Текст книги "Ноздря в ноздрю"

Автор книги: Дик Фрэнсис

Соавторы: Феликс Фрэнсис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 6

Среда выдалась теплой и солнечной. Как правило, я сплю с раздвинутыми шторами, чтобы просыпаться вместе с восходом солнца. Однако в течение нескольких недель до и после летнего солнцестояния я стараюсь их задергивать, чтобы яркий свет, вливающийся в выходящие на восток окна моей спальни, не вырывал меня слишком рано из объятий сна. Я выругал себя за то, что прошлым вечером забыл это сделать, так что солнечные лучи пробрались сквозь закрытые глаза в мой еще спящий мозг уже в четверть шестого. Впервые за неделю я спал крепко и без кошмаров. Но только до четверти шестого.

Как я и боялся, вечер вторника для ресторана обернулся катастрофой. Занятыми оказались пять столиков, и один из них – случайной компанией, которая не могла поверить своей удаче: для них у нас нашелся столик. Собственно, мы могли предложить им на выбор любой из двадцати. Кухня работала, как при замедленной съемке. Может, мне следовало этому радоваться после безумной суеты последних дней, но настроение у меня только ухудшилось, и я почувствовал нарастающую тревогу сотрудников. Отсутствие посетителей они тоже не считали благом. Волновались о своем будущем, работе. Как и я.

Освеженный крепким сном и душем, я решил предпринять какие-то меры, чтобы вытащить ресторан из той ямы, в которую он вдруг провалился. Не желал сидеть и смотреть, как медленно умирает прибыльный бизнес. Что требовалось ресторану, так это позитивные новости. Я подумал о том, чтобы походить по Высокой улице Ньюмаркета с рекламными плакатами на спине и груди, надписи на которых утверждали бы, что Сократ в «Торбе» был бы в полной безопасности: болиголов там не подавали. Вместо этого нашел в справочнике телефон «Кембридж ивнинг ньюс». Пресса могла как топить, так и спасать.

Я исходил из того, что редакция вечерней газеты должна начинать работу рано, и позвонил туда без четверти восемь, сидя на кровати в махровом халате. Мне пришлось подождать, пока трубку наконец не взяла мисс Хардинг, редактор отдела новостей.

– Да? Чем я могу вам помочь?

– Вас не заинтересует эксклюзивное интервью с Максом Мортоном? – спросил я, решив на данном этапе не говорить, с кем она имеет дело, из опасения, что мне предложат дать интервью по телефону. – Насчет пищевого отравления в пятницу и взрыва бомбы в субботу.

– А какое отношение имеет Макс Мортон к взрыву? – спросила мисс Хардинг.

Я объяснил, что он готовил ленч для гостей лож, где прогремел взрыв, и оказался там сразу после взрыва, до приезда пожарных. Она заглотила приманку.

– Bay! Да, конечно, мы с удовольствием возьмем интервью у мистера Мортона. – Эксклюзив со свидетелем происшествия, занимающего центральное место в национальных средствах массовой информации, тянул для провинциальной газеты на манну небесную.

– Хорошо. Вы сможете подъехать в «Торбу» в половине одиннадцатого?

– А разве ресторан не закрыли?

– Нет, – без запинки ответил я, – не закрыли.

– Хорошо. – В голосе слышалась неуверенность. – А это не опасно?

Я подавил раздражение и заверил ее, что никакой опасности нет и в помине.

– И вот что еще. Не забудьте привезти фотографа.

– А зачем мне фотограф? – спросила она.

Я хотел уже назвать причину: чтобы сфотографировать слоган ресторана – «ОТКРЫТ ДЛЯ ВОСХИТИТЕЛЬНОЙ ЕДЫ», но вовремя передумал.

– Я уверен, мистер Мортон захочет, чтобы вы сфотографировали его травмы, полученные при взрыве.

– Ох. Хорошо. Я попрошу кого-нибудь подъехать в его ресторан в половине одиннадцатого.

– То есть вы не приедете? – уточнил я.

– Боюсь, не смогу. Пришлю кого-то из репортеров.

– Не думаю, что мистер Мортон захочет дать интервью кому-либо, кроме редактора отдела новостей. Собственно, я уверен, что он будет говорить только с первым лицом новостной редакции.

– Ох, – повторила она. – Вы так думаете? Что ж, получается, приезжать придется мне («Лесть, – подумал я, – позволяет достичь многого»). Ладно, передайте мистеру Мортону, что я буду в его ресторане в половине одиннадцатого.

Я пообещал, что передам, и, широко улыбаясь, положил трубку.

Потом я позвонил Марку. На работу он всегда приходил в половине восьмого утра, а засиживался иной раз и до одиннадцати вечера. Насколько я знал, для сна ему хватало шести часов в сутки. А время бодрствования он посвящал исключительно зарабатыванию денег, и я нисколько не сомневался, что план моего переезда в Лондон служил умножению его богатства. Я не говорю, что при этом не стал бы богаче сам, но полностью отдавал себе отчет, что альтруизм и филантропия Марку чужды. Перед его глазами плясали знаки доллара и фунта, и в голове он уже подсчитывал потенциальную прибыль.

– Нет проблем, – сказал он. – Приезжай на обед. Ты выбираешь место, я – плачу.

– Хорошо, – не стал спорить я. – Как насчет «ОКСО-Тауэр»? [12]12
  «ОКСО-Тауэр» – достопримечательность Лондона, здание с характерной башенкой, построенное на южном берегу Темзы у самой воды.


[Закрыть]Мне всегда нравилась их кухня.

– Договорились. Столик я закажу. Восемь часов устроит?

Я соотнес названное время с расписанием поездов.

– Лучше в половине девятого.

– Договорились. Пятница, половина девятого, «ОКСО-Тауэр». – И он положил трубку.

Я лег на кровать, думая, что может принести будущее. Как далеко простирается мое честолюбие? Чего я хочу от жизни?

В ноябре мне исполнялось тридцать два. Семью годами раньше я стал самым молодым шеф-поваром, удостоенным звезды «Мишлена», но теперь два шеф-повара моложе меня имели по две звезды. Пресса уже не видела во мне блестящего молодого дарования, от которого следовало ждать многого. Скорее я превратился в шеф-повара с устоявшейся репутацией, который думал о том, как заработать побольше денег. По правде говоря, я и так не мог жаловаться на доходы, но «Торба» была слишком маленьким и слишком провинциальным рестораном, чтобы давать большие деньги. Опять же, в масштабах всей страны меня практически не знали, тогда как на местном уровне уважали и восхищались, по крайней мере до прошлой пятницы, и мне это нравилось. Хочу я все бросить, чтобы искать славу и богатство в Лондоне? Что еще имеет важное значение в моей жизни?

Я всегда хотел создать семью, завести детей. Пока мне с этим не везло. Отношения с несколькими женщинами возникали и прекращались. Всегда прекращались. Работа в ресторане не располагает к сексу. Рабочие часы в этом плане крайне неудачные: в то самое время, когда все отдыхают. Утомительные вечера и работа допоздна не лучшие помощники в играх под одеялом. Я мог припомнить несколько случаев, когда так выматывался, что засыпал в процессе, к явному неудовольствию партнерши.

Однако одиночество не так уж меня и тяготило. Активно я женщин не искал, но, если предоставлялась возможность, всегда ею пользовался. И пусть пока мне не удавалось найти вторую половинку, я не унывал: много работал и держал глаза и уши открытыми, чтобы не упустить шанс, если бы он представился. Вот я и думал, что с переездом в Лондон шансов таких могло только прибавиться.

На прикроватном столике зазвонил телефон. Я протянул руку, снял трубку.

– Алло.

– Доброе утро, мистер Мортон. – Я узнал голос Анджелы Милн. – Славное утро.

– Да, славное. – Я резко сел. Сердце учащенно забилось. – У вас есть для меня новости?

– Действительно, есть, – ответила она. – Боюсь, хорошая и плохая. С какой начать?

– Полагаю, с хорошей.

– Анализы, сделанные Джеймсом Уардом, показали, что кухня у вас чистая.

– Отлично. – Впрочем, я ничего другого и не ожидал. – А какая плохая?

– Вы отравили всех фитогемагглутинином.

– Фито… что? – переспросил я.

– Фитогемагглутинин, – повторила она. – Да, да, я могу прочитать это слово только по бумажке.

– Но что это?

– Лектин фасоли.

– И что это такое?

– Вещество, присутствующее в красной фасоли, благодаря которому она ядовита. Вы подали вашим гостям не приготовленную должным образом фасоль.

Я попытался вспомнить все блюда пятничного обеда.

– Но фасоль я не подавал.

– Должны были. Может, она входила в салат или куда-то еще.

– Нет, – уверенно ответил я, – ни в одно блюдо того обеда фасоль не входила. Я делал все сам, с самого начала, и клянусь, никуда фасоль не клал, красную или какую другую. В анализах какая-то ошибка.

– Анализы взяты у шестнадцати человек, которых оставили в больнице, и во всех выявлен фито-как-его-там… – Прямо она не говорила, что ошибаюсь я, а не анализы, но определенно на это намекала.

– Ох. – Я пребывал в полном замешательстве. Точно знал, что никакой фасоли в приготовленных блюдах для того злополучного обеда не было, во всяком случае, сознательно я ни в одно фасоль не клал. – Я должен проверить ингредиенты по накладным поставщиков.

– Вероятно, вам следует это сделать. – Она помолчала. – А пока я должна написать официальный отчет и указать в нем, что причиной пищевого отравления послужила не приготовленная должным образом фасоль. Этот отчет будет отправлен в Управление контроля пищевой продукции.

Я бы предпочел получить тюремный срок.

– Я сожалею, Макс, – продолжила она, – но окружной совет Форест-Хит может переслать отчет в прокуратуру, а уж они решат, подавать ли на вас в суд в связи с нарушением статьи семь Закона о качестве пищевой продукции. – Вновь пауза. – Даже не знаю, правильно ли я сделала, позвонив вам.

Может, тюремный срок мне еще предстояло получить?

– Что ж, спасибо, что предупредили. И каково наказание?

– Максимальное наказание – неограниченный штраф и два года тюрьмы, но до этого не дойдет. Такое дают за преднамеренные действия. Вам, в худшем случае, будет вынесено официальное порицание.

Даже официальное порицание могло оцениваться как свидетельство совершенного преступления. Может, этого бы хватило для того, чтобы поставить крест на моих лондонских устремлениях. Может, оно вынесло бы смертный приговор «Торбе».

– Я приведу только факты. Сделаю упор на том, что никто серьезно не заболел, что не было угрозы жизни и все такое. Тех, кого ночью привезли в больницу, или сразу отправили домой, или выписали на следующий день. Может, совет обойдется без обращения в прокуратуру, просто предупредит вас, что такое не должно повториться.

– Благодарю.

Она положила трубку, а я еще долго смотрел на ту, что держал в руке.

Фасоль! Каждый шеф-повар, каждая кухарка, каждая домохозяйка, даже каждый школьник знает, что фасоль должна повариться в кипящей воде, чтобы стать съедобной. Я никоим образом не мог включить фасоль в любое блюдо, предварительно не прокипятив, чтобы уничтожить содержащийся в ней яд. Сказанное Анджелой Милн противоречило здравому смыслу. Но при этом в ту ночь меня рвало, чуть ли не всех гостей – тоже, а в анализах шестнадцати человек обнаружился содержащийся в фасоли лектин. Ситуация граничила с безумием. Однако я понимал, что должно быть другое объяснение. И я намеревался его найти.

