жизни, чтобы она могла вернуться к прежнему шаткому равновесию. И каждую ночь, запирая дверь своей спальни, она садилась в легкое кресло около кровати и боролась со стремлением побежать к нему.

Так она и сидела всю ночь одна, ни с кем не деля свое вино, а утром возвращалась к жизни, будто ничего не изменилось.

– Из каких соображений вы задерживаете разрешение? – сдерживая ярость, осведомилась Мэдж как можно вежливей.

В трубке послышался тот самый безразличный мужской голос, с которым она воевала уже два года, с тех пор как занялась гостиницей.

– Ваш подрядчик должен иметь лицензию.

– У него есть лицензия, – заметила она. – На прошлой неделе я принесла все документы к вам в офис.

Послышался шелест бумаг.

– В этот офис? Вы уверены? Что-то и их нигде не вижу.

– Пожалуйста, посмотрите как следует, – взмолилась Мэдж. – Я отдала их женщине за передним столом. Она сказала, что все сделает.

– Сожалею, но ваших документов здесь нет.

Она прикрыла глаза. Перевела дыхание. Подумала, что будет, если просто бросить трубку.

Но тут сверху раздался страшный грохот, и эта проблема мгновенно вылетела у нее из головы.

– Мама! О Боже мой, мама! – вопила Джесс во всю мощь своих легких. – Я убила его!

Мэдж бросила трубку, не попрощавшись, и побежала наверх. Она промчалась по коридору и влетела в дальнюю спальню, где работал Майкл. Вслед за ней вбежал встревоженный Персик.

Джесс стояла на коленях над распростертым на полу Майклом. Ее глаза были широко открыты, лицо искажено ужасом, а руки покрыты кровью.

Его кровью…

Девочка в отчаянии взглянула на мать.

– Мамочка, что я наделала! – закричала она, подняв глаза и снова опустив их на Майкла. – Он умер!

У Мэдж ушло не более секунды, чтобы оценить ситуацию и принять решение.

– Иди вниз, Персик, – скомандовала она, сняв у него с плеча полотенце. – Если потребуется, я позову. Успокой гостей, скажи, что все в порядке. Джесс, сядь и передохни. Он не умер.

– Но посмотри!

– Вы уверены? – спросил Персик, сморщив лицо при виде недвижного тела.

Мэдж спокойно улыбнулась.

– Я уверена. Ступай, Персик! А ты, Джесс, успокойся. Он в порядке.

Мэдж догадалась, что Джесс реагировала не на раненую голову Майкла, а на его обезображенный шрамами живот. Когда Джордан свалился со стремянки, он за что-то зацепился тенниской и порвал ее. Джесс увидела его шрам, залитый кровью от полученной царапины…

Когда Мэдж нагнулась над ним, нащупывая пульс, он открыл глаза и застонал.

– Вот видишь! – сказала она дочери. – Пульс ровный и сильный. А что произошло?

– Я споткнулась, – призналась Джесс. – Я как раз хотела ему помочь. А он был на стремянке, прислоненной к оконной раме, и… Мистер Джордан, вы меня слышите?

– Слышу, Джесс, – слабо ответил он.

– Но вы ужасно ранены! – плача, вскричала Джесс, впиваясь взглядом в шрам, змеившийся по животу.

– Это не ты сделала, девочка, – сказала Мэдж, прижимая полотенце к небольшой ране, которую обнаружила на голове у Майкла. – Это старый шрам. Он всего лишь разбил голову. Ты всего лишь разбил голову, Майкл.

Он улыбнулся:

– Я всего лишь разбил голову, Джесс, успокойся. К тому же забыл вас предупредить: я это делаю как минимум раз в неделю.

– Тебе бы следовало предупредить об этом мою страховую компанию, – хладнокровно возразила Мэдж. – А теперь, Джесс, пойди в кухню, вымой руки и принеси мне аптечку. Да не пугай гостей, хорошо?

– Но, мама…

– Я в порядке, Джесс, – сказал Майкл и в подтверждение еще раз улыбнулся. – Сожалею, что перепугал тебя.

Джесс вскочила на ноги и, глотая слезы, бросилась вон из комнаты.

– Ты действительно в порядке? – спросила Мэдж, озабоченно глядя ему в глаза.

– Не беспокойся, все о'кей!

Но она была не очень уверена в его состоянии – рана, кровь, мертвенно-бледное лицо… Внезапно Мэдж утратила душевное равновесие. Куда-то исчезли дневной свет, запах корицы, звуки болтовни внизу.

Антисептик. Запахло антисептиком. Она почувствовала сладкую вонь гангрены. И услышала шум дождя, барабанящего по жестяной крыше барака из гофрированного железа.

– Мэдж?

«Не беспокойтесь обо мне. Найдите Смитти. Найдите моего радиста…» – звучало у нее в ушах.

– Мэдж, что случилось?

Она крепко зажмурилась. Майкл казался ей видением. Мэдж хотелось, чтобы он исчез. Она даже не почувствовала, как его рука схватила ее за запястье. Не поняла, что он усадил ее рядом с собой. В ее ушах стоял шум дождя… И, бесконечно повторяемые слова: «Пожалуйста, возьмите Смитти… он тяжело ранен…»

– Мэдж, все в порядке, – встряхнул ее Майкл и для верности хлопнул несколько раз по щекам. – Все в порядке.

Она очнулась и отчетливо произнесла:

– Я это ненавижу. Ненавижу!

– Я знаю. – Он отвел волосы с ее лица, пытаясь помочь ей восстановить равновесие. – Я знаю.

Таких эмоций Мэдж не испытывала с того времени, когда у нее на руках умирали ребята, а она не могла ничем им помочь.

Майкл все еще терпеливо поддерживал ее, как опытная сиделка тяжелораненого, хотя в данный момент сам нуждался в практической помощи.

– Ты на минутку вспомнила меня, да? – осторожно спросил он.

– Нет.

Ответ против ее воли прозвучал слишком резко.

Мэдж поняла это. Но если она выдаст этот маленький кусочек себя, ей придется выдать и все остальное. А она не должна рассказывать ему о Джимми. Она просто не сможет этого сделать.

– Нет, это были общие… гм… впечатления. Запахи и звуки и тому подобное.

– Удивительно, что тебя не посещают воспоминания в больнице. Я разговаривал с некоторыми медсестрами – они говорят, им то и дело мерещится камуфляж.

– Может быть, это одно из преимуществ работы в кардиологическом отделении, – сказала она, поднимая дрожащую руку, чтобы покрепче прижать полотенце к его ране. – Там мало что напоминает о Корее.

Он кивнул.

– Разумно. Теперь все в порядке, Мэдж?

Она помедлила с ответом, чувствуя такую близость к нему, какой не было с того дня, когда они разделили постель. Мэдж всмотрелась ему в глаза в поисках призраков, но увидела там только намек на старую печаль, отражение ужасного урока, полученного когда-то. К своему удивлению, она обнаружила, что может улыбаться.

– Да, – неуверенно согласилась она. – Думаю, что так. Спасибо тебе, Майкл.

– Всегда пожалуйста.

– Ох, простите! – выпалила Джесс, появившись на пороге с аптечкой в руках. – Простите, Майкл, я нечаянно, я нечаянно…

Мэдж укоризненно вздохнула. Майкл ухмыльнулся, отобрал у нее полотенце и встал на ноги.

– Видишь? – сказал он. – Я правда в порядке, Джесс. Ты меня не убила.

Она в отчаянии заломила руки.

– Но я видела такие раны… – прошептала она.

Майкл сделал вид, что не понял. Мэдж улыбнулась своей маленькой дочери, у которой было такое большое сердце. Как много ей еще предстоит постичь!

– Я же тебе сказала, солнышко. Это шрамы от ран, полученных в Корее.

Джесс только охнула и побледнела. Майкл улыбнулся ей так легко, словно они беседовали о каникулах.

– Теперь ты понимаешь, какая твоя мама замечательная медсестра, – сказал он, и Мэдж с изумлением увидела на лице дочери улыбку.

Этой ночью она пришла к нему. Когда Персик ушел, ребята заснули, а филин умолк, Мэдж прокралась в темноте в его комнату в пустой гостинице.

Майкл молча распахнул объятия, и она упала в них. В пустые ночные часы они, отгоняя страхи и призраки, творили радость, которую жизнь отмеряет очень малыми дозами.

Мэдж хотела попросить его побыть с ней утром. Не столько потому, что боялась, сколько потому, что влюбилась. Но она не попросила. Она ни о чем не просила ни в эту ночь, ни в следующую. Ни когда они ели вместе, будто одна семья, ни когда она сидела с бокалом вина в руке, пока дети праздновали вместе со своей страной очередную военную удачу в войне за океаном.

Чувствуя себя идущей по тонкому льду, она делала каждый шаг с величайшей осторожностью. Надеясь, что каждое совместное с Майклом воспоминание облегчит возможность открыть старые двери, чтобы можно было справиться с тем, что выйдет оттуда. Мэдж убеждала себя, что можно сделать это, и в то же время не рассказывала Майклу всей правды.

Она чувствовала себя лучше. Сильнее. Увереннее. У нее был некто, деливший с ней радости и горести, чувствующий ее как никто другой. И только он мог улыбаться ей так, как она не позволяла мужчинам почти одиннадцать лет.

– Не понимаю, чего вы от меня хотите? – раздраженно бросил Майкл хмурому Персику, который угрожающе пристально смотрел на него.

– Оставьте ее в покое. Она выглядит чертовски скверно.

Майкл с досадой потер подбородок.

– Вы не совсем понимаете… Мэдж избавляется от прежних страхов, – попробовал объяснить он.

Персик только фыркнул и шмякнул об стол ком теста.

– Она пьет!

Майкл знал это. Под глазами у нее были круги. Она похудела. И Майкл приобрёл привычку пересчитывать винные бутылки под буфетом. Но он надеялся, что все еще переменится к лучшему.

– Я знаю, что она пьет, черт побери! Если бы меня здесь не было, она все равно бы пила, Персик. И, может быть, еще больше.

– Прошлой ночью я слышал, как она кричала.

Майкл вздохнул. Прошлой ночью он сжимал ее в объятиях, когда она, забывшись, закричала вдруг от внезапно нахлынувшего кошмара. Она дергалась, ругалась и протягивала руки, взывая о помощи. Умоляя кого-нибудь помочь человеку по имени Джимми.

Разбудив ее перед рассветом, Майкл попытался узнать о том, кого она звала и кто такой Джимми. Мэдж посмотрела на него как на сумасшедшего и сказала, что не знает человека с таким именем.

– Хорошо, Персик, – согласился он. – Скажите мне, что надо делать. И я это сделаю.

Но Персик только хмурился и сердито месил тесто огромными ручищами. Майкл грустно улыбнулся.

– Понятно. Хотелось бы мне, чтобы это было что-то такое, с чем можно справиться своими руками… Так было бы легче. А сейчас… сейчас я чувствую себя как слепой, ступающий босыми ногами по битому стеклу.

– Но порезы достаются ей.

Майкл кивнул, расстроенный.

– Да, порезы достаются ей…

– Дыши, – посоветовала Мэдж сыну, замершему среди кухни в позе цапли, готовой взлететь.

Тот вспыхнул.

– Я дышу! Но срок уже подходит, а ты мне так и не ответила!

Мэдж не могла оторвать глаз от телевизора. На экране бушевала пестрая толпа людей, их лица были искажены первобытной ненавистью. Они поймали летчика. Мэдж лихорадило при виде того, как они волокли тело по улицам, где люди орали и глумились над ним. Она не могла смотреть. И не могла отвернуться…

Солдатское сердце. Возможно, Майкл прав. Возможно, ей следует довериться кому-то, кто сумеет хранить ее секреты. Может быть, дети уже достаточно подросли, чтобы все понять.

– Мама, ну скажи! – настаивал Джонни. – Я старался терпеть, как ты просила. Я оставил тебя в покое, но ты же знаешь, что я не переменил намерений.

– Нет, – отрезала она и отвернулась.

– Но почему?! – вскричал он.

Она зажмурилась.

– Потому что я этого не вынесу, – сказала Мэдж. – Я почти восемнадцать лет работала, чтобы вы с Джесс были живы и здоровы, и просто не могу выкинуть все это. Будь лучше художником, я оплачу учебу. И буду поддерживать тебя, пока жива. Сделай это не для себя. Сделай для меня.

– Но, мама…

– Пожалуйста, Джонни, – умоляюще сказала она, зная, что несправедлива. – Есть и другие способы стать летчиком, помимо армии. Мы что-нибудь вместе найдем, я тебе обещаю. Но я не могу разрешить тебе сделать ложный шаг.

Они не слышали, как сзади открылась дверь.

– Джон, мне нужна помощь в гостинице!

Джонни повернулся к Майклу даже быстрее, чем его мать.

