355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дик Фрэнсис » Ради острых ощущений » Текст книги (страница 12)
Ради острых ощущений
  • Текст добавлен: 9 сентября 2016, 20:06

Текст книги "Ради острых ощущений"


Автор книги: Дик Фрэнсис



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Волосы были слишком длинны, и бачки пышно разрослись почти до самых мочек ушей. Загар сошел, и кожа приобрела бледно-желтый оттенок. На лице появилось злое и насмешливое выражение, а в глазах – подозрительность, которой раньше не было. В своей черной одежде я имел вид сомнительного типа, опасного для общества. В зеркале за моей спиной появилось отражение Элинор, я встретил ее взгляд и понял, что она за мной наблюдает.

– Такое впечатление, что вам не нравится то, что вы видите, – заметила она.

Я обернулся.

– Не нравится, – согласился я. – Да и кому понравилось бы?

– А знаете… – она неожиданно развеселилась, – я бы поостереглась выпустить вас на волю здесь, в колледже. Может быть, вы этого не осознаете, но впечатление… вид у вас, прямо скажем, не ангельский, но я понимаю, почему Пэтти пыталась… м-м… то есть, я хочу сказать… – Она умолкла, впервые проявив признаки замешательства.

– Чайник кипит, – вывел я ее из затруднения.

С явным облегчением она повернулась ко мне спиной и принялась готовить кофе. Я же отошел к окну и стал разглядывать пустынный дворик, прижав лоб к холодному стеклу.

Значит, все-таки действует, подумал я. Несмотря на эту кошмарную одежду, несмотря на сомнительный вид, все еще действует. Интересно, по какой причине человек рождается с тем или иным строением костей? Форма моего черепа от меня не зависит – я получил ее в наследство от родителей с правильными чертами лица, так что это их, а не моя заслуга. Так же, как и волосы Элинор. Просто врожденный признак. Случайность, подобная родимому пятну или косоглазию, гордиться тут нечем. Обычно я забывал об этом и смущался, когда мне напоминали. К тому же это было дорогое удовольствие: я уже лишился как минимум двух возможных клиентов только потому, что им не нравилось, что их жены во все глаза глядели на меня вместо моих лошадей.

Но у Элинор это, конечно же, минутный интерес, который скоро угаснет. Она слишком рассудительна, чтобы позволить себе связаться с одним из бывших конюхов своего отца. Что касается меня, то лучше мне держаться подальше от сестер Тэррен – выскочив из огня с одной, я не намерен тут же кидаться в полымя с другой. Хотя жаль – Элинор мне очень нравится.

– Кофе готов, – сказала она.

Я вернулся к столу. К ней уже полностью вернулись ее обычные спокойствие и самообладание. Озорная улыбка больше не озаряла ее лица, оно было почти суровым, как будто она очень сожалела о вырвавшихся словах и хотела отбить у меня охоту ими воспользоваться.

Она налила мне чашку кофе и предложила печенье, которое я с удовольствием съел, поскольку обед у Хамбера состоял из хлеба, маргарина и твердого безвкусного сыра и на ужин, я знал, будет то же самое. По субботам нас не баловали сытным ужином, так как Хамберу было известно, что мы обедаем в Поссете.

Мы степенно беседовали о лошадях ее отца. Я поинтересовался успехами Спаркинг Плага, и она ответила – с ним все в порядке, спасибо.

– Я вырезала из газеты статью о нем, хотите взглянуть?

– Да, с удовольствием.

Я подошел вслед за ней к письменному столу и стоял рядом, пока она искала вырезку. Она рылась в куче бумаг, и верхний лист слетел на пол. Я поднял его и положил на стол. Похоже, что это были вопросы какого-то конкурса.

– Ой, спасибо, – сказала она. – Мне нельзя его терять, это конкурс литературного общества, и я уже ответила на все вопросы, кроме одного. Куда же я дела эту вырезку?

Конкурс состоял из нескольких цитат, надо было назвать авторов. Я взял листок и начал читать.

– Над самой первой я просто голову сломала, – сказала она через плечо. – Не думаю, чтобы кто-нибудь нашел ответ.

– А что нужно, чтобы выиграть конкурс?

– Первым найти правильные ответы на все вопросы.

– А какой приз?

– Книга. Но самое главное – престиж. У нас бывает только один конкурс в семестре, и очень трудный. – Она выдвинула набитый бумагами и разной ерундой ящик. – Я же помню, что куда-то ее засунула, эту вырезку!

Она принялась выгребать все на стол.

– Пожалуйста, не беспокойтесь, – вежливо сказал я.

– Да нет, я же хочу найти ее.

На стол высыпалась еще пригоршня всяких мелочей. Среди них была маленькая хромированная трубка дюйма в три длиной с прикрепленной к обоим концам цепочкой. Где-то я видел нечто похожее, промелькнула в моей голове туманная мысль. Причем видел много раз, и почему-то это связано с выпивкой.

– Что это такое? – спросил я, показывая на непонятный предмет.

– Где? Ах, это… Беззвучный свисток, – объяснила она, продолжая перерывать ящик, – для собак.

Я взял его в руку. Беззвучный свисток для собак… почему же тогда мне показалось, что он имеет отношение к бутылкам, стаканам и… мир остановился.

Я почти физически ощутил, как мой мозг сделал последний прыжок и настиг свою добычу: Эдамс и Хамбер были наконец-то у меня в руках. Мое сердце учащенно забилось.

Так просто… Так потрясающе просто! Трубка разделялась на две части, одна из них оказалась крошечным свистком, другая – колпачком. Колпачок был прикреплен к свистку маленькой цепочкой. Я поднес свисток к губам и дунул. Раздался еле слышный звук.

– Вы практически ничего не услышите, – сказала Элинор, – а собака, конечно, слышит. Но можно сделать так, чтобы был нормальный звук и человек тоже слышал. – Она взяла у меня свисток и открутила какую-то часть. – Попробуйте теперь.

Я снова дунул. Теперь это был звук обычного свистка.

– А вы не могли бы дать мне его на время? – попросил я. – Он вам нужен? Я… мне хочется провести один эксперимент.

– Конечно, возьмите. Мою старую овчарку прошлой весной пришлось усыпить, так что с тех пор я им не пользовалась. Только верните мне его, хорошо? В летние каникулы я собираюсь взять щенка, и свисток мне понадобится.

– Да, разумеется.

– Договорились. А вот наконец и вырезка!

Она протянула мне кусок газеты, но я никак не мог на нем сосредоточиться. Я видел только бар в огромной машине Хамбера с ломиками для льда, щипцами и множеством хромированных мелочей. Мне никогда не приходило в голову внимательно их разглядывать, но среди них определенно была маленькая трубочка с цепочкой – беззвучный свисток для собак.

Сделав над собой усилие, я прочел статью о Спаркинг Плаге и поблагодарил Элинор за то, что она нашла ее для меня. Потом я спрятал свисток в пояс с кармашками и посмотрел на часы – была уже половина четвертого. Похоже, что я опаздываю.

Элинор оправдала меня в глазах Октобера и показала мне свисток – это были две неоценимые услуги. Мне захотелось чем-нибудь отплатить ей, и я видел только один способ это сделать.

– «Никуда человек не уходит с большим спокойствием или освобождением от тревог, чем в собственную душу…» – процитировал я.

Она в изумлении уставилась на меня.

– Это же первый вопрос конкурса!

– Ну да. Вам разрешается чужая помощь?

– Да, любая. Но…

– Это Марк Аврелий.

– Кто? – поразилась она.

– Марк Аврелий Антонин. Римский император. Со 121 по 180 до нашей эры.

– «Наедине с собой»? Я кивнул.

– А на каком языке это написано? Это тоже надо указать. Наверное, на латинском.

– На греческом.

– Фантастика… в какую школу вы ходили?

– В сельскую школу в Оксфордшире. – Я на самом деле ходил в эту школу – до восьми лет. – Там был учитель, который все время пичкал нас Марком Аврелием. – Только этот учитель был уже в Джилонге.

У меня все время было сильное искушение рассказать ей правду о себе, а в эту минуту оно стало почти непреодолимым. В ее обществе я был просто не в состоянии прикидываться и даже в Слоу разговаривал с ней так, как говорю обычно. Но все-таки я удержался и не рассказал ей, кто я на самом деле – ведь Октобер не сделал этого, а он, видимо, знает свою дочь лучше, чем я. И потом, эти ее доверительные беседы с Пэтти… которая вряд ли способна держать язык за зубами. Может быть, он считал, что это поставит под угрозу наше расследование? Мне оставалось только гадать. И я промолчал.

