Текст книги "Смертельная скачка"

Автор книги: Дик Фрэнсис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

– Да, пожалуйста, устройте. Я тут же выеду.

– Садитесь. – Я кивнул. – Вы курите? Как Эмма? Он сел, отодвинул предложенную коробку с сигаретами и сказал, что, когда он видел ее вчера вечером, она выглядела гораздо крепче.

– Эмма собирается выйти из больницы через два-три дня, – добавил он.

– Хорошо.

Судя по его виду, он не считал, что это хорошо. Негодование снова так и рвалось из него.

– Ради бога, скажите, что бедная девочка должна делать? Муж убит, дом разгромлен... Я предлагаю ей жить со мной, но...

– Я уверен, что ей лучше жить в своем доме, – возразил я. – По крайней мере, первое время. Так будет для нее лучше. Она должна спокойно пережить свою печаль.

– Какие странные вещи вы говорите.

– Когда вы можете выехать? – спросил я, потянувшись к телефону.

– Сейчас же.

– Правильно.

В секретариате меня соединили с директором ипподрома, который дал домашний и служебный телефоны Ларса Бальтзерсена. Я нашел его в офисе и объяснил ситуацию. Безусловно, пообещал он, с полицией он договорится сам. Завтра? Да, обязательно встречу. Бедная миссис Шерман. Передайте ей мои соболезнования. Я заверил, что передам, и спросил, есть ли какой-нибудь прогресс в расследовании убийства.

– Боюсь, что никакого, – ответил он и, немного помолчав, продолжал:

– Я подумал... Если полиция не раскроет преступления, возможно ли, чтобы вы приехали еще раз и посмотрели, что нужно сделать?

– У меня нет опыта в раскрытии убийств, – ответил я.

– Должно быть, по сути это то же самое, что и другие преступления.

– М-м-м, мои хозяева могут не согласиться на такую трату времени.

– А если я попрошу их сам в качестве интернациональной любезности? И потом, Боб Шерман ведь был британским жокеем.

– Не предпочтет ли Норвегия отправить тело домой и забыть об этом гнусном инциденте?

– Нет, мистер Кливленд, – жестко возразил он. – Убийство совершено, и наказание должно последовать.

– Согласен.

– Следовательно, вы приедете?

– Подождите еще неделю. – Я немного подумал. – Если ни ваша, ни наша полиция не найдет никаких новых следов и вы все еще будете настаивать, чтобы я приехал, ну... тогда может быть... Но не ждите от меня слишком многого, хорошо?

– Не больше, чем раньше, – сухо заметил он и положил трубку.

Уильям Ромни с одобрением воспринял сообщение, что лететь можно завтра, и начал ворчать о хлопотах с билетами, валютой и отелем. Но я не предложил свою помощь, потому что все это он мог сделать сам, а у меня было много работы, и, кроме того, мне предстояло высвободить время для вторичного визита в Норвегию. Хотя я надеялся, что полиция быстро докопается до истины сама и избавит меня от необходимости демонстрировать всему миру, что я бессилен найти преступника.

Уильям Ромни полетел в Норвегию, провел там полных два дня и вернулся разочарованным. У норвежской полиции не было фотографий налетчиков, или, может быть, они были, но Эммин дедушка не узнал этих типов.

Эмма вышла из больницы и поехала домой, чтобы привести все в порядок. Мое предложение о помощи она отклонила, но приняла приглашение вместе позавтракать.

– В воскресенье? – спросил я.

– Прекрасно.

В воскресенье я нашел ковры на полу, картины на стенах, осколки и обрывки бумаг были убраны и занавеси приготовлены для отправки в химчистку. И все же дом выглядел холодным и нежилым, но его хозяйка уже вступила на длинный путь возвращения к жизни. Первый раз за все время, что я ее знал, она чуть подкрасила губы. Только что вымытые волосы пушисто рассыпались по плечам, платье было аккуратным, манеры спокойными. Она снова стала хорошенькой девушкой, если не замечать чрезмерную бледность и несчастные глаза.

– В четверг похороны, – сказала Эмма.

– Здесь?

– В деревенской церкви. – Она кивнула. – Спасибо за все, что вы сделали. Без вас его бы не привезли домой.

– Я только проследил, чтобы все было выполнено, – объяснил я, потому что действительно лишь распределил между сотрудниками поручения.

– Все равно... спасибо.

Октябрьский день был солнечным и холодным, воздух бодрящим и прозрачным. Я повел ее в паб на набережной Темзы, где ивы роняли желтые листья в медленно текущую серую воду и рыболовы на хитроумные насадки ловили снулую рыбу. Мы медленно шли вдоль берега, потому что она еще не набралась сил после потери крови.

– Какие у вас планы? – спросил я.

– Не знаю... Я много думала, когда лежала в больнице, и решила пока пожить в коттедже. Мне кажется, это правильно. Может быть, потом я продам его, но не сейчас.

– Как у вас с финансами?

– Фантастически. – Слабая улыбка чуть блеснула на лице. – Все были так добры. И вправду, просто чудесно. Знаете, все владельцы, для которых Боб работал в Норвегии, сложились и прислали мне чек. Какие добрые люди.

Дали деньги, чтобы заглушить угрызения совести, мрачно подумал я, но ничего не сказал.

– Эти двое мужчин, которые ворвались в ваш дом... Вы не возражаете, если мы поговорим о них?

– Не возражаю, – вздохнула она.

– Опишите их.

– Но...

– Да, да, я читал то, что вы сказали полиции. Вы не глядели на них, закрыли глаза и только видели свитеры и резиновые перчатки.

– Все правильно.

– Нет, не правильно. То, что вы сказали полиции, это воспоминания, которые вы могли вынести. Ничего другого вы бы и не вспомнили, даже если бы полиция и не давила на вас вопросами.

– Это какая-то чепуха.

– Попытайтесь пойти другим путем. Который из них ударил вас?

– Такой огромный с... – Начала она, но вдруг остановилась в удивлении.

– С чем?

– Я собиралась сказать – с рыжими волосами. Как странно. До этого момента я не помнила, что один из них был рыжий.

– А другой?

– Шатен. Темно-русые волосы. Он пинал дедушку.

– Тот, кто бил вас, что он говорил?

– Где твой муж прячет секретные бумаги? Где он прячет свои вещи? Скажи нам, где он прячет вещи?

– На хорошем английском?

– Да-а. На довольно хорошем. Но с акцентом.

– Какие у него были глаза, когда он бил вас?

– Яростные... Пугающие... как у орла... светлые, желтые... очень злые.

Она немного помолчала, потом добавила:

– Да, я вспоминаю, как вы и сказали. Я выбросила это из памяти.

– Теперь снова посмотрите на его лицо.

– Он совсем молодой, почти такой же, как вы, – сказала она через несколько секунд. – А рот такой тонкий-тонкий... Губы сжаты... Лицо очень жесткое... очень злое.

– Высокий?

– Примерно как вы. Но шире и гораздо тяжелее. Плечи широкие, вздутые.

– Широкие плечи и толстый свитер. Какого рода толстый свитер? С рисунком?

– Ну да. А-а-а, вот почему... – Она снова замолчала.

– Что почему?

– Почему я сразу подумала, что он норвежец, раньше, чем он заговорил. Из-за рисунка на свитере. Там все свитера двухцветные и рисунок белый, хотя у него, по-моему, свитер был коричневый. Я видела дюжины таких в витринах в Осло. – Она выглядела озадаченной. – Почему я не подумала об этом раньше?

– Воспоминания часто всплывают потом. Своего рода отложенное действие.

– Должна признаться, что гораздо легче вспоминать здесь, спокойно, на берегу реки, – она улыбнулась, – чем когда у меня горело от боли лицо, и полицейские со всех сторон задавали вопросы, а вокруг суета и беспорядок.

Мы вошли в паб, здесь хорошо готовили, и, когда пили кофе, я спросил:

– Вы сказали, что Боб никогда не прятал бумаги. Вы уверены?

– О да. Он не умел секретничать. Никогда. Из всех, кого я знаю, это был самый беспечный человек в отношении бумаг, документов и всего такого. Правда.

– Это же чрезвычайный случай, чтобы из Норвегии специально прислали двух налетчиков искать в вашем доме бумаги.

– Да, вы правы. – Она нахмурилась.

– Искать так грубо, так разрушительно, так жестоко.

– И они были очень злые.

– Естественно, злые. Они столько поработали и не нашли, ради чего приезжали.

– А ради чего они приезжали?

– Давайте подумаем, – медленно проговорил я. – Ради чего-то, связанного с Норвегией. Были ли у Боба какие-нибудь документы, имеющие значение для Норвегии?