* * *

Я сидел в моем кабинете в «Торбе» и прочесывал Интернет в поисках информации по фасоли. Конечно же, именно содержащийся в ней фитогемагглутинин вызывал у людей отравление. Я узнал, что это белок, который разрушается и становится безвредным при кипячении. Я также выяснил, что это вещество использовалось для стимуляции митотического деления лимфоцитов, содержащихся в клеточной структуре, и для облегчения цитогенетических исследований хромосом, что бы все это ни значило.

Я порылся на заваленном бумагами столе и нашел квитанцию о доставке и накладную «Лейф фуд, лтд», поставщика, через которого я получил все ингредиенты для приготовления пятничного обеда. Перечислялись все продукты, которые я использовал: норвежская семга холодного копчения, копченая форель, филе скумбрии; а также травы, вино, сливки, оливковое масло, лук-шалот, дольки чеснока, лимонный сок и горчица – составные укропного соуса; куриные грудки, вишни; свежие трюфели и лисички; сливки, тоже для соуса; сливочное масло, яйца, сахар, ваниль и так далее для приготовления брюле, все, включая соль и перец, – и ни намека на фасоль. Единственным ингредиентом, не значившимся в списке, был коньяк, который я добавлял в грибы для придания им особого вкуса, и я мог поклясться, что в бутылке фасоль не плавала.

Тогда откуда взялся токсин? Хлебные рогалики я покупал, но, опять же, их не набили фасолью. Ви– I ю? Разве фасоль не изменила бы вкус? Да и как попала бы она в бутылки?

Я пребывал в полном недоумении. Позвонил Анджеле Милн. На месте ее не было, так что я оставил сообщение на автоответчике.

– «Анджела, это Макс Мортон. Я проверил все ингредиенты пятничного обеда, и никакой фасоли нет. Все, за исключением рогаликов, я приготовил из исходных продуктов, никаких полуфабрикатов не использовал. Вы уверены, что результаты анализов правильные? Не могли бы вы попросить лабораторию еще раз посмотреть, что к чему? Такого просто быть не может».

Я положил трубку, но телефон зазвонил еще до того, как я убрал руку.

– Анджела? – спросил я.

– Нет. – Мужской голос. – Бернард.

– Бернард?

– Да, Бернард Симс, – подтвердил голос. – Она музыкантша. Играет на альте.

– Извините. Боюсь, я вас не понимаю.

– Дама – музыкантша.

– Кто, Бернард Симс?

– Нет, Каролина Эстон. Бернард Симс – это я, юрист мистера Уинсама.

Наконец-то до меня дошло.

– Ясно. Прошу меня извинить, я думал совсем о другом. И чьей гостьей была мисс Эстон на обеде?

– Ничьей. Она – из струнного квартета, который играл весь вечер, – ответил Бернард. – Очевидно, съела тот же обед, что и остальные заболевшие.

Я вспомнил квартет: четырех высоких, элегантно одетых в черное девушек двадцати с хвостиком лет. Я также помнил, что из-за занятости не смог перекинуться с ними и парой слов между их репетицией и началом обеда. «Как странно устроен человек», – подумал я. Теперь мне уже совершенно не хотелось свернуть ей шею. Наоборот, я жалел ее, потому что она тоже отравилась. «Отставить мягкотелость!» – приказал я себе. У меня имелись все основания втыкать иголки в ее куклу-вуду, да и потом у нее наверняка был бойфренд-культурист ростом в шесть футов и шесть дюймов, который съел бы меня на завтрак, если бы я попытался к ней приблизиться.

– А где она работает?

– Я еще не все выяснил, работа продолжается. Вроде бы она играет в КФО, но я не могу понять, каким образом она оказалась в пятницу в Ньюмаркете в составе струнного квартета.

– КФО? – переспросил я.

– Извините. Королевский филармонический оркестр. Настоящие профессионалы. Она должна быть мастером своего дела. – Это я помнил. Играли они блестяще, радуя ухо точно так же, как их внешность радовала глаз. – Вам нужен ее адрес?

– Конечно, – ответил я, не зная, для чего он может мне понадобиться.

– Она живет в Фулеме [13]13
  Фулем – исторический район Лондона на северном берегу Темзы.


[Закрыть], на Тэмуорт-стрит. – Бернард продиктовал мне полный адрес и номер телефона. Я все записал.

– Как вы его достали? – спросил я.

Он рассмеялся.

– Профессиональный секрет.

Я предположил, что он получил эту информацию не совсем законным способом, но решил не уточнять.

– И что мне теперь делать? – спросил я.

– Меня Не спрашивайте. И ничего мне не говорите. Я не хочу знать. – Он опять рассмеялся. Никогда не встречал такого веселого юриста. Все остальные вели себя крайне серьезно. – Возможно, вам следует пригласить девушку на обед, но попробуйте все заказанные ею блюда, прежде чем она их съест. – От собственной шутки он просто заржал. Определенно история эта очень ему нравилась, и он продолжал смеяться, когда клал трубку на рычаг.

А вот мне было не до смеха.

В кабинет вошел Гэри.

– Тебя хочет видеть какая-то пташка. Говорит, что ты ее ждешь.

– Она не назвала своей фамилии? – спросил я.

– Вроде бы Хардинг. Из какой-то газеты.

Редактор отдела новостей «Кембридж ивнинг ньюс». Узнав у Анджелы Милн, что послужило причиной отравления, я засомневался, хорошая ли это идея – встречаться с прессой. Может, следовало затаиться и не хвалиться чистотой кухни? Не смешно ли это будет выглядеть после того, как газеты напишут о том, что мне вынесено порицание, на меня наложен штраф или я приговорен к тюремному сроку за «приготовление и раздачу опасной для здоровья пищи» по статье семь Закона о качестве пищевой продукции от 1990 года. Но теперь я не мог дать задний ход. Если бы отказался с ней встретиться, она бы, разозлившись, как следует проехалась по ресторану, и люди начали бы обходить его за милю.

Она ждала меня в баре, лет тридцати пяти, с темными волосами, забранными в конский хвост, в темной, до колен юбке, белой блузке, с черным деловым брифкейсом. Оставалось удивляться, что Гэри назвал ее «пташкой».

– Мисс Хардинг. – Я протянул руку. – Я Макс Мортон.

Она посмотрела на мою руку, потом осторожно пожала. Безусловно, считала, что я и мой ресторан представляют собой опасность для ее здоровья.

– Хотите чашечку кофе? – спросил я.

– Нет-нет, благодарю. – В голосе явственно слышались панические нотки.

– Мисс Хардинг, – я улыбнулся, – мой кофе абсолютно безвреден, уверяю вас. Возможно, вы хотите взглянуть на кухню, чтобы убедиться, что грязи там нет? Я готов в этом поклясться, но не прошу верить мне на слово. Спросите у местных властей. Они проверяли мою кухню в понедельник, и инспектор сказал, что более чистой он не видел за всю свою жизнь. – Конечно, я чуть преувеличивал, но что с того?

Полностью я ее не убедил, но, пусть с неохотой, она согласилась взглянуть на кухню ресторана.

– Вы привезли фотографа? – спросил я, открывая дверь, ведущую из обеденного зала на кухню.

– Нет. Все разъехались на задания, но я взяла с собой фотоаппарат. Нынче все наши репортеры носят с собой цифровые фотоаппараты. Если они делают достаточно много снимков, один обычно годится для того, чтобы пойти в печать.

Она с интересом оглядывалась, проходя мимо длинного сервировочного стола, на котором разложенные по тарелкам блюда стояли под инфракрасными лампами, чтобы не остыть, дожидаясь, пока официанты унесут их в обеденный зал. Свободную руку мисс Хардинг держала около лица, словно боялась, что заразится неизлечимой болезнью, если к чему-то прикоснется.

«Дорогая моя, – подумал я, – вас придется убеждать дольше, чем я предполагал».

– Здесь встречаются кухня и обеденный зал, – объяснил я. – Кухонный персонал находится по одну сторону этого стола, официанты – по другую.

Она кивнула.

– Может, сделаете фотографию? – предложил я.

– Нет. Еще успею. Прежде всего мне хочется поговорить с вами о взрыве.

– Хорошо, – кивнул я. – Мы поговорим, но сначала я выпью кофе. – Я мог бы приготовить кофе и в баре, но мне хотелось показать ей кухню, пусть она и не соглашалась сфотографировать ее.

Мы прошли к дальней стене, где я и поставил кофеварку, которая обычно стояла в обеденном зале.

– Точно не хотите чашечку? Кофе только что сварили.

Несколько мгновений она оглядывала сверкающие поверхности из нержавеющей стали. Такие чистые, что она могла бы накраситься, смотрясь в любую из них, как в зеркало. Даже плиты и те блестели. Я заметил, что она начала расслабляться.

Протянул ей кружку дымящегося кофе.

– Молоко, сахар?

– Немного молока. Благодарю.

Я улыбнулся. Первый раунд остался за Мортоном.

– Все это новое? – Она поставила брифкейс на пол, взяла кружку.

– Нет. Этой кухне шесть лет, хотя вон ту плиту, – я указал на крайнюю, – добавили два года тому назад, чтобы хоть немного облегчить жизнь.

– Но все так блестит.

– Должно блестеть, чтобы инспектор не закрыл кухню. В большинстве домашних кухонь не разрешили бы готовить еду для ресторана. Сказали бы, что там слишком много грязи и жира. Когда вы протирали пол под вашим холодильником? – Я указал на кухонный холодильник, в котором мы держали только курятину.

Мисс Хардинг пожала плечами:

– Не припомню.

И второй раунд остался за Мортоном.

– Пол под этим холодильником протирали вчера. И протрут сегодня. Собственно, протирают каждый день, за исключением воскресенья.

– Почему не в воскресенье?

– У моего уборщика выходной. – Я не сказал ей, что пол протирал сам, а вечером в воскресенье никогда не работал. Оставлял кухню на Карла и шел отдыхать после суетливого воскресного ленча.

Она еще больше расслабилась, даже положила руку на поверхность разделочного стола.

– Если все так чисто, каким образом вам удалось отравить столь много людей и почему вашу кухню закрыли на обеззараживание?

Третий раунд Хардинг оставила за собой.

– Прежде всего, еда здесь не готовилась. Для званого обеда на территории ипподрома поставили временную кухню. Но чистота в ней поддерживалась такая же, как и здесь.

– Но такого быть не могло. – Я промолчал. Она продолжала напирать: – Тогда почему все гости отравились?

Я решил пока не упоминать про загадочную фасоль, поэтому ничего не сказал и лишь пожал плечами.

– Неужели вы не знаете? – В ее голосе слышалось неподдельное удивление. – Вы отравили двести пятьдесят человек и не знаете как? – Она закатила глаза. И четвертый раунд остался за Хардинг, так что счет сравнялся.

– Я готовил блюда из исходных продуктов, безо всяких полуфабрикатов. Все было свежее, чистое и качественное. За исключением рогаликов и вина, все блюда я приготовил сам.

– Вы говорите, что люди отравились хлебом?

– Нет-нет. Я говорю, что не понимаю, как люди могли отравиться, а моя репутация оказаться под угрозой, если сегодня, готовя такой же обед, я бы делал то же самое, что и в пятницу. – Мортон добился первого нокдауна.

Она, впрочем, не сдавалась.

– Но ведь люди отравились, в этом сомнений нет. Пятнадцать человек оказались в больнице, один умер. Вы не чувствуете, что ответственность лежит на вас? – Это был удар в корпус, но я контратаковал.

– Люди отравились, все так. Но ваша газета ошиблась, написав, что кто-то умер в результате отравления. Никто не умер. Более того, в больнице оставили не пятнадцать, а только семь человек.

– Пятнадцать, семь, точное количество значения не имеет. Факт остается фактом. Людям было так плохо, что их пришлось госпитализировать.

– Только в результате обезвоживания.

– Обезвоживание может убить, и очень быстро, – нанесла она сильный удар. – Брат моего деда умер от почечной недостаточности, вызванной обезвоживанием. – Второй нокдаун, на этот раз в пользу Хардинг.

– Я вам сочувствую, – ответил я, приходя в себя. – Но, заверяю вас, никто не умер, съев приготовленный мною обед. Может, мне следует подать на вас в суд за такое обвинение?

– Тогда почему в больнице сказали, что кто-то умер?

– Действительно, в субботу утром в больнице умер мужчина, который пришел туда ночью. Там поначалу подумали, что причина смерти – пищевое отравление, но ошиблись. На обеде он не был. Умер от другого.

– Вы уверены? – подозрительно спросила она.

– Абсолютно. Свяжитесь с больницей.

– Они мне не скажут. Сошлются на их политику: не разглашать сведения о пациентах.

– Тогда обратитесь к вашему неофициальному источнику. Исходя из этой неправильной информации, Управление контроля пищевой продукции закрыло мою кухню, несмотря на то что обед готовили в другом месте. Вы же сами видите, какая она чистая.

– М-м-м. Должна признать, с вами поступили несправедливо. – Очередной раунд остался за Мортоном.

Я продолжил наращивать преимущество.

– Я тоже отравился. Как вы думаете, стал бы я есть этот обед, если бы знал, что в нем содержатся токсины?

– А может, вы заболели до того, как начали готовить обед? Может, вы и заразили как блюда, так и ингредиенты?

– Я об этом думал. Но до обеда чувствовал себя прекрасно, и симптомы отравления у меня были такие же, как и у всех. Я отравился тем же, чем и остальные гости. Только не знаю чем. – Я налил себе еще чашку кофе, предложил вновь наполнить ее. Она покачала головой. – Так вы напишете статью, обеляющую мой ресторан?

– Возможно. Все зависит от обстоятельств. Вы расскажете мне что-то интересное о взрыве на ипподроме?

– Возможно. Если вы пообещаете все напечатать.

– Я ничего не могу обещать. Потому что последнее слово остается за главным редактором. – Она улыбнулась. – Но раз уж он мой муж, мне, скорее всего, это удастся.

«Черт, – подумал я, – еще одна романтическая возможность проплыла мимо». Мне понравилась не лезущая за словом в карман мисс Хардинг. Но, увы, она оказалась миссис.

Карлу и Гэри понадобилась кухня: пришло время готовить ленч, и мы с миссис Хардинг вернулись в бар, но лишь после того, как по моему настоянию она сфотографировала меня на фоне сверкающих стальных поверхностей.

О взрыве я рассказал ей много нового, разве что не стал делать упор на заливавшей все крови. Упомянул о Мэри-Лy, о печали, которую ощутил, узнав, что она умерла. Попытался передать словами беспомощность, которую испытывал в тот момент, не зная, чем и как можно помочь.

Наконец она посмотрела на часы, закрыла блокнот, сказала, что должна бежать, чтобы проверить свои страницы до того, как газета уйдет в типографию.

– В этот номер мы не успеем, – предупредила она. – Покупайте завтрашний.

– Хорошо, – кивнул я. Мы обменялись рукопожатием, на этот раз она не колебалась. – Никогда здесь не обедали? – спросил я.

– Нет.

– Тогда приходите как моя гостья. Вместе с мужем. В любое удобное вам время.

– Благодарю. – Она улыбнулась. – С удовольствием.

Мортон победил нокаутом.