Текст книги "Скачка тринадцати"

Автор книги: Дик Фрэнсис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

– Он самый.

– Очень хорошо.

– А что в этом хорошего? – осведомился Харлоу.

– Потому что я могу добиться его дисквалификации как советчика обвиняемого. Ну, видите ли, – пояснил он, видя, что Харлоу ничего не понял, – этот Карл Корунна – тоже свидетель, верно? Надо попробовать сходить в кабинет судьи – это просто комната, несколько поменьше зала суда, – и убедить его заставить Грина взять себе другого адвоката. Это обойдется мистеру Грину в кругленькую сумму. А я слышал, что он себе такого позволить не может. Украденные тысячи он уже потратил.

Джулз Харлоу вздохнул:

– А ведь дело казалось таким простым – всего-то навсего дать денег в счет залога!

– Не отчаивайтесь.

Когда Дэвид Винн уплетал теплые английские оладьи, щедро политые яблочным мармеладом, к ним присоединилась трепетная женщина, носившая костюм от кутюр так небрежно, словно это была обычная тряпка из магазина готового платья. И Винн увидел, как его мрачноватый клиент внезапно просиял.

– Моя жена! – гордо представил ее Харлоу. – Она думает, что я поступил ужасно глупо, поверив бедному мистеру Натбриджу, и очарована Патриком Грином.

– Это ведь для жены вы приобрели кобылку у Сэнди Натбриджа? – спросил Дэвид Винн.

Джулз Харлоу кивнул. Дэвид окинул взглядом эту пару и подумал, что пришить дело о торговле наркотиками этим людям у Патрика Грина получится вряд ли.

Судья согласился с Дэвидом Винном, что Патрику Грину следует найти себе другого адвоката. И тем не менее именно Карл Корунна от имени Грина вызвал Джулза Реджинальда Харлоу в суд для дачи показаний под присягой.

– Я буду сидеть рядом с вами, – объяснял Дэвид Винн своему клиенту, – но отвечать на вопросы мне нельзя. Это должны делать вы. Помните, что вы дали клятву говорить только правду. Думайте, прежде чем отвечать. Они будут пытаться загнать вас в ловушку. Задавать вопросы с подвохом. Если им удастся вас запутать, мы проиграем дело.

«Вот так утешил!» – подумал Джулз Харлоу. Они с Дэвидом Винном отправились в офис Карла Корунны, и там, в приемной, Харлоу впервые встретился лицом к лицу с Патриком Грином. Он ожидал увидеть плутоватого лжеца. Но успех Грина основывался во многом именно на том, что он умел с первого взгляда располагать к себе и внушать доверие.

Грин смотрел на Харлоу как на идиота, выкинувшего кучу денег коту под хвост. Он совершенно не понимал этого человека. Джулз Харлоу знал, что живет в мире, истерзанном войнами и страдающем от голода, и само по себе обладание десятью тысячами долларов было для него не так важно. Но он верил, что справедливость должна торжествовать всегда, в большом и в малом, и намерен был стоять за нее до последнего.

Помимо четырех людей, сидевших друг напротив друга на концах длинного полированного стола – с одной стороны Корунна и Грин, с другой Харлоу и Винн, – там присутствовала судебная стенографистка, которая записывала допрос слово в слово. Кроме того, допрос снимался на видеокамеру, так что при необходимости текст можно было сопоставить с видеозаписью в доказательство того, что запись не была искажена.

Джулз Харлоу поклялся говорить только правду и выполнил клятву. Карл Корунна пытался вынудить его признаться, что он действительно дал свое согласие на то, чтобы Грин оставил его деньги себе в счет гонорара.

– Нет, такого не было, – твердо отвечал Джулз Харлоу.

– Но ведь вы выписали чек на имя мистера Грина, не так ли?

– Да, потому что вы мне так сказали.

– Указали ли вы на чеке, что он предназначен для какой-то конкретной цели?

– Вы сами прекрасно знаете, что этот чек должен был пополнить сумму залога за Сэнди Натбриджа, чтобы он мог выйти на свободу и провести время со своей семьей.

– Отвечайте на вопрос! – потребовал Корунна. – Указали ли вы на чеке, для какой цели он предназначен?

