Текст книги "Блудный сын"

Автор книги: Дин Рей Кунц

Соавторы: Кевин Джей Андерсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 31

Каменщик девятнадцатого столетия выбил надпись «РУКИ МИЛОСЕРДИЯ» на блоке известняка над входом в больницу. Из ниши над блоком на ведущие к дверям ступени взирала скульптура Девы Марии.

Больница давно закрылась, и после того, как здание продали одной из корпораций, принадлежащих Виктору Гелиосу, все окна заложили кирпичной кладкой, а деревянные двери заменили стальными, снабдив их как механическими, так и электронными замками.

Железный забор окружил территорию, накрытую тенью раскидистых дубов, заостренные штыри торчали к небу, как пики римских легионеров. На воротах, которые перемещались по направляющим электроприводом, висела табличка с надписью «ЧАСТНЫЙ СКЛАД. ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН».

Скрытые камеры наблюдения контролировали как территорию, так и периметр. Ни одно хранилище ядерного оружия не имело более мощной и преданной делу службы безопасности, сотрудники которой к тому же ничем не выдавали своего присутствия.

Ни звука не доносилось из здания, ни один луч света не покидал его, а ведь именно здесь проектировались и создавались новые правители Земли.

В этих стенах постоянно находились восемьдесят сотрудников, проводивших эксперименты в различных лабораториях. В палатах, где когда-то лежали пациенты больницы, теперь жили и получали образование вновь созданные люди до того момента, как их отправляли в город.

На входе в некоторые другие комнаты стояли бронированные двери. Там обитали существа, которые исследовались, а потом уничтожались.

Наиболее важная для Виктора работа проводилась в главной лаборатории. В огромном помещении преобладали сталь, стекло, белая керамика. Материалы, которые легко стерилизовались, если эксперимент получался… слишком уж кровавым.

Сложные машины и механизмы (большинство из них Виктор сконструировал сам) стояли на столах и стеллажах вдоль стен, крепились к полу, свисали с потолка. Некоторые машины гудели, другие булькали, третьи застыли в зловещем молчании.

В этой, без единого окна, лаборатории Виктор, если бы он убрал часы в ящик стола, мог работать без перерыва сутки напролет. Улучшив физиологию тела и отрегулировав механизм обмена веществ до такой степени, что потребность во сне практически отпала, Виктор мог все время посвящать делу своей жизни.

В этот вечер, едва он сел за письменный стол, зазвонил телефон. По пятой линии. Из восьми линий, номера последних четырех знали только созданные им существа, которых он направил в город.

Виктор снял трубку.

– Да?

Звонил мужчина, который изо всех сил старался изгнать из голоса эмоции, а эмоций этих было слишком уж много для представителя Новой расы.

– Что-то со мной происходит, Отец. Что-то странное. Может, что-то чудесное.

Создания Виктора понимали, что могут связываться с ним только в критический момент.

– Кто ты?

– Помоги мне, Отец.

Слово «отец» Виктор воспринимал как унижение.

– Я – не твой отец. Назови мне свое имя.

– Я в смятении… и иногда боюсь.

– Я спросил, как тебя зовут.

Свои создания он конструировал так, чтобы они не имели возможности уйти от ответа на его вопросы, но это отказывалось назвать свое имя.

– Я начал изменяться.

– Ты должен назвать мне свое имя.

– Убийство, – гнул свое мужчина на другом конце провода. – Убийство… возбуждает меня.

Виктор не допустил в голос нарастающую тревогу:

– Нет, с рассудком у тебя все в порядке. У меня не бывает ошибок.

– Я изменяюсь. Убийство позволяет узнать так много нового.

– Приходи ко мне в «Руки милосердия».

– Пожалуй, не приду. Я убил трех мужчин… и не испытываю ни малейших угрызений совести.

– Приходи ко мне, – настаивал Виктор.

– Твое милосердие не может распространиться на одного из нас, который… зашел слишком далеко.

Тревога все сильнее охватывала Виктора. Он задался вопросом, а вдруг это тот самый серийный убийца, о котором трубит пресса. Его создание, нарушившее одно из основных положений заложенной в него программы, запрещающее убивать без веской причины.

– Приходи ко мне, и я разрешу все твои сомнения. Здесь тебя будет ждать только сочувствие.

Мужчина на другом конце провода словно и не слышал:

– Последний из тех, кого я убил… одно из твоих созданий.

Вот тут Виктор по-настоящему испугался. Одно из его созданий убивает другое по собственному решению.Такого никогда не случалось раньше. Программа включала абсолютный запрет на самоубийство и разрешала убийство только в двух случаях: при самообороне и по приказу создателя.

– Жертва. Как его зовут? – спросил Виктор.

– Оллвайн. Этим утром его труп нашли в библиотеке.

У Виктора перехватило дыхание, когда он подумал о последствиях.

– В Оллвайне я найти ничего не мог. Внутри он не отличается от меня. Я должен найти это у других.

– Найти что?

– То, что мне нужно, – ответил мужчина и оборвал связь.

Виктор набрал *69, режим, при котором автоматически высвечивался номер звонившего, и обнаружил, что мужчина блокировал свой номер.

В ярости Виктор швырнул трубку на рычаг.

Он уже понимал, что неприятности грозят серьезные.

Глава 32

После того как Виктор отбыл в «Руки милосердия», Эрика еще какое-то время полежала в постели, свернувшись в позе зародыша, каким никогда не была, поскольку появилась на свет из резервуара сотворения. Она ждала, чтобы понять, исчезнет ли депрессия или накроет черной волной разочарования.

Перемена ее эмоционального состояния иногда не имела отношения к предшествующему событию. Но вот после секса с Виктором депрессия приходила всегда, и понятно почему. Потом она иногда усиливалась, но случалось, что и нет. И хотя будущее казалось таким безнадежным, что отчаяние должно было накрыть Эрику с головой, ей зачастую удавалось держаться на поверхности.

В этом Эрике помогали и стихи Эмили Дикинсон, которая убеждала своих читателей никогда не терять надежду.

В живописи Виктор отдавал предпочтение абстракционизму. Цветные квадраты и прямоугольники, которые со стен смотрели на Эрику, давили на глаза, а кляксы, что цветные, что черные или серые, напоминали хаос. В его библиотеке, однако, стояли большие книги по искусству, и иногда настроение у нее поднималось только потому, что она всматривалась в картину Альберта Бирштадта [21]21
  Бирштадт Альберт (1830–1902) – американский художник, пейзажист.


[Закрыть]или Чайлда Хассама. [22]22
  Хассам Чайлд (1859–1935) – художник, один из первых американских импрессионистов.


[Закрыть]

Ее учили, что она – представитель Новой расы, более совершенной, призванной прийти на смену человечеству. И действительно, болезни ее не берут. А все травмы быстро залечиваются, можно сказать, чудесным образом.

И однако, если она ищет успокоения, то находит его в живописи, музыке и поэзии того самого человечества, которое она и ей подобные собираются заменить.

Когда она пребывает в замешательстве, ощущает себя потерянной, то находит выход из тупика в созданном несовершенным человечеством. В произведениях тех писателей, которых Виктор особенно презирает.

Эрику это изумляет: примитивный, обреченный на вымирание вид создает нечто такое, отчего ее жизнь становится светлее, что не под силу ни одному из тех, кто пришел людям на смену.

Ей хочется обсудить эту проблему с другими представителями Новой расы, но она опасается, что кто-нибудь из них воспримет терзающие ее вопросы как ересь. Все они повинуются Виктору, повиновение заложено в программу, но некоторые смотрят на него с таким благоговейным трепетом, что истолкуют ее вопросы как сомнение, сомнения как предательство и выдадут Эрику ее создателю.

Вот она и держит свои вопросы при себе, поскольку знает, что в одном из резервуаров сотворения дожидается своей очереди Эрика Пятая.

Лежа в постели, ощущая на простынях запах Виктора, Эрика вспомнила еще одно из стихотворений Эмили Дикинсон и обнаружила, что ее мягкий юмор способен остановить депрессию, не позволить нахлынуть отчаянию. Эрика улыбнулась, и первая улыбка не стала бы последней, если бы не шорохи, которые вдруг донеслись из-под кровати.

Отбросив простыню, Эрика села, ее дыхание участилось, она вся обратилась в слух.

Словно почувствовав ее реакцию, существо под кроватью затихло, то ли застыло на месте, то ли продолжило движение, но уже бесшумно.

Вернувшись с Виктором в спальню после отъезда гостей, Эрика не обнаружила никаких свидетельств присутствия крысы и решила, что ошиблась и никакой крысы в спальне не было. А может, она нашла дыру в стене и ретировалась в другую часть большущего дома?

А теперь получалось, что крыса или вернулась, или все время находилась здесь, став молчаливым свидетелем того ужасного оброка, который Эрика платила Виктору за право жить.

Прошло какое-то время, потом шорох послышался вновь, но уже не под кроватью.

Спальня пряталась в тенях. Не было их лишь на крошечном пятачке, освещенном лампой, которая стояла на столике у кровати.

Обнаженная, Эрика выскользнула из кровати, замерла, настороженно оглядываясь.

Хотя ее куда более зоркие, чем у человека, глаза улавливали практически весь свет, она не обладала ночным зрением кошки. Виктор проводил эксперименты по сочетанию генов различных видов, но ее создали в рамках другой программы.

Чтобы добавить света, Эрика двинулась к торшеру, который стоял у кресла.

Но прежде чем добралась до него, скорее почувствовала, чем услышала, как кто-то пробежал мимо нее по полу. В испуге, она не стала ставить на пол левую ногу, которую уже оторвала от него, развернулась на правой, в надежде увидеть незваного гостя: интуиция подсказала Эрике, в какую сторону он направляется.

Но темнота осталась непроницаемой, если и было на что смотреть, она ничего не увидела, поэтому Эрика вновь двинулась к торшеру и включила его. Но свет ей ничем не помог.

Зато шум донесся теперь из ванной: там словно перевернули маленькую мусорную корзину.

Эрика увидела, что дверь в ванную приоткрыта. А за дверью ждала темнота.

Она быстрым шагом направилась к ванной, но остановилась у самого порога.

Поскольку представители Новой расы обладали иммунитетом к большинству болезней и быстро излечивались от травм, они не боялись многого из того, что страшило обыкновенных людей. Но это не означало, что им неведом страх.

Хотя убить их было далеко не просто, они не были бессмертными и, созданные из презрения к Богу, не могли надеяться на жизнь после этой жизни. Вот почему смерти они боялись.

И пусть это и покажется странным, многие из них боялись жизни, потому что не контролировали свою судьбу. Они были вечными слугами Виктора, и никакие их усилия не позволили бы им обрести свободу.

Они боялись жизни, потому что не могли оборвать ее в том случае, когда груз служения Виктору стал бы для них непосильным. При их создании в мозгу каждого ставился психологический блок, строго-настрого запрещающий самоубийство: поэтому, если у кого из них и возникало такое стремление, реализоваться оно не могло.

А вот сейчас, в шаге от ванной, Эрика испытала еще один вид страха: перед неведомым.

Все противоречащее природе чудовищно, даже если и кажется прекрасным. Эрика, созданная не природой, а рукой человека, была очаровательным монстром, но тем не менее монстром.

Она предполагала, что монстры не могут бояться неведомого, потому что, если следовать логике, сами являлись его частью. И тем не менее по спине у нее пробежал холодок.

Инстинкт подсказывал ей, что крыса за дверью – совсем не крыса, а что-то неведомое.

В ванне что-то щелкнуло, ударилось, задребезжало, словно некое существо открыло дверцу шкафчика и в темноте начало исследовать содержимое полок.

