Текст книги "Где-то рядом. Всегда (СИ)"

Автор книги: Dietrich Vogel

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Пойдем купаться! – быстро вошла в воду и стала плескаться на мелководье – Вода – теплейшая! Иди сюда!

Вал быстро скинул с себя одежду и, отмахнувшись от мысли об отсутствии плавок, бросился в теплую спокойную воду, проплыл двадцать метров кролем, вернулся брассом и, подплыв к Маше, встал на ноги. Здесь было неглубоко, вода доходила Маше до груди, выпуклые соски темнели на светлой коже. Вал решительно притянул Машу к себе, она, на секунду замешкавшись, уступила. Он поцеловал прохладные влажные губы, она жадно ответила на поцелуй. Вал подхватил ее на руки и понес на берег, через пляж, где бережно опустил на мягкую траву и принялся целовать влажную после купания кожу, напрягшиеся соски маленьких прохладных грудей, плоский живот... Маша молчала, только дышала часто и неглубоко, ее руки нежно ласкали шею и плечи Вала. Потом она потянула его к себе.

– Иди ...сюда ...

Какое-то время они просто лежали рядом, довольные и уставшие. Потом Маша села и поцеловав Вала сказала:

– Я даже не ожидала, что это может быть так здорово. Мне никогда еще не было так хорошо. Мы, конечно с тобой не дети, но я просто не знала, что так можно... Ты – просто супер!

– Ты тоже! Твоя энергия заведет что угодно, даже тот старый пень – Вал махнул рукой в сторону дерева.

– Ничего себе комплимент!.. – Маша притворно нахмурилась, но тут же снова улыбнулась. – Знаешь, я ужасно тебя люблю. Я, правда, любила тебя и раньше, но теперь, когда ко всем твоим талантам добавляется еще и умение вести себя с девушкой – просто нет слов...

А Вал лежал и думал о том, какая же она все-таки милая, когда улыбается и что ради этой улыбки он готов на все. Вообще на все.

Вдруг она проворно вскочила на ноги

– Кстати, ты не подумал, когда меня сюда тащил, что здесь может быть муравейник?

– Правда? – Вал сел и принялся рассматривать примятую траву.

– Шучу! – Маша задорно рассмеялась – Ну что ты такой серьезный? Я просто хочу тебя развеселить. Нет, не так. Я просто хочу тебя! Только не здесь, а дома, в кровати и по другому... А потом вдруг как-то мечтательно добавила:

– Думаю, что даже действительно будь здесь муравейник – я бы его просто не заметила!

Потом они оделись и пошли домой, где сразу же забрались в постель. На этот раз они любили друг друга неторопливо, специально растягивая удовольствие, и заснули под утро, опустошенные, и умиротворенные.

Глава 4

Мэтр Ха́йнкоа вышел на крыльцо своего маленького аккуратного, почти пряничного, как с картинки, домика, и сладко потянулся, глядя на уже по-августовски яркие звезды. На самом деле он не испытывал необходимости ни в доме как таковом, ни даже в человеческом теле, но с тех пор, как он начал эту игру в людей, мэтр частенько ловил себя на мысли, что человеческая оболочка кажется ему очень уютной. Это, впрочем, было неудивительно, учитывая сколько он потратил энергии на изобретение всех этих забавных органов и отладку их взаимодействия между собой. Мэтру нравилась эстетика ухоженного человеческого тела и очень расстраивало, когда люди сами портили свою оболочку, раскармливая себя до свинского состояния, или вводя в свой организм различные ядовитые субстанции. Однако, собственноручно создав человека и наделив его свободой воли, мэтр не вмешивался в эту игру, хотя частенько созерцание дисгармоничных душ и безобразных тел сильно его огорчало.

Но больше всего мэтр Ха́йнкоа был доволен придуманной им системой дихотомии полов. Такая с виду простенькая идея обернулась в дальнейшем интереснейшим материалом для наблюдений, результаты которых подчас удивляли и обескураживали даже самого мэтра.

Что же касается дома как такового, то он был только в этой Реальности, самой на его вкус удачной, в которой ему не надоедало исполнять роль добрейшего дядюшки Ха́йнкоа, относясь с поистине отеческой заботой и теплотой ко всем здешним обитателям. Реальностей же было много, и в каждой мэтр Ха́йнкоа представал в различных ипостасях: от ангела до демона, от амебы до сгустка чистой разумной энергии. Он не был ни добрым ни злым, ибо добро и зло были придуманы и установлены им самим; иногда он спасал и оберегал целые расы, иногда уничтожал непокорных, правда это случалось редко даже по его меркам – мэтр Ха́йнкоа предпочитал наблюдать, получая от этого истинное эстетическое удовольствие. Но только здесь, в самой любимой его Реальности, мэтр был накоротке с людьми, помогая делом и добрым советом.

Дядюшка Ха́йнкоа пристально всматривался в неяркую звезду почти затерявшуюся на фоне ее более крупных и ярких сестер. Пора было снова лично кое к кому наведаться. Он переступил с ноги на ногу, ступенька отчетливо скрипнула в тишине ночи. Мэтр плавно поднял руки и, легко оттолкнувшись пальцами босых ног, взмыл в воздух, стремительно набирая скорость. Через долю секунды небо пронзила яркая молния, мгновенно погасшая в глубинах космоса.

Глава 5

Ночью Вал открыл глаза. В квартире было темно и тихо. Какое-то время он лежал на спине, напряженно прислушиваясь. Рядом тихонько дышала Янка, размеренно тикал на тумбочке будильник, дети тоже дрыхли без задних ног... Но что-то его ведь разбудило! Вал повернулся на бок. А, вот оно – луна. Шторы разошлись и полная неестественно яркая луна заглядывала в комнату, бросая сноп белого густого света на пол. Конечно этот свет и разбудил Вала. Он было успокоился, как вдруг почувствовал, что в комнате есть еще кто-то, а потом лунный свет стал уплотняться, сплетаясь в размытые призрачные контуры. Вал помотал головой, пытаясь прогнать наваждение. Это не помогло, наоборот теперь Вал отчетливо видел призрачную, но вполне реальную хрупкую девичью фигуру, гибкие руки, нежный профиль. Силуэт становился все плотнее и материальнее, лицо девушки было почему-то знакомо Валу. Девушка застыла у окна и смотрела куда-то мимо боявшегося пошевелиться не то от страха не то от удивления Вала. И вдруг все в нем всколыхнулось.

– Маша!? – собственный шепот показался Валу оглушительным.

Девушка вздрогнула и посмотрела прямо на него. Ее взгляд был наполнен такой нежной щемящей тоской и любовью, что Вал, не владея собой, вскочил протянув руки. В тот же миг видение колыхнулось, как прядь тумана под натиском холодного ветра, и исчезло. В последний момент Валу показалось, что Маша вскинула руки ему навстречу, он даже коснулся ее нежной теплой кожи... и так и остался стоять перед темным окном. Луна пропала. Ему было холодно и очень грустно.

– Ты чего там скачешь? – сонный голос Янки вернул его к действительности.

– Спи, спи... форточку закрывал...

Вал лег в постель, но так и не смог заснуть. Утром он пошел на работу совершенно разбитый и подавленный. С этого дня он решил отыскать Машу.

* * *

Толстая краснорожая тетка в окошке справочного киоска у метро «Парк культуры» ворчливо сообщила Валу, что людей они очень даже ищут, что каждый запрос стоит двести рэ и что ждать придется минут двадцать.

– Кого, значит, ищем? – тетка с неприятной хитрецой глянула на Вала, – Девушку, что ль?

Почему-то краснея он начал говорить, что у них в этом году десятилетие выпуска из школы, что несколько человек не нашлись, и ему, Валу поручили попытаться все-таки собрать класс. Вал сам не знал, зачем он все это выдумал, тетке явно было совершенно все равно, лишь бы деньги платили. Хотя десятилетие действительно имело место, но класс был до того не дружный, что собираться никто желания не изъявлял. Но Валу так было как-то проще.

– Давай сюда данные, кто там у тебя, – тетка нетерпеливо прервала его объяснения, – диктуй!

Она вооружилась мятой бумажкой и огрызком простого карандаша, и приготовилась записывать. Вал с сомнением наблюдал за этими приготовлениями. "Интересно, как она что-нибудь найдет с такой-то "техникой" – подумалось ему, но почему бы, собственно, было не попробовать?

– Так...– Вал помолчал немного, собираясь с мыслями, – Горцева Мария. Отчество – не знаю... Год рождения – наверное семьдесят пятый, август месяц... Родилась по-моему не в Москве...

– Ладно, пока хватит, – перебила его тетка, – если фамилию не меняла – найдем. А иначе – готовь еще двести рублей!... Ты это, погуляй здесь пока...

Она с треском захлопнула окошко. Потом хлопнула дверь киоска, и тетка заковыляла ко входу в метро, скоро скрывшись внутри вестибюля, а Вал остался ждать. Он с самого утра чувствовал себя не в своей тарелке, но никак не мог разобраться в этих своих чувствах. Зачем ему все это? Ведь у него есть жена, которую он любит, дети, которых он просто обожает. Ведь он даже не мог оставаться один, когда семья, к примеру, на даче, а ведь с дачи до работы – ой как далеко...Но он как ненормальный, каждый день на электричках... Но Маша... Это имя отзывалось гораздо глубже, так глубоко, что иногда почти совсем не давало о себе знать, но иногда, каким-нибудь ноябрьским вечером, воспоминания накрывали его с головой, и он ходил совершенно потерянный, полный невыразимой пьянящей тоски и чувства, что что-то потеряно важное, просто жизненно необходимое, но увы невосполнимое. Он приписывал это осенней хандре, и действительно, постепенно тоска отпускала оставив в душе лишь тень давней утраты...

– Молодой человек! – тетка, оказывается, уже успела вернуться, ее толстый в красных прожилках нос высовывался в окошко из полумрака киоска, – Можете ехать!

– Куда? – удивился Вал.

– Вот ваша Маша, и даже не замужем. И на ваш год рождения всего одна числится – это вам повезло. Держите бланк!

Вал с волнением обменял две сотенные на клочок мятой сероватой бумаги, на котором корявым размашистым почерком было нацарапано: Горцева Мария Борисовна, 1975 г.р. место рождения – г. Ленинград. Место проживания: Москва, Улица Снайперская, дом 71 корп. 4 квартира 80.

– Это район Выхино, – услужливо подсказала тетка, – до свидания.

Дома Вал убрал подальше серую бумажку – зачем ему лишние вопросы! Да и доставать ее ему не было необходимости: улица Снайперская – захочешь не забудешь. Однако время шло, а Вал никак не мог собраться с духом и поехать по добытому адресу. Допустим, там действительно живет Маша, но что он ей скажет? Может: "Здрассте, это я, может помнишь?", а она спросит: "Ну и чего тебе?", и что он ответит? Полный бред. А действительно, чего ему нужно? Как Вал не бился, он не мог ответить себе на этот вопрос.

Глава 6

Слякотный ноябрьский вечер. Шел редкий крупный снег, но было не особенно холодно, и снежинки начиная таять еще в воздухе, устилали землю серой, пропитанной водой массой. Было неправдоподобно тихо, лищь иногда с мокрых ветвей деревьев гулко капало. Они шли по аллейке, вдоль какого-то забора, разговаривая о чем-то незначительном. Маша рассказывала о первых месяцах в институте, об изучении латыни, которая неожиданно оказалась интересной дисциплиной, несмотря на всякие там аблативусы инструменти и прочие супины, о том, что им скоро надо будет препарировать какую-то дрянь – она училась в меде, а Вал все больше слушал и ему действительно все это было интересно.

Они перешли пустынную улицу и остановились около ее подъезда.

– Мне пора – спокойно сказала Маша и по ее лицу невозможно было сказать, расстроена она этим, или ей вообще все равно, – жутко замерзла.

– Хорошо. То есть ничего хорошего... Пора так пора.

– Вот держи, – она достала озябшими руками из кармана куртки магнитофонную кассету, – послушай, это "Чайф". Мне особенно нравится первая песня – "С войны". Только слушать ее надо в темноте и сидя на полу. Классная вещь.

– Спасибо, сейчас приду домой и попробую. А ты как, завтра свободна?

– Пока не знаю, звони...

– Ладно...

– Ну все, пока. – Маша повернулась и скрылась в подъезде, ни разу не оглянувшись.

Глава 7

Густав Лемке сидел у себя на крылечке и курил небольшую изогнутую трубку. В неподвижном воздухе теплого летнего вечера далеко разносился аромат хорошего табака, приправленного ванилью и вишней. Густав наслаждался хорошей погодой, терпким вкусом табачного дыма и периодически бросал косые лукавые взгляды на Габи, которая возилась с «анютиными глазками» здесь же рядом в палисаднике, одетая в легкое платье, подчеркивавшее ее довольно объемные формы. В конце улицы показались Маша и Вал. Они явно шли с пляжа, о чем-то весело переговариваясь, Маша то и дело смеялась встряхивая непросохшими после купания волосами. Густав встал и помахал им рукой, а затем, вынув изо рта погасшую трубку, гаркнул:

Эгей, друзья! Заходите к нам, у нас с Габи сегодня на ужин отличный мясной пудинг!

– Гутен абенд! – крикнула в ответ Маша – Пудинг? Пожалейте наши стройные тела! К пудингу, нибось, пиво полагается!?

– А как же! Что за ужин без кружечки старого доброго темного... или светлого!? Вал, ты какое больше любишь?

Последнюю фразу Густав закончил не повышая голоса, так как Вал и Маша уже входили в низенькую деревянную калитку. Вал поднялся на крыльцо и ответил на крепкое, сердечное рукопожатие немца, а Маша пошла поздороваться с Габи и, расцеловавшись с подругой, стала с интересом рассматривать свежепересаженные цветы.

– О, я смотрю наши дамы нашли общую тему для беседы, – глаза Густава смеялись, – значит у нас есть время выкурить по трубочке. Вал, ты же куришь трубку?

– Вообще-то, раньше пробовал...

– Вот и отлично, пойдем-ка на террасу, у меня есть для тебя маленький Geschenk.

Войдя в дом, Густав подошел к массивному резному комоду и порывшись в одном из ящиков, протянул Валу изящную вересковую трубку.

– Нравится? Это тебе. Не благодари, я очень люблю делать подарки.

– Все равно спасибо...

Они не спеша набили трубки, раскурили, голубоватый ароматный дымок поплыл над столом. И Вал все-таки решился задать давно интересовавший его, но казавшийся бестактным и неуместным вопрос.

– Густав, только не обижайся, я не знаю, насколько эти темы у вас принято обсуждать...как ты сюда попал?

– Тема как тема, чего тут обижаться... А тебе действительно интересно? Что ж, слушай... – он посопел трубкой, собираясь с мыслями, – Так вот, родился я в 14-м году, в Мюнхене. Учился, себе, потихоньку, на инженера, по автомеханической части, потом работал на BMW, к политике склонности не имел, да и совсем ею не интересовался, если честно. А тут, бац – война, мобилизация, "Родина в опасности!" и все такое. Что делать, или на фронт, или под суд за уклонение идти. Пошел, то есть воевать за родину. Поначалу, вроде как все ничего было: ты, говорят, человек ученый, будешь у нас фельдфебель, бери человек двадцать народу и марш-марш, танки ремонтировать. И попали мы в Шестую Армию к Паулюсу, там и снабжение ничего было, кормежка, обмундирование – полный комплект, главное под бомбу или обстрел не попасть. Ваши танки расколошматят – мы вроде как, чиним. Приходилось, конечно и на поле боя ремонтировать, но поначалу редко; страшно конечно бывало, хотя, риск – дело благородное... Иногда и героизм проявляли. Через год дали лейтенанта и орден за доблестную службу...Всяко бывало, но ребята у нас были хорошие, спокойные и не пьяницы, местных не трогали и те к нам хорошо относились: где тебя подкормят, где сам поделишься, особенно с детьми, у многих ведь дома свои остались...Танцы устраивали, ваши девки – очень ничего, хотя наши – лучше... – Густав чуть усмехнулся, а затем, посерьезнев, продолжил: – А потом – Сталинград, сначала – все как обычно, а потом поступления техники прекратились, та что была – вышла из строя; раздали нам автоматы, повоюйте-ка ребята как пехота! Тогда, мне совсем худо стало – ну не могу я в живых людей стрелять! А откажешься – сразу к стенке поставят. Ну что делать, лупил в белый свет, как в копеечку. Тут – зима ваша жуткая, греться негде, одни руины, жрать нечего, друзей всех поубивало и такая тоска, и ведь что самое страшное, я на войну не просился, никто меня не спрашивал, сказали: "Ты солдат, офицер, а раз так, выполняй приказ!". А зачем? Ради чего? Многие не выдерживали, стрелялись, а я не мог – грех это. – Густав глубоко, с удовольствием, затянулся, выпустил к потолку голубую струйку дыма, – И вот как-то, уличный бой, сидим за какими-то обломками, отстреливаемся, патроны хм,.. бережем, тут пуля шальная вскользь по каске, сильно так приложила, падаю и пока еще не потерял сознание, думаю: "ну все, отмучился, слава Богу". А потом понимаю, что от этого не умирают, пуля на излете, сила не та, очнусь, и снова в бой... И так мне стало обидно, слов нет. Прям аж до смерти. И провалился в черноту. Очнулся – лежу на траве, как был, в шинели, сапогах, с автоматом. Лето кругом, тепло, птицы поют. Вижу – деревенька, я туда, а там уж люди встретили и все объяснили... Так и живу здесь. Освоился, язык выучил... Живем, брат.

Он замолчал, и они какое-то время молча сидели пуская дым к потоку. Затем, как бы очнувшись от воспоминаний, поглядел на Вала.

– А ты не здешний, так ведь? Это видно... Тебя Маша сюда вытащила? Ну дает девчушка! Хрупкая, тоненькая, а силища – просто невероятная. Помню дядюшка Ха́йнкоа ее привел, маленькая, в разорванной рубашонке, глазищами хлопает ничего еще толком не поймет... Ну, мэтр собрал нас, говорит, дескать принимайте новенькую, надо бы с домом помочь, обустроиться там и все такое. А я тогда вроде как одинокий был, ну подкатился к ней, мол fräulein, чего вам свой дом устраивать, хлопотно это, идите-ка вы лучше ко мне, вдвоем веселее. Так она мне в душу запала тогда. А она глаза подняла и так посмотрела, аж до печенок пробрало, и не в том дело, что там у нее случилось в прошлом, а просто свои у нее планы и я, Густав Ханс Лемке, в эти планы никак не вхожу. Что ж бывает, погрустил денек-другой, да чего толку горевать, нам это тут совсем ни к чему. А потом обжилась, пообвыклась... А скоро подружка к ней приехала издалека откуда-то, Габриэлла, я тогда понял: "Густав, это твой шанс!". Габи – она точно для меня создана. Так и живем – мы с Габи, а Маша вроде лучшего друга нам, только как бы родная. Сестра что ли...

Они помолчали какое-то время.

– Слушай, Густав, а не скучно вам тут – ни электричества, ни развлечений, народу мало совсем...

– Так ведь оно как: мэтр Хайнкоа обустроил тут все по своему вкусу, а весь этот прогресс ради прогресса тамошний, ему не по нутру. Не любит он, чтобы природу портили бездумно, спешку эту бестолковую, как в том мире была. Да и не так уж тут все просто устроено – ведь не на дровах готовим, есть источники энергии, оттуда берем помаленьку на хозяйственные нужды: готовка, там, стирка и все такое. Только не спрашивай, как все это устроено, не спец я в этом. Народу, тут ты верно подметил, у нас не много, но так, во первых, в город можно податься – там повеселее жизнь, а потом, людей мало, зато хорошие, не попадает сюда нечисть всякая. Да и Стражи приглядывают. Вот только больше нас становится, только когда мэтр лично кого приведет, естественным порядком люди не прибывают. Ну, то есть, физиология вся, хм, работает, – Густав слегка улыбнулся, – а вот детей тут у нас не бывает. Таковы правила.

– А если кому-то не по нутру эти правила? Что тогда? Тебя ж не спрашивали, когда сюда отправили!

– Ну, мэтр Хайнкоа никого силком держать не будет, но вот что сделает, про то не задумывался как-то. Точно не обратно – временной парадокс, сам понимаешь... Тут-то у нас часы не тикают, а там столько всего уже наворочали...

Глава 8

Прошло почти полгода, когда Вал все же решился поехать по добытому им весной адресу. Стояла поздняя промозглая осень и привычная хандра навалилась на Вала сильнее обычного. Он даже сходил на сеанс к маститому психологу, но вместо облегчения и хоть какой-то ясности, получил лишь неделикатный намек доцеловать уже наконец все недоцелованное в юности и выкинуть навсегда из головы. Впрочем, а чего он ждал? Выйдя от профессора Вал в первую очередь, с каким-то смутным облегчением, выкинул из головы его дурацкий совет, а деньги за сеанс списал по статье «напрасные расходы»... Если что-то и надо было делать, то только самому.

Поезд метро приближался к конечной станции. Вал задумчиво смотрел на черное окно вагона. Неожиданно за окном посветлело – поезд выехал из туннеля, и темнота подземелья сменилась угасающим светом промозглых сумерек. Но Вал этого не заметил, он был всецело поглощен своими мыслями. Он страшно волновался, хотя казалось бы ну что в этом страшного – позвонить в дверь и посмотреть, что получится; откроет Маша – так ему же это и нужно, а если кто-то еще – так у него же есть "железный" повод – поиск одноклассников, все таки десять лет выпуска бывает не так уж часто, тем более что проводить подобные мероприятия в их школе было принято именно осенью. Но несмотря на очевидную легкость задачи, чувства Вала были в полном раздрае, а давление и пульс явно зашкаливали.

Поезд влетел на станцию и плавно остановился, открылись двери, и Вал вместе с потоком пассажиров вышел на открытую платформу. Холодный ветер освежил и успокоил его, он совершенно отчетливо понял, что если сейчас он не доведет начатое до конца, просто развернется и уедет, в следующий раз решиться будет еще труднее, если вообще возможно. И тотчас как будто кто-то повернул выключатель, сумбур в душе Вала улегся, вернулась привычная рациональность и четкость мышления.

И все-таки когда он остановился напротив непримечательной двери восьмидесятой квартиры, предательское волнение вернулось. Но отступать было поздно – палец уже лег на кнопку звонка. Дребезжащий звук гулко прокатился и замер где-то в панельной глубине квартиры. Довольно долго ничего не происходило, потом за дверью послышались чьи-то шаркающие шаги.

– Кто там? – голос принадлежал женщине, явно не молодой и был каким-то усталым и бесцветным.

Вал чувствовал, что его пристально рассматривают в подслеповатый дверной глазок.

– Я, собственно, по поручению... У нас встреча класса... – Вал смешался и запнулся. – Маша Горцева не здесь живет?

Какое-то время за дверью было тихо, потом загремел, открываясь, замок.

– Входите, – на пороге стояла бледная женщина средних лет с тусклым, увядшим лицом, – что вам нужно?

– Понимаете, – Вал вошел в полутемную обшарпанную прихожую, – понимаете, у нас встреча выпускников – десять лет все-таки... Мне в школе дали адрес, а я тут живу недалеко...

Вал без запинки выложил легенду, заготовленную утром. Женщина молчала и только как-то слишком пристально смотрела на Вала, потом печально вздохнула и не говоря ни слова вышла в комнату. Минуту спустя она вернулась и протянула Валу какой-то небольшой плоский предмет, завернутый в газету.

– Я машина тетя...Маша пропала четыре года назад. Найти не смогли. Ничего... Возьмите, мне почему-то кажется, это именно для вас осталось... Не думаю, правда, что вы отнесете это в школу – она горько усмехнулась – теперь идите. До свидания.

Вал не помнил, как оказался на улице, он очнулся стоя посреди двора, судорожно прижимая к себе сверток. Непослушными пальцами он сорвал газету. Это был портрет Маши, вернее фотография, вставленная в тонкую простенькую рамку. Маша спокойно и немного грустно смотрела на Вала, широко раскрытые глаза были серьезны и полны жизни. Редкие снежинки падали на прозрачный пластик фоторамки и не таяли. До этой минуты Вал не отдавал себе отчета, насколько ему было нужно отыскать Машу, или хотя бы узнать, что у нее все в порядке, он был совершенно не готов к подобному повороту событий. В голове было пусто, он шел не разбирая дороги, наступал в лужи, пересек какую-то широкую улицу, даже не взглянув на красный глаз светофора, зашел в арку проходного двора.

– Угости Стасика! – чей-то противный ноющий голос вырвал Вала из небытия.

– Что? – он непонимающе уставился на дюжего парня в драном и грязном, но когда-то явно дорогом пальто, протягивающего к нему немытую трясущуюся руку.

– Папироску бы...Стасику курить хочется! – снова заныл парень, из уголка рта тянулась дорожка слюны, сбегала по небритому подбородку и капала на засаленный воротник.

– Не курю! – Вал пытался обойти сумасшедшего, но тот ухватил его за рукав и зачастил:

– Вот и она не курила, и вообще пришла, сука, поздно... Где благодарность? Где, я спрашиваю! – он почти кричал, брызгая слюной, – Пришла... Ни пожрать ни... Как так? Кто хозяин? Я поучить хотел, а она... – он визгливо засмеялся. – А она? Я хвать, а она исчезла! Кровь только осталась... И смерть... Ходит смерть, дышит. – он перестал смеяться, затрясся и вдруг побежал прочь странно вскидывая ноги – Смерть! Смерть! Смерть!

* * *

Несколько дней Вал не находил себе места, все валилось из рук, он ни на чем не мог сосредоточиться. Он не появлялся на работе, сказавшись больным, но с утра уходил из дому и бродил бесцельно по городу, иногда присаживаясь на мокрые скамейки, или спускался в метро и бездумно накручивал круги по кольцевой. Его толкали сумками, пихали локтями, о чем-то спрашивали, он не откликался, и никого не замечал. Он был совсем один в этом людском водовороте и видел перед собой лишь серьезные, такие живые глаза Маши. Иногда он доставал из-за пазухи фотографию и подолгу смотрел на нее, и всякий раз ему казалось, что выражение этих огромных серо-голубых глаз чуть изменилось, что напряженность, которая наполняла портрет когда он первый раз взял его в руки уходит, уступая место умиротворенности и какой-то пронзительной чистой нежности. Он понимал, что это невозможно, что это всего лишь клочок бумаги пропитанный химикатами, что он не может меняться, но... Но каждый раз глядя на портрет Вал находил все больше почти неуловимых отличий. Эта фотография, эти происходящие с ней изменения, были единственно тем, что не позволяло Валу окончательно впасть в глухое безысходное отчаяние. Он никогда раньше не думал о том, как же все-таки Маша была важна для него. Пусть она не с ним, пусть где-то там, но живая. Живая. И пусть лишь теоретически, но достижимая. Теперь же только этот странный, почти живой портрет оставлял Валу призрачную надежду когда-нибудь снова ее увидеть. Во всяком случае, ему так казалось.

Глава 9

Человек был явно не в себе, казалось, он шел, не замечая ничего вокруг. Наступил в грязь, задел плечом встречного прохожего. Вал шел позади него, но при этом почему-то видел его чуть сбоку и сверху, как если бы он влез на крышу еле ползущего автобуса. Человек дошел до оживленного перекрестка: пешеходам горел красный свет, и машины проносились мимо не сбавляя скорости. Вал вдруг понял, что сейчас произойдет, ему захотелось крикнуть, остановить этого рассеянного болвана, но язык словно не принадлежал ему больше. Странный человек даже не сделав попытки задержаться на перекрестке, ступил на проезжую часть. Он успел сделать три шага, а потом – Вал невольно зажмурился, сжав кулаки от бессильной боли – потом был визг тормозов и тошнотворный мерзкий звук удара: звук ломающихся костей, трескающегося триплекса, мнущегося металла и рассыпающегося пластика. Вал открыл глаза и увидел, как нелепая фигура, отлетев от покрывшегося трещинами лобового стекла синего «Форда», перевернулась в воздухе и застыла на асфальте неестественно вывернув ногу. Широко открытые глаза смотрели прямо в небо и капли безучастного дождя постепенно заполняли их водой. Вал вгляделся в это лицо и вдруг отшатнулся как от удара: на мокром асфальте только что умер он сам. Валу стало нечем дышать, он взмахнул руками, схватился за что-то рядом с собой и внезапно очнулся. Он стоял на краю того самого перекрестка, ухватившись рукой за фонарный столб, одной ногой на проезжей части. Тела не было, мимо деловито сновали машины, водитель синего «Форда», ехавшего по крайней правой полосе, недовольно засигналил Валу и тот поспешно подтянул ногу на тротуар.

* * *

Он очнулся от этого странного существования совершенно внезапно: туман, окружавший его последние дни, как по волшебству вдруг исчез, Вал сидел на скамье на Чистых прудах, пытаясь согреть окоченевшие руки в карманах куртки. Он повернул голову и вдруг увидел, что совсем рядом с ним, на спинке скамьи сидит, крепко вцепившись в мокрые доски крупными когтями, небольшая ушастая сова. Ее глаза казались совершенно разумными и осмысленными, в них, казалось, было что-то до боли знакомое и теплое... Какое-то время Вал сидел не шевелясь, глядя в эти бездонные, почти человеческие глаза. Но внезапно птица громко щелкнув загнутым клювом, мощно, так что старая скамья жалобно скрипнула, оттолкнулась лапами и расправив крылья взмыла в воздух, очень скоро исчезнув за деревьями. Какое-то время Вал в оцепенении смотрел ей вслед, затем встал, встряхнулся и снова оказался самим собой. Но тупая боль. угнездившаяся где-то глубоко в груди, не прошла, лишь опустилась ниже, выпустив рассудок из своих цепких когтей. «Пора возвращаться» – подумал он и направился к метро.

На следующее же утро Вал, придя на работу, отправил одному из своих старых приятелей пространный е-мейл, с просьбой о помощи. Приятель всю жизнь проработал в милиции на разных мелких должностях, но в последнее время вдруг неожиданно его карьера пошла вверх. Ходили разные слухи, но Валу на это было наплевать, он решил получить хоть какую-то информацию и этот способ казался ему ничуть не хуже других.

Он уже десятый раз проверял почту, но ничего путного не было, так, стандартная рабочая корреспонденция, когда в офисе раздался телефонный звонок. Звонил милицейский приятель:

– Как дела, старик? – голос звонившего был полон энтузиазма.

– Да ничего, – Вал с трудом скрывал нетерпение. – Как успехи, нарыл что-нибудь?

– Во, блин, нет чтоб просто позвонить, или там пивка попить пригласить что ли... Ну ладно, ладно – шучу, есть кое-что...

– Так что?

– Так... Дело действительно есть, обращалась тетка... Ничего, в общем примечательного... Найти ничего не удалось... За исключением одной детали – вот послушай... Так, где это... А, вот: "Горцева Мария... Проживала совместно с Богдановым Станиславом Михайловичем, семьдесят четвертого года рождения..." – Так... – " Девятнадцатого мая... При осмотре квартиры упомянутого гражданина... В присутствии понятых... В комнате, очевидно служившей спальней находился гражданин Богданов в состоянии сильнейшего нервного расстройства, сидящий на полу, в правой руке зажат обрывок ткани предположительно от ночной рубашки пропавшей... При осмотре постельных принадлежностей, на наволочке, обнаружены пятна крови небольшой площади, предположительно от носового кровотечения..." – приятель на секунду перестал тараторить, чтобы перевести дух, – "При медицинском освидетельствовании гражданина Богданова никаких внешних повреждений не обнаружено, Богданов С. М. отправлен на психиатрическую экспертизу..." Дальше – ничего интересного... Рекомендовано лечение... Дело закрыто за отсутствием состава преступления... Все. Надеюсь, это тебе помогло? Зачем тебе это не спрашиваю – не думаю, что ты скажешь мне что-нибудь веселое.