355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дин Рей Кунц » Холодный огонь » Текст книги (страница 1)
Холодный огонь
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 11:21

Текст книги "Холодный огонь"


Автор книги: Дин Рей Кунц


Жанр:

   

Триллеры


сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Дин Кунц
Холодный огонь

Нику и Вики Пейдж, людям, которые умеют быть добрыми соседями и друзьями – стоит им только этого пожелать – и Дику и Пэт Кэрнал, одним из немногих в Голливуде, кому удается владеть собственной душой – и всегда принадлежать самим себе.

Благодаря вам моя жизнь стала странной, но зато интересной!


Часть первая
Герой, друг

 
Мир реальный – лишь грезы,
Все в нем – сон, полуложь,
Радость, боль и угроза —
Все иначе, чем ждешь.
Жизнь без цели, без смысла
Не рождается в мир.
Мы находим ту искру,
Что зажег наш кумир…
Или черный рог Смерти
Нас взывает на пир.
Жизнь, лишенная цели,
Ослепляет, как дождь,
Мы блуждаем в потемках
В сердце холод и дрожь…
Или жаждою смерти
Обагряем свой нож.
 
«Книга Печалей»

12 августа
Глава 1

Опасность неотвратимо приближалась. Он мог бы это почувствовать еще до происшествия в супермаркете. Во сне его преследовала стая гигантских черных птиц, которые кружились над ним с пронзительным клекотом и неистовым хлопаньем крыльев. Джим Айренхарт бежал по полю, падал и снова бежал, пытаясь спастись от кривых, острых, как скальпель, клювов. Он проснулся весь в поту и долго не мог отдышаться. Затем, чувствуя, что ему не хватает воздуха, шаркающей походкой вышел на балкон. Но к девяти тридцати термометр показывал двадцать восемь градусов. Ощущение удушья, с которым он проснулся, усилилось.

Джим принял холодный душ, побрился и немного пришел в себя.

В пустом холодильнике завалялся заплесневелый кусок пирога, цвет которого наводил на мысль о новом, особенно смертельном штамме ботулина, выведенном в лабораторных условиях. Приходилось выбирать: умереть с голоду или открыть дверь и шагнуть в раскаленное августовское пекло.

В знойной синеве калифорнийского неба не видно было ни одной птицы. В отличие от тех бестий, что гнались за ним в ночном кошмаре, все они попрятались в кронах деревьев, и из густой листвы изредка доносился их негромкий щебет. Собаки, поджимая лапы, трусили по тротуару. Никто из случайных прохожих не усомнился бы в том, что на раскаленном бетоне можно поджарить яичницу.

После легкого завтрака во дворике одного из кафе Лагуна-Бич Джим откинулся на спинку стула совершенно обессиленный. По лбу катились крупные капли пота. Один из редких дней на побережье, когда все безжизненно и с океана не дует даже самый слабый ветерок.

Долгожданное спасение от жары он обрел в ближайшем супермаркете. В зале работали кондиционеры, и струи холодного воздуха приятно освежали тело, продувая легкие брюки и тонкую майку.

Джим стоял в кондитерском отделе и разглядывал пачку миндального печенья и шоколадную плитку, решая, какая покупка будет меньшим преступлением против диеты. И в это время начался приступ. Это не был приступ в обычном понимании: никаких конвульсий, судорог, пота или странных звуков. Джим просто повернулся к стоявшей рядом покупательнице и сказал:

– Линия жизни.

Та отступила на шаг и окинула его настороженным взглядом.

– Простите, что вы сказали?

Симпатичная женщина лет тридцати в шортах и короткой блузке. Мужчины на таких заглядываются. Наверное, подумала, он пытается с ней познакомиться.

Хватит, приказал он себе, не бойся!

По телу пробежала дрожь. Кондиционер тут был ни при чем: внутри извивался скользкий, как угорь, холод.

Силы оставили его, ладонь разжалась, и пачка печенья шлепнулась на пол.

Ему было неловко, но он ничего не мог с собой поделать и повторил:

– Линия жизни.

– Извините… я не понимаю, – ответила женщина.

Это случилось с ним уже в десятый раз, но он шепнул:

– Я… сам не понимаю.

Она сжала в руках коробку с ванильными пирожными, точно собиралась швырнуть ее Джиму в лицо и пуститься бежать. Похоже, в голове у нее крутился один из газетных заголовков вроде:

«Кровавая трагедия в супермаркете». Но покупательница была доброй самаритянкой и, несмотря на испуг, решилась спросить:

– Вам плохо?

Должно быть, он стал совсем бледный, казалось, вся кровь отхлынула от лица. Ему захотелось успокоить женщину и он попробовал улыбнуться. Вышла гримаса.

– Я, пожалуй, пойду.

Оставив тележку с покупками, Джим неверной походкой пошел к выходу. После прохлады супермаркета жара на улице оглушила, от мгновенной разницы температур у него перехватило дыхание.

Горячий асфальт на автостоянке прилипал к подошвам. Солнечные лучи играли на стеклах, разлетались на тысячи зеркальных осколков, ударяясь о хромированные бамперы и решетки автомобилей.

Он сел за руль и включил кондиционер. Однако это не помогло. И после того, как его «Форд» выехал со стоянки и повернул в сторону Краун-Вэлли-Парк, воздух в салоне машины оставался горячим, как в печке. Джим опустил боковое стекло.

Сначала он не знал, куда едет. Затем возникло неясное чувство, что следует вернуться домой. Это ощущение постепенно усиливалось и переросло в твердую уверенность: ему во что бы то ни стало нужно попасть домой.

Он ехал слишком быстро, шел на рискованный обгон и снова вклинивался в поток машин. Такая езда была не в его привычках. Останови его сейчас полиция, Джим не смог бы объяснить, зачем эта спешка. Он этого и сам не знал.

Казалось, невидимый дирижер управлял каждым его движением точно так же, как он сам управлял автомобилем.

Джим снова приказал себе успокоиться, но страх держал его мертвой хваткой.

Наконец он въехал во двор своего дома в Лагуна-Нигель.

Остроконечные тени пальмовых листьев на ослепительно белой штукатурке были похожи на черные трещины, словно дом высох и раскололся на солнцепеке. Его красная черепичная крыша вздымалась в небо, как пламя.

Солнечные лучи, проникавшие в спальню сквозь затемненные стекла окна, освещали комнату красноватым светом. Медный отблеск лежал на белом покрывале, сливаясь с длинными полосами теней от полузакрытых ставен. Джим включил торшер, открыл шкаф, достал саквояж и только теперь понял, что уезжает и что ему нужно собрать вещи в дорогу. Он уложил на дно саквояжа бритву, зубную пасту, щетку, полотенце и сверху, на всякий случай, две смены одежды. Он не знал, куда едет и на сколько. Его рискованные путешествия или задания, Бог знает, как их назвать, обычно были короткими – два-три дня, не больше.

Джим задержался у шкафа, раздумывая, не забыл ли он чего-нибудь. Впрочем, он рисковал своей жизнью, и каждая поездка могла стать последней. Поэтому пара забытых или лишних вещей не играла никакой роли.

Он захлопнул саквояж и некоторое время смотрел на него в нерешительности, не зная, что делать дальше.

Потом сказал:

– На самолет.

Теперь он был в этом уверен.

Дорога до аэропорта Джон Уэйн, расположенного на юго-восточной окраине Санта-Аны, заняла у него не более получаса. По пути в глаза бросились плакаты с призывом экономить воду – напоминание о том, что, до того как в Южную Калифорнию провели акведуки, здесь была настоящая пустыня. Жители сажали перед новыми белыми зданиями неприхотливые кактусы и траву. Зеленые посадки и чистые нарядные домики сменялись холмами, покрытыми бурой, выжженной солнцем травой. Одна-единственная спичка в дрожащей руке маньяка – и трудно представить, что может произойти.

Поток пассажиров на входе в центральное здание аэропорта не иссякал ни на минуту. Их черные, красные, желтые лица опровергали миф об Апельсиновой Стране, населенной одними протестантами англосаксонского происхождения. В зале говорили на нескольких языках. Джим насчитал четыре, кроме английского, пока шел к табло отправления рейсов Тихоокеанской авиакомпании. Его взгляд скользнул по колонке названий, высвеченных на мониторе, и замер на предпоследнем – Портленд, штат Орегон. Невидимая сила подтолкнула Джима к окошку билетной кассы.

– Рейс на Портленд через двадцать минут. Свободные места еще есть? – обратился он к молодому человеку за стойкой, чье чисто выбритое лицо и аккуратная униформа напомнили ему образцового служащего Диснейленда.

Тот повернулся к экрану компьютера.

– Вам повезло, осталось три места. – Молодой человек взял протянутую ему кредитную карточку и стал оформлять билет.

Джим с удивлением заметил, что уши у него проколоты. Достаточно большие отверстия в мочках говорили о том, что после работы кассир носит тяжелые серьги. Молодой человек вернул кредитную карточку, при этом рукав его рубашки задрался, и Джим успел рассмотреть оскаленную пасть дракона на правом запястье. Яркая цветная татуировка покрывала всю руку. Кожа на костяшках пальцев была сбита, скорее всего в драке. Джим отошел от кассы, размышляя, в каком мире живет этот служащий аэропорта после того, как снимает униформу. Похоже, парень был обычным панком.

Самолет оторвался от земли и стал набирать высоту, уходя к югу. Безжалостное солнце слепило глаза. Затем они повернули на восток, пересекли береговую полосу и повернули на север. Огненный шар в иллюминаторе исчез, и Джим видел только ослепительные блики на воде. Внизу покачивался океан, переливаясь в лучах солнца, как магма, текущая из отверстия в земной коре.

Джим почувствовал, что невольно стискивает зубы, и перевел взгляд на свои руки: побелевшие пальцы сжимали подлокотник кресла – так большая испуганная птица цепляется когтями за ненадежную опору.

Джим попробовал расслабиться.

Полета он не боялся. Но впереди его ждал Портленд, где притаилась смерть, готовая нанести коварный удар.

Глава 2

Журналистка Холли Тори приехала в частную школу на западе Портленда, чтобы взять интервью у учительницы Луизы Тарвол, чью книгу стихов приобрело одно из крупнейших нью-йоркских издательств. Это было событие, достойное внимания в век, когда большинство людей под словом «поэзия» понимает тексты популярных песен и рифмованные строчки телероликов, рекламирующих собачьи консервы, средства от пота или автопокрышки.

В этот летний день школа оказалась почти пустой. Одна из учительниц взялась присмотреть за классом Луизы, а она сама и Холли направились к столику из красного дерева.

Перед тем как усесться на скамейку, Холли провела ладонью по доске и убедилась, что ее белому платью ничто не грозит.

Рядом находилась игровая площадка: слева – гимнастический городок, справа – качели. Было тепло и пахло сосновой хвоей.

– Вы только обратите внимание, какой здесь воздух! Дыши – не надышишься! – Луиза сделала глубокий вдох и прикрыла глаза. – Сразу видно, что мы на краю огромного парка. Чистота, почти не тронутая цивилизацией.

Перед встречей Том Корви, редактор раздела «Досуг и развлечения», поручивший Холли это задание, дал ей прочесть «Шелест кипариса и другие стихи». Окажись книга по-настоящему интересной, Холли была бы счастлива. Она всегда радовалась за других людей, может быть, потому, что ее собственные успехи в журналистике оставались довольно скромными, а чужие удачи вселяли надежду в собственные силы. Но, к сожалению, стихи были скучными и сентиментальными. Они уныло славили красоты дикой природы и выглядели как неудачное подражание Роберту Фросту, к тому же подслащенное опытным редактором, знающим вкусы читающих бабушек.

И тем не менее Холли не собиралась писать разгромную статью. За годы работы ей встречалось слишком много репортеров, готовых из зависти, злобы или ложного чувства превосходства разнести в пух и прах ни в чем не повинного человека. Ее статьям всегда недоставало злости, если только она не писала об особенно гнусных преступниках и политиканах. Это и было одной из причин, почему Холли, проработав в трех центральных газетах, в конце концов перебралась в скромное помещение редакции «Портленд пресс».

Тенденциозные статьи зачастую смотрелись ярче, эффектнее, чем беспристрастные, взвешенные репортажи; о них спорили, ими восхищались, и, конечно, газеты, которые их печатали, шли нарасхват. Однако и теперь, даже несмотря на растущее чувство неприязни к Луизе Тарвол и ее стихам, Холли все же не решилась бы на подобный шаг.

– Только в единении с природой, вдали от цивилизации я живу, слышу голоса деревьев, кустарников, рыб…

– Голоса рыб? – Холли едва не рассмеялась.

Луиза нравилась ей внешне: волевая, деятельная женщина тридцати пяти лет. Самой Холли было тридцать три, но выглядела она лет на десять моложе Луизы. Бронзовое обветренное лицо, лучики морщин у глаз и у рта, выгоревшие на солнце волосы выдавали в поэтессе человека, привыкшего большую часть времени проводить на воздухе. Она и одета была очень просто: джинсы, синяя клетчатая рубашка.

– В лесу, даже в грязи, – говорила Луиза, – чистота, сравнимая со стерильностью хирургической клиники.

Она запрокинула голову, подставляя лицо солнечным лучам.

– Чистота природы очищает вашу душу, и в обновленной душе рождается высокое испарение великой поэзии.

– Высокое испарение? – переспросила Холли, словно желая убедиться, что каждое бесценное слово фиксируется на пленке ее диктофона.

– Высокое испарение, – повторила Луиза и улыбнулась.

Она нравилась Холли внешне, но ее внутренний мир вызывал протест. Учительница говорила о себе как о внеземном существе, но в каждом слове чувствовалась фальшь. Ее отношение к миру не было основано на знании или интуиции – это была всего лишь прихоть. И выражала Луиза свои мнения цветисто, но неточно. Говорила много, а слова были пустыми, ничего не значащими.

Холли сама интересовалась экологией, но мысль о том, что они с Луизой сходятся во взглядах, привела ее в смятение. Всегда неприятно открывать, что в единомышленниках у тебя человек, которого считаешь глупцом.

Тут недолго усомниться и в собственной правоте.

Луиза подалась к собеседнице, положила руки на стол.

– Земля – живое существо. Она могла бы говорить с нами, если бы мы были этого достойны. Отверзлись бы уста скал, растений, воды и заговорили с вами так же свободно, как говорю я.

– Какая удивительная мысль! – отозвалась Холли.

– Люди – это всего лишь вши.

– Простите, кто?

– Вши, кишащие на живом теле Земли. – Луиза прикрыла глаза.

– Мне это никогда не приходило в голову, – сказала Холли.

– Бог не только в каждой бабочке, Бог – каждая бабочка, каждая птица, каждая живая тварь. Я бы пожертвовала миллионом, нет, десятками миллионов человеческих жизней ради спасения одной невинной семьи кроликов, потому что каждый из этих кроликов – Бог.

Экофашизм, подумала Холли, но вслух сказала:

– Я каждый год жертвую на защиту окружающей среды все, что могу, экология никогда не была мне безразлична, но, вижу, мое сознание еще не достигло таких высот, как ваше, Луиза.

Поэтесса не уловила сарказма. Она наклонилась вперед, и ее рука сжала пальцы Холли.

– Не волнуйтесь, дорогая, к вам это придет. Я чувствую в вас огромный духовный потенциал.

– Помогите мне понять, Луиза… Бог в бабочках и в кроликах, в каждом живом существе, в скалах, земле, воде… но в людях Бога нет?

– Вы абсолютно правы, и виной тому – одно из наших противоестественных свойств.

– Что вы имеете в виду?

– Люди разумны.

Холли даже заморгала от удивления.

– Да, высокая степень разумности противоестественна. Ни одно другое создание природы не обладает этим качеством. Поэтому природа боится нас, а мы подсознательно ненавидим ее и хотим уничтожить. Разум породил прогресс, а прогресс ведет к ядерному оружию, генной инженерии, хаосу и в итоге – всеобщей гибели.

– Но разве не Бог… или, скажем по-другому, не эволюция природы дала нам способность мыслить?

– Случайная мутация. Мы все мутанты, монстры.

– Но тогда, чем менее разумно живое существо… – Тем ближе оно к естественному состоянию, – докончила за нее Луиза.

Холли медленно кивнула, словно размышляя о преимуществах неразумного существования. На самом деле она думала, что со статьей у нее ничего не выйдет. Все, что говорила Луиза Тарвол, было настолько нелепо, что честность не позволила бы ей написать положительную статью. В то же время у Холли не было желания выставлять эту женщину на посмешище. Всю жизнь она страдала не из-за холодного цинизма, а из-за доброты. Что может быть печальнее существования закоренелого циника с мягким сострадательным сердцем?

Холли отложила карандаш – он ей все равно не понадобится. Реальный мир не намного разумнее сегодняшней встречи, но единственно, чего ей сейчас хотелось, – это вернуться в него, не видеть этой игровой площадки и не думать о Луизе. Но она еще должна Тому Корви полуторачасовую, на худой конец часовую, магнитофонную запись интервью. Вполне достаточно, чтобы другой репортер написал статью.

– Э даете, Луиза, – обратилась она к собеседнице, – я вот думаю над вашими словами и вижу, что вы, пожалуй, ближе, чем кто-либо, к естественному состоянию.

Та приняла это за комплимент, и лицо ее просияло.

– Деревья – наши сестры, – пылко продолжала поэтесса с воодушевлением человека, обнаружившего в собеседнике благодарного слушателя; она стремилась приоткрыть Холли новую грань своей философии и, похоже, забыла, что люди всего лишь вши. – Могли бы вы своей сестре отрезать руки, рассечь ее плоть и построить дом из частей ее тела? Я уверена, что нет. У вас доброе сердце.

– Конечно, нет, – искренне ответила Холли. – Да и потом, вряд ли городской совет согласится на подобное строительство.

Она могла говорить что угодно. У Луизы не было чувства юмора, обидеть ее было невозможно.

Поэтесса продолжала разглагольствовать, а Холли, изобразив на лице интерес, задумалась о прожитой ею жизни. Она тратила бесценное время в компании идиотов и жуликов, выслушивая их излияния, безуспешно пытаясь обнаружить крупицы смысла в глупых или параноидальных историях.

Ей стало жаль себя. Как и с работой, с личной жизнью тоже не складывалось. Она не пыталась подружиться с женщинами в Портленде, возможно, потому, что в глубине души знала:

«Портленд пресс» – только случайная остановка на ее пути. Опыт общения с мужчинами приводил ее в еще большее уныние, чем репортерская работа. Она надеялась встретить настоящего мужчину, выйти замуж, воспитывать детей, жить счастливой жизнью в кругу семьи; но в последнее время все чаще спрашивала себя: настанет ли когда-нибудь такой день, когда он – добрый, умный, интересный – появится в ее жизни?

Возможно, никогда.

А если кто-то похожий на героя ее мечты и встретится на пути, то его улыбка наверняка окажется маской, скрывающей лицо маньяка – убийцы с циркулярной пилой.

Глава 3

Джим вышел из здания портлендского международного аэропорта и поймал такси. Название таксомоторной компании «Город Роз» на двери машины напомнило ему давно забытые времена хиппи. Однако водитель, чье удостоверение на приборном щитке сообщало о том, что его зовут Фрезьер Тули, объяснил, что Городом Роз называют Портленд. Роз здесь великое множество, и эти цветы считаются символом обновления и возрождения.

Точно так же, добавил он, как нищие на улицах Нью-Йорка – символ загнивания и упадка. В его тоне слышалось обезоруживающее превосходство, как видно, разделяемое многими портлендцами.

Тули, который по виду напоминал итальянского оперного певца – настоящий Лучано Паваротти, не был уверен, что правильно понял пассажира.

– Значит, сначала покатаемся по городу? – переспросил он.

– Да, я хотел бы посмотреть город, а потом уже ехать в гостиницу. Я здесь впервые.

На самом деле Джим не знал, в какой гостинице ему остановиться и когда наступит миг, ради которого он сюда приехал: сегодня вечером или, может быть, завтра. Он надеялся, знание придет к нему, надо только суметь расслабиться. Тули остался доволен таким ответом: клиент заплатит хорошую сумму по счетчику, да и роль гида ему нравилась. И правда, город стоил того, чтобы его посмотреть. Аккуратные старинные домики кирпичной кладки и железобетонные здания девятнадцатого века соседствовали с современными башнями из сверкающего стекла. Портленд утопал в зелени парков, раскинувшихся по всему городу. Шумели фонтаны, и повсюду, куда ни брось взгляд, росли розы. Цветов было меньше, чем в начале лета, но оттенков – не сосчитать.

Не прошло и получаса, как Джима охватило чувство, что отпущенное ему время стремительно сокращается. Он наклонился к водителю и услышал, как его собственный голос произнес:

– Вы знаете школу Мак-Элбери?

– Конечно, – ответил Тули.

– Что это за школа?

– Вы так спросили, что я подумал: вы знаете. Частная начальная школа в западном районе города.

Сердце Джима учащенно забилось.

– Мне нужно туда попасть. Тули нахмурился.

– Что-нибудь случилось?

– Я должен там быть.

Машина затормозила у светофора. Тули бросил взгляд на пассажира.

– Что случилось?

– Мне просто нужно там быть, – голос Джима звучал резко и подавленно.

– Конечно, какие могут быть вопросы! Страх жил в нем с того мгновения, как в супермаркете Джим обратился к женщине со словами: «Линия жизни». Теперь он бился внутри темными волнами, поднимался и гнал к школе Мак-Элбери.

Только бы не опоздать. Он обратился к водителю:

– Я должен быть в школе через пятнадцать минут.

– Что же вы раньше не сказали? Джим хотел ответить: «Я только сейчас узнал», но вместо этого спросил:

– Мы доедем за пятнадцать минут?

– Если очень постараемся.

– Плачу три цены по счетчику.

– Тройную цену?

– Если успеем. – Джим достал из кармана бумажник, извлек из него стодолларовую бумажку и протянул Тули. – Вот, возьмите вперед.

– Это очень важно?

– Вопрос жизни и смерти. Тули окинул его взглядом, ясно говорившим: парень, у тебя не все дома.

– Зеленый свет, – махнул рукой Джим. – Вперед.

Водитель еще больше нахмурился и повернулся к рулю. Проскочив перекресток, они свернули налево, и Тули до отказа выжал педаль акселератора.

Всю дорогу Джим смотрел на часы. Наконец машина притормозила у здания школы. В запасе у него оставалось всего три минуты. Джим заплатил водителю – вышло даже больше чем втрое, рванул ручку двери и выскочил из машины, сжимая в руке саквояж.

Тули высунулся из окна и окликнул его:

– Мне ждать или нет?

– Нет-нет, спасибо, не надо.

Джим захлопнул дверь, повернулся и услышал, как отъехало такси. Его взгляд впился в здание школы, белевшее в тени сосен и старых могучих платанов: большой дом колониальных времен с высокой верандой и двумя одноэтажными крыльями более поздней постройки. Лужайка перед главным входом и игровая площадка, окруженные оградой из остроконечных железных прутьев, занимали всю территорию небольшого квартала.

На крыльце постоянно хлопала дверь. Дети выскакивали из школы и, перепрыгивая через ступеньки, сбегали вниз по лестнице. Смеясь и болтая, они шли по дорожке мимо Джима, держа в руках книги, мольберты, коробки для завтраков, разрисованные картинками из мультфильмов. Через открытую калитку они выходили на улицу и расходились в разные стороны.

Осталось две минуты. Ему не нужно было смотреть на часы. Сердце отбивало два удара в секунду, и он знал время, словно сам был секундной стрелкой.

Солнечные лучи, проникавшие сквозь раскидистые кроны деревьев, рождали удивительную игру света: крохотные блики танцевали на земле, прыгали по лицам детей, переливались в воздухе золотыми нитями волшебного кружева. Казалось, громче ребячий смех – и ярче вспыхивает прозрачная солнечная ткань. Безмятежно спокойный, чудесный летний день.

Но смерть затаилась поблизости.

Теперь он знал: она угрожает одному из детей. Трое учителей на крыльце в безопасности. Катастрофы, в которой могут погибнуть десятки детей, можно не бояться. Взрыва, пожара или падения самолета не произойдет. Только трагедия одной человеческой жизни. Но как узнать, кто из детей в опасности?

Его взгляд метался по веселым загорелым лицам идущих мимо детей, пытаясь различить на одном из них печать неминуемой смерти. Но их цветущий вид говорил о том, что все они собираются жить вечно.

– Кто же из них? – сказал он вслух, обращаясь не к себе и не к детям, может быть, спрашивая у Бога: кто из них?

Малыши выходили на улицу. Одни шли вверх к перекрестку, другие спускались под гору в сторону соседнего квартала. И там, и там женщины в ярких оранжевых куртках, размахивая красными флажками, собирали детей в небольшие группы и переводили через дорогу. Улица была пустынна, и опасность, что кто-нибудь из детей попадет под машину, казалась маловероятной.

Полторы минуты.

Джим бросил взгляд на два желтых автобуса на школьной стоянке. Похоже, большинство детей из Мак-Элбери жили неподалеку и ходили домой пешком. В автобусы садилось всего несколько школьников. Водители стояли у входа, перешучиваясь с юными пассажирами, которые штурмовали автобус с присущей своему возрасту энергией.

Смерть была рядом.

Всего в нескольких шагах.

Внезапно золотая паутина исчезла, и сквозь яркую филигрань света проступили черные тени: игольчатые тени сосновых ветвей, широкие тени стволов, геометрически ровные тени остроконечных прутьев железной ограды. Никто, кроме Джима, ничего не заметил, зловещая перемена произошла только в его сознании. Теперь каждое пятно могло стать дверью, через которую проникнет смерть.

Одна минута.

Он бешено рванулся к группе школьников, спускающихся под гору, догнал и быстро пошел рядом, заглядывая им в лица и встречая недоуменные взгляды. Джим и сам не знал, каким должен быть знак смерти. Он спешил, саквояж молотил его по ногам.

Пятьдесят секунд.

Тени сгущались, обволакивая, поглощая солнечный свет.

Он остановился, обернулся и посмотрел туда, где улица шла на подъем. Там, на перекрестке, стояла женщина с красным флажком, по ее сигналу дети переходили улицу. Пятеро из них как раз шли по переходу.

Еще несколько малышей приближались к краю тротуара.

Водитель желтого автобуса окликнул его:

– Эй! Что случилось?

Сорок секунд.

Джим бросил саквояж и побежал к перекрестку. Он все еще не знал, что должно произойти и кому из детей угрожает опасность. Невидимая рука, заставившая собрать вещи и вылететь в Портленд, вела его к цели. Стайка ребят брызнула в разные стороны, освобождая дорогу.

Взгляд его был устремлен в одну точку – на перекресток, все остальное расплывалось, становилось черным, и белые полосы перехода надвигались на него, как сцена в темном зале, освещенная лучами прожекторов.

Полминуты.

Две женщины замешкались, уступая ему дорогу. Джим попытался увернуться, но налетел на блондинку в белом летнем платье и чуть не сбил ее с ног. Не теряя ни секунды, он продолжал свой отчаянный бег, чувствуя, как обжигает лицо холодное дыхание смерти.

Добежал до перекрестка, перепрыгнул через бордюр и остановился. Четверо малышей семенили по переходу. Один из них – жертва. Но кто? И что должно произойти?

Двадцать секунд.

Женщина с флажком окинула его непонимающим взглядом. Трое детей уже достигли противоположной стороны улицы, а четвертый ребенок – маленькая рыжеволосая девочка – немного отстала. На тротуаре дети в безопасности, смерть поджидает свою жертву на дороге. Джим шагнул к маленькой девочке. Девочка удивленно захлопала светлыми ресницами.

Пятнадцать секунд.

Нет, ей ничего не угрожало. Он видел это в ее зеленых глазах.

Теперь вся четверка была на спасительном тротуаре.

Четырнадцать секунд.

Еще четверо детей начали переходить улицу.

Они шли мимо, поглядывая на Джима с опаской. Он знал, что вид у него не из лучших: искаженное ужасом лицо, дикий, загнанный взгляд.

Одиннадцать секунд.

Дорога пустынна. Ни одной машины. Но метрах в ста от перекрестка улица устремлялась вверх и делала крутой поворот. И если какой-нибудь идиот сейчас мчится сюда, утопив в пол педаль акселератора… Эта мысль промелькнула у него в мозгу, и Джим понял, какое орудие выбрала смерть – пьяный водитель.

Восемь секунд.

Надо предупредить детей об опасности. Пусть бегут к спасительному тротуару. Но Джим подавил готовый сорваться крик. А что, если он только испугает детей и подтолкнет обреченного ребенка навстречу смерти?

Семь секунд.

Он прислушался и различил шум мотора. Звук этот стремительно приближался, перерастая в оглушительный рев. Из-за поворота вылетел грузовик. Солнце вспыхнуло на ветровом стекле, и он, казалось, завис в воздухе, как огненная колесница в день Страшного Суда. Это длилось доли мгновения. Передние колеса с пронзительным визгом вспороли асфальт, с лязгом громыхнул кузов.

Пять секунд.

Дети бросились врассыпную. Все, кроме маленького белоголового мальчишки. Он так и остался стоять на дороге, прижимая к груди яркую коробку с завтраком. Широко раскрыв васильковые глаза, он завороженно смотрел, как вырастает черная громада грузовика, точно знал: это сама неумолимая судьба. Малыш восьми-девяти лет, спасти которого могло только чудо.

Две секунды.

Джим прыгнул под налетающий грузовик… – Ему почудилось, время остановилось, и он, как большая белая птица, медленно парит в воздухе… Сгреб малыша в охапку и, не дотянувшись до края тротуара, скатился к сухой водосточной канаве, засыпанной опавшими листьями. Ужас сковал сознание, и Джим не почувствовал боли от удара о землю, точно не на асфальт упал, а в мягкую глину.

Дикий рев мотора разорвал барабанные перепонки. Страшная тяжесть, как молот, обрушилась на левую ногу, нечеловеческая сила скрутила и сплющила ступню. Боль с хрустом и шипением прожгла бедро, и перед глазами поплыли огненные сполохи на черном небе.

Холли бросилась вслед за мужчиной с намерением хорошенько отчитать грубияна, который толкнул ее и даже не извинился. Но не успела она добежать до перекрестка, как из-за поворота, точно камень, пущенный из гигантской рогатки, вылетел грузовик. Холли застыла на месте.

Рев мотора магическим образом нарушил ход времени. Словно в замедленной киносъемке, она увидела, как незнакомец выхватывает ребенка из-под колес грузовика и прыгает в сторону. Его прыжок был так красив и стремителен, что Холли показалось, будто она наблюдает какой-то сумасшедший уличный балет. Бампер машины все-таки задел мужчину. Холли содрогнулась: в воздухе кувыркался подброшенный ударом ботинок.

Краем глаза она видела, как мужчина и мальчик катятся к тротуару, женщина-регулировщица роняет флажок, красно-серый грузовик круто виляет вправо, налетает на стоящую машину, заваливается на бок, грохочет вниз по склону, высекая из асфальта снопы желтых и синих искр, – но все это время ее внимание было приковано к черному ботинку, который медленно, очень медленно поднимался в голубом небе, наконец завис – ей показалось, прошла целая вечность – и стал так же медленно опускаться. Холли не могла отвести глаз от этого зрелища, потрясенная жуткой мыслью, что в ботинке оторванная ступня с торчащими осколками кости и кровавыми лохмотьями артерий и вен. Ботинок медленно опускался, еще миг – и упадет на землю. Холли смотрела, завороженная его падением, сдерживая готовый сорваться крик. Ниже, ниже…

Ботинок, а точнее, кроссовка «рибок» плюхнулась в канаву в двух шагах от Холли. Она опустила глаза. Вот так, не в силах отвести взгляда, смотрела на монстра в ночном кошмаре, борясь с отвращением и одновременно испытывая неодолимое желание увидеть то, о чем нельзя даже помыслить… Кроссовка оказалась пустой. Ни оторванной ноги, даже ни капли крови.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю