Текст книги "Волшебники из Капроны"

Автор книги: Диана Уинн Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– На мне столько дел, что память стала как решето, – повторяла она. – Вот теперь я и вас всех подвела.

– Да нет же, Джина, дорогая, – проговорил Старый Никколо. – И не надо беспокоиться. Вы опять вспомните эту строчку.

– Но я не могу вспомнить даже, на каком она языке! – сокрушалась тетя Джина.

Все старались ее утешить. Посыпали суп тертым сыром и поглощали, всячески выражая свое удовольствие, чтобы показать тете Джине, как высоко ценят ее искусство, но тетя Джина по-прежнему хлюпала носом и корила себя. Тогда Ринальдо придумал сказать ей, что она все равно достигла большего, чем кто-либо другой из Дома Монтана.

– Никто из нас ничего не вспомнил. Так что нам и забывать нечего, – сказал он, даря тете Джине лучшую из своих улыбок.

– Вот как! – проворчала тетя Джина. – Напускаешь на меня чары, Ринальдо Монтана!

Но после этих слов она стала намного веселее на вид.

Тонино был рад, что на этот раз Бенвенуто тут не замешан. Он поискал его глазами. Обычно Бенвенуто занимал самую выгодную позицию для кражи лучших кусочков – у раздаточного стола. Но сегодня вечером его нигде не было видно. Не было видно и Марко.

– Где Марко? – спросил Паоло у Розы. Роза улыбнулась. И охотно ему ответила:

– Ему нужно помогать брату со строительством военных укреплений.

Эти слова заставили Паоло и Тонино со всей ясностью осознать тот факт, что не сегодня завтра начнется война. Они нервно переглянулись. Ни тот ни другой не знали, как следует вести себя во время войны, – так же, как всегда, или как-нибудь иначе. Мысли Тонино обратились к его замечательной новой книге «Мальчик, который спас свою страну». Он перебрал в уме слова заглавия. Не хотел ли дядя Умберто сказать ему: «Найди слова „Капронского Ангела“ и спаси свою страну, Тонино»? Это было бы замечательно, если бы он, Тонино Монтана, нашел эти слова и спас свою страну! Он сгорал от нетерпения, желая узнать, как мальчик из книжки совершил это.

Как только ужин кончился, он вскочил, чтобы сразу удрать и засесть за книгу. Но ему опять помешали. На этот раз детям велели вымыть посуду. Тонино был этим очень недоволен. И не он один.

– Это нечестно, – горячо жаловалась Коринна. – Мы весь день корпели над заклинаниями, теперь весь вечер должны мыть посуду. Я знаю, вот-вот начнется война, но мне надо готовиться к экзаменам. Как мне выполнять домашние задания?

Она с такой страстностью простерла вверх руку, что Паоло и Тонино подумали, насколько пример тети Джины заразителен. И тут совершенно неожиданно Лючия посочувствовала Коринне:

– По-моему, тебе уже столько лет, что тебя нельзя причислять к нам, детям, – сказала она. – Уходи и делай свое домашнее задание, а я организую ребят.

– А твое домашнее задание? – неуверенно взглянула на нее Коринна.

– Мне не больно много задали. И я не собираюсь, как ты, поступать в университет, – с доброй улыбкой сказала Лючия. – Иди-иди. – И как только дверь закрылась, она быстро повернулась к другим детям: – Пошли. Ну, чего стоите гуртом, как бараны? Пусть каждый снесет на кухню по стопке тарелок. Шагом марш, Тонино. Двигайся, Бернардо, двигайся, Лина. А ты, Паоло, захвати большие миски.

Лючия стояла над ними, как старший сержант, и у Тонино не было ни малейшей возможности улизнуть. Пришлось вместе со всеми тащить тарелки и столовые приборы на кухню, где, к его удивлению, Лючия приказала разложить их рядами на полу. Затем Лючия поставила ребят тоже в ряд, лицом к грязной посуде.

Она была очень довольна собой.

– Ну вот, – сказала она. – Мне всегда хотелось испробовать одну штуку. Патентованный метод Лючии Монтана: «мытье посуды без хлопот». Сейчас скажу вам слова. Они восходят к «Капронскому Ангелу». Все должны петь вместе со мной…

– Так уж и должны? – спросила Лина, самая незаконопослушная девочка.

Лючия ожгла ее полным презрения взглядом.

– Если кое-кто, – заявила она побеленным потолочным балкам, – не способен отличить божий дар от яичницы, то он волен убираться к Петрокки.

– Я только спросила, – пробормотала Лина.

– Ладно, помалкивай, – отрезала Лючия. – Слушайте заклинание.

Минуту спустя все они громко пели:

 
Ангел, вымой нам тарелки,
Вымой вилки и ножи!
Их тебе помыть – безделка.
В просьбе нам не откажи.
 

Поначалу вроде бы ничего не происходило. Немного спустя стало ясно видно: с тарелок медленно, но верно сходит оранжевый жир. Еще немного спустя спагетти, прилипшие ко дну самой большой кастрюли, начали раскручиваться и извиваться, как черви. Вот они, извиваясь, полезли через край кастрюли и, шлепаясь на каменный пол, уползали в помойное ведро. Вслед за ними туда ручейками стекали оранжевый жир и растительное масло.

Хор запнулся: певцов разбирал смех.

– Пойте, пойте! – велела Лючия.

И они пели.

На ее беду, гул докатился до Скрипториума.

Тарелки все еще оставались бледно-розовыми и порядком жирными, когда в кухню ворвались Элизабет и тетя Мария.

– Лючия! – крикнула Элизабет.

– Ах вы, нечестивцы сопливые! – набросилась на них тетя Мария.

– Не понимаю, что тут такого, – удивилась Лючия.

– Она не понимает… У меня слов нет, Элизабет! – возмутилась тетя Мария. – И как это я умудрилась почти ничему ее не научить! Или так плохо научить! Заклинание не замена свершения. Заклинание должно помогать свершению. А главное, как это ты позволяешь себе использовать «Ангела» – самую значимую песню в Италии! – будто какой-то обыкновенный старинный мотив. Я… я готова надрать тебе уши, Лючия!

– И я тоже, – сказала Элизабет. – Неужели тебе непонятно, что нам сейчас нужна вся наша доблесть – все объединенные воедино силы Дома Монтана? А вы здесь распыляете их для кухонных дел!

– Поставь тарелки в мойку, Паоло, – приказала тетя Мария. – Ты, Тонино, подними кастрюли. Остальные, соберите ложки и ножи с вилками. Так. А теперь извольте вымыть их, и как следует вымыть.

Присмиревшие, они немедленно подчинились. Лючия хотя и присмирела, но вся кипела внутри. А когда Лина шепнула: «Я же тебе говорила», – она швырнула тарелку на пол и еще наступила на осколки.

– Лючия! – крикнула тетя Мария, сверкнув на нее глазами.

В таком гневе никто из ребят ее никогда не видел: казалось, сейчас она даст Лючии затрещину.

– А откуда мне было знать? – разбушевалась Лючия. – Никто никогда не объяснял, никто ничего такого про заклинания не говорил.

– Да, но ты прекрасно знала, что этого делать нельзя, – уличила ее Элизабет, – даже если не знала почему. А вы все перестаньте хихикать. Тебе, Лина, это тоже урок.

Все то время, что они «как следует» мыли посуду – а это заняло не меньше часа, – Тонино утешал себя: «Потом я наконец засяду за мою книгу».

Когда с посудой было покончено, он выбежал во двор. Но тут его перехватил Старый Никколо, быстро, несмотря на темноту, спускавшийся по лестнице.

– Предоставь мне на время Бенвенуто. Пожалуйста, Тонино, – сказал он.

Но Бенвенуто нигде не могли найти. Тонино подумалось, что он умрет от горя: дадут ли ему наконец сесть за новую книгу? Все дети включились в поиски и усердно выкликали: «Бенвенуто! Бенвенуто!» Но Бенвенуто нигде не было. Вскоре и большинство взрослых принялись за розыски, но Бенвенуто так и не появился. Антонио, уже не владея собой, схватил Тонино за рукав и стал трясти:

– Как же так, Тонино? На что это похоже? Ты ведь знал, что Бенвенуто нам понадобится! Почему ты разрешил ему уйти?

– Ничего я не разрешал. Вы же знаете, какой он, Бенвенуто, – запротестовал Тонино, тоже уже не владевший собой.

– Ну-ну-ну, – вмешался Старый Никколо, кладя свои руки на плечи сыну и внуку. – Теперь уже совершенно ясно, что Бенвенуто сейчас где-нибудь на другом конце города. Разгуливает по крыше и орет дурным голосом.

Антонио отпустил Тонино и прикрыл лицо обеими руками. Он выглядел смертельно усталым.

– Извини, Тонино, – сказал он. – Прости меня. Дай нам знать, как только Бенвенуто вернется. Вот так.

И вместе со Старым Никколо поспешил в Скрипториум. При свете фонаря, под которым они проходили, было видно, какие у них застывшие, озабоченные лица.

– Нет, не нравится мне война, – сказал Паоло. – Пойдем в столовую, сразимся в настольный теннис.

– Я почитаю мою книгу, – твердо заявил Тонино.

И подумал, что, если случится что-нибудь еще и ему опять помешают, он станет второй тетей Джиной.

Глава шестая

Тонино читал половину ночи. Все взрослые, не щадя сил, трудились в Скрипториуме, и отослать его спать было некому. Попробовала Коринна, когда покончила с домашними уроками, но Тонино так погрузился в чтение, что даже не услышал ее. И Коринна деликатно удалилась, считая, что, раз книга получена им от дяди Умберто, она, наверное, ученая.

Ученой она ни в коей мере не была. В ней рассказывалась интереснейшая история – самая захватывающая из всех, какие Тонино когда-либо читал. Начиналось все с того, как мальчик по имени Джорджо шел из школы домой, минуя таинственный переулок вблизи доков. И вот, когда Джорджо проходил мимо облупленного синего дома, стоявшего в конце переулка, из одного окна на фасаде выпорхнул клочок бумаги. В нем содержалось таинственное послание, которое сразу вовлекло Джорджо в ряд необычайных столкновений с врагами его родины. Одно увлекательнее другого.

Далеко за полночь, когда Джорджо как раз вступил в единоборство с врагом, Тонино услышал, что отец с матерью укладываются спать. Пришлось и ему, покинув раненого Джорджо, нырнуть в постель. Всю ночь Тонино снились записки, выпархивающие из окон облупленных синих домов, Джорджо, который превращался то в самого Тонино, то в Паоло, и подлые враги, почти все рыжебородые и черноволосые, как Гвидо Петрокки. И это так взвинтило Тонино, что, проснувшись с восходом солнца, он не смог снова заснуть и принялся читать.

Когда в Доме Монтана зашевелились остальные его обитатели, Тонино дочитал книгу. Джорджо спас свою страну. Тонино дрожал от волнения и изнеможения. Как жаль, что книга не длиннее раза в два! Если бы не нужно было вставать, он вернулся бы к началу и от корки до корки прочитал ее вновь.

«А самое прекрасное тут, – думал Тонино, заглатывая завтрак и не замечая, что он ест, – что Джорджо спас свою страну, спас один, без каких бы то ни было заклинаний. Если мне спасать Капрону, то только так, таким же путем!»

За столом все сидели недовольные, а Лючия – надутая. В кухне еще сказывались последствия ее заклинания. Все чашки и тарелки были покрыты тонкой пленкой оранжевого жира от соуса к спагетти, а масло отдавало мылом.

– Силы небесные, что она употребила? – простонал дядя Лоренцо. – Мой кофе отдает помидором.

– Что? Собственные слова к «Капронскому Ангелу», – сказала тетя Мария и содрогнулась от брезгливости, взяв в руки жирную чашку.

– Дура ты, Лючия! – заявил Ринальдо. – Ведь это сильнейшая на свете музыка.

– Ладно, ладно. Хватит меня шпынять. Мне и без того тошно, – огрызнулась Лючия.

– Нам, к сожалению, тоже, – вздохнул дядя Лоренцо.

«Если бы я мог быть таким, как Джорджо!» – думал Тонино, вставая из-за стола. Вот что, вероятно, ему нужно сделать – разыскать слова для «Ангела». В школу он шел, ничего не видя на своем пути и все время размышляя, как бы ему совершить то, что остальные Монтана не сумели. Но он был достаточно реалистом, чтобы понимать: поскольку заклинаниями он почти не владеет, обычным путем ему эти слова не сочинить. И он тяжело вздыхал.

– Гляди веселей, – сказал ему Паоло, когда они входили в школу.

– Да я что, я ничего, – ответил Тонино.

С чего это Паоло решил, что он чувствует себя несчастным? Вовсе он не чувствовал себя несчастным. Напротив, предавался приятным мечтам. Может, благодаря счастливому случаю у него это все-таки получится.

Он сидел за партой, вновь и вновь сочиняя на мотив «Ангела» стихотворные строки, – полнейшую галиматью! – надеясь, что какие-то окажутся теми, что надо. Но ни одна не годилась. И вдруг на уроке, кажется, истории – он не слышал из него ни слова! – его словно озарило ярким светом. Он понял, что надо делать. Он должен отыскать эти слова. Первый герцог наверняка их записал, а листок потерял. Не сочинять новые слова, – это глупости! – а заняться поисками, непосредственной работой детектива. Тонино было уверен, что книга о Джорджо давала ключ. Ему нужно найти облупленный синий дом, и листок со словами окажется где-то поблизости.

– Тонино, – в четвертый раз повторил учитель, – куда отправился Марко Поло?

Тонино не слышал вопроса, но до него дошло, что его о чем-то спрашивают.

– К Капронскому Ангелу, – сказал он.

В тот день никто в школе не слышал от Тонино путного слова. Он был ошеломлен своим открытием. Ему и в голову не приходило, что дядя Умберто уже обследовал каждый клочок исписанной бумаги, хранившийся в университетской библиотеке, и слов к «Ангелу» не нашел.

После школы он удрал от Паоло и двоюродных. Как только они благополучно отбыли в Дом Монтана, Тонино отправился в противоположном направлении – в сторону доков и причалов у Нового моста.

– Что это с Бенвенуто? – час спустя спросила Роза у Паоло. – Посмотри на него.

Паоло стоял рядом с ней на галерее, перегнувшись через перила. Бенвенуто, который сверху казался на удивление маленьким и жалким, метался туда-сюда у запертых ворот и неистово мяукал. Без конца, словно так извелся, что сам не знает, что делает, он садился, выбрасывал заднюю лапу и неистово ее лизал. Потом вскакивал и вновь принимался бегать туда-сюда. В таком состоянии Паоло его никогда не видел.

– Что случилось, Бенвенуто? – окликнул он кота.

Бенвенуто резко повернулся, припав к земле, и пристально на него посмотрел. Его глаза горели, как два желтых сигнальных огня. Он выпустил целую очередь «мяу», таких призывных и требовательных, что у Паоло засосало под ложечкой.

– Что такое, Бенвенуто? – крикнула Роза. Бенвенуто гневно махнул хвостом. Затем сделал большой прыжок и исчез из виду. Роза и Паоло почти повисли над балюстрадой и, вытянув шеи, пытались увидеть, куда он скрылся. Теперь он стоял на водяной кадке и бешено хлестал хвостом. Почуяв, что на него смотрят, он снова устремил на Паоло и Розу горящий взгляд и испустил воистину ужасающий вой:

– Уо-уо-уо, уо-уо-уо!

Паоло с Розой, не мешкая ни секунды, бросились к лестнице и вниз во двор. Но вопли Бенвенуто уже привлекли внимание кошачьего племени дома. Кошки сбегались отовсюду: мчались через двор и падали с крыш, когда Паоло и Роза были еще на полпути. К водяной кадке им пришлось осторожно прокладывать себе дорогу среди моря гладких, покрытых мехом тел и с тревогой смотрящих на них желто-зеленых глаз.

Таким тощим и взъерошенным Паоло еще ни разу не видел Бенвенуто. На левом ухе кота зияла новая проплешина, шерсть стояла дыбом. И выглядел он по-настоящему несчастным.

– Мяу-яу-яу! – беспрестанно неслось из его розовой пасти.

– Что-то стряслось, – встревожился Паоло. – Он пытается нам что-то сказать.

И с чувством вины подумал, что так и не научился понимать Бенвенуто. Впрочем, поскольку Тонино легко с этим справлялся, не стоило тут тратить усилий. Но вот теперь у Бенвенуто срочное сообщение – может быть, от самого Крестоманси, – а он не может его понять.

– Надо позвать Тонино, – решил он. Бенвенуто снова хлестнул хвостом и мяукнул очень громко и многозначительно. Собравшиеся вокруг Розы и Паоло розовые пасти других кошек дома тоже раскрылись. Раздалось оглушительное «мяу-яу-яу». Паоло беспомощно уставился на них.

Поняла кошек Роза.

– Тонино! – догадалась она. – Они говорят – Тонино! Паоло, где Тонино?

Охваченный внезапным беспокойством, Паоло вдруг осознал, что не видел Тонино с завтрака. Как только это дошло до Паоло, спохватилась и Роза. И в тот же момент – так уж повелось в Доме Монтана – поднялась всеобщая тревога. Из кухни выскочила тетя Джина с кухонными щипцами в одной руке и поварешкой в другой. Появились из зала Доменико и тетя Мария, а из музыкальной комнаты на галерею вышли Элизабет и пять маленьких двоюродных. Открылась дверь Скрипториума, и в ней показались встревоженные лица.

Бенвенуто, взмахнув хвостом, устремился к лестнице на галерею и помчался вверх, сопровождаемый всем кошачьим племенем дома. Паоло с Розой, тоже бросившиеся наверх, поднимались по ступеням в окружении кишащего у их ног скопища черных и белых тел. Все сошлись у комнат Антонио. Куча народу высыпала из Скрипториума, Элизабет обежала всю галерею, а тетя Мария и тетя Джина одолели лестницу у кухни, притом с такой скоростью, с какой ни та ни другая в жизни еще не поднимались. Дом наполнился топотом бегущих ног.

Вслед за Розой и Паоло вся семья втиснулась в комнату, где Тонино обычно сидел за книгой. Тонино там не было, только красная книга лежала на подоконнике. От ее глянца не осталось и следа. Страницы были замусолены по краям, а красная обложка покорежилась, словно от пропитавшей книгу влаги.

Бенвенуто, у которого шерсть по хребту стояла дыбом, а хвост ходил туда-сюда, как у лисы, опустился на подоконник рядом с книгой и опрометчиво поднес к ней нос, чтобы обнюхать ее. И тут же отскочил, тряся головой, припадая и рыча по-собачьи. Из книги повалил дым. Люди закашляли, кошки зачихали. Книга корежилась в клубах дыма, словно бы горела. Но вместо того чтобы почернеть, она превращалась – с того края, откуда шел дым, – в серовато-голубую раскисшую массу. Комната наполнилась запахом тления.

– Фу! – вырвалось у всех, кто в ней был. Старый Никколо, растолкав членов своей семьи направо и налево, добрался до подоконника. Встав над книгой, он сильным тенором, почти таким же чистым, как у Марко, пропел три ноты. Он пропел их дважды, прежде чем прервался, закашлявшись.

– Пойте! – прохрипел он с залитым от кашля слезами лицом. – Все, все.

Все Монтана послушно спели в унисон три длинные ноты. И снова спели. И снова. Тут многие закашлялись, хотя дым явно шел на убыль. Старый Никколо, который уже оправился, замахал руками, как хормейстер. Все, кто мог, запели опять. К этому времени книга превратилась в съежившийся треугольник, от нее осталась половина. Антонио, соблюдая осторожность, нагнулся над ней и открыл окно, чтобы выпустить из комнаты остатки дыма.

– Что это было? – спросил он Старого Никколо. – Кто-то пытается нас всех удушить?

– Мне казалось, эта книга от Умберто, – нерешительно сказала Элизабет. – Я никогда бы…

Старый Никколо покачал головой:

– Нет, не от Умберто. И я не думаю, что ею хотели убивать. Посмотрим, какого рода чары в ней заключены.

Он щелкнул пальцами и протянул руку, подобно хирургу за операционным столом. И тетя Джина мгновенно, не дожидаясь приказания, вложила ему в руку кухонные щипцы. Старый Никколо осторожно и медленно откинул щипцами обложку книги.

– Пропали хорошие щипцы, – вздохнула тетя Джина.

– Ш-ш! – сказал Старый Никколо. Съежившиеся страницы книги слиплись в клейкий ком. Старый Никколо снова щелкнул пальцами и протянул руку. На этот раз Ринальдо положил в нее перо, которое держал.

– И хорошее перо, – сказал он, подмигнув тете Джине.

Вооруженный пером и щипцами, Старый Никколо получил возможность разъединить страницы книги, не прикасаясь к ним, и разобрать их одну за другой. На оба плеча Паоло легли подбородки любопытствующих, а на их плечи – еще подбородки. Вытянулись шеи. Не было слышно ни звука, кроме дыхания.