– Вроде бы нет. – Она покачала головой. – Квитанции для отчета. Иногда карточки тотализатора. Вырезки из норвежских газет с его фотографиями. Вправду ничего интересного для других.

Размышляя, я допил кофе.

– Давайте теперь взглянем с другой стороны. Возил ли Боб какие-нибудь бумаги в Норвегию?

– Нет. А что он мог возить?

– Не знаю. Это только предположение. Эти два типа могли искать что-то, что он не привез в Норвегию или что он вывез из Норвегии.

– Вы имеете в виду что-то запрещенное?

– М-м-м...

Расплатившись, я повез Эмму домой, всю дорогу она молчала и, казалось, сосредоточенно думала. И вдруг выдала изюминку:

– А если... Но это и вправду глупость. А вдруг этот налет связан с фривольными картинками?

– Какими фривольными картинками?

– Не знаю. Я их не видела. Боб только сказал, а здесь, мол, у меня фривольные картинки.

Я подъехал к воротам коттеджа, но даже не шевельнулся, чтобы выйти из машины.

– Он привез их из Норвегии?

– Ох, нет, – удивилась она. – Все было, как вы и говорили. Он вез их туда. В коричневом конверте. Они попались мне под руку в тот вечер, когда он уезжал. Боб сказал, что парень в Осло попросил, чтобы он привез эти картинки.

– Он не сказал, какой парень?

– Нет. – Она покачала головой. – Да я и не слушала. Я совсем забыла об этом разговоре, пока вы не спросили.

– Вы видели конверт? Какой он? Большой?

– Должно быть, я видела его. Ведь я помню, что он коричневый. – Она нахмурилась, задумавшись. – Довольно большой. Не такой, как для обыкновенного письма. Размером примерно с журнал.

– Были ли на нем штампы? Фото? Или что-нибудь в этом роде.

– По-моему, нет. Но я не помню. Ведь прошли уже недели и недели. – Глаза у нее вдруг наполнились слезами. – Он сразу же положил конверт в свой саквояж, чтобы не забыть. – Эмма два раза шмыгнула носом и нашла платок. – Он увез их с собой в Норвегию. Эти люди не там искали. Напрасно все перерыли. – Она поднесла платок ко рту, сдерживая рыдания.

– Боба самого интересовала порнография?

– Как и любого мужчину. Так мне кажется, – проговорила она через платок. – Он рассматривал их.

– Но для себя не собирал?

Она покачала головой.

Я вышел из машины, открыл дверь с ее стороны и вошел вместе с ней в коттедж. Она остановилась перед фотографиями Боба на скачках, которые висели на стенах.

– Они вырвали все фотографии из рамок, – сказала Эмма. – Некоторые даже испортили.

Большинство снимков были размером десять дюймов на восемь и легко бы поместились в коричневом конверте величиной с журнал.

Я пробыл у нее еще час, просто чтобы составить ей компанию. Эмма уверяла меня, что чувствует себя нормально и может провести предстоящий вечер одна. Она окинула взглядом казавшуюся нежилой гостиную и улыбнулась. Очевидно, она любила свой дом, и, может быть, Боб еще был там с ней.

Когда я уходил, она дружески поцеловала меня в щеку и сказала:

– У меня нет слов, чтобы отблагодарить вас... – И вдруг она вытаращила глаза, будто что-то увидела. – Боже, ведь это было второй раз.

– Что?

– Порнография. Он уже возил ее прежде. Ох... месяц назад. Летом. – Глаза опять наполнились слезами. – Не могу вспомнить. Помню только, что он говорил об этом.

Я тоже поцеловал ее в щеку.

– Берегите себя.

– Вы тоже.

Глава 9

На следующий день мне предстояло ехать в Суссекс, на скачки в Пламптон, по небольшому делу: победитель прошлых соревнований подозревался в допинге. Но я не видел вреда в том, чтобы провести подготовительную работу к другому расследованию. Ринти Рэнджер, занятый во втором и пятом заездах, между третьим и четвертым оказался свободным, и мне относительно нетрудно было найти его.

– Что? Что вы сказали? – с подчеркнутым изумлением повторял он. – Возить порнографию в Скандинавию? Господи боже мой, это такая же пустая затея, как жалеть букмекеров. Старина, у них хватает своей порнографии. У них чертовски много своей.