– А вы совершенно уверены, что это Марк Аврелий? – с сомнением спросила она. – Нам ведь дают только одну попытку – не вышло, и все.

– Тогда проверьте – это в разделе, где говорится о том, что надо учиться довольствоваться своей судьбой. Наверное, я так хорошо запомнил, потому что совет и вправду полезный, а мне редко удавалось ему следовать.

Я усмехнулся.

– Знаете, – осторожно проговорила она, – это, конечно, не мое дело, но мне кажется, что вы могли бы добиться гораздо большего в жизни. Вы… вы производите впечатление очень умного человека. Почему вы работаете в конюшне?

– Я работаю в конюшне, потому что это единственное, что я хорошо умею.

Это была хоть и несколько лукавая, но правда.

– Вы намерены этим заниматься до конца жизни?

– Скорее всего.

– И удовольствуетесь такой работой?

– Придется.

– Я не ожидала, что наша сегодняшняя встреча будет такой. Честно говоря, я очень боялась. Но благодаря вам мне было легко.

– Значит, все в порядке, – весело отозвался я.

Она улыбнулась. Я подошел к двери и открыл ее, но она сказала:

– Я. лучше провожу вас. По-моему, архитектор, построивший это здание, был помешан на лабиринтах. Иногда посетители бродят по верхним этажам сутками и в конце концов умирают от жажды.

Я засмеялся. Она проводила меня по бесконечным запутанным коридорам и вниз по лестнице до самого выхода, непринужденно, как с равным, болтая о своей жизни в колледже. Она сообщила мне, что Дарем – старейший университет в Англии после Оксфорда и Кембриджа и единственный, где есть курс геофизики. Она и вправду была замечательная девушка.

На ступеньках она попрощалась со мной за руку.

– До свиданья, – сказала она, – мне очень жаль, что Пэтти так по-свински поступила.

– А мне ничуть не жаль – благодаря ей вы пригласили меня сюда.

– Да, но чего вам стоило это удовольствие! – рассмеялась она.

– Чего бы ни стоило.

Я заметил, что в ее серых глазах были темные крапинки. Она стояла на ступеньках и смотрела, как я садился на мотоцикл и застегивал шлем, потом помахала мне рукой и исчезла за дверью, с суровой окончательностью захлопнувшейся за ней.

Глава 14

На обратном пути я остановился в Поссете проверить, нет ли ответа от Октобера, – мне было интересно, что он думает о той теории, которую я подробно изложил в своем предыдущем послании. Но писем не было. И хотя я и так уже опаздывал к началу вечерней работы, все же я задержался и написал ему снова. Томми Стейплтон не шел у меня из головы – ведь он погиб и унес с собой все, что ему удалось узнать, а мне не хотелось повторять его ошибку. Да и умирать мне не хотелось, если уж на то пошло. Я торопливо писал:

«Думаю, что самое главное в их схеме – беззвучный свисток, каким подзывают собак. Такой свисток лежит у Хамбера в машине, в баре. Помните случай с Олд Интонианом? В Картмеле в дни скачек проводятся собачьи бега».

Отправив письмо, я купил здоровую плитку шоколада, комикс для Джерри и вернулся в конюшню, стараясь незаметно прошмыгнуть на свое место. Но Касс все-таки засек меня и раздраженно пробурчал, что доложит обо всем Хамберу и едва ли мне удастся отдохнуть в следующую субботу. Я подавил вздох и принялся за свои вечерние обязанности, чувствуя, как холодная, убогая, тусклая атмосфера снова охватывает меня и просачивается до самых костей.

Но кое-что изменилось. Свисток, подобно неразорвавшейся бомбе, лежал в моем поясе. Если его найдут там, это будет моим смертным приговором – по крайней мере, я в этом не сомневался. Я был уверен в своей догадке, но она требовала окончательной проверки.

Вероятно, Томми Стейплтон заподозрил истину и отправился прямо к Хамберу, чтобы прижать его к стенке. Ему и в голову не пришло, что эти люди способны на убийство. Но я-то, зная о его смерти, в этом ничуть не сомневался. Семь недель я торчал у них под самым носом, и мне удавалось сохранять осторожность. Теперь было очень важно продержаться до конца, и поэтому все воскресенье я ломал себе голову, как бы мне провести задуманный эксперимент и не попасться.

В воскресенье вечером, часов в пять, во двор вкатился сверкающий серый «ягуар» Эдамса. Как обычно, при виде его владельца сердце у меня упало. Он присоединился к Хамберу, делавшему вечерний обход конюшни, и надолго задержался у стойла Микки, но входить не стал. После того как Хамбер помогал мне в первый раз напоить Микки снотворным, он много раз входил к нему в стойло, Эдамс же – никогда.

Эдамс спросил:

– Что скажешь, Хедли?

– Изменений никаких, – пожал плечами Хамбер.

– Придется его списать?

– Пожалуй. – Голос Хамбера звучал расстроенно.

– Чертовски некстати! – яростно вскричал Эдамс и бросил взгляд на меня. – Все глушишь страх транквилизаторами?

– Да, сэр.

Он громко расхохотался – видимо, это казалось ему смешным. Потом лицо его скривилось, и он раздосадованно бросил Хамберу:

– Бесполезно возиться с этой клячей. Пора приканчивать.

– Хорошо, завтра я этим займусь, – сказал Хамбер, отвернувшись.

Они двинулись к следующему стойлу, а я посмотрел на Микки. Хоть я и делал для него все, что мог, с самого начала было ясно, что он безнадежен. После двух недель почти полного помешательства, бесконечных снотворных и отказа от еды состояние Микки было настолько плачевным, что любой человек, менее толстокожий, чем Хамбер, давно бы уже усыпил его.

Я в последний раз устроил его на ночь, привычно уворачиваясь от его зубов. Не могу сказать, что мне было жаль расставаться с ним – две недели работы с бешеной лошадью кого угодно доконают, – но раз завтра его уже здесь не будет, придется провести эксперимент не откладывая. Но я как-то не был готов к тому, что все придется делать так быстро. Убирая щетки и шагая через двор к кухне, я пытался найти хороший предлог, чтобы отложить задуманное.

Готовность, с которой куча подходящих предлогов тут же возникла в моей голове, заставила меня отчетливо осознать, что в первый раз со времен раннего детства я действительно боюсь.

Можно предложить Октоберу проверить все на Сикс-Плае, говорил я себе, или на любой другой лошади. Совершенно незачем заниматься этим самому. Да просто гораздо разумнее предоставить это Октоберу – ведь он ничем не рискует, а меня может накрыть Хамбер, и тогда мне крышка. А стало быть, нечего лезть на рожон.

Именно в эту минуту я понял, что боюсь, и это мне не понравилось. Весь вечер я уговаривал себя решиться и провести эксперимент именно на Микки и именно завтра утром. Переложить это на Октобера было бы, без сомнения, благоразумнее, но как мне со своим страхом жить дальше? Разве не для того я уехал из дому, чтобы наконец выяснить, на что я способен?

Когда утром я подошел с ведром к двери конторы за последней дозой фенобарбитона для Микки, оказалось, что лекарства осталось совсем чуть-чуть. Касс перевернул склянку над ведром и потряс ее, чтобы высыпать все до последней крупинки.

– Не повезло ему, бедняге, – заметил он, закрывая пробкой пустой пузырек. – Жаль, что больше нет – можно было бы напоследок дать ему двойную дозу. Ну, не стой столбом! – резко добавил он. – И нечего бродить тут с похоронной рожей. Можно подумать, что это тебя сегодня пристрелят.

От души надеюсь, что нет.

Подойдя к крану, я плеснул в ведро немного воды, размешал мгновенно растворившийся порошок и вылил все в сток. После этого наполнил ведро чистой водой и отнес ее Микки.

Он умирал. Кости еще резче выступили под шкурой, голова свесилась между ног. В глазах все еще проглядывало безумие, но силы слишком быстро покидали его, чтобы он мог на кого-нибудь напасть. На этот раз он даже не сделал попытки укусить меня, когда я поставил перед ним ведро, а опустил в него морду и сделал несколько вялых глотков.

Выйдя из стойла, я пошел в сарай для упряжи и взял там новый хомут. Это было серьезным нарушением правил – только Касс имел право выдавать новую упряжь. Вернувшись к Микки, я надел на него новый хомут, старый же, ослабленный лихорадочными ночными метаниями больного животного, снял и спрятал под кучей соломы. Цепь я прикрепил к кольцу на новом хомуте. Потом потрепал Микки по шее, что ему не понравилось, и покинул стойло, закрыв и заперев только нижнюю половину двери.

Мы выехали с первой группой лошадей, затем со второй. Пожалуй, Микки, не получивший утром снотворного, уже пробудился от своей полудремы.

Ведя за повод Доббина, я заглянул поверх двери в стойло Микки. Он слабо мотал головой из стороны в сторону с беспокойным видом. Бедняга, подумал я. А ведь я собираюсь еще усилить его страдания!

В дверях конторы стоял Хамбер, беседуя с Кассом. Конюхи вбегали и выбегали, суетясь вокруг лошадей, позвякивали ведра, голоса окликали друг друга – обычный шум конюшни. Удобнее момента не придумаешь.

Я повел Доббина через двор в его стойло. На полдороге я достал свисток, снял с него колпачок, оглянулся, проверяя, не смотрит ли кто в мою сторону, и изо всех сил свистнул. Раздался слабый звук – настолько тихий, что я едва расслышал его за стуком копыт Доббина.

Но результат был мгновенным и ужасным. Микки заржал в смертельном испуге, его копыта с грохотом ударялись в пол и стены, цепь дергалась и гремела.

Я быстро завел Доббина, пристегнул цепь, спрятал свисток обратно в кармашек пояса и со всех ног кинулся к стойлу Микки. Туда уже бежали и все остальные, включая Хамбера, торопливо хромавшего со стороны конторы.

Когда я заглянул в стойло Микки из-за спин Сесила и Ленни, он все еще ржал и бил копытами, поднявшись на дыбы, словно пытался пробиться сквозь кирпичную стену. Потом, собрав угасающие силы, он вдруг резко опустил на землю передние ноги и отпрянул назад.

– Берегись! – заорал Сесил, инстинктивно отступая, хотя между ним и агонизирующим животным была прочная дверь.

Цепь у Микки была не очень длинная. Раздался отвратительный щелчок, когда он достиг ее конца и внезапно, толчком, остановился. Задние ноги подогнулись, и он тяжело завалился на бок. Все четыре ноги неловко дернулись, голова в прочном новом хомуте была приподнята туго натянутой цепью под таким неестественным углом, что сразу стало ясно – он сломал шею и навсегда избавился от невыносимых мучений.

Перед дверью стойла собрались все до одного работники конюшни. Хамбер, бегло взглянув поверх двери на мертвую лошадь, повернулся и мрачно оглядел стоявших рядом с ним шестерых оборванных конюхов. Его жесткий прищуренный взгляд отбивал всякую охоту задавать вопросы. С минуту царило молчание.

– Встаньте в ряд, – вдруг скомандовал он. С удивленным видом конюхи повиновались.

– Выверните карманы.

Все были еще больше озадачены, но выполнили приказание. Касс двинулся вдоль шеренги, проверяя содержимое карманов. Когда он дошел до меня, я продемонстрировал ему грязный носовой платок, складной нож, несколько монет и полностью вывернутые пустые карманы. Он взял у меня из рук носовой платок, встряхнул его и вернул обратно. Не больше дюйма отделяло его пальцы от свистка в моем поясе.

Я чувствовал испытующий взгляд Хамбера на своем лице, но мне не только удалось сохранить равнодушное и слегка озадаченное выражение, но, к моему большому удивлению, я и внутренне был совершенно ненапряжен. Близость опасности странным образом успокоила меня и прояснила голову. Можно сказать, она даже помогла мне.

– Задний карман? – спросил Касс.

– Там ничего нет, – небрежно сказал я, повернувшись, чтобы он посмотрел.

– Хорошо. Теперь ты, Кеннет.

Я заправил карманы и засунул обратно все вещи. Руки не дрожали. Потрясающе!

Хамбер ждал, наблюдая за обыском ничего не понимающего Кеннета, потом перевел глаза на Касса и кивнул головой в сторону свободных стойл. Касс обшарил стойла лошадей, которых мы только что выезжали. Покончив с последним стойлом, он вернулся обратно и покачал головой. Хамбер молча показал на гараж, где стоял его «бентли». Касс исчез внутри, появился и снова бесстрастно помотал головой. Не говоря ни слова, Хамбер двинулся к конторе, прихрамывая и тяжело опираясь на палку.

Он не мог слышать свисток и, очевидно, не подозревал, что кто-то мог свистнуть специально для проверки его действия на Микки, иначе он приказал бы раздеть нас и обыскать с головы | до ног. Похоже, он считал смерть Микки случайной, и я надеялся, что, не найдя свистка ни в карманах конюхов, ни в стойлах, он откинет мысль о какой бы то ни было связи между своими работниками и внезапным припадком лошади. Если только Эдамс согласится с ним, я спасен!

