Текст книги "Блудный сын"

Автор книги: Дин Рей Кунц

Соавторы: Кевин Джей Андерсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 27

Из патологоанатомической лаборатории они уехали в мир, который уже не мог быть прежним.

– Два сердца? – Карсон, похоже, задавала вопрос самой себе. – Странные новые органы? Чей-то замысел?

– Я вот думаю, возможно, прогулял в Академии какой-то курс?

– Тебе не показалось, что Джек выпил?

– К сожалению, нет. Может, он чокнутый.

– Он не чокнутый.

– Люди, у которых во вторник с головой все в порядке, иногда сходят с ума в среду.

– Какие люди? – полюбопытствовала она.

– Не знаю. Сталин.

– Сталин не был нормальным и во вторник. А потом, чокнутым его никак не назовешь. Он – воплощение зла.

– Но Джек Роджерс – никакое не зло, – резонно заметил Майкл. – Если он не чокнутый, не пьяный, не злой, полагаю, нам не остается ничего другого, как поверить ему.

– Ты думаешь, что Люк каким-то образом сумел подшутить над стариной Джеком?

– Люк, который с детства интересовался внутренними органами? Прежде всего, подстроить все это далеко не просто. Во-вторых, Джек умнее Люка. В-третьих, чувства юмора у Люка не больше, чем у кладбищенской крысы.

Облака трансформировали луну в полумесяц. Бледный свет уличных фонарей покрыл глянцевые листья магнолий иллюзией корочки льда, словно перенес Новый Орлеан в северные широты.

– Видимость обманчива, – вздохнула Карсон.

– Это всего лишь наблюдение или я должен тревожиться о том, что меня унесет философским потоком? – спросил Майкл.

– Мой отец не был продажным копом.

– Я тебе верю. Ты знала его лучше других.

– Он никогда не крал конфискованные наркотики из сейфа с вещественными уликами.

– Не поминай прошлого, – посоветовал Майкл.

Карсон нажал на педаль тормоза, останавливаясь на красный свет.

– Ложь не должна навсегда уничтожить репутацию человека. Должна оставаться надежда на справедливость, искупление греха.

Майкл предпочел промолчать.

– Отца и мать застрелил не какой-то наркоторговец, решивший, что отец хочет занять его территорию. Это все чушь собачья.

Она давно уже об этом не говорила. Слишком сильную боль вызывали эти воспоминания.

– Отец узнал что-то такое, что влиятельные люди хотели бы сохранить в тайне. Он поделился с матерью, вот почему убили и ее. Я знаю, его что-то очень тревожило. Только понятия не имею, что именно.

– Карсон, мы сотню раз разбирались с уликами по его делу, – напомнил Майкл, – и пришли к выводу, что все слишком уж хорошо подогнано, чтобы быть правдой. По моему разумению, если одно очень уж плотно сходится с другим, речь идет о подставе. Но тут возникает другая проблема.

Конечно, правота была на его стороне. Мало того, что улики позволяли вынести ее отцу посмертный обвинительный приговор, так они зачищали все следы к тем, кто их оставлял. Она давно уже искала хоть один свободный конец веревочки, который позволил бы распутать весь клубок, но безрезультатно.

Красный свет сменился зеленым.

– Мы недалеко от моего дома. Я уверена, что у Викки все под контролем, но чувствую, что должна посмотреть, как там Арни. Не возражаешь?

– Ни в коем разе. Готов выпить чашечку плохого кофе Викки.

Глава 28

В хозяйской спальне особняка Гелиосов все шло не так хорошо.

Виктор хотел получать от секса не просто удовольствие. Гораздо больше.

Согласно философии Виктора, в мире не было других измерений, кроме материального. И единственным рациональным ответом на силы природы и человеческую цивилизацию являлась попытка подчинить их себе вместо того, чтобы смиренно склониться перед ними.

Кто-то был слугой, а кто-то господином. Он вот не собирался носить рабское ярмо.

А поскольку духовная составляющая в жизни отсутствовала, такое понятие, как любовь, могло существовать только в голове дураков; ибо любовь – состояние души, не плоти. С его точки зрения, нежности не было места в сексуальных отношениях.

В своем чистом виде секс являл собой способ, которым повелитель мог в полной мере реализовать свой контроль над подданным. Абсолютное господство одного и полное подчинение другого доставляли куда большее удовлетворение, чем то, что могла бы дать любовь, если бы она существовала.