– Боб Шерман сказал жене, что он возит в Норвегию фривольные картинки.

– И она поверила?

– Вопрос в том, что он возил?

– Мне он ни слова не говорил об этом.

– Сделайте мне любезность, – сказал я. – Спросите сегодня у всех жокеев в раздевалке, не обращался ли кто-нибудь к одному из них с предложением быть курьером, возить какие-нибудь бумаги из Британии в Норвегию?

– Вы серьезно?

– Боба Шермана убили.

– Да-а. – Он задумался. – Договорились. Он дружески помахал мне рукой, когда шел на пятый заезд, который провел ярко, жестко, тактически правильно, но был побит лучшей лошадью, которая обошла его на полкорпуса. Выйдя из раздевалки, где он переоделся, Ринти прямо направился ко мне и разбил в пух и прах мою скороспелую версию.

– Никого из них, кто работает на скачках в Норвегии, никогда не просили привезти бумаги, фотографии, картинки, ну и все такого рода.

– Они признались бы, если бы возили?

– Зависит от того, сколько заплатили, – усмехнулся он.

– А что вы сами думаете?

– Трудно сказать. Но все страшно удивлялись вопросу. Ни у кого не дрогнули глаза, не мелькнуло что-то такое, почти незаметное, понимаете, что я имею в виду?

– Продолжайте спрашивать, хорошо? Завтра и потом тоже. Объясните, что, если хотят, они могут сказать мне по секрету. Если какие-то нарушения с валютой, меня это не касается.

– Странный вы полицейский, – опять усмехнулся Ринти. – Тасуете правила, будто карты.

Вечером я позвонил Бальтзерсену домой, он сообщил, что никаких новостей нет. Еще он сказал, что посоветовался со своими друзьями в полиции, и у них нет возражений, чтобы я присоединился к охоте на убийцу, напротив, как и прежде, полиция готова предоставить все свои данные, чтобы мне не пришлось пахать по второму разу.

– Итак, мистер Кливленд, вы приедете к нам?

– Думаю, что да.

С лестным для меня облегчением он воскликнул:

– Хорошо, очень хорошо. Приезжайте завтра.

– Боюсь, что завтра не смогу. Завтра я должен давать показания в суде, и дело может продлиться два дня. Так что раньше, чем в четверг, не удастся.

– Тогда приезжайте прямо на ипподром. В четверг соревнования и потом в воскресенье, но боюсь, что они будут в этом году последними. Уже холодно, у нас мороз.

«Теплая одежда» – крупными буквами записал я в дневнике-календаре и пообещал встретиться с ним на скачках.

– Кстати, – добавил я, – помните, я говорил вам, что люди, которые ворвались в дом Шермана, искали бумаги. Миссис Шерман сейчас вспомнила, что у Боба было поручение отвезти в Норвегию конверт, в котором, как он считал, находилась порнография. Кто-нибудь упоминал во время предварительного расследования в разговоре с вами или в полиции, или Арне о том, что Шерман привез конверт или должен был кому-то его отдать?

Бальтзерсен неожиданно надолго замолчал и наконец с сомнением проговорил:

– Порнография? Понимаю. – Он опять помолчал. – Пожалуйста, объясните немного.

– Если пакет достиг получателя, – начал я, – тогда в доме Шермана искали что-то другое. И я перестал бы гадать, что это за картинки, и начал бы поиск в другом направлении.

– Ja, понимаю. – Он прокашлялся. – Я не слыхал о таком пакете, но не исключено, что Арне или полиция знают. Я спрошу. Но, разумеется, вы сами понимаете, очень не похоже, чтобы кому-то пришло в голову тайно ввозить в эту страну порнографию.

– Может, какую-то особенную, – заметил я, закончив на этом разговор.

* * *

Весь вторник и утро среды я провел в суде, давая показания против одного мошенника из страховой компании, который, в частности, с мрачной жестокостью убивал лошадей. Вторую половину дня в среду я просидел в офисе, занимаясь, подобно многорукому Шиве, сразу шестью делами. Расследование убийства Боба Шермана на неделю отрывало меня от основной работы, а времени и без того всегда в обрез, и, запирая в семь вечера кабинет, я ругал себя, что не отложил поездку в Норвегию хотя бы до понедельника.

Я шел домой, мечтая о ванне и об ужине, и, вспомнив о большой бутылке виски у себя в баре, направился в ближайшее кафе за бифштексом. Потом очень осторожно закрыл дверь парадного, чтобы она не хлопнула, тихо переставляя ноги, поднялся по покрытой ковром лестнице, беззвучно отпер свою дверь и включил свет. И в этот момент распорядок дня вышел из расписания.

Я услышал, вернее, почувствовал, наверно, включился инстинкт, за спиной в воздухе – опасность. Ничего определенного, никаких звуков, движения. Но несомненная угроза.

Все эти полезные первобытные ощущения пронеслись раньше, чем заработал разум и скомандовал, что делать. И я уже повернулся лицом к лестнице и закрывал свою дверь, когда на меня бросился мужчина с ножом и очень умело чуть не отправил на кладбище.

У него не было ни рыжих волос, ни желтых злых орлиных глаз, ни норвежского свитера. У него были резиновые перчатки, крепкое мускулистое тело, неколебимая решимость и очень острое лезвие.

Удар, который должен был отправить меня к праотцам, прорезал весьма приличный ирландский твид, голубую рубашку под ним и несколько дюймов кожи у меня на груди.

Он удивился, увидев свою неудачу, и решил повторить попытку. Оттеснив меня в глубь прихожей, он вошел в квартиру и занес нож для второго удара. А я пятился через маленький холл в гостиную, не в силах оторвать глаз от сверкающего лезвия, чтобы найти какой-нибудь хозяйственный предмет и кинуть в него.

Мне вовремя удалось отскочить в сторону, поэтому нож довольно вяло проскользил чуть выше диафрагмы и прорезал пиджак еще в одном месте, зато я близко увидел сузившиеся глаза убийцы.

Следующий удар он попытался нанести в прыжке, так, чтобы острие ножа поддело жертву снизу вверх. Я бросился ему навстречу, зацепился за ковер и упал на спину, и тут моя рука нащупала основание массивного светильника, стоявшего на полу. Дикий рывок, и я швырнул в него лампу как раз в тот момент, когда ему казалось, что наконец-то он достал меня. Лампа со страшным грохотом стукнулась об него и полетела на пол, и, пока он приходил в себя, я обеими руками обхватил запястье руки, в которой был нож. И обнаружил, что у него мускулы похожи на камни и, к несчастью, он обеими руками действует более-менее с одинаковой силой.

Со скоростью молнии он перекинул нож из правой руки в левую, и я избежал завершающего удара только каким-то заячьим прыжком за кресло, используя его правую руку как рычаг. Нож врезался в подушку, и перья полетели вверх, будто снежинки.

Я бросил в него портсигар и промахнулся, швырнул вазу, она ударила его, но это не произвело никакого впечатления. Пока я использовал кресло как щит, он не мог дотянуться до меня. Но и не было шанса, минуя его, выскочить во все еще открытую дверь на лестницу.

У меня за спиной на широкой полке стоял портативный телевизор. Если попаду, то, может быть, успею проскочить на лестницу. А может... Не спуская глаз с ножа, я нащупал рукой кнопку и включил громкость на максимум.

Начавшийся страшный шум просто ошеломил его, и это дало мне маленький шанс. Я резко двинул вперед кресло и ударил его по ногам. Он потерял равновесие и весь изогнулся, пытаясь устоять на ногах, но все же упал на одно колено. Он быстро выпрямился и уже вставал, когда я снова ударил его креслом. Но мой успех был очень недолог. Он перекатился на спину и, будто кошка, снова вспрыгнул на ноги, прежде чем я успел двинуть тяжелое кресло и еще раз сбить его.

До сих пор он не сказал ни слова, а теперь если что и говорил, то я не слышал. Телевизор буквально вибрировал от силы звука, с какой поп-звезда развлекала нас. Если этот грохот не приведет сюда всю кавалерию Соединенного Королевства, тогда уж и не знаю, как ее вызвать.

Он пришел. Очень сердитый. Готовый выплеснуться, словно гейзер. И стоял, оцепенев, в открытых дверях.

– Вызывайте полицию! – закричал я, но он не услышал. Тогда я ударил по кнопке. – Вызывайте полицию! – снова закричал я, и мой голос странно отразился от стен в наступившей тишине.

