Текст книги "Хроники. От хулигана до мечтателя"

Автор книги: Дима Билан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Меня уже не так тянуло в Кабардино-Балкарию. Я уехал покорять Москву, и я должен был это сделать. Все последующие годы сотрудничества с Айзеншписом я пугался именно такой перспективы: вдруг что-то сорвется, я не справлюсь, и – прощай, карьера. Чемоданы, поезд...

Но это был единственный случай, когда дело почти дошло до разрыва. Больше Айзеншпис никогда не позволял себе кричать на меня, тем более прилюдно. И я даже мысли не допускал, что такое вообще возможно. Хотя до идеальных рабочих отношений было все же далеко – прошло еще немало времени, прежде чем мы начали по-настоящему понимать друг друга.

Глава 18
«МОЕ СЕРДЦЕ ОСТАНЕТСЯ ЗДЕСЬ»

Артисты и продюсеры: деловая этика • Нам делают весьма серьезное предложение • Демонстрация намерений и сказочные перспективы • Извините, душа не продается

Будучи человеком контактным, я быстро сдружился не только с Леней Нерушенко, но и с другими ребятами из «Динамита». Одновременно с этим я резво догнал группу по популярности. Вскоре мы затеяли совместный проект – записали песню «Хочу стать олигархом» и сняли на нее клип в виде забавного 3D-мультфильма. «Динамиты» в ролике были изображены рисованными персонажами, а я – реальным человеком. Эту работу можно смело назвать гимном моей дружбе с «Динамитом».

_{С ИЛЬЕЙ ЗУДИНЫМ ИЗ «ДИНАМИТА»}

K тому времени я уже ощущал всю тяжесть «бремени славы». Нам с Юрием Шмильевичем периодически поступали разнообразные предложения сотрудничества. Но вот на связь с нами вышли люди, попытавшиеся заинтересовать меня не просто новым проектом, а более выгодными условиями для меня лично как артиста. Проще говоря, меня собрались переманить у Айзеншписа.

Хоть в подобных ситуациях и нет ничего незаурядного это часть опыта всякого успешного человека, – но меня случившееся впечатлило. Это было что-то новое. Да и события развивались вовсе не по стандартному сценарию. А посему добавлю-ка я к данному происшествию немного подробностей.

Сперва следует напомнить, что мир шоу-бизнеса тесен, здесь все друг друга знают. А если не знают, то наводят справки и получают исчерпывающую информацию. Тут принято договариваться между собой цивилизованно, избегать скандалов и учитывать интересы всех сторон. Бывают некрасивые прецеденты, куда ж без них, но люди, которые хотят заниматься шоу-бизнесом серьезно, волей-неволей постигают азы деловой этики.

Поэтому переход артиста к другому продюсеру выглядит как заключение новой сделки и почти всегда обходится без стрельбы... Поймал вас, а? Представьте, что вместо многоточия там смайлик, и продолжим. Так: всегда без стрельбы. Несмотря на это, истории подобных «измен» мне всегда были неприятны. Возможно, в силу природного максимализма. Или просто потому, что я долго привыкаю к людям, мне нужно время, чтобы сработаться и притереться.

Игорь Крутой, продюсер, бизнесмен:

Встреча Юры и Димы не случайна. До Димы у Айзеншписа были проекты, но менее удачные. И конечно, там хватало разборок особого рода, какие часто случаются между продюсером и артистом, когда второй становится популярным. Ведь как это бывает? Неизвестный артист приходит к продюсеру, и если артисту в этот момент сказать: «Я сделаю тебя знаменитым, только подпиши договор о продаже  всех своих органов через пять лет», то он подпишет. Но вскоре наступает момент, когда в зале аншлаг, а артист оборачивается к своему продюсеру и говорит: «Господи, да откуда ты взялся на мою голову и чего ты отмены хочешь?!» Ведь большая часть деловых отношений у нас до сих пор опирается на человеческую договоренность...

Вдобавок ко всему в то время меня периодически посещала мысль, что вокруг масса людей, которые стремятся нажиться на моем таланте. Я не доверял продюсерам до конца и упускал из виду простую истину: прежде, чем нажиться, надо неслабо вложиться. Чуть позже, узнав шоу-кухню получше, я понял, что не прав, и изменил свое мнение.

Итак, во время съемок клипа «Хочу стать олигархом» мы познакомились с двумя уважаемыми людьми – один весьма известен в деловой среде, другой – в мире шоу-бизнеса. И нам с Юрием Шмильевичем сделали заманчивое предложение. Оно заключалось в покупке моего контракта у «Star Production» другой продюсерской компанией.

Предложение было серьезным: другой продюсер предлагал Айзеншпису крупную сумму денег, которая вдвое покрывала все расходы Юрия Шмильевича на мою раскрутку. Мне же новая компания могла открыть поистине сказочные горизонты – появилась перспектива работать с лучшими западными композиторами и музыкантами. То есть автоматически сделаться и более популярным, и более обеспеченным человеком. Предлагали машину, квартиру, ну и так далее...

Сегодня я говорю об этом спокойно, а вот тогда... Это было колоссальное искушение и для меня, и для Айзеншписа. И стоило мне на миг допустить, что сделка совершится... лишь представить... как начинали трястись руки, а перед глазами все плыло.

– Что скажешь? – спросил меня Юрий Шмильевич, выслушав подробности возможной сделки.

– А вы? – поинтересовался я не своим голосом.

– Это очень щедрое предложение, – сообщил Айзеншпис с неестественным спокойствием. – Тебе надо его обдумать. Тщательно и на холодную голову.

И я взял время на размышление. Пока я думал, события ускоряли свой бег. Мы несколько раз встретились с бизнесменами в Москве, затем я уехал на съемки клипа «На берегу неба», но переговоры продолжались и там – в одном из лучших ресторанов Венеции. Уже никто не сомневался, что сделка состоится, и мы подробно обсуждали мой новый контракт, стараясь не забыть ничего важного.

Чтобы мы с Юрием Шмильевичем были уверены в серьезности их намерений, бизнесмены заказали мне в Питере машину очень дорогой марки. В то время я и мечтать не мог о такой. Ее пригнали в Москву и поставили под окном моей съемной квартиры (я в то время жил на Соколе, в скромной двушке). Утром я выглядывал во двор, видел сверкающую бамперами красавицу и осознавал, что она станет моей, как только я подпишу нужные бумаги. Со стороны новых продюсеров это было сильным ходом, я оценил. И все же на душе у меня скребли кошки...

Каждый день я принимал звонок от моих будущих компаньонов. Они всегда спрашивали одно и то же:

– Дима, ну, как дела? Когда начинаем работать? Я уклонялся от ответа и просил еще немного времени на раздумья. А в голове постоянно крутились мысли о том что мир теперь у моих ног. Нужно только руку протянуть. И все равно...

Я завел себе табличку со списком плюсов и минусов как в случае положительного, так и отрицательного ответа. И зачем-то записал в свой дневник дату: «2007 год». Мне почему-то казалось, что именно в седьмом выйдет мой первый англоязычный альбом.

Плюсы от заключения сделки превосходили минусы при любом раскладе. Логика происходящего вопила, что думать тут нечего – надо соглашаться. А я понимал, что пытаюсь себя обмануть и найти повод отказаться – что-либо, кроме туманных предчувствий. Но разумных поводов не было.

После напряженных раздумий и длительного самокопания я просто позвонил Айзеншпису.

– Юрий Шмильевич, вы уверены, что нам обязательно принимать это предложение? – спросил я напрямую.

– Давай встретимся и поговорим, – тут же отреагировал Айзеншпис.

У нас с продюсером, несмотря на разницу в статусе, всегда были честные, доверительные отношения. Я не вещь чтобы меня продавать, менять или сдавать в аренду, и такое важное решение Юрий Шмильевич не мог принять без моего согласия. Он все прекрасно понимал. Но и я не мог вести себя слишком независимо, ибо одно дело – мое желание или нежелание, и совсем другое – планы Айзеншписа. Я понимал, что это предложение расставит точка над i в наших с Юрием Шмильевичем взаимоотношениях.

Мы встретились в ресторане, заказали по чашке кофе и некоторое время сидели молча.

– Ты пойми одно, Дим, – начал Юрий Шмильевич.– Я не могу предложить тебе те же условия, что и эти люди. И чтобы нам достигнуть того же уровня, какой может быть у тебя с ними уже сейчас,понадобится несколько лет...

– Но ведь мы сможем, правда? – сказал я, глядя ему в глаза.

Юрий Шмильевич молчал. Он ждал моего решения-приговора с несвойственным ему фатализмом.

