Текст книги "Новые байки со «скорой», или Козлы и хроники"

Автор книги: Диана Вежина

Соавторы: Михаил Дайнека
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Блядская работа

В тридевятом царстве, тридесятом государстве в действительности было всё не так, как на самом деле. На самом деле проститутки, например, у нас, ежу понятно, были, но в действительности их как будто не было. Высокоморальная тогда действительность была, просто пукнуть некуда.

Но уж как обосралась та страна лет несколько спустя… ну да это лирика.

В общем, проститутки величинами-то были хоть и мнимыми, но зарабатывали девочки по вызову реально хорошо. Разумеется, не те, которых у Московского вокзала типа не было, а те, что в интуристовских гостиницах как бы не существовали.

Вот в одной такой гостинице я к двум мнимым величинам на вызов и попала.

Дело было глубокой ночью, и хотелось мне спать. А две эти труженицы интимного фронта и тыла клиента меж собой не поделили. И в процессе выяснения отношений нанесли друг другу травмы лица, то есть морды друг другу когтями покарябали. Визг, писк, милиция – и резонный вопрос: а куда их девать, травмированных? В вытрезвитель? Так они пока что не допились до него. В отделение отправить? Тоже нежелательно, величины-то мнимые, то есть нету их в гостинице…

Светлые ментовские головы долго не думали, вызвали «скорую» и спихнули проблему на меня.

Моя сонная голова тоже особо задумываться не стала. Засунула я эту сладкую парочку в машину, намазала им царапины йодом и зеленкой, за угол завезла и отпустила на все четыре стороны. Точнее, на все три, потому как на работу возвращаться я им категорически запретила. Нечего ударный отечественный проституточий коллектив разукрашенными мордами позорить! Написала в истории болезни, что больные из машины самовольно рассосались в неизвестном направлении, и поехала на станцию досыпать. И к утру эту историю благополучно забыла.

Долго ли, коротко ли…

Короче, на следующем дежурстве приезжаю я с очередного вызова на станцию, смотрю – караулят меня у входа мои бабочки ночные. Царапины заштукатурены, прикид вполне цивильный, в руках торт из «Метрополя» и пузырь валютного шампанского. И ко мне едва не с реверансами:

– Здрасте, доктор! – хором говорят.

Я в те времена не доктором, а фельдшером была, ну да бабочкам моим какая разница.

– И вам, – я отвечаю, – не хворать.

Бабочки мне торт суют с шампанским:

– Возьмите, это вам. Мы вас отблагодарить хотели!

Было бы за что, но раз дают – бери.

Взяла.

– Спасибо, – говорю. – И в чем подвох?

Видно же, что неспроста они меня тут дожидались. Стоят и мнутся, друг друга локтями подпихивая. Ни дать ни взять – малолетки на первом свидании.

Жду. Любопытно же, однако…

Дождалась:

– Мы хотим вас пригласить, – одна мне говорит. – Ну, в смысле на работу, в смысле – к нам. Вы эффектная, на вас большой спрос будет. И в глазах у вас такое что-то есть…

Так бы прямо и сказала: блядское.

– И заработок у нас за ночь больше, чем у вас за месяц, – ее вторая тут же дополняет. – И этаж у нас элитный, скандинавский. И со старшей по этажу мы обо всем уже договорились, вас хоть сегодня ждут!

Недурно, а?

Вот не было печали…

Я (сугубо из академического интереса, не поймите правильно) уточнила, почему скандинавский этаж элитным считается. Оказалось, скандинавы в Питер приезжают конкретно водку жрать, потому как она у нас по европейским меркам дешевая. А проститутку в номер заказывают, чтобы было с кем чокнуться. У них питие в одиночку моветоном считается.

Недурно, да: деньги бешеные, выпивка дармовая – да еще и отрабатывать не надо. Благодать.

Хрустальная мечта интеллигенции.

И чего я отказалась, спрашивается…

А на станции ко мне диспетчер наш с расспросами пристала. Строгая такая дама зрелых лет. Она в окно всю сцену наблюдала.