Оба сердца Эрики забились быстрее. Во рту пересохло. На ладонях выступил пот. В сложившейся ситуации, даже с двойным пульсом, она повела себя совсем как человек, несмотря на то, что появилась на свет не из чрева матери, а из резервуара сотворения.

Попятилась от двери в ванную.

Ее синий шелковый халат лежал на кресле. Не отрывая взгляда от двери в ванную, она надела халат, завязала пояс.

Босиком вышла из спальни, плотно закрыв за собой дверь в коридор.

Близилась полночь, когда она спустилась на первый этаж особняка Франкенштейна, направляясь в библиотеку, где среди множества томов человеческой мысли и надежды чувствовала себя в большей безопасности.

Глава 33

По вызову Виктора они пришли в главную лабораторию, два молодых человека, ничем не выделяющихся среди других молодых людей, живущих в Новом Орлеане.

Не все мужские представители Новой расы были симпатягами. Не все женщины – красавицами.

Во-первых, когда ему удалось бы внедрить в ряды человечества достаточное число представителей Новой расы, чтобы начать его уничтожение, Старая раса смогла бы разработать эффективные методы защиты, если бы сумела идентифицировать врагов по минимальным внешним отличиям. Если бы все члены Новой расы выглядели как звезды Голливуда, их красота вызвала бы подозрения, которые привели бы к проверкам и допросам, а затем к установлению их личности.

А вот их неотличимость от Старой расы обеспечила бы победу в войне. Неотличимость, физическое превосходство, а также безжалостность.

А кроме того, пусть он иной раз и создавал «людей», от красоты которых захватывало дух, все затевалось отнюдь не ради красоты. Речь шла прежде всего о захвате власти и установлении Нового порядка.

Вот почему экстраординарность молодых людей, которых он вызвал, Джонса и Пико, заключалась в том, что при самой заурядной внешности их внутренние органы таили в себе немало отличий от органов обычного человека.

Он рассказал им о Бобби Оллвайне, доставленном в морг.

– Тело должно исчезнуть этой ночью. Вместе со всеми вещественными уликами: образцами тканей, фотографиями, видеопленкой.

– Заключение о вскрытии, аудиозапись? [23]23
  По принятому в США порядку, во время вскрытия тела патологоанатом каждое свое действие сопровождает словесным описанием, которое фиксируется магнитофоном. Обычно процесс вскрытия записывается на видео.


[Закрыть]– спросил Джонс.

– Если удастся их быстро найти, – ответил Виктор. – Сами по себе они ничего не подтверждают.

– Как насчет патологоанатома, всех тех, кто мог находиться в секционном зале во время вскрытия? – спросил Пико.

– Пока пусть живут, – ответил Виктор. – Без самого тела и вещественных доказательств их историю примут за выдумку, а самих сочтут за пьяниц или наркоманов.

Хотя оба по уровню интеллектуального развития годились и для более серьезных дел, чем похищение трупа из морга, ни Джонс, ни Пико не стали жаловаться на то, что подобная работа их унижает. Терпеливая покорность являлась одной из основных отличительных черт представителей Новой расы.

В новой цивилизации, которую создавал Виктор, как и у Олдоса Хаксли [24]24
  Хаксли Олдос Леонард (1894–1963) – английский писатель.


[Закрыть]в его романе «О дивный новый мир», каждому человеку определялось свое место в социальном укладе. И все были довольны этим местом, не испытывая никакой зависти к другим.

У Хаксли на вершине социальной пирамиды находились Альфы, правящая элита, чуть ниже располагались Беты и Гаммы. А неквалифицированным физическим трудом занимались Эпсилоны, которые в упорядоченном обществе попадали туда с рождения.

Хаксли такой мир казался антиутопией. Виктор придерживался противоположного мнения: такой, и только такой могла быть утопия.

Однажды он встретился с Хаксли на коктейль-пати. И писатель остался в его памяти как лезущий не в свое дело резонер, озабоченный тем, что наука превращается в безжалостную, неумолимую силу, более догматичную, чем любая религия, выжимающую из человечества все человеческое. Виктор счел, что Хаксли начитан, обладает минимальным практическим опытом и большой зануда.

Тем не менее кошмар Хаксли отлично послужил Виктору идеалом. Он намеревался сделать Альф почти равными самому себе, чтобы они стали ему достойной компанией и оказались способными реализовать его планы через день после уничтожения человечества, когда Земля станет базой для великих свершений постчеловеческой цивилизации, члены которой будут работать единой командой, как пчелы в улье.

И вот теперь эти два Эпсилона, Оливер Джонс и Байрон Пико, вели себя как две хорошие рабочие пчелы, стремясь выполнить поставленную перед ними задачу, в полном соответствии с заложенной в них программой. Виктор не сомневался, что они выкрадут останки Оллвайна, а потом избавятся от них на свалке, которая находится за пределами города.

Свалка принадлежала одной из многих подставных компаний Виктора и обслуживалась исключительно представителями Новой расы. Ему требовалось место, куда могли бы доставляться отходы интересных, но неудачных экспериментов, которые ни в коем разе не должны были попасть в руки обычных людей.

Теперь под горами мусора лежал город мертвых. И если миллион лет спустя палеонтологи будущего доберутся до этих окостеневших останков, их, конечно же, будут ждать сюрпризы, которые потом обернутся ночными кошмарами.

Хотя какие-то проблемы и возникали в относительно маленьком улье, состоявшем из двух тысяч представителей Новой расы, которых он уже расселил по Новому Орлеану, они благополучно разрешались. Неделю за неделей он все дальше продвигал рубежи науки и увеличивал численность своей безжалостной армии. И в ближайшее время намеревался начать массовое производство уже не в лаборатории, а на больших площадях, которые он решил назвать фермами.

Работа эта была длительной, но цель оправдывала средства. Землю тоже создали не в один день, у Виктора хватало терпения, чтобы кардинально переделать творенье Бога.

Ему захотелось пить. Из холодильника он достал бутылку «пепси». Рядом стояла тарелка с шоколадными пирожными. Виктор любил шоколадные пирожные. Взял два.

Глава 34

Кто-то заклеил дверь квартиры Бобби Оллвайна полоской бумаги и поставил на ней полицейскую печать. Карсон сорвала полоску.

Посчитала сие за мелкое нарушение закона. В конце концов квартира не являлась местом преступления, а она сама служила в полиции.

Чтобы открыть врезной замок, воспользовалась отмычкой-пистолетом «Локэйд», которая продавалась только правоохранительным ведомствам. Вставила тонкий штырь в замочную скважину и нажала на спусковой крючок. Ей пришлось четырежды нажимать на него, прежде чем замок открылся.

Использование «Локэйда», конечно же, каралось строже, чем срыв полоски бумаги с полицейской печатью. Отделу принадлежало лишь несколько отмычек-пистолетов, и хранились они в оружейном сейфе. Для получения «Локэйда» требовалось заполнить соответствующий бланк и вручить его дежурному, который и выдавал отмычку-пистолет, убедившись, что автор заявления имел на это право.

Никому из детективов не разрешалось постоянно держать у себя «Локэйд». Но поскольку должного порядка с хранением заявлений в отделе не было, одна из отмычек-пистолетов «затерялась» у Карсон, которая решила никому об этом не говорить.

Она никогда не использовала «Локэйд» для нарушения чьих-либо прав, только когда все было по закону и хотелось сэкономить драгоценное время, которое ушло бы на заполнение соответствующего бланка и получение отмычки-пистолета у дежурного. Вот и в данной ситуации она не нарушала прав Бобби Оллвайна по той простой причине, что Бобби убили.

Хотя Карсон любила эти старые фильмы, она не считала себя Грязным Гарри [25]25
  «Грязный Гарри» – первый из нескольких фильмов, объединенных главным героем, детективом по прозвищу Грязный Гарри (Клинт Иствуд), который ради поимки преступника не останавливался перед нарушением закона.


[Закрыть]в женском облике. Она еще старалась держаться в рамках установленных правил, нарушая их только в случае крайней необходимости.

Она могла бы разбудить техника-смотрителя и получить ключ-отмычку. С радостью вытащила бы этого старого козла из постели.

Но помнила, как он оглядывал ее с головы до ног и облизывался. В отсутствие Майкла спросонья, под действием паров алкоголя он мог попытаться ухватить ее за зад.

И тогда ей пришлось бы привести его в чувство ударом колена по яйцам. Потом, возможно, и арестовать, а она приехала в такую даль лишь для того, чтобы поразмышлять, почему Бобби Оллвайн выкрасил всю квартиру, за исключением ванной, в черный цвет.

В полночь, даже при включенном свете чернота комнаты дезориентировала, и она без труда могла представить себе, что чувствует астронавт во время выхода в открытый космос на темной стороне Земли, когда соединен с «шаттлом» одним лишь гибким фалом.

Обитое черным винилом кресло, которое стояло по центру гостиной, напоминало трон, предназначенный, правда, не для коронованной особы, а для демона среднего пошиба.

Хотя Оллвайна убили не здесь, Карсон чувствовала, что, разобравшись с психологией этой конкретной жертвы, сможет в какой-то мере приблизиться к Хирургу. Она села в кресло.

Харкер заявлял, что черные комнаты символизируют жажду смерти, и Карсон с неохотой признала, что такое толкование более чем логично. Как и остановившиеся часы, Харкер время от времени мог говорить правду, но не чаще двух раз в сутки.

Однако жажда смерти не могла полностью объяснить ни доминирующий в квартире цвет, ни самого Оллвайна. Эта черная дыра говорила и о мощи, совсем как настоящие черные дыры, которые находились в глубинах Вселенной и благодаря огромной гравитационной силе не давали ускользнуть даже свету.

Человек, который выкрасил эти стены, эти потолки, эти полы, не пребывал в отчаянии; отчаяние подрывает силы, не побуждает к действию. Она легко представила, как Оллвайн зачерняет стены, кипя от злобы, не находя себе места от распирающей его ярости.

Если это так, то на кого он злился, кого хотел разорвать на куски?

Руки Карсон лежали на широких набивных подлокотниках. А пальцами она нащупала в виниле множество дырочек.

Что-то укололо ей правую ладонь. Из набивки она вытащила бледный полумесяц; обломившийся ноготь.

Приглядевшись, обнаружила в обивке десятки полукруглых дыр.

От кресла, да и от самой комнаты веяло таким холодом, что Карсон казалось, будто она сидит на глыбе льда в холодильнике.

Карсон растопырила пальцы, согнула их. И тут выяснилось, что каждый палец нашел в виниле свою дырку.

Обивка была толстой, прочной, упругой. Чтобы пробить ее ногтями, требовалось приложить очень большое усилие.

Логика говорила за то, что от отчаяния Оллвайн не смог бы повредить винил. Не смог бы и в ярости, если бы, по утверждению Джека Роджерса, не был нечеловечески силен.

Она поднялась, вытерла руки о джинсы. Ей казалось, что она вымазалась в грязи.

В спальне зажгла все лампы. Но черные поверхности впитывали свет.

Кто-то открыл черные жалюзи на одном окне. Квартира являла собой такой мрачный мир, что уличные фонари, неон вывесок, свет большого города, казалось, не имели никакого отношения к реальности Оллвайна, существовали в другой, далекой вселенной.

Она выдвинула ящик прикроватной тумбочки и обнаружила Иисуса. Его лицо смотрело на нее с каждого из буклетов. Правую руку он поднимал в благословении.

Буклетов в ящике лежало не меньше сотни. Карсон достала четыре и поняла: такие раздают на похоронах тем, кто пришел попрощаться с усопшим. На буклетах стояли разные имена и фамилии, хотя все они попали в ящик из одного источника – «Похоронного бюро Фуллбрайта».

Четыре буклета она сунула в карман, задвинула ящик.

Запах лакрицы, как и днем, пропитывал воздух. Но Карсон не могла отделаться от мысли, что кто-то совсем недавно зажигал черные свечи, которые стояли на подносе на подоконнике.

Она направилась к окну, чтобы потрогать воск у фитилей, ожидая, что он будет теплым. Но нет. Холодный. Свечи никто не жег.

Карсон посмотрела в окно. Вроде бы привычный ей Новый Орлеан. Но из головы не уходила мысль, что это не тот веселый город, который она знала с детства, а зловещий мегаполис, где живут неведомые ей существа, а темнота пульсирует от злобы и ненависти.

Отражение чьего-то движения на стекле заставило Карсон отвлечься от города и сосредоточить внимание на стеклянной панели. Высокий мужчина стоял в комнате у нее за спиной.

Она сунула руку под пиджак, пальцы охватили рукоятку пистолета калибра 9 мм, торчащую из плечевой кобуры. Не доставая оружия, она повернулась.

Незваный гость был высок ростом, могуч, одет в черное. Возможно, он вошел в спальню из ванной, но с тем же успехом мог материализоваться из черной стены.

Стоял он в пятнадцати футах от Карсон, там, где его лицо скрывала тень. Руки висели по бокам, кисти размерами не уступали лопате.

– Кто ты? – спросила она. – Откуда пришел?

– Вы – детектив О'Коннор. – Мощный густой бас в другом человеке говорил бы лишь об уверенности в себе, но в сочетании с его габаритами наполнялся угрозой. – Я видел вас по телевизору.

– Что ты здесь делаешь?

– Я захожу, куда хочу. За двести лет многое выучил о замках.

Его слова не оставили Карсон выбора: она достала пистолет. Но направила его в пол.

– Это незаконное проникновение в жилище. Выйди на свет.

Мужчина не двинулся с места.

– Только без глупостей. Выйди. На. Свет.

– Я пытаюсь сделать это всю жизнь. – И он сделал два шага вперед.

Она не ожидала увидеть такое лицо. Слева – нормальное, симпатичное, справа – изуродованное донельзя. И на это уродство, скрывая его, кто-то нанес сложный рисунок, отдаленно напоминающий татуировку маори. [26]26
  Маори – коренное население Новой Зеландии.


[Закрыть]

– Человек, который жил здесь, мучился, – сказал незнакомец. – Я чувствую его боль.

Хотя он уже остановился, Карсон прикинула, что до нее он может добраться в два шага, и предупредила: «Ближе не подходи».

– Его создал не Бог… и у него не было души. Он агонизировал.

– Как тебя зовут? Очень осторожно, очень медленно покажи мне удостоверение личности.

Ее приказ он проигнорировал.

– У Бобби Оллвайна не было свободы выбора. В сущности он был рабом. Хотел умереть, но не мог покончить с собой.

Если этот парень говорил правду, не ошибся и Харкер. Каждое лезвие в ванной свидетельствовало об очередной неудачной попытке самоуничтожения.

– У всех нас встроенный запрет самоубийства.

– У нас?

– Оллвайна переполняла и ярость. Он хотел убить своего создателя. Но мы сконструированы так, что не можем поднять на него руку. Я попытался… давным-давно… и он едва не убил меня.

В каждом современном городе хватало безумцев, и Карсон ранее полагала, что ее уже ничем не удивишь, но такого человека она не встречала никогда, и у нее помимо воли складывалось впечатление, что он в здравом уме.

– Я собирался пойти к его дому, чтобы взглянуть на него со стороны… Но если бы меня увидели, он мог бы меня убить. Поэтому я пришел сюда. Это дело заинтересовало меня вырезанным сердцем. Меня создали из украденных человеческих частей.

Был этот громила Хирургом или нет, он определенно не относился к тем людям, с появлением которых в городе становилось спокойнее.

– Что-то я тебя не понимаю. Раскинь руки, медленно опустись на колени.

Возможно, причину следовало искать в игре света, но она подумала, что увидела в его глазах пульсирующее сияние, когда он ответил: «Я ни перед кем не преклоняю колени».