Текст книги "Карнивора (СИ)"

Автор книги: Дин Лейпек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Одним словом, если бы господинчик не вел себя, как настоящая аристократическая скотина, Харц даже мог бы проникнуться к нему некоторой симпатией. А это с ним случалось очень, очень редко.

* * *

Они выдвинулись в поход спустя несколько дней после прихода войска Рикарьи. Главнокомандующим был граф ди Спаза, другой зять Васконца – хороший в целом мужик, но ужасно пекущийся о дисциплине и иерархии. Первое Харц полностью поддерживал, на второе – равнодушно поплевывал. Под скальпелем все, абсолютно все, вне зависимости от состояния, происхождения и даже ума, становились совершенно одинаковыми. Тут – сердце, тут – печень, тут – почки. Единственное, что имело для Харца значение – это возраст. Поскольку с течением времени и сердце, и печень, и почки начинали выглядеть сильно хуже.

Пока армия была на марше, работы перепадало мало. Вечером третьего дня, впрочем, к возу Харца привели бледного и покрытого испариной ополченца.

– Господа лекари! – позвал один из пришедших. – Тут Гузо нашему… Нездоровиться что-то.

Харц, выглянувший из-под парусины, ругнулся. «Началось», – подумал он мрачно, пыхтя и сползая на землю. Хирург хорошо знал такие лица, как у больного – осунувшиеся от обезвоживания.

– В чем дело? – спросил высокий голос с другой стороны воза. Господинчик, ага. «Ну что, – довольно подумал Харц, – это по твоей части, малец».

– Да вот, господин хороший… Худо ему…

– Посадите его, – распорядился маг.

Харц обогнул воз и увидел, как ополченца опустили на землю рядом с задним колесом воза, а господинчик присел рядом с ним на одно колено. Приложил руку ко лбу, к шее, к груди, к животу. Харц осторожно подошел поближе и услышал, как маг что-то тихо пробормочет себе под нос. «Колдунствует», – подумал хирург, но тут отчетливо услышал последнее слово и ухмыльнулся. Ругаться маг умел не хуже солдат.

Тот между тем снова приложил руку к животу больного, а второй схватился за амулет, как и тогда, во время их первой встречи. Маг закрыл глаза, и его губы снова шевельнулись – но теперь Харц уже не сомневался, что это были не ругательства. Так продолжалось некоторое время – все вокруг стояли неподвижно в полной тишине, лишь больной громко дышал, но, казалось, все глубже и спокойнее. Наконец маг открыл глаза и выпрямился.

– Воды, – хрипло приказал он. – Срочно.

Один из ополченцев, приведших больного, метнулся, и через несколько мгновений вернулся с ведром. Он поднес его было Гузо, но маг остановил:

– Не ему. Мне. Лей на руки.

Ополченец послушно наклонил ведро, маг подставил руки под широкую струю – и Харц увидел, что с его ладоней льется мутно-коричневая вода. Наконец ведро опустело, маг достал из кармана кусок белого полотна и тщательно вытер руки.

– Вы, оба, подойдите ко мне, – велел он ополченцам, убирая тряпку в карман. Те переглянулись, бросили взгляд на Гузо, который, кажется, придремал, откинувшись на колесо. Нерешительно шагнули вперед – один все еще держал пустое ведро. Маг поднял обе руки в их сторону и сделал странное, короткое движение, а на его ладонях появились сине-зеленые пятна, похожие на плесень.

– Готово, – выдохнул маг, опуская руки и снова вынимая тряпку. «Да что у него с руками-то?!» – не выдержал Харц.

– Ему, – продолжил маг, кивая головой на Гузо, – давать пить. Много. Только кипяченую воду. Завтра придет в себя. Идите.

Ополченцы торопливо забормотали благодарности, но маг их уже не слушал. Он подошел к Харцу, продолжая вытирать руки.

– Что за дрянь с ним? – сухо спросил хирург.

Маг холодно усмехнулся.

– Брюшной тиф.

Харц резко вздохнул и невольно отступил на шаг.

– Мне нужна помощь. Твоя и сестер. Нам нужно обойти весь лагерь.