Эрика Четвертая, как три предыдущих, как многие другие женщины, которых он создавал для себя, не была женой в традиционном смысле этого слова. Для Виктора она представляла собой атрибут, позволяющий ему более эффективно функционировать в светском обществе, служила защитой от других женщин, которых влекло к нему его богатство и которые видели в нем инструмент для получения сексуального удовлетворения.

Поскольку удовольствие и власть были для Виктора синонимами, глубина получаемого удовлетворения напрямую зависела от жестокости, с которой он использовал Эрику. И очень часто он оставался полностью удовлетворенным.

Как и все его современные создания, в критический момент она могла усилием воли блокировать боль. Во время секса он Эрике такого не разрешал. Острота получаемого удовлетворения усиливалась от осознания, что он доставляет ей страдания.

Он мог делать с ней все, что хотел, потому что, как и все его люди, травмы она залечивала быстро. Кровотечение останавливалось менее чем за минуту. От царапин через час-другой не оставалось и намека. Синяки, поставленные ночью, к утру исчезали бесследно.

Большинство из созданных им людей не знали такого понятия, как унижение, потому что основой стыда во всех его проявлениях служила вера в то, что в сердце сотворения лежит Моральный закон. В войне против человечества, которую он рано или поздно намеревался развязать, ему требовались солдаты, не связанные моральными ограничениями, уверенные в собственном превосходстве и способные на абсолютную безжалостность.

А вот среди эмоций, дарованных Эрике, стыд остался, потому что от него перекидывался мостик к невинности. И пусть он до конца не понимал, почему так происходит, даже легкое оскорбление нежной, чувствительной натуры возбуждало куда больше, чем самое жестокое обращение с женщиной, начисто лишенной стыдливости.

Он заставлял Эрику проделывать то, что казалось ей наиболее постыдным, потому что вот она, ирония судьбы: чем сильнее становились ее стыд и отвращение к себе, чем ниже опускалась она в собственных глазах, тем становилась более покорной. Во многих аспектах он создал ее сильной, но не настолько сильной, чтобы не иметь возможности подавить ее волю и заставить выполнять любые его желания.

Он бы еще больше ценил в жене покорность, если бы вбил это свойство души кулаками, а не запрограммировал в процессе создания. Ибо в последнем случае чувствовалась некая механическая искусственность.

И хотя Виктор, каким он стал теперь, мог вспомнить время в далеком прошлом, столетиями раньше, когда по-другому относился и к женщинам, и к институту семьи, он не находил объяснения, почему молодой Виктор придерживался тех странных взглядов, что его к этому побуждало. По правде говоря, разбираться с этим он и не собирался, поскольку давным-давно выбрал другую дорогу, и пути назад уже не было.

Молодой Виктор также верил в могущество человеческой воли, способной подчинить природу своим желаниям, и вот в этом для нынешнего Виктора ничего не изменилось. Триумф воли превыше всего – принцип, которому он неизменно следовал.

И в спальне все пошло не так именно потому, что на этот раз его воле не удалось подчинить реальность своим желаниям. Он хотел получить сексуальное удовлетворение, но оно ускользало от него.

Мысли его продолжали возвращаться к званому обеду, к виду Эрики и издаваемым ею звукам, когда она шумно втягивала с ложки суп.

Наконец он скатился с нее, лег на спину, признавая свое поражение.

В молчании они смотрели в потолок, пока она не прошептала: «Извини».

– Может, вина моя. – Он хотел сказать, что, возможно, допустил какую-то ошибку, когда создавал ее.

– Я тебя не возбуждаю.

– Обычно – да. Но не сегодня.

– Я научусь, – пообещала она. – Стану лучше.

– Да, – ответил он. И действительно, ничего другого ей не оставалось, если она хотела и дальше играть свою роль. Но у него уже возникли сомнения в том, что Эрика Четвертая будет последней Эрикой.

– Я еду в больницу, – сказал он. – У меня творческое настроение.

– «Руки милосердия». – По ее телу пробежала дрожь. – Думаю, она мне снилась.

– Нет. Я лишил тебя всех снов о месте твоего появления на свет.

– Но мне снилось какое-то место, – настаивала она. – Темное, странное, пропитанное смертью.

– Это прямое доказательство того, что «Руки милосердия» тут ни при чем. Мои лаборатории полны жизни.

Виктор поднялся с кровати и, обнаженный, прошел в ванную. С одной стороны, Эрика наскучила ему, с другой – его встревожил ход ее мыслей.

Стоя в окружении выложенных мрамором стен и золотых кранов, Виктор смотрел на себя в зеркало и видел нечто большее, чем просто человека.

