355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дик Фрэнсис » Ради острых ощущений » Текст книги (страница 8)
Ради острых ощущений
  • Текст добавлен: 9 сентября 2016, 20:06

Текст книги "Ради острых ощущений"


Автор книги: Дик Фрэнсис



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Глава 8

В День подарков в Стаффорде одна из лошадей в первом, аукционном, заезде, шедшая четвертой после последнего барьера, сбросила жокея, сломала ограждение и помчалась по заросшему травой центру круга.

Конюх, стоявший рядом со мной на продуваемых сквозняком ступеньках за весовой, с проклятиями ринулся ловить ее. Но лошадь, как обезумевшая, носилась по всему ипподрому, и конюху, тренеру и десяти добровольным помощникам понадобилось четверть часа, чтобы остановить ее. Я наблюдал, как они с встревоженными лицами вывели опозорившееся животное с круга и провели мимо меня в конюшню ипподрома. Несчастное создание побелело, покрылось потом и было явно не в себе: его ноздри и морда были в пене, тело дрожало, уши прижались к голове, и он, похоже, способен был лягнуть любого, кто подошел бы поближе.

Его имя, как я выяснил из программы скачек, было Супермен. Он не входил в число одиннадцати лошадей, которыми я занимался, но его разгоряченный вид и безумное поведение в сочетании с фактом, что неприятность произошла на аукционных скачках в Стаффорде, говорили о том, что это двенадцатый случай в серии. Но двенадцатый раз оказался неудачным. Беккет был прав – эффект этого допинга трудно было спутать с чем-либо другим. Я никогда раньше не видел лошадь в таком состоянии – описания «возбужденных победителей» в газетных вырезках были очевидным преуменьшением. По-видимому, Супермену либо дали слишком большую дозу, либо он чрезмерно отреагировал на обычную.

Ни Октобер, ни Беккет, ни Маклсфилд в Стаффорде не появились. Оставалось надеяться, что обещанные Октобером меры были приняты, несмотря на День подарков. Не мог же я, не выходя из роли, поинтересоваться, сделаны ли предварительные анализы на допинг, или потребовать, чтобы допросили жокея, проверили необычные ставки и исследовали шкуру лошади.

Супермен благополучно справился со всеми препятствиями, и этот факт склонял меня к мысли, что стимулянт применили, только когда он приближался к последнему барьеру, брал или только что взял его. Именно в этот момент он впал в бешенство и вместо того, чтобы ускориться, скинул жокея и убежал. Именно здесь к нему применили средство, которое должно было придать ему сил для рывка на последних четырехстах ярдах, длинной финишной прямой, дающей время и место для обгона лидеров.

Единственным человеком на ипподроме, с которым я мог без опаски поговорить, был конюх Супермена, но, судя по состоянию лошади, скоро он из конюшни не выйдет. Тем временем можно было предпринять кое-какие шаги к тому, чтобы получить работу у Хамбера.

Я явился на скачки с нечесаными волосами, в грязных ботинках, ворот кожаной куртки был поднят, руки в карманах, на лице подавленное выражение. Короче, мой вид говорил о последней ступени падения.

Надо сказать, я не испытал особого удовольствия, переодеваясь утром в одежду конюха. Свитера пахли лошадьми, узкие дешевые штаны казались грязными, белье было серым от плохой стирки, а джинсы забрызганы глиной и навозом. Я не отправил все это в стирку, поскольку боялся, что не смогу получить обратно в рождественский вечер, но теперь, несмотря на отвращение, ничуть об этом не жалел – такая одежда придавала мне вид вконец опустившегося человека.

Переодевшись и побрившись в туалете аэровокзала Вест Кенсингтон, я оставил лыжи и сумку с одеждой в камере хранения на вокзале Юстон, беспокойно проспал пару часов на жесткой скамейке, позавтракал бутербродами и кофе из автомата и сел на поезд, идущий в Стаффорд. Если так пойдет дальше, подумал я, у меня по всему Лондону будет распихана куча барахла, потому что ни на пути в Италию, ни на обратном пути я не стал заходить в лондонский дом Октобера, чтобы забрать оставленные там вещи. Мне не хотелось видеться с Октобером. Он нравился мне, и было бы неприятно снова столкнуться с его явной враждебностью.