Человек с ножом оглянулся, чтобы посмотреть, с кем я разговариваю, и отдал себе новый приказ. Он направился к моему соседу с первого этажа. Я сделал что-то вроде подката, как в футболе, бросившись ему под ноги. Он споткнулся об мои ботинки и лодыжки и упал на бок. Я выгнул ногу и по счастливой удаче пнул его в запястье. Нож выпал из руки, отлетел футов на десять и упал ближе ко мне, чем к нему. И только в этот момент он решил, что пора бежать.

Он вскочил на ноги, первый раз нерешительно посмотрел на меня, чуть подумал, потом решимость вернулась к нему. Оттолкнув от двери соседа, он двумя гигантскими прыжками одолел лестницу, парадная дверь хлопнула за ним так, что закачалось здание, и когда я выглянул в окно, то в свете уличных фонарей увидел его бегущим, точно олимпиец.

Тяжело дыша, я смотрел на разгром в гостиной и на своего спасителя с первого этажа.

– Спасибо, – сказал я.

Он нерешительно переступил порог гостиной.

– У вас кровь, – заметил он.

– Но все-таки я жив.

Я поднял с пола массивный светильник.

– Это был грабитель? – спросил он.

– Убийца, – ответил я. – Налетчик и убийца. Мы разглядывали друг друга, и оба, несомненно, с профессиональным любопытством, потому что он сказал:

– Садитесь, у вас шок.

Я вспомнил, сколько раз сам давал такой совет пострадавшим, и улыбнулся. Но сосед был прав, колени у меня дрожали, так что я подчинился и сел.

Он оглядел комнату, увидел нож, все еще лежавший там, где упал, и спокойно поднял его.

– Следует ли мне выполнить ваши инструкции или они принципиально изменились?

– Гм-м?

– Вызвать полицию.

– А-а... Это может немного подождать.

Сосед кивнул, немного подумал, затем спросил:

– Если вы простите мой вопрос, почему он пытался убить вас?

– Он не сказал.

Фамилия соседа была Стирлинг. Чарльз Стирлинг – как написано на аккуратной белой карточке рядом с кнопкой его звонка. Он тщательно зачесывал назад седеющие волосы, и подвижные ноздри придавали лицу негодующее выражение, когда он чувствовал плохой запах. Его руки удивляли исключительной чистотой и прекрасно обработанными ногтями, и даже в таких странных обстоятельствах весь его вид выражал подчеркнутое терпение. Человек, привыкший быть самой яркой личностью в своем кругу, подумал я, и в нем есть сила, чтобы заставить других понять это.

– Вы хотели бы, чтобы он сказал?

– Это могло бы помочь.

Он сделал еще шаг в гостиную.

– Если хотите, я осмотрю рану. Я посмотрел на голубую рубашку, она уже стала красной, напитавшись кровью.

– Я хирург, – объяснил он. – Ухо, горло, нос, другие области по необходимости.

– Тогда зашейте, – засмеялся я.

Он кивнул, спустился к себе и вернулся с небольшим плоским кейсом, где лежали его инструменты. Сосед использовал не иглы, а скобки. Нож оставил на моей коже рану неглубокую, но сильно кровоточащую, как при порезе во время бритья. Когда операция закончилась, осталась тонкая красная полоска, которую он заклеил пластырем.

– Вам повезло, – заметил он.

– Да.

– И часто вам приходится так? Я имею в виду, бороться за свою жизнь.

– Очень редко.

– Мой гонорар за профессиональные услуги включает и несколько большую разговорчивость. Я сухо улыбнулся.

– Хорошо. Почему этот тип напал на меня, не знаю, хотя, наверно, есть кто-то, не желающий, чтобы расследовали его проделки.

– Святые небеса! – Он с любопытством смотрел на меня. – Частный детектив? Шерлок Холмс и Эркюль Пуаро?

– Ничего особенно романтичного. Я работаю для Жокейского клуба, на скачках. Большей частью расследую мелкие мошенничества.

– Это, – он показал рукой на мою грудь, на нож и на перья из подушки, летавшие по комнате, – не похоже на мелкое мошенничество.

Не похоже. И даже не похоже на строгое предупреждение. Скорее это бескомпромиссный и окончательный приговор.

Я переоделся, и мы пошли в кафе поужинать. Он попросил называть его Чарльз, и домой мы вернулись друзьями. Когда я поднялся к себе и немного привел в порядок квартиру, то вспомнил, что так и не позвонил в полицию.