Текст книги "Когда человека не было"

Автор книги: Димитр Ангелов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Ненасытные ла-и

В последующие дни и ночи мягкие белые пушинки то слетали с неба, то исчезали из воздуха, и вместе с тем белый покров на земле то появлялся, то снова исчезал. Чунг и пома начали привыкать к этому покрову и уже не беспокоились из-за него, но к холоду все еще не могли привыкнуть и часто дрожали. Особенно холодно им было, когда они бывали голодны. Время от времени облачность в небе рассеивалась, и проглядывало белое светило. Но его лучи не грели и не жгли, как когда-то в вечнозеленом лесу грау и чунгов. Теперь эти лучи были какими-то холодными, неяркими. Но все же, когда они попадали на чунгов, те забывали даже о своем голоде – так приятно им было чувствовать слабую теплоту на лицах и на спинах.

Особенно радовался лучам белого светила маленький чунг. Тогда он совсем сходил с ума от радости и удовольствия. Он становился очень живым и подвижным, бегал, даже лазал на деревья и непрестанно издавал гортанные звуки. Взрослые чунги тоже ободрялись и иногда приплясывали либо урчали и почесывались от удовольствия. Но это бывало редко, так как редкими бывали дни, когда белое светило показывалось на небе.

С похолоданием, пришедшим вместе с мягкими белыми пушинками, животные, питавшиеся травой и листьями, стали пугливее, а те, которые питались их мясом, стали свирепее. Первые постепенно исчезали, а вторых постепенно становилось все больше. Появились и новые животные, и все они стали нападать друг на друга все свирепее и пожирать друг друга все жаднее.

Однажды ночью появились ненасытные ла-и. Чунг и пома, дремавшие, прижавшись друг к другу, в глубине скалистой впадины, услыхали их отдаленный высокий протяжный вой, похожий на вой многих ри-ми сразу. Потом вой повторился, смешался с другим таким же воем, доносившимся с другой стороны, и вскоре вся ночь огласилась этим отдаленным зловещим, стоголосым воем. Чунг и пома, окончательно очнувшись от своей дремоты, крепче сжали в лапах острые камни, которые всегда носили с собою, а маленький чунг, свернувшийся между ними, начал вытягивать губы и издавать звуки, похожие на вой ла-и.

Все трое провели эту ночь без сна, настороже. На рассвете далекий вой приблизился, стал еще более зловещим, а потом вдруг смешался с другим звуком – с гортанным, страшным, громким ревом. Это ревел мо-ка. Взъерошенные, рыча, чунг и пома вскочили и кинулись к выходу из пещеры.

По равнине, открывавшейся перед их взглядами, сновали группы каких-то совсем незнакомых им животных. Издали они были похожи на ри-ми или хе-ни, но крупнее первых и меньше вторых. У одних шерсть была рыжая, у других – серая, у третьих – бурая. Они окружали мо-ка и нападали на него со всех сторон. Поднявшись на дыбы, гортанно ревя, мо-ка поворачивался кругом и оборонялся широкими передними лапами. Несколько из нападавших уже лежали вокруг него с распоротыми брюхами, с перегрызенными шеями; но это не останавливало прочих, число которых все время увеличивалось Они быстро наскакивали на него и быстро отпрядывали назад, чтобы снова напасть с еще более яростным, свирепым воем. На место погибших под его тяжелыми лапами появлялись другие.

Одно время чунг и пома даже не могли разглядеть мо-ка и новых зверей в отдельности – все они слились в большой клубок, который кипел и волновался, как клубок переплетенных тси-тси. А когда вся их масса распалась на отдельные кучки и разбежалась по равнине, чунги больше не могли увидеть мо-ка. Его больше не было. Страшный мо-ка, огромный мохнатый мо-ка, был без остатка съеден этими свирепо воющими зверями. Это были ненасытные ла-и, чье появление совпало с появлением белых мягких пушинок, падавших с неба, и с еще более сильным похолоданием.

Острый голод чунга и помы притупился, ослабел, а потом и совсем исчез; они долго еще оставались у входа в пещеру, не смея отдалиться от нее. Ненасытные ла-и большими стаями сновали по всем направлениям, зловеще завывая, нападая на всякое встретившееся им животное и пожирая его раньше, чем оно успевало спастись. Сила и огромный рост мо-ка, удивительная быстрота и-вода не стоили ничего перед множеством этих новых зверей.

А однажды чунг и пома увидели еще более страшную, еще более зловещую картину.

Нападению ла-и подверглись двое чунгов, которые обгрызали побеги на кустах и копали землю в поисках корневищ и луковиц. Один из них успел взобраться на дерево и спастись от свирепых врагов. Другого чунга ла-и нагнали. Они окружили его со всех сторон, накинулись на него, и злосчастный чунг завертелся среди них, как волчок. С диким, полным ужаса ревом он невероятно быстро и ловко заработал передними лапами во все стороны отшвыривал далеко от себя одного ла-и за другим, раздирал им пасти, свертывал шеи, ломал спины. Благодаря способности размахивать передними лапами во все стороны и хватать пальцами все, что попадется, он смог выстоять в этой борьбе дольше, чем мо-ка. Вокруг него валялось уже десятка два ла-и, раненых и убитых, с разодранными пастями, с переломанными шеями.

Но вместо того чтобы уменьшиться в числе и ослабить свое нападение, ла-и все больше умножались и все больше свирепели. Они набрасывались на окруженного чунга по нескольку сразу и кусали его, а он не мог отбивать их всех. И вскоре он был засыпан ими, а потом и вовсе исчез. Борьба закончилась победой ла-и. Ненасытно голодные хищники съели его еще живым, съели без остатка и всех раненых и убитых ла-и, а потом одни из них собрались стаями и умчались, а другие окружили дерево, на которое забрался второй чунг, подняли морды кверху и зловеще завыли. Позже к ним присоединилось еще много-много ла-и.

Забравшийся на дерево чунг просидел там два дня и две ночи, не переставая реветь, не переставая звать на помощь других чунгов, но напрасно. Маленькие, разбросанные группы чунгов не смели прийти ему на помощь. Ужас перед ненасытными ла-и охватил их настолько, что они даже лишились голоса и ударились в дикое бегство. А ла-и продолжали без устали осаждать дерево и свирепо, зловеще выть. Одни из них убегали, другие прибегали, но дерево ни на минуту не оставалось без осады.

Наконец чунг на дереве замолк. Жажда, голод, холод, истощение уронили с дерева крупный, тяжелый плод; ненасытные ла-и подхватили его еще в воздухе и съели без остатка.

Чунг и пома увидели, что ничем не защищены от ла-и. В ужасе они представили себе, что ла-и смогут взобраться в скалистые впадины и когда-нибудь ночью съедят их, а они не будут иметь силы и возможности отбить их нападение и не смогут спастись. Камень, который они употребляли уже сознательно для обороны от и-вода или мо-ка, теперь казался им уже недостаточным средством обороны, ибо они держали в передних лапах только по одному камню, а ла-и было много-много…

Совместная борьба

Эта новая, невиданная доселе угроза заставила маленькие рассеянные группы чунгов соединиться в более крупные. Теперь их интересовал не только вопрос о том, что есть, но и о том, чтобы не быть съеденными. Не столько сознательно, сколько инстинктом они понимали, что количеству ла-и нужно противопоставить свое количество.

К маленькой группе чунга и помы присоединились сначала еще один чунг и две помы, потом еще два чунга и две помы с детенышем. Они не могли сосчитать, сколько их стало, но сознавали, что много, и этого было довольно, чтобы успокоить их и внушить им чувство безопасности. Они двигались все вместе. Перед лицом общей опасности, в которой, они находились постоянно, недостаток пищи редко становился причиной стычек, ибо ла-и продолжали бегать большими стаями, словно бешеные, и оглашать ночи своим зловещим, свирепым воем.

Однако для группы в десяток чунгов не всякая скалистая впадина могла служить убежищем. Они оказались вынужденными по вечерам забираться в некоторые из тех пещер, о которых уже знали как о наиболее пригодных для ночлега и о наиболее защищенных от ненасытных ла-и.

Выбор таких удобных и защищенных убежищ принадлежал чунгу и поме, так как опыт у них был богаче и они знали более верные способы защиты, остальные чунги молча подчинялись их выбору. Все они инстинктивно понимали, что самое малое отдаление от любой группы представляет собою самую большую опасность. И все они инстинктивно подчинялись решениям самых смелых, самых сильных и самых опытных из них. А такими были именно чунг и пома.

Поэтому, когда однажды большая стая ла-и издали кинулась на них, чунг и пома, – вместо того чтобы искать спасения на ветвях попадающихся там и сям деревьев или ожидать ла-и на открытом месте, – помчались большими прыжками к крутому, скалистому склону, увлекая этим за собою и прочих чунгов. Когда они взобрались на склон достаточно высоко, у них вдруг вырвался гортанный рев, ранее подавленный. Но этот рев не был выражением ни беспамятного страха, ни безрассудной ярости: они словно хотели успокоить и подбодрить остальных чунгов, внушить им смелость и уверенность, подготовить их к предстоящей битве с ла-и.

И действительно, перепуганные, скулящие чунги остановились, столпились вокруг чунга и помы и сами стали угрожающе реветь.

Ла-и кинулись вверх по склону в таком множестве, что покрыли весь склон, который словно сам зашевелился и пополз кверху.

Те из чунгов, которые уже не раз прогоняли мо-ка, швыряя в него камнями, первыми начали сдвигать камни и скатывать их по склону навстречу ла-и. Остальные, поняв, что делают первые, тоже начали швырять камни и осыпать ими разинутые, непрерывно воющие пасти ла-и.

Один чунг, подняв в передних лапах большой камень, вышел вперед и швырнул его вниз с такой силой, что его рев превратился от напряжения в кашель. Вслед за ним стали выскакивать вперед и другие чунги, и перед ла-и взметнулось одновременно несколько десятков передних лап и на них сразу полетело множество камней.

Серый свет облачного дня потемнел от воя, визга и рева. Заметались внизу ушибленные ла-и, послышались хрипение, громкий визг. Иногда большой камень, с трудом выломанный чунгами, с грохотом летел вниз, оставляя за собою широкую полосу убитых ла-и. Те из хищников, которым удавалось наскочить на чунгов незамеченными, летели обратно со свернутыми шеями, с разодранной пастью, потому что к каждому из них протягивалось одновременно по нескольку передних лап, которые мгновенно разрывали его на части и отшвыривали назад.

Когда побежденные ла-и разбежались, а зловещий их вой стал затихать вдали, победившие чунги начали приплясывать и издавать победно-торжествующие звуки. А когда смерклось, все они сбились вместе в одной большой пещере, не чувствуя голода. Они ощущали сытость, словно вернулись к крупным сочным плодам своего прежнего тысячелетнего леса. Новая победа насытила их. Пещера была удобная, с мягкой, теплой почвой, и внутри хватало места для всех чунгов. Вход в нее тоже был широкий и удобный, но ни у входа, ни внутри не было камней, которые понадобились бы им в случае нападения ла-и или мо-ка.

Чунг и пома замигали глазами, но уже не с любопытством или удивлением, а вопросительно: чем они будут сражаться с ла-и или с мо-ка, если те придут ночью и почуют их в пещере?