Почти на всех страницах печать полностью исчезла, оставив склизкую кожистую поверхность, совсем не похожую на бумагу, и только посередине виднелось нечто вроде водяного знака. Старый Никколо, близко рассмотрев каждый знак, проворчал что-то себе под нос. И снова что-то проворчал, дойдя до первой картинки, такой же смытой, как и печать, но с более четким знаком. После картинки, хотя ни на одной странице печать не сохранилась, знак выделялся все яснее и яснее вплоть до середины книги, после чего начал постепенно блекнуть и на последней странице стал едва видимым. Старый Никколо отложил перо и щипцы. В комнате стояла гробовая тишина.

– Вот так-то, – сказал он наконец.

Среди собравшихся произошло легкое движение, кто-то закашлялся, но никто не проронил ни слова.

– Я не знаю, – сказал Старый Никколо, – из какого вещества этот предмет сделан, но знаю, что это. Приворот. Я всегда распознаю такое, когда вижу. Тонино, надо полагать, попал под гипноз, если все это прочел.

– Он был какой-то странный за завтраком, – прошептал Паоло.

– Еще бы не странный, – сказал его дед, устремив задумчивый взгляд на остатки книги, а затем обвел им теснившихся вокруг членов семьи. – Так кому, – тихим голосом спросил он, – кому понадобилось наслать приворот на Тонино Монтана? Кто так низок, чтобы гипнотизировать ребенка? Кто?.. – И вдруг повернулся к Бенвенуто, в боевой позе сидевшему рядом с книгой, и Бенвенуто весь съежился, задрожал, рваные уши прижались к гладкой голове. – Где ты был вчера ночью, Бенвенуто? – спросил Старый Никколо, и голос его прозвучал еще тише.

Никто не понял, что ответил сжавшийся в комок Бенвенуто, но все знали ответ. Он был в измученных лицах Антонио и Элизабет, в том, как вскинул подбородок Ринальдо, в сузившихся почти до исчезновения глазах тети Франчески, в том, как тетя Мария взглянула на дядю Лоренцо, но прежде всего в поведении самого Бенвенуто, который опрокинулся на бок, спиной к собравшимся, являя собой воплощение кошачьего отчаяния.

Старый Никколо воздел глаза.

– Не странно ли? – сказал он тихо. – Бенвенуто провел прошлую ночь, гоняясь за белой кошечкой по крышам Дома Петрокки. – Он сделал паузу, чтобы до слушающих дошел смысл сказанного. – Итак, – продолжил он, – Бенвенуто, то есть того, кто распознаёт дурное заклятие, когда его видит, не было рядом с Тонино.

– Но почему? – спросила Элизабет. – Почему?

Старый Никколо продолжал совсем тихо, так тихо, что его почти не было слышно:

– Могу лишь заключить, моя дорогая, что Петрокки получают плату от Флоренции, Сиены или Пизы.

И вновь воцарилось молчание, густое, многозначительное. Нарушил его Антонио.

– Что ж, – произнес он таким сдавленным, таким мрачным тоном, что Паоло невольно на него уставился. – Ну так что? Мы выступаем?

– Конечно, – сказал Старый Никколо. – Доменико, сходи за моей книжицей с заклинаниями.

Внезапно все стали выходить из комнаты, спокойно, решительно, один за другим, и Паоло, который задержался, не сразу понял, что происходит. Он подался было к двери, но увидел, что Роза тоже осталась. Подперев голову рукой, она сидела на постели Тонино, белая как полотно, как простыни на его постели.

– Паоло, – сказала она, – передай Клаудии, что я побуду с ее малышкой, если она хочет пойти. Я со всеми малышами побуду.

С этими словами она взглянула на Паоло таким странным взглядом, что ему вдруг сделалось страшно. Он был рад выскочить на галерею. Во дворе собирались Монтана, все еще сдержанные и мрачные. Паоло бегом спустился туда и передал слова Розы. Протестующих малышей погнали вверх по лестнице к Розе, но в этом деле Паоло помогать не стал. Отыскав Элизабет и Лючию, он протиснулся к ним. Элизабет обняла одной рукой его, другой – Лючию.

– Держитесь меня, милые, – сказала она. – Со мной вы в безопасности.

Паоло взглянул на Лючию и увидел, что она совсем не боится. Взволнована – да, но не испугана. Она подмигнула ему. Паоло подмигнул ей в ответ, и ему стало как-то веселей.

Минуту спустя Старый Никколо занял свое место во главе семьи, и все двинулись к воротам. Паоло как раз протиснулся вперед, оттолкнув Элизабет с одного бока, а Доменико с другого, когда на улице остановилась коляска и из нее вышел дядя Умберто. Такой же сдержанный и мрачный, как все участники процессии, он двинулся к Старому Никколо:

– Кого похитили? Бернардо? Доменико?

– Тонино, – отозвался Старый Никколо. – Книга с университетским гербом на обложке.

– Луиджи Петрокки тоже профессор университета, – заметил дядя Умберто.

– Я это учитываю, – сказал Старый Никколо.

– Я пойду с вами в Дом Петрокки, – заявил дядя Умберто и махнул рукой извозчику, отпуская его.

Тот только этого и ждал. Он чуть не повалил лошадей, стараясь развернуть коляску как можно скорее. Зрелище того, как весь Дом Монтана выплескивается на улицу, было для него чересчур.

А Паоло эта картина нравилась. Он посмотрел назад и вперед, как шествие спускается по виа Магика, и гордость зажглась в его груди. Их было целое полчище. И все единодушны. Тот же сосредоточенный взгляд на каждом лице. И хотя дети шли, семеня ножками, а молодежь – широко ступая, хотя женщины стучали по булыжнику каблучками элегантных туфелек, хотя шаги Старого Никколо были короткими и быстрыми, а Антонио, не в силах дождаться, когда они доберутся до Дома Петрокки, двигался широкими, стремительными шагами, общая цель задавала всей семье единый ритм. Паоло вполне мог считать, что все они шагают в ногу.

Они прошли толпою по виа Сант-Анджело и, обогнув угол, ступили на Корсо, оставив Собор позади. Люди, вышедшие за покупками, поспешно уступали дорогу. Но Старый Никколо, охваченный гневом, не желал пользоваться тротуаром, как обыкновенный пешеход. Он вел свою семью по середине мостовой, и Монтана шагали по ней, как армия мщения, вынуждая автомобили и экипажи жаться ближе к поребрику, а Старый Никколо гордо выступал во главе идущих. Трудно было поверить, что тучный старик с лицом младенца может выглядеть так воинственно.

За дворцом архиепископа Корсо делает небольшой поворот, а затем снова идет прямо между лавками, мимо колонн Художественной галереи с одной стороны и золочеными дверями Арсенала – с другой. Монтана обтекли поворот – навстречу им шла другая такая же колонна, также шествовавшая посреди мостовой. Петрокки тоже вышли на улицу.

– Замечательно! – пробурчал дядя Умберто. – Превосходно! – рявкнул Старый Никколо. Обе семьи наступали друг на друга. В воздухе повисла мертвая тишина, нарушаемая разве только топотом шагающих ног. При виде всего Дома Монтана, надвигавшегося на весь Дом Петрокки, обыкновенные горожане поторопились убраться подобру-поздорову. Многие стучались в двери совершенно незнакомых людей, и их впускали, ни о чем не спрашивая. Управляющий «Рядов Гросси», самого большого магазина в Капроне, распахнул зеркальные двери и послал продавцов привести всех прохожих, какие оказались поблизости. После чего двери были наглухо закрыты, а стальные решетки перед ними заперты на замок. Из-за прутьев решетки виднелись белые от испуга лица, глазевшие на приближающихся друг к другу чародеев. Отряд резервистов, недавно призванных и кое-как маршировавших в плохо пригнанном новом обмундировании, оказался между двумя колоннами. В ужасе они рассыпали строй и бежали, ища убежища в Арсенале. Огромная золоченая дверь захлопнулась за ними в тот момент, когда Старый Никколо остановился перед Гвидо Петрокки.

– Ну? – сказал Старый Никколо, сверкая своими младенческими глазами.

– Ну? – отозвался Гвидо, задирая свою рыжую бороду.

– Так кто, – спросил Старый Никколо, – заплатил вам за похищение моего внука Тонино – Флоренция или Пиза?

Гвидо Петрокки презрительно фыркнул:

– Ты хочешь спросить, кто, Пиза или Сиена, заплатил вам за похищение моей дочери Анджелики?

– Уж не воображаешь ли ты, – сказал Старый Никколо, – что от таких твоих слов станет менее очевидным, что ты – похититель младенцев?

– Ты обвиняешь меня во лжи? – вскипел Гвидо.

– Да! – грянул Дом Монтана. – Лжец!

– Сами вы лжецы, – прогремел Дом Петрокки, сгрудившись за спиной Гвидо, все тощие и разъяренные и по большей части рыжебородые. – Грязные лжецы!

Сражение началось, пока они еще орали друг на друга. Кто его начал, установить не удалось. Крики с обеих сторон мешались с пением и руганью. Листки с заклятиями трепыхались во многих руках. Вдруг в воздухе замелькали яйца. Одно угодило в Паоло: сальный кусок яичницы влепился ему прямо в рот. Это страшно рассердило Паоло, и он тоже начал в полный голос выкрикивать яичные заклятия. Яйца шлепались и бились – яйца всмятку, яйца в мешочек, крутые яйца, печеные яйца, взбитые яйца и глазуньи, свежеснесенные яйца и тухлые яйца, такие тухлые, что, падая, они взрывались, как бомбы. По мостовой уже нельзя было идти: все по ней только скользили. Яичный белок и желток стекали с волос, и вся одежда была в яичной жиже.

Тут кто-то для разнообразия швырнул гнилой помидор. И сразу на Корсо полетели всевозможные пачкающие предметы: холодные спагетти и коровьи лепешки (хотя эти метательные снаряды первым пустил, пожалуй, Ринальдо, ими очень быстро овладели обе стороны), а также капуста; падали струи растительного масла и потоки тающего льда; дохлые крысы и куриная печень.

Неудивительно, что обыкновенное население очистило улицу. Яйца и помидоры стекали с решеток, закрывших витрины «Гросси», и плюхались о белые колонны Художественной галереи. Гнилые кочаны шмякались о бронзовые двери Арсенала.

Такова была первая стихийная фаза битвы, в которой каждый участник изливал свою ярость сам по себе. Но к тому моменту, когда все стали грязными и липкими, их ярость обрела некую форму. Обе стороны начали вести бой – так сказать, свою партию в нем – организованно. И постепенно превращались в два сильных враждующих хора.

В результате летающие над Корсо предметы поднялись высоко в воздух, откуда стали падать дождем, нанося куда больше вреда. Подняв глаза, Паоло увидел тучу прозрачных сверкающих пластинок, которые сыпались на него с неба. Он подумал, что это снег, но тут «снежинка» попала ему в плечо и порезала его.

– Ах, гады! Мерзавцы! – пронзительно завопила Лючия, стоящая рядом с ним. – Швыряться осколками стекла!

Но прежде чем основная масса осколков обрушилась вниз, над воплями и криками взмыл проникновенный тенор Старого Никколо:

– Testudo! [2]2
  «Черепаха» (лат.) – навес для прикрытия при осадных работах.


[Закрыть]

К нему присоединились густой бас Антонио и баритон дяди Лоренцо: «Testudo!» Дружно затопали ноги. Паоло знал, что это. Он наклонился и, ритмично топая, вместе со всеми поддержал творимые старшими чары. Вся семья принимала тут участие. Топ-топ-топ, «Testudo, testudo, testudo!» Над их склоненными головами плясали и кружились осколки стекла, не опасные благодаря невидимому барьеру. «Testudo!» Посреди склоненных спин раздался голос Элизабет, певшей другое заклинание. Его подхватили тетя Анна, тетя Мария и Коринна. Их высокие голоса, словно сопрано соло, взмыли над хором, над ритмичным топаньем ног.

Паоло без напоминаний знал: он должен поддерживать волшебный щит, пока Элизабет творит свое заклинание. Знали и все остальные. Как это замечательно, волнующе, чудесно! Все Монтана всегда подхватывали малейший намек и действовали согласно, как по приказу.

Рискнув взглянуть вверх, Паоло увидел, что заклинание, творимое Элизабет, действует. Ударившись о невидимый щит – который он, Паоло, помогал создавать, – осколки превращались в злых шершней и, жужжа, летели на Петрокки. Но Петрокки тут же превращали их в осколки и швыряли обратно. И в то же время по ритму их пения Паоло мог сказать, что они вовсю стараются разрушить волшебный щит.