– Ну… нет.

– Было ли на чеке указано, что вы рассчитываете на его возвращение?

– Нет, – ответил Харлоу. – А почему, – с горечью спросил он, – почему вы, как адвокат, не посоветовали мне выписать чек прямо на имя федерального чиновника? Рэй Уичелси поступил именно так, и его деньги вернулись к нему без проволочек. А вы сами сказали мне, что чек должен быть выписан на имя Патрика Грина. Если вы знали, что я поступаю опрометчиво, почему вы дали мне такой совет?

Карл Корунна отвечать отказался. Сказал, что вопросы здесь задает он.

Допрос длился сорок пять минут.

– Ну, этот материал в суде они использовать не захотят, – с удовлетворением сказал Дэвид Винн после окончания допроса. – Вы выглядели чересчур искренне.

– Я говорил правду!

– Увы, люди не всегда верят именно правде.

Колеса судебной машины вращались с черепашьей скоростью. Миновало более двух лет с тех пор, как Джулз Харлоу приобрел кобылку, когда Дэвид Т. Винн наконец позвонил ему и сообщил, что арбитражная комиссия Ассоциации адвокатов Южной Каролины готова рассмотреть его жалобу.

Джулз Харлоу не сразу сообразил, что к чему.

– Какую жалобу?

Его голова в тот момент целиком была занята идеей записи человеческих воспоминаний на платы, которые можно будет имплантировать в мозг для восстановления поврежденной личности. Его любящей жене, ужасно довольной своими лошадьми, приходилось на улице поддерживать супруга под локоток, чтобы он, задумавшись, не угодил под машину.

Дэвид Винн не дал ему опомниться.

– Через три недели, в четверг, в восемь вечера, в том отеле, где мы встречались за завтраком.

– А я думал, нам надо будет идти в суд.

– Если помните, я вам говорил, что у нас есть два пути, – терпеливо объяснил адвокат. – Первый – подать в суд, взять показания под присягой и начать разбирательство. А второй – подать жалобу в Ассоциацию адвокатов. И вот наконец у ассоциации дошли руки до вашей жалобы на Патрика Грина.

– Перекрестный огонь, – пробормотал Джулз Харлоу.

– Что? Да, именно так. Вы ведь придете на слушание в ассоциацию?

Сэнди Натбридж за эти два года успел еще раз побывать в тюрьме. Его бывший приятель снова донес на него и подвел под арест с искусством, достойным Иуды. Но поскольку на этот раз семейство Сэнди благополучно пребывало в Англии, он не стал собирать денег на залог, предпочтя дожидаться суда в тюремной камере.

И защищал его не Грин, а адвокат, назначенный судом. Сэнди проиграл дело и был объявлен виновным в мелких финансовых нарушениях. Более серьезное обвинение в торговле кокаином было с него снято. Срок заключения, к которому его приговорили, он уже отсидел во время следствия, а потому после суда был сразу отпущен на свободу. Рэй Уичелси с радостью предоставил ему прежнюю работу, только теперь стал выплачивать ему комиссионные чеками, а не наличными.

Поскольку Сэнди Натбридж от имени своей матери также подал жалобу на Грина в Ассоциацию адвокатов, арбитражная комиссия решила разобрать оба дела одновременно. Миссис Натбридж, по-своему не менее исполненная решимости, чем Джулз Харлоу, выскребла последние фунты из своего банка и снова прилетела в Америку.

Она впервые встретилась с Джулзом Харлоу в приемной большой конторы, снятой Ассоциацией адвокатов в отеле для разбора дела. Их никто не представил друг другу. Они долго и осторожно изучали друг друга, и наконец Джулз Харлоу, как всегда одетый в серый костюм, спросил у седовласой леди, на которой было ее лучшее платье из набивной шерсти:

– Простите, вы случайно не?..

А она осторожно ответила:

– Мистер Харлоу, не так ли?

Они поделились друг с другом своими печалями. Сэнди Натбридж время от времени добросовестно отсылал матери небольшие суммы в счет долга. Ради этого ему пришлось даже выехать из своей дорогостоящей квартиры на берегу озера. Миссис Натбридж ругательски ругала Патрика Грина. Джулз Харлоу вспомнил тот день, когда сдался на ее уговоры, и подумал, что, если бы такое повторилось, он опять сделал бы то же самое.

Энергичная жена Джулза Харлоу, которая сказала, что не пропустит заседания ассоциации даже ради Кентуккийского дерби, выразила миссис Натбридж сочувствие и немедленно засыпала ее беспечными шуточками. Вдвоем женщинам удалось рассеять царящую вокруг унылую серьезность. Решимость миссис Натбридж заметно окрепла.

Постепенно Джулз Харлоу начал понимать, что заседание арбитражной комиссии уже давно началось. Прибывший Дэвид Винн подтвердил его догадку. Четырнадцать юристов, входивших в состав комиссии, уже в течение часа выслушивали изложение событий в версии Патрика Грина.

– Они же ему поверят! – воскликнул приунывший Джулз Харлоу.

Дэвид Т. Винн окинул взглядом его и миссис Натбридж.

– От вас двоих зависит, сумеете ли вы убедить их, что необходимо провести расследование.

– А что будет, если они согласятся? – спросил Харлоу.

– Ну, если комиссия сочтет ваш случай заслуживающим рассмотрения, они проведут расследование, потом вызовут своего коллегу на заседание и, в принципе, могут лишить его права заниматься юридической деятельностью, если сочтут, что он опозорил свою профессию.

– Как врачи? – спросила миссис Натбридж.

– Ну да, примерно так, – кивнул Дэвид Винн.

Сперва вызвали одну только миссис Натбридж. Джулза Харлоу пригласили в кабинет полчаса спустя. Он очутился в большой, ярко освещенной комнате, где за длинным столом восседали четырнадцать адвокатов с серьезными, неулыбчивыми лицами. Председатель комиссии, сидевший в торце стола, предложил миссис Натбридж, а потом Джулзу Харлоу присесть на один из свободных стульев и отвечать на вопросы.

Миссис Натбридж сидела где-то в середине стола. Джулзу Харлоу же достался единственный свободный стул в конце стола, и, к его ужасу, соседом его оказался Патрик Грин. По другую сторону от Грина сидел Карл Корунна. Час от часу не легче. Джулз Харлоу с каменным лицом занял предложенное место и довольно скованно – ему было неприятно находиться рядом с Грином – принялся отвечать на вопросы председателя. Большая часть вопросов предполагала, что вранье Грина было правдой.

Джулз Харлоу видел, что его дела плохи. Адвокаты явно ему не верили. Грин расслабился. Корунна хмыкнул.

Джулзу Харлоу вспомнились слова Винна: «Люди не всегда верят именно правде». «Если мне не поверят, – подумал он, – я сам буду виноват».

Председатель заглянул в заметки, разложенные на столе, и спросил у Харлоу, в какой именно день он сказал по телефону Патрику Грину, что тот может оставить десять тысяч долларов себе.

Председатель был грузен и страдал хроническим несварением желудка. Нынешнее заседание казалось ему нудным. Половина членов комиссии боролась с дремотой. Патрик Грин мило улыбался.

Джулз Харлоу глубоко вздохнул и громко сказал:

– Я никогда бы не согласился оплачивать судебные издержки Сэнди Натбриджа!

Один из дремлющих адвокатов открыл глаза:

– Почему же?

– Потому что я был с ним незнаком.

– Но…

– Перед тем как дать деньги на уплату залога, я встречался с ним всего один раз. В тот день, когда я приобрел у него лошадь. Кстати, лошадь оказалась очень хорошая. Кобыла. Можете поставить на нее в завтрашней скачке.

Адвокаты оживились. Дремоту как рукой сняло. Председатель нахмурился.

– Но если вы не были знакомы с Натбриджем, почему же вы внесли за него залог?

– Потому что его мать была в отчаянии. Я сделал это ради нее, – Джулз кивнул в сторону миссис Натбридж. – Я сделал это потому, что она плакала. Потому что она англичанка, как и я. Неужели бы вы сами не пришли на помощь земляку-американцу, если бы он попал в беду где-нибудь за границей? Да, в конце концов, я сделал это потому, что я так захотел!

Наступила пауза. Потом леди из комиссии откашлялась и с улыбкой спросила:

– Извините, мистер Харлоу, но нельзя ли узнать: десять тысяч долларов для вас очень большая сумма?

Джулз Харлоу улыбнулся.

– Не очень. Я прошу вас заставить Патрика Грина вернуть то, что мне принадлежит, не потому, что нуждаюсь в деньгах. Дело в принципе. Он ведь вас всех хочет обвести вокруг пальца!

В комнате воцарилась тишина. Харлоу еще раз набрал в грудь воздуху и продолжал:

– Если бы я не мог позволить себе потерять десять тысяч долларов, я не пришел бы на помощь миссис Натбридж. Но я, разумеется, никогда не собирался оплачивать судебные издержки ее сына. На каком основании? Я ни разу не говорил о судебных издержках – ни с Патриком Грином, ни с Карлом Корунной, ни с Сэнди Натбриджем. Я положился на то, что Натбридж явится в суд. Он так и сделал. Я положился на то, что юрист вернет мне деньги, которые я ему доверил. А он оставил их себе. Я доверился барышнику – и адвокату. Кому из них доверились бы вы?

Арбитражная комиссия посовещалась и на следующий день объявила, что не видит смысла проводить расследование и что дело считается закрытым.

– Это я все испортил! – мрачно сказал Джулз Харлоу за завтраком несколько дней спустя.

– Ну, что вы! – утешил его Дэвид Винн. – Мне говорили, что комиссия поверила вам больше, чем Патрику Грину.

– Но… но тогда почему?..

– Ну, они вообще очень редко дисквалифицируют своих коллег-адвокатов. Они могут быть совершенно уверены, что по Грину тюрьма плачет, но, если есть хоть малейшие сомнения в его виновности, они оставят дело без последствий. Всякое сомнение толкуется в пользу обвиняемого, разве вы не знали?

Джулз Харлоу молча смотрел на Винна. Тот принялся уничтожать гору гречневых оладий с бананами.

– Значит, Патрик Грин все же вышел сухим из воды, – промолвил Харлоу.

Дэвид Винн сдобрил оладьи ложечкой взбитого масла и театрально взмахнул вилкой:

– Как бы не так!

– Мои деньги остались у него.

– Ну, я вас с самого начала предупреждал, что деньги вам вернут вряд ли.

– Ну, значит, он все-таки выкрутился.

Дэвид Винн деловито уплетал оладьи.

– У меня есть очень надежные источники информации. Мне многое известно, знаете ли. Мне известно, что вы произвели потрясающее впечатление на арбитражную комиссию. Они говорили, что вы – на редкость искренний свидетель.

Винн помолчал.

– И если дело дойдет до суда, поверят вам, а не Патрику Винну.

– Тут ключевое слово – если!

– Вот об этом-то я и хотел с вами поговорить. Путь к суду лежит через обвинение и взятие показаний под присягой. После этого следует предложение уладить конфликт без суда. Так вот, Патрик Грин согласен на это.

– Не понимаю, чему вы так радуетесь, – угрюмо заметил Харлоу.

– Скоро поймете.

Улаживание конфликта тоже продвигалось с черепашьей скоростью, но в конце концов Дэвид Винн пригласил своего клиента на встречу с посредником. Точнее, посредницей. Она оказалась доброй бабулей, усовершенствованной версией миссис Натбридж.

– Наша цель, – сказала посредница, – определить условия соглашения между мистером Грином и мистером Харлоу, не тратя времени и денег на судебное разбирательство.

Она помолчала.

– Я говорила с мистером Грином.

Новая пауза.

– Он согласен обсудить условия.

– Полагаю, это значит, – не без иронии заметил Дэвид Винн, – что он согласен избежать потери своего дома, машины, офисного оборудования и вообще всего имущества. Он согласен избежать штрафа в тройном размере. Он согласен не оплачивать судебных издержек в качестве проигравшего. Как это благородно с его стороны!

– На каких условиях вы согласны примириться с ним?

Джулз Харлоу внезапно осознал, что это означает. «Господи помилуй! Патрик Грин признает, что виновен!»

Действительно, столкнувшись с реальной возможностью быть осужденным за присвоение денег и нарушение доверия – что автоматически повлечет за собой лишение адвокатской лицензии и права заниматься юридической деятельностью, – Патрик Грин внезапно понял, что, пожалуй, лучше будет вернуть Джулзу Харлоу и миссис Натбридж хотя бы часть тех денег, которые он у них зажал. В конце концов, деньги найти можно – даже если для этого придется устроиться продавцом в супермаркет.

Посредница сказала:

– Мистер Грин предлагает вам пять тысяч долларов – половину той суммы, которую вы предоставили в счет залога.

– Пусть мистер Грин умножит на два, – любезно ответил Дэвид Винн. – Или даже на четыре – если мой клиент окажется мстителен.

– Мистер Грин потратил эти деньги на уплату долга кредиторам, которые угрожали ему физической расправой.

– Какая жалость! Давайте все поплачем! – сказал Винн. – Мистер Грин лишил миссис Натбридж пенсионного фонда.

Джулз Харлоу слушал, как зачарованный.

– Но ведь Сэнди Натбридж выплачивает ей деньги, которые она одолжила ему в счет залога! – отпарировала посредница. – Долги миссис Натбридж – это проблема ее сына.

– Патрик Грин дважды доносил на Сэнди Натбриджа в ВНС, – сухо заметил Винн. – Его целью с самого начала было украсть у человека, которого он называл другом целое состояние под видом несуществующего гонорара. Десять тысяч мистера Харлоу оказались просто приятным сюрпризом.

– Мистер Грин вернет мистеру Харлоу половину его денег.

– Нет, – спокойно возразил Винн. – Все.

– У него сейчас нет денег.

– Ничего, мистер Харлоу согласен подождать.

Пожилая опытная дама с легкой улыбкой взглянула на талантливого молодого адвоката. Он был достаточно молод, чтобы годиться ей в сыновья. Слишком молод, чтобы испытывать жалость к мошеннику. Она назначила дату окончательного заключения соглашения.

Преданная жена Джулза Харлоу решила, что, раз уж Джулз решил подарить ей на третью годовщину свадьбы новую лошадь, она отправится за советом к самому Рэю Уичелси, главе агентства.

Рэй Уичелси, ставивший миссис Харлоу выше всех прочих клиентов, нашел ей великолепного двухлетка, который подавал большие надежды на Тройную корону будущего года.

Миссис Харлоу спросила, нет ли каких вестей о миссис Натбридж. Она почувствовала расположение к миссис Натбридж еще во время заседания арбитражной комиссии. Рэй Уичелси рассказал ей, что Сэнди Натбриджу наконец удалось скопить достаточно денег, чтобы тоже обратиться за советом к Дэвиду Винну, так что теперь разъяренный Патрик Грин согласился уладить дело через посредника и с миссис Натбридж.

Вечером перед сном миссис Харлоу сказала Джулзу:

– Наверно, даже если миссис Натбридж и получит свои деньги обратно, вряд ли она когда-нибудь еще решится внести за кого-то залог.

Ее муж подумал о том, чему успел научиться он сам, и о тех тысячных гонорарах, которые он с радостью выплатил, чтобы только наказать Патрика Грина.

– Я слышал, – сказал он, – что есть и другой способ вносить залог. Просто поручиться теми деньгами, которые у тебя есть. Тогда деньги выплачиваются только в том случае, если обвиняемый скроется. Но тогда это обойдется дорого. Может, это лучше, а может, и нет. Надо спросить нашего вундеркинда, Дэвида Винна.

Они довольно мирно встретились за длинным столом, рассевшись попарно, как и в прошлый раз: с одной стороны – Патрик Грин и Карл Корунна, с другой – Джулз Реджинальд Харлоу и Дэвид Т. Винн.

Почтенная посредница, в сером деловом костюме, таком же официальном, как и у Джулза Харлоу, пожала руки всем присутствующим и, усевшись во главе стола, раздала незамысловатые документы и попросила подписать их.

Джулз Харлоу, несмотря на все свои потери, был счастлив. Справедливость восторжествовала! Подписывая документ, он думал, что сражение вести все же лучше пером, а не оружием. Патрик Грин, конечно, грабитель, но он хоть не стреляет.

Патрик Грин уныло признался себе, что недооценил упорства Харлоу и способностей Винна. Кроме того, председатель арбитражной комиссии пригрозил, что, если станет известно хоть о малейшем проступке Грина, его лицензия немедленно окажется в мусорной корзине. «Ну ничего, – думал Грин, – найдем другую лазейку, подвернется другой лох…»

Он раздраженно подмахнул бумагу, согласно которой должен был выплатить свой долг Джулзу Харлоу в четыре этапа, по две с половиной тысячи баксов за раз.

Эта бумага фактически была признанием вины.

Закон повернулся к Патрику Грину спиной. Грин остался без работы.

Целый год он перебивался случайными заработками и неохотно выплачивал долг Джулзу Харлоу. Под суд ему идти не хотелось.

Еще четыре года он трудился, возвращая долг миссис Натбридж. Штраф обошелся бы ему куда дороже.

Освободившись наконец от долгов, но оставшись в душе таким же бесчестным, Грин переехал в другой штат и занялся страхованием.

Один из тех, кого Грин надул в том штате, избрал более прямой путь к справедливости, нежели Джулз Реджинальд Харлоу. Он отловил Патрика Грина в темном переулке и сделал из него котлету.

ДЕНЬ ПРОИГРАВШИХ

На Большой национальный(Один из самых престижных стипль-чезов в Англии) люди ездят, чтобы выигрывать. И жокеи, и игроки, и, в нашем случае, полиция.

Но иногда люди, думая, что проиграли, на самом деле выигрывают, а иногда, наоборот, выигравший может проиграть.

Все зависит от того, какова ставка.

Остин Дартмут Гленн отправился на Большой национальный с толстой пачкой новеньких купюр в кармане. Он испытывал чувство вины, смешанное с бравадой.

Остин Дартмут Гленн прекрасно помнил, что обещал не пускать эти деньги в оборот раньше назначенного времени. «Не раньше пяти лет!» – сурово сказали ему. Через пять лет шум поуляжется и мультимиллионное ограбление станет историей. Полиция будет расследовать новые преступления, и номера банкнот потонут в устаревших списках. Через пять лет тратить небольшое состояние, полученное Гленном за участие в освобождении главаря банды из тюрьмы, будет совершенно безопасно.

«Все это замечательно, – обиженно говорил себе Гленн, глядя в окно поезда. – А как насчет инфляции? Да через пять лет это небольшое состояние, может, будет стоить дешевле той бумаги, на которой оно напечатано! А то еще, чего доброго, деньги поменяют». Гленн слышал историю про отчаянного взломщика, который отмотал в тюрьме двенадцать лет, а за это время грянула реформа. И все его припрятанные денежки превратились в труху. Отсидеть столько лет, и все зазря! Остин Гленн сочувственно поморщился, думая о нелегкой судьбе взломщика. Нет уж, с ним такого не случится!

Билет на поезд Гленн покупал за обычные деньги, пиво, пару сандвичей в пленке и свежую спортивную газету – тоже. Новенькие бумажки лежали во внутреннем кармане пиджака. Нет, Гленн рисковать не станет! Сперва он доберется до ипподрома в Эйнтри и растворится в безликой толпе. Что же он, дурак, что ли? Аккуратная пачечка хрустящих банкнот кому угодно в Глаза бросится. Но теперь, когда Остин нарочно помял их грязными руками, никто и внимания не обратит.

Он утер губы рукой. Сухопарый мужчина лет сорока, с жидкими волосами цвета соли с перцем, бегающими глазами и важным видом. Гленн провел жизнь, балансируя на грани преступления, и успел обзавестись кучей сомнительных знакомств и весьма любопытных сведений и научиться выманивать взятки окольными путями. Никто его особенно не любил, но Остин был человек толстокожий и на такие пустяки внимания не обращал.

В одном из первых вагонов того же поезда ехал Джерри Спрйнгвуд. Джерри обливался потом – по трем причинам. Во-первых, он привык находиться на свежем воздухе и в вагоне для него было слишком жарко. Во-вторых, он опаздывал, поскольку чересчур увлекся сексом и выпивкой. Если он опоздает, ему грозит увольнение. А в-третьих, Джерри было страшно.

В тридцать два года Джерри Спрйнгвуд, жокей-стиплер, как-то вдруг растерял весь былой кураж и пытался продолжать работать так, чтобы никто этого не заметил. Старые добрые времена, когда Джерри выезжал на старт с холодной головой и участившийся пульс казался ему всего лишь неприятной помехой, давно миновали. В последние несколько месяцев Джерри отправлялся на скачки со страхом. Ему мерещились острые обломки кости, торчащие сквозь хожу, разбитое лицо, сломанный позвоночник… дикая боль. Все эти месяцы Джерри не мог заставить себя совершать рискованных действий, которые он раньше и рискованными-то не назвал бы. Все эти месяцы он не мог заставить себя направить лошадь в образовавшийся свободный промежуток, хотя только это и могло принести победу; и невольно придерживал лошадь перед прыжком, хотя надо было высылать ее вперед.

Искусство, которое некогда вознесло Джерри на вершину, теперь помогало ему скрывать просчеты. Былая репутация помогала объясняться с владельцами и тренерами после очередной неудачи. И только самые проницательные замечали признаки упадка. А таких, кто решался говорить об этом вслух, было еще меньше. Так что британская публика, просматривавшая список участников Большого национального, полагала, что старина Джерри Спрингфилд, едущий на третьем фаворите, Хонтед-Хаузе, дает лошади лишний шанс на победу.

Глядя на проносящиеся мимо поля, Джерри угрюмо размышлял о том, что еще год назад он ни за что бы не потащился на вечеринку в Лондоне накануне крупной скачки. Год назад он переночевал бы в окрестностях ипподрома, ну, может, пропустил бы пару глоточков пива, но лег бы спать пораньше и, разумеется, один. Ему и в голову не пришло бы после вчерашней скачки очертя голову помчаться куда-то на юг, напиться и лечь в постель в два ночи с девицей, с которой он познакомился всего за три часа до этого.

Ему не понадобилось бы заставлять себя забыть о субботнем марафоне. Напротив, он предвкушал бы его с нетерпением и надеждой. «О господи, ну что со мной такое творится?» Джерри был невысокий, крепкий, с мягкой темно-каштановой шевелюрой, глубоко посаженными глазами и носом, расплющенным во время неудачного приземления. Сын фермера, выросший среди животных. Впрочем, манеры его были отшлифованы благодаря успеху и общению со сливками общества. Джерри Спрингфилда люди любили, но он был слишком скромен, чтобы отдавать себе в этом отчет.

Ипподром в Эйнтри наполнился веселой толпой, исполненной надежд и набитой деньгами. Первую из банкнот Остин Гленн отдал на входе и с удовлетворением отметил, что она прошла незамеченной в суматохе, царящей у касс. Вторую он благополучно разменял в битком набитом баре, третью – в ларьке, где продавались каталоги. «Было бы из-за чего беспокоиться! – сардонически усмехнулся Остин. – Какой смысл держать деньги у себя целых пять лет?»

Тотализатор, как обычно, открылся заранее, чтобы принимать ставки на Большой национальный – перед самой скачкой кассы не успевали обслужить всех желающих. Когда Остин подошел к кассам, чтобы поставить на избранного им фаворита, у окошечек уже стояли длиннющие хвосты: умные люди делали ставки заранее, чтобы успеть занять лучшие места на трибунах.

Остин встал в очередь, заранее написав на своей программке номер лошади, на которую хотел поставить. Когда подошла его очередь, он сказал:

– Сто на победу, номер двенадцать в Большом национальном! – и спокойно отсчитал помятые купюры. Расторопная кассирша, выдавая билетик, окинула его мимолетным, но внимательным взглядом.

– Следующий! – сказала она, глядя уже на того, кто стоял за Тленном.

«Проще простого!» – самодовольно подумал Остин, сунув билетик в карман пиджака. Сотня на то, что номер двенадцатый выиграет. Некоторые ставят на призовые места, но он, Гленн, всегда говорил, что это ерунда. Он-то в лошадях разбирается. Всегда этим гордился. Лучшие шансы – у третьего фаворита, Хонтед-Хауза, да и жокея лучше Спрингфилда не найдешь. Гленн, довольный, вернулся в бар и взял еще пива.

В раздевалке Джерри Спрингфилду не составило труда скрыть свое похмелье и свой страх. Прочих жокеев трясла обычная лихорадка, охватывающая любого перед такой скачкой, как Большой национальный. У всех пересохло во рту, все были немного рассеянны. Обычных шуточек было почти не слышно.

«Две калитки, – в отчаянии думал Джерри. – Канава, банкетка… Господи, как же я со всем этим справлюсь?»

Пока Джерри обливался потом, старший полицейский офицер Криспин, начальник местной полиции, лихорадочно соображал, что делать с только что поступившей информацией. Видимо, чтобы быть уверенным в успехе, придется отправиться к главному, кто есть на ипподроме.

Главным на любом ипподроме является старший распорядитель Жокейского клуба. Старший распорядитель был в столовой, принимал за ленчем группу важных заморских гостей, когда старший полицейский офицер Криспин оторвал его от жареного седла барашка.

– Мне нужно срочно поговорить с вами, сэр, – шепнул полицейский, наклонившись к уху распорядителя.

Сэр Уильям Вестерленд мельком взглянул на синюю форму, щедро украшенную знаками различия.

– Вы по служебному делу?

– Да, сэр. Нельзя ли нам побеседовать наедине?

– Наверное, можно, если дело важное.

Сэр Уильям встал, с сожалением посмотрел на недоеденное жаркое и вывел полицейского на балкон своей личной ложи, расположенной на самом верху трибун. Мужчины стояли, ежась на холодном ветру. Им пришлось повысить голос, чтобы перекричать рев толпы и вопли букмекеров, объявляющих ставки на приближающуюся первую скачку.

– Это по поводу ограбления банка в Бирмингеме, сэр, – сказал Криспин.

– Но ведь с тех пор прошло больше года! – удивился Вестерленд.

– Часть похищенных банкнот появилась сегодня здесь, на ипподроме.

Вестерленд нахмурился. Ему не было нужды вспоминать подробности. Грабители взорвали хранилище, считавшееся неприступным, и прорвались через полицейское оцепление, похитив более трех с половиной миллионов. Эта история наделала больше шуму, чем гибель адмирала Нельсона.

Во время взрыва погибли четверо мужчин и ребенок, случайно оказавшиеся под стеной банка. Позднее в перестрелке были убиты две домохозяйки и двое молодых полисменов. Грабители приехали на пожарной машине. Не успел затихнуть грохот взрыва, как они нырнули в пролом, вынесли мешки с деньгами, якобы «для сохранности», и попытались улизнуть с добычей. В последний момент озадаченный констебль попытался их остановить. Ему ответили градом пулеметных пуль. Одного из бандитов опознали, задержали, судили и приговорили к тридцати годам тюремного заключения. Он отсидел ровнехонько тридцать дней, после чего ему устроили шикарный побег. Вернуть его за решетку и отловить его сообщников стало первоочередной задачей полиции.

– Это первый след за несколько месяцев, – сурово сказал Криспин. – Если мы задержим того, кто явился сюда с этими деньгами…

Вестерленд посмотрел на кишащую внизу многотысячную толпу.

– По-моему, это безнадежно.

– Нет, сэр, – Криспин покачал аккуратно подстриженной седеющей головой. – Остроглазая кассирша в тотализаторе приметили одну из банкнот, а теперь мы нашли еще девять. Один из кассиров на входе помнит, что ему дали за билет стофунтовую купюру. Деньги были выпачканы и измяты, но на ощупь они новые.

– И тем не менее…

– Кассирша запомнила этого человека в лицо. Она говорит, что он поставил только на одну лошадь, на победу. Во время Большого национального обычно так не делают.

– На какую лошадь?

– На Хонтед-Хауза, сэр. Так что, если Хонтед-Хауз выиграет, сэр, наш приятель явится со своим билетом, чтобы получить выигрыш, и мы его схватим.

– А что, если Хонтед-Хауз не выиграет? – возразил Вестерленд.