– Я не хочу от вас уходить! – твердо сказал я. – Мне с вами очень комфортно, позитивно, легко работать. Мы уже давно вместе и много чего пережили... а этих людей я совсем не знаю. Убежден, что они сдержат свое слово и выполнят обещания... но я не уверен, что смогу с ними сработаться.

В один миг взгляд Айзеншписа смягчился, лицо посветлело и разом стало выглядеть моложе.

– Да, от настроения многое зависит, – подтвердил он.

– Ну вот, – продолжал я, все больше убеждаясь в правильности своих слов. Вы получите деньги, но вам придется искать другого артиста. А если вы с ним не сработаетесь?.. Мне кажется, что будет правильно оставить все как есть. Потому что сейчас я работаю не просто c продюсером, а с другом – в самом высоком смысле слова!..

Мы продолжили трудиться с еще большим упорством. При этом я чувствовал, что мой голос в принятии разных решений стал еще более весомым.

Несмотря на то что мир шоу-бизнеса прагматичен и постоянно оперирует цифрами (деньги, рейтинги и прочие расчеты), сама музыка – это часть души того, кто ее написал и исполнил. Когда я делаю что-то от души, я полностью выкладываюсь. Нужно было долго и трудно отстаивать «сложные», не примитивные песни. А душа не терпит насилия над собой и не продается. В тот момент я подспудно ощутил, что могу потерять важнейшую составляющую творчества – вдохновение. И вообще – от добра добра не ищут.

Юрий Шмильевич не стал меня переубеждать. То, что я пока лишь угадывал, он уже давно знал наверняка. Чувствовалось, что он мной доволен.

– Хорошо, – сказал мой продюсер. – Так тому и быть. А за друга – спасибо.

Борис Зосимов председатель совета директоров телеканала «MTV Россия» с 1998 по 2002 год:

Мне с первого дня знакомства нравилось отношение Димы не только к делу, но и к его менеджеру. Для меня это было очень важно, поскольку я сам когда-то был менеджером и знаю, что благодарные артисты – редкость. Дима оказался благодарным артистом.

У новичка, бывает, сносит крышу после первого же выхода на сцену. Вот он вышел, в зале десяток родственников, все аплодируют, а артист при этом искренне уверен, что он один на всем белом свете, самый лучший, самый талантливый. И это даже не гордыня, это часть его психологии. Поэтому на первом этапе точка зрения менеджера или продюсера всегда совпадает с точкой зрения артиста – ведь артисту, по большому счету, все равно, ему просто нужно поскорее стать известным. Затем артиста узнают на улицах, берут автографы, показывают по телевизору. И после этого ему приходит в голову, что продюсер здесь вообще ни при чем. Я наблюдал это не один раз. Артист начинает думать, что он сам все сделал и сделает впредь. Идеальных примеров, когда артист остается с продюсером от начала и до конца, я знаю немного. Вот Дима остался бы с Айзеншписом, если бы Юра был жив. Дима всегда понимал, что делается для него продюсер. Он уважал чужой труд – в том числе умение Юры подбирать музыкальный материал. Мы с Юрой часто спорили о том, какую песню петь, на какую клип делать – я влезал в процесс, потому что мне как владельцу телеканала нужен был хороший качественный продукт. Кстати, именно поэтому я никогда не брал деньги с артистов за эфиры: для меня главное – отличный клип, который будут смотреть и слушать.

Наутро я позвонил бизнесменам и сообщил о своем решении.

– Спасибо вам за отличное предложение! – говорил я, ничуть не кривя душой. – Оно действительно очень выгодное и для меня, и для Юрия Шмильевича. Но мы решили отказаться.

– Почему же? – Спросили в трубке после паузы.

– Дело во мне, – сказал я. – Мы с Юрием Шмильевичем давно вместе, он очень многое для меня сделал, и я вижу себя только рядом с ним. Извините.

Вторая сторона тоже сознавала, что без обоюдного морального удовлетворения сделка окажется бесполезной. Поэтому мы расстались без взаимных претензий и впоследствии нашли возможность для сотрудничества другого рода. Но с того момента и до самой смерти Айзеншписа мы не рассматривали предложений о моем переходе к кому-либо еще. Конечно, это не было прописано в договоре; просто появилось такое негласное правило. Стало ясно, что наш тандем – нечто более высокого порядка, чем спайка артиста и продюсера. И мое сердце должно было оставаться здесь, с моим учителем и другом.