Ну я живописала в лицах, что да как.

А диспетчерша мне:

– Дура! – говорит. – Могла бы в люди выбиться. Ты что, так до сих пор не поняла? Ты думаешь, это у них работа блядская?! Да это у тебя работа блядская – хронь-пьянь-дрянь со всем почтением обслуживать и гроши за это получать. Это не они, коллега, девочки по вызову – это ты здесь на всю жизнь девочка по вызову!

А я-то циником себясчитала, ей-же-ей.

Но вот что факт, то факт. Сколько лет уж с той поры прошло, даже та страна бесславно сгинула, сменив бездарно власть вранья на власть ворья; я давно уже не фельдшер – врач я высшей категории, причем давным-давно; так вот, друзья мои, за все эти года моя зарплата к проституточей и близко не лежала.

Что факт, то факт. Звучит почти «to fuck».

Что ж тут еще сказать…

Правильно в народе говорят, что государство наше, извините, блядское.

Так что, девочки, не упускайте шанс.

Пути врачебны неисповедимы

К слову говоря, за проституцию меня однажды всё же замели. Ну на деле не совсем так чтобы замели, а на самом деле даже не совсем за проституцию, но получилось весело.

Времена тогда вообще такие были. Развеселые. Начало девяностых, кто-то еще помнит, может быть.

История сама себе банальная.

Была в те времена у меня приятельница, у приятельницы дочка в подростковом возрасте. Соответственно, у дочки приключились боли в животе. А семья вся из себя насквозь интеллигентная была, пробу ставить некуда. А интеллигентному же человеку «неотложку» сразу беспокоить как-то не с руки, меня, понятно, проще на ночь глядя вызвонить.

Мне-то что, я человек отзывчивый, приехала. Диагностировала я аппендицит, дальше как положено: «неотложка» – и в стационар. Стационар, естественно, дежурный, не по выбору.

Приятельница с дочкой поехала и меня с собой уговорила – для моральной поддержки. И не зря, поскольку маме дурно стало, как только она больничку эту издалека узрела.

Дело-то, напомню, в девяностые происходило, реформаторы тогда как раз во вкус вошли и вовсю разруху учиняли. Так что изнутри больницу лучше было вообще не рассматривать, а то еще увидишь чего. Вот дочка и увидела.

Увидела она, правда, всего-навсего таракана, но изумилась так, словно ей утконоса какого показали.

– Ой, – говорит, – а кто это?

Дежурный хирург, который только собрался ей живот помять, тоже удивился. От такого удивления.

– Девочка, – отвечает, – ты что, тараканов никогда не видела?

– Нет, – чадо говорит, – ни разу, никогда!

Н-да, тяжелое у человека детство, что уж тут поделаешь. Папа – профессор литературоведения, мама – кандидат филологических наук. Там если где и были тараканы в доме, только в головах. Где ж ребенку к жизни приобщиться!

Ничего, хирурги чаду быстро объяснили, что тараканы – это пустяки, а вот если она будет себя хорошо вести, ей даже крысу живую покажут.

Приятельница вся аж побелела, но смолчала. И правильно сделала, потому как тараканы тараканами, а хирурги там отличные были. Быстренько болящую в операционную утащили, а уже через полчаса сообщили, что шоу благополучно закончилось и можно нам по домам отправляться.

По домам – это, конечно, хорошо. Вот только времени два часа ночи, метро закрыто, а пешком по криминальной столице топать неохота. Да и далековато, честно говоря. Так что выгребли мы из карманов всю наличность, вызвали такси и пошли под единственный фонарь на всей улице машину дожидаться.

А места вокруг дикие. Больничный садик весь такими кустами зарос, что и под фонарем не слишком-то светло. За углом бензоколонка, а напротив больницы – общежитие неизвестной принадлежности.

А на бензоколонке периодически постреливают – раздел госсобственности бодро происходит, криминальная же революция в стране. Из общежития усатые люди рыночной национальности как те тараканы вылезают. И ментовская машина раз примерно в пять минут по улице зачем-то проезжает.

Только она появится – стрельба на бензоколонке стихает, южные люди в тень прячутся, а мы с моей приятельницей в ожидании такси, наоборот, на шум мотора из кустов вылезаем. Только она проедет, бензозаправщики опять собственность делить начинают, южные люди к нам приставать пытаются, а мы от них в кусты поглубже лезем.

Когда эта машина в третий раз проехала, менты на нас нехорошо поглядывать стали. Меня сомнения начали терзать…

– Похоже, нас сейчас арестовывать будут, – я своей знакомой говорю.

– За что? – приятельница недоумевает.

– За нелицензированную торговлю в ночное время, – говорю.

Приятельница всё равно не понимает:

– Чем?

Объясняю для интеллигенции:

– Собой!

А менты уже на нас конкретно целятся…

Мою приятельницу это страшно оскорбило. Я б за нас, глядишь, и отбрехалась, а она – в амбицию. Нет, ну вот какого черта надо было объяснять ментам, что никакая она им не блядь, а целый кандидат филологических наук?! Как будто кандидат филологических наук блядью быть не может!

На сей оптимистичной ноте нас и загребли. Прямиком в ближайшее отделение.

А в итоге получилось всё же весело. Давно известно: мир тесен, Питер – город маленький, а пути врачебны неисповедимы. Старшим в этом отделении оказался мой знакомый мент. Он еще во времена моей скоропомощной юности на станции метро «Василеостровская» тамошним гадючником заведовал, пьяных-битых мне регулярно спихивал.

Тогда меня он тоже иногда, бывало, выручал, когда я в пьяном безобразии в метро… ладно, дело прошлое.

Короче, если бы не он, нам с приятельницей в этом околотке до утра пришлось бы куковать. А так – нас коньяком сначала напоили, а потом со всем почтением развезли нас по домам с сиреной и мигалкой на милицейском транспорте. Так что в конечном счете мы еще и на такси изрядно сэкономили.

А пути врачебны впрямь ведь неисповедимы. Дочку той моей знакомой так это знакомство с медициной впечатлило, что она сама в медянки подалась. Поступила в медицинский институт, закончила и работает теперь врачом чуть ли не в той самой больничке. Кстати, тараканы, говорят, там так и не перевелись.

А вот ее мама после этого со мной поспешно раздружилась. То ли так она за дочкину карьеру оскорбилась, то ли всё-таки за то, что в грешном моем обществе ее за проститутку приняли…

Хотя казалось бы – а я-то здесь при чем?

Пиявка

Я, собственно, к чему еще ту больницу вспомнила. Когда-то я сама недолго там медсестрой работала. В студенческие годы, разумеется, незадолго до того, как фельдшером на «скорую» устроилась.

Должна сказать, я женщина бесстрашная. Ни темноты, ни пауков, ни змей, ни хулиганов не боюсь. Последние – те сами в основном меня боятся…

Но можно и меня до судорог облыжно напугать. Если, например, опарыша мне показать. Или пиявку. Должна ж и у меня какая-нибудь фобия иметься.

Вот из-за этой фобии вся история и вышла.

Хотя на самом деле, может, оно и к лучшему.

Устроилась тогда я подрабатывать на хирургическое отделение медсестрой. А в те незапамятные времена та больница специализировалась на заболеваниях прямой кишки. А потому в палатах сплошь пациенты с геморроем лежали.

О ту пору тамошний заведующий отделением затеял диссертацию писать. О животворящем воздействии пиявок на геморроидальные узлы. И всем своим больным прописал по два раза на дню пиявками лечиться. Но всё сокрушался, что чудодейственной терапии только наружная часть хвори доступна, а внутренняя, самая болезненная, неохваченной остается.

Выполнять назначения врача медсестре положено. В конкретном историческом моменте то есть мне.

А у меня, как уже было сказано, фобия.

Иду это я к больному с подносиком, на подносике банка с пиявками и пинцет, которым положено пиявку за хвост цапнуть и держать, пока она к геморрою не присосется. А у самой руки трясутся.

И больному при виде такого, с позволения сказать, лечения тоже как-то кисло стало. Но он ничего говорить не стал, только зубами скрипнул.

Двух пиявиц хищных я кое-как пациенту на нужное место посадила. А на третьей дрогнула у меня рука, и уползла эта оголодавшая тварь в задний проход. И щекочется там.

Мужик орет дурноматом, чтобы я у него из задницы эту гадость вытащила. Я от страха визжу. А пиявка вся куда не надо втянулась, хвостом на прощание вильнула, и привет.

На крики заведующий прибежал. Изругал меня всячески, аж целую лекцию прочел о функциональных обязанностях медсестры. И велел упущенную терапию извлечь и на нужный участок присовокупить.

Я от такой перспективы пуще прежнего нацелилась визжать. И пациент мой в голос возмутился – не те еще были времена, чтобы молодой мужик кайф ловил, когда у него молоденькая девочка в заду ковыряется.

Заведующий прицелился было сам лезть, потом плюнул и сказал веско:

– С вечерним дерьмом выйдет.

И правда вышла. И напоследок так пациенту внутренний геморрой полечила, что лучше и не надо. Вот только мужик от такого счастья заикаться начал и по ночам кошмарами стал мучиться.

Заведующий после этого меня шибко невзлюбил. А пациенту от кошмаров и от заикания столько успокаивающих средств накололи, что у него на ягодице здоровенный инфильтрат образовался. А от такой беды в больнице проверенное средство имелось – йодная сеточка на место укола.

А йодом рисовать, опять же, мне.

Я к процессу творчески подошла. Вместо сеточки портрет заведующего в профиль изобразила. Очень похоже получилось. И расписалась, поскольку под такой красотой не грех и подписаться.

А еще через полчаса заведующий пришел мою работу проверять.

Вот так и кончилась моя карьера в этой больнице.

Но всё и в самом деле получилось к лучшему, потому что как раз вакансия на «скорой» образовалась, куда я и устроилась. А там – пошло-поехало…

А вот фобия до сих пор осталась. Утешает только то, что на «скорой помощи» пиявки как-то не в ходу.

Хотя – черт же знает до чего еще додумаются наши реформаторы!

Раздвоение личности

У нас в стране как что затеют реформировать, так ничего хорошего не жди. Обязательно какой-нибудь подлянкой дело обернется. Неспроста ж ведь наше государство именно тем самым словом характеризуется.

Это еще в тридевятом царстве, тридесятом государстве началось. Не забыли, что с тем царством-государством вскоре приключилось? То-то же.

А уж сколько раз за все эти больные времена «скорую» по-всякому пытались реформировать! Что те, что эти – все кому не лень. Как будто никаких других проблем никогда у нас в стране в помине не было.

Вот чтобы за примером не ходить.

Давным-давно, в период перестройки и Верховного Совета СССР, одна в те времена известная б-б… народная избранница решила женщинам на «скорой» сутками работать запретить. На том основании, что при такой работе их детишки якобы мамочек не видят.

Ну не было тогда в стране других проблем…

Дурное дело нехитрое, сказано – сделано. Перевели нас на двенадцатичасовые смены. Мы, натурально, взвыли. Ведь почему доктор на «скорой» на полторы ставки работает? А потому, что на одну ставку есть нечего, а на две – некогда. Так-то получалось: сутки отработал, двое дома. А теперь: раз в день, раз в ночь, сутки дома отсыпаешься. Детишки (если кто-то в таком ритме успевал их завести) вообще забыли, как мамочки выглядят.

Ну а студенткам и вовсе туго пришлось, двенадцатичасовыми сменами даже ставку не выработаешь. И пошли мы все вторую работу искать.

Лично я быстро нашла. Фельдшером приемного покоя на «пьяной травме», сиречь в больнице на улице Пионерской, 16. Работа знакомая, почти как на «скорой», клиенты те же, только писанины чуть побольше. Друзья опять же за стеной – «няньки» из токсы, бишь санитары из токсикологического приемного покоя, которые меня на это место и сосватали.

И всё бы хорошо. Особенно если учесть, что в больницах сутками работать не возбранялось. (Видимо, детишки тех мамочек, которые по стационарам трудились, уже забыли, что у них вообще мамочки есть.) Так и получалось: полставки тут, чуть больше там, опять-таки стипендия – живи и радуйся, короче говоря. Если время жить еще останется.

Я и радовалась. Пока в одно прекрасное зимнее воскресное утро к себе в приемный покой на работу не пришла. Смотрю: мои коллеги со «скорой» пьянца переломанного внутрь затаскивают. Они меня тоже увидели и очень удивились. А что это, говорят, ты тут делаешь, если у тебя через полчаса смена на «скорой» начинается.

Вот тут-то у меня всё внутри и оборвалось. Ну не было у меня в графике этой смены, хоть убейте. Поставить-то, видать, поставили, а предупредить забыли. И что теперь делать прикажете? И не выйти нельзя – уволят, а работой на «скорой» я очень даже дорожила. И приемный покой оставить не на кого, подмену на выходные ни за что не найдешь. Куда ни глянь, везде срань.

Хорошо, «няньки» с токсы надоумили. Вали, говорят, на свою «скорую», днем мы вполглаза как-нибудь приглядим, в воскресенье работы немного. А к ночи у тебя на «скорой» смена кончится, ты сюда вернешься.

Сказано – сделано. Я с коллегами до василеостровской «скорой» добралась, смену с опозданием на две минуты приняла, в свою уличную машину загрузилась и работать поехала.

А уличная не зря так названа. Это та бригада (как правило, в единственном лице), которая всех с улицы подбирает. А на улице в основном что? Правильно, травмы. А в воскресенье травмы по большей части какие? Известно, пьяные.

Так оно и вышло. Первого клиента подобрала – перелом руки, алкогольное опьянение. Шину наложила, место запросила – Пионерскую, 16, дали. Отлично.

Привезла, сама себе сдала, сама у себя деньги и ценности клиента по акту приняла, сама за себя в двух местах расписалась. Шины сама себе на обмен выдала, кровь на этанол у травмированного взяла, в лабораторию отнесла, историю болезни завела. Дежурного травматолога вызвала, на Центр отзвонилась. Доложила, что свободна, и дальше поехала.

От больницы далеко отъехать не успела – по рации поймали. Дядечка в пьяном безобразии детишек с горки кататься учил. У детишек-то и без него неплохо получалось, а у дяди в результате шейка бедра сломана.

Я и отзваниваться не стала, забрала и сразу же обратно вместе с ним поехала. Привезла, сама себе сдала, сама у себя деньги и ценности по акту приняла, в двух местах сама за себя расписалась…

«Няньки» с токсы только хихикают:

– Слушай, – говорят, – а на хрена тебе тут еще кто-то нужен? Ты и в одиночку за двоих справляешься!

Я только плюнула через плечо, чтобы не сглазить, и дальше поехала. Но далеко опять не уехала, у Тучкова моста подвыпившая дамочка на раскатанном тротуаре грохнулась и лодыжку сломала. Я ее подобрала, шину наложила, на Пионерскую, 16, отвезла, сама себе сдала…

Хотите – верьте, не хотите – доверяйте, но до конца моей смены на «скорой» я в свой же приемный покой четырнадцать клиентов так доставила.

А кроме меня, никто туда никого больше не привез. И только когда я сменилась и уже окончательно в больницу вернулась, другие подстанции пьяных-битых подвозить начали. Да так интенсивно, что к трем часам ночи у меня не то что все сидячие (о лежачих я не говорю) – даже все стоячие места кончились. Пришлось линейно-контрольную службу вызывать, чтобы высочайшим соизволением прием в больницу до утра закрыть.

А утром начальство пришло. В лице заведующего приемным покоем. Начало это лицо журналы подписывать и в лице изменилось.

– Так, – говорит, – я не понимаю, кто сюда днем всех этих больных привез?

– Я, – отвечаю.

– А здесь их кто принимал?

– Я, – честно признаюсь.

– Ну знаешь ли, – начальство заявляет, – или у меня мозги с похмелья раздвоились, или это у тебя от такой жизни раздвоение личности произошло. Признавайся по-хорошему, психиатру кому пора сдаваться, мне или тебе?

Что ж тут скажешь? Разве что соврешь, а врать, как ни крути, особо нечего. Пришлось мне признаваться, что да как.

Хорошо, начальство было с чувством юмора. Да и к пакостям, которые нам всем в верхах устроить то и дело норовят, тоже относилось соответственно. В такой стране живем, не привыкать.

А ведь этот ублюдочный закон еще очень долго соблюдался. Я больше скажу: он и сейчас кое-где соблюдается. Отменить забыли. Государство отменить не забыли, а закон – забыли. А напоминать как-то не хочется, а то в нашей веселой стране опять вменят его к повсеместному исполнению.

Мне, знаете ли, уже поздновато надвое делиться. Тогда это всё точно для кого-нибудь у психиатра закончится.

Плюс дебилизация всей страны

Дебильность – легкая степень слабоумия. Дебилы способны к обучению, овладевают несложными трудовыми процессами, возможно их социальное приспособление в известных пределах (IQ = 50–70). Легкую дебильность трудно отличить от психики на нижней границе нормы. В отличие от имбецилов дебилы нередко обнаруживают довольно высокое развитие речи; их поведение более адекватно и самостоятельно, что в какой-то мере маскирует слабость мышления. Этому способствуют хорошая механическая память, подражательность…

«Справочник по психиатрии»

под ред. А. В. Снежневского

Накипело у меня о реформаторах. Не обессудьте, я чуток от сказок отвлекусь, сатиру напишу. Ну, или пасквиль – для разнообразия.

По-моему, нынешние наши власть имущие…

Впрочем, нет. Не только нынешние и не только наши. Власть любой страны втихаря мечтает о народонаселении, состоящем преимущественно из дебилов. Лучше из т. н. торпидных, разумеется, то есть апатичных, вялых, заторможенных. Еще бы, если эти самые дебилы – они ж при грамотном подходе тихие, послушные, внушаемые. Управлять таким электоратом – одно удовольствие. Неприхотливые они, опять же, плодовитые…

Наши не мечтают – наши действуют. Формула отечественной «демократии» проста. Это криминально-бюрократический капитализм плюс всеобщая дебилизация народонаселения. Последнее – единственный национальный проект (даром что негласный), который выполняется успешно и с опережением.

Беда России в том, что среди русских всегда было слишком много думающих людей. А если русский человек задумываться начинает, черт-те что в итоге приключается. Одна Октябрьская революция чего России стоила.

Тогдашние вожди людьми были предусмотрительными. А потому решили всякое брожение в умах по-быстрому пресечь. И ту самую интеллигенцию, которая до этой революции, замечу, первая додумалась, мозолистая пролетарская рука взяла за несознательное горло.

Потом, правда, пришлось немного отпустить. Оказалось, что на одних мозолях без мозгов социализм никак не хочет строиться. Индустриализация опять же, то да сё. Пришлось сперва старорежимную интеллигенцию к делу приспосабливать, а затем еще и новую плодить.

И ведь массово, с размахом наплодили. А ведь правильно когда-то вождь и основоположник говорил – сущее говно интеллигенция. Потому что эта новая интеллигенция с тою же гнильцою оказалась, потому как тоже много думать начала. А если русский человек массово задумываться начинает, значит – что? Правильно, сажать таких задумчивых, расстреливать. Чтобы снова не случилось черт-те что.

(А вы: репрессии! репрессии!.. Pro bono publico, на благо большинства.)

А потом оптовые посадки отменили. Да и вожди поизмельчали как-то, скуксились. Неладно что-то стало в нашем тридевятом царстве, тридесятом государстве. Мало того что эту самую интеллигенцию активно гнобить перестали (разве что особо глубоко задумавшихся прятали в дурдом), так ведь еще и обязательное общее образование бесплатное ввели. И очень качественное, между нами говоря, образование.

На этом наш социализм и кончился. Без шуток говоря, советскую власть погубила именно качественная система общего образования. А вместе с ней – и Советский Союз, но это так, побочный исторический процесс. Потому что только дебила можно бесконечно кормить сказочкой про белого бычка, а думающий человек рано или поздно задается вопросом: а где же всё-таки говядина? А когда наш русский человек массово задумываться начинает…

Вот-вот.

Так вот и случилось черт-те что, и началась у нас сплошная реформация.

В воровской чиновничьей России мозги нашим власть имущим стали не нужны. Если кто-то уловил двусмысленность, то – верны оба смысла.

Интеллигенцию, само собой, нагнули ниже плинтуса. Реформаторы ошибки предшественников учли. Сажать, расстреливать – помилуйте, зачем?! Пусть лучше это никчемушное наследие тоталитарного режима для начала нищеты понюхает. Нищебродам думать не по чину. А остальные пусть усвоят, наконец, что все эти врачи, учителя, ученые – все мы теперь никто. И относиться большинству к нам нужно соответственно.

И большинство, понятно, отнеслось.

(А я: дебилизация! дебилизация!.. Pro bono publico. Во благо. Большинства.)

Это всё могло бы быть лишь шуткой. Ну или шуткой с малой долей шутки. Или даже вовсе и не шуткой, но всё равно могло бы быть по-своему смешно. Если бы мне каждое дежурство сутки напролет не приходилось бы с продуктами такой дебилизации общаться.

За тридцать лет работы на «скорой» к глупости я вроде бы привыкла. Народ тупил всегда, причем по синусоиде: когда-то больше, иногда чуть меньше, но в общем-целом выходило так на так.

С недавних пор народ тупит по экспоненте. То, что раньше было исключением, сегодня стало правилом.

Судите сами, я ни слова не придумала.

Вот эти перлы я за сутки собрала.

С утра пораньше. Вызов: «Бабушка обкакалась». Это любящие внуки древнюю старушку из глухой деревни привезли. Долго ехали, старушка притомилась. Вот и приключилась с ней такая неожиданность. «И что же вы хотите?» – «Приезжайте и снимите ей кардиограмму». – «Она на сердце жалуется?» – «Нет». – «Хорошо. Зачем тогда кардиограмма?» «Чтобы знать, – с апломбом внучка отвечает, – можно ли теперь старушку мыть». То есть задницу без ЭКГ подмыть ни-ни, ни в коем случае. Мне как-то даже интересно стало: «Почему?» – «Потому что это вы обязаны приехать, снять кардиограмму и всю необходимую санобработку провести!» Типа разговор с обслугой на пальцах: ну-ка шустренько нам бабушку подмойте. Правильно, зачем же еще «скорая» нужна.

Это норма, господа, не патология.

Жалоба. Как можно без нее. Для разнообразия, что характерно, даже не на нас. Заявление в прокуратуру на лабораторию. Дословно, без купюр: «Они в моем говне глистов не обнаружили. Но я-то чувствую – они там точно есть. Я ощущаю, как они шевелятся!» Нет, нам-то что, нам всё бы ничего. Вот только почему-то это содержательное заявление прокуратура по инстанциям спустила не куда-то – к нам на «скорую». С пометкой «Разобраться. Доложить». Кому ж еще-то. Кто же, кроме нас.

Теперь и это, надо полагать, не патология.

Повод к вызову: «Больная задыхается». Приехали. Больная нам авторитетно объявляет: «Это, доктор, аллергия у меня!» – «На что?» – «На пыль и на кошачью шерсть». А в доме пыль и кот. Кот лохматый, пыль недельной давности. «Что мне делать, доктор?» Я, пожав плечами, с каменным лицом: «Кота побрить, жилье пропылесосить». – «Кота?! Как?!!» – «Налысо!» А что еще сказать?

Язык врача – его рабочий орган.

Вызывают из общаги при пожарной части: «„Скорую“! Скорей! Она горит!» – «А мы-то здесь при чем? Вы пожарные? Ну вот вы и тушите». – «Вы не поняли! Она огнем горит!» Это нас так на температуру вызывали. Температура, к слову, оказалась 37,3. Девица у пожарных типа как диспетчером работает. А сегодня с перепою на работу проспала, теперь больничный хочет. А мы больничных по определению не даем. При ней мамаша: «Доктор, как вы смеете! Ее ж уволят, и она работу не найдет! Она же с голоду помрет! Я в суд на вас подам!» А в девице сто кило как минимум. Я обнадежила: «Ну сразу не умрет. Для начала только похудеет. В суд вы по-всякому успеете подать». – «Да как вы смеете!..»

Продолжим, господа?

Вот вам еще сюжет. Очередная пореформенная дамочка. Насмотрелась познавательных программ, решила очищение кишечника себе произвести. С вечера изволила откушать килограммчик слив, полукилограммом свеклы закусила, а для верности еще кефиром запила. К утру слабительная смесь, естественно, сработала. А как же можно здесь без «скорой» обойтись? Дамочка лежит, глазами лупает. «А чего вы ожидали? – говорю. – Эффект произошел?» «Да, – отвечает, – даже превзошел». – «Ну, если очень сильно превзошел, то, – говорю, – хотите – можете продукты очищения собрать и посредством клизмы их в кишечник возвратить». А дамочка всерьез глазами лупает: «Скажите, доктор, это в самом деле нужно, да?»

Хотелось бы мне знать, чем люди думают…

А кстати, да, вот именно – чем думают. Вызвала мадам нас на гипертонию. А давление у дамочки всего-то ничего. Зато эмоций аж с порога выше крыши: «Ой, у меня опухоль в мозгу! Ой, у меня опухоль в мозгу!» Две пердинки до смертинки называется. Читаю выписную справку из больницы. Надо же, и в самом деле опухоль. Но только не в мозгу, а метром ниже, в матке. Доброкачественная, к слову говоря. Ну и как тут можно было удержаться? «Интересным, – говорю, – вы местом мыслите, мадам!»

А вот еще. Опять гипертония. Бабка нам на отделение звонит: «Ой, знаете, – старушка вся буквально трепетает, – у меня давление тут сильно поднялось, а я таблетку приняла, которую мне участковый прописал, и давление снизилось». – «Что, слишком сильно снизилось?» – «Нет, до нормальных цифр». – «Так что же вы хотите?» – «Ну как… оно же снизилось!!!»

Или вот. Еще гипертония, для разнообразия на этот раз у старичка. Дочка папе «неотложку» вызывает. Повод к вызову не абы что, а: «Страшно гипертонику». Диспетчер, вежливо: «Какое у него давление?» – «А я не мерила!» – «У вас тонометра нет?» – «Есть». – «Так почему же вы не измеряли?» – «Так страшно же! Вдруг у него давление!» – «А что же вы от нас хотите?» – «Как это – что?! Приедьте и померьте!»

Вот так мы и живем. Во благо большинства.

А вот еще, под занавес. Под утро, в самый темный час. Дамочка: «Ой, доктор, я у себя опухоль нашла!» – «Где?» – «Где-где… В рифме!» Это, впрочем, даже ничего. Это, право, даже как-то живенько, это хоть какой-то креатив. Непонятно только, зачем же вдруг искать, простите, в рифме опухоль в четыре часа ночи.

А то ли еще будет, господа.

Недаром же теперь еще реформу школьного образования затеяли. Понятно, что во имя большинства. Главное, чтоб в школе думать не учили. А мозги можно и на Западе купить. Там они уже отформатированные, лишнего выдумывать не станут.

А вот если русский человек опять подумывать начнет…

Аминь. Но есть один нюанс. В результате массовой селекции бездумного народонаселения в масштабе всей страны реформаторы рискуют получить устойчивую популяцию не желанных их сердцу торпидных дебилов, тихих и внушаемых, а с точностью до всё наоборот. А именно – т. н. дебилов эретичных, то есть возбудимых, раздражительных и злобных. И когда этот процесс будет благополучно завершен – а он всенепременно будет завершен, – вот тогда мы с вами в самом деле посмеемся. По-серьезному.