Текст книги "Тик-так"

Автор книги: Дин Рей Кунц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Возможно, заданные вслух вопросы – или сам факт того, что жертва вдруг заговорила, – поуменьшили уверенность твари в своих силах в той же мере, в какой они укрепили собственную веру Томми в себя. Произнесенные резким, властным тоном слова могли убедить маленькое чудовище в том, что жертва вовсе его не боится, и что с ней будет не так-то легко справиться. Во всяком случае, Томми почти поверил, что дело обстоит именно так, и несколько воспрянул духом.

Каким простым ему вдруг показалось решение! Как при встрече со злобно ворчащей собакой, он ни в коем случае не должен показывать свой страх, и тогда, быть может, все обойдется.

Но Томми тут же подумал, что он, к сожалению, уже показал твари, что испугался. И это был не просто страх, а самый настоящий панический ужас, поэтому ему необходимо было срочно реабилитировать себя. Больше всего Томми хотелось перестать потеть, так как он подозревал, что тварь способна учуять резкий запах пота.

Вопросы, которые он так отважно задавал твари, помогли Томми преодолеть нерешительность и сделать несколько шагов к самой дальней от окон стене кабинета, где была ведущая в коридор дверь. При этом он не забывал подбадривать себя новыми фразами, которые произносил нарочито громко и грозно:

– Что ты такое, черт тебя побери? Как ты посмела пробраться в мой дом? Кто тебя сделал? Кто оставил тебя на моем крыльце и позвонил в звонок? Ну-ка, отвечай, ты!

Томми наткнулся прямо на дверь и нашарил круглую пружинную ручку. Никакого нападения на него не произошло.

Распахнув дверь, Томми обнаружил, что в коридоре, питавшемся от той же электрической цепи, что и кабинет, тоже нет света. Лампы горели только на первом этаже, и над лестницей, ведущей вниз, было бледное свечение.

Томми шагнул через порог кабинета, и в это же самое мгновение тварь стремительно прошмыгнула у него прямо между ногами. В первую секунду он даже не увидел ее, но услышал пронзительное шипение и почувствовал, как она прикоснулась к его джинсам.

Он ударил тварь ногой, промахнулся и ударил снова.

Топот маленьких ног и гортанное рычание подсказали Томми, что тварь удаляется от него с завидной скоростью. Он увидел ее только на верхней ступеньке лестницы – черный силуэт на фоне поднимающегося снизу света. Тварь остановилась и, обернувшись через плечо, пронзила Томми взглядом горящих зеленым огнем глаз.

Томми стиснул рукоятку пистолета, взводя ударный механизм.

Маленькое чудовище, все еще облаченное в развевающиеся лохмотья, подняло переднюю конечность и погрозило ему костлявым кулачком. При этом оно с вызовом взвизгнуло, и, хотя его голос не был громким, Томми почувствовал, как по спине его снова побежали мурашки – таким режущим, пронзительным, абсолютно не похожим ни на какие земные звуки был этот крик.

С трудом совладав с дрожью, он прицелился.

Тварь бросилась вниз по ступенькам и скрылась из вида, прежде чем Томми успел нажать на спусковой крючок.

Поначалу он был удивлен, что тварь обратилась в бегство, но потом вздохнул с облегчением. Похоже, его новая стратегия и пистолет поубавили уверенность его странного врага.

Но так же быстро, как и пришло, облегчение сменилось тревогой. В полутьме, да еще на таком значительном расстоянии Томми мало что мог разглядеть, однако ему показалось, что в другой руке – не в той, которой она ему грозила, а в той, которую она плотно прижимала к своим лохмотьям, тварь все еще держала шестидюймовый обломок диванной пружины.

– О черт! – вырвалось у него.

Чувствуя, как быстро тает его новообретенная уверенность, Томми ринулся к лестнице.

Твари на ней не было.

Прыгая через две ступеньки, Томми спустился вниз. Одолев один пролет, он чуть было не упал на площадке, но удержался, схватившись за стойку перил. Нижний пролет лестницы тоже оказался пуст.

В эту секунду быстрое движение привлекло его внимание. Он успел заметить, как тварь пересекла крошечную прихожую и юркнула в гостиную.

Только теперь Томми подумал о карманном фонарике, который лежал в ящике его ночного столика, но возвращаться за ним было слишком поздно. Он должен был двигаться и действовать быстро, чтобы не остаться один на один с тварью в темном пустом доме, где выведены из строя все электрические цепи. Разумеется, Томми всегда мог выбраться на улицу, но там ему пришлось бы полагаться только на собственные ноги, в то время как тварь способна была безжалостно гнать его куда ей было нужно, время от времени атакуя его под прикрытием темноты.

Томми по-прежнему не сомневался в том, что физически он во много раз сильнее ее, однако сверхъестественная живучесть и маниакальное упорство твари в достижении своих целей заметно компенсировали ее относительно малые размеры. Она не просто притворялась бесстрашной, как притворялся смелым Томми, когда, отвлекая врага разговорами, на цыпочках крался к дверям кабинета. По сравнению с ним тварь была просто карликом, но ее свирепая уверенность в своих силах не казалась напускной и потому пугала Томми до дрожи. Тварь явно собиралась загнать его в угол и одолеть. И не сомневалась в своей близкой победе.

Громко ругаясь, Томми спустился на первый этаж. Как только он ступил на последнюю ступеньку лестницы, в комнатах слева что-то громко треснуло и свет над лестницей и в гостиной погас.

Томми повернул направо и очутился в столовой. Мягкий свет бронзового светильника с двумя рожками из белого матового стекла отражался в полированной поверхности облицованного светлым кленовым шпоном обеденного стола. Пробегая мимо него, Томми увидел свое отражение в зеркале на стене. Волосы у него торчали в разные стороны, белки вытаращенных глаз сверкали. На сумасшедшего – вот на кого он был похож.

Но он не стал задерживаться. Толкнув дверь в кухню, Томми услышал за спиной торжествующий вопль твари. Потом раздался уже знакомый ему треск электрического разряда, и свет в столовой погас.

К счастью, кухня питалась от отдельной электрической цепи, и флюоресцентные трубки под потолком продолжали гореть как ни в чем не бывало, но Томми и без того помнил, где висят ключи от его новенького "Корвета". Они негромко звякнули в его руке, и, хотя звук этот был глухим и совсем не музыкальным, он почему-то напомнил Томми, как во время мессы колокола в церкви вызванивали: "По моей вине, по моей вине, по моей-моей-моей вине..."

Это ощущение было таким неожиданным, что на мгновение Томми даже перестал чувствовать себя жертвой, которой он вне всяких сомнений мог стать в самое ближайшее время, и замер, придавленный неожиданным грузом вины. Можно было подумать, что обрушившаяся на него нынешней ночью беда была вполне заслуженной карой небесной, которую он сам навлек на себя своими многочисленными недостойными поступками.

Простые двухсторонние петли на двери из столовой в кухню поворачивались без малейшего усилия, так что даже тварь десяти дюймов ростом могла легко протиснуться сюда следом за Томми. Держа в руках позвякивающие ключи и преследуемый некстати вспомнившимся ему запахом ладана, таким же сильным и сладким, как в те времена, когда он был мальчиком, прислуживающим в алтаре, Томми не рискнул задержаться в кухне даже для того, чтобы обернуться. Он и без того слышал, как когти на ногах твари скребут по кафельному полу уже у самого порога кухни.

Прежде чем тварь успела догнать его, он выскользнул в хозяйственную комнату, где стояла стиральная машина, и захлопнул за собой дверь.

Здесь тоже не было замка, но Томми это уже не волновало. Он был уверен, что тварь не сумеет повернуть круглую пружинную ручку. Дверь должна была надолго задержать ее внутри дома.

Но не успел Томми отойти от двери и на шаг, как свет в прачечной погас. Должно быть, проводка тянулась сюда из кухни, и мерзкое существо со своей пружиной, не тратя времени даром, замкнуло накоротко первую попавшуюся розетку.

Томми решил, что и ему надо поторапливаться, и, задевая ногами какую-то невидимую в темноте утварь, ринулся мимо стиральной машины и сушки к двери, которая вела из прачечной в гараж. Эта дверь, служившая также черным ходом, запиралась замком с круглой рукояткой, расположенной с внутренней стороны.

Свет в гараже все еще горел.

С наружной стороны дверной замок можно было запереть только при помощи ключа, но Томми не хотелось тратить на это время.

Вместо этого он повернул на стене рубильник, и ворота гаража с грохотом поползли вверх. Ураган ворвался внутрь, словно стая голодных собак.

Томми быстро обежал "Корвет" вокруг и приблизился к водительской дверце.

Свет в гараже мигнул и погас. Ворота, приводившиеся в действие электромотором, застряли на полпути, и Томми по-прежнему не мог выехать из гаража.

Нет!

Тварь просто не могла прорваться сквозь две закрытые двери, чтобы замкнуть электропроводку в гараже, а Томми казалось маловероятным, чтобы за прошедшие несколько секунд она успела выбраться из дома, найти распределительный щит, добраться до него по оштукатуренной стене и, вскрыв коробку предохранителей, вырубить все электричество.

И все же в гараже было темно, как на обратной стороне какой-нибудь планеты, на которую никогда не падает даже отраженный свет солнца. Подъемные ворота продолжали загораживать выход.

Может быть, ураган повредил провода и свет погас во всем квартале?

Не выпуская пистолета, Томми нашарил у себя над головой болтающуюся цепочку с чекой, которая отсоединяла ворота гаража от электропривода, и сильно потянул. Потом он бросился к воротам и открыл их во всю высоту вручную.

Злобно завывая, холодный ноябрьский ветер швырял пригоршни ледяной воды прямо ему в лицо. От тепла, которым Томми наслаждался после полудня, не осталось даже воспоминаний. С тех пор как он выехал со стоянки автомагазина и отправился на юг вдоль побережья, температура успела опуститься градусов на двадцать, и это, похоже, был еще не предел. Впрочем, у Томми были проблемы поважнее погоды.

Открывая ворота гаража, он почти рассчитывал увидеть на подъездной дорожке свирепую тварь, сверкающую своими зелеными глазами, но серно-желтый свет от ближайшего уличного фонаря освещал пространство перед воротами достаточно хорошо, и Томми, все это время не выпускавший из рук пистолета, был даже несколько разочарован, не увидев там своего врага.

В окнах домов, расположенных через улицу, тепло мерцал мягкий, гостеприимный свет. Такая же картина была и в домах по соседству – слева и справа от его коттеджа. Шторм не имел никакого отношения к короткому замыканию в гараже! Впрочем, Томми не верил в это с самого начала.

Он был убежден, что тварь нападет на него еще до? того, как он доберется до машины, однако ему удалось благополучно вернуться к "Корвету", усесться за руль и захлопнуть за собой дверцу. Твари нигде не было видно.

Пистолет Томми положил На пассажирское сиденье, чтобы его можно было легко схватить. Он так долго и с такой силой стискивал рукоятку оружия, что пальцы никак не хотели разгибаться, и ему пришлось хорошенько размять их левой рукой и несколько раз согнуть и разогнуть, прежде чем он почувствовал, что вполне ими владеет.

Двигатель запустился сразу.

Вспыхнувшие фары осветили заднюю стену гаража, верстак, аккуратно сложенные на полках инструменты, старинную вывеску со станции обслуживания компании "Шелл" (этой вывеске было не меньше сорока лет!) и плакат с портретом Джимми Дина, небрежно опиравшегося на крыло "Меркурия" 1949 года, который он так лихо водил в фильме "Восставшие без причин".

Подавая задом из гаража, Томми каждую секунду ожидал, что тварь вот-вот спустится с потолка на толстой паутине собственного изготовления и приклеится прямо к его ветровому стеклу. Несмотря на то что тело чудовища все еще скрывалось под грязными, изорванными тряпками, служившими ему покровом, пока оно пребывало в стадии куклы, Томми показалось, что странное существо гораздо ближе к рептилии, чем к насекомому. Кроме зеленых змеиных глаз, он сумел рассмотреть только чешуйчатую кожу твари, однако что-то от насекомого в ее облике несомненно было. Вероятно, его враг обладал и многими другими качествами, о которых Томми пока не подозревал.

Оказавшись на улице под непрерывными потоками дождя, Томми включил "дворники" на полную мощь и также задом выехал на улицу. То, что все двери в доме, за исключением, быть может, парадной, были открыты, его не слишком занимало.

В самом деле, кто может проникнуть в дом во время его отсутствия? Бродячая кошка или собака? Грабитель? Парочка одуревших от "травки" подростков с аэрозольным баллончиком красной краски и не самыми невинными намерениями на уме?

Нет, после того как он сумел убежать от дьявольской куклы, он играючи справится с любыми обычными незваными гостями.

Но, переключая передачу "Корвета" с заднего хода на повышение и нажимая на педаль газа, Томми" ощутил неожиданное беспокойство. Почему-то ему показалось, что он никогда больше не увидит своего не слишком большого, но такого уютного домика, и ему стало жаль себя почти до слез.

Он прибавил газу, хотя и так ехал со скоростью, недопустимой в пределах населенных пунктов. Вода из-под колес его "Корвета" взлетала вверх белыми крыльями десятифутовой длины, но Томми проскочил затопленный перекресток, даже не притормозив. Он чувствовал, что врата ада все еще отверсты и что каждая тварь из легиона Вельзевуловых слуг, что рвутся в этот мир сквозь этот широкий и мрачный портал, намерена устремиться в погоню за одной-единственной жертвой – за Томми Фаном.

Конечно, вера в демонов и прочую нечисть была с его стороны явной глупостью, однако считать, что, если они все-таки существуют, он сумеет избежать их зубов и когтей только благодаря тому, что в его распоряжении имеется спортивная машина мощностью в триста лошадиных сил, было, несомненно, еще глупее. И все же Томми продолжал мчаться с такой скоростью, словно сам Сатана преследовал его верхом на крылатом драконе.

* * *

Несколько минут спустя – на Юниверсити-драйв, неподалеку от Кампуса Калифорнийского университета, также расположенного в Ирвине, – Томми поймал себя на том, что каждые несколько секунд он отрывается от дороги и начинает вглядываться в зеркало заднего вида, словно за рулем одной из редких машин, двигавшихся далеко позади по залитому водой трехполосному шоссе, могла сидеть жуткая тварь с зелеными немигающими глазами змеи. Сама абсурдность такого предположения была подобна молоту, сокрушавшему натянутые цепи его тревог, и понемногу Томми успокоился и перестал вдавливать в пол педаль акселератора.

Его волосы и одежда были все еще мокрыми от пота и дождя, попавшего на него, когда он открывал ворота гаража, и Томми начинало трясти от холода. Чтобы окончательно не замерзнуть, он включил печку.

Он все еще чувствовал легкое головокружение, как будто полученная им доза страха была мощным наркотиком пролонгированного действия. Голова его соображала плохо: он едва мог сосредоточиться на управлении машиной и никак не мог решить, что ему делать дальше. Куда ему ехать? Кого просить о помощи?

В эти минуты ему снова хотелось быть Чипом Нгуэном и жить в выдуманном мире детективных фантазий, где изрыгающие огонь и смерть пистолеты, зубодробительные удары кулаком и сардонический склад ума неизбежно приводили героя к победоносному финалу; в мире, где противниками частного сыщика неизменно двигали простые и примитивные эмоции, такие, как алчность, зависть, ревность; в мире, где страх и беспокойство были детской забавой для закаленного невзгодами и напастями детектива и где показная нелюдимость служила верным признаком высоких моральных устоев и силы духа; где приступы запойной меланхолии исцеляли душу, а не угнетали ее; где у злодеев по прихоти автора и Господа Бога никогда не бывало зеленых змеиных глаз, мелких острых зубов и длинных крысиных хвостов.

Увы, никакое волшебство не могло перенести Томми в мир выдуманного им героя, и, погоревав по этому поводу, он решил устроиться где-нибудь на ночлег. Первое, что пришло ему в голову, это свернуть на обочину, сползти по сиденью как можно ниже, свернуться в зародышевый комок и проспать минут этак шестьсот. Томми чувствовал себя совершенно истощенным, а мышцы его рук и ног ослабели и подрагивали, как будто он занимался тяжелой физической работой несколько часов подряд. С тех пор как Томми сел за свой рабочий стол, прошло совсем немного времени, однако устал он так, что можно было подумать, будто Земле вдруг вздумалось вращаться с куда меньшей скоростью и прошедший вечер растянулся для него в дни и недели.

Несмотря на потоки горячего воздуха, поступавшего из вентиляционных отверстий обогревателя, Томми никак не мог согреться. Скорее всего потому, что одолевавший его холод не имел ничего общего ни с ледяным дождем, ни с пронизывающим ветром. Этот холод поднимался из его собственной души и охватывал Томми изнутри.

Мерный стук работающих "дворников" убаюкивал его, и Томми уже несколько раз задремывал за рулем, каждый раз просыпаясь и обнаруживая, что едет по новому участку дороги. Время от времени – просто для разнообразия – Томми сворачивал в какой-нибудь населенный пункт и принимался кружить по пустынным улицам, словно разыскивая дом давнишнего приятеля, у которого не был некоторое время, но это нисколько не помогало. Он снова начинал клевать носом, вздрагивал, просыпался, но каждый раз обнаруживал себя на улице, на которой никто из его знакомых никогда не жил.

В глубине души Томми понимал, что, собственно, не так. Он был человеком, получившим неплохое образование, в плоть и кровь которого въелось рационалистическое понимание мира. Во всяком случае, до сегодняшнего дня Томми никогда не сомневался, что умеет правильно читать карту жизни и выбирать самые прямые и безопасные маршруты, что он крепко держит руки на штурвале собственной судьбы и въезжает в будущее уверенно и спокойно. Но в тот самый миг, когда на белой голове тряпочного чучела лопнули два черных стежка и на него уставился неземной зеленый глаз, мир Томми начал рушиться. И продолжал рушиться до сих пор.

Великие законы физики, незыблемая логика математики, непреодолимые закономерности биологической науки, которые он, будучи студентом, старался запомнить и понять, – все пошло псу под хвост. Возможно, они действительно были приложимы к каким-то природным процессам, но они не объясняли всего. Больше не объясняли. Когда-то Томми считал, что, изучив их, он постиг основу основ, однако все, во что он так свято верил, оказалось лишь половинкой апельсина. Теперь он был смущен, растерян, подавлен, как может быть подавлен только убежденный рационалист, столкнувшийся с неопровержимым доказательством того, что во Вселенной существуют и действуют силы сверхъестественные, необъяснимые с точки зрения закономерностей материального мира.

Возможно, Томми было бы гораздо легче признать существование дьявольской куклы, если бы он все еще жил во Вьетнаме – Стране Чайки и Лисицы, где сказки его матери казались вполне уместными. В этом задумчивом мире влажных тропических джунглей, глубоких стоячих вод, туманных болот и похожих на миражи голубых вершин верить во что-нибудь сказочное было несравненно легче. Взять хотя бы историю мандарина по имени Тху Тхак, который взобрался на гору Пхи Лай и там, почти у самой вершины, нашел наконец Блаженную страну, где в гармонии, счастье и довольстве обитали бессмертные души. Теплыми влажными ночами на берегу Меконга и Южно-Китайского моря самый воздух был словно пропитан магией, и это удивительное ощущение Томми помнил даже сейчас, двадцать два года спустя. Только там он мог легко поверить в сказку о великом врачевателе Тьен Тае и его летающей горе, или в историю о прекрасной Нан Дьеп – вероломной жене, которая после смерти вернулась в мир живых в виде огромного гудящего облака больно жалящих москитов и напала сначала на своего мужа, а потом и на всех людей. Если бы Томми снова оказался во Вьетнаме и сумел вернуться в детство, он, может быть, поверил бы даже в существование дьявольских кукол, хотя большинство вьетнамских сказок были добрыми, и в них почти никогда не рассказывалось о визжащих монстрах, подобных этому крошечному дракону со злыми зелеными глазами.

Но он был не во Вьетнаме, а в Америке, в стране свободных и отважных людей, в стране Большого Бизнеса и Большой Науки. Это отсюда человек стартовал на Луну и вернулся обратно, это здесь был впервые расщеплен атом, это здесь был описан геном человека и появилась нанотехнология, позволявшая заглянуть в самые глубокие тайны бытия.

Именно в США девяносто три процента граждан считали себя глубоко религиозными людьми, но едва ли три человека из десяти посещали церковь. Сам Томми вот уже несколько лет не ходил к мессе, отчасти потому, что это – черт возьми! – была Америка с самой большой буквы, где все проблемы решались при помощи отвертки и гаечного ключа, компьютера, кулака, пистолета или, в самом крайнем случае, при помощи психотерапевта и двенадцатиступенчатой программы[4]4
  Имеется в виду многоэтапная программа лечения и социальной реабилитации алкоголиков и наркоманов.


[Закрыть], позволявших личности достичь просветления и изменить свою жизнь.

Но никакие отвертки, компьютеры, пистолеты, кулаки и психотерапевты не могли бы помочь ему справиться с десятидюймовой куклой, если бы он вернулся домой и застал ее там. А в том, что проклятая тварь будет там, Томми ни капли не сомневался.

Она будет ждать его.

Она должна довести свое дело до конца.

Ее послали, чтобы убить его!

Томми понятия не имел, откуда у него такая уверенность, но не сомневался, что интуиция его не обманывает. За ним охотился маленький, но безжалостный и целеустремленный наемный убийца.

Он все еще чувствовал на языке болезненную точку – в том месте, куда уколол его подхваченный ветром лист мелалукки. Это произошло в тот самый момент, когда он открыл свою парадную дверь и обнаружил на крыльце куклу.

Удерживая руль левой рукой, Томми ощупал правой рукой бедро и без труда обнаружил место, куда вонзилась игла с черной эмалевой головкой.

Две раны. Прежде он не обратил бы на них внимания, но в свете последовавших событий эти ритуальные уколы выглядели весьма символично.

* * *

Томми ехал по Спайгласс-драйв – вдоль холмов, вершины которых были застроены обращенными фасадами к побережью фешенебельными особняками стоимостью по несколько миллионов долларов каждый. По сторонам шоссе замелькали калифорнийские перечные пальмы, взлохмаченные свирепыми ударами ветра, и такими же взлохмаченными представлялись Томми его собственные мысли, пока он бесцельно и беспорядочно кружил по дорогам, по-прежнему не имея перед собой никакой определенной цели. Океан казался непроглядно-черным; из этой штормовой мглы продолжали наползать на сушу клубящиеся грозовые тучи, потоки ледяного дождя низвергались на землю с разгневанных небес, и хотя они не могли причинить сидящему в машине Томми никакого вреда, он вдруг подумал, что эта вода странным образом размывает его понятия о здравом смысле и его уверенность. Еще немного, и он останется один на один со своими нарастающими сомнениями, один на один со своим лихорадочным страхом и со всеми предрассудками, которые продолжали преследовать его в этой черной и одинокой ночи.

Больше всего ему хотелось вернуться в уютный домик родителей в Хантингтон-Бич, чтобы укрыться там от всех страхов и тревог. Томми знал, что его мать скорее всего поверит его невероятной истории. Матерям по закону – не человеческому, а по великому закону природы – было положено чувствовать правду, какие бы невероятные вещи ни рассказывали им их дети, и защищать их от неверия и насмешек других. Если он расскажет о дьявольской кукле, глядя матери прямо в глаза, она сразу поймет, что он не лжет и не выдумывает. И тогда он больше не будет одинок.

Только мать способна была убедить отца Томми, что грозящая их сыну опасность является вполне реальной, несмотря на всю ее кажущуюся не правдоподобность, а отец в свою очередь мог убедить сестру Томми и двух его старших братьев. Тогда их будет уже шестеро – целая семья, которая сумеет противостоять сверхъестественным силам, пославшим змеиноглазое чудовище. И вместе они сумеют победить – как двадцать с лишним лет тому назад они торжествовали победу сначала над коммунистами, а потом и над тайскими пиратами в Южно-Китайском море.

Но, вместо того чтобы развернуть "Корвет" в сторону Хантингтон-Бич, Томми свернул налево, на идущее в гору шоссе Эль-Капитан, и стал подниматься все выше в темное грозовое небо. Потом он долго петлял по улицам Спайгласс-Хилл, проезжая мимо домов чужих ему людей, которые никогда в жизни не поверят ему, если он позвонит у их дверей и расскажет свою невероятную историю.

Томми не мог ехать к матери. Он боялся, что между ним и его родителями пролегла слишком большая эмоциональная дистанция, чтобы он мог рассчитывать на безоговорочное доверие и понимание. Разумеется, никто не помешал бы ему рассказать о дьявольской кукле, но Томми очень хорошо представлял себе, как лицо матери неодобрительно вытянется и как она скажет:

– Ты пил виски, как твой глупый детектив?

– Никакого виски, мама!

– От тебя пахнет виски.

– Я выпил только бутылочку пива.

– С пива все и начинается. Сначала пиво, потом – виски.

– Я не люблю виски.

– Но зато у тебя в каждом кармане по пистолету.

– Один пистолет, мама.

– И ты гоняешь на машине как безумный, спятивший маньяк, гоняешься за блондинками...

– Никаких блондинок!

– ..И пьешь виски, словно это чай, а потом удивляешься, когда тебе начинают чудиться демоны и драконы.

– Никаких демонов, мама!

– ..Драконы и призраки...

– И не призраки.

– ..Демоны, драконы и призраки, Туонг! Тебе просто необходимо переселиться к нам...

– Не Туонг – Томми.

– ..И начать жить нормальной, человеческой жизнью, Туонг.

– Томми!

– И перестать пить виски, словно ты этот.., крутой. Ты должен перестать притворяться американцем, Туонг. Ты и так слишком американец.

От разочарования Томми даже застонал.

Лента с записью воображаемого разговора с матерью все еще проигрывалась у него в голове, когда Томми слегка притормозил и с осторожностью объехал сломанный ветром сук кораллового дерева, загородивший половину улицы.

В конце концов Томми решил не ехать в Хантингтон-Бич, потому что боялся обнаружить, что дом родителей перестал быть ему родным. Неужели он больше не принадлежит к членам семьи Фан, как принадлежал когда-то? Как ему тогда быть? Ведь он не может вернуться и в собственный коттедж в Ирвине, потому что там по темным комнатам и коридорам бродит голодный призрак с зелеными глазами! Есть ли на земле еще какое-нибудь место, которое Томми мог бы назвать своим домом? Пожалуй, нет. Он стал бездомным в самом полном и точном смысле. Гораздо более бездомным, чем те бродяги, которые вечно скитаются по улицам благополучных поселков, толкая перед собой тележки с никому не нужным мелочным товаром.

Нет, Томми еще не дошел до такого состояния, чтобы смириться с подобной участью. И он не поедет к матери, чтобы убедиться в том, что семья его отвергла. Уж лучше он будет сражаться с жуткой тварью один на один.

Но позвонить матери ему ничто не мешает.

Томми уже протянул руку к сотовому телефону, но сразу отдернул ее, не набрав даже номера.

"Автомобильные телефоны – для больших шишек. Ты теперь большая шишка, Туонг? Вести машину и одновременно разговаривать по телефону слишком опасно. Пистолет в одной руке, бутылка виски в другой... Да как ты вообще держишь этот телефон, Туонг?"

Томми вздохнул и дотронулся правой рукой до пистолета, лежавшего на пассажирском сиденье, но ни удобная форма рукоятки, ни ощущение всепобеждающей силы, отлитой в стали, больше не успокаивали его.

* * *

Несколько минут спустя, очнувшись от очередного приступа странной сонливости, которую навевали ритмичные движения щеток, Томми обнаружил, что находится на южной окраине Ньюпорт-Бич, на бульваре Макартура. Движение здесь было совсем слабым, и он довольно быстро ехал на запад.

Часы на приборной доске "Корвета" показывали всего половину одиннадцатого вечера.

Томми понял, что дальше так продолжаться не может. Он не должен петлять по ночным улицам и дорогам до тех пор, пока у него не кончится бензин или не случится что-нибудь еще более страшное. Эта дремота, которая одолевала его все чаще и чаще, это рассеянное внимание могли привести к тому, что он врезался бы в другую машину или перевернулся на мокрой мостовой.

Подумав об этом, Томми все же решился обратиться за помощью к членам своей семьи, но не к матери или к отцу, а к любимому старшему брату Ги Мин Фану.

В конце концов Ги тоже изменил имя; по-вьетнамски его звали Фан Мин Ги, но по приезде в Штаты он решил, что фамилия все-таки должна быть на последнем месте. Некоторое время назад он, как и Томми" тоже подумывал о том, чтобы взять себе американское имя, но в конце концов так и не решился этого сделать, чем снискал особое уважение родителей. Впрочем, своих четырех детей – Этель, Дженифер, Кевина и Уэсли Ги назвал по-американски, однако к этому мать и отец отнеслись совершенно нормально, поскольку все четверо родились уже в Соединенных Штатах.

Тон Тхат – самый старший из братьев Фан, который был на восемь лет старше Томми, – имел уже пятерых детей, и у каждого из них было по два имени: американское и вьетнамское. Первенцем Тона была девочка. Официально ее звали Мэри Ребекка, однако в семье она носила нежное имя Тху-Ха. В гостях у бабушки и дедушки – а также в обществе других консервативно настроенных старших – все дети Тона звали друг друга по-вьетнамски, а американские имена использовались ими в компании сверстников. Что касалось общения с родителями, то тут в зависимости от ситуации в ход шли то вьетнамские, то американские имена, но, насколько Томми было известно, никакой путаницы при этом ни разу не возникало.

В дополнении к своей досадной неспособности определить, кто же он все-таки такой, определить раз и навсегда, как определились в жизни его братья, но так, чтобы решение удовлетворило и его самого, Томми часто переживал, что у него пока нет собственных детей. Для его матери это, без сомнения, было настоящей трагедией. Родители Томми, воспитанные в старых восточных традициях, до сих пор рассматривали детей не как обременительную обязанность, не как заложников обеспеченной старости, а как подлинное богатство и благословение небес. В их представлении чем больше была семья, тем больше у нее было шансов выжить и тем большего успеха она могла добиться. В свои тридцать лет неженатый, бездетный, не имеющий никаких особых перспектив Томми (кроме, естественно, перспективы стать процветающим писакой, выдумывающим глупые истории о пристрастившемся к виски полоумном детективе) представлял собой серьезную угрозу мечте родителей об обширной империи Фанов, благополучие которой в их представлении было напрямую связано с численностью клана.