Глава 19
ДРУЗЬЯ И БУМАГИ

Уходы и возвращения • Моя последняя встреча с Айзеншписом • Конец всему • Обязанности по контрактам • Я и Батурин • Мы с Яной проходим через ад • Музыкант не обязан быть юристом...

Юрий Шмильевич умер 20 сентября 2005 года ровно в восемь вечера. За несколько дней до этого у него началось желудочное кровотечение, причем настолько сильное, что окажись он дома в одиночестве, то «скорой» бы не дождался. На его счастье, рядом была помощница по хозяйству, она-то и спасла его – правильно уложила, сделала перевязку и вызвала неотложку. Чтобы помочь отвезти Юрия Шмильевича в больницу, к нему домой примчались Денис Акифьев (в те дни он находился рядом с Айзеншписом почти неотлучно) и Отар Кушанашвили.

Я в это время был на концерте. Акифьев позвонил мне и сообщил эту ужасную новость.

– Юрию Шмильевичу сейчас будут делать операцию...– сказал он.

– Что с ним?!

В тот момент я даже в голове не держал, что с Айзеншписом может произойти нечто роковое.

– Что-то с желудком...

Юрий Шмильевич действительно сильно болел, но его отлучки на медосмотры были настолько частым делом, что мы почти привыкли к этой суровой правде его жизни. Поэтому происходящее казалось мне чем-то вроде «плановой хирургии». Никто из нас не знал, насколько серьезным было положение. До последнего момента. Тем более что у Юрия Шмильевича были проблемы с сердцем, и это казалось нам главным его недугом. Остальное мы в расчет не принимали. Сам Айзеншпис, как все сильные духом люди, никогда не распространялся по поводу своих болезней – только отшучивался и отмалчивался.

19-го я должен был ехать на концерт в Тулу – вместе с целой бригадой музыкантов и танцоров. Вернуться нам следовало утром 20-го. Перед отъездом мне захотелось повидать Юрия Шмильевича. Я позвонил Денису, и мы договорились, что он заедет за мной с утра пораньше, чтобы отвезти на корпоративной машине к Айзеншпису в больницу.

Не знаю почему, но я был буквально одержим желанием съездить к Юрию Шмильевичу именно утром, причем как можно раньше. Я собирался ехать к восьми, что для меня было поистине несусветной ранью. Я сам разбудил Дениса что опять же было нетипично – обычно это Денис звонил мне и будил. Он заехал за мной, и мы добрались до больницы по утренним московским пробкам – чтобы я мог попрощаться с наставником, приобнять его. В тот момент я не осознавал, что это действительно прощание. Окончательное. Было лишь смутное предчувствие чего-то непоправимого.

Рядом с постелью Айзеншписа мы застали не только медсестру, но и Елену Ковригину. Она дежурила в больнице, хотя на тот момент, насколько я помню, они с Юрием Шмильевичем уже не жили вместе. Айзеншпис в те дни жил один, но регулярно виделся с сыном Мишей.

Мы поздоровались и подошли к Юрию Шмильевичу. Он был очень бледен, и его худое морщинистое лицо едва ли не сливалось по цвету с подушкой. Он махнул мне тонкой рукой и прошептал:

– Сердце болит...

– Юрий Шмильевич, мы вам обезболивающее вкололи,– отозвалась медсестра, – у вас ничего не должно болеть...

– Я чувствую...

В конце сентября Айзеншпису должны были сделать повторную операцию на сердце в Бакулевском центре на Рублевке. Но в этот раз он попал в больницу по другой причине. Однако и его старый недуг напомнил о себе в полный голос, заставляя обратить внимание на то главное, чего боялся каждый из нас.

– Вколите мне что-нибудь, у меня скоро премия... – чуть слышно проговорил Айзеншпис. – Что хотите делайте, но через три дня я должен отсюда уехать.

– Это невозможно! – всплеснула руками медсестра.– Вам только что сделали операцию!

Поездка на премию «Russian Music Awards» была для нас важной – главным образом потому, что летом мы не попали на Муз-ТВ. Айзеншпис очень переживал из-за того, что ему пришлось сделать такой сложный выбор, и теперь всеми силами стремился на «RMA», чтобы я мог забрать свою матрешку.

– Юрий Шмильевич, – сказал я, стараясь, чтобы голос не звучал так взволнованно. – Вы лежите спокойно, пожалуйста. Все будет в порядке, я съезжу на концерт, вернусь...

Я присел к нему на край кровати, неловко пристраивая ноги. В палате было тесно – помещались только койка и пара тумбочек, а людям приходилось как-то устраиваться на оставленном пятачке пространства.

– Ты давай, отработай там нормально, – еще тише сказал Юрий Шмильевич и взял меня за руку.

Я улыбнулся в ответ. Мы молчали. Айзеншпис смотрел на меня с какой-то отеческой жалостью, словно пытаясь вспомнить что-то важное, чего он не успел мне сказать.

_{ЯНА И ЮРИЙ ШМИЛЬЕВИЧ}

– Ну... – Я неловко высвободил кисть и поднялся с кровати. – Юрий Шмильевич, до свидания! Я заеду к вам сразу же, как только вернусь с концерта. Обещаю!..– Я помахал рукой и попятился в сторону двери.

Айзеншпис ответил кивком и попрощался одними глазами.

Мы с Денисом вышли из палаты. У меня на душе было сыро и холодно, словно я стоял голый под осенним дождем. Денис Акифьев попытался меня разговорить, но напрасно за все время, пока он вез меня до Сокола, откуда я должен был ехать в Тулу, я обронил лишь пару банальных фраз. «Да все будет нормально», «Он еще нас всех переживет»... На месте я хмуро погрузился в автобус, чтобы отправиться на последний концерт под началом Юрия Шмильевича...

Денис Акифьев, менеджер «Star Production» и личный водитель Ю.Ш. Айзеншписа:

Как только Дима уехал, жена Айзеншписа сказала: «Денис, срочно нужна кровь». Рядом с Соколом находится станция переливания крови. Был полдень, ужасные пробки, но я буквально долетел до этой станции. Хорошо, что оказалась кровь нужной группы, и мне ее выдали.

Когда я приехал, он был уже в реанимации, и кровь не понадобилась. Мы все – я, сестра Айзеншписа Фаина, Елена Ковригина, племянник Женя, Отар Кушанашвили – находились в коридоре. Дверь в реанимацию то открывалась, то закрывалась, мы видели лежащего Айзеншписа, который периодически просил телефон. Он засыпал, потом просыпался, открывал глаза, оглядывал нас всех, махал нам рукой и засыпал опять. Потом нам сообщили, что его состояние ухудшилось. Из Бакулевского центра вызвали вертолет с кардиологами. Мы слышали, как пикает сердце – «пик, пик, пик»... затем все замерло и наступила тишина. Мы сидели оглушенные. Было ясно, что сейчас нужно куда-то звонить и что-то кому-то сообщать, но никто из нас не сделал ни движения.

Позвонил Дима Бушуев, наш концертный директор.

– Ну, что там у вас? – спросил он меня бодрым голосом. На заднем плане я слышал билановский смех.

Все, – глухо сказал я. – Все кончено. Ничего не говори Диме. Приезжайте в Москву, тогда...

...Мы закончили выступление в Туле и погрузились в автобус. Мне показалось странным, что Бушуев все время молчит и смотрит на меня как-то растерянно и по-детски. А как раз только что ко мне впервые после концерта подошла поклонница, чтобы передать свое письмо именно для Юрия Шмильевича. Я был уверен, что такой знак внимания будет ему очень приятен. Молчание Димы меня все больше угнетало.

– Что случилось? – спросил я.

– Дим, ты только держи себя в руках, – пробормотал он. – Но Юрий Шмильевич...

– Что???

– Юрий Шмильевич умер...

После этой фразы панорама за окном исчезла – слезы застилали мне глаза, я ничего не видел и ничего не понимал. Я вообще не знал, что происходит и как я буду теперь жить. Это была катастрофа, крах, конец всего – я еще вчера держал за руку человека, который был мне почти отцом, и сейчас мне объявляют, что его больше нет... Все кончено. Письмо не дошло до адресата.

Меня привезли домой, выгрузили из автобуса в полумертвом состоянии, я добрался до кровати и проспал не-

сколько часов, не в силах пошевелиться. Телефон разрывался от звонков, я не брал трубку, меня засыпали смс-ками, на которые я тоже не отвечал.

Проснувшись, я позвонил Яне Рудковской, знакомство с которой состоялось еще в начале 2005-го, когда мы с Айзеншписом приезжали в Сочи на новогодний заказ.

– Юрий Шмильевич умер... – сообщил я. – Яна, я не понимаю, что происходит, я не знаю, как я буду жить без него...

Я говорил что-то и плакал навзрыд, захлебываясь, пытаясь объяснить... А Яна молчала и слушала не перебивая. Потом, когда я иссяк, коротко ответила:

– Мы поедем на премию вместе. – Немного помедлила, подбирая слова, и продолжила: – Дима, я понимаю, это очень сложно, но ты успокойся сейчас, пожалуйста, ладно? Мы заедем за тобой, отправимся на премию вместе, ты только держись, хорошо?

– Хорошо, – всхлипнул я. – Я буду держаться...

***

Я рад, что в моей жизни есть Яна. До встречи со мной она никогда не вела дел, связанных с шоу-бизнесом. А наша совместная работа и вовсе началась очень сумбурно. Кстати, до знакомства с Яной я даже не задумывался, какое колоссальное значение в нашей жизни имеют различные официальные документы. Бумажная реальность меня оглушила. Не потому, что Яна рассказала мне об этом – обстоятельства сами собой свернулись в такой причудливый клубок, что разобраться в них с ходу не представлялось возможным. Исчез упорядочивающий стержень моей жизни, ее гений-организатор. А без него все пошло вразнос.

С Юрием Шмильевичем у нас были оформлены договорные отношения. Из-за этих контрактов на мою персону вдруг стали претендовать совершенно посторонние для шоу-бизнеса люди. Для меня это был шок: из артиста и человека я одним махом превратился в «объект права». Ибо так я проходил по бумагам.А объект права – должен! – невзирая на эмоции! – на следующий же день после смерти своего самого близкого друга и почти что отца! – выезжать куда-то на концерты! .. Вы бы смогли?..

Я категорически отказался от сотрудничества с теми, кого не считал профессионалами. Но предложил альтернативный вариант: создать фонд для Миши, сына Юрия Шмильевича, чтобы ребенку шли дивиденды от моих выступлений. Моя ли вина, что меня никто не услышал? Положа руку на сердце, Миша – единственный законный наследник Айзеншписа, и никому другому я никогда не чувствовал себя обязанным. Также до сих пор не реализована моя идея концерта в память о Юрии Шмильевиче. Несколько лет назад мои усилия по ее воплощению в жизнь пропали втуне, а позже всем стало решительно не до того.

...В предложении Виктора Николаевича Батурина меня поначалу подкупило именно отсутствие бумаг. К тому моменту я твердо полагал бумажные отношения злом. А работать на честном слове, когда руки не связаны контрактами... Знаете, в этом есть какая-то сермяжная правда. Если у тебя оформлен с кем-то договор, где все прописано по пунктам, то ты боишься его нарушить, опасаясь правовыхпоследствий. То есть твой кнут – не то, что ты можешь подвести доверившегося тебе человека, а просто возможность получить по шее через суд, от государства. А вот старательно пахать, когда ты просто что-то обещал, – в этом есть некий вызов нашему прагматичному времени.

Но практика показала, что такая форма сотрудничества тоже не слишком хороша. у каждого своя правда, и в какой-то момент обязательно возникают трения. Вдобавок к этому я все же человек публичный и хочу жить в своей стране по установленным в ней правилам. Во избежание...

А еще я свободолюбив сверх меры и не могу продуктивно работать под чью-то диктовку. Батурин же, вступив в права продюсера, принялся перекраивать все, что мы создали вместе с Айзеншписом. Вплоть до смены репертуара. Да, Виктор Николаевич может многое сделать для «своего подопечного», но за это приходится платить отказом от себя и своего «я». От самой сути творчества.

Какие-то личные неудобства я готов был терпеть – я никогда особо не шиковал, да и Юрий Шмильевич был довольно строг. Но когда доходит до вмешательства в репертуар на уровне измены первоначальным, основным идеям моего творчества... становится ясно, что если не сказать «нет», делу моей жизни придет конец.

А Яна – человек очень хваткий, но она несколько иного склада. После смерти Юрия Шмильевича ко мне обращались многие продюсеры, но Яна была упорней и настойчивее всех. Мы начинали работать без контракта, и, как показала практика, оказывается, можно работать и так! И как работать!

