![](/files/books/160/oblozhka-knigi-v-sobachey-shkure-191615.jpg)
Текст книги "В собачьей шкуре"
Автор книги: Диана Уинн Джонс
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)
Диана Уинн Джонс
В СОБАЧЬЕЙ ШКУРЕ
Глава 1
Собачья Звезда, взбешенный, стоял перед Судейскими Креслами. Его пылающая ярость заливала лица собравшихся зеленым светом и подсвечивала кроны крышедеревьев, превращая их влажные голубые плоды в изумрудные.
– Все это ложь! – крикнул он. – Почему вы верите не мне, а ему? – яростная зеленая вспышка озарила главного свидетеля – голубое светило из системы Кастора – и на секунду окрасила его в бирюзовый цвет. Свидетель торопливо отскочил подальше.
– Сириус, – спокойно громыхнул Первый Судья, – мы уже признали тебя виновным. Если ты не можешь сказать ничего осмысленного, замолчи и дай суду вынести приговор.
– Нет, я незамолчу! – закричал Сириус на огромную красную звезду. Он не боялся Антареса. Ему самому в свое время не раз приходилось сидеть в одном из этих самых Судейских Кресел рядом с красным гигантом – и тем более униженным он чувствовал себя теперь. – Вы же меня вообще не слушали, вообще. Я неубивал ту звезду – я ее только ударил. Я неотказывался от ответственности, я обещал отправиться на поиски Зоаи. Вы можете меня обвинить только в том, что я вышел из себя…
– По мнению суда, ты слишком часто выходишь из себя, – в своей обычной суховатой манере заметил алый гигант Бетельгейзе, Второй Судья.
– Но я же признал, что вышел из себя! – сказал Сириус.
– Попробовал бы ты этого не признать – кто бы тебе поверил? – ответил Бетельгейзе.
Среди зрителей пробежала долгая вспышка веселья. Сириус злобно сверкнул на них. В зале голубых деревьев собрались светила из всех сфер и спектральных классов. Нечасто перед судом оказывалась звезда высокой светимости – и никогда еще подсудимый не был знаменит таким скандальным характером.
– И верно – смешно! – взревел Сириус. – Вы поразвлечься пришли, да? Правосудия тут и отблеска нет. Говорю вам, я невиновен! Я не знаю, кто убил того юного дурачка, но это был нея!
– Суд не намерен повторять все сначала, – сказал Антарес. – У нас есть свидетельство твоей Спутницы, что ты часто так сильно злишься, что сам не понимаешь, что творишь.
Сириус перехватил предупреждающий взгляд своей Спутницы. Он понял: она намекает, что ему не следует ухудшать свое положение новой вспышкой гнева. Ее показания содержали немногим больше того, что все и так знали. Это не она подвела его под суд. Но он боялся, что больше никогда не увидит ее, и знал, что тем сильнее разгневается, если взглянет на нее еще раз. Она была так прекрасна: маленькая, изящная и жемчужная.
– Сиди я в этом кресле, я бы подобное свидетельство доказательством не счел, – возразил Сириус.
– Мы и не сочли, но оно подтверждает показания главного свидетеля, – объяснил Антарес, – что, когда он застал тебя врасплох, ты попытался убить его, швырнув в него Зоаи.
– Я этого не делал, – сказал Сириус. Больше он ничего не мог сказать. Мог только стоять и сердито сверкать, не имея никаких доказательств своей невиновности. Он не признал, что угрожал убить голубого касторца, который ухаживал за его Спутницей, и уничтожил молодое светило, распускавшее о них сплетни. Но ни то, ни другое не доказывало его невиновности.
– Другие свидетели видели падение Зоаи, – сказал Антарес. – Не говоря уж о взрыве Новой звезды…
– Да идите вы в плазму! – огрызнулся Сириус. – Больше никто ничего не видел.
– Повтори это еще раз, – вставил Бетельгейзе, – и мы добавим к обвинениям неуважение к суду. Впрочем, все твои слова и так крайне неуважительны.
– У тебя есть еще что сказать? – спросил Антарес. – Кроме как в очередной раз повторять всю эту ерунду?
Сириус в замешательстве посмотрел на трех судей – двух красных сверхгигантов и белого гиганта Поляриса. Он знал: они считают, что он рассказал не все. Наверно, надеются, что теперь он выложит недостающее.
– Нет, мне больше нечего сказать, – ответил он. – Только то, что это неерунда. Я…
– Тогда помолчи, пока наш оратор произнесет приговор, – сказал Антарес.
Полярис поднялся – спокойный, высокий и уверенный в себе. Будучи цефеидой, он слегка заикался и зачитывал приговор только потому, что двое других судей превосходили его по светимости.
– Об-битатель Сириуса, – начал он.
Сириус поднял глаза и попытался успокоиться. Он с самого начала не слишком надеялся на благополучный исход, а когда его признали виновным, и вовсе оставил надежду. Он думал, что готов ко всему. Но перед самым вынесением приговора его затошнило. Дело шло о его жизни и смерти. Но, похоже, он это осознал только сейчас.
– Этот суд, – сказал Полярис, – с-счел тебя виновным по трем обвинениям, а именно: у-убийство молодого светила из с-созвездия Орион; недопустимое и-использование Зоаи для с-сов-вершения уп-помянутого уб-бийства; и преступная небрежность, послужившая причиной н-нестабильности, нерегулярности и п-повреждению всей твоей сферы влияния и п-приведшая к-к п-потере З-зоаи. – Полярис не справился с заиканием и вынужден был умолкнуть.
Сириус ждал. Он попытался представить кого-то другого хозяином своей зеленой сферы, но не смог. Сириус опустил взгляд и попытался ни о чем не думать. Но этого делать не стоило. Там, внизу, сквозь вращающиеся звездные пятна, он увидел ничто. Он ужаснулся. Ему понадобились все его силы, чтобы удержаться от крика-мольбы о том, чтобы его не превращали в ничто.
Полярис снова заговорил.
– В-вынося этот п-приговор, – сказал он, – суд уч-читывает т-твою высокую свет-тимость и те ус-слуги, которые ты р-ранее оказывал суду. Учитывая это, а также тот ф-факт, что ты п-подвержен вспышкам гнева, во время которых т-ты не к-контролируешь себя, суд р-решил возродить древнюю п-прерогативу в-вынесения ос-собого рода от-тлож-женного п-приговора.
Что это значит? Сириус не знал, что и думать. Он посмотрел на свою Спутницу и понял, что лучше бы он этого не делал, потому что увидел в ее глазах сомнение и страх.
– Об-битатель С-сириуса, – продолжал Полярис, – с-суд п-приговаривает тебя к л-лишению всех с-сфер, почестей и с-светимости и к изгнанию от-тсюда в тело существа, характерного для той с-сферы, куда, как с-считается, уп-пал п-пропавший Зоаи. Если з-за время ж-жизни этого существа ты сможешь н-найти и вернуть себе З-зоаи, суд будет р-рад восстановить тебя во всех т-твоих бывших с-сферах и т-титулах. Н-неудача в возвращении З-зоаи не повлечет д-дальнейшего н-наказания. По мн-нению суда, достаточно будет, если ты п-просто умрешь, как обычно умирают существа на той с-сфере.
Как ни медленно зачитывал Полярис этот необыкновенный приговор, Сириус еле успел осознать его к тому моменту, когда Полярис сел обратно в свое кресло. Неслыханно. Хуже, чем ничего, потому что его приговорили не просто к изгнанию, а к надежде – безнадежной, жестокой надежде, которая будет сопутствовать ему всю жизнь, и никто не знает, сколько она продлится. Он опять вспыхнул.
– Это самый супербредовый приговор, какой я только слышал!
– Замолчи, – сказал Антарес. – Суд приказывает увести арестованного и привести приговор в исполнение.
– Попробуй выговорить «супербредовый», Полярис! – крикнул Сириус, когда его уводили.
Приговор привели в исполнение сразу же. Когда Сириус пришел в себя, он больше не мог протестовать. Не мог ни говорить, ни отчетливо видеть. Да и думать не особенно пытался. Он был очень слаб и очень, очень голоден. Все его силы уходили на сражение за пищу в теплой кучке таких же, как он, существ. Только он нашел себе подходящий сосок и принялся за еду, как огромная могучая рука подхватила его и перевернула кверху брюшком. Он возмущенно пищал и пытался отбиваться.
Хриплый оглушительный голос, вероятно, женский, произнес слова, которые он не понял:
– Это же надо, уже шестой кобель в помете. И только одна сучка. Черт побери!
Сириуса бесцеремонно сунули обратно, и он опять пробрался к своему соску. После этого он довольно долго не думал вообще ни о чем, кроме еды. Потом он уснул, уютно устроившись среди подобных себе существ рядом с громадной пушистой горой. И только через несколько дней он подумал о чем-то, кроме еды и сна.
Его охватила жажда познания. Он пополз, с трудом передвигая четыре короткие лапки – такие слабые, что подняться на них он не мог. То там, то тут ему пришлось перебираться через складки грубой ткани, на которой они все лежали. Другие существа так же слепо ползали вокруг. Несколько раз они валили и опрокидывали Сириуса, но он полз дальше, моргая и пытаясь разглядеть, откуда идет такой яркий свет. Подстилка закончилась, и Сириус оказался на холодном ровном полу, ползти по которому было гораздо легче.
Он уже почти добрался до полосы теплого, яркого света, когда раздались шаги. Пол затрясся. Сириус нерешительно остановился. Кто-то, обладавший непреодолимой силой, опять схватил его – униженного, пинающегося, – поднял и перевернул. Над ним нависло громадное расплывчатое лицо.
– А ты храбрец, – произнес хриплый, оглушительный женский голос. Сириус моргал, пытаясь разглядеть, кто его держит, а голос сказал: – Мне не нравятся твои глаза, парень. Что-то говорит мне, что Бесс была плохой девочкой.
Поскольку Сириус не понял ни слова, он почувствовал только досаду, когда его водворили обратно в темноту на грубую подстилку. Теперь ему опять придется проползти весь этот путь. Он подождал, пока тяжелые шаги уйдут, и снова пополз вперед.
У него ничего не вышло. Каждый раз, когда он выбирался на свет, кто-нибудь – или женщина, или существо с резким юношеским голосом – возвращал его обратно. Он отчаянно пищал. Что-то в нем жаждало этого света. Почему ему не позволяют туда добраться?
На следующий день он добрался до двери, когда они пришли – женщина, парень с резким голосом и еще кто-то. Они чуть на него не наступили. Сириус это понял и в ужасе съежился на полу. Женщина с раздраженным восклицанием подняла его с холодного пола и вынесла на свет.
– Опять этот! Он и правдабродяга. – Сириус к этому времени уже привык к тому, что его хватают и поднимают, и не пытался вырваться. – Ну? – спросила женщина. – Как вы думаете, дорогая миссис Каннинг? Эти отметины неправильные, верно? И посмотрите на его глаза.
Сириус почувствовал, как его разглядывает вторая женщина. Почему-то он ощутил, что что-то не так. Он забился и был за это крепко сжат.
– Нет, – задумчиво сказал новый голос, встревоживший Сириуса. Голос и запах этой женщины вызвали у него в голове волну – почти воспоминание. – Неправильные глаза, неправильный окрас ушей. Должно быть, дорогая миссис Партридж, ваша собака ухитрилась нагулять щенков на стороне. А остальные каковы?
– Почти такие же. Взгляните.
Послышались возмущенные повизгивания, и Сириус понял, что его товарищей, не привыкших к хватанию и рассматриванию, тоже хватают и рассматривают. Три громких голоса, заглушавших щенячий визг, начали неспешную беседу. А из самой середины повизгиваний раздался низкий, тревожный вой.
– Замолчи, Бесс! Ты была плохой девочкой! – сказал голос по имени «миссис Партридж». – Так вы думаете, мне за них ничего не заплатят?
– Разве что фунт-полтора в зоомагазине, – ответил голос по имени «миссис Каннинг». – Или же…
– Я вам очень обязана! – сказала миссис Партридж. В ее голосе так отчетливо прозвучала нотка гнева, что Сириус сжался, а его товарищи притихли. Они молчали, когда их клали обратно на пол, только один или двое тихонько захныкали, когда их начала вылизывать большая встревоженная мать.
Люди ушли, но скоро двое вернулись – торопливыми сердитыми шагами. Все щенки невольно съежились.
– Черт тебя подери, Бесс! – сказала миссис Партридж. – Итак, я заполучила выводок метисов, а ведь могла бы выручить за этот помет почти сто фунтов стерлингов. Ты принес мешок, Бриан?
– Угу. – Резкоголосый парень редко произносил больше двух слов подряд. – И кирпич. Может, оставить ей одного, миссис Партридж?
– Думаю, да, – нетерпеливо сказала женщина. Сириус почувствовал, что его опять схватили и подняли. – Не этого! – резко сказала миссис Партридж. – Мне не нравятся его глаза.
– Разве? – Парень, похоже, удивился, но опять отпустил Сириуса и поднял следующего, сидевшего рядом с матерью. Мать тоскливо выла, но не пыталась остановить парня, который стал хватать щенков одного за другим и швырять в пыльную, пахнущую мякиной темноту. Они скатились на дно мешка, пища и слабо размахивая лапками. Потом этот шевелящийся, попискивающий клубок куда-то понесли, Сириуса сдавили и царапали, мешок трясся, и в конце концов Сириус от ужаса чуть с ума не сошел. Потом сквозь запахи пыли и мякины пробился какой-то новый запах. Даже в панике Сириус им заинтересовался. Но в следующую секунду мешок сильно качнулся и полетел, к еще большему ужасу Сириуса, в холод, холод, холод. Сириус в панике обнаружил, что вдыхать можно только какое-то холодное вещество, которое его душит.
Как только Сириус это понял, у него хватило соображения задержать дыхание. Но дергался и рвался он безо всякого соображения. Пока у него в теле еще оставалось немного воздуха и сил, он размахивал всеми своими слабенькими короткими лапками, царапался крохотными коготками и вообще сражался с тьмой и холодом, словно с живым врагом. Остальные щенки тоже барахтались, колотя и царапая друг друга. Но, один за одним, они почувствовали, что холодовой шок и удушение для них чересчур. Скоро один только Сириус рвался и царапался в темноте. И то только потому, что где-то в глубине его подсознания сидело ощущение, что нет ничего хуже, чем холодное ничто.
Тьма распахнулась. К тому моменту Сириусу было уже почти все равно, но он подумал, что, наверно, умер. Казалось, умереть означало выплыть в серо-зеленый свет. В этом свете ничего не было видно, и сверху он был ярче. Сириус почувствовал, что поднимается к яркому свету. Круглые, мерцающие желтые пузыри проплыли вверх перед его глазами и напомнили о какой-то другой жизни, которую он не мог вспомнить. Потом свет стал похож на серебряный купол над головой, толстый и твердый на вид. И Сириус очень удивился, безо всякой боли и шума поднявшись прямо через этот купол в огромную ясность – синюю, зеленую и теплую. Для него это оказалось чересчур. Он судорожно вдохнул, подавился, и от него остался только насквозь промокший живой комочек, плывущий по течению быстрой речки.
А тем временем гнилой мешок, который он разорвал, разошелся под давлением течения, и из него выплыли остальные промокшие комочки. Двоим уже нельзя было помочь, и они просто катились по придонному илу и камням. Но четверо оставшихся поднялись на поверхность, и течение понесло их вслед за первым. Покачиваясь и вращаясь, один за другим они проплыли через излучину и оказались между солнечных берегов, поросших травой. И тут от тепла, льющегося сверху, Сириус начал понемногу приходить в себя. Скоро он очнулся и понял, что откуда-то идет тепло, что сам он беспомощен и находится в каком-то кошмаре, и что единственная надежда – на это самое тепло. Сириус решил на него положиться.
Берег зарос боярышником. Течение занесло Сириуса в тень росших на берегу кустов, и он вдруг оказался в глубокой бурой прохладе. Тепло исчезло. У Сириуса отобрали его единственное утешение. Он так возмутился, что открыл глаза и попытался протестующе запищать.
Он не смог произнести ни звука. Но через несколько секунд речка опять вынесла его на свет. Солнце ударило по глазам и рассыпалось тысячью блесток по поверхности воды. Сириус опять плотно зажмурился. Его так потрясло это сияние, что он обмяк еще больше и еле заметил, что тепло вернулось.
И стало сильнее – золотистое, настойчивое тепло.
– Это действительновы, Ваша Светимость! – сказал кто-то. – Я так и думал!
Голос был совсем не похож на те, что раньше слышал Сириус. Его это озадачило. Голос был незнакомым, хотя Сириусу казалось, что когда-то он уже слышал подобные голоса. Он не был уверен, что доверяет этому голосу. Все голоса, которые Сириус помнил, не сделали ему ничего хорошего – и ему казалось, что он и раньше слышал какие-то голоса, которые тоже не сделали ему ничего хорошего.
– Вы ведь не умерли, нет? – спросил голос. Он казался встревоженным. Это был теплый, золотой голос, и, кроме ясно звучащей тревоги, была в нем какая-то ярость, как будто говоривший мог быть куда опаснее миссис Партридж и ее друзей, если пожелает.
Сириус и сам не знал, умер он или нет. Он чувствовал себя слишком слабым, чтобы отвечать этому сильному, яростному голосу, так что он поплыл дальше молча.
– Вы не можете ответить? – Тепло, игравшее на крохотном теле Сириуса, стало сильнее и крепче, словно говоривший начал терять терпение. Сириус был не в состоянии даже испугаться. Он просто плыл дальше. – Похоже, не можете, – сказал голос. – Они зашли слишком далеко! Ну что ж, я сделаю для вас все, что могу. И пусть попробуют меня остановить!
Сириус почувствовал, что говоривший исчез, но тепло, окутавшее промокшее тельце, осталось. Он проплыл еще немного и уперся в какие-то предметы – длинные, зеленые и упругие. Здесь тепло его остановило и принялось мягко покачивать. Это было почти приятно. А четверо остальных полузахлебнувшихся щенков продолжали плыть посреди речки, огибая излучины, и выплыли туда, где река становилась шире и грязнее, а на берегах стояли дома.
Рядом с Сириусом звонкий голос произнес непонятные слова:
– Ого, вот так так! В камышах мертвый щенок!
– Не трожь его! – произнес голос постарше и погрубее. И третий голос, ласковый и мелодичный, сказал: – Дайте посмотреть!
– Не трогай его, Кэтлин! – сказал второй голос.
Тем не менее раздался плеск и шуршание. Пара рук, гораздо меньших, чем те, к которым привык Сириус, но гораздо более нервных и дрожащих, вытащила его из воды и подняла высоко в воздух. Он не чувствовал себя в безопасности. Дрожание рук и холодный ветер испугали его. Он задергался и ухитрился издать слабый испуганный писк. Руки чуть не выронили его.
– Он не мертвый! Он живой! Бедняжка, он совсем замерз!
– Кто-то пытался его утопить, – сказал самый звонкий голос.
– Брось его обратно, – сказал второй голос. – Он еще слишком маленький, чтобы лакать из блюдца. Все равно сдохнет.
– Нет. – Руки, державшие Сириуса, обрели упрямую твердость. – У меня есть старая детская бутылочка. Я не дам ему умереть.
– Мама не позволит тебе его держать, – сердито сказал грубый голос.
– Не позволит. А кошки его убьют, – сказал самый юный голос. – Правда, Кэтлин.
Девочка, державшая Сириуса, жестом защиты прижала его к груди и пошла – рывок, толчок, рывок – прочь от реки через луг.
– Бедняжка, – сказала она. Оба мальчика последовали за ней, не прекращая спорить. От шума у Сириуса заболели уши, к тому же девочка его все время встряхивала, когда оборачивалась, чтобы возразить мальчикам. Но он понимал, что она защищает его от мальчишек, и был ей благодарен. В ее нервных объятиях он успокоился и согрелся.
– Ой! – воскликнула Кэтлин, наклонившись над ним. – Он хвостом виляет!
Робин, младший мальчик, попросил показать.
– Какой странный хвостик, – с сомнением сказал он. – А ты точно уверена, что это не крыса?
– Нет, – сказала Кэтлин. – Это щенок.
– Это крыса, – сказал Бэзил, старший мальчик. – Ирландская крыса. Шеймус О'Крыс!
– Заткнись, – устало сказала Кэтлин.
Глава 2
Сириуса принесли куда-то в тепло и осторожно положили в корзинку. Он уснул. Пока он спал, его перепачканная шерсть высохла и стала слегка волнистой. Последней высохла рыжая шерсть на висячих ушках, и ему стало совсем хорошо. Он проснулся, от души потягиваясь передними и задними лапками, и обнаружил, что рядом находятся чужие, враждебные существа.
Эти существа не разговаривали. Они вообще не умели говорить. Но у них были такие твердые и четкие ощущения, что Сириус понимал их не хуже, чем если бы они говорили.
– Что это? Не слишком хорошо пахнет.
Носик Сириуса дернулся. Если уж на то пошло, запах этих существ ему тоже не понравился.
– Это одна из тех тварей, которые лают и загоняют вас на деревья.
– Ты уверена? Он не выглядит таким уж большим.
– Потому что, – в ответе чувствовалось великое презрение, – это еще младенец. Он вырастет.
– Зачем его принесли в наш дом?
– Пусть лучше не загоняет насна деревья!
– А давайте уничтожим его, пока он еще не может нас никуда загнать.
– Обязательно, при первой же возможности. А до тех пор оставьте его в покое. Он не стоит нашего внимания.
– Брысь! Иди отсюда, Тибблс. Ромул и Рем, пошли вон. – Кэтлин и Робин опустились на колени у корзины. Странные существа исчезли вместе со своим презрением и раздражением. Сириус вильнул хвостиком, открыл глаза и попытался разглядеть, как выглядят его спасители. Они были такие большие, что ему оказалось трудно сфокусировать на них взгляд.
– Смешной хвостик! – со смехом сказала Кэтлин.
– Смешные глаза! – сказал Робин. – Кэтлин, у него зеленыеглаза. У собак ведь не бывает зеленых глаз, верно? Как ты думаешь, может, это не щенок?
– Это щенок, я знаю, – ответила Кэтлин.
– А Бэзил скажет, что это котенок, – сказал Робин. – Вот увидишь, он обзовет его Шеймусом О'Котом.
– Ну и пусть, – беззаботно сказала Кэтлин. Только так она могла выразить странное чувство, которое возникало у нее при виде этих глаз.
Они были словно травянисто-зеленые капли на круглой щенячьей голове, сияющие и глубокие. Зелень была сверху прикрыта той молочной мутью, что бывает в глазах у всех детенышей, и Кэтлин знала, что щенку нелегко ее разглядеть. Но где-то в зеленых глубинах ей почудилось что-то огромное, чудесное и вызывавшее благоговение.
– Почему бы не назвать его Шеймусом? – предложил Робин. – Тогда ты опередишь Бэзила.
– Это дурацкое имя, – ответила Кэтлин.
– Тогда надо назвать его каким-нибудь кошачьим именем. Как насчет Лео? Это означает «лев».
– Кажется, у львов желтые глаза, – неуверенно сказала Кэтлин. – Но «Лео» звучит гораздо величественнее, чем «Шеймус». Я подумаю, пока буду его кормить.
Она протянула Сириусу бутылку с резиновым наконечником, из которого сочилось молоко. Он радостно присосался к бутылочке, Кэтлин принялась осторожно кормить его – и перекормила. Сириуса затошнило. Это его не слишком обеспокоило, но Кэтлин, похоже, пришлось немало повозиться с мокрой тряпкой. И пока она наводила порядок, Сириус почувствовал новое присутствие.
Это существо было большим – больше, чем Кэтлин и Робин, вместе взятые – и чем-то слегка напомнило ему женщину по имени миссис Партридж, которая приказала тому парню его утопить. В этой женщине была та же уверенность, что все должно быть так, как она считает нужным. И ей – это Сириус почувствовал сразу – он точно так же не понравился. Он забился в угол каминной решетки, чувствуя себя очень маленьким и беззащитным, и воздух над ним задрожал от жесткого высокого голоса. Очень холодного голоса, в то же время полного разнообразных сильных эмоций.
– Принести это грязное животное в мой дом, даже разрешения не спросив… Даже не задумалась о моихчувствах… позволила ему испачкать весь каминный коврик, и кто знает, какие у него инфекции. А как насчет кошек? Ты очень эгоистичная девочка, Кэтлин. Видит господь, я ни на минуту не переставала сожалеть о том, что Гарри настоял, чтобы мы взяли тебя в дом, но это последняя соломинка! И нечего сидеть с упрямым лицом, Кэтлин. Робин, возьми эту грязную тварюшку и утопи в бочке.
– Но, Даффи, кто-то уже пытался утопить его в реке! – робко возразила Кэтлин.
– Этот кто-то гораздо умнее тебя! – сердито ответила женщина по имени Даффи. – Посмотри, что он тут устроил! Робин, ты меня слышишь?
– Я за ним убираю, – жалобно сказала Кэтлин. – И всегда буду убирать.
– Он просто еще маленький, мам, – объяснил Робин. – Он не знал, когда остановиться. Но когда он вырастет, он будет нам очень полезен. Что, если в твой магазинчик заберутся грабители?
– Там установлена прекрасная сигнальная система. Я сказала раз и навсегда, что в моем доме не будет никаких собак!
– Пожалуйста, Даффи, позвольте мне его оставить, – взмолилась Кэтлин. – Я буду следить, чтобы он не пачкал. Пусть он будет мне подарком на день рождения. Я ведь еще не получила ни одного подарка.
Это заставило хозяйку холодного голоса замолчать. Она испустила сердитый раздраженный вздох, от которого у Сириуса шерсть на спине стала дыбом.
– И будешь его кормить, и купишь на него лицензию, и будешь его выгуливать и обучать! Хотела бы я увидеть, как все это проделывает такая маленькая неряха, как ты! Нет.
– Если вы позволите мне его оставить, – в отчаянии сказала Кэтлин, – я буду делать все, что вы захотите. Я буду делать всю работу по дому, и готовить, и вообще. Обещаю.
Снова недолгое молчание.
– Ну что ж, – сказал холодный голос. – Я думаю, это избавит меня… Ладно. Оставь себе эту грязную тварюшку. Но не вини меня, если кошки разорвут ее на куски.
Большое существо ушло, и воздух снова успокоился. Сириус обнаружил, что его поднимают и прижимают к груди.
– Ты с ним поосторожнее, а то его опять стошнит, если будешь его так тискать, – сказал Робин и торопливо ушел, опасаясь новой уборки.
– Ты будешь хорошо себя вести, ладно? Конечно, будешь, – шепнула Кэтлин Сириусу. Две капли упали ему на голову, и он вздрогнул. – Ты будешь моим верным псом. Я знаю, что ты особенный, ведь у тебя такие необыкновенные глаза. У нас с тобой будет много-много приключений. И не бойся кошек. Я буду следить, чтобы они тебя не обижали. – Кэтлин осторожно положила Сириуса обратно в корзинку, и он уснул.
К вечеру Сириус настолько пришел в себя, что вылез из корзинки и принялся за изучение окружающего мира. Он брел по дому, покачиваясь на нетвердых лапках и удерживая равновесие с помощью длинного пушистого хвоста, и набрел на ноги домочадцев. Его носик блестел от огромного количества новых запахов. Кошки сидели высоко на полках и столах и презрительно наблюдали за ним. Сириус чувствовал их раздражение, но понимал, что в присутствии людей они не посмеют сделать ему ничего плохого. Поэтому он не стал обращать на них внимание и сосредоточился на человеческих ногах. Дети носили на ногах какие-то предметы из ткани и резины. У Робина и Кэтлин ноги были примерно одного размера, но предметы на ногах у Кэтлин были старыми и изношенными. Ноги Бэзила оказались удивительно большими. Сириус принялся их обнюхивать, Бэзил наклонился и назвал его «Шеймус О'Кот».
– На самом деле я думаю назвать его Лео, – сказала Кэтлин.
– Лучше Крысом, – ответил Бэзил. – Шеймусом Крысом.
– Я тебе говорил, – сказал Робин.
Нашлась еще одна пара ног. Они принадлежали человеку, которого Бэзил и Робин звали папой, а Кэтлин – дядей Гарри. Эти ноги оказались самыми большими. На них было надето что-то кожаное, с красивыми шнурками, которые развязывались, если взять их зубами и потянуть. Сириус зажал в зубах шнурок и отскочил, размахивая хвостом и рыча от удовольствия.
Раздался голос, похожий на удар грома:
– Брось!
Сириус сразу же отпустил шнурок и отправился исследовать последние ноги – ноги Даффи. Ему не нравилась ни сама Даффи, ни ее запах, но ноги у нее оказались интересные. Они были одеты в кожаные полоски, так что края ног оставались открытыми. Каждая нога заканчивалась несколькими толстыми выступами с твердыми плоскими когтями, совершенно бесполезными на вид. Сириус с любопытством ткнулся в них носом.
– Не трогай! – сказал холодный голос.
Сириус послушно поднял голову и – то ли из нелюбви к Даффи, то ли просто по зову природы, он не знал – сделал лужу прямо между двумя большими пальцами.
– Ох, Лео! – Кэтлин бросилась к его произведению с тряпкой.
– Грязный Шеймус Крыс! – заявил Бэзил.
– Это существо… – начала Даффи.
Но раскатистый голос перебил ее, спокойно погромыхивая:
– Ладно, ладно. Ты уже высказалась, Даффи. А яговорю, что без собаки в доме чего-то не хватает. Как, ты говоришь, его зовут, Кэтлин?
Сириус понял, что ему ничего не грозит. В этом доме все подчинялись словам человека с раскатистым голосом. Сириус продолжал изучать комнату, а люди принялись спорить, как его назвать.
Этот спор так никогда и не решился полностью. В последующие дни Сириус обнаружил, что откликается на Лео, Шеймуса, Шеймуса О'Кота, Шеймуса Крыса, Крыса, Пса и Это Существо. Со временем добавлялись и исчезали другие имена. Эти использовались чаще всего. Больше всего кличек придумывал Бэзил. Даффи звала его Эта Собака или Это Существо. Робин обычно звал его Лео, если рядом была только Кэтлин, и Шеймус, если там был еще и Бэзил. Раскатистый голос его вообще никак не называл. Кошки тоже. Скоро только Кэтлин называла его Лео.
Сириус не возражал. Он по интонациям определял, что обращаются именно к нему, и отзывался. Больше всего ему нравился голос Кэтлин – мягкий, отличавшийся особенным певучим звучанием, и означавший, что его сейчас покормят или погладят. Меньше всех ему нравился голос Даффи. Голос Бэзила был немногим лучше. Обычно Бэзил подзывал его, чтобы щелкнуть по носу или грубо покатать по полу. Но даже если Бэзил ничего этого не делал, Сириус рядом с ним чувствовал себя маленьким и слабым. А еще у Бэзила была неприятная привычка насмешливо глядеть ему прямо в глаза.
Глаза Сириуса скоро потеряли младенческий молочный оттенок. Сначала они стали травянисто-зелеными, потом посветлели. «Волчьи глаза," – сказал Бэзил и какое-то время называл Сириуса Волком. Примерно тогда же Сириус обнаружил, что может есть из блюдца, и его перестали кормить из бутылочки. Он рос. И рос. И продолжал расти.
– Это твое животное что, собирается вырасти размером с лошадь? – спросил однажды раскатистый голос, неожиданно обративший внимание на Сириуса.
– Может, это датский дог? – предположил Робин.
– Ох, надеюсь, что нет! – сказала Кэтлин, которая знала, сколько Лео ест. Сириус понял, что она тревожится, и утешающе завилял хвостом, свисавшим из корзинки. К этому времени он уже еле помещался в корзинке, а хвост у него был длинный и сильный.
Этот хвост был большим испытанием для всех. Сириус им размахивал. Он выбивал им пыль из ковра каждый раз, как кто-нибудь из домочадцев входил в комнату. Он считал это знаком вежливости. Где-то в туманной глубине разума, куда Сириус не мог толком заглянуть, он знал, что благодарен им всем – даже Даффи – за то, что они его пригрели и кормят. Но его вежливость ценили только Кэтлин и Робин. Все остальные говорили «Ну неужели этому существу обязательно надо так размахивать хвостом?». а иногда начинался скандал.
Хвост, казалось, жил своей собственной жизнью. Бегая по дому, Сириус обычно поднимал его вверх, изогнув полумесяцем, и вообще о нем не думал. В туманной глубине разума бродила мысль, что, возможно, у него не всегда был хвост, потому что Сириус вспоминал о нем только тогда, когда было уже слишком поздно. Если он радовался какой-то мелочи, если Робин начинал прыгать вокруг или Кэтлин приходила из магазина, Сириус весело бросался к ним, и его хвост начинал стремительно вертеться, сбивая все на своем пути. Мелкие предметы падали со столиков и разбивались. Кошки разлетались в разные стороны. Газеты тоже. И Бэзиловы окаменелости. А в следующий миг на него обрушивался удар кошачьих когтей или тяжелой руки. За размахивание хвостом ему доставалось куда чаще, чем при обучении навыкам, положенным домашней собаке. В те дни Сириусу, избитому и пристыженному, частенько приходилось прятаться под буфетом, пока Кэтлин в слезах убирала осколки или складывала на место раскиданные газеты. Над ней постоянно нависала Даффи.