Текст книги "Мишель Фуко"

Автор книги: Дидье Эрибон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

Глава седьмая. Несостоявшиеся встречи

На площади Бастилии полным-полно людей. Звучит «Интернационал», развеваются красные флаги. «Левый народ» – это выражение имело большой успех – шумно празднует победу своего кандидата на президентских выборах. Франсуа Миттеран одолел соперника – Валери Жискар д’Эстена. Мишель Фуко отказался подписывать призыв голосовать за кандидата от социалистов: «Нужно исходить из того, что избиратели – люди достаточно взрослые, чтобы самим решить, за кого им голосовать, а затем ликовать, если повезет» [486]486
  Foucault М. Est-il done important de penser? Entretien // Liberation, samedi 30 mai 1981.


[Закрыть]. И вот теплым весенним днем 10 мая 1981 года он вместе с друзьями вливается в радостно возбужденную толпу людей, высыпавших на улицу сразу после объявления результатов выборов. Через несколько дней, решив, что «теперь пришло время реагировать на то, что начинает совершаться» [487]487
  Там же.


[Закрыть], Фуко дает интервью газете «Liberation», где заявляет о поддержке нового правительства. «Три обстоятельства поразили меня, – говорит он. – Вот уже добрых двадцать лет, как общество сформулировало целую серию вопросов. И эти вопросы на протяжении долгого времени не фигурировали в “серьезной” и институциональной политике. Кажется, только социалисты осознали реальность проблем и откликнулись на них – что конечно же помогло им добиться победы. Во-вторых, первые меры или первые декларации, связанные с этими проблемами (прежде всего я имею в виду правосудие и иммиграцию), совершенно соответствуют тому, что можно назвать “логикой левых”. Логикой, ради которой Миттеран был выбран. В-третьих, что особенно примечательно, эти меры не подчинены мнению большинства. Ни в том, что касается смертной казни, ни в том, что касается проблем иммигрантов, выбор не совпал с наиболее распространенными мнениями» [488]488
  Там же.


[Закрыть].

Однако, словно подталкиваемый удивительным предвидением того, что произойдет в будущем, Фуко добавляет: «Мне кажется, что в избрании Франсуа Миттерана многие увидели победу, своего рода модификацию отношений между правящими и теми, кем правят, а не смену правительства, при которой те, кем правят, занимают место правящих.

В конце концов, произошли лишь перемещения внутри политического класса. Начинается период партийного правительства, что влечет за собой множество опасностей. Возможно ли установить между правящими и теми, кем правят, отношения, которые были бы не отношениями подчинения, а отношениями, в которых сотрудничество играло бы основную роль, – вот то главное, что нужно знать в связи с этой модификацией. <…> Нужно решить дилемму: или мы за, или мы против. Почему бы не встать лицом к лицу? Сотрудничество с правительством не подразумевает ни послушания, ни общего одобрения. Можно сотрудничать и оставаться непокорным. Я даже полагаю, что одно подразумевает другое» [489]489
  Foucault М. Est-il done important de penser? Entretien // Liberation, samedi 30 mai 1981.


[Закрыть].

Но социалистическое правительство не намеревалось сотрудничать с Фуко. Ему были предложены посты советника по делам культуры в Нью-Йорке или директора Национальной библиотеки. По всей видимости, от первого предложения он отказался сам. Возможно, он согласился бы стать послом, но статус советника по делам культуры… Ему казалось, что он слишком стар для такой должности, к тому же это назначение мало соответствовало ожиданиям. А вот пост директора Национальной библиотеки он, скорее всего, с удовольствием бы занял. Он говорил – со смехом – о роскошной служебной квартире и внушительном кабинете, которые ждали его, что свидетельствует о том, что он считал это назначение возможным. Но пост занял человек из окружения Франсуа Миттерана. Когда через два года должность опять станет вакантной, о Фуко уже не вспомнят – выбор падет на его коллегу по Коллеж де Франс Андре Микеля.

Почему отношения Фуко с социалистическим правительством так стремительно испортились? Фуко, державшийся немного в стороне от политики после истории с Ираном, решительно вернулся в стан подписантов во время переворота в Польше, продемонстрировав во всем блеске то, что она называл «строптивостью» в отношениях с властью, пусть даже левой.

13 декабря 1981 года мир с изумлением узнал, что польская мечта летит в тартарары и что генерал Ярузельский принял жесткие меры, направленные на прекращение волнений и деятельности профсоюзного движения «Солидарность». Лидеры оппозиции были арестованы. Улицы крупных городов патрулировали танки. Реакция министра иностранных дел, социалиста Клода Шейсона, шокировала всех, кто с надеждой следил за демократическими процессами, охватившими Варшаву и Гданьск. Он заявил, что французское правительство не намерено вмешиваться во внутренние дела Польши.

На следующее утро в квартире Фуко зазвонил телефон. Еще не было и восьми часов. Звонил Пьер Бурдьё, чтобы предложить ответить на заявление министра, которое он счел «позорным». Фуко согласился. Без малейших колебаний. Чуть позже на улице Вожирар социолог и философ напишут воззвание. Они неплохо знали друг друга. Встречались в Эколь – Бурдьё появился там в 1951 году. Впоследствии они не часто общались, но их взгляды на многие вещи совпадали. Например, они оба с большим уважением относились к Ж. Кангийему, оба считали его своим учителем. В начале 1981 года Фуко способствовал избранию Бурдьё в Коллеж де Франс. Возможно, именно в это время они и сблизились – двое выдающихся ученых, столь далекие по сферам своей деятельности и интересам. Они впервые действовали вместе. Надо сказать, что Бурдьё после мая 1968 года не принимал особого участия в событиях. Он никогда не был общественным деятелем и в шестидесятые – семидесятые годы дистанцировался от гошистских групп, как дистанцировался он и от коммунистической партии в пятидесятые. В отличие от многих других он никогда не состоял членом этой партии, в то время как Жан-Клод Пассерон, соавтор Бурдьё по книгам «Наследники. Студенты и культура» (1964) и «Ремесло социолога» (1969), был с Фуко в Венсенне, а затем участвовал в деятельности «Группы информации о тюрьмах» и комитета «Джелали».

Но в то утро, 14 декабря, Фуко и Бурдьё были настроены на одну волну. Текст воззвания написан быстро. Он выдержан в резком тоне. Фуко покорило предложение Бурдьё связаться с Французской демократической конфедерацией труда: подразумевалось, что между профсоюзом рабочих и интеллектуалами будет установлена связь, похожая на ту, что связывала польскую Солидарность с культурной и университетской элитой.

Предстояло собрать подписи и опубликовать текст. Все прошло гладко, и через несколько часов воззвание, весомость которого была усилена именами, много значившими для левых, было передано в газету «Liberation» и агентство «Франс Пресс». Маргарит Дюрас, входившая, как считалось, в окружение Франсуа Миттерана, режиссер Патрис Шеро, Симона Синьоре и Ив Монтан. У Монтана в тот день обедали кинорежиссер Клод Соте и писатель Хорхе Семпрун [490]490
  Хорхе Семпрун (род. 1923) – прозаик, эссеист, сценарист, пишущий по-испански и по-французски.


[Закрыть], немедленно согласившиеся также поставить подписи под текстом. Жиль Делёз предпочел остаться в стороне. Он полагал, что не следовало создавать проблем для социалистического правительства, которое только-только приступило к работе. Итак, 15 декабря воззвание опубликовано в «Liberation» под заголовком «Несостоявшиеся встречи»: «Нельзя, чтобы французское правительство, уподобившись Москве и Вашингтону, внушало, что введение в Польше военной диктатуры является внутренним делом этой страны и что ее гражданам нужно предоставить возможность решить свою судьбу самостоятельно. Это утверждение ложно и аморально. <…> В 1936 году социалистическое правительство оказалось перед фактом военного путча в Испании, в 1956-м – репрессий в Венгрии. В 1981 году социалистическое правительство встало перед фактом переворота в Польше. Мы не хотим, чтобы оно заняло ту же позицию, что и правительства-предшественники. Мы напоминаем ему, что оно обещало учитывать вопреки обязательствам реальной политики обязательства международной морали». Под воззванием шли подписи. Их не очень много, но они весомы: «Пьер Бурдьё, профессор Коллеж де Франс; Патрис Шеро, режиссер; Маргарит Дюрас, писатель; Бернар Кушнер, «Врачи мира»; Мишель Фуко, профессор Коллеж де Франс; Клод Мориак, писатель; Ив Монтан, актер; Клод Шоте, кинорежиссер; Хорхе Семпрун, писатель; Симона Синьоре, актриса» [491]491
  Liberation. 15 decembre 1981.


[Закрыть].

В номере «Liberation» от 15 декабря воззвание загнано в угол полосы. Руководство газеты явно не стремилось к тому, чтобы оно бросалось в глаза. Никто – включая и тех, кто подписал воззвание, – не ждал, что эти несколько строк вызовут бурю. Однако журналист Иван Левай, священнодействовавший по утрам в эфире «Европы-1», тут же пригласил Мишеля Фуко и Ива Монтана прийти на радио 16 декабря, в воскресенье, и разъяснить свою позицию.

На следующий день «Liberation» еще раз напечатала воззвание, под ним появились новые имена: актер Ги Бедос, скульптор Ипустеги, кинорежиссер Жан-Луи Комолли, историк Пьер Видаль-Наке… И адрес социолога Жаннин Вердес-Леру, по которому можно было обращаться, чтобы поставить свою подпись или выразить поддержку. Публикация вызвала шквал откликов. За несколько дней пришли сотни писем. Газета «Liberation», объявившая, что будет публиковать новые списки подписавшихся каждый день, вынуждена была пойти на попятный, настолько огромен оказался поток корреспонденций. Писали известные люди, художники и ученые: Клод Руа, Лоле Беллон, Сюзанн Флон, Рене Аллио, Эмманюэль Леруа Ладюри, Жорж Кангийем, Жан Больяк, Поль Вейн… И десятки исследователей, студентов, лицеистов, профсоюзных лидеров, присылавших целые страницы с подписями, собранными в аудиториях, классах, лабораториях, бюро… Часто в конвертах помимо листов с подписями были и письма. Кто-то просто выражал сочувствие этой инициативе, кто-то предлагал помощь в организации последующих акций. Эхо воззвания, свидетельствовавшее о симпатиях населения, производило впечатление. Эти же симпатии заставили пятьдесят тысяч человек выйти на улицы Парижа с протестами против государственного переворота в Польше. Во время демонстрации лидеры социалистов были освистаны. Их встретили криками: «Каждому свое! Спасибо, Шейсон!» Польские события нашли широкий отклик во Франции, а пресса ежедневно посвящала им целые полосы. Уровень продаж «Liberation», которая в каком-то смысле стала рупором движения, буквально взмыл, и был даже выпущен специальный номер, в котором содержались статьи и комментарии, публиковавшиеся изо дня в день.

На массовое проявление недовольства социалистическая партия и правительство отреагировали так же, как и на наскоро написанное воззвание Фуко и Бурдьё. Лионель Жоспен, в то время первый секретарь партии, выступая на радио, в резкой форме напомнил Иву Монтану, что в 1956 году тот гостил в СССР. На следующий день Монтан распространил открытое письмо: «Именно потому, что я в 1956 году ездил в СССР, никто не заставит меня проглотить такие слова, как “контрреволюция”, “невмешательство в дела братских партий” или “ничего не поделаешь”» [492]492
  Liberation, 18 decembre 1981.


[Закрыть]. Жак Ланг, министр культуры, сыграл не последнюю роль в организации контратаки. «Клоунада, демагогия», – кипел он возмущением на страницах «Les Nouvelles litteraires» [493]493
  Les Nouvelles litteraires, numero special. Pologne. Supplement au № 2817, decembre 1981.


[Закрыть]. А в интервью, опубликованном в «Le Matin», набросился на интеллектуалов, продемонстрировавших, по его мнению, «типично структуралистскую непоследовательность». И добавил: «Приходится признать, что подписанты хотят не столько оказать помощь Польше, сколько расслоить политическое большинство Франции» [494]494
  Le Matin, 21 decembre.


[Закрыть].

Действительно, «союз левых» был на грани краха, а правые неистово требовали отставки министров-коммунистов. Тем не менее тон, в котором вел полемику Жак Ланг, поразил наблюдателей. Злоба, звучавшая в его словах, вполне объясняется атмосферой, царившей во Франции после избрания Франсуа Миттерана президентом республики. Министр культуры считался представителем интеллектуалов в министерстве, выразителем их жестов и поступков. К тому же он опрометчиво решил, что те, кто был связан с левыми, станут хором воспевать новую власть, выбросившую правых и уничтожившую «старый режим» – именно такую риторику он пытался ввести в то время в оборот. Министр культуры описывал приход левых к власти как переход от «тьмы» к «свету». На этом фоне появление петиции левых, адресованной правительству, которое они должны были воспринимать как «свое», казалось ему чем-то недопустимым, немыслимым, невозможным. А она появилась. И он пускает в ход все средства, позволяющие вести «ответный огонь», как выразилась одна его бывшая сотрудница, и показать, что большинство интеллектуалов поддерживают его и почитаемого им президента. В газете «Le Monde» появляется другая петиция – в виде рекламы, оплаченной министерством. Она была заказана самим Жаком Лангом писателю Жан-Пьеру Фаю, входившему в его окружение. Фаю следовало осудить репрессии в Польше, но при этом недвусмысленно высказаться в поддержку Франсуа Миттерана, а потом собрать подписи под текстом.

Эта петиция получила одобрение большого количества людей, многие из которых не осознавали, частью какой стратегии являлся текст, который им предлагалось подписать. Франсуа Жакоб и Жан Лакутюр, Альфред Кастлер и Владимир Янкелевич, Антуан Витез и Жан Даниэль… И Жиль Делёз. И Пьер Видаль-Наке, впрочем, отрицавший, что дал согласие на то, чтобы его подпись была поставлена под текстом. Жак Ланг и Жан-Пьер Фай организовали также митинг в поддержку польского народа. Он состоялся 22 декабря в парижской «Опера», куда набилось две тысячи приглашенных.

Мишель Фуко, Симона Синьоре, Ив Монтан и Патрис Шеро приняли решение посетить это мероприятие. Они договорились встретиться в кафе неподалеку от «Опера» и явиться туда всем вместе. Фуко, в отличие от других, не получил приглашения. «Напрасно, – рассказывает Клод Мориак, – мы (я и Коста-Гаврас) – пытались убедить его взять одно из наших приглашений. “Ни за что! – кричал он. – Об этом не может быть и речи!” Если у него потребуют приглашение и не позволят ему войти, он сразу же уйдет (мы тоже, – говорили Симона Синьоре, Коста-Гаврас и я), и тут же позвонит. Куда? В “Liberation” конечно же. Поднимется скандал, и ни за какие коврижки он не упустит этот шанс. Он заранее потирал руки, ну а мы – мы решили, что проявим солидарность, хотя вовсе не были уверены в уместности всего этого» [495]495
  Mauriac С. Le Temps immobile. Т. IX. Mauriac et ills. Grasset, 1986. P. 359–360.


[Закрыть]. Но никакого скандала не произошло. Никто не препятствовал Фуко попасть в «Опера».

Тем временем полемика продолжалась. От имени протестантов Пьер Бурдьё принялся загонять Жака Ланга и Лионеля Жоспена в угол. Он провозгласил принцип независимости интеллектуалов от какой бы то ни было власти, а затем призвал к возвращению к традиции «левого анархизма», задавленной левым аппаратом и левыми аппаратчиками [496]496
  Lib£ration, 23 ёёсетЬге.


[Закрыть]. После обмена любезностями произошел окончательный разрыв между социалистическим правительством и несколькими выдающимися представителями французской культуры. Но социалисты, несмотря на занятую ими позицию и жесткую реакцию, не остались глухи к протестам: после радиовыступления Мишеля Фуко и Ива Монтана Енисейский дворец прислал мотоциклиста забрать кассету с записью передачи. И хотя Лионель Жоспен и Жак Ланг выступили против подписантов, было сделано все, чтобы исправить оплошность: утверждалось, что никто не несет ответственности за заявление Клода Шейсона, кроме него самого, и что он говорил не от имени социалистов.

Однако поправить уже ничего было нельзя, и Мишель Фуко будет долго помнить этот эпизод. Он так и не примирится с социалистической партией и ее правительством, несмотря на многочисленные попытки другой стороны наладить с ним отношения. Жак Ланг пригласил его прийти в министерство, чтобы объясниться. Он пошел, а потом сказал друзьям: «Я назвал его идиотом». Очевидно, разговор шел на повышенных тонах. И, главное, все мосты были окончательно разрушены, хотя в сентябре 1982 года Фуко вместе с Симоной де Бовуар, Пьером Видаль-Наке и Жаном Даниэлем присутствовали на обеде, организованном Франсуа

Миттераном. На обеде, от которого ему «не удалось отвертеться», как заявил он своим близким. Порвав с социалистами, он принял также решение никогда больше не читать газету «Le Monde», поскольку Жак Фове, возглавлявший ее, раскритиковал интеллектуалов, которым «так трудно было смириться с 10 мая». И при каждом удобном случае Фуко подчеркивал, что не читает этой газеты, призывая друзей и студентов следовать этому примеру.

В конце концов, воззвание, которое имело шансы не получить большого резонанса, стало важным политическим событием. Прежде всего для социалистов. И для Мишеля Фуко. Поскольку идея Пьера Бурдьё получила продолжение и началось сближение с Французской демократической конфедерацией труда. В тот день, когда собирались подписи под «Несостоявшимися встречами», Бурдьё, полный решимости сделать так, чтобы на этот раз встреча состоялась, позвонил коллегам Эдмона Мера. Генеральный секретарь профсоюза упомянул об этих первых переговорах в интервью, опубликованном 15 декабря в газете «Liberation» – в том же номере, где фигурировал протест «Фуко – Бурдьё», как называли еще их воззвание: «Сегодня утром мы беседовали с несколькими интеллектуалами, до сих пор не имевшими особых связей с Французской демократической конфедерацией труда. Им хотелось, чтобы во Франции рабочие и интеллектуалы образовали силу наподобие той, что определяла деятельность “Солидарности”» [497]497
  Liberation, 15 decembre.


[Закрыть]. Первая встреча была назначена на 16 декабря и должна была состояться в шесть часов вечера в помещении Французской демократической конфедерации труда (улица Кадет, 9-й аррондисман Парижа). На ней присутствовали многие лидеры центрального профсоюза, в том числе и Эдмон Мер. Впрочем, он быстро ушел, так как его должен был принять премьер-министр. Из интеллектуалов пришли Мишель Фуко, Пьер Бурдьё, математик Анри Картан, а также ученые, близкие к Французской демократической конфедерации труда – Ален Турен, Жак Жюллиар, Пьер Розанваллон… Бурдьё настаивает на необходимости постоянного сотрудничества профсоюза с группой интеллектуалов, присутствовавших на встрече, что могло бы позволить немедленно откликаться на актуальные проблемы. Фуко предлагает создать информационный центр или пресс-агентство для сбора, фильтрации и распространения сведений разного характера – политического, юридического и т. д., – касающихся Польши.

На другой день – 22 декабря – состоялся второй раунд. Был составлен текст, который предполагалось распространить через несколько дней. Это собрание проходило в главном бюро профсоюза (сквер Монтолон всё в том же 9-м аррондисмане). Речь уже не шла о встрече в узком кругу. В зале собралось около сотни людей. На трибуне – Эдмон Мер, Пьер Бурдьё, Мишель Фуко, Жак Шерек… Математик Лоран Шварц зачитал резолюцию, подготовленную несколько дней назад: «Осуждения насилия недостаточно… Нужно присоединиться к борьбе польского народа». Затем было объявлено об операции «бадж»: маленькие белые треугольники с красными буквами – аббревиатурой названия «Солидарность» – вскоре расцветят лацканы пиджаков и пальто. Фуко будет носить значок много месяцев. В то утро он произнес длинную речь: «Нам предстоит долгая работа, и мы должны проявлять последовательность. Первая проблема – это информация. Нельзя допустить, чтобы задушили голос “Солидарности”. Поэтому следует отнестись с вниманием к предложению предоставить “Солидарности” прессагентство, которое выпускало бы ежедневный информационный бюллетень». Фуко предлагает также отправить в Польшу делегацию юристов и врачей и упоминает проекты организации «Врачи мира», в том числе операцию «Varsovivre».

За этим собранием последовала серия встреч на факультете Жюсье. 20 февраля там прошел День Польши. Главная тема – отношения Востока и Запада. Мишель Фуко прилежно посещает все встречи, присутствует он и на Дне Польши, собравшем многие сотни человек.

Однако некоторые участники заседаний начинают задаваться вопросом о природе отношений с Французской демократической конфедерацией труда и даже сомневаться в их целесообразности. Скандал разразился внезапно, незадолго до Дня Польши. «Мы не хотим превратиться в попутчиков Французской демократической конфедерации труда», – заявили сомневающиеся.

«Вы являетесь организацией, – говорили они представителям профсоюза, – а мы частные лица. Нам уготована роль сателлитов».

Мишель Фуко старается успокоить их и, взяв слово после довольно живого обмена мнениями, примирительно говорит: «Речь идет не о том, чтобы стать попутчиками. Речь идет не о том, чтобы идти рядом, а о том, чтобы идти вместе». Эта формула прекрасно выражает смысл, который он вкладывал в данное предприятие. И все же, в конце концов, он перестанет посещать заседания на факультете Жюсье, устав от «клюквы» и особенно от их неэффективности и бесполезности. Бурдьё по тем же причинам перестал бывать там много раньше. Движение сошло на нет довольно быстро после первых невнятных инициатив.

На протяжении многих месяцев Фуко тем не менее участвовал в работе польского отделения «Солидарности», образованного поляками, проживавшими в Париже. Его глава Северин Блюмштайн обрисовал портрет философа, «который с удивительной самоотверженностью жертвовал временем, помогая справляться со скучнейшими бюрократическими проблемами». И добавлял: «Мы всегда могли рассчитывать на него. Мне казалось, что мы отнимаем у него драгоценное время. Он, например, входил в комиссию по финансовому контролю. Я помню составленные им набитые цифрами длинные отчеты. Я никак не мог отделаться от мысли, что он мог бы найти лучшее применение отпущенному времени» [498]498
  Seweryn Blumsztajn. В: Michel Foucault, une histoire de la νέήίέ, ed. Syros, 1985. P. 98.


[Закрыть].

Лучшее применение? Фуко очень серьезно относился к своим обязательствам по отношению к Польше и не щадил себя. В сентябре 1982 года, например, он вместе с Симоной Синьоре сопровождал Бернара Кушнера в его последней поездке в рамках проекта «Врачей мира» («Varsovivre»). С ними были также два врача: Жан-Пьер Мобер и Жак Леба. Три тысячи километров они по очереди вели грузовичок с лекарствами, «которые были полякам не очень-то нужны», как скажет Бернар Кушнер, чтобы подчеркнуть, что гуманитарные конвои были «единственным средством не оставлять в беде тех, кто воплощал надежды той большой части Европы, которая находилась за решеткой» [499]499
  Kouchner В. Un vrai samourai: Michel Foucault, une histoire de la νέήίέ, ed. Syros.


[Закрыть]. В грузовичке были припрятаны печатные материалы.

В Варшаве состоялись встречи с активистами оппозиции, интеллектуалами, студентами… Группа хотела посетить в тюрьме Леха Валенсу. Но разрешения не последовало. Особый день: визит в Аушвиц. «Мы спускались поодиночке, – вспоминает Бернар Кушнер, – и каждый ждал своей очереди несколько мгновений, несколько долгих мгновений, которых хватало, чтобы печь крематория предстала чем-то очевидным в своей термической простоте» [500]500
  Там же.


[Закрыть]. Вернувшись из Польши, Фуко объяснил, зачем он предпринял это путешествие: «Поляки нуждаются в том, чтобы с ними разговаривали, чтобы к ним ездили. И в том, чтобы те, кто побывал в Польше, рассказали о ней. В настоящее время нет речи о помощи, которую Франция могла бы оказать Польше или о покрытии ее долгов. Вечная проблема Польши постоянно возвращает к вопросу о европейских государствах, относящихся к советскому блоку, о разобщенности Европы. Однако об этом вспоминают только тогда, когда происходит оккупация или государственный переворот. <…> “Вы предаете не только нас, – говорят поляки, – вы предаете себя”. Словно, предавая их, мы отрекаемся от части себя» [501]501
  Entretien avec Bernard Kouchner, Simone Signoret et Michel Foucault, Le Nouvel Observateur, 9 octobre 1982.


[Закрыть].

Кампания в защиту Польши стала последней политической акцией Фуко. Она привела его в прошлое, на улицы Варшавы, где он жил и работал двадцать пять лет назад, в страну, которую ему пришлось стремительно покинуть и куда он вернулся, чтобы еще раз поклониться тому, что он в предисловии к «Безумию и неразумию» назвал «большим упрямым солнцем польской свободы».

Фуко сохранит связи с Французской демократической конфедерацией труда и с Эдмоном Мером. Он даже опубликует свою беседу с Мером, озаглавив ее «Польша, далее…», – размышления о профсоюзах, массовых движениях, политике, левых и их истории. «Итак, проблема Польши, – говорит Фуко в начале беседы. – То, что там происходило, являло собой пример движения, связанного с профсоюзами, все аспекты, действия и результаты которого имели, однако, политическую подоплеку. То, что там происходило, ставило на повестку дня (очередной раз, но впервые за долгое время) проблему Европы. И в это же время мы получили возможность провести опрос, чтобы узнать, каков вес коммунистов, входящих в правительство. И как раз тогда, как вам прекрасно известно, состоялась встреча с Французской демократической конфедерацией труда, что было совершенно естественно. Мы не “искали” друг друга; “союз” с горсткой интеллектуалов с точки зрения стратегии не имел для вас никакого смысла, а нас не могла не смущать тяжеловесность профсоюза, в котором состоит миллион человек. Но мы встретились в тот момент, испытывая удивление перед тем, что этого не произошло раньше: некоторые интеллектуалы уже давно взвалили на свои плечи груз схожих проблем, и уже давно Французская демократическая конфедерация труда стала центром, где вопросы политики, экономики и общества обсуждались наиболее активно…» [502]502
  Maire E. La Pologne et ар res… Entretien avec Michel Foucault // Le D6bat, № 25, mai 1983. P. 5–6.


[Закрыть]

Сотрудничество с институтами левых не состоялось, и Фуко попытался воплотить эту идею, обратившись к Французской демократической конфедерации труда. Он примет участие в коллективном сборнике, посвященном проблемам общественной безопасности, готовившемся профсоюзом [503]503
  Säcurite sociale, l’enjeu, ed. Syros, 1983.


[Закрыть]. Конфедерация не забудет этого и после смерти философа оранизует выставку в его честь, а также опубликует сборник его памяти со статьями Эдмона Мера, Бернара Кушнера, Пьера Бурдьё… [504]504
  Michel Foucault, une histoire de la v6rite. Syros, 1985.


[Закрыть]

Другим результатом этого всплеска активности Фуко станет проект, возникший летом 1983 года, написать небольшую книгу против социалистов. Он был поражен и задет хорошо организованной шумихой вокруг «молчания левых интеллектуалов», затянувшейся на два месяца: июль и август. На страницах газеты «Le Monde» шли дебаты о нежелании подписантов поддерживать левые петиции. Дебаты начались с публикации статьи Макса Гало [505]505
  Макс Гало – политик-социалист, историк и писатель.


[Закрыть], пресс-атташе правительства, довольно взвешенной и сильно смахивавшей на предложение помириться. Тем, кто спрашивает, куда подевались Мальро, Алены, Ланжевены, тем, кто вглядывается в трибуны, подсчитывая количество присутствующих интеллектуалов, Гало отвечает попыткой анализа: «Май – июнь 1981-го, тесно связанные с маем 1968-го, могут восприниматься как победа левых, в борьбе за которую интеллектуалы как группа, играющая символическую роль, не принимали особого – по крайней мере активного – участия. Это является причиной сложностей в отношениях между интеллектуалами и новым правительством. Взаимное непонимание, разочарование и обращения институтов к созидателям, которые формально вовсе не обещали власти политической поддержки и не являлись самыми “продвинутыми” в делах, стоявших на повестке дня. Не удивительно, что у многих интеллектуалов возникло ощущение, что их забыли, или недооценивают, или призывают лишь для того, чтобы они воспевали и прославляли власть. Эта ситуация имеет тяжелые последствия».

Статья заканчивается фразой, которую можно понимать как признание правоты интеллектуалов, подвергшихся нападкам со стороны Социалистической партии за полтора года до этого: «Страна нуждается прежде всего во включенности выдающихся людей в размышления, требующие независимости и стремления к истине, не в том, чтобы они демонстрировали свою политическую ангажированность» [506]506
  Le Monde. 26 juillet 1983.


[Закрыть]. За этой статьей последовала целая серия откликов и пререкательств. Но Фуко молчит. И иронизирует в кругу своих: «Когда в 1981-м я хотел говорить, мне велели молчать. Когда я молчу, никто не одобряет моего молчания. Это означает лишь одно: они признают за мной право говорить лишь в том случае, если я с ними согласен». Но у него был и более серьезный аргумент – сотрудничество с Французской демократической конфедерацией труда: «Пока вы обсуждаете молчание интеллектуалов, я размышляю вместе с профсоюзными лидерами над проблемой общественной безопасности». Но в глубине души писатель не одобрял то, что представлялось ему окриком, призывом к порядку, выражением «ползучего петенизма» – этот термин он использовал довольно часто. «Миттеран – это Петен», – говорил он всем, кто был готов его слушать. В одном из последних опубликованных за месяц до смерти интервью он указал на это противоречие: «Когда мы подталкивали вас к смене дискурса, вы осуждали нас, применяя ваши расхожие лозунги. Теперь, когда вы вынуждены перейти на другие позиции под давлением реальности, которую ранее не способны были разглядеть, вы просите нас предоставить вам не концепцию, позволяющую справляться с ситуацией, а дискурс, маскирующий изменения, произошедшие с вами. В том, что интеллектуалы перестали быть марксистами, когда коммунисты пришли к власти, нет никакой беды, как уже было сказано. Беда в том, что, колеблясь в выборе союзников, вы не смогли в надлежащий момент объединиться с интеллектуалами в деле мысли, в силу которой были бы способны управлять страной» [507]507
  Magazine litteraire, Nq 204, mai 1984.


[Закрыть]

В конце лета 1983 года Фуко задумал написать книгу на тему «Управлять по-другому» – реплику по поводу своего пресловутого молчания. В ней он хотел проанализировать глубинные причины ряда ошибок, совершенных левым правительством во Франции. «Социалистам не хватает, – полагал Фуко, – искусства управлять». И намеревался доказать это положение, обратившись к истории. Он приступил к работе – и прежде всего перечитал тексты Блюма [508]508
  Леон Блюм (1872–1950) – многолетний лидер французских социалистов, премьер-министр (1936–1938, 1946–1947).


[Закрыть]. Было придумано название книги: «Мозг социалистов». Ибо Фуко предполагал исследовать ментальные особенности партийцев. Тем более что он был вне себя от бесконечных итоговых исследований, посвященных феномену тоталитаризма, расплодившихся в последние годы. Он говорил: «Понятие “тоталитаризм” абсолютно не релевантно. Такое грубое спрямление не может способствовать пониманию. Исследовать нужно партии, их функции». Фуко предполагал, что книга будет написана в форме диалога. Его собеседником должен был быть я [509]509
  Автор старался избегать упоминаний о себе в первом лице. Но в данном случае это было сложно.


[Закрыть]. Книгу ждали в маленьком издательстве Поля Очаковского-Лорана, которое даже прислало в помощь Фуко библиографа. Но, как мы знаем, она так и не вышла. Работа была тут же приостановлена: едва начав, Фуко понял, что к такой сложной и животрепещущей теме, обросшей солидными томами, можно подступиться, лишь посвятив ей несколько лет. Ждали другие, более важные дела. Шла работа над «Историей сексуальности», и он не терял надежды поставить точку через несколько месяцев.

Осенью 1983 года Мишель Фуко, Бернар Кушнер, Андре Глюксман, Пьер Бланше, Клер Бриер и Мишель Бовильяр организуют теоретическую группу, которой, проявив самоиронию, они дают имя «Академия Тарнье» – по названию больницы, где проходят их заседания. Это попытка собрать на внепартийной основе людей, которые хотели бы обратиться к задачам, сформулированным Фуко в тот момент, когда он выступил в поддержку Польши: сбор информации и поиск возможностей публичных действий. Каждое заседание посвящается конкретной проблеме: Ливан, Афганистан, Польша (в присутствии Ива Монтана) и т. д. Одно из заседаний Фуко предполагал посвятить проблемам левых во Франции. Мишель Фуко и Бернар Кушнер хотели также публиковать материалы обсуждений в специальном журнале, который должен был также носить название «Академия Тарнье».