Отчетливо помню, как мы всей командой знакомили ее с персонами шоу-бизнеса, как я подсказывал ей, к кому обратиться, с кем и о чем говорить, как и на какие вопросы отвечать. Это было увлекательно и немного пугающе. И я тем более благодарен Яне за то, что она так быстро включилась в процесс и не бросила меня в сложной ситуации.

Во время развода ей тоже понадобилась поддержка и я прошел с ней через эту мясорубку, постоянно находясь меж двух огней. По ту сторону баррикад был Виктор Николаевич с его непререкаемым авторитетом, солидными капиталами и зубастыми адвокатами. Позиции Яны заметно уступали ему в этом противоборстве, хоть и были сильнее, чем у любой другой женщины в ее положении.

Как раз в этот батальный период Батурину понадобилось срочно оформить со мной договора, о которых раньше не было и речи. Естественно, что я ничего не подписал. Даже несмотря на то, что на меня основательно надавливали. Один из разговоров помню совершенно отчетливо... Помню, что все время судорожно повторял, что не имею морального права это подписывать.

_{С ЯНОЙ НА ПРЕМИИ « МУЗ-ТВ»}

Мужество мужеством, а на самом деле мне было по-человечески страшно. На моих глазах делили имущество, бизнес и детей. Я видел, насколько это  мучительно и угнетающе, и мне бы не хотелось впредь быть замешанным в подобной истории. Тот факт, что Яна, несмотря на сложности, смогла еще и эффективно работать, я считаю подвигом. Вместе мы совершили воистину невозможное.

Тогда же в Москву переехали мои родители. Они жили отдельно, но очень часто со мной общались. Я постоянно боялся ляпнуть лишнее – что могло их расстроить или испугать. Но родных людей не обманешь – мама периодически пила валерьянку, папа нервничал, пытался что-то сказать, предостеречь, а я выходил на балкон и бесконечно курил глядя вдаль и пытаясь собраться с мыслями.

Хочу вспомнить и еще один случай, когда во время встречи в ресторане мне пытался «вправить мозги» один из известных авторитетов, пытался манипулировать, угрожать и задабривать. Я даже представить не мог, что в таком легком и «беспечном» жанре, как эстрадная музыка, бывают подобные сцены. Словно списанные с каких-нибудь второсортных фильмов девяностых годов...

Хорошо, что сейчас все нормализовалось. Годы стрессов не могли не сказаться на моем состоянии, я очень устал, и мне пришлось долго восстанавливаться после всех этих потрясений.

У меня было время без спешки подумать над всем случившимся. Несколько лет назад я полагал поступок моих композиторов предательством: они подписали какие-то бумаги с Батуриным, несмотря на то что сотрудничали лично со мной. Сейчас я считаю иначе. Любой на их месте мог не выдержать давления; да и просто многого не знать. Музыкант ведь не обязан быть юристом...

После смерти Юрия Шмильевича со мной ушла почти вся команда – композиторы, менеджмент, помощница Светлана. Они это сделали, несмотря на возможные последствия для себя, ведь тогда казалось, что мы шагнули во тьму безвестности. Но вместе мы нашли дорогу к успеху.

Не так давно вернулся Дима Бушуев. Мы возобновили сотрудничество с Александром Луневым и Денисом Ковальским – через несколько лет после того, как Виктор Батурин уговорил обоих композиторов переоформить контракты в его пользу. Тогда я счел это форменным предательством со стороны тех, кому доверял. И единственно верным решением для меня было попросту перестать с ними общаться. Теперь я не обижаюсь, что они какое-то время были не со мной, – из-за пресловутых бумажных обязательств. Нет. Сегодня я знаю, что творчество моих друзей ценнее всех бумаг мира вместе взятых.

Но время расставляет все по местам. И теперь мы разобрались в происшедшем и решили, что конфликты рассасываются, а творчество остается.

Поясню для тех, кто не в теме. Эти люди – мои друзья, и мне без них приходилось непросто. Я начинал работу с ними еще при Юрии Шмильевиче. Тогда мы чудесным образом совпали во вкусах и музыкальных настроениях, а это большая редкость. Казалось, что наши души работают на одной волне. Да и сегодня они многое понимают без слов – просто потому, что мы немало пережили вместе. Я очень рад, когда в мою жизнь возвращается друг, появившийся в ней в те славные времена, когда мы прежде всего стремились творчески реализовать себя. Получается, что все в итоге возвращается на круги своя?