– Совершенство, – вырвалось у него, хотя он и знал, что еще не достиг этого идеала.

Петляя по торсу, охватывая ребра спиралью, спускаясь по позвоночнику, гибкий металлический провод и подсоединенные к нему имплантаты преобразовывали электрический ток (а подзаряжался Виктор дважды в сутки) в другой вид энергии, стимулирующие разряды которой поддерживали свойственную юности скорость деления клеток и контролировали биологические часы.

Тело его покрывали шрамы и странные наросты, но он находил их прекрасными. Потому что появились они вследствие процедур, благодаря которым он обрел бессмертие; они являлись свидетельствами его божественности.

Виктор не сомневался, что придет день, когда он сможет клонировать собственное тело, значительно улучшить его на основе сделанных им открытий, а потом с помощью созданных им хирургов перенести свой мозг в новый «дом».

Доведя эту работу до конца, он стал бы примером физического совершенства, но знал, что ему будет недоставать шрамов. Потому что для него они служили зеркалом, в котором он видел свою настойчивость, гениальность, триумф воли.

Но он уже одевался, думая о долгой ночи, которую намеревался провести в своей главной лаборатории в «Руках милосердия».

Глава 29

Карсон поднялась в комнату брата, а Майкл остался на кухне с кружкой сваренного Викки кофе в руках.

Закончив протирать плиту, Викки Чу спросила: «Как кофе?»

– Горький, как желчь.

– Но не кислый.

– Нет, – признал он. – Не знаю, как тебе удается варить его таким горьким без кислинки, но удается.

Викки подмигнула ему.

– Мой секрет.

– Да еще черным, как деготь. И это ведь не случайно. Ты стремишься к тому, чтобы он таким выглядел, не так ли?

– Если он такой ужасный, почему ты всегда его пьешь? – спросила она.

– Испытываю на прочность мое мужское начало. – Он сделал большой глоток, поморщился. – В последнее время мне пришлось много думать, но ты сейчас предложишь мне замолчать, тебе не хочется этого знать.

Викки уже стояла у раковины, мыла руки.

– Я должна выслушивать тебя, Майкл. Это входит в мои должностные обязанности.

Он помялся, прежде чем продолжил.

– Я думал о том, как бы все было, если бы мы с Карсон не работали в паре.

– Что именно?

– Между нею и мной.

– А между нею и тобой что-то есть?

– Удостоверение детектива. – Майкл печально вздохнул. – Она слишком серьезный коп, профессионал до мозга костей, и мысль о свидании с напарником даже не приходит ей в голову.

– Какая стерва, – сухо откликнулась Викки.

Майкл улыбнулся, глотнул еще кофе, скорчил гримасу.

– Если бы мы нашли себе других партнеров и смогли бы встречаться, проблема бы осталась. Мне бы не хватало ее на работе.

– Может, вы идеально подходите друг к другу именно на работе?

– От таких мыслей недолго и впасть в депрессию.

Викки, похоже, могла продолжить тему, но замолчала, потому что на кухне появилась Карсон.

– Викки, я знаю, что ты всегда держишь двери на замке. Но в ближайшие дни, пожалуйста, удели этому больше внимания.

– Что-то случилось? – нахмурившись, спросила Викки.

– Мы сейчас ведем очень странное расследование… и у меня создается ощущение… если мы не будем предельно осторожны, последствия этого расследования могут достать нас здесь, дома. – Она посмотрела на Майкла. – Звучит, как паранойя?

– Нет. – Он допил остаток горького кофе, словно в сравнении с ним их не устраивавшие обоих отношения могли показаться сладкими.

* * *

В автомобиле, когда Карсон, как всегда, резко отвернула от тротуара, Майкл бросил в рот мятную пастилку, чтобы избавиться от горечи разящего наповал напитка Викки.

– Два сердца… органы неизвестного назначения… Не могу выбросить из головы этот фильм, «Вторжение похитителей тел». Люди, которых выращивали в подвале.

– Это не инопланетяне.

– Может, и нет. Тогда я думаю… космическая радиация, загрязнение окружающей среды, генная инженерия, избыток горчицы в американской диете.

– Психологические портреты и технические эксперты нам тут не помогут. – Карсон зевнула. – Длинный выдался день. Мысли путаются. Как насчет того, что я отвезу тебя домой, и на сегодня мы поставим точку?

– Звучит неплохо. Я как раз прикупил себе пижаму с обезьянами, которую мне не терпится надеть.

