Текст книги "Шорохи"

Автор книги: Дин Рей Кунц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Про себя она подумала: «А сама-то я в это верю?»

Уолли с минуту смотрел на нее. Потом он заговорил:

– Ну что ж. Наверное, тебе виднее. В любом случае стоит выпить. – Он поднял свой бокал. – Ну-ка, напусти на себя веселый, самоуверенный вид – пусть все эти важные господа завидуют и рвутся работать с тобой!

Хилари безумно хотелось откинуться на спинку кресла, пить шампанское «Дом Периньон», и пусть ее захлестнут волны радости! Но ей никак не удавалось полностью расслабиться. У нее было такое чувство, как будто где-то там, в темноте, притаилось что-то страшное. В свое время родители запихнули ее, совсем крошку, в тесную коробочку страха, захлопнули крышку и заперли снаружи. С тех пор она взирает на мир из этого гроба. Эрл с Эммой довели ее до тихого, но устойчивого помешательства, параноидальной шизофрении, сводящей на нет все светлое в ее жизни.

Она едва не задохнулась от ненависти к отцу с матерью. Многие годы и многие мили отделяли ее от чикагского ада, но она все еще ощущала себя его пленницей.

– Что с тобой? – мягко спросил Уолли.

– Ничего. Я в полном порядке.

– Ты очень бледна.

Хилари сделала над собой усилие, чтобы загнать страх в тайники памяти. Потом потрепала Уолли по щеке и нежно поцеловала.

– Прости. Иногда я действительно становлюсь невыносимой. Вон, даже не удосужилась поблагодарить тебя. Уолли, я счастлива, что мы заключили этот договор! Правда! Ты самый лучший агент на свете!

– Вот тут ты не ошибаешься. Но мне не пришлось чрезмерно потеть. Они пришли в такой восторг от твоего сценария, что готовы были сдаться на все твои условия. Удача тут ни при чем, так же как и мои способности. Ты должна знать, детка: это все твой талант. Тебе сейчас нет равных. Ты можешь сколько влезет мучиться воспоминаниями о родителях-садистах, можешь продолжать смотреть на мир сквозь черные очки… Но мне все же хочется, чтобы ты попробовала жить иначе. Послушайся моего совета.

Ах, как ей хотелось поверить Уолли, заразиться его оптимизмом – но черные семена чикагской окраины пустили в душе Хилари зловещие побеги. Сколько бы Уолли ни расписывал прелести ее нынешнего положения, в этом раю ей мерещились все те же подстерегающие ее чудовища. Она всей душой верила в закон Мерфи: «Все, что может испортиться, – портится!»

Но Уолли был так настойчив, говорил таким убедительным тоном, что Хилари добросовестно пошарила в хаосе своих чувств и извлекла солнечную улыбку.

– Ну вот, – с облегчением вымолвил он. – Так-то лучше. Тебе идет улыбаться.

– Постараюсь делать это почаще.

– А я постараюсь заключать для тебя как можно больше выгодных контрактов.

Они пили шампанское и строили радужные планы. Никогда еще Хилари столько не смеялась. Понемногу у нее полегчало на душе. Проходя мимо их столика, популярнейший киноактер, «настоящий мужчина» сегодняшнего экрана – холодные глаза, тонкие, поджатые губы, гора мускулов, валкая походка, – а в жизни добрый, смешливый, даже застенчивый человек, чья последняя работа принесла создателям фильма барыш в пятьдесят миллионов долларов, первым задержался, чтобы поздороваться и спросить, по какому случаю пир горой. Вслед за ним подошел неприступный продюсер с глазами ящерицы: этот сначала косвенно, а затем напрямую попытался выведать сюжет «Волка», в надежде перехватить сценарий и состряпать телесериал-скороспелку. Скоро у их столика перебывала добрая половина зала, прикидывая, нельзя ли войти в долю и чем-либо поживиться. Ведь «Волку» понадобятся продюсер, звезды, музыкальный аранжировщик… Таким образом, за престижным столиком вершился апофеоз Хилари Томас с пожиманием рук, похлопыванием по спине и чмоканьем в щечку.

Хилари отдавала себе отчет в том, что большинство блестящих завсегдатаев «Поло Лаундж» вовсе не такие хищники и стяжатели, какими они иногда казались. Многие начинали жизнь на дне общества – голодные, нищие, как она сама. И хотя каждый сколотил кругленькое состояние и выгодно поместил капитал, они были не в состоянии перестать суетиться, потому что разучились жить иначе.

Подлинная жизнь Голливуда не имела ничего общего с имиджем, который сложился у восхищенной публики. Секретарши, продавцы, мелкие служащие, водители такси, механики, домохозяйки, официантки, представители всех профессий и слоев населения по всей стране, возвращаясь вечером домой, падали с ног от усталости. Их хватало только на то, чтобы плюхнуться в кресло перед «ящиком» и погрузиться в волшебный мир звезд. Для миллионов людей от Гавайев до штата Мэн и от Флориды до Аляски Голливуд стал символом разнузданных оргий, доступных женщин, бешеных денег, огромного количества выпитого виски, еще большего количества кокаина, блаженной праздности под знойным южным небом, попоек на краю бассейна, каникул в Акапулько и Палм-Спрингс, секса на покрытом меховой накидкой заднем сиденье «Роллс-Ройса». Фантастика! Сказка! Сладкая иллюзия! По мнению Хилари, общество, безнадежно погрязшее в коррупции, возглавляемое бездарными политиканами, стоящее на шатком фундаменте, подтачиваемом инфляцией и чрезмерными налогами, живущее в постоянном страхе перед ядерной угрозой, – такое общество нуждается в иллюзиях, если хочет выжить. В действительности люди, занятые в кино– и телеиндустрии, пашут гораздо больше, чем другие, даже если плоды их трудов и не стоят затраченных усилий. Звезда, занятая в популярном телесериале, вкалывает от зари до зари, часто по четырнадцать-шестнадцать часов в сутки. Отдача, естественно, тоже бывает колоссальной. И даже несмотря на это, их вечеринки не особенно напоминают оргии; женщины не доступнее, чем в Филадельфии, Хакенсаке или Тампе; солнечной погоде отнюдь не сопутствует праздность, а секс ничем не отличается от того, каким занимаются секретарши Бостона или продавцы Питтсбурга.

В четверть седьмого Уолли должен был уходить на небольшую вечеринку, и пара завсегдатаев «Поло Лаундж» предложила Хилари поужинать с ними. Она отказалась, сославшись на якобы уже существующую договоренность.

Когда они вышли из отеля, было еще светло. На ослепительном лазоревом небе белела пара облаков. Все вокруг приобрело платиновый оттенок. Мимо, смеясь и оживленно беседуя, прошелестели две молодые парочки, направлявшиеся к своим «Кадиллакам», а чуть поодаль, на бульваре Заходящего Солнца, шуршали шины, ревели двигатели и взвизгивали клаксоны.

Они подождали, пока расторопные служители подгонят их машины.

– Хилари, у тебя действительно назначена встреча?

– Д-да. С самой собой.

– Хочешь поехать со мной?

– Незваный гость…

– Считай, что я тебя пригласил.

– Не хочу нарушать твои планы.

– Ерунда. Ты будешь весьма приятным дополнением.

– Я не одета для званого ужина.

– Ты и так хороша.

– Уолли, мне хочется побыть одной.

– Ты становишься отшельницей хуже Гарбо. Поехали со мной. Ну, пожалуйста! Это неофициальная встреча с молодым, подающим надежды телесценаристом и его женой. Милейшие люди.

– Уолли, я в полном порядке. Честно.

– Такая красивая женщина, в день своего триумфа – и одна! Нет, ты определенно нуждаешься в чем-то таком: свечи, тихая, ласковая музыка, хорошее вино, а рядом тот, с кем ты пожелаешь разделить все это.

Хилари усмехнулась.

– Уолли, да ты скрытый романтик!

– Я вполне серьезно.

Она положила руку ему на плечо.

– Это очень мило с твоей стороны, что ты обо мне заботишься, но со мной действительно все в порядке. Я люблю уединение. Впереди еще достаточно времени для интимных встреч, катания на горных лыжах и дружеских попоек после выхода «Часа волка».

Уолли Топелис помрачнел.

– Если ты не научишься отдыхать, тебе долго не продержаться. Через каких-нибудь пару лет ты будешь похожа на тряпичную куклу. А вместе с физическими силами иссякнет и творческая энергия.

– Этот фильм станет водоразделом между моей прошлой и будущей жизнью.

– Согласен. Однако…

– Я всю себя вложила в эту работу, пахала, как негр, все поставила на одну карту. Только когда у меня будет прочная репутация хорошего сценариста и режиссера, я смогу наконец поставить крест на жалких, истрепавшихся призраках: моих родителях, чикагских трущобах, всех ужасных воспоминаниях. Научусь расслабляться и вести нормальный образ жизни. Но не сейчас. Если я расслаблюсь сейчас, меня постигнет неудача. Или я внушу себе, что потерпела неудачу, – что, в сущности, одно и то же.

Уолли вздохнул.

– О’кей. И все-таки ты зря отказываешься.

В это время лакей подогнал ее машину. Хилари обняла Уолли.

– Может быть, я позвоню тебе завтра – просто убедиться, что мне не приснилась вся эта история с «Часом волка».

– На окончательное оформление договора уйдет несколько недель. Но я не думаю, что могут возникнуть осложнения. На следующей неделе подпишем протокол, и можешь приступать к работе.

Хилари послала ему воздушный поцелуй, дала лакею чаевые и укатила.

Она поехала вверх по склону, минуя шикарные особняки стоимостью в несколько миллионов долларов, лужайки, зеленевшие почище банкнот; повернула налево, потом направо – словом, ехала наугад, без какой-то определенной цели, просто чтобы успокоиться. Это был один из немногих видов отдыха, какие она себе позволяла. Дорога была испещрена густыми багровыми тенями; на улице быстро темнело, хотя сквозь кроны пальм, дубов, кленов, кедров, кипарисов и сосен еще мелькали проблески света. Хилари включила передние фары и покатила дальше по извилистой дороге каньона, пока не почувствовала, что напряжение начинает отпускать ее.

С наступлением сумерек она остановилась возле небольшого мексиканского ресторанчика на бульваре Ла-Синега. Грубо оштукатуренные стены. Фотопортреты мексиканских головорезов. Густой аромат горячего соуса, острой приправы и кукурузных лепешек. Официантки в крестьянских блузах с глубоким вырезом и красных юбках в складку. Знойная, чувственная музыка. Хилари заказала сыр, немного риса и жареные бобы. Еда оказалась такой вкусной, словно подавалась при свечах, под мелодичную музыку и рядом был близкий человек, готовый разделить с нею ее торжество.

Не забыть сказать Уолли, подумала Хилари, допивая темное мексиканское пиво. Но тут же услышала его язвительный голос: «Ягненочек, это не что иное, как самообман. Конечно, одиночество не отражается на качестве еды, музыки и свечей, но это еще не значит, что оно полезно для душевного и физического здоровья». Он ни за что не удержится от очередной нотации, и пусть это будет сделано с наилучшими намерениями, ей от этого не легче.

Хилари села в свой автомобиль, пристегнула ремень, включила зажигание и радио и несколько минут неподвижно сидела, наблюдая за потоком огней на Ла-Синега. Сегодня у нее день рождения. Двадцать девятый по счету. И, несмотря на упоминание в колонке Гранта в «Голливудском репортере», кроме нее самой, никому нет до этого дела. Но разве не она сама уверяла Уолли, что ее это устраивает?

Мимо проносились автомобили. Люди куда-то спешили – большей частью парами, – строили планы на вечер.

Хилари не хотелось домой, но больше ехать было некуда.

* * *

В доме было темно.

Хилари завела машину в гараж и приблизилась к парадной двери. Ее высокие каблучки громко стучали по каменным плитам.

Стоял ласковый, теплый вечер. Земля щедро отдавала солнечное тепло; прохладный ветер с моря, в любое время года продувавший город насквозь, еще не принес с собой похолодание. Хотя ближе к ночи впору будет надевать пальто. В саду громко стрекотали цикады. Хилари вошла в дом, включила свет в прихожей и заперла дверь. Зажгла свет в гостиной и стала подниматься по лестнице – как вдруг услышала за спиной какой-то шум и обернулась.

Из кладовки неподалеку от входной двери, где висела ненужная одежда, выступил человек примерно сорока лет от роду, рослый, в облегающем желтом свитере, черных брюках и кожаных перчатках. Под свитером ходуном ходили бугры мускулов: должно быть, он много лет занимался поднятием тяжестей. Даже запястья, различимые между перчатками и рукавами свитера, были внушительных размеров и свидетельствовали о недюжинной силе. Человек остановился в десяти футах от Хилари, широко ухмыльнулся и облизнул тонкие губы.

Она не знала, как отреагировать на непрошеное вторжение. То был не заурядный взломщик и не какой-нибудь мальчишка-дегенерат с наркотическим блеском в глазах. Она знала этого человека и меньше всего ожидала увидеть его в подобной ситуации. Пожалуй, только появление из кладовки Уолли Топелиса могло бы так же удивить ее. Хилари была не столько испугана, сколько растеряна. Она познакомилась с этим человеком три недели назад в графстве Напа, Северная Калифорния, куда ездила собирать материал для следующего сценария, из жизни виноделов. Там он выглядел солидным, преуспевающим дельцом из Напа-Валли. Но какого черта он делал в ее кладовке?

– Мистер Фрай? – неуверенно вымолвила она.

– Привет, Хилари. – У него был густой, низкий, гортанный, скрипучий голос, но там, в Напа-Валли, он звучал отечески бодро, сейчас в нем слышались угрожающие нотки.

Хилари прочистила горло.

– Что вы здесь делаете?

– Приехал повидаться с вами.

– Зачем?

– Просто повидаться.

Его тяжелый, хищный взгляд прожигал ее насквозь. С лица не сходила зловещая ухмылка – волчий оскал перед тем, как страшный зверь сомкнет челюсти на горле бедного кролика.

– Как вы сюда попали? – требовательно спросила Хилари.

– Красивая…

– Что?

– Ты очень красивая.

– Немедленно прекратите это.

– Я давно искал такую, как ты.

– Вы меня пугаете.

– Ах, какая красавица! – И он сделал шаг навстречу.

Она вдруг угадала его намерения. Но это же чистое безумие! С какой стати богатому человеку, занимающему высокое положение в обществе, ехать за сотни миль, рискуя своим состоянием, репутацией и свободой, ради скоротечного акта насилия?

Фрай сделал еще один шаг навстречу.

Насилие. Но это же ни в какие ворота!.. Разве что… Разве что он собирается потом убить ее. Тогда он не так уж и рискует – значит, не будет ни отпечатков пальцев, ни каких-либо иных улик. И никому не придет в голову, что известный промышленник, уважаемый винодел из Санта-Елены проделал долгий путь до Лос-Анджелеса, чтобы совершить акт насилия и убить жертву. Никто не подумает на Бруно Фрая. Следствие ни за что не двинется в этом направлении.

Может, она сошла с ума? Это не тот Бруно Фрай, с которым она свела знакомство в Санта-Елене. Тогда она не заметила ни малейших признаков безумия, которое теперь исказило его черты. В холодных как лед глазах сквозила злоба. Как же Фраю удалось скрыть ее при первой встрече?

Вдруг Хилари заметила нож, и все ее сомнения испарились. Он явился, чтобы убить ее. Нож торчал у него за поясом над правым бедром. Всего одна секунда – и он очутится в руках у бандита, чтобы затем вонзиться ей в живот.

Дальше все пошло как при замедленной съемке. Секунда растянулась до минуты. Хилари следила за тем, как он приближается, – будто смотрела страшный сон. Ей стало не хватать воздуха: атмосфера в доме неимоверно сгустилась. Вид ножа парализовал ее. Она больше не пятилась – словно приросла к месту. Нож почти всегда оказывает такое действие. Человек теряет дар речи, ледяная рука страха сжимает сердце. Вас до самых кишок пробирает озноб. Не у всякого хватает духу пустить в ход холодное оружие. Ничто, как нож, не дает столь отчетливого представления о хрупкости человеческой плоти и самой жизни. Яд, пистолет, разрывная бомба действуют на расстоянии. Но преступник с ножом должен вплотную приблизиться к жертве. Чтобы вспороть живот другого человека и не почувствовать тошноты от приторного запаха крови, нужно особое бесстрашие – или безумие.

Фрай подошел совсем близко. Положил громадную ручищу на обе ее груди и грубо стиснул их, прикрытые тонкой шелковой материей.

Непосредственный контакт с врагом вывел Хилари из состояния транса. Она с силой ударила Фрая по руке, вырвалась и отскочила за диван.

Фрай расхохотался, но его глаза полыхнули кровожадным огнем. То был дьявольский смех. Видно, он только и ждал, чтобы она начала сопротивляться: это разжигало в нем охотничий азарт.

– Убирайся! – крикнула Хилари. – Немедленно выйди вон!

– А мне не хочется выходить, – усмехнулся Фрац. – Как раз наоборот. Я намерен войти. О да. Именно так. Войти в тебя, маленькая леди. Содрать одежду, оголить твою плоть и ворваться в нее – глубоко-глубоко. Туда, где тепло, темно и влажно.

На какую-то долю секунды ноги Хилари сделались ватными и сердце ушло в пятки, но затем страх сменился более полезным чувством – ненавистью. И яростью. То не был осознанный гнев интеллигентной женщины против покушения на ее достоинство: в основе этой ярости лежало нечто более фундаментальное, первозданное. Он вторгся в ее святая святых, осквернил ее жилище, растоптал хрупкий мир ее души, ее единственное прибежище! Хилари неожиданно оскалила зубы и не закричала, а зарычала, низведенная этим мерзавцем до уровня животного.

На диванной полке стояла пара тяжелых, восемнадцать дюймов высотой, фарфоровых статуэток. Хилари схватила одну и швырнула во Фрая.

Он мгновенно увернулся, и статуэтка разбилась о кирпичную кладку камина; все пространство перед камином покрылось осколками.

– Даю тебе вторую попытку.

Хилари взяла вторую статуэтку и заколебалась. Наблюдая за налетчиком сквозь прищуренные от злости веки, она взвесила статуэтку на ладони и изобразила бросок.

Фрай поддался на ее финт и быстро уклонился. Тогда она бросила по-настоящему.

От удивления Фрай не успел увернуться, и статуэтка задела ему висок. Удар оказался не таким сильным, как ей хотелось бы: Фрай не только удержался на ногах, но и не был серьезно ранен. Даже кровь не выступила. И все-таки Хилари причинила ему боль, и это на него подействовало. Игривое настроение сменилось яростью. Кривая ухмылка исчезла с побагровевшего лица. Фрай заскрежетал зубами. На массивной шее проступили бугры мыщц. Он изготовился к прыжку.

Хилари рассчитала, что он в несколько прыжков обогнет диван, а она тем временем отбежит на другую сторону и, может быть, найдет еще чем в него бросить. Но Фрай попер прямо на нее, как разъяренный бык, а наткнувшись на диван, запросто схватил его огромными ручищами и, перевернув, отшвырнул в сторону, как будто в нем было всего несколько фунтов. Хилари отскочила в сторону. Фрай рванулся к ней и неминуемо схватил бы, если бы не споткнулся и не упал на одно колено.

Гнев у Хилари снова сменился страхом, и она пустилась наутек: в прихожую, к входной двери. Однако быстро сообразила, что, пока она будет отпирать замки, Фрай успеет атаковать ее. Он был совсем близко, в двух или трех шагах от нее. Хилари метнулась вправо и устремилась вверх по винтовой лестнице, перепрыгивая через две ступеньки сразу. Она тяжело дышала, но все равно слышала его сопение и грязные ругательства.

Пистолет! В ночной тумбочке. Если она раньше его добежит до спальни, захлопнет и запрет дверь, это даст ей пару секунд, чтобы выхватить из ящика пистолет.

На лестничной площадке, когда Хилари уже думала, что на целых несколько футов опередила своего преследователя, он схватил ее за правое плечо и рванул к себе. Хилари вскрикнула, но не стала вырываться, как он ожидал, а резко обернулась и что было сил ударила его коленом между ног. Он взвыл, весь побелел от пронзительной боли и выпустил ее.

Наверное, ему еще не попадались женщины, способные постоять за себя. Ей дважды удалось обвести его вокруг пальца. Он-то считал, будто имеет дело с хорошенькой дурочкой, безобидным зайчонком, безответной жертвой, которую он без труда подчинит своей воле, использует и одним лишь ударом могучего кулака выбьет из нее дух. Однако она ощерилась, показала клыки и выпустила когти. И возликовала, увидев на его лице выражение шока.

У нее мелькнула надежда, что враг не устоит на ногах, покатится вниз по лестнице и сломает себе шею. Или что удар в самое чувствительное место ненадолго, хотя бы на минуту, выведет его из строя. Однако не успела она развернуться на 180 градусов и убежать, как Фрай выпустил балюстраду, за которую схватился, чтобы не упасть, и ринулся вслед за ней.

– Сука! – хрипло выругался он.

– Нет! – крикнула Хилари. – Стой! Ни шагу дальше!

Она показалась себе персонажем одного из фильмов студии «Хаммер Филмз», которого преследовал то ли вампир, то ли зомби.

– Сука!

Хилари все-таки успела вбежать в спальню и захлопнуть дверь. И зашарила рукой по двери в поисках щеколды. Внезапно она услышала нечеловеческий, леденящий душу вопль и, обезумевшим взглядом окинув комнату, не сразу поняла, что это ее собственный крик. Она была на грани паники, но знала, что должна была во что бы то ни стало сохранить самообладание. Если, конечно, хочет выжить.

Убедившись, что дверь спальни заперта, Фрай всей своей огромной тушей навалился на нее. Дверь устояла. Но это ненадолго. Недостаточно, чтобы вызвать полицию и дождаться ее приезда.

У Хилари бешено колотилось сердце; она вся дрожала, словно очутилась в ледяной пустыне, но твердо решила не поддаваться страху. Метнувшись к ночной тумбочке, она случайно увидела свое отражение в зеркале. Это была совсем незнакомая женщина с глазами, как у филина, и мертвенно-бледным лицом, больше похожим на белую маску мима.

Фрай бил в дверь. Дерево трещало, но не поддавалось.

Пистолет лежал среди пижам в верхнем ящике. Заряженный магазин находился рядом. Хилари схватила пистолет и дрожащими пальцами несколько раз пыталась затолкнуть магазин. Наконец ей это удалось. Удары в дверь не стихали. Замок был ненадежен. Таким замком закрывать комнату от непослушных детей, но не от Бруно Фрая. Полетели щепки, и дверь широко распахнулась.

Тяжело дыша, он появился в дверном проеме. Приподнятые плечи, сжатые кулаки. Этот человек жаждал крушить и рвать все, что ни попадется на пути. В глазах светилась похоть, его зловещая фигура отражалась в зеркале. Хилари медленно подняла пистолет.

– Буду стрелять! Клянусь богом, буду!

Фрай остановился, тупо заморгал и наконец разглядел оружие.

– Убирайся!

Он не шелохнулся.

– Немедленно выметайся отсюда!

Фрай недоверчиво ухмыльнулся и сделал шаг навстречу. Это был уже не тот самодовольный, расчетливый, циничный насильник, каким он предстал перед Хилари внизу. В нем произошла перемена: как будто где-то в глубине его души сломалось некое реле; в мозгу все перепуталось, перемешалось; в нем не осталось ничего разумного, человеческого; он действовал, как лунатик. В глазах растаял лед – теперь они горели лихорадочным, кровавым блеском. По лицу струился пот. Губы беспрестанно шевелились: он то кривил их, то кусал, то надувал, как ребенок. Им двигала уже не похоть, а нечто более темное, звериное. Хилари догадалась: это придает ему свежие силы и уверенность в собственной недосягаемости для пуль.

Он выхватил из-за пояса нож и выставил перед собой.

– Сука!

– Я не шучу!

Фрай сделал по направлению к ней еще один шаг.

– Ради бога, – взмолилась Хилари, – будьте благоразумны. Нож – ничто против пистолета.

До него оставалось каких-нибудь двенадцать или пятнадцать футов.

– Я размозжу тебе голову! – в отчаянии крикнула Хилари.

Фрай начал размахивать ножом, чертя в воздухе круги и как будто придавая им магическое значение. По-видимому, ему казалось, что он заклинает злых духов. Он сделал еще шаг вперед. Хилари прицелилась в центр живота, чтобы в случае небольшого отклонения влево или вправо наверняка попасть. И нажала на спуск.

Ничего не случилось.

– О господи!

Фрай приблизился еще на пару шагов. На Хилари нашел столбняк. Она изумленно уставилась на этого подонка. Между ними оставалось не более шести, от силы восьми футов. Она выстрелила во второй раз.

Ничего.

Господи Иисусе! Неужели где-то заело?

Потом она сообразила, что забыла снять пистолет с предохранителя. Хилари сделала это и выстрелила в третий раз – в то самое мгновение, когда Фрай ринулся на нее, не обходя, а вспрыгивая на разделявшую их кровать. Раздался оглушительный хлопок. Фрай зашатался и, выронив нож, повалился на кровать, но тотчас вскочил и схватился левой рукой за свою правую руку.

Хилари не видела крови и потому не поверила, что он ранен. Возможно, пуля ударилась о нож. Шок сбил Фрая с ног, но он мгновенно оправился.

Он вдруг взвыл от боли. Это был мерзкий, злобный вой отнюдь не поверженного. Фрай снова изготовился к прыжку. Хилари еще раз выстрелила. Ее противник рухнул на пол и больше не встал.

Хилари испустила вздох облегчения и в изнеможении прислонилась к стене, не спуская глаз с того места за кроватью, куда свалился Фрай. Оттуда не доносилось ни звука, но ее беспокоило, что она не видит самого Фрая. Хилари, насколько могла, вытянула шею, но не увидела его. Тогда она осторожно обошла кровать.

Фрай лежал ничком на шоколадно-коричневом ковре. Правая рука подвернулась под живот, а левая вытянута на полу. Хилари не видела его лица. На темном ковре нельзя было различить кровь. Впрочем, она и не ожидала увидеть его в луже крови. Если он ранен в грудь, то, вполне возможно, под ним на ковре расплылось алое пятно. Если же пуля попала в лоб и он умер мгновенно, ее могло быть всего несколько капель.

Она подождала минуту, другую. Враг не шевелился и не дышал. Неужели мертв? Хилари подошла чуточку ближе.

– Мистер Фрай?

Она не собиралась подходить слишком близко и подвергать себя опасности, но все же хотела получше его рассмотреть. По-прежнему держа перед собой наведенный на него пистолет, сделала шаг к нему.

– Мистер Фрай?

Ответа не было.

Забавно, что даже теперь он был для нее «мистер Фрай». После всего случившегося она еще не могла обойтись без вежливой формулы. Может быть, потому, что он мертв. Так уж повелось, что после смерти даже законченный мерзавец может рассчитывать на некоторую долю уважения. Потому что, унижая покойника, мы унижаем самих себя. Оскорблять мертвеца – все равно что издеваться над великой и самой последней из тайн – тайной смерти. Боги не прощают подобного вызова.

Хилари подождала еще немного.

– Знаете что, мистер Фрай? – произнесла она вслух. – Я все же не хочу рисковать. Пожалуй, всажу-ка я в вас еще одну пулю – на всякий случай. Вот так. Прямо в твою башку, чертов ублюдок!

Разумеется, она бы не выполнила эту угрозу. Она не была жестокой от природы и никогда еще не стреляла в живое существо. И если только что ей пришлось выстрелить в Бруно Фрая, то лишь потому, что от него исходила непосредственная угроза ее жизни. Инстинкт самосохранения плюс истерика сделали свое дело. Но теперь, когда он лежал перед ней бездыханный, не более опасный, чем куча тряпья, ей было трудно решиться хладнокровно нажать на спуск. Размозжить голову трупа. Ее тошнило от одной только мысли. Угроза скорее должна была стать проверкой. Если он притворяется, перспектива нового выстрела должна заставить его выдать себя. Хилари вздохнула и опустила пистолет.

Он мертв. Она убила человека.

Испытывая ужас перед предстоящим расследованием и нашествием репортеров, она обошла покойника и направилась к двери.

И вдруг он перестал быть покойником.

Фрай в точности разгадал ее хитрость и выжидал, пока она не утратит бдительность. У него были стальные нервы.

В мгновение ока он выпростал из-под себя правую руку и схватил Хилари за щиколотку. Она вскрикнула и упала. И они покатились по ковру клубком из четырех рук и четырех ног, его зубы – возле ее горла. Фрай рычал, словно бешеная собака. Хилари боялась, что он вот-вот перегрызет ей артерию и высосет из нее кровь. Она ухватила его за подбородок и постаралась отвести его голову в сторону. В ответ он запустил руку ей под платье и попытался сорвать с нее колготки и вцепиться в ее половые органы – жестом не любовника, а насильника. Да он ее просто разорвет! Хилари сделала попытку выцарапать ему глаза, но он вовремя увернулся. Их взгляды встретились, и оба оцепенели, одновременно осознав, что она все еще сжимает в руке пистолет – теперь его дуло оказалось направленным ему в промежность.

Он облизнул сухие губы и мигнул. Сволочь паршивая!

– Только дернись, – простонала Хилари, – и я отстрелю тебе яйца. Понял, что я сказала? – потребовала ответа Хилари.

– Ага.

– Будешь хорошо себя вести?

– Ага.

– Больше ты меня не проведешь.

– Как скажешь.

– Хорошо, – сказала Хилари. – Я хочу, чтобы ты не делал резких движений. Когда я подам сигнал, мы медленно, очень медленно перекатимся так, чтобы ты оказался внизу, а я сверху.

Она не заметила забавного совпадения: примерно так любовники уговаривают друг друга в разгар любовного акта.

– Когда я скажу, перекатишься на правый бок, – продолжала Хилари.

– О’кей.

– Пистолет останется там же, где и сейчас.

Из холодных, жестких глаз Фрая ушли безумие и ярость. Перспектива остаться без половых органов вернула его к действительности – на какое-то время.

Хилари для верности потыкала дулом пистолета в его гениталии, и он скривился от боли.

– Давай, только осторожно, – скомандовала она.

Фрай с величайшей осторожностью перевернулся сначала на правый бок, а затем на спину. Он вытащил руку из-под ее платья и не предпринял попытки завладеть пистолетом.

Левой рукой уцепившись за него, а в правой сжимая оружие, Хилари легла на бандита сверху. Пальцы правой руки начали неметь, и она крепче сжала пистолет, до смерти боясь, что Фрай это заметит.

– Ну, так, – произнесла она. – Теперь я попробую слезть. Пистолет остается на месте. Не шевелись и даже не моргай.

Фрай напряженно смотрел на нее.

– Ясно?

– Ага.

Продолжая держать пистолет приставленным к его ширинке, Хилари высвободилась с такой осторожностью, как будто все это время была прикована к мине. У нее пересохло во рту. Оба тяжело дышали, но Хилари было слышно, как тикают ее часики от Картье. Она скатилась на бок, встала на колени, немного помедлила, поднялась на ноги и поспешила отскочить, прежде чем он успеет снова схватить ее.

Фрай сел.

– Нет! – крикнула Хилари. – Сейчас же ложись!

– Я тебя не трону.

– Ляг!

– Да успокойся ты.

– Ложись, черт тебя подери!

Он и не думал слушаться.

– Ну, и что дальше?

Хилари помахала пистолетом.

– Я сказала – ложись! На спину! Живо!

Он безобразно усмехнулся.

– А я спросил: что дальше?

Фрай явно пытался овладеть ситуацией, и это Хилари не понравилось. А с другой стороны, не все ли равно, лежит он или сидит? Лишь бы не поднялся на ноги и не настиг ее прежде, чем она выпустит в него еще пару пуль.

– Ладно, – неохотно вымолвила она. – Сиди, раз уж так хочется. Но если ты сделаешь хотя бы одно движение, я разряжу в тебя всю обойму. Разметаю кишки по комнате. Клянусь, я так и сделаю.

Он ухмыльнулся и кивнул.

– А сейчас, – сказала Хилари, – я подойду к тумбочке и позвоню в полицию.

Она медленно, шажок за шажком, точно краб, попятилась назад и наконец достигла ночной тумбочки, где стоял телефонный аппарат. Как только она села и сняла трубку, Фрай поднялся на ноги.