Хамбер привез в Стаффорд только одну лошадь – задрипанного стипльчезера, который бежал в четвертом заезде. Я привалился к ограде и смотрел, как его старший конюх седлает лошадь, а сам Хамбер, опершись на свою узловатую палку, дает ему указания. Я хотел разглядеть его поближе, и то, что я увидел, с одной стороны, обнадеживало, поскольку говорило о его способности на всякую гадость, с другой стороны, отбивало всякую охоту с ним связываться, а в особенности – попадать к нему в подчинение.

Его крупное тело было облачено в прекрасно скроенное короткое пальто из верблюжьей шерсти, из-под которого виднелись темные брюки и превосходные туфли. На его голове был котелок, надетый очень прямо, на руках – чистые перчатки из светлой свиной кожи. Лицо у него было большое, но не пухлое, а жесткое. Неулыбающиеся складки от носа к подбородку придавали ему выражение холодного упрямства.

Он стоял совершенно спокойно, не делая лишних суетливых движений – полная противоположность Инскипу, который вечно ходил вокруг лошади, проверял ремни и пряжки, дергал и похлопывал седло, ощупывал ноги, снова и снова убеждаясь, что все в порядке.

В случае с Хамбером нервничал державший лошадь конюх. Пожалуй, можно было даже сказать, что он боится. Он бросал на Хамбера настороженные взгляды испуганного животного и старался держаться вне его поля зрения, стоя с противоположной стороны лошади. Это был тощий, оборванный мальчишка лет шестнадцати, с лицом, туповатым почти до дебильности.

Старший разъездной конюх, человек средних лет с большим носом и недружелюбным выражением лица, неторопливо закрепил седло и кивком велел конюху вывести лошадь на демонстрационный круг. Хамбер пошел следом. Он слегка прихрамывал, хоть и опирался на трость, и двигался прямо вперед, как танк, ожидая, что все будут уступать ему дорогу.

Я переместился к ограде демонстрационного круга вслед за Хамбером и увидел, как он отдает распоряжения жокею, с вполне оправданным унынием взиравшему на предложенное ему четвероногое. Не Хамбер, а старший конюх подсадил жокея, поднял и унес попону, которой была накрыта лошадь. Я встал поближе к нему на трибуне для конюхов, огляделся и сделал попытку занять денег у незнакомого парня. Хоть я и ожидал такой реакции, но все же вздохнул с облегчением, когда парень с негодованием отказал мне, причем сделал это достаточно громко, чтобы его услышал хамберовский старший конюх. Я сгорбился и подавил желание оглянуться и посмотреть, попала ли стрела в цель.

Лошадь Хамбера выбилась из сил на финишной прямой и пришла предпоследней, что, впрочем, никого не удивило.

Я нашел место у ворот конюшни, чтобы дождаться конюха, который привез Супермена, но он вышел только через полчаса, после пятого заезда. Как бы случайно оказавшись рядом с ним, я сказал: «Не завидую тебе, приятель, не хотел бы я иметь дело с такой бешеной лошадью». Он спросил, у кого я работаю, и услышав, что у Инскипа, расслабился и согласился, что после всей этой беготни в самый раз выпить чаю и кинуть что-нибудь в рот.

– Он что, всегда после скачки на таком взводе? – спросил я, уничтожив половину бутербродов с сыром.

– Да нет, обычно он устает как собака… Сегодня здесь вообще какой-то сумасшедший дом.

– То есть?

– Для начала у всех лошадей перед заездом взяли какие-то анализы. Я тебя спрашиваю: почему до? Обычно ведь берут после. Ты слышал когда-нибудь, чтобы анализы делали до заезда?

Я покачал головой.

– Теперь дальше. Старина Супер выделывал свои обычные фокусы – изображал, что он будет по меньшей мере одним из первых, чтобы потом скиснуть в самом конце. Глупая скотина, у него силенок не хватает. Ему проверяли сердце, но оно в порядке. Значит, пороху мало, точно. И вдруг на последнем барьере он вскидывает задние копыта, а потом дает стрекача, как будто за ним черти гонятся. Ты не видел? Он вообще нервный тип, это правда, но когда мы его сегодня поймали, он просто на стену лез. Наш старик страшно испугался. У лошади такой вид, как будто дело здесь нечисто, и он решил всех опередить и сделать анализ на допинг, чтобы его потом не обвинили в мошенничестве и не лишили его хреновой лицензии. Там пришли два ветеринара, пытались до него добраться… обхохочешься, ей-богу – старина Супер их чуть по стенке не размазал… так что пришлось вколоть ему какую-то хреновину, чтобы он поутих. Но как мы его теперь домой повезем, ума не приложу!

– Давно он у тебя? – сочувственно спросил я.

– С начала сезона, месяца так четыре. Я говорю, он нервный тип, но я его как раз успел приучить к себе. Господи, хоть бы он успокоился, пока действует этот чертов укол!

– А до тебя он у кого был? – как бы невзначай поинтересовался я.

– В прошлом году он был в маленькой конюшне в Девоне, у частного тренера… кажется, Бини. Ну да, точно, Бини. Он там начинал, но не очень-то успешно.

– Наверное, его неправильно объезжали, вот он и стал дерганым, – предположил я.

– Да нет, вот что странно. Я разговаривал с одним конюхом Бини, когда мы были в августе на скачках в Девоне… Так он сказал, что я, должно быть, говорю о другой лошади, потому что спокойнее Супермена не сыскать, с ним не было никаких проблем. И еще он сказал, что если Супермен нервничает, значит, с ним что-то случилось летом, после того как он уехал из их конюшни.

– А где он был летом? – спросил я, беря чашку с оранжевым чаем.

– Убей меня, не знаю. Наш старик купил его на аукционе в Аскоте – по-моему, задешево. Теперь он, как пить дать, постарается снова его сбыть, если после всей этой истории за него дадут хоть ломаный грош. Бедняга Супер… – Конюх печально уставился и чашку.

– Так ты думаешь, он сегодня взбеленился, потому что ему дали допинг?

– Я думаю, у него просто крыша поехала – свихнулся самым натуральным образом. Понимаешь, ведь дать ему допинг могли только я, старик и Чоки. Я не давал, старик тоже – он так гордится тем, что месяц назад стал старшим конюхом…

Мы допили чай и пошли смотреть шестой заезд, продолжая обсуждать происшествие с Суперменом, но больше ничего интересного я из конюха не вытянул.

Когда скачки закончились, я прошел полмили до центра Стаффорда и из телефонной будки отправил две одинаковые телеграммы Октоберу, в Лондон и в Слоу, поскольку не знал точно, где он находится. Телеграммы были такие: «Срочно нужна информация о Супермене, особенно куда его направили из конюшни Бини, вла-лельца лицензии, Девон, примерно в прошлом мае. Отвечайте до востребования, Ньюкасл-он-Таун».

Я провел этот вечер, так непохожий на вчерашний, наслаждаясь кошмарным мюзиклом в на три четверти пустом кинотеатре. Ночевал я в сомнительной гостинице, где меня оглядели с головы до ног и попросили деньги вперед. Я заплатил, размышляя о том, смогу ли я когда-нибудь привыкнуть к такому обращению. До сих пор я каждый раз внутренне вздрагивал, сталкиваясь с подобным свинством. Видимо, в Австралии я был настолько приучен к уважению окружающими моего достоинства, что не только не ценил этого, но даже не замечал. Теперь-то уж оценю, уныло думал я, поднимаясь за хозяйкой в неприветливую комнатушку и слушая лекцию, полную подозрений в мой адрес – не говорить, не пользоваться горячей водой после одиннадцати, не приводить женщин. На следующий день я с тоскливым и отчаявшимся видом слонялся вокруг старшего конюха Хамбера, а после соревнований поехал автобусом и поездом ночевать в Ньюкасл. Утром я забрал свой мотоцикл, оснащенный новым глушителем и всем прочим, и заехал на почту узнать, нет ли ответа от Октобера.

Служащий вручил мне письмо. Внутри была страничка машинописного текста без обращения и подписи: «Супермен родился и вырос в Ирландии. Дважды менял владельца, прежде чем попасть в Девон к Джону Бини. 3 мая был продан X. Хамберу из Поссета, графство Дарем. В июле Хамбер отправил его в Аскот, где нынешний тренер приобрел его за двести шестьдесят гиней.

Удовлетворительной информацией о вчерашних анализах в Стаффорде пока не располагаем: они еще не завершены, но вряд ли покажут допинг. Присутствовавший на ипподроме ветеринарный хирург, как и вы, убежден, что это очередной «джокер». Он произвел тщательный осмотр шкуры лошади, но не обнаружил никаких проколов, кроме оставленных его собственным шприцем при введении снотворного.

Накануне скачек Супермен был в нормальном состоянии. Жокей сообщил, что все было в порядке до последнего препятствия, когда с лошадью произошло нечто вроде конвульсии и она выбросила его из седла.

Дополнительное расследование показало, что Радьярд был четыре года назад приобретен П. Дж. Эдамсом и вскоре снова продан в Аскоте. Транзистор был куплен Эдамсом три года назад в Донкастере, три месяца спустя продан на распродаже в Нью-маркете.

Следствие, проведенное относительно тридцати пятифунтовых банкнот с последовательными номерами, выяснило, что они были выданы бирмингемским отделением «Барклейз Банка» некоему Льюису Гринфилду. Он отвечает вашему описанию человека, с которым вы имели дело в Слоу. Материала для возбуждения дела против Гринфилда и Т.Н. Тарлтона достаточно, но оно будет отсрочено до выполнения вами основной задачи.

Ваше сообщение о Биммо Богноре принято к сведению, но приобретение информации о лошадях, согласно закону, не является наказуемым деянием. О судебном преследовании пока что речи быть не может, но несколько тренеров были частным образом предупреждены о существовании системы шпионажа».

Я порвал письмо и выбросил его в корзину, снова сел на мотоцикл и погнал его в Кэттерик по дороге A1 [6]  [6] AI – официальное обозначение Грейт-Норт-роуд (Большой северной дороги).


[Закрыть]
. Наслаждаясь скоростью, я с удовольствием обнаружил, что машина легка в управлении и из нее в самом деле можно выжать сто миль в час. В эту субботу в Кэттерике хамберовский старший конюх кинулся ко мне, как доверчивая рыба к наживке. Инскип прислал на соревнования двух лошадей, с одной из них приехал Пэдди, и я видел, как перед вторым заездом он серьезно толковал о чем-то с конюхом Хамбера на трибуне. Я испугался было, что Пэдди снизойдет до того, чтобы сказать обо мне что-нибудь хорошее, но мой волнения были напрасными. Он сам успокоил меня.

– Дурак ты, – сказал он, оглядев меня с нечесаной головы до нечищеных ботинок. – Теперь получай, что заслужил. Этот тип работает у Хамбера, он спросил меня, за что тебя вышибли от Инскипа, и я выложил ему всю правду, а не ерунду насчет того, что ты увивался за графской дочерью.

– Какую это правду? – удивленно спросил я. Его рот презрительно скривился.

– Ты же знаешь, люди болтают. Зачем держать язык на привязи, если есть что рассказать, правда? Или ты наделся, что Гритс не выложит мне, что в Челтенхеме ты надрался и облил помоями Инскипа? А в Бристоле ты говорил, что не прочь показать, в каком стойле какая лошадь стоит – об этом я тоже узнал. И с этим мерзавцем Соупи вы были два сапога пара. А потом мы все поставили на Спаркинг Плага, а он и метра не пробежал… Готов биться об заклад, это твоих рук дело. Вот я и сказал человеку Хамбера, что дурак он будет, если тебя возьмет. Ты паршивая овца, Дэн, и я думаю, тебе ни в одной конюшне не место, так я ему и сказал.

– Спасибо.

– Ездишь ты хорошо, – с отвращением произнес Пэдди, – этого у тебя не отнимешь. А толку-то? Тебя теперь не наймет ни одна приличная конюшня – это все равно что положить гнилое яблоко в ящик с хорошими.

– Это ты тоже сказал человеку Хамбера?

– Я сказал, что ни одна приличная конюшня тебя не возьмет, – кивнул он. – И поделом тебе. – Он повернулся ко мне спиной и зашагал прочь.

Я вздохнул и сказал себе, что должен быть счастлив, раз Пэдди считает меня таким негодяем.

Старший конюх Хамбера заговорил со мной в паддоке во время перерыва между двумя последними заездами.

– Эй, ты, – сказал он, схватив меня за руку, – я слышал, тебе нужна работа.

– Верно.

– Я мог бы подыскать тебе кое-что. Деньги хорошие – лучше, чем в других местах.

– У кого? – спросил я. – И сколько?

– Шестнадцать фунтов в неделю.

– Звучит неплохо, – признал я. – Где?

– Там, где я сам работаю. У мистера Хамбера, в Дареме.

– У Хамбера… – кисло повторил я.

– Тебе нужна работа, так? Конечно, если у тебя столько денег, что ты можешь и не работать, другое дело!

Он презрительным взглядом оценил мою непрезентабельную наружность.

– Работа мне нужна, – пробормотал я.

– Тогда в чем дело?

– Он может меня не взять, – с горечью проговорил я. – Как многие другие.

– Возьмет, если я замолвлю за тебя словечко – нам как раз сейчас нужен конюх. В следующую среду здесь опять будут скачки. Я поговорю с ним до этого, и если все будет в порядке, в среду мистер Хамбер сам скажет тебе, берет он тебя или нет.

– А почему не спросить его прямо сейчас? – сказал я.

– Нет. Жди до среды.

– Ладно, – неохотно согласился я. – Делать нечего.

Я мог прочитать его мысли: он был уверен, что к среде я еще оголодаю и буду готов на любую работу, а поэтому меня будут меньше пугать слухи о плохих условиях в его конюшне.

Все двести фунтов своего выигрыша и половину полученного у Инскипа жалованья я потратил на итальянское путешествие (и не жалел ни об одном пенни), а после уплаты за мотоцикл и грязные гостиницы от двухсот фунтов Октобера тоже почти ничего не осталось. Он больше не предлагал мне денег на расходы, а просить я не собирался. Но я рассудил, что остаток денег Инскипа я могу потратить по своему усмотрению, и они пошли на трехдневную поездку на мотоцикле в Эдинбург, где я бродил по улицам, любовался городом и ощутил себя необычным туристом в Шотландии.

Во вторник вечером, в разгар празднования наступающего Нового года, я бросил вызов метрдотелю ресторана «Л'Аперитиф», который, к его чести, держал себя с безукоризненной вежливостью, но прежде чем отвести меня к маленькому столику в углу, вполне резонно проверил, хватит ли у меня денег, чтобы расплатиться по счету. Не обращая внимания на шокированные взгляды лучше одетых посетителей, я не спеша ел великолепный сытный ужин, состоявший из омара, фаршированной утки, лимонного суфле, бри и бутылки «Шато Ловилль Леказ» 1948 года. Едва ли у Хамбера мне предложат что-нибудь подобное.

Распрощавшись таким экстравагантным образом со свободой, в первый день нового года я вернулся в Кэттерик и в наилучшем расположении духа нанялся в наихудшую конюшню в стране.

Глава 9

Слухи не отдавали должного Хедли Хамберу. Условия, в которых жили его конюхи, были столь нечеловеческими и столь методично разработанными, что не прошло и дня, как мне стало ясно – единственной их целью было не давать никому повода здесь задерживаться. Я выяснил, что только старший конюх и старший разъездной конюх, жившие в Поссете, проработали в конюшне больше трех месяцев, а средний срок, за который простой конюх успевал прийти к мысли, что шестнадцать фунтов в неделю не такие уж большие деньги, составлял от восьми до десяти недель.

Это означало, что никто из работников, за исключением двух старших конюхов, не знал, что произошло с Суперменом прошлым летом, поскольку никого из них здесь в то время еще не было. Осторожность подсказывала, что эти двое как раз и задержались в конюшне, потому что им известно, что в ней происходит, и что если я спрошу у них о Супермене, меня быстренько отправят вслед за Томми Стейплтоном.

Я слышал о запущенности и убожестве жилых помещений в некоторых конюшнях, но я знал также, что бывают конюхи, не заслуживающие ничего лучшего – те, которые разламывают и сжигают в печке стулья, чтобы не идти на двор за углем, или складывают грязную посуду в унитаз и спускают воду, чтобы помыть ее. Но даже если предположить, что у Хамбера работали самые подонки общества, то и тогда он обращался с ними по-свински.

В качестве спальни использовался сеновал над конюшней, где был слышен каждый удар копыта, каждое звяканье цепи, а сквозь трещины дощатого пола виднелись стойла. Снизу в эти трещины дощатого пола поднимался запах грязной соломы и ледяной сквозняк. Потолком служили непосредственно стропила и черепица крыши, а входом – лестница, приставленная к дыре в полу. В единственном окошке разбитое стекло было заклеено оберточной бумагой, не пропускавшей свет, зато пропускавшей холод.

Семь кроватей, составлявшие единственную обстановку сеновала, представляли собой каркасы из металлических трубок, на которые была туго натянута парусина. На каждой кровати полагалась одна подушка и два серых одеяла, но мне удалось заполучить их только ценой борьбы, поскольку они были захвачены соседями немедленно по отъезде моего предшественника. Ни наволочки, ни простынь, ни матрасов не было. Все ложились спать в одежде, чтобы было теплей, а на третий день моего пребывания здесь пошел снег.

Кухня внизу лестницы – единственное другое доступное конюхам помещение – была ничем иным, как крайним свободным стойлом конюшни. И так мало было сделано, чтобы приспособить ее к нуждам людей, что возникло сильное подозрение, не относятся ли к ним, как к животным. С оконца так и не были сняты решетки, а с наружной разбитой двери – засов. Голый цементный пол пересекали сточные желобки. Одна стена, из грубых досок, все еще хранила отпечатки копыт, три другие были кирпичными. Эта комната всегда была холодной, сырой и грязной, и хотя она, вероятно, свободно вмещала одну лошадь, семерым людям в ней было чересчур тесно.

Скудная обстановка состояла из грубых скамей вдоль двух стен, деревянного стола, изрядно побитой электроплиты, полки для посуды и старой мраморной подставки под умывальник, на которой стояли железный кувшин и таз, бывшие единственными умывальными принадлежностями, поскольку ванной не было вообще. Для остальных потребностей использовалась деревянная будка возле навозной кучи.

Пища, приготовленная неряшливой женщиной с вечно накрученными на бигуди волосами, не соответствовала даже уровню этого жалкого жилища.

Хамбер, нанявший меня равнодушным кивком головы, без малейшего интереса отнесся к моему появлению в конюшне, велел мне взять четырех лошадей и назвал номера их стойл. Имен лошадей мне никто не сказал. Старший конюх, у которого была всего одна лошадь, имел, по-видимому, очень мало власти, что отличалось от существующего в большинстве конюшен порядка. Здесь приказы отдавал лично Хамбер, он же следил за их исполнением.

Он был тираном, что проявлялось не столько в требованиях к качеству работы, сколько в ее количестве. В конюшне было около тридцати лошадей. Старший конюх имел на своем попечении одну, старший разъездной конюх, он же водитель фургона, – вообще ни одной. Таким образом, двадцать девять лошадей приходилось на семерых конюхов, которые должны были также поддерживать в приличном состоянии тренировочные площадки, ремонтировать и чистить все помещения и весь инвентарь. В дни проведения скачек, когда один или два человека отсутствовали, оставшимся зачастую приходилось заботиться о шести лошадях каждому. По сравнению с этим моя работа у Инскипа могла показаться отдыхом в санатории.

При малейших признаках отлынивания от работы Хамбер изобрел для провинившегося отвратительные мелкие наказания и злобно кричал, что он платит дополнительные деньги за дополнительную работу, а если кого-то это не устраивает, он может убираться. Здесь работали только люди, которых не нанимали в приличные места, так что, уходя отсюда, они вообще расставались со скаковым делом. И, разумеется, уносили с собой все, что им было известно. Расчет был исключительно точный.

Мои товарищи по этой чертовой дыре не отличались ни дружелюбием, ни располагающими характерами. Самым лучшим из них был тот мальчик-полуидиот, которого я видел в Стаффорде в День подарков. Его звали Джерри, и на его долю приходилась наибольшая доля физических наказаний, потому что тупостью и медлительностью он превосходил всех остальных.

Двое других уже успели посидеть в тюрьме, и их взгляды на жизнь заставляли вспоминать о Соупи Тарлтоне, как о первом ученике воскресной школы. Именно у одного из них, Джимми, мне пришлось отвоевывать свои одеяла, а у второго, коренастого крепыша Чарли, – подушку. Они были одного поля ягода: не говоря уже о постоянной готовности пустить в ход кулаки, эти парни отличались способностью в любую минуту наврать с три короба, вывернуться из любой неприятности и свалить все на кого-нибудь другого.

Реджи крал еду. Тощий, бледный, с дергающимся левым веком, он мог стянуть кусок хлеба с твоей тарелки своими длинными цепкими руками так быстро, что ты просто не успевал этого заметить. Таким образом я несколько раз лишался своей скудной порции, пока не поймал его за этим занятием. Но для меня так и осталось тайной, почему, умудряясь есть больше всех, он оставался самым худым.

Еще один из конюхов был глухим. Он флегматично рассказал мне своим монотонным невнятным голосом, что в этом виноват его отец, слишком часто бивший его по уху. Его звали Берт, он иногда мочился в постели, и поэтому от него омерзительно пахло.

Седьмой, Джеф, был здесь дольше всех, но даже спустя десять недель еще не заговаривал об увольнении. У него была манера украдкой оглядываться, а любое упоминание о тюрьме со стороны Джимми или Чарли расстраивало его чуть не до слез, из чего я заключил, что он совершил какое-то преступление и боялся разоблачения. Наверное, десять недель у Хамбера были лучше тюремного заключения, хотя я в этом не уверен.

Они все знали обо мне от старшего разъездного конюха, Джада Уилсона. Мою нечестность они восприняли как нечто само собой разумеющееся, но считали, что в истории с дочерью Октобера мне удалось дешево отделаться, и постоянно подсмеивались надо мной, отпуская похабные шуточки, которые, увы, слишком часто попадали в цель.

Их постоянная близость была для меня суровым испытанием, пища казалась тошнотворной, работа изматывающей, постель жесткой, холод невыносимым. Все это заставило меня понять, что моя жизнь в Австралии была легкой и приятной даже в те минуты, когда казалась мне тяжелой ношей.

До того как я попал к Хамберу, мне было непонятно, какой дурак может платить деньги откровенно бездарному тренеру, но постепенно мое недоумение рассеялось. Во-первых, сама по себе конюшня меня удивила. По внешнему виду лошадей можно было ожидать, что их окружает грязный песок, стойла со сломанными дверьми и облупившаяся краска. На самом же деле конюшня и двор выглядели аккуратными, чистыми и процветающими, причем поддерживались в таком состоянии руками конюхов, не знавших, что такое дневной отдых. Сверкающая витрина обходилась Хамберу всего-навсего в лишний галлон краски и беззастенчивое использование рабского труда.

Его обращение с владельцами лошадей, которые иногда наведывались в конюшню, было выдержано в солидной и убедительной манере, а взимаемая им плата, как я узнал впоследствии, была ниже, чем у других тренеров, что и привлекало к нему клиентов. К тому же не все лошади в конюшне были скаковыми – здесь было несколько охотничьих лошадей, за чье содержание он получал порядочные суммы денег, не утруждая себя выездкой.

От конюхов я узнал, что всего семь обитателей конюшни участвовали в соревнованиях в этом сезоне, но все семь – очень часто, примерно раз в десять дней, и среди них был один победитель, два вторых места и одно третье.

Из этих семи лошадей мне не досталась ни одна. Моя четверка состояла из двух скаковых лошадей, принадлежавших, насколько я понял, самому Хамберу, и двух охотничьих. Обе скаковые лошади были гнедыми семилетками, у одной был отличный рот и плохая скорость, другая же неплохо брала тренировочные препятствия, но обладала упрямым характером. Я пристал к Кассу, старшему конюху, и он сказал мне их имена – Доббин и Сути. Таких странных для скаковых лошадей имен не оказалось ни в программах скачек, ни в хамберовском списке «тренируемых лошадей», и мне представлялось весьма вероятным, что Радьярд, Супермен, Чаркоул и все остальные провели недолгий период пребывания в этой конюшне под подобными ничего не говорящими псевдонимами.

Конюх, ушедший из скачек, никогда не догадается связать Доббина или Сути, за которыми он когда-то ухаживал, с Радьярдом, который будет принадлежать другому тренеру и выиграет скачки два года спустя. Но почему, почему он их выиграет? Об этом я по-прежнему не имел ни малейшего понятия.

Холода наступили, продолжались и не собирались кончаться. Но предыдущая зима, по словам конюхов, была несравненно страшнее. Я вспомнил, что в прошлом январе и феврале жарился под летним солнцем. Интересно, как Белинда, Хелен и Филип провели каникулы? Что бы они подумали о моем грязном унизительном полусуществовании? А что подумали бы мои работники, увидев, как низко пал их хозяин? Эти мысли немало забавляли меня, они не только помогали коротать утомительные часы, но и не позволяли мне потерять свое внутреннее «я».

Шли дни, заполненные нудной тяжелой работой, и я начал сомневаться в том, что соображал, что делаю, когда ввязался в этот маскарад. Выражение моего лица, речь и жесты постоянно принимали участие в спектакле, изображая тупую грубость. Я работал спустя рукава. Но мало-помалу притворство становилось все легче. Может быть, если достаточно долго притворяться опустившимся мерзавцем, в конце концов им и станешь? А если непрерывно наступать на свое человеческое достоинство, то в один прекрасный день перестанешь замечать его отсутствие? Я надеялся, что подобные вопросы останутся для меня чисто академическими, и считал, что могу не слишком беспокоиться за себя, пока сохраняю способность иронически относиться к своему положению.

Моя уверенность, что через три месяца пребывания в конюшне работнику всячески дают понять, что ему лучше уволиться, полностью подтвердилась историей с Джефом Смитом.

Хамбер никогда не выезжал верхом со своими лошадьми – он приезжал на тренировку в автомобиле и возвращался в конюшню, когда там еще никого не было, чтобы проверить, выполнены ли все его приказания.

Однажды утром, вернувшись в конюшню со второй группой лошадей, мы увидели посреди двора Хамбера, излучавшего свое обычное неудовольствие.

– Ты, Смит, и ты, Роук, заведите лошадей в стойла и идите сюда.

Мы повиновались.

– Роук.

– Сэр.

– Ясли всех твоих четырех лошадей в омерзительном состоянии. Вычисти их.

– Слушаюсь, сэр.

– А чтобы в будущем ты был внимательнее, всю следующую неделю будешь вставать в полшестого.

– Сэр.

Я вздохнул про себя, хотя для меня это было самое терпимое из применяемых им мелких наказаний, поскольку мне было не так уж трудно рано встать. Это означало, что я буду час с лишним просто стоять посреди двора, ничего не делая, и мне будет темно, холодно и скучно. По-моему, он и сам спал мало. Окно его спальни выходило во двор, и он всегда знал, если кто-то не появлялся на улице до без двадцати шесть с фонариком в руках в доказательство своего присутствия.

– Теперь с тобой. – Он расчетливо посмотрел на Джефа. – Пол в седьмом номере покрыт коркой грязи. До обеда ты уберешь солому и отдраишь пол с дезинфицирующей жидкостью.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю