Текст книги "Черные реки сердца"

Автор книги: Дин Рей Кунц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 40 страниц)

Глава 13

Утром в понедельник, после того как за него был внесен залог, Гарри Дескоте шел на парковку к «БМВ» своего брата. Он дважды остановился, повернув лицо к солнцу. Он просто упивался его теплом, Гарри когда-то прочитал, что темнокожие люди, даже те, у кого была такая угольно-черная кожа, как у него, могут заболеть раком кожи, если будут излишне долго находиться на солнце. Даже если ты негр, ты не застрахован от мела-номы. Конечно, темная кожа не защищает от любого несчастья, совсем даже наоборот. Поэтому меланома может подождать своей очереди в ряду остальных несчастий, которые выпали или выпадут на его долю. После того как он провел пятьдесят восемь часов в тюрьме, где найти возможность погреться на солнышке было труднее, чем получить порцию героина, он чувствовал, что ему хочется стоять на солнце, пока его кожа не покроется волдырями, пока не растают его кости, пока он не станет одной громадной пульсирующей меланомой. Все, что угодно, только не сидеть взаперти в темной тюрьме. Он глубоко вздохнул – даже пропитанный смогом воздух Лос-Анджелеса казался ему необычайно вкусным. Он был похож на сок экзотического фрукта. Это был запах свободы! Гарри хотелось подтягиваться, бегать, прыгать, крутиться, кричать и свистеть. Но существует много вещей, которые не может себе позволить человек сорока четырех лет. Даже если он пьян от ощущения свободы.

В машине, когда Дариус завел мотор, Гарри положил руку ему на плечо. Он не хотел торопиться.

– Дариус, я этого никогда не забуду – того, что ты сделал для меня, и того, что ты продолжаешь для меня делать.

– О, да все в порядке.

– Черт побери, я очень ценю твою помощь!

– Ты бы сделал то же самое для меня.

– Я думаю, что ты прав. Я надеюсь, что ты прав.

– Ну вот ты опять стараешься сделать из меня святого и надеваешь одежды скромности. Слушай, если я знаю, что хорошо и что плохо, я выучил это все с твоей помощью. Поэтому я сделал то, что ты бы сделал на моем месте.

Гарри улыбнулся и слегка хлопнул Дариуса по плечу.

– Братишка, я тебя люблю.

– Я тоже люблю тебя, старик.

Дариус жил в Вествуде, дорога туда отнимала всего тридцать минут. Но в понедельник во время часа пик поездка растягивалась на час. Они могли проехать по бульвару Уилшир и пересечь весь город, или добираться по шоссе Санта-Моника. Дариус выбрал Уилшир потому, что иногда пробки превращали шоссе просто в ад.

Некоторое время Гарри спокойно сидел, наслаждаясь свободой. Он не думал об ужасах судебных разбирательств, которые еще предстояли ему. Но когда они приблизились к бульвару Фейрфакс, ему опять стало плохо. Первым симптомом было головокружение. Ему казалось, что весь город медленно вращается вокруг них. Это ощущение вдруг накатывало на него, потом проходило. Но каждый раз, когда ему становилось плохо, у него начиналась тахикардия, и она усиливалась раз от разу. Его сердце билось, как сердечко пойманной птицы, и Гарри чувствовал, что ему не хватает кислорода. Он попытался глубоко вздохнуть, но вдруг обнаружил, что не может этого сделать.

Сначала он подумал, что воздух в машине застоялся. Чем-то пахло и было жарко. Он не хотел говорить о своем состоянии брату – тот разговаривал по телефону о каких-то делах. Поэтому Гарри проверил, как обстоит дело с вентиляцией. Он пустил струю холодного воздуха прямо себе в лицо. Ничего не помогало. Воздух не был затхлым, он был каким-то плотным, похожим на тяжелые токсичные испарения без запаха.

Город снова завертелся вокруг их машины. Сердце Гарри разрывалось от приступов тахикардии, воздух был густым, как сироп, поэтому нельзя было вдохнуть как следует. Гарри раздражал сильный солнечный свет. Он щурился, чтобы защититься от солнечных лучей, теплом которых только что наслаждался. Он выдержал ощущение ужасного груза, нависшего над ним и угрожавшего вот-вот придавить его. Но тут Гарри начало сильно мутить. Он попросил брата, чтобы тот затормозил. Они пересекали бульвар Робертсон. Дариус остановился сразу после перекрестка, хотя парковка и остановка транспорта здесь запрещались.

Гарри быстро открыл дверцу и наклонился. Его вырвало. Он ничего не ел на завтрак, в желудке было пусто, но его мучили сильные приступы рвоты.

Спазмы сжимали желудок.

Потом приступ прошел. Гарри откинулся назад на сиденье, захлопнул дверь и прикрыл глаза. Его била дрожь.

– Как ты? – заботливо спросил его Дариус. – Гарри, Гарри, что с тобой?

Когда ему стало лучше, Гарри понял, что страдает от приступа тюремной клаустрофобии. Сейчас ему было еще хуже, чем когда он на самом деле сидел за решеткой.

– Гарри, ответь мне!

– Братишка, я был в тюрьме.

– Помни, что я всегда стану тебя поддерживать. Когда мы вместе, мы сильнее всех, так было всегда и так будет впредь.

– Я в тюрьме, – повторил Гарри.

– Послушай, все эти обвинения – сплошное дерьмо! Тебя подставили. Здесь ничего не связывается воедино. Ты больше не проведешь в тюрьме ни одного дня.

Гарри открыл глаза. Теперь ему уже не было больно от блеска солнечных лучей. Ему даже показалось, что февральский день померк со сменой его настроения.

Он сказал:

– Я в своей жизни не украл ни гроша. Никогда не жульничал и исправно платил налоги. Никогда не изменял своей жене. Я аккуратно возвращал все, что брал взаймы. Все годы, пока я был копом, я постоянно перерабатывал. Я честно шагал по жизни. Братишка, я хочу тебе сказать, что не всегда мне было легко выполнять долг. Иногда мне все надоедало, я уставал, мне хотелось идти более легким путем. Мне совали взятки, и эти деньги могли бы пригодиться нам. Но моя рука не могла положить их в карман. Я почти хотел это сделать. Да, я могу сказать, что мне иногда даже хотелось это сделать. И другие женщины... они хотели быть со мной. Я бы мог позабыть о Джессике, когда они были рядом. И может, я бы изменил ей, если бы мне все это давалось немного легче. Я знаю, что я мог бы сделать это...

– Гарри...

– Я тебе говорю, что во мне заложено столько же зла, как и во всех остальных людях. У меня были желания, которые пугали меня. Я им не поддавался, но то, что они существуют, меня все равно жутко пугает. Ты можешь смеяться, но я не святой. Однако я всегда четко выполнял закон и никогда не отклонялся от этой чертовой линии. Всегда действовал в рамках закона. Эти чертовы рамки, и эта проклятая правильная линия... Она узкая и прямая, острая как бритва. Она прямо врезается в тебя, если ты следуешь ей достаточно долго. Ты истекаешь кровью, следуя этой линии. Иногда ты даже спрашиваешь себя, почему бы не сойти с нее и не пройтись по прохладной травке... Но я всегда хотел быть человеком, которым могла бы гордиться моя мать. Брат, мне всегда хотелось хорошо выглядеть и в твоих глазах, в глазах моей жены и моих детей. Я так вас всех люблю. Я никогда не хотел, чтобы кто-то из вас узнал о моих жутких переживаниях.

– Гарри, в каждом из нас заложены неприятные черты и сомнения. Так бывает со всеми. Почему ты так казнишь себя? Почему ты так мучаешься?

– Если я ни на секунду не сходил с правильной дороги, и все равно такое случилось со мной, значит, то же самое может случиться с любым из нас?! – Дариус непонимающе смотрел на него. Он пытался понять переживания Гарри, но не мог постичь их до конца. – Братишка, я уверен, что ты сможешь отвести от меня обвинения. Я больше не стану проводить ночи в тюрьме. Но ты объяснил мне законы о конфискации имущества. Ты прекрасно все объяснил мне. Мне все стало слишком ясно. Им нужно будет доказать, что я занимался наркотиками, чтобы снова посадить меня в тюрьму. Они никогда не смогут сделать это, потому что все было подстроено. Но им ничего не нужно делать, чтобы конфисковать мой дом и арестовать мои счета в банке. Они только должны заявить, что, возможно, в доме проводились незаконные операции. Они также могут сказать, что подложенные мне наркотики служат достаточным основанием для конфискации, если даже не было доказано, что я имею к ним отношение.

– Но в Конгрессе сейчас говорят о реформе закона...

– Все двигается так медленно.

– Ну, заранее никогда ничего нельзя сказать. Если пройдет хотя бы часть реформ, тогда, может, удастся связать конфискацию с осуждением.

– Ты можешь мне гарантировать, что я получу обратно мой дом?

– Ну, ты так хорошо работал, и у тебя огромный стаж...

Гарри тихо прервал его:

– Дариус, в рамках существующего закона ты мне можешь гарантировать, что я получу обратно свой дом?

Дариус, не отвечая, смотрел на брата. У него в глазах заблестели слезы, и он отвел взгляд от Гарри. Он был адвокатом и старался добиться справедливости. Ему было тяжело сознавать, что он бессилен обеспечить даже минимальную справедливость по отношению к старшему брату.

– Если это случится со мной, такое же может случиться с любым человеком, – продолжал Гарри. – Следующим можешь стать ты. Когда-нибудь подобное может произойти с моими детьми. Дариус... возможно, я получу от этих ублюдков хотя бы что-то. Ну, примерно восемьдесят центов с доллара, когда с меня уже сдерут все, что можно. Возможно, мне удастся начать жизнь сначала. Но я же не уверен, что со мной не повторится то же самое где-нибудь посредине нового пути.

Поборов слезы, Дариус в ужасе посмотрел на него:

– Нет, это просто невозможно! Это страшно и несправедливо.

– Почему все не может повториться сначала? – настаивал Гарри. – Если произошло один раз, почему не может произойти во второй? – Дариус не ответил ему. – Если мой дом на самом деле не мой, если мои счета в банке на самом деле не принадлежат мне, если у меня могут забрать все, что хотят, даже не доказав моей вины, тогда что может помешать им снова вернуться ко мне и забрать все до конца? Разве тебе это не понятно? Брат, я остаюсь в тюрьме! Даже если больше никогда не окажусь за решеткой, я все равно нахожусь в тюрьме и никогда не буду на свободе. Это ожидание – тюрьма. Страх – тюрьма. Сомнение и недоверие – тюрьма.

Дариус потер лоб. Казалось, он желал освободить себя от мыслей, которые Гарри навязал ему.

В машине ритмично сверкал сигнал вызова и слышался тихий, но назойливый звук, как бы предупреждавший о кризисе в жизни Гарри Дескоте.

– Когда я начал все понимать, – продолжал Гарри, – это случилось за несколько кварталов отсюда, когда до меня дошло, в какой западне я нахожусь, – а в ней может оказаться любой из нас при существующих в наше время правилах и законах, – мне просто... стало плохо... я страдал от клаустрофобии, и поэтому меня вырвало.

Дариус убрал руку со лба. Он выглядел потерянным.

– Я даже не знаю, что сказать.

– Мне кажется, что здесь вообще нечего говорить.

Некоторое время они просто сидели в машине, и поток автомобилей на бульваре Уилшир проносился мимо них. Город кипел и был таким деловым и ярким. Темные пятна современной жизни было невозможно разобрать в тенях под пальмами и в сумраке за дверьми магазинов.

– Поехали домой, – сказал Гарри.

Остальную часть пути они проехали в молчании.

У Дариуса был красивый кирпичный дом с колоннами. Перед домом росло огромное фикусовое дерево. Его ветви были массивными, но весьма красивыми. Они широко раскинулись в стороны. Дерево, наверное, росло с тех пор, когда в Лос-Анджелесе блистали Джин Харлоу и Мей Вест, и В. С. Филдс, а может быть, и еще раньше.

Дариус и Бонни гордились тем, чего они смогли достичь в жизни, особенно если учесть, что начинали они с самого низа социальной лестницы. Теперь из двух братьев Дескоте Дариус обладал большими финансовыми возможностями.

Когда «БМВ» проехал по дорожке, выложенной кирпичом, Гарри стало неприятно, что его собственные беды и невзгоды омрачают гордость и заслуженное удовольствие, с которым Дариус всегда подъезжал к своему дому. Из-за него омрачалась радость от всего, чего Дариус и Бонни добились с таким трудом.

Они уже не смогут гордиться трудными победами и не будут получать такое удовольствие от достигнутого, когда поймут, что их положение зависит от «бешеных королей», которые могут конфисковать у них все, руководствуясь одним только королевским желанием, или наслать на них «черную сотню» под зашитой монарха, чтобы все разрушить и их дом сжечь! Этот прекрасный дом был всего лишь костром, ждущим своего огня. Любуясь своей прекрасной резиденцией, Дариус и Бонни теперь всегда станут принюхиваться, стараясь вовремя обнаружить легкий запах дыма, горький вкус сгоревшей мечты.

Джессика встретила их в дверях и крепко-крепко обняла Гарри.

Она плакала, прижавшись к нему. Нельзя было обнять ее сильнее, не причинив ей боль. Она, его девочки, брат и жена брата – вот и все, что у него оставалось в мире. У Гарри не только отобрали его собственность, но и лишили безоговорочной веры в систему правопорядка и справедливости. С тех пор как он стал взрослым, эта вера питала и поддерживала его в трудные времена. С этого момента он больше не станет верить ни во что и ни в кого, кроме себя и нескольких близких людей. Безопасность, если она вообще существовала, нельзя было купить. Она была подарком его семье и близким друзьям.

Бонни повела Ондину и Виллу в магазин, чтобы приобрести им одежду.

– Мне нужно было бы поехать с ними, но я не могла этого сделать, – сказала Джессика, вытирая слезы в уголках глаз. Она показалась ему такой хрупкой. – Я все еще... все еще не могу прийти в себя. Гарри, когда они явились в субботу с... с уведомлением о конфискации, когда они заставили нас убраться из дома... Нам разрешили взять с собой по одному чемодану – одежду и предметы личной гигиены, и никаких драгоценностей, ни... ничего больше...

Дариус сердито и расстроенно сказал:

– Это жуткое нарушение законности.

– Они стояли у нас над душой и смотрели, что мы кладем в чемоданы, – говорила Джессика. – Эти люди, они стояли... и девочкам пришлось при них открывать ящики шкафов, чтобы достать оттуда свои трусики и лифчики.

При этих воспоминаниях ее голос сделался резким й хриплым.

На некоторое время Джессика опять стала сильной, и Гарри был рад, что она справилась с собой. Раньше он просто не мог ее узнать.

– Все было так отвратительно! Они были такими наглыми. Эти ублюдки упивались своей властью. Я думала, что если кто-то из них посмеет прикоснуться ко мне, чтобы поторопить, или сделает что-нибудь в этом роде, я так стукну его по яйцам, что ему придется до конца своей жизни носить женское платье и ходить на высоких каблуках!

Гарри удивился, услышав свой смех.

Дариус тоже захохотал.

Джессика сказала:

– Да, я бы сделала это.

– Я знаю, – ответил ей Гарри. – Я уверен, что ты бы сделала именно так.

– Я не понимаю, почему вам смешно?!

– Лапочка, я тоже не понимаю, но это все равно смешно!

– Может, чтобы понять весь юмор, нужно иметь эти самые яйца, – добавил Дариус.

Гарри снова захохотал.

Джессика горько покачала головой. Она не могла понять странное поведение мужчин в целом и этих двух близких ей людей в частности. Она отправилась на кухню. Она собиралась приготовить свои знаменитые пироги с орехами и яблоками. Мужчины последовали за ней.

Гарри смотрел, как она чистит яблоки. У нее тряслись руки.

Гарри заметил:

– А почему девочки не в школе? Можно было бы подождать уик-энда, чтобы купить им одежду.

Джессика и Дариус обменялись взглядами, и Дариус сказал:

– Мы решили, что им лучше не посещать школу в течение недели. Пока немного не успокоится... пресса.

Гарри об этом не задумывался. Его фотография и имя были в газетах. Броские заголовки о копе, который занимался торговлей наркотиками. По телевидению важные персоны радостно болтали и смаковали подробности его тайной криминальной деятельности. Если Ондина и Вилла вернутся в школу, им придется перенести жуткое унижение. И так будет всегда, вернутся ли они туда завтра, или через неделю, или даже через месяц.

«Эй, твой папашка не может мне продать унцию кокаина? Сколько твой старик возьмет с меня, чтобы возвратить мне удостоверение водителя, которое у меня забрали за превышение скорости? Твой папашка занимается только наркотой или, может, он приведет мне девочку?»

Боже ты мой! Это еще одна беда на их головы!

Кем бы ни были его таинственные враги и что бы они ни хотели сделать с ним, но они должны были понимать, что разрушают не только его жизнь, но и жизнь его близких. Гарри ничего не знал о своих мучителях, но он понимал, что у них полностью отсутствует чувство жалости и они коварны, как змеи.

Гарри позвонил из кухни Карлу Фалкенбергу, своему боссу в Центре Паркера. Ему было тяжело звонить. Он хотел использовать отгулы и свой отпуск, чтобы не появляться на работе в течение трех недель. Он надеялся, что за это время заговор против него каким-то образом прекратится. Но, как он и подозревал, его отстранили от исполнения обязанностей на неопределенный срок. Но ему хотя бы обещали сохранить зарплату. Карл разговаривал с ним удивительно сдержанно. Он отвечал ему так, как будто читал ответы на его вопросы с заранее напечатанного листа бумаги. Даже если обвинения против Гарри отведут или если суд объявит его невиновным, все равно будет параллельно проводиться расследование со стороны полицейского департамента Лос-Анджелеса.

Если комиссия найдет, что он в чем-то замешан, его уволят вне зависимости от решения федерального суда. И поэтому Карл сейчас предпочитал держаться с ним очень сухо.

Гарри повесил трубку и сел за кухонный стол. Он спокойно передал содержание разговора Джессике и Дариусу. Он слышал, как горько звучал его голос, но ничего не мог с этим поделать.

– Тебя отстранили от работы, но хотя бы будут платить, – заметила Джессика.

– Им придется мне платить, иначе их ждут неприятности с профсоюзом, – объяснил ей Гарри. – Они не делают мне подарок.

Дариус заварил кофе, и пока Джессика занималась пирогами, он и Гарри сидели с ней на кухне. Они все втроем обсуждали стратегию и выбор действий в рамках закона. Хотя положение было сложным, но было приятно взвесить и обсудить детали, планируя, как продолжать борьбу.

Но еще один удар судьбы не заставил себя ждать.

Не прошло и тридцати минут, как позвонил Карл Фалкенберг и сообщил Гарри, что внутреннее управление налоговой инспекции прислало законное распоряжение в полицейский департамент Лос-Анджелеса о наложении ареста на его зарплату как гарантии «по возможным неуплаченным налогам с сумм, полученных от противозаконного распространения наркотиков». Хотя отстранение от должности не лишает Гарри зарплаты, ее ему не станут выдавать до тех пор, пока его невиновность или вина не будут установлены во время суда.

Гарри вернулся к столу и сел напротив брата. Потом он сообщил им последние новости. Его голос был таким ровным, как будто с ними говорил автомат.

Дариус в ярости вскочил со стула.

– Черт побери, это все неправильно! Этого не может быть, черт меня побери! Никто еще ничего не доказал! Мы добьемся, чтобы сняли арест на твою зарплату. Мы сейчас же займемся этим. Конечно, на все потребуется несколько дней, но мы засунем им в глотку эту бумагу! Гарри, я тебе клянусь, что они подавятся этим распоряжением!

Он выбежал из кухни, чтобы начать звонить из своего кабинета.

Гарри и Джессика смотрели друг на друга и не могли говорить. Они были вместе так давно, что им не всегда требовались слова, чтобы понять друг друга.

Джессика снова принялась за тесто. Она прищипывала края теста в форме для пирога. В первые минуты после возвращения домой Гарри заметил, как сильно тряслись руки Джессики. Теперь они перестали трястись. Она прищипывала край пирога твердыми пальцами. Ему стало плохо от мысли, что она уже примирилась со всем случившимся. Она уже не могла противостоять мрачным силам, которые старались их уничтожить.

Гарри выглянул в окно. Солнечные лучи пробивались сквозь ветви фикуса. Цветы на клумбах были такими яркими! Сад был роскошным, ухоженным и благоухающим. В центре заднего дворика разместился чудесный бассейн. Любому мечтателю, жившему в нужде, это все могло бы показаться воплощением успеха. Это был такой стимулирующий образ. Но Гарри Дескоте теперь понимал, что это было на самом деле.

Всего лишь еще одна камера в тюрьме.

* * *

Пока «Джет-рейнджер» летел на север, Элли сидела в последнем ряду пассажирского отделения, держа на коленях компьютер. Она начала работу с ним.

Элли все не могла поверить, что ей так повезло. Когда она влезла в кабину и обыскивала ее, чтобы проверить, не спрятался ли кто за сиденьями, она обнаружила компьютер. Она сразу поняла, что это тот самый, созданный для Агентства. Ведь она сидела рядом с Дэнни, когда он разрабатывал важные программы именно для такого компьютера. Элли видела, что компьютер, стоявший на сиденье, не был выключен и находился в рабочем состоянии. Но в тот момент ей было не до него.

Уже в полете, после того как она обезвредила второй вертолет, Элли наконец могла заняться компьютером. Они летели на север в Солт-Лейк-Сити. Элли начала рассматривать компьютер и была поражена, когда поняла, что изображение на экране передавалось со спутника. Она узнала торговый центр, откуда им только что удалось удачно взлететь. Если Агентство могло пользоваться услугами «Стража Земли-3», для того чтобы искать ее и Спенсера, оно должно было делать это с помощью своей собственной компьютерной системы в Вирджинии. Такой, как «Мама». Только «Мама» обладала подобной властью. Рабочая станция, оставленная в вертолете, была связана с «Мамой», этой мегасукой!

Если бы компьютер был выключен, Элли сама не смогла бы связаться с «Мамой». Для этого было необходимо, чтобы ее отпечатки пальцев были внесены в систему. Дэнни не занимался разработкой программ именно для этой системы, но он присутствовал при ее демонстрации и обо всем рассказал Элли. Он волновался, как ребенок, которому показали восхитительную игрушку. Но отпечаток пальца Элли не был заложен в память машины, и поэтому игрушка оказалась бы для нее бесполезной.

Подошел Спенсер. Рокки неуверенно шагал за ним. Элли удивленно посмотрела на Спенсера:

– Вам, наверное, не стоит покидать пилотов.

– Я забрал у них наушники, и они не смогут воспользоваться радио. У них нет оружия. Но если бы даже оно и было, совсем не обязательно, чтобы они использовали его против нас. Они – пилоты, а не бандиты-убийцы. Но они считают убийцами нас. Чокнутыми бандюгами-налетчиками. Пока они держатся вполне нормально.

– Они хорошо понимают, что нужны нам, чтобы вести машину.

Элли повернулась к компьютеру. Спенсер взял телефон сотовой связи, который кто-то оставил на заднем сиденье, и сел напротив.

– Понимаете, они считают, что я смогу управиться с этой сбивалкой для яиц, если с ними что-то случится.

– Вы действительно можете это делать? – спросила она, не отрываясь от экрана дисплея. Ее пальцы быстро бегали по клавишам.

– Нет, но, когда я был десантником, я много узнал о вертолетах. В основном это были сведения о том, как их испортить, вывести из строя, как заложить в них взрывчатку и потом взорвать. Я знаю названия всех приборов и могу их отличить друг от друга. Я был весьма убедительным. Они думают, что я до сих пор не убил их только потому, что не желаю выбрасывать тела из вертолета и сидеть на их месте, измазанном кровью.

– Что будет, если они запрутся в кабине?

– Я сломал замок. У них там нет ничего, чем они могли бы завалить дверь.

Она заметила:

– Кажется, вы все предусмотрели.

– Ну, я в этом не уверен. Что это такое?

Элли, продолжая работать, рассказала ему, как им повезло.

– Наш путь просто устлан розами, – заметил он почти без иронии. – Чем вы сейчас занимаетесь?

– Через «Маму» я соединилась со «Стражем Земли-3», спутником, с помощью которого они следили за нами. Я влезла в самую суть этой программы. Вплоть до тонкостей управления ею.

Он даже присвистнул одобрительно.

– Посмотрите, вы произвели впечатление даже на мистера Рокки-собаку.

Элли посмотрела на Рокки и увидела, что он улыбается. Пес энергично вилял хвостом и колотил им по креслам с обеих сторон прохода.

– Вы собираетесь испортить спутник, который стоит много миллионов, превратив его в космический мусор? – спросил Спенсер.

– Только на время. Я заморожу его работу на шесть часов. К тому времени они не будут знать, где нас искать.

– Да ладно, чего там, повеселитесь как следует, сломайте его навсегда.

– Когда Агентство не использует спутник для подобной работы, он приносит пользу людям.

– Значит, вам присуще чувство ответственности, не так ли?

– Ну, я когда-то была герлскаут. Мне кажется, что от этого никогда нельзя излечиться. Думаешь о людях.

– Тогда вы, наверное, не пойдете со мной ночью писать краской всякие глупости на стенах домов и в подземных переходах.

– Вот! – воскликнула Элли и нажала клавишу с надписью: «Вход».

Она внимательно просмотрела данные на экране и улыбнулась:

– "Страж Земли-3" обещал проспать шесть часов. Они нас потеряли. Ну, если им не помогут радары. Вы уверены, что мы точно летим на север и на достаточной высоте, чтобы радар не мог нас обнаружить?

– Парни в кабине уверяют меня в этом.

– Прекрасно.

– Чем вы занимались раньше? – спросил он.

– Я работала программистом и специализировалась на компьютерных играх. Но это была работа-увлечение.

– Вы создавали видеоигры?

– Да.

– Ну конечно, вы это делали...

– Я говорю вам правду: я занималась именно этим.

– Вы меня не поняли, – сказал Спенсер. – Я хочу сказать: конечно, вы это делали. Видно по вашему поведению. А теперь вы принимаете участие в настоящей видеоигре.

– Судя по тому, что творится в мире, вскоре каждый из нас станет участником реальных видеоигр. Черт побери, они будут не очень-то приятными. Это вам не «Супербратья Марио» или что-то такое же слабенькое и сладенькое. Скорее всего что-нибудь типа «Смертельной схватки».

– Теперь, когда вы испортили спутник стоимостью в сотни миллионов долларов, что дальше?

Пока они разговаривали, Элли не сводила глаз с компьютера. Она переключилась со спутника снова на «Маму». Теперь она вызывала разные меню, одно за другим, и быстро прочитывала их.

– Я хочу все просмотреть, чтобы решить, как им больше навредить.

– Вы не можете сначала кое-что сделать для меня?

– Скажите мне, что вы хотите.

Он рассказал ей о ловушке, которую расставил для тех, кто может войти в его дом в его отсутствие.

Теперь уже Элли присвистнула от восхищения.

– Боже, как мне хотелось бы видеть их лица, когда они наконец поняли, что там происходит. А что стало с портретами взломщиков, когда они покинули Малибу?

– Фотографии были переданы в центральный компьютер телефонной компании «Пасифик белл». Но перед этим был передан код, который запустил программу, разработанную мной и тайно переданную этому компьютеру. Благодаря ей фотографии были приняты в компьютере телефонной компании и потом переправлены в центральный компьютер «Иллинойс белл», где я заложил еще одну небольшую тайную программу, которая начинала работать в ответ на специальный код входа. Так что этот компьютер получил фотографии от телефонной компании «Пасифик белл».

– Вы считаете, что Агентство не сможет проследить путь этих фотографий?

– Ну, они точно смогут проследить их до «Пасифик белл», но после того как моя программа отослала их в Чикаго, она стерла запись действия. Она является саморазрушающейся программой.

– Иногда даже саморазрушающиеся программы можно восстановить и работать с ними. Тогда они смогут прочитать ваши инструкции о том, как стереть передачу фотографии в «Иллинойс белл».

– Только не в данном случае. Это была чудесная маленькая саморазрушающаяся программа, ее невозможно восстановить, я это гарантирую. Когда она разрушилась, она забрала с собой значительный блок системы «Пасифик белл».

Элли перестала просматривать программы «Мамы» и посмотрела на него:

– Насколько велик этот значительный блок?

– Ну, примерно тридцать тысяч людей не могли звонить по телефону в течение двух-трех часов, пока в систему не включили дополнительные линии.

– Вы никогда не были герлскаут, – покачала головой Элли.

– Ну, я просто лишен был подобного шанса.

– Вы узнали о компьютерах гораздо больше, чем о вертолетах. Как вы думаете, эти фотографии еще ждут вас в компьютере компании «Чикаго белл»?

– Мы пройдемся с вами по программе и узнаем. Нам могут пригодиться фотографии этих бандитов, чтобы в будущем мы смогли их узнать. Разве я не прав?

– Я согласна. Скажите мне, что нужно делать. Через три минуты первая фотография показалась на экране. Спенсер перегнулся к ней через проход со своего места. Элли повернула кейс таким образом, чтобы они оба могли смотреть на экран.

– Это моя гостиная, – сказал он.

– Вас мало интересует дизайн, не так ли?

– Мой любимый стиль – «Раннее и полное отсутствие мебели».

– Мне почему-то кажется, что он больше похож на «Поздний монастырский».

Двое мужчин в костюмах десантников быстро двигались по комнате, и фотографии оказались смазанными.

Спенсер попросил Элли нажать на клавишу интервала.

Элли нажимала клавишу, и на экране появлялись одна за другой фотографии. За минуту они просмотрели первые десять снимков. На некоторых можно было ясно разобрать портреты налетчиков. Но очень трудно полностью представить себе лицо человека, если у него на голове шлем, закрепленный ремешком под подбородком.

– Нам придется их все пролистать, пока не наткнемся на что-то интересное, – сказал Спенсер.

Элли начала быстрее нажимать на клавишу интервала. Она пролистала тридцать фотографий, пока не появилось изображение человека без униформы.

– Сучий сын, – сказал Спенсер.

– Я с вами совершенно согласна, – поддержала его Элли.

– Давайте номер тридцать два.

Она нажала клавишу интервала.

– Так.

– Ага.

– Тридцать три.

Нажатие клавиши.

– Мы можем не сомневаться, – сказала Элли.

Тюк. Тридцать четыре.

Тюк. Тридцать пять.

Тюк. Тридцать шесть.

На всех последующих фотографиях был один и тот же человек. Он ходил по гостиной в домике в Малибу. И он был пятым в группе налетчиков, выбравшихся из этого вертолета перед магазинчиком почтовых открыток некоторое время назад.

– Самое странное, – сказала Элли, – держу пари, что мы рассматриваем его фотографию на его компьютере.

– Вы, наверное, сидите на его месте.

– В его вертолете.

Спенсер заметил:

– Боже, он, наверно, писает кипятком!

Они быстро пролистали остальные фотографии. Этот толстомордый, веселенький мужичок был в каждом кадре, пока он вызывающе не плюнул на листок бумаги и не заклеил им линзы камеры.

– Я не забуду его, – сказал Спенсер. – Но жаль, что у нас нет принтера. Нам не помешала бы его фотография.

– Здесь есть встроенный принтер, – сказала Элли, показывая на отверстие сбоку кейса. – Мне кажется, должно быть и листов пятьдесят хорошей бумаги. Я вспоминаю, что Дэнни говорил мне об этом.

– Мне нужна всего лишь одна фотография.