Текст книги "Дом ста дорог"

Автор книги: Диана Уинн Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Диана Уинн Джонс
Дом ста дорог

Глава первая,
в которой Чармейн приходится взять на себя заботы о доме волшебника

– Чармейн должна помочь, – настойчиво произнесла тётушка Семпрония. – Мы не можем бросить двоюродного дедушку Уильяма одного.

– Твоего двоюродного деда Уильяма? Он же… – тут миссис Бейкер понизила голос, желая скрыть неприличность вопроса. – Он ведь волшебник, не так ли?

– Самый настоящий, – кивнула тётушка Семпрония. – Но, видишь ли… – Теперь и её голос опустился до шёпота. – У него опухоль, где-то внутри, – и только эльфы теперь в силах помочь. Они заберут его, чтобы исцелить, а в это время кто-то должен присмотреть за домом. Ты же знаешь, за чарами нужен глаз да глаз, а то в миг разлетятся. У самой у меня куча дел, благотворительность для бездомных собачек…

– Да-да, и у меня тоже, – торопливо вставила миссис Бейкер. – В этом месяце такая прорва заказов, и всё на свадебные торты! Не далее как утром Сэм сказал…

– Значит, только Чармейн, больше положиться не на кого, – решительно заключила тётушка Семпрония. – Она уже не маленькая – должна справится.

– Ну… – только и нашлась миссис Бейкер.

Обе дамы бросили взгляд на девочку, сидевшую в другом конце гостиной, но та и вовсе не замечала их, с головой погрузившись в очередную книгу. Тень от герани всё время попадала на страницы, и девочка, стараясь поймать солнечный свет, всё время меняла позы. Рыжие волосы торчали во все стороны, будто какая-то птица свила себе в них гнездо. Очки сползли на кончик носа, а в руке красовался кусок сочного пирога, только что из пекарни отца. Юная мисс Бейкер уплетала пирог, не отрываясь от книги. Даже сыплющиеся на страницы крошки нисколько не смущали её, разве что когда начинали загораживать нужные строчки, но тогда она быстро смахивала их всё тем же пирогом.

– Эм… милая, ты слышишь, о чём мы говорим? – с тревогой обратилась к дочери миссис Бейкер.

– Не-а, – с набитым ртом произнесла Чармейн. – О чём?

– Значит, решено, – утвердительно кивнула тётушка Семпория. – Думаю, Вероника, ты теперь и сама объяснишь всё Чармейн.

Тётушка встала, и складки её шёлкового платья величественно зашуршали, им вторил её шёлковый зонтик.

– Я заеду за ней завтра утром, – добавила она, уходя. – Теперь же отправлюсь к несчастному двоюродному дедушке Уильяму и сообщу, что Чармейн обо всём позаботится.

С тем тётушка Семпория и покинула гостиную. Миссис Бейкер подумала, что жизнь текла бы намного спокойней, не будь тётка мужа столь богатой и властной женщиной. Но больше всего миссис Бейкер теперь волновало предстоящее объяснение с Чармейн. А что скажет муж! Сэм никогда не позволял ни ей, ни дочери заниматься чем-то «сомнительным», что могло бы скомпрометировать уважаемое семейство. Просьбы тётушки Семпронии являлись исключением.

Тётушка Семпрония же тем временем забралась в свою повозку, запряжённую двумя пони, и приказала вознице ехать в другой конец города, а потом за его пределы, к небольшому домику, где в уединении жил двоюродный дедушка Уильям.

– Я всё уладила-а, – прямо с порога объявила тётушка Семпрония. Волшебными путями она деловито вплыла в кабинет волшебника. Двоюродный дедушка Уильям что-то усердно писал, лицо его напоминало мрачную тучу. – Моя внучатая племянница Чармейн приедет завтра утром. Она проводит тебя, а потом встретит, когда ты вернёшься. Пока тебя не будет, она присмотрит за домом.

– Очень мило с её стороны, – пробормотал волшебник. – Насколько я понимаю, она неплохо управляется с чарами?

– Вот уж не знаю, – ответила тётушка Семпрония. – Точно могу лишь сказать, что носа не отрывает от книжек, в хозяйстве по дому ни разу пальцем не пошевелила, а уж родители носятся с ней, как с писанной торбой. Ей пойдёт на пользу, хоть для разнообразия, заняться чем-то мирским.