– Пошел к черту! – отрезал он. – И убирайся из моего дома!

Мэдж побледнела.

– Джон Самюэл Келли, – звенящим голосом сказала она. – Как вы смеете?

Джонни повернулся к ней.

– Пожалуйста, мама! Ведь он не в курсе.

– Нет, – сказала она, испепеляя его гневным взглядом, – он в курсе. А теперь потрудись извиниться или навсегда забудь, о чем мы говорили.

Джонни бросил взгляд на экран телевизора. Смысл происходящего в далекой стране не доходил до него. Повернувшись к Майклу, он угрюмо пробормотал извинения.

– Так мне нужна помощь, если ты не против, – произнес Майкл как ни в чем не бывало.

Не сказав ничего в ответ, Джонни вышел из кухни. Мэдж, закрыв глаза, слушала, как репортер телевидения размышляет, чьего это сына волокут по улицам негодующие вьетнамцы.

– Мэдж? Ты в порядке? – тихо спросил Майкл.

– Нет, – призналась она, открыв глаза. – Нет. Я стараюсь, но не получается.

Майкл ласково обнял ее.

– Чем я могу помочь?

Мэдж, положила голову к нему на грудь.

– Ты думаешь, мне поможет, если я поделюсь с другими медсестрами.

Он ни секунды не колебался.

– При Ричмондском ветеранском центре есть хорошая женская группа. Я там кое с кем знаком и думаю, что это как раз то, что тебе нужно.

Она откинула голову, стараясь быть сердитой.

– Ты все это подстроил, да?

– Я как библиотека, Мэдж. Информация к вашим услугам. Но я никогда не навязываюсь. Библиотека на дом не ходит.

Она засмеялась, чувствуя, что готова раскрыться. Это был чудесный дар Майкла – то, что он сумел оттащить ее от обрыва и заставить посмотреть вперед, а не вниз.

– Я подумала о людях, с которыми там работала, – призналась она. – Я очень давно о них не думала.

Он кивнул.

– Понимаю. Я только через пятнадцать лет начал выяснять, где же мои парни. А до того – словно их и не было на свете.

Мэдж кивнула. Хотелось бы ей знать, сможет ли она позволить себе такую роскошь – выкроить время для себя, но не в ущерб детям. Хотелось бы ей знать, как уберечь их от всего этого. В свое время она пыталась защитить их от Сэма, но, похоже, безуспешно. Ей было невыносимо думать, что теперь нужно будет защищать их от самой себя.

– Я не могу причинить вред своим детям, – сказала она, не думая.

– Ты никогда не причинишь вред своим детям, – ответил Майкл, и это в его устах прозвучало так просто и убедительно, что Мэдж не нашлась, что возразить.

Значительно позже, когда Майкл уже закончил рабочий день в гостинице, она сидела за кухонным столом и думала о его предложении. Женская группа. Медсестры, которые поймут, что она видела, которые не станут хуже думать о ней из-за ее ночных кошмаров. Это было большое искушение, словно смотреть войну по телевизору, имея возможность в любой момент отвернуться.

«Пока мои дети в безопасности, я в порядке». Это заклинание работало почти восемнадцать лет. Мэдж не была уверена, что так будет и дальше.

Она снова смотрела телевизор. Еще новости, еще комментарии. Снова зверский облик войны. Джесс и Джина должны были вот-вот вернуться к обеду после урока верховой езды. Когда послышался шум подъезжающей машины, Мэдж: решила, что это они. Резкий звук тормозов заставил ее насторожиться. Неужели что-то случилось? Встревоженная, Мэдж поспешила навстречу. Перешагнув порог веранды, она остановилась как вкопанная. Это были не Джесс и не Джина. Из машины выходил Пит, и его убитый вид говорил о том, что с мальчиком стряслось большое несчастье.

– Пит, милый, – вскрикнула она, бросаясь навстречу. – Что случилось?

Он выглядел ошеломленным, застывшим, глаза у него остекленели.

– Случилось? – тупо повторил он. – Ах да, случилось…

Мэдж побледнела и, положив руки ему на плечи, почувствовала, как он дрожит.

– Пит… – Она уже сама перепугалась.

Он наконец поднял на нее глаза, полные слез.

– Мой папочка… – сказал мальчик. – Его уже нет больше…

12

– Товсь! Целься! Пли!

Был великолепный день. Светлые облака ползли по ослепительно голубому небу, легкий бриз овевал холмистую местность. В Вашингтон пришло лето.

Мэдж стояла с детьми среди бесконечных рядов белых надгробных камней. Здесь, на Арлингтонском национальном кладбище, снова шли похороны. Военные мундиры, черные платья и сухой треск ружейного салюта над гробом, покрытым национальным флагом.

– Товсь! Целься! Пли!

Снова грянули семь винтовок. Мэдж вздрогнула, словно они целились в нее.

– Товсь! Целься! Пли!

Стая ворон, тревожно крича, взлетела в небо.

– На пле-ечо!

Почетный караул застыл навытяжку. Толпа на мгновение замерла, пока горнист подносил к губам сверкающий инструмент.

Мэдж оцепенела. Это было невыносимо. Ей никогда в жизни больше не хотелось слышать сигнал «отбой». Она слышала его снова и снова, когда парни уезжали домой в цинковых гробах, чтобы лечь в землю под такими же безликими белыми камнями. А потом эта же музыка звучала на похоронах Джона Кеннеди, на этом самом кладбище.

Она думала, что больше это не услышит. Чистые, звенящие звуки плыли над холмами, словно плач матери, провожающей сына в последний путь.

Ей было невмоготу стоять здесь. Но она стояла.

Когда звуки горна растаяли в воздухе, Мэдж не смогла удержаться от слез.

Мать Пита стояла недвижимо как статуя. Его дедушка и бабушка держали ее под руки. Военные отдавали ей честь. Мэдж схватила детей за руки, словно желая защитить их. Ей захотелось плакать в голос так, как плакал сверкающий горн.

Майкл за всю церемонию не проронил ни слова. Он просто подошел сзади и положил ей руку на плечо, давая понять, что тоже слышал это. Старое эхо в ясный день. Длинные списки тех, над гробами которых звучал сигнал «отбой». Майкл все понимал.

Офицеры почетного караула, все в белых перчатках, сложили национальный флаг и вручили его матери Пита. У Мэдж тоже был такой флаг, только полученный не при столь торжественных обстоятельствах. Сэм заслужил свой флаг, хотя и умер не от полученных на войне ран.

Толпа начала растекаться, бормоча слова сочувствия. Телевизионщики, прибывшие отснять похороны новых жертв вьетнамской войны, сворачивали аппаратуру. Официальная церемония завершилась.

Около Полины Уинстон, принимающей соболезнования, уже стоял красивый молодой человек, видимо новый ухажер. Она даже не заметила, что Пит покинул ее. Мэдж видела, как он, пошатываясь и спотыкаясь, в черном костюме не по росту, идет мимо гроба. Она знала, что сейчас он подойдет к ней. И когда это случилось, открыла ему объятия. В ее жесте было столько материнской заботы, столько жалости и сочувствия, что Пит разрыдался.

– А почему мы не посмотрели стелу? – спросила Джесс, когда они собрались на кухне. – Мы же там были, а ты все твердила, что собираешься нам ее показать.

– Сегодня и без того был очень тяжелый день. К тому же не к лицу прогуливаться по кладбищу в качестве праздных туристов, – отрезала Мэдж.

– Но это вовсе не туризм, – обиженно запротестовала Джесс, у которой глаза еще не просохли от слез. – Это же важно. Там люди, которых ты знала.

– Я не знала никого из тех, чьи имена высечены на стеле, – сказала Мэдж:.

– Но там новая статуя женщины, – настаивала Джесс. – Наверное, это медсестра. Разве ты не хочешь посмотреть на нее?

– В другой раз, – вздохнула Мэдж. – Мы пойдем все вместе, хорошо?

– А вы что скажете, Майкл? – спросил Джонни с ноткой вызова в голосе. – Вы знаете кого-нибудь из увековеченных на стеле?

– Да, – просто ответил Майкл. Его внимание было поглощено цыплятами, которых он обжаривал в масле. – Я знаю кое-кого из этих ребят.

Одно имя. Десять имен. Двадцать. Майкл нашел их всех. Он потрогал их имена своими руками, словно можно было вернуться назад и вернуть ребят. Он видел тех, кто остался в живых, располневших и полысевших, со старой печалью в глазах, и они вместе оплакивали тех, кого уже не было. Вот почему он знал, что Мэдж Келли лжет.

Да, подумал он. Я знал кое-кого.

– А что вы делали в Корее? – спросила Джесс, вертя в руках пластиковый стаканчик.

– Он не хочет говорить об этом, – откликнулся Джонни.

Джесс стремительно повернулась к нему.

– А может быть, хочет, – огрызнулась она. – Может быть, я хочу послушать его.

Майкл оставил цыплят в покое и обратил внимание на эту маленькую девочку, живую как ртуть, которая очень напоминала ему Джину в том же возрасте.

– Что бы ты хотела знать? – спокойно спросил Майкл.

В другой стороне кухни Мэдж повернулась к ним спиной, делая вид, будто достает тарелки.

– Все, – заявила Джесс. – Где вы служили. Что делали. Как вы… как это случилось.

– Морская пехота, – сказал он. – Первый дивизион. Я записался в 1950 году и прибыл в Корею в декабре. Служил в боевой группе недалеко от Хыннама, где была ваша мама, командовал взводом. К тому времени, когда в ноябре я был ранен, наша группа оставалась единственным подразделением морской пехоты на побережье.

– В ноябре? – откликнулся Джонни, не в силах побороть любопытство. – Так вам, выходит, оставалось всего пара недель до отправки домой?

Да, так и было. Еще две проклятые недели – и он был бы на борту «Птицы Свободы». Две недели…

– А как вы были ранены?

– Очень просто. Патрульный рейд, засада, ночь на рисовом поле. А дальше – лицом в грязь. И Мэдж.

Пока он рассказывал, Джесс не отрывала от него взгляда. Мэдж, наоборот, старалась не смотреть в его сторону. Только теперь Майкл понял, что ее дети никогда не слышали о том, что она там делала. Они полагали, что их мама – такая же, как и другие мамы, может быть чуточку печальнее и немного замкнутее. Нормальная. Им даже в голову не приходило, что ей довелось пережить минометные обстрелы во время операций. Что она не дрогнула под страшной ношей всех этих раненых и умирающих. Что она – героиня.

– Когда ваша мама увидела меня, – сказал Майкл, понимая, что ступает на зыбкую почву, – она ударила меня в подбородок. Здорово врезала.

Джесс широко открыла глаза.

– Она вас ударила?

Он кивнул, пристально взглянув на Мэдж.

– Еще как! Она сказала, что ей нужно было привлечь мое внимание.

– Но зачем же ей надо было вас бить? – пролепетала девочка.

В дальнем углу Мэдж позвякивала посудой.

– А затем, – объяснил Майкл, нарочито глядя только на Джесс, – что я собирался сдаться. Я был тяжело ранен, я очень устал и думал, что не выживу. Ваша мама убедила меня в обратном. Она говорит, что не помнит меня, так что, должно быть, она там многих била.

– Сотни, – грубо сказала она, не оборачиваясь. – Каждые пять минут приходилось кого-нибудь лупить.

– Так я и думал, – ответил Майкл, в душе надеясь, что Мэдж вот-вот заговорит и, может быть, хоть что-то расскажет своим детям, которые смотрели на нее в изумленном молчании.

– Насколько я помню, она делала это в течение двух недель. Должно быть, потому, что я изводил ее вопросами о моем друге Смитти.

– Смитти? – повторила Джесс.

Спина Мэдж напряглась. Пальцы впились в край стола.

– Да, – сказал Майкл, стараясь говорить бесстрастно. – Он всю ночь был со мной на этом проклятом рисовом поле. Он умер, но она мне не сказала…

Мэдж повернулась к нему, угрожающе сверкая глазами.

– … потому что не могла, – закончил он начатую фразу. – Если бы она это сделала, я бы точно сдался.

В кухне воцарилось молчание.

– Ты заботилась и о Смитти, мама? – спросила Джесс удивительно детским, неуверенным голосом.

– Нет… то есть… я не… не помню.

Она не могла оторвать глаз от Майкла и не находила слов, чтобы соткать ложь, к которой так привыкла.

«Все в порядке, Мэдж, – хотелось ему сказать. – Расскажи им. Расскажи им все».

– У вашей мамы было много таких пациентов, как я, – сказал Майкл. – И много таких, как Смитти. Вы себе даже не представляете…

– Я представляю, – девочка храбро защищала и себя, и маму. – Я видела фильм «Китайский берег». В Корее погибали тысячи мужчин.

– А сколько выжило! – сказал Майкл. – Благодаря вашей маме.

Мэдж покачала головой. Свет в ее глазах погас.

– Я была всего лишь одной из сестер в одном из эвакогоспиталей. Одной из десятков медиков – медсестер, врачей, санитаров, – работавших там и пытавшихся помочь…

– Но когда я думал, что моя мама держит меня за руку, это была всего одна сестра.

Мэдж слабо улыбнулась.

– Я не могла выглядеть как твоя мама.

– Но ты там была.

Глаза выдали ее прежде, чем она сумела что-то ответить. Огромные, красноречивые глаза, в которых мелькнул старый ужас, так глубоко запрятанный.

– Это была всего лишь моя работа, – тихо пробормотала она, но никто из сидевших на кухне не поверил ей.

– Что будем делать с Питом? – спросил у матери Джонни пару часов спустя.

Мэдж подняла глаза от деловых бумаг.

– А что? У него проблемы?

Джонни махнул рукой и присел на лавочку у стены, где раньше сидел рядом с Джиной Джордан.

– Сейчас – нет, он все еще спит, бедняга. Наверное, не спал с тех пор, как к ним постучался капеллан с извещением. Я думаю о будущем. Боюсь, он может не справиться… Ну, ты знаешь, что творится у него в доме.

Мэдж нервно разгладила на коленях юбку и задумчиво уставилась на стол. Там лежала куча неоплаченных счетов и стоял наполовину пустой бокал вина.

– Мама! – нахмурился Джонни. – Ты в порядке?

Мэдж вздрогнула.

– Извини, милый. Конечно, мы всегда рады Питу, ты знаешь. Если он захочет здесь остаться, мы ему выделим спальню. Но, может быть, лучше отложим этот разговор до того времени, когда узнаем, чего он хочет?

Джонни молчал, соображая.

– Ты действительно это сделаешь? – наконец произнес он.

Мэдж встрепенулась.

– Что, милый?

– Возьмешь Пита к нам. Без лишних слов.

– А ты разве против?

– Нет, конечно. Но… не знаю, многие мамы, наверное, не стали бы приглашать чужого мальчика насовсем, как ты думаешь?

Мэдж выдавила из себя улыбку.

– Мне нравится Пит, – сказала она. – И я не хочу, чтобы он страдал в одиночестве.

Джонни отвернулся и потер ладонью глаза. Когда он вновь посмотрел на нее, Мэдж заметила, что они стали влажными.

– Мама, скажи честно, – вдруг произнес он. – Ты с ним здорово запуталась, да?

Так вот что его волнует больше, чем судьба Пита.

– С кем? – спросила она, выигрывая время.

– С Майклом Джорданом.

– Я ему нравлюсь, Джонни, и он тоже мне нравится, – спокойно ответила она. – Даже после сегодняшнего вечера. Особенно после сегодняшнего вечера.

Джонни недоверчиво приподнял бровь.

– Мне кажется, ты зашла дальше, чем «нравится», мама. Ты рассказываешь ему то, что никому раньше не говорила. Даже нам.

На нее нахлынули страх, сожаление, беспокойство. Она изнемогала под грузом эмоций, не зная, как с ними справиться.

– Он понимает то, чего вам пока не дано понять, – ответила Мэдж, боясь оттолкнуть этими словами сына. Рука, протянутая к нему, застыла на полпути к волнистым волосам. – А кроме того, держу пари, что ты тоже говоришь Джине разные вещи, о которых нам не рассказываешь.

Он покраснел.

– Это совсем другое!

– Вот как?

– Да. То, о чем мы говорим, совсем не так важно, как то, о чем ты говоришь.

– Например?

Он поколебался, собирая все свое мужество, чтобы взглянуть ей в глаза.

– Например, когда ты говоришь, что запрещаешь мне летать. И не объясняешь почему.

Как она могла ему объяснить? Ни один мальчик не верит, что может погибнуть. Ни один мужчина не верит, что может вернуться с войны без руки, или без ноги, или без глаза. Но мать этого безумно боится. И каждое утро молится, чтобы эта участь не постигла ее сына.

– Я не запрещаю тебе летать, – сказала Мэдж. – Я запрещаю летать лишь на военных самолетах. Подвергать себя смертельной опасности только ради полетов. Все летчики, за которыми я ухаживала, не меньше тебя хотели летать. Все. Они были чуть старше тебя, но еще совсем дети и слишком молоды, чтобы умирать.