В этот день была моя очередь мыть машину. Собственный свисток Хамбера был на месте, заткнутый за кожаный ремешок между штопором и щипцами для льда. Я осмотрел его, но трогать не стал.

На следующий день приехал Эдамс.

Труп Микки забрал торговец собачьим кормом, недовольно ворчавший что-то насчет худобы, и я незаметно положил на место новый хомут, прикрепив к цепи старый. Даже Касс не заметил подмены.

Эдамс с Хамбером стояли возле стойла Микки и разговаривали, прислонившись к двери. Джерри высунул голову из соседнего стойла, увидел их и торопливо убрался. Я с невинным видом занимался своей обычной работой – носил сено и воду для Доббина и вытаскивал мусор.

– Роук! – крикнул Хамбер. – Иди сюда! И живо! Я подлетел к нему.

– Да, сэр?

– Ты не вычистил это стойло.

– Виноват, сэр. Я сделаю это после обеда.

– Ты сделаешь это, – неспешно проговорил он, – до обеда. Ему было отлично известно, что в этом случае я вообще останусь

без обеда. Я посмотрел ему в лицо. Он ждал моей реакции, прищурив глаза и сжав губы. Я опустил глаза.

– Хорошо, сэр, – покорно сказал я.

Про себя же я кипел от ярости – черт возьми, уже! Я здесь всего восемь недель и рассчитывал еще по крайней мере на три. Если он примется выживать меня, я не смогу завершить свою работу.

– Для начала, – встрял Эдамс, – возьми-ка вон то ведро и унеси его отсюда.

Я заглянул в стойло. Возле кормушки все еще стояло ведро, из которого пил Микки. Отворив дверь, я подошел к ведру, поднял его, повернулся, чтобы выйти, и застыл как вкопанный.

Прямо передо мной стоял Эдамс. Он держал в руке хамберовскую палку и улыбался. Уронив ведро, я отпрянул в угол. Он засмеялся.

– Сегодня обошелся без таблеток, а, Роук?

Я не отвечал. Он замахнулся, и узловатая ручка трости опустилась на мои ребра. Удар был рассчитанно сильный. Когда он снова занес руку, я проскочил под ней и вылетел в коридор. Вдогонку мне несся его громкий хохот.

Я бежал, пока не скрылся из виду, потом пошел медленно, потирая грудь. Синяк будет приличный, и мне не улыбалась перспектива получить еще. Хорошо хоть, что они решили избавиться от меня обычным способом, а не скинув с откоса в горящей машине.

Весь этот долгий голодный день я размышлял, как мне лучше поступить – убраться немедленно, смирившись с невозможностью закончить расследование, или остаться еще на несколько дней. Но смогу ли я выяснить за три-четыре дня то, на что мне не хватило восьми недель?

Мою судьбу решил не кто иной, как Джерри. После ужина (печеные бобы с хлебом, но слишком мало) мы с ним уселись за столом, разложив на нем комикс. С тех пор, как ушел Чарли, у нас не было приемника, и вечера проходили еще скучнее обычного. Ленни с Кеннетом играли на полу в кости. Сесил отправился надираться. Берт сидел по другую сторону от Джерри, погрузившись в свой беззвучный мир, и наблюдал за катающимися по цементному полу костями.

Дверца духовки была открыта, все конфорки электроплиты включены на полную мощность – это была гениальная идея Ленни, благодаря которой мы дополняли скудное тепло от парафинового обогревателя, с большим скрипом предоставленного нам Хамбером. Понятно, что, как только придут счета за электричество, райская жизнь кончится, ну а пока мы блаженствовали.

Грязная посуда сложена в раковину. С потолка, подобно карнизу, свисает паутина. Голая электрическая лампочка освещает голые кирпичные стены. Кто-то пролил чай на стол, и угол Джер-риного комикса намок.

Я вздохнул. Подумать только – теперь, когда у меня не было выбора, меня не радовала возможность расстаться с этой жалкой, убогой дырой!

Джерри оторвался от комикса, отметив пальцем нужное место, чтобы не забыть.

– Дэн!

– А?

– Эдамс побил тебя?

– Да.

– Я так и думал. – Он кивнул несколько раз подряд и вернулся к своему журналу.

И тут я вспомнил, что он выглядывал из соседнего стойла, перед тем как Эдамс и Хамбер подозвали меня.

– Джерри, – медленно сказал я, – а ты слышал, о чем говорили мистер Эдамс и мистер Хамбер, когда ты был в стойле охотничьей лошади?

– Да, – ответил он, не отрываясь от своего занятия.

– О чем?

– Когда ты убежал, мистер Эдамс засмеялся и сказал хозяину, что ты долго не выдержишь. Не выдержишь… – рассеянно повторил он, – не выдержишь…

– А до этого? Ну, когда они только подошли туда, а ты выглянул и увидел их?

Он обеспокоенно поднял голову, забыв отметить пальцем, где остановился.

– Я не хотел, чтобы хозяин заметил меня, понимаешь? Я должен был гораздо раньше закончить с этой лошадью.

– Ясно. Так ведь все обошлось – тебя не застукали? Он расплылся в улыбке и покачал головой.

– И о чем же они говорили? – напомнил я.

– Они очень сердились из-за Микки и говорили, что надо срочно заняться следующим.

– Следующим – чем?

– Не знаю.

– А еще что-нибудь ты помнишь?

Он сморщил свое маленькое худое личико. Ему хотелось доставить мне удовольствие, и эта гримаса свидетельствовала о большом умственном усилии.

– Мистер Эдамс сказал, что ты слишком долго был с Микки, а хозяин сказал – да, это большой… большой… м-м… ну да, риск, и лучше от тебя отделаться, и мистер Эдамс сказал – да, не тяни с этим, как только он уйдет, мы займемся следующим.

Он широко раскрыл глаза, в восторге от своих способностей.

– Ну-ка повтори последнюю часть.

Что Джерри действительно умел – благодаря длительной практике с комиксами, – так это запоминать со слуха. Он послушно повторил:

– Мистер Эдамс сказал: не тяни с этим, как только он уйдет, мы займемся следующим.

– Чего ты хочешь больше всего на свете? – спросил я.

Он сперва удивился, потом задумался, и в конце концов на его лице появилось мечтательное выражение.

– Ну?

– Поезд, – сказал он. – Знаешь, который можно заводить. С рельсами и всем остальным. – Он резко замолчал.

– Ты все это получишь, как только я смогу купить. Он открыл рот. Я продолжал:

– Джерри, я уезжаю. Ведь когда мистер Эдамс начинает бить тебя, долго не продержишься, верно? Поэтому мне придется уехать. Но я обязательно пришлю тебе поезд, обещаю.

Вечер, как две капли воды похожий на все остальные вечера, кончился, и мы забрались по лестнице наверх, в свои жесткие кровати. Я лег, подложив руки под голову, и стал представлять, как утром на меня обрушится палка Хамбера. Это было все равно что пойти к зубному врачу сверлить зуб – ожидание хуже самого испытания. Тоскливо вздохнув, я погрузился в сон.

Операция «увольнение» продолжалась назавтра примерно так, как я и предполагал. Когда после второй тренировки я расседлывал Доббина, в стойло вошел Хамбер, приблизился ко мне сзади и огрел тростью по спине. Выронив седло, упавшее на кучу свежего навоза, я обернулся.

– В чем я провинился, сэр? – горестно вскричал я.

Но напрасно я рассчитывал поставить его в тупик – ответ у него был наготове.

– Касс сообщил мне, что в прошлую субботу днем ты опоздал к началу работы. И подними седло. Какого черта ты валяешь его в грязи?

Он стоял, широко расставив ноги, прикидывая взглядом расстояние. Ладно, подумал я, еще един раз и хватит. Нагнувшись, я поднял седло и начал было выпрямляться, когда он снова ударил меня примерно по тому же месту, но гораздо сильнее. Я со свистом выдохнул сквозь стиснутые зубы. Потом бросил седло в грязь и заорал:

– Все! Я ухожу, и немедленно!

– Очень хорошо, – холодно и с видимым удовлетворением сказал он, – собирай вещи. Документы будут ждать тебя в конторе.

Повернувшись на каблуках, он медленно удалился с видом человека, успешно справившегося со своей задачей.

Непробиваемая скотина! Бесстрастный, бесполый, расчетливый… Невозможно представить его любящим или любимым, способным на жалость, горе, страх…

Морщась, я выпрямил спину и решил оставить чертово седло там, где оно лежит – в дерьме. Это будет удачный завершающий штрих – вполне в характере моей роли.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю