Текст книги "Лицо страха"

Автор книги: Дин Рей Кунц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

6

Постельное белье было залито кровью. На ковре справа от кровати темнело пятно, похожее на кровавую кляксу. Высохшие кровавые разводы виднелись на стене позади прикроватной тумбочки.

Трое экспертов-полицейских работали в комнате под руководством следователя. Двое опустились на корточки перед кроватью. Третий пытался найти отпечатки пальцев на запыленном ночнике, хотя наверняка знал, что вряд ли что-нибудь найдет. Это была работа Мясника, а тот всегда носит перчатки. Следователь вычерчивал траекторию кровавых пятен на стене, чтобы установить, был ли убийца левшой или действовал правой рукой.

– Где тело? – спросил Грэхем.

– Я очень сожалею, но тело увезли в морг десять минут назад, – ответил детектив Предуцки так, словно он вдруг почувствовал ответственность за некую непростительную оплошность в своих действиях. У Грэхема мелькнула мысль, не являлась ли вся жизнь Предуцки сплошным оправданием. Детектив быстро принимал ответственность за все и считал себя виноватым, даже если он вел себя безупречно. Это был человек неопределенного вида со слабенькой комплекцией и светло-карими глазами. Несмотря на столь невыразительную внешность и видимость комплекса неполноценности, он являлся одним из наиболее уважаемых членов манхэттенского отдела по расследованию убийств. Большинство из коллег детектива дали понять Грэхему, что он работает с лучшим из них. Айра Предуцки был выдающейся личностью в департаменте.

– Я задерживал «скорую» как можно дольше. Однако у вас ушло много времени, чтобы добраться сюда. Конечно, я поднял вас среди ночи. Но я был вынужден сделать это. Затем вы, вероятно, вызвали такси и прождали его долго. Очень сожалею. Возможно, я все испортил. Мне бы следовало оставить тело здесь немного дольше. Я понимаю, вам хотелось бы видеть его там, где оно было обнаружено.

– Это не имеет значения, – сказал Грэхем. – Мысленно я уже видел ее.

– Конечно, – сказал Предуцки, – я видел вас в программе Прайна.

– У нее были зеленые глаза, да?

– Точно такие, как вы сказали.

– Ее нашли раздетой?

– Да.

– На ней было много ножевых ран?

– И это так.

– И жуткая зверская рана в горле?

– Все верно.

– Он изуродовал ее тело?

– Да.

– Как?

– Страшно, – ответил Предуцки. – Я полагаю, мне не следовало рассказывать вам, потому что ужасно даже слышать об этом. – Предуцки сжал пальцы. – Он вырезал кусок ее живота. Вырвал, как пробку, с пупком в середине. Жуть...

Грэхем закрыл глаза и содрогнулся. Эта...

Пробка... Он начал покрываться испариной, ему стало плохо. У него не было видения, только сильное ощущение случившегося, предчувствие, от которого трудно избавиться.

– Он вложил этот кусок... в ее правую руку и сжал ее пальцы.

– Вот здесь вы обнаружили тело?

– Да.

Следователь отвернулся от окровавленных пятен на стене и с любопытством взглянул на Грэхема. «Не надо так смотреть на меня, – подумал Грэхем. – Я не хочу знать об этом».

Он бы наслаждался своим ясновидением, если бы оно позволяло ему предсказать резкое повышение цен на рынке, а не последствия маниакального насилия. Он предпочел бы угадывать имена выигравших на скачках лошадей, а не имена жертв убийств.

Если бы он мог управлять своим даром... Но это было невозможно, и он чувствовал свою ответственность за развитие и применение своего природного дара. Он верил, возможно, подсознательно, что, делая так, он хотел бы частично компенсировал тот страх, который окружал его последние пять лет.

– Что вы думаете о надписи, которую он нам оставил? – спросил Предуцки.

На стене за туалетным столиком были строки стихов, написанные кровью:

Ринта рычит, мечет молнии в небе нависшем;

Алчные тучи клокочут в пучине[1]1
  Перев. С. Степанова.


[Закрыть].

– Есть какая-нибудь идея, что это значит? – спросил Предуцки.

– Боюсь, что нет.

– Узнаете поэта?

– Нет.

– И я тоже. – Предуцки печально покачал головой. – У меня нет хорошего образования, только год колледжа. У меня не было средств. Я читаю много, но непрочитанного еще больше. Если бы я был более образованным, может быть, я бы знал, чьи эти стихи. Но я должен знать. Если Мясник тратит время, чтобы написать их, значит, это что-то важное. Это нить. Какой я к черту детектив, если я не могу ухватиться за такую четкую нить, как эта. – Он снова покачал головой, явно недовольный собой. – Плохо. Очень плохо!

– Может быть, это его собственные стихи, – произнес Грэхем.

– Мясника?!

– Возможно.

– Поэт-убийца? Т. С. Элиот с ножом за пазухой? – Грэхем пожал плечами.

– Нет, – сказал Предуцки. – Человек обычно совершает преступление, потому что это единственный способ, которым он может дать выход своей ярости. Кровопролитие снимает напряжение, накопившееся в нем. А поэт может выразить свои чувства словами. Нет. Как бы там ни было, здесь есть над чем подумать. – Предуцки изучал надпись кровью минуту-другую, потом повернулся и подошел к двери спальни, она была приоткрыта. Он закрыл ее. – Здесь еще одна надпись.

На задней стороне двери кровью убитой были выведены три слова: нить над бездной.

– Он когда-нибудь оставлял что-то подобное раньше? – спросил Грэхем.

– Нет. Я бы сказал вам об этом. Но это встречается в преступлениях такого типа. Некоторым психопатам нравится оставлять сообщение тем, кто находит труп. Джек-Потрошитель писал записочки полиции. Семейка Мэнсона выводила каракули кровью где-нибудь на стенах. А тут: нить над бездной. Что он этим пытается нам сказать?

– Эти слова из той же поэмы, что и другие? У меня нет подходящей идеи. – Предуцки вздохнул, засунув руки в карманы. Он выглядел озабоченным. – Интересно, смогу ли я когда-нибудь схватить его?

* * *

Жилая комната к квартире Эдны Маури была небольшой, но не скромной. Мягкое освещение заливало, все янтарным светом. Золотистые вельветовые занавески, стены отделаны светло-коричневым материалом, напоминавшим джут. Пушистый коричневый ковер. Велюровая бежевая софа. Пара одинаковых кресел. Тяжелый стеклянный столик для кофе с латунными ножками. Полки из стекла и хрома, заполненные книгами и статуэтками. Дешевые издания некоторых известных современных авторов. Все было подобрано со вкусом, удобно и дорого. По просьбе Предуцки Грэхем сел в одно из кресел.

Сара Пайпер сидела на краю софы. Она выглядела так же шикарно, как и комната. На ней был трикотажный брючный костюм темно-голубого цвета с зеленой отделкой, золотые сережки и элегантные часы, маленькие, как полдоллара. Ей было не больше двадцати пяти. Эффектная стройная блондинка, уверенная в себе.

Она плакала. Об этом говорили ее припухшие и покрасневшие глаза. Сейчас она взяла себя в руки.

– Мы уже обо всем говорили здесь, – вымолвила она. Предуцки сидел около нее на кушетке.

– Я знаю, – сказал он. – И я извиняюсь. Действительно уже поздно. Но всегда найдется то, что можно извлечь из разговора, задавая одни и те же вопросы два, а то и три раза. Вам кажется, что вы рассказали мне все. Но, возможно, вы что-то упустили. Бог знает, я частенько что-нибудь пересматриваю. Вам могут показаться излишними эти вопросы, но это мой стиль работы. Я сортирую факты снова и снова, чтобы убедиться в том, что я был прав. Я не горжусь этим. Просто я так работаю. Другие детективы могут узнать все необходимое для себя из одного разговора. Но боюсь, я не из таких. Вам не повезло, что сигнал поступил в мое дежурство. Наберитесь терпения. Я приложу все усилия, чтобы позволить вам уйти домой немного раньше. Я обещаю.

Женщина взглянула на Грэхема и наклонила голову, будто говоря: вы смеетесь надо мной?!

Грэхем улыбнулся.

– Сколько времени вы были знакомы... с покойной? – спросил Предуцки.

– Около года, – ответила она.

– Как хорошо вы знали ее?

– Она была моей лучшей подругой.

– Как вы думаете, она тоже считала вас своей лучшей подругой?

– Естественно. Я ведь была единственной ее подругой.

Брови Предуцки приподнялись.

– Она трудно сходилась с людьми?

– Да нет. Она нравилась людям, – ответила Сара. – Что могло в ней не нравиться? Она только не становилась другом запросто. Она была спокойной девушкой, держалась скромно.

– Где встретились с ней?

– На работе.

– Где вы работаете?

– Вы знаете где. В клубе «Горный хрусталь».

– И что она там делала?

– Вы знаете это тоже.

Кивнув головой, Предуцки коснулся ее колена и в строгой отеческой манере произнес:

– Совершенно верно. Я знаю это. Но видите ли, мистер Харрис не знает. Я не позаботился о том, чтобы сообщить ему. Мое упущение. Извините, вы не могли бы сказать об этом и ему?

Она повернулась к Грэхему:

– Эдна занималась стриптизом, как и я.

– Мне знаком клуб «Горный хрусталь», – произнес Грэхем.

– Вы бывали там? – спросил Предуцки.

– Нет. Но я знаю, что это клуб высшего разряда, не то что большинство стриптиз-клубов.

В один момент светло-карие глаза Предуцки сузились. Он пристально посмотрел на Грэхема.

– Эдна Маури была танцовщицей из стриптиза. Вам что-нибудь это говорит?

Он совершенно точно знал, о чем детектив думает. Ведь в программе Прайна он уже сказал, что имя жертвы может быть Эдна-танцовщица. Он был не прав, но он также и не ошибся полностью. Ее звали Маури, она зарабатывала на жизнь тем, что была танцовщицей. Со слов Сары Пайпер, Эдна пришла на работу в пять часов накануне вечером. Она выступала в десятиминутных представлениях дважды в час в продолжение семи часов, снимая детали одежды, пока не оказывалась совершенно голой. Между выступлениями, одетая в черное вечернее платье с разрезами, она подходила к посетителям, преимущественно мужчинам, сидящим по одному или группами, разносила напитки в сдержанной и элегантной манере, которая соответствовала их статусу девушек из стриптиз-шоу. Она закончила свое последнее выступление без двадцати двенадцать и покинула «Горный хрусталь» не позднее, чем через пять минут.

– Вы думаете, она пошла прямо домой? – спросил Предуцки.

– Она всегда так делала, – ответила Сара. – Ей никогда не хотелось прогуляться или повеселиться. Выступление в клубе «Горный хрусталь» – это вся ночная жизнь, которую она была в состоянии вынести. Кто может обвинить ее? – Ее голос дрогнул, как будто она снова была готова расплакаться. Предуцки взял ее руку и легонько пожал. Она позволила ему задержать свою руку, и казалось, что это доставляло ему невинное удовольствие.

– Вы танцевали в последнем вечере?

– Да. До полуночи.

– Когда вы сюда пришли?

– Без пятнадцати три.

– Почему вы оказались здесь в столь поздний час?

– Эдна любила читать всю ночь напролет. Она не ложилась спать до восьми-девяти утра. Я сказала ей, что забегу позавтракать и поболтать. Я часто так делала.

– Вы, возможно, говорили мне, – на лице Предуцки было написано затруднение, извинения, неуверенность, – я извиняюсь, решето в голове, говорили ли вы мне о том, почему вы не пришли в полночь, как только закончили работу?

– Я была на свидании, – ответила она.

Грэхем мог сказать по выражению ее лица и тону голоса, что свидание у нее было с богатым клиентом, его это немного задело. Она ему уже нравилась. Он не мог ей помочь, но она ему нравилась. Он ощущал слабые волны ее психической вибрации. Это были положительные мягкие и томные импульсы. Она была хорошим человеком. Он чувствовал это. И желал только самого хорошего для нее.

– У Эдны было свидание этой ночью? – спросил Предуцки.

– Нет. Я говорила вам. Она пошла прямо домой.

– Может быть, ее ждал дружок?

– У нее не было дружка.

– Возможно, один из старых приятелей остановился поговорить с ней?

– Нет. Когда Эдну останавливал парень, он оставался с носом.

Предуцки вздохнул, сжал пальцами переносицу и уныло покачал головой.

– Я испытываю неловкость, спрашивая об этом... Но вы были ее лучшей подругой. Вот о чем собираюсь спросить – пожалуйста, поймите, у меня и в мыслях нет, чтобы как-нибудь унизить ее. Жизнь жестока. Мы все когда-нибудь делаем то, чего не хотели бы делать. И я, кстати, не могу гордиться каждым прожитым днем. Бог знает, не судите строго. Это моя обязанность. Только одному преступлению я не могу найти объяснение. Убийству. Я действительно испытываю неловкость, спрашивая об этом... Ладно, была ли она... Как вы думаете, она когда-нибудь...

– Была ли она проституткой? – спросила его Сара.

– О, я не хотел бы таким образом! Это так беспардонно... Я действительно подразумевал...

– Не беспокойтесь, – сказала она, с мягкой улыбкой на губах, – я не обиделась.

Грэхема позабавило видеть, как она пожимает руку детектива. Теперь она успокаивала Предуцки.

– Я иногда сбиваюсь с пути, – сказала Сара. – Нечасто, может, раз в неделю. Я занималась любовью с парнем, у которого были лишние двести долларов. Для меня это все равно что стриптиз, правда. Но Эдна так не могла. Она была удивительно правильной.

– Мне не следовало бы спрашивать. Это не мое дело, – сказал Предуцки. – Но мне пришло в голову, что в ее работе могло быть много искушений для девушки, которой нужны деньги.

– Она получала восемь сотен в неделю, занимаясь стриптизом и разнося напитки, – сказала Сара. – Она тратила деньги только на книги и квартиру. Она откладывала их в банке. Больше ей не было нужно.

Предуцки был угрюм:

– Но вы понимаете, почему я спросил? Если она открыла дверь убийце, он должен быть тем, кого она знала, и знала хорошо. Это то, что ставит меня в тупик больше всего в этом случае. Как Мясник заставляет их открывать дверь?

Грэхем никогда не задумывался над этим. Убитые женщины все были молоды. Они занимали различное положение. Одна была домохозяйкой. Другая – адвокатом. Две были школьными учительницами. Три – секретаршами. Одна была манекенщицей. А предпоследняя – продавщицей. Как Мясник заставил таких разных женщин открыть ему дверь поздно ночью?

На кухонном столе были разбросаны остатки наскоро приготовленной и быстро съеденной пищи. Кусочки хлеба, засохшая шкурка от ломтика колбасы, остатки горчицы и майонеза. Два яблочных огрызка. Банка из-под консервированных персиков, в которой осталось немного сиропа. Ножка жареной курицы, обглоданная до кости, половина пирожка, три смятых банки из-под пива. Мясник был прожорлив и неряшлив.

– Десять убийств, – произнес Предуцки. – И он всегда идет на кухню, чтобы перекусить после всего.

Подавленный психологической атмосферой кухни, невероятно сильным ощущением присутствия убийцы, которое было здесь почти таким же тяжелым, как и в комнате убитой женщины, Грэхем смог только кивнуть. Месиво на столе, так контрастирующее с обычно опрятной кухней, произвело на него сильное впечатление. Банки из-под персиков и из-под пива были покрыты красно-бурыми пятнами: убийца ел, не снимая своих окровавленных перчаток.

Предуцки с безнадежным видом прошел к окну. Он смотрел на соседний многоквартирный дом:

– Я разговаривал с несколькими психиатрами об этих пирах, которые он устраивает после совершения грязного дела. Как я понял, существует два основных типа поведения психопатов после убийства. Для первого, как в случае с Миком, убийство – единственное желание в жизни. Совершив его, он ничего не трогает. Он идет домой и смотрит телевизор. Немного спит. Он впадает в глубокую скуку, пока снова не нарастает напряжение и он опять не убивает. Для второго типа характерен душевный подъем от убийства. Его настоящее возбуждение наступает не во время убийства, а после него. Прямо с места убийства он идет в бар и напивается. У него поднимается адреналин, сильно бьется сердце, он ест как лесоруб после работы и иногда забавляется с дешевыми проститутками. По-видимому, этот человек принадлежит ко второму типу, если бы не...

– Если бы не что? – спросил Грэхем.

Отвернувшись от окна, Предуцки сказал:

– Семь раз он съедал много пищи в домах убитых им женщин. Но в трех случаях он доставал еду из холодильника и создавал видимость большого обеда.

– Создавал видимость? Что вы под этим подразумеваете?

– Пятое убийство женщины Линдстром, – ответил Предуцки. Он закрыл глаза и поморщился, словно все еще видел ее тело и кровь. – Мы знали о его стиле. Мы проверили кухню. На столе была пустая банка из-под груш, пустая упаковка из-под сыра, остатки яблока и некоторые другие предметы, но это не было месивом. Первые четыре раза он был очень прожорлив, как и прошлой ночью. Но на кухне у Линдстром он не оставил ни крошки. Ни следа от горчицы, майонеза или кетчупа. Ни кровавых пятен на банке из-под груш.

Он открыл глаза и подошел к столу.

– Мы обнаружили огрызки яблок в двух из первых четырех кухонь. – Он положил яблочный огрызок на столе перед собой. – Вот как этот. Эксперт даже изучал отпечатки зубов на нем. Но на кухне Линдстром он очищал яблоко и вырезал сердцевину ножом. Кожура и сердцевина были аккуратно сложены на краю тарелки. Это отличалось от того, что мы видели раньше, и заставило меня задуматься. Почему он ел как неандерталец первые четыре раза и как джентльмен – в пятый раз? Я заставил ребят из экспертного отдела открыть мусоропровод и достать оттуда отбросы. Они сделали анализ и выяснили, что все восемь видов пищи, найденные на столе, были сброшены туда в течение нескольких последних часов. Короче, Мясник не съел ни кусочка на кухне у Линдстром. Он достал еду из холодильника и бросил все в мусоропровод. Затем он создал видимость большой трапезы на столе. Такую же картину он сделал во время седьмого и восьмого убийства.

Такой тип поведения поразил Грэхема как нечто сверхъестественное. Воздух в комнате вдруг показался ему более сырым и давящим, чем раньше.

– Вы говорите, что еда после убийства была актом психического принуждения?

– Да.

– Если по некоторым причинам он не чувствовал того принуждения в доме у Линдстром, почему тогда он старался имитировать пиршество?

– Я не знаю, – ответил Предуцки. Он провел рукой по лицу, как бы пытаясь снять усталость. – Это слишком трудно для меня. Очень трудно понять, если он сумасшедший, почему его сумасшествие проявляется по-разному?

Грэхем произнес с сомнением в голосе:

– Я не думаю, что психиатрическая экспертиза сочтет его душевнобольным.

– Повторите еще раз.

– Да, я думаю, что лучшие психиатры, если им не говорить об убийствах, сочтут этого человека более здоровым и даже более рассудительным, чем многие из нас.

Предуцки удивленно моргнул своими светлыми глазами:

– Хорошо, черт возьми, он разделывает десять женщин, и вы думаете, что он не сумасшедший?

– Такая же реакция была у моей подруги, когда я сказал ей об этом.

– Не удивительно.

– Но я сыт по горло этим. Может, он и сумасшедший. Но не в общепринятом смысле. Это что-то совершенно новое.

– Вы это чувствуете?

– Да.

– Психически?

– Да.

– Можете вы объяснить это?

– Сожалею.

– Чувствуете что-нибудь еще?

– Только то, что вы слышали в программе Прайна.

– Ничего нового с тех пор, как пришли сюда?

– Ничего.

– Если он не душевнобольной, тогда должны быть причины для убийства, – задумчиво произнес Предуцки. – Как-то они связаны. Вы об этом говорили?

– Я не уверен, что именно об этом.

– Я не вижу, как эти убийства могут быть связаны.

– И я тоже.

– Я искал взаимосвязь. Я надеялся, что вы сможете что-нибудь ощутить здесь. Из окровавленной одежды, из беспорядка на столе.

– Я исчерпал себя, – сказал Харрис. – Вот почему я полагаю, что он нормальный или он сумасшедший нового типа. Обычно, когда я касаюсь предметов, непосредственно связанных с убийством, я могу почувствовать эмоции, страсти перед преступлением. Это как прыжок в реку отчаянных мыслей, умозаключений, образов... На сей раз все, что я получил, это ощущения хладнокровной, неумолимой, злой логики. Мне никогда не было так трудно составить портрет убийцы.

– Мне тоже, – сказал Предуцки. – Я никогда не претендовал на лавры Шерлока Холмса. Я не гений. Я работаю медленно. Я был удачлив. Видит Бог. В большей степени удача, чем мастерство, помогала мне иметь высокий показатель раскрываемости преступлений. Но в этот раз мне совсем не везет. Нисколько. Может, мне пора удалиться на отдых?

* * *

Оставив Айру Предуцки размышлять над остатками мрачного пиршества Мясника, Грэхем прошел через гостиную и увидел Сару Пайпер. Детектив еще не отпустил ее. Она сидела на софе, упершись ногами в кофейный столик. Она курила сигарету и смотрела в потолок. Дым спиралями окутывал ее, она сидела спиной к Грэхему. Какое-то мгновение он смотрел на нее. Яркий образ возник перед его глазами, напряженный, перехватывающий дыхание: Сара Пайпер в луже крови.

Он остановился. Его ошеломило видение. Подождал еще немного.

Ничего.

Он напрягся. Попытался еще раз вызвать образы.

Ничего. Только ее лицо и кровь. Все исчезло так же быстро, как и появилось.

Она почувствовала его присутствие. Повернувшись к нему, она произнесла:

– Хм.

Он облизнул губы и сделал усилие над собой, чтобы улыбнуться.

– Вы предсказали это? – спросила она, показав рукой на спальню убитой женщины.

– Боюсь, что так.

– Это невероятно.

– Я хочу сказать...

– Да?

– Было приятно познакомиться с вами.

Она улыбнулась.

– Хотелось, чтобы это было при других обстоятельствах, – произнес он, остановившись, обдумывая, как сказать ей о кратковременном видении, и размышляя, следует ли вообще говорить об этом.

– Может, мы еще встретимся, – сказала она.

– Что?

– Встретимся при других обстоятельствах.

– Мисс Пайпер... будьте осторожны.

– Я всегда осторожна.

– Следующие несколько дней будьте особенно осторожны.

– После всего, что я увидела сегодня ночью, – сказала она уже не улыбаясь, – вы можете быть уверены.