Это новое затруднение пробудило у них новую догадку. Побуждаемые ею, они вышли из пещеры. Их силуэты мелькнули в вечернем сумраке и исчезли, потом снова мелькнули и снова исчезли; и так продолжалось до полной темноты, и при каждом их новом появлении слышался стук камней о камни. Это был первый случай сбора камней как средства обороны против нападения ла-и или мо-ка.

Эту ночь чунги провели спокойно, сознавая, что им есть чем бороться со свирепыми хищниками, а на другой день прочие чунги тоже стали приносить камни и складывать их у входа в пещеру.

И то ли ради увеличения кучки камней, то ли ради удобства пещеры, но чунги так и остались ночевать в ней и не спускали глаз с ведущего к ней пути. Мало-помалу она превратилась в постоянное место их ночлега и в убежище на случай неожиданной опасности. Превратилась в постоянное жилище. Кроме того, новое нападение ла-и показало им пользу собранных там камней. Наученные примером недавней обороны, они на этот раз попросту хватали камни из кучи и швыряли их в ла-и. Поэтому, когда нападение было отбито, а кучка камней исчезла, они приложили немало труда, чтобы собрать новую.

В одну из последующих ночей снова налетела сильная буря. Она зашумела и страшно завыла у входа в пещеру. Сбившиеся вместе чунги ощущали ее холодное дыхание и, вслушиваясь в ее резкий свист, мигали в темноте бессонными глазами. Им казалось, что вокруг мечутся, злобно воя, тысячи и тысячи ла-и.

И вдруг, неожиданно для всех, среди них самих послышался звук, напоминающий завывание бури: «У-у-у-у!» Чунги вздрогнули от неожиданности, приподнялись и зарычали. Только чунг и пома остались спокойными, так как знали, что это подражает звуку разыгравшейся бури их детеныш.

Новый чунг

По росту и силе юный чунг еще не мог равняться со взрослыми, а потому во всех случаях, когда малый опыт или могучий инстинкт говорили ему об опасности, он искал защиты у взрослых. Он первым убегал от опасности, или прятался за спину матери, или прыгал ей на грудь, пряча там курносое красноватое лицо, вцепляясь ей в шерсть и подражая голосу того животного, которого испугался.

С помощью своего материнского чувства пома научилась узнавать животное по этим звукам; если оно было действительно опасным, она отбрасывала детеныша за себя, чтобы встретить опасность со свободными лапами, а если оно не было опасным, она успокоительно ворчала. Таким образом, детеныш тоже учился безошибочно понимать звуки, издаваемые помой и другими чунгами; и его огромная потребность понимать и быть понятым постепенно удовлетворялась.

Никогда в тысячелетнем вечнозеленом лесу, где каждое дерево приносило по множеству плодов, условия жизни ни у кого не вызывали острой потребности выразить свои переживания и понимать переживания других. Пома и все прочие чунги рождались и жили среди ветвей, каждый жил почти отдельно от других, окруженный крупными сочными плодами и почти не подвергаясь нападению свирепых, сильных хищников. Поэтому пома и все прочие чунги не могли унаследовать больше того, чем владели прежние поколения, и не могли узнать больше того, что им давали среда и условия жизни.

Но теперь юному чунгу приходилось узнавать много нового, ранее просто ненужного для взрослых чунгов. Это обогащало и развивало опыт, унаследованный им от помы и чунга; и чем больше он подрастал, тем ловчее и целесообразнее приспосабливался к новой среде и новым условиям жизни.

Правда, он не мог лазать по деревьям так легко, как взрослые чунги. Да в этом ему и не было надобности, так как деревья не могли защищать от холода и сырости, ночевать на них было неудобно, а пищи на них было недостаточно. Но зато он умел хватать и ощупывать передними лапами гораздо лучше старших: лапы у него приобрели гораздо большую гибкость и ловкость, чем у помы. Так, в то время как чунг и пома хватали камни, попросту прижимая их согнутыми пальцами к ладони, он охватывал камень всеми пальцами, включая подвижный большой, и потому держал его гораздо крепче и надежнее.

Задние лапы у него стали более толстыми и мускулистыми. Пальцы на них все более грубели и теряли подвижность, так как он почти ничего не хватал ими, а только ступал на них при ходьбе. Ладони задних лап становились все более плоскими и негнущимися и постепенно превращались в ступни. Это позволяло ему держать туловище прямее и устойчивее, и мало-помалу он отвык помогать себе при ходьбе передними лапами, тем более что эти лапы всегда должны были оставаться свободными, чтобы обороняться при нападении и чтобы хватать предметы. В сравнении с его походкой походка помы и всех прочих чунгов, хотя они уже привыкли держаться довольно прямо, оставалась лишь смешным ковылянием.

Чем больше подрастал юный чунг, тем больше земля беднела пищей. Холод все усиливался, а стаи ла-и постоянно умножались. Чунги жили под гнетом тройного ужаса: холода, голода и опасности быть съеденными.

Однажды утром с неба снова посыпались мягкие белые пушинки. На этот раз они падали так густо, что затянули сеткой все вокруг и вскоре покрыли всю землю. Чунги ожидали, что не сегодня-завтра белый покров на земле опять исчезнет. Но он не исчез ни на другой, ни на третий, ни на последующие дни. Не прекратилось и падение белых пушинок с неба. Все вокруг было покрыто и засыпано ими.

Напрасно обращали чунги взгляды к небу. Напрасно ожидали появления белого светила. Напрасно оглядывали голые ветви деревьев: не увидят ли там лист или плод. Небо было суровое и серое, холодное и хмурое. Белое светило не показывалось. Ветки деревьев стояли мертвые, голые, сухие. И белые пушинки засыпали траву и невысокие кусты, и чунги больше не видели, где искать коренья и луковицы.

Для защиты от мо-ка и ла-и у них были камни, а к силе камней они присоединили свое количество. Для защиты от холода у них был волосяной покров, были глубокие скалистые впадины, куда можно было забиться. Когда бывало очень холодно, они сбивались плотно вместе и таким образом грелись. Но для защиты от голода у них не было другого оружия, кроме непрестанного и нелегкого выкапывания из земли корневищ и луковиц, кроме обгрызания коры с побегов невысоких кустов. А сейчас даже кусты стали исчезать под белым покровом, который становился все толще и толще, так как белые пушинки не переставали слетать с неба. Чунги уже ходили по этому белому покрову, и их ступни целиком тонули в нем.

Поэтому, несмотря на страх перед мо-ка и ла-и, несмотря на холод и влажность белого покрова, чунги начали спускаться на равнину, все больше отдаляясь от скалистых пещер и впадин и все позже возвращаясь к ним. С утра до вечера они были заняты тем, что копали, вытаскивали и обгрызали, жевали и глотали, но все не могли ощутить сытости в желудках. Энергия, полученная от пищи, целиком уходила в усилия найти пищу. От постоянной сырости и холода белого покрова пальцы у них коченели, а зады сильно зябли, когда они садились. Некоторые из более старых чунгов начали кашлять и дрожать в ознобе.

Сила голода

Однажды вечером группа чунга и помы, не притупив острого чувства голода, возвращалась в свою пещеру, суровая, молчаливая и недовольная. Юный чунг, ставший уже почти таким же большим и сильным, как взрослые, и начавший выказывать в своих действиях большую сообразительность, первым вошел в пещеру и на мгновение загородил ее вход своей широкой спиной. Но в тот же миг из глубины пещеры выскочил острозубый, острокогтистый кат-ри, кинулся на юного чунга и впился острыми когтями ему в грудь.

Гонимые усиливающимся холодом и свирепостью, кровожадные ла-и и другие хищники начали искать в пещерах и скалистых впадинах более теплого и безопасного убежища на ночь. По этой же причине забрался в пещеру чунгов и кат-ри. Оставшийся от чунгов запах не тревожил его, так как не был запахом ни и-вода, ни мо-ка.

Но, учуяв приближение чунгов, кат-ри быстро вскочил и заметался по пещере в поисках другого выхода, а потом бросился вон.

Как раз в это мгновение перед ним вырос юный чунг, и кат-ри кинулся на него.

Давно привыкший с помощью чунга и помы бороться и побеждать, давно научившийся пользоваться камнем для защиты и нападения, юный чунг встретил врага быстрым ударом камнем по черепу. Разбитая голова кат-ри повисла, но острые когти оставались вонзенными в грудь юного чунга. Разъяренный сильной болью, тот отшвырнул от себя камень, обхватил кат-ри передними лапами и впился ему зубами в мохнатое горло. Широкие челюсти сжались со страшной силой, зубы прорезали кожу зверя…

Из прокушенной кожи брызнула теплая кровь, попала ему в рот, и он проглотил эту кровь. По языку и небу у него разлилось ощущение сладости и теплоты.

О, как приятно, как тепло, как сладко! Это новое ощущение можно было сравнить только с тем, какое он испытывал, когда сосал материнское молоко.

Чунги столпились вокруг него, взъерошившись и протягивая лапы к кат-ри. Им казалось, что юный чунг сцепился с хищником в кровавой схватке, и они подскочили с явной целью вмешаться в борьбу. Но они с изумлением увидели, что кат-ри безжизненно висит в передних лапах юного чунга, а тот впился зубами ему в шею и довольно урчит. Потом увидели, что юный чунг откусил кусок мяса, но не выплюнул, а начал жевать, ворча от удовольствия.

Чунги были так голодны, что самое зрелище жевания словно опьянило их. Их тоже охватило непреодолимое желание жевать. И они наперебой протянули к кат-ри передние лапы и впились в него зубами, кто как мог, кто где мог.

Вскоре кат-ри был съеден. От него остались только кости и куски мохнатой шкуры, разбросанные по пещере во все стороны. Голод, так долго и неотступно мучивший чунгов, притупился и исчез. В горле у них стоял сладковатый вкус. Пальцы слиплись от засохшей крови. Сытость заставила их тоже заурчать от удовольствия.

Однако вскоре они почувствовали, что животы у них вздулись и отяжелели. Начались сильные боли, вызванные непривычной мясной пищей, к которой они прибегли впервые в своей жизни. Вместо довольного урчания в пещере послышались тяжелые стоны.

Правда, за время своих скитаний они узнали вкус только что вылупившихся кри-ри. Но эти птенцы были совсем маленькими, хрупкими и представляли слишком малое количество пищи для объемистых желудков чунгов. А на этот раз они попросту объелись.

Чунги не могли знать, что причиной болей них в животе было съеденное ими мясо. Лишь позже, когда подобные случаи повторились несколько раз, они уловили связь между тем и другим. Но это не уменьшило их жадности, не заставило отказаться от мясной пищи. Боли от объедания они предпочитали болям от голода.

Ночью они ощутили сильную жажду. Они выползли из пещеры на четвереньках и, не смея спуститься и искать воду внизу, принялись лизать устилавший землю слой белых пушинок. Пушинки таяли у них во рту, охлаждали им горло, и жажда постепенно проходила.

Полная сытость, которую чунги ощутили после мясной пищи, разожгла их аппетит и побудила к хитростям, не свойственным им ранее. Вместо того чтобы выкапывать коренья из земли и обгрызать кору с деревьев, они стали окружать впадины и пещеры в скалах, затаиваться у входа в них, вооружившись острыми камнями. Один пестроголовый пещерный виг был захвачен ими прямо в логовище и после короткой неравной борьбы одного против многих разорван и съеден. Короткохвостый лен увидел, что ему угрожает еще один враг, не менее опасный, чем остальные. Кровожадному и-воду приходилось убегать при встрече с ними. Пушистый кат-ри больше не мог рассчитывать на свои острые зубы и когти; ему оставалось надеяться только на свою ловкость в карабканье по скалам и на быстроту в беге. Чунги не смели нападать только на мохнатого мо-ка и на стаи ненасытных ла-и.

Но у вига, и-вода и кат-ри было перед чунгами одно неоспоримое преимущество: быстрота бега. В свободном беге никакой чунг не мог догнать ни кат-ри, ни вига. Чтобы поймать кого-нибудь из них, чунгам приходилось прибегать к молчаливому подстереганию, к неожиданности, к хитрости. Своим количеством они могли испугать даже мо-ка и потому научились действовать из засады.

Никто не мог бы вспомнить, кому из них первому пришла в голову очередная хитрость. Все затаились за кучей камней и веток; и только юный чунг вышел вперед и стал издавать хриплые, жалобные звуки, полные страха и тревоги. Отдалившись от притаившейся группы на много прыжков, он опустился на четвереньки и усилил свои хриплые, жалобные вопли.

Но вот на фоне белого покрова на земле мелькнула темная тень и-вода, припала к земле и поползла к юному чунгу. Тот увидел ее, испуганно вскрикнул и бегом пустился в обратную сторону. И-вод помчался вслед за перепуганной жертвой, быстро сокращая расстояние между нею и собой. Он ничуть не сомневался в том, что юный чунг не сможет спастись от него.

Но вдруг юный чунг обернулся, выпрямился во весь рост, и его испуганное повизгивание сменилось грозным ревом. Он неожиданно взмахнул передней лапой, и и-вод ощутил сильный, тяжелый удар по голове. Ошеломленный ударом, он не увидел, как и откуда на него набросилось множество чунгов. Яростный рев оглушил его, а новые удары вовсе ошеломили. Он завертел толстой шеей во все стороны, защелкал зубами, чтобы схватить кого-нибудь из нападавших, но не успел. Чунги растерзали его еще живого – кто зубами, кто пальцами – и начали жевать и глотать куски теплого, дымящегося мяса.

Присев у растерзанной добычи, юный чунг совершенно случайно наступил задней лапой на довольно большой кусок его шкуры и уловил разницу в ощущениях: в то время как ступня и пальцы одной лапы продолжали зябнуть в слое белых пушинок, ступня и пальцы другой лапы, стоявшей на лоскуте шкуры, стали согреваться.

Он перевел взгляд на лоскут, скинул с него лапу и поставил другую. Такое ощущение мягкости и теплоты появилось и в ней, зато сдвинутая оттуда лапа начала зябнуть. И тогда он увлекся игрой: ставил на лоскут шкуры то одну, то другую лапу, так что ощущения теплоты и холода чередовались.

Когда и-вод был окончательно съеден и чунги двинулись прочь оттуда, юный чунг взял лоскут шкуры и двинулся вслед за остальными.

Вернувшись в пещеру, чунги уселись наземь с раздутыми животами, довольные и сытые. День был удачен для них: и-вод был крупной добычей, и сегодня им больше не понадобится искать пищу. Юный чунг повертелся вокруг себя один-два раза и тоже сел.

Вдруг снаружи донесся далекий, протяжный вой ла-и. Юный чунг вскочил первым, уронив свой лоскут шкуры, и кинулся к выходу из пещеры. Другие чунги тоже вскочили и столпились у выхода, каждый схватив по камню из собранной здесь кучи. Зорким взглядом они различили вдали сероватые тени ла-и, которые вертелись вокруг остатков и-вода и поедали его.

Ла-и были очень далеко, и их было мало. Успокоившись, чунги вернулись в глубь пещеры и снова уселись по своим местам. Но на этот раз юный чунг ощутил под собою не холод камня и земли, а мягкость и теплоту лоскута шкуры, на который нечаянно сел. Он заерзал на шкуре и захихикал от удовольствия.