– Мы их не переловим, – зло сплюнул Харц. – А, б…

– Брюшной тиф, да, – перебил маг. – Вы, может, и не переловите. Я – могу. Но мне нужна помощь.

Харц поморщился. Тиф в лагере – кошмарный сон любого медика. Найти всех больных все равно нужно, хотя и маловероятно. Кто-то помается животом полдня и не заметит, потом поест с другими из общего котла…

– Что, и впрямь можешь всех найти? – спросил Харц, и в голосе странно перемешались насмешка и надежда.

– Могу.

«Ну ладно, малец, – подумал хирург, снова сплевывая на землю. – Чем твари не шутят».

– Пойду, толкну сестричек, – бросил он. Маг кивнул – как показалось Харцу, устало. Хирург уже собирался уйти – и вдруг на короткое мгновение ему почудилось, что парень перед ним вовсе и не парень, а самая что ни есть девка. Харц моргнул, и видение исчезло. Конечно, это был парень. Как девка, правда – но точно парень.

* * *

Один вечер. Грядущая катастрофа, последствия которой не только Харц, но и все командование разгребало бы много недель, была предотвращена смазливым господинчиком за один вечер. Он прошел по лагерю, каким-то особым колдунством вычисляя тех, кто мог успеть заразиться. Их собрали у воза Харца, и маг лечил одного за другим, всякий раз стирая с ладоней сине-зеленую гадость. С каждым новым больным маг выглядел все более и более уставшим, но не останавливался, пока не «обработал» всех. И, глядя на осунувшееся, но все еще слишком миловидное лицо парня, Харц невольно проникся к нему уважением. Господинчик мог себя вести премерзко – но работал на совесть.

Когда последний солдат получил порцию магии в живот и отошел, маг, тщательно протерев руки, с отвращением швырнул перепачканную тряпку на землю – и сказал:

– Мне нужно поговорить с ди Спазой.

Харц хмуро кивнул. Положение было серьезным – а что, если господинчик кого-то пропустил? Поэтому начальство следовало предупредить. Однако ни одно начальство, даже самое справедливое, не радовалось дурным вестям. И огребал чаще всего тот, кто эти вести сообщал.

– Сам будешь с ним говорить, – буркнул Харц, пока они шли к центру лагеря. Маг ничего не ответил, из чего Харц сделал вывод, что тот не возражает.

«Дурачок», – снисходительно подумал хирург, вспоминая все свои предыдущие разговоры с начальством на подобные темы.

Однако все прошло совсем иначе, чем предполагал Харц. Ди Спаза выслушал мага молча и внимательно, и лишь в конце просил:

– Вы уверены, что нашли всех?

– Да, – голос мага звенел уверенностью, и ди Спаза, очевидно, поверил ему.

– Хорошо. Благодарю за расторопность, – граф явно намекал, что аудиенция окончена.

Маг слегка склонил голову, но тут же выпрямился и продолжил:

– Завтрашний марш нужно отменить.

– Что?.. – не поверил своим ушам ди Спаза.

И Харц вместе с ним. Дело было даже не в предложении, а в тоне, которым оно было высказано. Наглым, высокомерным и не терпящим возражений.

– Солдаты, которых я сегодня лечил, должны хотя бы день отдохнуть. Я могу помочь им выздороветь, но не могу мгновенно избавить от болезни. Их тело само должно привести себя в порядок.

Ди Спаза холодно посмотрел на мага:

– Что ж, очень жаль, что ваши возможности настолько ограничены. Значит, эти солдаты останутся в тылу и нагонят нас на марше позже.

– Я бы советовал переждать один день всем, – покачал головой маг. Харцу показалось, что его глаза от изумления сейчас вывалятся наружу.

– Потому что? – с откровенным раздражением спросил ди Спаза.

– Потому что вам придется оставить приблизительно треть войска, – спокойно заметил маг.

Ди Спаза резко вздохнул – крылья аристократического тонкого носа гневно затрепетали – но ответил:

– Хорошо. Будь по-вашему. – И махнул рукой, на этот раз точно давая понять, что лекарям пора проваливать.

Когда они вышли из шатра ди Спазы, Харцу показалось, что маг выглядит особенно самодовольно, несмотря на сохранявшуюся бледность. И тут хирурга проняло. Он сжал зубы – точнее, то, что от них осталось – и подумал:

«Ну погоди, парень. Рано или поздно дело дойдет до резни. До крови ручьем, внутренностей наружу и прочих приятностей. И вот тогда я посмотрю на твою наглую рожу».

* * *

Дело дошло рано – раньше, чем Харц надеялся, но позже, чем опасался. Когда они добрались до берегов Аль Тахеты, через которую ниже по течению изульцы уже успели переправиться по пути к Айльону, он начал плохо спать. Да, лагерь был окружен охраной, да, ди Спаза не хуже него знал о любви изульцев к молниеносным ночным рейдам, когда легкая кавалерия проносилась через лагерь подобно смерчу, разя направо и налево без разбора. Граф приказал выставлять возы по периметру – увы, воз Харца не был исключением.

«Но не могу же я лечить посреди боя!» – возмущался он.

«Я забочусь о том, чтобы лечить пришлось как можно меньше», – отрезал ди Спаза.

Харц подумывал спросить господинчика, не знает ли тот каких защитных чар – но передумал. В конце концов, он же не трус!

Нет, трусом Харц не был. Но спать стал плохо.

Ему повезло: к первому рейду войско ди Спазы было готово, и ударили изульцы с другой стороны лагеря. Обошлось сравнительно малой кровью, но с Харцем, конечно, все равно поделились, а как же иначе. Когда принесли первого раненного, у хирурга уже были готовы и стол, и инструменты, и свет, и все три сестрички ждали в своих скучных длинных робах и аккуратных косынках, выстроившись не хуже солдат на параде.

– Где твари носят этого мага? – равнодушно спросил Харц, пожевывая травинку и наблюдая, как приближаются носилки.

– Я здесь, – раздался высокий голос, и вокруг сразу стало светлее. Харц обернулся – над столом висел большой магический шар, ярко освещавший разложенные инструменты и бледные лица сестричек. «Неплохо», – невольно подумал Харц, а вслух спросил:

– Обезболивание?

– Да, – понял его маг.

– Кровотечение?

– Чаще всего.

– Воспаление и заражение?

– Да.

Хирург удовлетворенно кивнул. Перед операцией на него всегда накатывало абсолютное спокойствие – то самое, которые позволяло видеть в раскуроченных человеческих телах только проблему, требующую решения, механизм, нуждающийся в починке.

У первого «механизма» все оказалось не так страшно: глубокая рана на руке хоть и кровоточила знатно, но никаких ужасных подробностей не раскрывала, не считая надрезанного мяса и совсем маленького кусочка косточки. Они справились на славу – двух пассов от мага хватило, чтобы усыпить раненого и остановить кровотечение, а дальше Харц смог быстро и качественно зашить его. Когда принесли следующего, они уже расправились с предыдущим – трюк, который Харцу никогда не удавалось проделать до сих пор – и он так был доволен работой мага, что успел забыть свои злорадные мысли. Однако второй раненый оказался не таким удачливым – даже видевший все и больше Харц задержал на мгновение дыхание. Сестрички побелели еще больше, сглотнули, но подошли к столу. Они тоже видели многое – и, вероятно, усердно молились, чтобы не сблевануть. Но тут уж Харц не мог их упрекнуть. Работают, и славно.

А вот маг… Нет, он подошел к столу. Провел рукой – раненый тут же расслабился и утих. Но когда дошла очередь до кровотечения… Впрочем, тут не мудрено было растеряться – понять, откуда идет кровь, чтобы остановить ее, было совсем не просто. Однако маг не только растерялся – он побледнел, затем позеленел, шумно вздохнул, и Харц снова совершенно отчетливо увидел, что перед ним молодая перепуганная баба. А в следующее мгновение маг стремглав отвернулся от стола.

– Работаем, девоньки, – невозмутимо приказал Харц, игнорируя звуки, которые издавал маг. – Зажим.

Немного погодя, когда звуки затихли, Харц негромко, но отчетливо сказал:

– Господин маг. Если вы сейчас нам не подсобите, этот вояка истечет кровью быстрее, чем я успею его зашить.