– Ох, – только и вздохнул двоюродный дедушка Уильям. – Спасибо, моя дорогая, что предупредила. В таком случае напишу ей предостережения.

– Непременно напиши, – согласилась тётушка. – А также побеспокойся, чтобы в доме осталось побольше еды. Никогда не встречала девочек, которые бы ели, как удав, и оставались тощими, как щепки. Просто непостижимо. В общем, я привезу её завтра, до прихода эльфов.

Она развернулась и вышла вон.

– Спасибо, – отозвался двоюродный дедушка, но его слова затерялись в шуршании тётушкиных юбок.

– Семпрония! – позвал он вдруг, словно что-то вспомнив, но входная дверь уже захлопнулась. – Ну и ладно. Хотя следовало бы поблагодарить даму, у которой столько родственников и связей.

Как ни странно, но Чармейн тоже хотела отблагодарить тётушку Семприонию. Однако вовсе не за то, что она подвязала её присматривать за старым больным волшебником, которого девочка в жизни не видела.

– Могла бы и меня спросить! – повторяла она матери.

– Думаю, она знала, что ты не согласишься, – в конце концов, рассудила миссис Бейкер.

– А может, и согласилась бы, – не уступала Чармейн. Но потом добавила со своенравной улыбкой: – А впрочем, может быть, и нет.

– Дорогая, я вовсе не имею в виду, что тебе непременно должна понравиться её просьба, – робко пояснила миссис Бейкер. – Присматривать за домом волшебника – очень неприятное и даже неприличное предложение. Но подумай, ведь можно же просто сделать доброе дело…

– Не надо считать меня добренькой, – выпалила Чармейн и отправилась наверх, в свою отделанную с тонким вкусом комнату, полную света и белых тонов. Девочка уселась за стол и уставилась в окно: за ним виднелись крыши, башни и трубы столицы Верхней Норландии, она довольно долго разглядывала их, пока её взгляд не скользнул дальше – к синим очертаниям далёких гор. Судьба, наконец, преподнесла Чармейн столь долгожданный шанс. Ей уже до чёртиков надоела престижная школа и ещё больше – её домашняя жизнь: мать, которая боялась Чармейн и робела при ней, словно та была дикой тигрицей, отца, который запрещал ей всё, что не считалось уважаемым в обществе, или хоть немного рискованным, или, ещё хуже, необычным. И теперь Чармейн получила возможность покинуть родительское крылышко и совершить что-то, – точнее не что-то, а вполне определённую вещь, – о чём она всегда мечтала, и самостоятельная жизнь в доме волшебника приходилась очень кстати. Девочка надеялась, что теперь ей хватит храбрости написать заветное письмо.

Но храбрость не приходила очень долго. Чармейн разглядывала белые с фиолетовым облака, которые клубились и плотной завесой окутывали горные вершины. Они принимали формы толстых пушистых зверей и тощих срывающихся с небес драконов. Девочка смотрела на облака до тех пор, пока самое последнее не растворилось в лёгкой дымке, едва заметной на фоне неба. Тогда она сказала себе: «Сейчас или никогда». Чармейн вздохнула, одела очки, неизменно висевшие на шейной цепочке, а затем достала перо и лучшую писчую бумагу. Самым аккуратным и ровным своим почерком она написала:

«Ваше Величество,

ещё будучи ребёнком я впервые услышала о Вашем великом собрании книг и манускриптов, и с тех пор во мне живёт страстное желание работать в Вашей библиотеке. Я знаю, что Вы и ваша дочь, Её королевское высочество Хильда, лично занимаетесь сортировкой и составлением перечня книг, что является в высшей степени кропотливой и сложной работой, и всё же я надеюсь, что вы согласитесь принять мою помощь. Я достигла нужного возраста и желаю устроиться на должность помощника библиотекаря в королевскую библиотеку. Надеюсь, Ваше Величество не сочтёт мою просьбу высокомерной.

Искренне ваша,

Чармейн Бейкер,

улица Двенадцати зёрен,

столица Верхней Норландии»

Чармейн откинулась в кресле и перечитала написанное. Ей казалось несомненным, что король воспримет письмо не иначе как совершеннейшую наглость, однако ей думалось, что послание, всё же, очень хорошо составлено. Лишь одна фраза прихрамывала: «Я достигла нужного возраста». Девочка знала, что подобными словами хотят сказать, что написавший достиг двадцати одного года или, хотя бы, восемнадцати лет. До восемнадцати, не говоря уж о двадцати одном годе, ей предстояло ещё расти и расти. Но ведь она не указала в письме свой точный возраст – значит, сказанное нельзя считать чистейшей ложью с её стороны. Чармейн также ни словом не обмолвилась о том, что она весьма сведуща в работе с книгами и прекрасно обучена делу, потому что знала, что нисколько не сведуща и не обучена. Также она не упомянула, что любит книги больше всего на свете, хотя это и была, самая что ни на есть, правда. Чармейн верила, что её любовь к книгам и без того просвечивает в письме да и в самом намерении.

«Не сомневаюсь, что король просто скомкает его и бросит в камин, – думала девочка. – Но, во всяком случае, я попыталась».

Она вышла на улицу и опустила письмо в ящик, ощущая себя храброй и даже дерзкой девицей.

На следующее утро к дому Бейкеров подкатила повозка тётушки Семпронии. Чармейн быстро забралась внутрь вместе со всей своей поклажей. Надо сказать, миссис Бейкер основательно подготовилась к разлуке с дочерью: если дорожный мешок с одеждой девочки ничем не отличался от любого другого дорожного мешка, то мешок с провизией, набитый до отказа разными ватрушками и плюшкам, пирожными и пряниками, кексами и пирогами, просто покорял своими размерами. Источаемые им запахи пряных трав, соусов, сыров, фруктов, варенья и острых специй до того чаровали, что возница заозирался вокруг, вдыхая чудесные ароматы. Даже величественный тётушкин нос не смог устоять: раздувающиеся ноздри так и ловили витающий аппетитный дух.

– Что ж, дитя, вижу, голодать тебе там точно не придётся, – бросила тётушка Семпрония, а затем окликнула возницу: – Трогай!

Но тот ждал, пока миссис Бейкер простится с дочерью.

– Я верю, что у тебя всё получится, дорогая, – миссис Бейкер обняла Чармейн. – Ты ведь добрая, аккуратная и заботливая девочка.

«Враньё, – заметила про себя Чармейн. – Ни капли она в меня не верит».

Тут подошёл отец и, поцеловав дочь в щёку, добавил:

– Мы знаем, что ты нас не подведёшь, Чармейн.

«Опять враньё, – продолжала думать девочка. – Вы же уверены, что непременно подведу.»

– Мы будем скучать по тебе, ведь ты наша самая любимая малышка, – чуть ли не в слезах произнесла мать.

«А вот это может и правда, – удивилась про себя Чармейн. – Хотя не понимаю, как я могу им нравиться.»

– Трогай! – строго выкрикнула тётушка Семпрония, и возница послушно тронул поводья. Когда пони неспешно затрусили по мостовым, тётушка повернулась к девочке:

– Чармейн, я знаю, что родители обеспечили тебя всем, чем только можно пожелать, и ты ничего никогда не делала сама. Теперь ответь, сможешь ли ты сама о себе позаботиться?

– Конечно, – искренне ответила Чармейн.

– А о доме и больном старике? – продолжала напирать тётушка.

– Сделаю всё, что в моих силах, – сказала девочка. Она жутко боялась, что тётушка Семпрония немедля развернёт повозку, услышав в ответ что-то другое.

– Насколько знаю, ты получила превосходное образование? – продолжала расспросы тётушка.

– Я даже занималась музыкой, – призналась Чармейн довольно мрачным тоном. И тут же поспешно добавила: – Но музыка совсем не мой конёк. Так что не думайте, что я смогу играть для двоюродного дедушки Уильяма разные успокаивающие мелодии.

– И в мыслях нет, – резко оборвала тётушка Семпрония. – Он ведь волшебник, так что и сам сколько угодно может разыгрывать себе успокаивающие мелодии. Я просто пытаюсь выяснить, имеешь ли ты хоть какое-то представление о магии. Хоть что-то знаешь?

Если бы кто-то в этот момент мог заглянуть в душу Чармейн, то он увидел бы наплывшие в одночасье мрачные тучи и стремительно гаснущую надежду. Лицо девочки сделалось бледным – вся кровь, видимо, решила покинуть её вместе надеждой. Чармейн не осмелилась признаться, что ничего не смыслит в чарах. Для её родителей, – а особенно для миссис Бейкер, – слово «магия» никак не сочеталось со словом «прилично» или «уважаемо». Их семья жила в престижной части города, и в школе, куда ходила Чармейн, никто даже и не помышлял ни о каком волшебстве. Если кто-то хотел заниматься такими неприличными вещами как магия, ему приходилось нанимать частного преподавателя. Чармейн прекрасно понимала, что её родители никогда в жизни не согласятся оплачивать подобные занятия.

– Ну… – начала она.

Но, к счастью, тётушка Семпрония не ждала от неё ответа и всё так же продолжала наставления:

– И не думай, что жизнь в зачарованном доме – это весёлая прогулочка на пикник или детская забава.

– Ох, даже в голову не приходило сравнить всё это с забавой, – очень серьёзно заметила Чармейн.

– Вот и хорошо, – удовлетворённо кивнула тётушка Семпрония и отвернулась.

Маленькие пони везли повозку всё дальше и дальше. Цок-цок-цок. Они миновали Королевскую площадь и величественный королевский дворец: несколько солнечных бликов шустрыми зайчиками прыгнули с золотой крыши на лицо Чармейн. Цок-цок-цок. Они проехали и Рыночную площадь. Девочке редко доводилось попадать туда, и она с тоской и затаённой завистью разглядывала прилавки и людей, пришедших поторговать, поторговаться или же просто поболтать друг с другом. Даже когда повозка въехала в старейшую часть города, Чармейн ещё долго оборачивалась и провожала взглядом удаляющиеся палатки, людские фигуры, всё тише доносился смех и разговоры. Цок-цок-цок. Теперь они проезжали мимо огромных домов самых невероятных форм и расцветок, с покатыми крышами и резными окнами – один другого чуднее. Чармейн подумала даже, что жизнь в доме двоюродного дедушки Уильяма, возможно, окажется весьма интересной. Но пони так и не остановились в этой части города и монотонно продолжали свой путь. Они проехали сквозь грязные трущобы, затем миновали чистенькие уютные хижины и выехали в поля. Навстречу попадались лишь редкие домишки, укутанные живой изгородью. Дорога упиралась в горизонт, черневший изломами гор, уже совсем-совсем близких. Чармейн начала подумывать, что они собираются покинуть Верхнюю Норландию и отправиться в другую страну. В какую же? В Дальнию? В Монтальбино? Как жаль, что она уделяла географии так мало времени.

Мечтания Чармейн неожиданно оборвались, так как повозка остановилась, и взору девочки предстал серенький одноэтажный домишко, съёжившийся в дальней части сада. Чармейн испытала неописуемое разочарование. В жизни она не видала более унылого жилища. Прямо на девочку смотрела скромная входная дверка коричневого цвета, по бокам от неё располагалось по небольшому окошку, над которыми бровями нависала мышиного цвета крыша; казалось, что весь дом нахмурился и недружелюбно поглядывал на Чармейн.

– Ну вот мы и на месте, – бодро возвестила тётушка Семпрония. Она покинула повозку, распахнула железные воротца, ведущие в сад, и направилась прямиком к коричневой дверце. Чармейн мрачно прошествовала за тётушкой, а следом зашагал возница со всей поклажей девочки. По обе стороны дорожки раскинулись кусты гортензии: синяя, голубая и сиреневая. Других растений, если они и были, Чармейн не заметила.

– Смотреть за садом тебе не придётся, – небрежно бросила тётушка.

«Уж надеюсь», – подумала про себя Чармейн.

– Уверена, что Уильям нанял садовника, – продолжала тётушка Семпрония.

– Надеюсь, что так, – откликнулась девочка. Все её познания о садоводстве и растениях сводились к розовому кусту и шелковице, росших дома на заднем дворе, и ещё к приоконным ящикам для цветов, в которых её мать выращивала фасоль. Так что о садовническом деле Чармейн с уверенностью могла сказать лишь две вещи: растения втыкают в землю, а в земле ковыряются червяки. От одной только мысли о червях её передёрнуло.

Тётушка Семпрония пару раз энергично ударила дверным молоточком, распахнула дверь и деловито вошла внутрь.

– Ау! Я приехала и привезла Чармейн! – на весь дом оповестила она.

– Благодарю тебя, – произнёс двоюродный дедушка Уильям.

Входная дверь вела прямиком в убогую старомодную гостиную. В сером пропахшем плесенью кресле сидел двоюродный дедушка Уильям, а рядом с ним, на полу, стоял увесистый кожаный чемодан. Казалось, дедушка готовился с минуты на минуту покинуть дом.

– Приятно познакомиться, моя милая, – обратился он к Чармейн.

– И мне очень приятно, – вежливо ответила девочка.

Улучив момент, встряла тётушка Семпрония:

– Вот и славно. Теперь с лёгкой душой покидаю вас и желаю всех благ. Положи её вещи вот сюда, – указала она вошедшему вознице. Тот послушно сгрузил мешки у порога и направился обратно к повозке.

– До свиданья, мои милые, – донеслось сквозь шелест шёлковых юбок, и тётушка следом за возницей покинула дом. Входная дверь громко хлопнула, и Чармейн осталась один на один с двоюродным дедушкой Уильямом. Перед ней сидел небольшого роста старичок, почти лысый, с редкими серебристыми прядками волос, зачёсанных от виска к виску через всю голову. Он неуклюже скрючился в своём кресле и напоминал старый изношенный ботинок, в его позе чувствовалась невыносимая боль, которую он старался скрыть. Чармейн неожиданно ощутила себя виноватой, и ей захотелось немедля укрыться где-нибудь от пристального старческого взгляда – именно он рождали в ней чувство вины. Тяжёлые веки устало опускались на голубые глаза старика, и под ними виднелись красные кровавые прожилки. К виду крови Чармейн относилась не лучше, чем копошащимся в земле червяками.

– Ты кажешься мне достаточно взрослой ответственной девочкой, – мягко, но устало произнёс двоюродный дедушка Уильям. – Думаю, рыжие волосы – это отличный знак. Просто превосходный. Справишься тут, пока меня не будет? Боюсь в жилище моём сейчас царит сущий беспорядок.

– Меня предупредили, – вежливо ответила Чармейн, хотя унылая комнатушка, на её взгляд, казалась довольно чистенькой. – Не могли бы вы объяснить мне точнее, что от меня потребуется?

«Впрочем, всё равно, – думала про себя девочка. – Надеюсь, мне не придётся надолго задержаться здесь. Как только король ответит…»

– Смотреть за домом, хозяйничать, – начал пояснять двоюродный дедушка Уильям, – правда, у меня тут очень уж много разных волшебных вещиц. Я бы даже сказал, простые, не магические вещи можно по пальцам перечесть. Не знаю, насколько хорошо ты управляешься с чарами, поэтому я предпринял кое-какие меры…

«Просто чудовищно! – в панике соображала Чармейн. – Он полагает, что я разбираюсь в магии!»

Девочка попыталась было прервать двоюродного дедушку Уильяма, чтобы развеять его заблуждение, но в эту секунду входная дверь распахнулась, и в комнату тихо и безмолвно прошествовали эльфы в белоснежных халатах. На лицах не отражалось ни следа эмоций. Чармейн заворожено глядела на эльфов: её до глубины души поражали их красота, высокий рост, холодность и более всего то, как бесшумно они двигались. Один из них осторожно отодвинул её. Девочка вконец смутилась из-за своей неуклюжести и так и стояла в сторонке, не в силах вымолвить ни слова. Эльфы обступили двоюродного дедушку Уильяма, склонив над ним свои ослепительно сияющие головы. Чармейн не уследила, что такого они сделали, но двоюродный дедушка Уильям в момент оказался облачён в белые одеяния. Когда в следующую секунду эльфы подняли его с кресла и понесли к выходу, девочка заметила три красных яблока, прилепленных к лысой голове. Двоюродный дедушка Уильям спал.

– А… вы забыли его чемодан! – заметила Чармейн, когда эльфы аккуратно проносили спящего через дверь.

– Он не понадобится, – последовал спокойный ответ.

Эльфы уже шагали по садовой дорожке. Чармейн бросилась к раскрытой двери и выкрикнула:

– Когда он вернётся?

Ей совершенно необходимо вдруг стало знать, как долго придётся тут жить.

– Когда вылечится, – послышалось в ответ.

В шаге от маленьких железных ворот эльфы исчезли.

Глава вторая,
в которой Чармейн исследует зачарованный дом

Ещё несколько минут смотрела Чармейн на опустевшую дорожку, а затем хлопнула дверью.

– И что же мне теперь делать? – обратилась она к пустынной комнатушке.

– Боюсь, моя милая, для начала тебе придётся убраться на кухне, – произнёс мягкий и уставший голос двоюродного дедушки Уильяма. – Прошу простить, что оставил горы посуды. Открой мой чемоданчик – и получишь подробные разъяснения.

Чармейн бросила взгляд на чемодан: значит, двоюродный дедушка и не думал брать его с собой.

– Чуть позже, – ответила девочка, – сначала разложу свои вещи.

Она взяла оба своих тюка и направилась к двери на другой стороне комнаты. Чармейн повернула ручку, но дверь не поддалась. Она переложила мешок со съестным в другую руку и попыталась снова, упорней напирая на дверь свободной рукой. Удача не улыбнулась и на этот раз. Тогда Чармейн скинула оба мешка на пол и налегла на ручку со всей силы – только тогда дверь отворилась, открывая путь на кухню.

Чармейн мельком оглянула помещение, втащила свою поклажу, захлопнула дверь и только потом осмотрелась, как следует.

– Ну и грязь! – только и вырвалось у неё.

В прекрасно обставленной просторной кухне имелось огромное окно, которое впускало в дом потоки тёплого солнечного света. Яркие лучи озаряли не только горные склоны по ту сторону стекла, но и бесчисленные стопки немытых тарелок и завалы чашек по эту. Вся посуда кучами была свалена в раковине, заполняла собой сушку сбоку и даже пол. Чармейн с нарастающим ужасом следила за золотистыми лучами солнца, которые опускались на два гигантских холщовых мешка, приставленных к раковине. Очевидно, в них хранилось грязное бельё, однако же скопилось его столько, что двоюродный дедушка Уильям решил использовать набитые мешки как полки для грязных кастрюль и сковород.

Взгляд Чармейн неспешно проследовал в центр комнаты, на обеденный стол, который стараниями двоюродного дедушки превратился в склад всевозможных заварочных чайничков и кувшинов из-под молока, местами обляпанных соусами и жиром. В целом, по мнению девочки, посуда на кухне смотрелась даже очень гармонично, олицетворяя собой идеи абсолютной захламлённости, грязи и хаоса.

– Видимо, болеет он очень давно, – сухо бросила девочка.

На этот раз ей никто не ответил. Чармейн с опаской приблизилась к раковине, её терзало смутное ощущение, что среди гор посуды чего-то не хватает. В следующий миг девочка осознала – краны, их тут не было! Вероятно, домик располагался в такой глуши, что сюда и вовсе не провели водопровод. За окном девочка приметила небольшой задний дворик с водокачкой.

– Итак, предполагается, что я пойду, сама накачаю воду, притащу её… и что дальше? – раздражённо выпалила Чармейн. Взгляд её упал в чернеющий зев пустого очага – ни уголька, ни огонька. Оно и ясно – ведь лето на дворе.

– Нагреть воду? – проворчала девочка. – В грязнющей кастрюльке, я полагаю. Интересно, а как вообще моют посуду и чем? А ванна, неужели я не смогу принять ванну? Неужели в этом доме вовсе нет ванной комнаты? И спальни тоже нет?

Чармейн бросилась к дверке за очагом и с немалыми усилиями открыла её. «Ну и двери тут – десять человек и те не откроют!» – пробурчала про себя девочка. Она ясно чувствовала силу чар, удерживающих все двери запертыми. За очагом оказался небольшой чулан. На полупустых его полках нашлись только маслёнка, чёрствая краюха хлеба да внушительных размеров мешок с загадочной табличкой «КИБИС КАНИНИКУС», по-видимому, набитый мыльными стружками. Внизу всё пространство занимали два огромных бельевых мешка, точь-в-точь такие же, как у раковины.

– Я же с ума сойду! – чуть не плача выпалила Чармейн. – Как только тётушке Семпронии пришло в голову отправить меня сюда? Почему мама не отговорила её?

Отчаянье с головой захлестнуло девочку. Она знала только один способ, как спастись от окружающего гнетущего ужаса – уткнуться носом в книгу. Чармейн быстро водрузила оба своих мешка на заваленный посудой стол, а сама забралась на стул, стоявший подле. Одев очки, она принялась торопливо рыться в мешке с одеждой в поисках книг, которые ей упаковала мать. Но там не оказалось ничего подобного, руки всё время нащупывали только ткань да большой кусок мыла, который тот час же полетел в пустой очаг.

– Не может быть! – негодовала девочка, продолжая поиски. – Она должна была положить их в первую очередь, прямо на дно.

Чармейн с нетерпением перевернула мешок и начала вытряхивать вещи на пол. Посыпались платья, великолепные юбочки с складками, чулки, блузки, оба вязаных свитера, кружевные комбинации и множество другой одежды, припасённой на год. Гору одежды увенчали новёхонькие тапочки, в мешке же осталась лишь пустота. Чармейн знала уже самого начала, ещё с пресловутого куска мыла, что никаких книжек там нет. Она смахнула с носа очки, повисшие на цепочке, и вот-вот готова была разреветься. Миссис Бейкер действительно забыла упаковать книги.

– Что ж, – едва сдержав слёзы, произнесла она, – теперь я вижу, что впервые по-настоящему покинула родной дом. В другой раз, когда я поеду куда-нибудь, я сама соберу вещи и, прежде всего, упакую побольше книг. Несколько мешков с книгами! Теперь же надо попробовать найти положительные стороны.

В поисках положительных сторон Чармейн взвалила на стол свой второй мешок, смахнув им на пол четыре молочных кувшина и заварочный чайник.

– Плевать, – только и буркнула девочка, глядя на падающую посуду.

Всё же ей стало чуточку легче, когда пустые кувшины коснулись пола и остались целы. Чайник тоже не пострадал, хотя заварка из него вылилась и теперь растекалась по полу небольшой лужицей.

– Вот и полезная сторона магии, – вздохнула девочка, угрюмо доставая мясной пирог. Она закатала юбку до колен, упёрлась локтем в стол и откусила щедрый пряный кусок.

Что-то холодное и дрожащее коснулось её правой ноги.

Чармейн оцепенела, не осмеливаясь даже прожевать пирог. «На кухне, наверняка, полным-полно больших магических слизней!» – судорожно мелькало у неё в голове.

Холод снова коснулся её ноги, но теперь к нему прибавился тихий скулёж.

Очень медленно Чармейн приподняла скатерть и глянула вниз. Из-под стола жалостливо смотрела косматая собачка, дрожащая всем своим крохотным тельцем. Собачка заметила, что Чармейн рассматривает её, и белые лохматые уши настороженно и чуть неуверенно поднялись вверх, тоненький хвост забил по полу. Снова раздалось тихое поскуливание.

– Кто ты? – удивлённо спросила девочка. – Никто не говорил мне, что тут ещё и собака.

– Его зовут Бродяга, – снова ожил голос двоюродного дядюшки Уильяма. – Будь добра к нему. Я подобрал его на улице, и, по-моему, он боится всего на свете.

Чармейн никогда не знала, как обращаться с собаками. Её мама всегда повторяла, что собаки – нечистоплотные животные, которые могут укусить в любой миг и которым не место в доме. Поэтому Чармейн пугалась любой собаки. Однако же этот пёс был совсем крохотный, с белой шёрсткой и на вид довольно чистый. Девочка решила, что он боится её куда больше, чем она его. Он не переставал трястись.

– Эй, прекрати дрожать, – успокоила его Чармейн. – Я тебе не сделаю ничего плохого.

Но Бродяга никак не мог успокоиться и жалостливо смотрел на девочку.

Чармейн вздохнула, отломила приличный кусок пирога и протянула его Бродяге.

– Держи, – сказала она псу. – За то, что не оказался магическим слизнем.

Мокрый чёрный нос Бродяги неуверенно потянулся к пирогу, жалостливые глаза снова посмотрели на Чаремейн, словно спрашивая, правда ли она угощает его. Затем пёс очень осторожно и аккуратно взял кусок из её рук и тут же проглотил. Собачьи глаза вновь уставились на девочку. Его обходительность просто поразила Чармейн, и девочка отломила ещё один кусок. Таким образом они разделили пирог на двоих.

– Вот и наелись, – подытожила Чармейн, стряхивая с юбки нападавшие крошки. – Надо бы приберечь наш мешок, а то, кажется, никакой другой еды в доме нет. Так, что же мне делать дальше, Бродяга?

Бродяга торопливо засеменил к задней двери, где остановился, помахивая своим куцым хвостиком и чуть слышно поскуливая. Чармейн отворила дверь, – всё так же, прилагая немалые усилия, – и вслед за псом вышла во дворик, полагая, что Бродяга хочет напомнить ей о водокачке и немытой посуде. Однако он не обратил на водокачку никакого внимания и просеменил прямиком к дикой яблоне в углу дворика, где торжественно поднял свою лапку и пометил дерево.

– Ясно, – произнесла Чармейн, – таков твой план действий. Но мне он совсем не подходит. Знаешь, Бродяга, по-моему, твои старания ни на каплю не облагородили эту яблоню.

Пёс посмотрел на девочку, а потом начала бегать туда-сюда по двору, обнюхивая всё вокруг и помечая каждый встречный куст. Чармейн заметила, что он чувствовал себя здесь гораздо уверенней и спокойней. Да и она, по правде говоря, тоже. В душе рождалось тёплое приятное ощущение защищённости, словно дворик окружали прочные охранные чары. Чармейн стояла у водокачки, глядя поверх ограды на круто вздымающиеся горы. С вершин прилетал лёгкий прохладный ветерок и приносил с собой запахи снега и распустившихся цветов. Отчего-то ей вдруг вспомнились эльфы: хорошо, если бы они отправили двоюродного дедушку Уильяма в горы.

«И поскорей бы вернули оттуда, – тут же подумала она. – Я не выдержу здесь и дня!»

В другом углу дворика Чармейн заприметила небольшой сарайчик и направилась к нему, чтобы посмотреть, что внутри.

– Наверно, лопаты, цветочные горшки и всё такое прочее, – бормотала она под нос.

Однако когда девочка отворила покосившуюся дверь, она обнаружила обширный медный бак, каток для белья и небольшую жаровню под баком. Чармейн внимательно и долго разглядывала найденные вещи, как если бы перед ней находились музейные экспонаты. Вскоре она вспомнила похожий сарайчик во дворе родительского дома, такой же неизвестный и загадочный. Отец с матерью запрещали ей даже заглядывать в него, но Чармейн видела, как каждую неделю туда приходила краснолицая прачка с багровыми руками, и из сарая начинали валить клубы пара, а потом оттуда вдруг приносили чистую одежду.

«Так это прачечная, – сообразила девочка. – Тогда, наверно, можно запихнуть сюда все те мешки с бельём и простирать. Но как? Мне уже начинает казаться, что прежде я вела беззаботную жизнь.»

– Вот ещё одна полезная сторона магии, – вслух заметила Чармейн, снова припоминая раскрасневшиеся лицо и руки их прачки.

«Всё-таки эта штуковина никак не поможет мне справиться с грязным бельём. И не заменит ванну. В самом деле, не буду же я плескаться в бурлящем баке. А спать-то, ради всего святого, мне где?»

Чармейн вернулась в кухню, оставив дверь во дворик открытой, чтобы Бродяга смог вернуться в дом. Она минула раковину и горы грязной посуды, захламлённый стол и разбросанные по полу вещи и отворила дверь в дальней стене. Перед ней снова предстала унылая комнатушка.

– Просто безнадёжно! – воскликнула девочка. – Где тут спальня? Где ванная комната?