Она выехала на автостраду, уходящую на запад, к Метерье. Машин, на их счастье, было немного.

Какое-то время они ехали в молчании, которое прервал Майкл:

– Знаешь, если ты захочешь подать заявление нашему шефу с просьбой возобновить дело твоего отца и позволить нам взяться за него, я буду только за.

Она покачала головой.

– Не буду этого делать, пока не найду чего-то новенького… какие-то улики, другой подход, что угодно. Иначе нам откажут.

– Мы утащим копию дела, проанализируем имеющиеся улики в свободное время, будем копаться в них, пока не найдем ту ниточку, которая нам нужна.

– На текущий момент, – голос Карсон переполняла усталость, – у нас нет свободного времени.

Вновь он заговорил, когда они съезжали с автострады.

– Мы закроем дело Хирурга. Жить станет проще. Главное, помни, я всегда готов, только скажи.

Карсон улыбнулась. Ему нравилась ее улыбка. Но любоваться ею доводилось редко.

– Спасибо, Майкл. Ты – хороший парень.

Он бы предпочел, чтобы она назвала его своим любимым, но и «хороший парень» могло сойти за отправную точку.

Остановив седан у тротуара перед домом, в котором он жил, Карсон вновь зевнула.

– Меня словно отдубасили палками. Совершенно вымоталась.

– Так вымоталась, что не терпится вернуться в квартиру Оллвайна?

Теперь улыбка исчезла, едва появившись на ее губах.

– Ты слишком хорошо меня знаешь.

– Ты не стала бы проверять, как там Арни, если бы, расставшись со мной, собиралась вернуться домой.

– Да, мне следовало крепко подумать, прежде чем пытаться провести детектива из отдела расследования убийств. Все дело в этих черных комнатах, Майкл. Мне нужно… осмотреть их одной.

– Войти в контакт с собственным подсознанием.

– Что-то в этом роде.

Он вылез из машины, потом наклонился к открытой дверце.

– Работа по двенадцать часов в день – не выход, Карсон. Ты ничего не должна доказывать. И никому.

– Себя не переделаешь.

Он захлопнул дверцу, проводил взглядом отъезжающий автомобиль. Знал, что она девушка крепкая. Сможет постоять за себя, но все равно волновался из-за нее.

Он бы предпочел, чтобы она была более уязвимой. У него щемило сердце из-за того, что она не нуждалась в его помощи и защите.

Глава 30

Рой Прибо получил от свидания гораздо больше, чем ожидал. Обычно он воспринимал свидание как раздражающую интерлюдию между замыслом убийства и его реализацией.

Но Кэндейс, при всей ее застенчивости, оказалась обаятельной девушкой, очень искренней, с тонким, пусть и суховатым, чувством юмора.

Они выпили кофе в кафе на набережной. Легкость, с какой у них завязался разговор, не только удивила Роя, но и обрадовала. Отсутствие первоначальной неловкости позволило быстрее расположить к себе бедняжку.

Потом наступил момент, когда она спросила, что именно он имел в виду предыдущим днем, когда назвал себя христианином.К какой принадлежит церкви?

Рой сразу понял: вон он, золотой ключик, с помощью которого он откроет замок крепости доверия Кэндейс и завоюет ее сердце. Он пару раз использовал христианский гамбит, потому что с некоторыми женщинами такой подход срабатывал ничуть не хуже, чем ожидание классного секса или даже любви.

Почему он, Адонис, вдруг заинтересовался такой серой мышкой, как Кэндейс? Загадочность его мотивов вызывала подозрительность. Заставляла ее держаться настороже.

А вот если бы она поверила, что он – приверженец высоких моральных принципов, который искал добродетельную подругу, а не шлюшку, стремящуюся прыгнуть в его постель, тогда она увидела бы в нем не только красивую внешность. Убедила бы себя, что он видит только ее восхитительные глаза, да и вообще главное для него – ее невинность, добродетельность, благочестие.

Так что предстояло лишь определиться, к какой ветви христианства она относит себя, а затем убедить ее, что они разделяют одни и те же религиозные положения. К примеру, относись она к пятидесятникам, ему пришлось бы находить к ней особый подход, отличный от того, каким он воспользовался бы, будь она католичкой. И он повел бы себя совсем по-другому, если б выяснилось, что она – унитарианка.

К счастью, напрягаться ему не пришлось. Кэндейс принадлежала к англиканской церкви, и Рой находил, что прикинуться ее членом гораздо проще по сравнению с другими сектами и конфессиями, отличающимися более истовой верой. У него обязательно возникли бы проблемы, если бы она оказалась адвентисткой седьмого дня.

Выяснилось, что она любит читать и является страстной поклонницей К. С. Льюиса, одного из лучших христианских писателей ушедшего столетия.

Поскольку Рой уделял много времени самообразованию, он, разумеется, знакомился с творчеством Льюиса. Прочитал не все его книги, но многие: «Письма Баламута», «Проблема боли», «Боль утраты. Наблюдения». Слава богу, это были небольшие произведения.

Дорогую Кэндейс совершенно очаровал тот факт, что этот симпатичный и интересный человек оказался еще и прекрасным собеседником. Она полностью поборола свою застенчивость, когда разговор докатился до Льюиса, и говорила почти без умолку, так что Рою оставалось только вставлять пару слов или какую-нибудь цитату, чтобы убедить ее, что его знания по части работ великого человека огромны.

Принадлежность к англиканской церкви имела еще один плюс: ее прихожанам не воспрещалась выпивка и мирская музыка. Так что после кафе он уговорил Кэндейс пойти в джаз-клуб на Джексон-сквер.

Рой пить умел, а вот у Кэндейс после первого же коктейля улетучились последние остатки осторожности.

И когда они вышли из джаз-клуба и он предложил ей прогуляться по дамбе, ее заботило лишь одно: а не закрыта ли дамба для прогулок в столь поздний час?

– Для пешеходов она открыта, – заверил ее Рой. – Ее просто не освещают, чтобы отвадить рыбаков и любителей катания на роликах.

Возможно, она бы дважды подумала, прежде чем отправляться на прогулку по неосвещенной дамбе, но он был таким сильным мужчиной, таким хорошим и, конечно же, мог защитить ее от любых неприятностей.

Они направились к реке, подальше от торгового района и толп. Полная луна давала больше света, чем ему того хотелось, но при этом развеивала и последние опасения Кэндейс на предмет собственной безопасности, если они еще и оставались. Мимо проплыл ярко освещенный речной пароход, лопасти его огромного колеса расплескивали теплую воду. Пассажиры стояли на палубах, сидели за столиками. Этот пароходик не причаливал к ближайшим пристаням. Рой проверил маршрут. Он всегда все планировал заранее.

Не торопясь, они дошли до конца мощеной дорожки, проложенной по верху сложенной из огромных камней дамбы. Рыбаки предпочитали приходить сюда днем. Как и рассчитывал Рой, ночью они с Кэндейс оказались здесь одни.

Огни уходящего речного парохода отбрасывали ленты света на маслянисто-черную воду, Кэндейс подумала, ну до чего красиво, та же мысль пришла в голову и Рою, так что несколько мгновений они смотрели вслед пароходу, а потом она повернулась к нему, ожидая целомудренного поцелуя, а может, даже не очень целомудренного.

Вместо этого он прыснул ей в лицо хлороформом, сжав пальцами стенки бутылочки из мягкой пластмассы, которую достал из пиджачного кармана.

Он давно уже пришел к выводу, что брызги хлороформа действовали быстрее и эффективнее, чем тряпка, смоченная в этом веществе. Капельки жидкости попали Кэндейс в ноздри, на язык.

Ахнув, она глубоко вдохнула и, соответственно, втянула в себя пары анестетика, так что в следующее мгновение рухнула у ног Роя, словно ее сердце пробила пуля.

Упала на бок, но Рой тут же нагнулся, перекатил ее на спину, опустился рядом на колени.

Даже в неярком серебристом свете луны он предпочитал не быть на виду, на тот случай, что кто-то мог смотреть на него с другого берега реки. Коротко глянув в ту сторону, откуда они пришли, Рой убедился, что в эту ночь больше ни у кого не возникло желания пройтись по дамбе.

Из внутреннего кармана он достал стилет и компактный набор скальпелей.

На этот раз более крупные инструменты ему не требовались. Извлечение глаз труда не составляло, но, конечно, следовало действовать внимательно и без спешки, чтобы не повредить ту их часть, которую он полагал прекрасной.

Стилетом он нашел сердце Кэндейс и практически бесшумно превратил ее сон в смерть.

Скоро глаза принадлежали ему, лежали в небольшой пластиковой банке, заполненной физиологическим раствором.

Возвращаясь к джазу и свету, он неожиданно для себя понял, что ему хочется сахарной ваты, чего никогда раньше с ним не случалось. Но, разумеется, красный киоск теперь закрылся на ночь и мог не работать еще многие дни.