Маг снова возник – возникла? – в круге света, и цвет лица у нее – да, конечно, у нее, как Харц раньше мог думать иначе? – был не лучше, чем у покойника. Но после короткого судорожного вздоха маг наклонилась поближе к ране, подняла над ней руку и заговорила ровно и уверенно:

– Повреждена arteria gastricae sinistra, duodenum и…

– И что-то еще, что мы в этой кровищи сейчас не разглядим. Разберись с этой синистрой, пожалуйста. А там видно будет.

* * *

Они сидели на обломках скалы, а закатное солнце тем временем окрасило склоны холмов в странную смесь красного, охры, желтеющей зелени и темно-бурых пятен. «Будто кровью запачкало», – подумал Харц и зло сплюнул. Переработал он, ох, переработал.

– Смотри, какая звездища там, – сказал хирург вдруг, подняв взгляд на небо.

– Это не звезда, – ответил маг.

– А что тогда?

– Люмис. Другая планета.

– А ты почем знаешь?

– А я в детстве читал слишком много книг, – усмехнулся маг.

Харц пристально посмотрел на него и фыркнул.

– Это уж точно.

Он никогда не спрашивал мага, кто тот на самом деле. Не говорил, что видел в ту ночь над столом совершенно точно – и чего никогда не видел потом. Может, Харцу почудилось тогда в призрачном свете магического шара, когда руки по локоть были выпачканы чужой кровью. А может, маг и впрямь был девкой, которая почему-то хотела это скрыть. Но это уже не имело никакого значения.

– Ну что. – Харц встал. – Идем резать Руди?

– Идем резать Руди, – вздохнул маг.

Они побрели в сторону лагеря, где яркие всполохи костров разбавили синие тени, и скоро исчезли между шатрами. А из-за гор в это время медленно и неотвратимо выползла тьма, и вместе с ней на небо пришли Волк, Лис и Олень.

XI. Поход

Во многом военный лагерь напоминал Марике Кастинию – вокруг было полно мужчин, а ей приходилось скрывать свой истинный пол. Но теперь у нее появилось два неоспоримых преимущества: магия и личное пространство. Заклинание, при помощи которого Марика могла успешно маскироваться, было совсем не сложным, этому учили на самых основах менталистики, и другого мага оно не смогло бы обмануть. Но Марике это не требовалось – хватало того, что ее внешность никого не удивляет и не настораживает. С личным пространством было чуть сложнее, но и здесь выручала магия, точнее, тот авторитет, который Марика получила благодаря ей. Несмотря на строгую дисциплину, магу разрешалось то, что нельзя было другим: уходить из лагеря, есть отдельно, спать в стороне ото всех. Последнее могло быть опасным, но несколько простых заклинаний укрывали ее надежнее, чем любая стража, охранявшая лагерь. Марика накинула такие же на воз Харца и сестер ордена – весь лагерь защитить ей было не под силу, но на небольшую протекционистскую магию должно было хватить.

Пьентаж, подаренный Элией, не подводил. Он был безупречен.

Харц, который по началу казался ей сущим наказанием и тварью Леса, при более близком знакомстве оказался не только прекрасным коллегой, но и интересным собеседником. Едва Марике удалось привыкнуть к его язвительности, цинизму, черному юмору и грубости, как они стали вести бесконечные диспуты о религии, политике, медицине, этике и морали. Взгляды Харца были весьма категоричны, высказывал он их в неприкрытой и очень неприятной манере – но это лишь помогало Марике понять, что же она сама думает на тот или иной счет.

Харц был ярым патриотом, уверяя, что на войне иначе нельзя. Однако как-то раз она застукала его за чтением «Искусства врачевания» Игизимы – изульского медика.

– Читал? – спросил Харц, заметив взгляд Марики. Она кивнула с усмешкой – в Кастинии медики заучивали «Искусство» наизусть, как лучший труд в этой области.

– Полезная штука, – продолжил хирург, слюнявя палец, чтобы перевернуть страницу.

– Тебе не кажется странным, – медленно проговорила Марика, – что мы воюем против изульцев – и лечим раненых по их книгам?

– Не-а, – пожал плечами Харц, не отрываясь от чтения. – Используй любое оружие против своего врага – в том числе и его собственное.

Марика ничего не ответила тогда – но долго потом вспоминала слова самого Игизимы:

«Перед лицом болезни нет ни богатства, ни почестей, ни происхождения. А значит, не должно быть их и для лечащего болезнь».

* * *

Еще в бытность безвестным магом с плохим пьентажем Марика насмотрелась в деревнях всякого – но никогда раньше ей не приходилось видеть столько доказательств безбрежной человеческой ярости и жестокости. Она могла стать относительно равнодушной к виду крови и раскореженного тела – но каждый раз вспоминала о том, кто нанес этот удар. Что он в этот момент чувствовал? О чем думал?

«Ни о чем, – бурчал Харц, методично зашивая очередной вспоротый живот. – Ни о чем они в этот момент не думают. Иначе бы давно уже никто не воевал».

Первое время Марика только наблюдала за тем, что делает хирург. Ее завораживала уверенность, с которой он смотрел на непонятное месиво и видел там четкую систему, которую нужно было вот здесь пережать, вот здесь подрезать, вот здесь зашить… Да, Марика учила в школе анатомию, присутствовала на вскрытиях – но там тело лежало спокойно, все органы были целыми и на своих местах, и никто не собирался в любой момент умереть. Понадобилось много самых разнообразных ранений, чтобы Марика научилась видеть так, как видел Харц. И еще больше, чтобы она наконец рискнула спросить:

– Ты можешь меня… научить?

Харц, который в этот момент усердно жевал – дело было за ужином – удивленно сглотнул:

– Чему?

– Хирургии.

Наверное, если бы Харц не успел прожевать до того, он бы поперхнулся.

– Малец, ты хочешь, чтобы я взял и научил тебя тому, чему сам учусь всю жизнь?

– Не всему и сразу, – пожала плечами Марика. – Хотя бы азам. Я мог бы помочь.

– Ты и так помогаешь будь здоров, – буркнул Харц, отправляя в рот очередной кусок мяса. Марике удалось приманить кролика, вспомнив, чему ее учили Дора и Кейза, и у них с Харцем и сестрами был поистине королевский ужин из вареной крольчатины.

– Пожалуйста, – просто попросила Марика.

Харц тяжело вздохнул – а на следующий день сказал:

– Можешь еще приманить какую животину?

– Зачем? – удивилась Марика.

– Продырявим – будем зашивать.

Марика вздрогнула.

– Я не собираюсь мучить ни в чем не повинное животное, – холодно возразила она.

– Ага, хочешь сразу на людях практиковаться? – ухмыльнулся Харц. – Да не смотри ты волком. Прирежем зверушку – а потом и зашьем. Оно, в общем, без разницы, и на апельсинах можно тренироваться. Да сейчас не сезон.

* * *

Потом, много лет спустя, она вспоминала эту войну – и понимала, что, возможно, никогда в жизни не была настолько на своем месте. Она делала то, что умела лучше всего, и ужасу, глупости, бессмыслице происходящего ее руки постоянно могли что-то противопоставить. Что-то важное и ценное.

Посреди однообразной муштры и суровых законов войны они с Харцем шутили и творили, придумывали и узнавали новое, радовались и огорчались. Да, огорчались – потому что циничный, резкий, невозмутимый Харц начинал страшно ругаться, когда кто-то умирал у них на столе. Он проклинал все на свете, кричал, топал ногами и иногда даже бросался инструментом – один раз Марика еле увернулась от скальпеля.

Только однажды они с Харцем просто молчали, глядя на мальчишку, которого к ним принесли уже мертвым. Этого парня они уже вытянули с того света несколько недель назад – но, видимо, судьбу было не обмануть. Закончив с остальными, они достали с воза бочонок, который Харц держал для обработки инструмента, ушли подальше от лагеря и не возвращались, пока от бочонка не осталась половина. На утро у обоих раскалывалась голова – но оба знали, что в таких случаях надо делать. В конце концов, они были хорошими лекарями.

* * *

Ди Спаза недолюбливал мага – но, сказать по правде, а кто мага любил? Кроме Харца и сестер ордена с ним и не разговаривали особо, разве что когда подносили раненых, а тогда не стоило попадаться магу под руку. Точнее, на глаза – потому что самым неприятным был его взгляд, холодный и яростный одновременно, пробирающий до печенок…

Однако у ди Спазы, который раненых не подносил и вообще в повседневной жизни с магом не сталкивался, были свои причины того не любить. Потому что смыслом жизни графа были порядок и послушание, а маг нес беспорядок и несуразицу. Потом, правда, оказывалось, что речь шла лишь о другом, непривычном и сложном порядке. Но это было потом.

А сначала…

Сначала лицо ди Спазы вытягивалось, проницательные зеленые глаза впивались в собеседника, как ядовитые змеи, и он тихо шипел:

– Что-о-о?

– Сказал, чтобы несли к ним с поля всех, – пробормотал несчастный Гузо, которого отправили доложить. – Всех… подряд.

Ди Спаза еще раз сверкнул глазами, но ничего не ответил и стремительно зашагал туда, где в ожидании сражения был развернут шатер медиков. Изнутри неслась ругань Харца:

– Кроликов, значит, тебе жалко?! А людей – нет?

– А если их оставить как есть, то им, конечно, будет от этого куда лучше!

– Мы не можем брать всех! Даже если сделать вид, что ты не угробишь тех, кого возьмешь сам – кто будет помогать мне? Скольких угроблю я, потому что они будут извиваться, как ужи на сковородке, пока ты будешь шинковать своих?

– В чем дело? – грозно спросил ди Спаза, войдя в шатер. Лекари стояли по разные стороны застеленного белым полотном стола, три сестры ордена толпились в дальнем углу, явно не собираясь участвовать в споре.

– Он чокнулся, – Харц ткнул пальцем и добавил: – Вашсветлость.

Ди Спаза перевел взгляд на мага. Тот не отвел глаз – пожалуй, из всего войска только маг и Харц имели наглость спокойно смотреть ди Спазе в глаза. Но Харца граф знал давно. Мага – нет.

– Что происходит? – спросил его ди Спаза.

– Я считаю, что мы должны лечить всех, – ответил тот, по-прежнему глядя ему в глаза. – Не только самых знатных.

– Насколько я слышал, мастер Харц считает это невозможным, – холодно заметил ди Спаза. – И я бы советовал вам не спорить со старшим коллегой.

Он развернулся и собирался выйти – и тут сзади раздалось тихое и злое:

– Стоять.

И ди Спаза замер на месте. Медленно и осторожно обернулся.

Ничего не изменилось – по-прежнему маг стоял у будущего операционного стола, невысокий, с нелепой стрижкой и слишком мягким, почти девичьим лицом. Но его глаза горели голубым огнем – и впервые в жизни ди Спазе стало очень страшно.

– Я. Буду. Решать, – отчеканил маг. – Потому что ни один из вас мне не ровня. И потому что я могу. Сделать. Вот так, – и он внезапно сжал кулаки.

А ди Спаза понял, что умирает. Это было совершенно ясно, как морозное зимнее небо, такое же чистое, как глаза мага, который его убивал…

– …И никто из вас не сможет мне помешать, – мягко закончил маг, раскрывая ладони – и хватающий воздух ди Спаза отчетливо увидел, как с тонких пальцев скатываются на землю капли крови.

– Мы берем всех, – продолжил маг. – И поможем тем, кому сможем. Всем, кому сможем.

Ди Спаза не видел, что происходило потом в шатре – во время боя под Нозо ему было не до того, да и после тоже. Но те, кто был там, рассказали.

Как маг кидал заклинания, снова и снова, как только раненых подтаскивали, и все время наливал себе из бочонка, который Харц держал для медицинских целей. Как хирург кричал, что пьяни скальпель в руки не даст, а маг совершенно спокойно сказал: «Ты хоть понимаешь, сколько энергии я сейчас трачу? Оно сгорит раньше, чем я почувствую вкус». Как потом, когда вокруг шатра скопились сотни и сотни прооперированных, зашитых, залатанных, маг шел по рядам и опускался рядом с каждым, и снова шептал заклинания.

Как один из раненых вдруг прокричал:

– Буйус Каанне! – и ополченцы, что несли его, тут же уронили носилки, а раненый страшно закричал. Маг посмотрел на него и приказал, тихо и жестко:

– Несите его сюда.

– Но, господин, он же… – робко возразил один из ополченцев.

– Это меня не касается, – отрезал маг. – Я сказал, что мы берем всех. Всех.

* * *

К концу лета они пережили множество ночных нападений, несколько серьезных стычек – и одно крупное сражение, исход которого решил многое. После него изульцы ушли – а точнее бежали – с территории Аргении, и теперь уже войска ди Спазы преследовали их, уходя все дальше по приграничным землям вглубь Изула. Обычно после такого сражения, как под Тальпакой, армии расходились – каждой требовалось время, чтобы собрать новые силы взамен убитых и раненых на поле боя. Но аргенцы возвращались в строй через несколько дней после ранения, способные снова сражаться или идти весь день на марше. И ди Спаза решил отправиться в погоню. У него в рукаве был козырь – маг, который мог поставить на ноги почти любого.

И который, увы, был столь же опасен, сколь и полезен.

* * *

Поначалу на их пути попадались только брошенные изульские деревни – слухи о приближении сначала собственной, а затем аргенской армии заставили местных жителей сниматься с обжитых мест и бежать. «Куда?» – думала Марика, глядя на пустые глинобитные домики, чьи выбеленные бока отражали нестерпимо яркое солнце, а пустые окна глядели черными глазницами, превращая улицу в ряд аккуратных чистых черепов.

Куда – стало ясно, когда они дошли до Казира – то ли маленького городка, то ли большой деревни, которую от всех предыдущих кроме размера отличало наличие валов и крепких ворот. Однако людей для защиты этих валов все равно в Казире было не так много.

«Как ди Спаза мог такое допустить?» – спрашивала у себя Марика потом – когда стала в состоянии вообще задаваться вопросами. Как помешанный на дисциплине и порядке ди Спаза, не позволявший воровать с полей сено для лошадей, допустил такое? И только много после она поняла – он сделал это совершенно сознательно. Потому что иногда солдатам нужно спускать пар. Снимать напряжение. Давать волю чувствам.

Лагерь был разбит в доброй миле от города – но у Марики, как у всякого мага, был хороший слух. Слишком хороший.

Вопрос, на который она потом так и не смогла себе ответить: зачем вечером, когда опьяненное победой войско вернулось в лагерь, она пошла в Казир – точнее то, что от него осталось. Впрочем, дальше ворот Марика не смогла заставить себя ступить ни шагу.

С начала похода она видела многое. После битвы под Тальпакой считала, что видела все. И, вероятно, так оно и было: больше она просто не в состоянии была увидеть. Глаза скользили по тянувшейся от ворот улице, окрашенной ранними пасмурными сумерками в глубокие сиреневые тона – и ничего не видели. Ничего, что стоило бы замечать.

Внезапно справа от ворот появилось какое-то движение, и Марика, вздрогнув, невольно присмотрелась. Из тени вышла черная кошка, ее зеленые глаза блестели в полумраке. Кошка села на землю и начала сосредоточенно вылизывать переднюю лапу. Потом подняла изящную голову, обогнула лапы хвостом, пристально посмотрела на Марику и негромко мяукнула.

– Иди сюда, – негромко позвала та, протянув руку. – Кис-кис-кис.

Кошка встала, выгнула шелковистую спинку, зевнула, показав острые зубки, и неторопливо направилась к Марике. А она услышала еще один звук. Тихий младенческий плач. Он раздавался издалека, с другого конца улицы, на которой совершенно не на что было смотреть. Марика застыла. Кошка подошла к ней и потерлась о ноги. Плач повторился.

Марика стояла, тяжело дыша, и смотрела невидящим взглядом на дальний конец улицы. А потом подхватила кошку на руки и побежала прочь.

* * *

Ей снилось, что рядом плачет ребенок. Она шла в кромешной темноте, и, куда бы ни повернула, ребенок плакал, но Марика не могла найти его. Она металась, бегала по кругу, но вокруг не было ничего, кроме темноты, и только плач становился все громче, пока наконец Марика не проснулась. По щекам текли слезы. Она торопливо вытерла их – и тут же поняла, что все еще слышит плач.

Марика выскочила из палатки. Звук шел со стороны лагеря, и она удивилась, как смогла его услышать – победители все еще праздновали, и шум стоял неимоверный. Однако ребенок снова заплакал, и Марика поняла, куда нужно идти.

Сестры ордена спали в отдельном шатре – дань уважения к Культу, которое ди Спаза всячески подчеркивал, ограждая сестер от любого излишнего внимания. Когда Марика ворвалась к ним, сестры стояли кругом, склонившись над чем-то, что держала на руках одна из них. Марго и Кло тут же испуганно обернулись, заслонив собой Изу.

– Господин, – Марго, старшая из сестер, торопливо склонила голову, и Кло запоздало последовала ее примеру. Вероятно, они рассчитывали отвлечь Марику, заговорить ей зубы и выставить прочь – но в этот момент младенец снова захныкал. Слабо и не очень громко.

«Нехорошо», – подумала Марика невольно – и в тот же момент что-то щелкнуло в голове, и мысли, до того спутанные, все еще метавшиеся в темноте, успокоились и стали кристально ясными.

– Пустите, – сказала она твердо и добавила, когда Марго упрямо сжала губы: – Надо осмотреть его.

* * *

В ту ночь из лагеря пропали двое – сестра Иза и Гузо, ополченец из Тремпа. Харц пришел в ярость, а сотник ополчения, тот самый, что брал Марику на службу, отправил за беглецами отряд. Но Марика немного понимала в менталистике. Она не смогла бы обмануть другого мага – но сбить со следа десяток солдат было не очень сложно. Под вечер те вернулись ни с чем.

Ди Спаза, кажется, что-то подозревал, потому что вызвал Марику к себе и долго расспрашивал мага, не видел ли тот чего-либо подозрительного? Не слышал ли?

– А ваша светлость что-то слышали? – невинно поинтересовалась она в ответ. Ди Спаза посмотрел ей прямо в глаза и некоторое время молчал. Затем сказал равнодушно:

– Нет. Ничего.

На следующий день войско двинулось дальше.

Слух о том, что аргенцы учинили в Казире, разошелся быстро – ди Спаза сам позаботился, чтобы об этом узнали в других городах, и те сдавались тихо и без боя.

Но это было не единственным слухом, который ходил об аргенской армии. И не единственным, о котором знал ди Спаза.

* * *

Почему-то больше всего ей было потом стыдно перед Харцем. Вроде бы думать надо было совсем не об этом, беспокоиться совсем о другом – но она лишь чувствовала себя бесконечно виноватой перед ним. Сначала украла у него Изу, а теперь…

Было ясное, но совсем не жаркое утро – после недели дождей выглянуло уже осеннее солнце, и даже здесь, в Изуле, ночи стали прохладнее, а ветер принес с моря свежий воздух. Войско второй день стояло лагерем на берегу Танияры, широкой полноводной реки, и наслаждалось отдыхом после недели сырости и грязи. Марика и Харц сидели на земле возле воза и играли в калах. Хирург нашел доску для игры в одной из заброшенных деревень и, как оказалось, знал правила. Марика который день пыталась понять секрет, но пока что неизменно проигрывала. Однако это не портило удовольствия от процесса.

Они были так увлечены игрой, что не сразу заметили, как их окружили – со всех сторон к возу подошли вооруженные воины, по большей части с заряженными арбалетами. И только когда ди Спаза громко произнес: «Госпожа де Орзей», – Марика резко вскинула голову.

Тут были не только арбалетчики. Рыцари самых знатных родов, люди из их личных отрядов… Доспехи, сюрко с гербами, перевязи, эфесы мечей – все это блестело в ярких лучах утреннего солнца, переливалось самыми разными цветами, и у Марики внезапно закружилась голова. «Возьми себя в руки», – подумала она, но подступившую к горлу панику было уже не остановить. Та накатила внезапной тошнотой, безумной слабостью, и Марика только и смогла, что заставить себя замереть, сидеть неподвижно, не сводя застывшего взгляда с холодного лица ди Спазы.