Текст книги "Дикий Роберт"

Автор книги: Диана Уинн Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

3

Роберт Толлер оказался таким голодным, что Хезер взяла себе только один бутерброд и отдала ему все остальные. Он то и дело повторял, что это самая вкусная еда, которую он когда-либо пробовал, отчего Хезер чувствовала себя немного глупо, поскольку это был всего лишь тунец. Пока Роберт с жадностью поглощал бутерброды, из глубины леса не переставали доноситься крики и вопли подростков. Хезер убеждала себя, что они это заслужили, но на душе у неё было неспокойно. Роберт ей нравился и она искренне жалела его, представляя, каково это – проснуться и обнаружить, что прошло столько времени. Но на душе у неё всё равно было неспокойно. Чтобы как-то отвлечься, она сказала:

– Жители деревни говорят, будто вместе с тобой было закопано какое-то сокровище.

Уже сказав это, она поняла, что совершила ошибку. Роберт покосился на неё.

– Так они до сих пор об этом говорят?

Хезер почувствовала, как он внутренне напрягся. Она уже было открыла рот успокоить его, что это всего лишь глупые слухи, как Роберт громко рассмеялся. Это снова был тот деланный смех, когда он хотел скрыть свои настоящие чувства.

[MORE=читать дальше]– Впрочем, кто я такой, чтобы судить о том, что люди называют сокровищем? – воскликнул он и резко встал с камня. – После этой рыбы у меня в горле всё пересохло. Фрукты могли бы поправить дело.

– В огороде созрели клубника и красная смородина, – сказала Хезер, – но они все на продажу. Не думаю, что мистер МакМанус разрешит нам их рвать.

– МакМанус? – переспросил Роберт. – Это имя, которое ты произнесла, когда меня вызвала. А какое он имеет право продавать фрукты Каслмейна?

– Он садовник, – объяснила Хезер. – Деньги от продажи фруктов помогают поддерживать замок.

– Понимаю, – произнёс Роберт. Причём так мрачно, будто под словами Хезер скрывалось нечто совсем иное. До того, как она успела что-то добавить, он уже целеустремлённо шагал к окружённому стеной саду. Хезер догнала его уже в самой середине, где он встал, удивлённо озираясь. Сад буквально утопал в розах: они обвивали арки, поднимались по стенам, росли кустами, на клумбах и по отдельности.

– Что это такое? – спросил он. – Вокруг ни травинки! Везде одни розы!

Хезер поняла, насколько для него здесь всё непривычно и мягко пояснила:

– Папа рассказывал мне, что тут сделали розарий около ста лет назад. Огород вон за той дверью в стене.

– Значит, их поменяли местами, – сказал Роберт. – Раньше розы росли как раз той дверью, – и он быстро зашагал в ту сторону. По дороге ему встретилось несколько пожилых пар из тех, что обычно здесь прогуливались. Хезер боялась, что он начнёт их спрашивать, что они тут делают, но Роберт просто прошёл мимо, холодно кивнув каждой паре, словно в его дни прогуливающиеся здесь люди тоже были обычным явлением. Туристы бросали на него удивлённые взгляды, но вежливо кивали в ответ. Несмотря на это, Хезер с облегчением вздохнула, когда они, наконец, оказались возле двери с табличкой «Только для обслуживающего персонала».

– О! – восхищёно воскликнул Роберт Толлер.

Грядки с клубникой тянулись через весь огород, аккуратно присыпанные соломой и разделённые по обеим сторонам шеренгой смородиновых кустов. Из-под листьев и белых цветочных венчиков поблёскивали огромные красные ягоды. Роберт ступил на хрустящую солому и принялся так быстро рвать ягоды, что только руки мелькали.

– Никогда раньше не видел такой крупной клубники! – с восторгом поделился он через плечо. И когда Хезер робко присоединилась к нему, добавил с набитым ртом: – Было время, когда я думал, что уже никогда её не попробую.

Мистер МакМанус каким-то шестым чувством узнавал о любом покушении на его огород. Не успела Хезер сорвать первую ягоду, как он, с треском ломая ветки, появился из левого ряда смородиновых кустов.

– А ну вылазьте оттуда! – взревел он. – Не смейте трогать эти ягоды, вы, паршивцы, а не то я живо сдам вас в полицию за воровство!

Роберт спокойно сорвал очередную ягоду и встал, держа её в руке.

– Воровство? – переспросил он, приподняв брови. – Разве я не имею права рвать собственные ягоды? И раз уж мы заговорили о воровстве, то я знавал садовников и до тебя, которые брали фрукты Каслмейна и продавали их как свои.

Хезер попыталась отползти задом в кусты. Это было ужасно! Роберт всё не так понял. Но она остановилась, когда увидела, как покрытое пятнами загорелое лицо мистера МакМануса приобрело оттенок мраморного мыла. Это было интересно. Похоже, мистер МакМанус и правда приворовывал. И, конечно, разоблачение взбесило его ещё больше. Он ощерил зубы и, тяжело ступая, направился к Роберту.

– Ты ничего не докажешь! – прорычал он. – Убирайся отсюда или я размажу по грядке твоё смазливое личико! Мне плевать, кто ты!

Роберт закинул ягоду в рот и снова вытянул перед собой руку. На это раз он лишь чуть заметно наклонил её. Мистер МакМанус всё ещё пытался идти к нему, но вместо этого просто топтался на месте, как черепаха, которой к панцирю привязали верёвку.

– Но тебе как раз следует знать, кто я, – сказал Роберт, проглотив клубнику. – Того садовника мой брат приказал гнать от наших ворот кнутом. Теперь Каслмейн мой, и мне следует поступить с тобой ещё хуже за все твои угрозы и оскорбления. Но на первый раз я тебя прощаю. Иди сюда, Хезер. Угощайся моими прекрасными ягодами.

Роберт присел и снова начал рвать клубнику. Немного погодя Хезер вылезла из кустов и присоединилась к нему. Это был первый раз, когда она могла рвать здесь ягоды. Удовольствие, правда, несколько портил мистер МакМанус, топчущийся рядом. Из-за него Хезер чувствовала себя настоящим вором или даже кем-то похуже. Каждый раз, когда она или Роберт, собирая клубнику, проползали мимо мистера МакМануса, он кричал:

– Я с вами ещё разделаюсь! Вам это так просто с рук не сойдёт!

В такие моменты Хезер начинала хватать ягоды обеими руками, потому что знала, что другой такой случай ей вряд ли скоро представится. Наконец, когда тяжёлые сапоги мистера МакМануса вытоптали в земле приличную яму, Роберт Толлер встал, отряхивая с чёрных шёлковых колен солому.

– Я наелся, – объявил он. – Пойдём, покажи мне теперь мой замок.

Хезер представила полный туристов Каслмейн и припаркованные рядом автобусы. Для Роберта это наверняка будет страшным потрясением.

– А почему бы тебе не подождать до вечера? – предложила она. – Вечером там будет гораздо спокойней.

Роберт посмотрел на неё с каким-то странным сочувствием.

– Милая, я знаю эти уловки, – сказал он. – К вечеру там всё уже будет вычищено и приведено в порядок, потому что ты обязательно предупредишь своего отца о том, что я здесь. Нет, сейчас самое время.

И он прошёл мимо мистера МакМануса по присыпанной соломой грядке.

– Тебе это так с рук не сойдёт! – прорычал мистер МакМанус. – Я заставлю тебя ответить перед зако…

– Ох, да угомонишься ты, наконец, шавка подзаборная! – раздражённо воскликнул Роберт. Он снова вытянул руку и на этот раз качнул ею очень резко. Хезер увидела, как слой привычной реальности пронёсся мимо, словно поверхность бассейна, когда тебя кунают туда с головой. Ощущения были примерно те же. Пока она хватала ртом воздух, мистер МакМанус упал на четвереньки и весь съёжился. Его покрытое пятнами лицо вытянулось в морду большой пятнистой собаки, а ноги поджались и превратились в задние лапы. Руки тоже стали лапами, а позади вырос длинный пятнистый хвост. Пёс мерзко зарычал на Роберта.

– Покинь это место, ты, беспородная псина! – прикрикнул на него Роберт. – Отправляйся домой и посмотри, узнает ли тебя твоя жена.

Уродливый пятнистый пёс поджал хвост и, скуля, бросился в кусты. Хезер никогда ещё не видела такой перепуганной собаки. Она повела Роберта к замку, и почему-то ей было совсем не так весело, как она ожидала. Пусть мистер МакМанус действительно это заслужил, но Хезер не могла перестать думать о том, догадается ли миссис МакМанус, кто эта собака на самом деле.

4

Когда они подошли к парку, там было уже полно туристов. Но пока Роберт Толлер, казалось, этого не замечал – его взгляд был прикован к замку. На лице у Роберта появилось какое-то потерянное выражение, но заметив, что Хезер на него смотрит, он заставил себя принять беззаботно-весёлый вид.

– Разрази меня гром! – воскликнул он. – В какую потрясающую громадину он превратился! Похоже, я унаследовал дом с сотней окон или даже больше! Как это вышло?

– Франсеи и Толлеры периодически его достраивали, чтобы сделать величественней, – объяснила Хезер. – Кажется, папа говорил, что они остановились только после того, как один из них поставил все деньги на то, что Наполеон выиграет Ватерлоо.

Заметив, что Роберт не очень-то её понял, она добавила утешающее:

– Но ты не волнуйся – все старые части по-прежнему на месте.

Роберт кивнул.

– Я вижу контуры замка моего отца вдоль одной из стен, – сказал он. – И наши старые конюшни всё ещё там, за кухнями. Правда, изо всех башен старого замка почему-то осталась только одна. Мы с братьями частенько на неё лазили.

– На самом деле от старого замка осталось гораздо больше, – заверила его Хезер, – просто оно теперь вроде как всё внутри.

– Я должен это увидеть, – заявил Роберт.

Хезер подумала, что лазить по замку с братьями наверняка было очень весело, и поняла, что завидует Роберту. Ей часто приходило в голову, что будь у неё брат или сестра, она не чувствовала бы себя здесь такой одинокой. Но потом она вспомнила, что братья Роберта уже триста лет как умерли. Да и сам замок с тех пор сильно изменился. Хезер поняла, что больше не завидует Роберту. Пока она над этим размышляла, Роберт ускорил шаг, оставив её позади, и когда Хезер очнулась, его неестественно яркая фигура была уже на приличном расстоянии. Ближе к замку толпа туристов сгущалась, и Хезер увидела, как Роберт врезается в одних и отталкивает других. До неё стали доноситься возмущённые возгласы «Эй, стой!» и «Кого это ты толкаешь?!», что, похоже, заставило Роберта очнуться. Он остановился и стал ждать Хезер. Когда она его, наконец, догнала, Роберт выглядел в высшей степени надменным.

– Твой отец держит здесь довольно большой двор, – заметил он. – Кто дал ему разрешение иметь так много слуг?

– Это не слуги. Это туристы, – сказала Хезер.

Она повела Роберта через лабиринт из живой изгороди, стараясь втолковать ему, что Каслмейн теперь принадлежит Британскому Фонду, а значит любой желающий, заплатив, может осматривать замок и его окрестности. Роберт шёл рядом, время от времени кивая, хмурясь и сощуривая глаза. Хезер видела, что он изо всех сил старается вести себя по-деловому, однако её не оставляло подозрение, что он никогда в жизни не занимался ничем подобным.

– И всё-таки я не понимаю, как замок может существовать без владельца, – сказал Роберт.

Как нарочно в этот момент в лабиринт хлынула толпа школьников. Они бегали между кустов, кричали, смеялись и ели мороженое. У них ещё не начались каникулы, поэтому дети были в синих школьных пиджаках и в сопровождении учительницы, кричавшей громче всех.

– Вы должны ходить – не бегать! Разбейтесь на пары! – надрывалась учительница. Она явно была из тех преподавателей, которых никто никогда не слушает. Дети продолжали орать, носиться по лабиринту и вокруг прудика в его центре, так что Хезер и Роберту пришлось отступить к высокой изгороди в самом конце.

– Тихо! – завопила учительница, и когда это не произвело никакого эффекта, провыла: – Немедленно подойдите и сложите все обёртки от мороженого в эту урну!

Дети тут же отреагировали тем, что побросали обёртки там, где стояли. Разноцветные бумажки усеяли дорожки, цветочные клумбы и ветки изгороди. Прудик в центре тоже оказался погребён под слоем плавающих обёрток с изображением лимонно-зелёных, малиново-красных и шоколадно-коричневых лиц с надписью «Мистер Лолли».

– Немедленно подберите обёртки! – заорала учительница. Но её, похоже, опять никто не услышал.

Роберт смотрел на происходящее, широко раскрыв глаза.

– Они что, из школы для глухих? – спросил он Хезер.

– Нет, просто у них учительница мямля, – ответила Хезер.

– Ты хочешь сказать, она недостаточно часто их порет? – снова спросил Роберт.

И только Хезер собралась объяснить, что современные учителя обычно никого не порют, как Роберт заявил:

– В таком случае мне надо преподать урок и ей, и её ученикам.

Он вытянул руку и слегка качнул кистью. Хезер услышала, как мимо неё прошелестела привычная реальность, будто кто-то рядом оторвал полоску мокрой бумаги. От этого звука у неё заложило уши, и она тяжело сглотнула. Лимонно-зелёная обёртка в пруду начала расти. Она стремительно увеличивалась, поглощая остальные бумажки и расползаясь всё шире и шире, словно лист гигантской кувшинки. Не успел никто и глазом моргнуть, как она уже накрыла собой весь пруд и теперь лежала поверх него, сворачивая и разворачивая края. На лимонно-зелёной поверхности проступило свирепое лицо. Оно оскалило свой чудовищный шоколадно-коричневый рот с малиново-красными зубами, и голос откуда-то из его глубин проревел:

– А НУ ТИХО! ЖИВО ПОДОБРАЛИ ВСЕ ОБЁРТКИ!

Учительница завопила и бросилась бежать, а дети замерли на месте, в нерешительности глядя на гигантское лицо.

– Это такой спецэффект, – сказал один из них. – Не обращайте внимания.

Роберт ухмыльнулся и чуть двинул мизинцем и большим пальцем.

– ДА НЕУЖЕЛИ? – проревел лимонно-зелёный мистер Лолли и поднялся из пруда, сделавшись ещё огромнее. Его рваные мокрые руки из зелёной бумаги хищно потянулись к детям, стоявшим поблизости. Большинство испуганно попятились, но один или два только презрительно рассмеялись, не двигаясь с места.

– Да пни ты его по зубам, – крикнул один мальчик. – Это всего лишь бумага!

Роберт Толлер насупился и обиженно выпятил губу. Его большой палец дёрнулся два раза, резко. Вся бумага, покрывавшая дорожки, изгородь и клумбы взлетела в воздух и собралась в два огромных шуршащих кома. Мгновением позже через подстриженные кусты на мальчика двинулись малиновый и шоколадный мистер Лолли. Их огромные лица были перекошены от ненависти. Хезер не удивилась, когда мальчик развернулся и бросился наутёк. И как только он побежал, все остальные, перепугавшись, дружно кинулись следом. Не разбирая дороги, прямо через кусты изгороди и по клумбам, толкаясь и пихаясь, только бы спастись от трёх зловещих гигантских фигур, топающих за ними. Роберт опустил руку, провожая взглядом малинового, зелёного и коричневого великанов.

– Вот так, – произнёс он с удовлетворением. – Теперь они будут преследовать их до самых границ моего поместья. И горе тому ребёнку, которого они настигнут.

Хезер и сама не раз мечтала о чём-то подобном для тех детей, которые разбрасывают бумажки по всему Каслмейну, но, тем не менее, у неё вырвалось:

– Сделай так, чтобы никого из них не поймали, пожалуйста!

Роберт рассмеялся.

– Какое же у тебя мягкое сердце! – сказал он. – Ладно, так и быть. За ними будут гнаться, но в самый последний момент у них получится ускользнуть. Пусть это станет для них уроком – я не потерплю мусора в моём парке. Каслмейн не ярмарочная площадь и не рынок. Это мой дом.

Хезер видела, что Роберт всё ещё не понимает. Она снова попыталась втолковать ему, что последний из Франсеев оставил Каслмейн Британскому Фонду в практически разрушенном состоянии, и после того как Фонд его восстановил, Каслмейн превратился в туристическую достопримечательность, а папа Хезер теперь отвечает за его сохранность. Но Роберт только развернулся и повёл её дальше.

– Да, да, я понимаю, что твой отец кто-то вроде сенешаля или управляющего в моей семье, – сказал он, – но я думаю, он должен найти другой способ набить свой кошелёк. Не подобает, чтобы весь этот сброд разгуливал по нашим землям и совал нос в наши покои.

– Да не его это кошелёк – деньги идут на содержание поместья! – воскликнула Хезер, теряя терпение. У неё было такое чувство, будто она объясняет это маленькому ребёнку, который нарочно прикидывается дурачком.

– Неужели ты не понимаешь, что Каслмейну каждый год требуются тысячи фунтов на ремонт, перекрытие крыш и тому подобное? Я слышала, как мама с папой делают подсчёты. А деньги на всё это они получают от людей, которые приходят посмотреть на замок. Туристы им просто необходимы!

Роберт сердито щёлкнул пальцами.

– Больше нет, – отрезал он. – Отведи меня к своему отцу, и я велю ему найти деньги другим способом.

– Что? Ты имеешь в виду своё сокровище? – воскликнула Хезер.

Роберт снова искоса на неё глянул.

– И далось же тебе это сокровище, – заметил он. – Нет, я должен поговорить с твоим отцом. А тем временем все эти люди должны разойтись по своим домам.

– Но… – начала было Хезер и остановилась, тяжело сглотнув, потому что привычная реальность вдруг пошла волнами, поднимаясь и опускаясь. Дорожка под её ногами скользнула сначала в одну сторону, потом в другую, хотя Хезер знала, что на самом деле та не двигается. Цветы и подстриженные кусты задрожали, будто по ним прошла рябь, и Хезер пожалела о том, что съела так много клубники. Когда всё выровнялось, она увидела, как люди вокруг начинают разворачиваются и идти к парковке. Мимо неё прошла супружеская пара с четырьмя маленькими детьми, и Хезер услышала, как отец семейства сказал:

– Думаю, мы тут всё уже посмотрели.

– Мы и так пробыли здесь слишком долго, – согласилась мать. – Дети здесь не единственные, кто умирает от скуки.

И хотя это было в точности то, о чём Хезер мечтала ещё утром, она пришла в ужас: Роберт испортил выходной для сотен людей! А если он и дальше будет отправлять всех восвояси, Каслмейн останется вообще без денег, а мама с папой, скорее всего, потеряют работу. Хезер повертела головой, выискивая Роберта, чтобы всё ему объяснить, но того уже и след простыл. Ей удалось разглядеть его далеко впереди: неестественно яркая фигура широко шагала сквозь плотный поток людей, направляющийся к парковке. Роберт был практически у входа в замок. Хезер бросилась за ним, уворачиваясь в толпе от одних и врезаясь в других. Когда она добежала до широкой лестницы у главного входа, Роберт был уже почти на самом верху.

– Подожди! – запыхаясь, крикнула она. Но Роберт не стал ждать. Он вошёл прямо в замок и, не останавливаясь, проследовал мимо стола, за которым сидел мистер Миммз, проверяя билеты.

– Могу я взглянуть на ваш билет, сэр? – окликнул его мистер Миммз. И когда Роберт не обратил на него никакого внимания, продолжая идти дальше, мистер Миммз вздохнул и начал с трудом подниматься, опираясь на руки.

– Он со мной, мистер Миммз, – крикнула Хезер, пробегая мимо. У мистера Миммза была только одна нога. Хезер нравился мистер Миммз. Она не хотела, чтобы его тоже превратили в собаку. Корме того, она однажды уже видела собаку на трёх лапах, и ей было её жалко до слёз. Поэтому она почувствовала огромное облегчение, когда мистер Миммз поверил ей и сел обратно.

Уже в холле дорогу Хезер преградила целая толпа туристов, собравшихся в ожидании очередной экскурсии по замку. Роберт не стал отсылать их домой, а просто умудрился как-то пройти между ними. Хезер увидела его чёткий яркий силуэт, поднимающийся по главной лестнице.

– Простите, – начала она проталкиваться сквозь толпу туристов. – Простите…

Поняв, что такими темпами далеко она не уйдёт, Хезер притворно захныкала:

– Мне надо найти мою маму! Она наверху.

Хезер тут же пропустили, и она кинулась по лестнице, успев подумать, что если и правда нарвётся на маму, то так ей и надо за её враньё. Мама была сейчас последним человеком, которого она хотела бы встретить – не считая, конечно, папы, – пока не придумает, как сделать так, чтобы Роберт перестал колдовать по малейшему поводу. И даже если ей это удастся, остаётся другая проблема: чем он будет заниматься до конца своей жизни? Отстукивая каблуками по гулкой лестнице, Хезер пыталась придумать работу для волшебников. Но единственное, до чего она смогла додуматься к концу пролёта, было магическое шоу на телевидении. А Роберт вряд ли бы на это согласился.

Она догнала его уже возле покоев, где когда-то ночевала королева Елизавета Первая. Роберт озадаченно заглядывал внутрь.

– А зачем здесь перед входом красный канат? – спросил он. – Там что, опасно?

– Нет, это из-за того, что там спала королева Елизавета Первая, – пропыхтела Хезер. – В этой комнате полно сокровищ. А теперь послушай…

– Но она никогда не пользовалась этой комнатой! – перебил её Роберт. – Мне рассказывали, что для неё приготовили покои внизу. Она к тому времени уже состарилась, и ей было тяжело подниматься по лестнице.

И только Хезер снова открыла рот, чтобы отругать его за то, что он сделал с туристами, Роберт бросил на неё один из своих странных косых взглядов и сказал:

– Какие странные вещи называют сокровищами! Лично я вижу здесь только покрывало, которое бабушка сшила к свадьбе моего брата.

– Ну так это и есть сокровище, потому что она сшила его очень красиво! – рявкнула Хезер. – А теперь послушай меня! Ты не имел права отсылать тех людей домой. Они все заплатили, чтобы быть здесь!

Роберт пожал плечами:

– Это как раз то дело, которое я намерен обсудить с твоим отцом. Где он?

Хезер нужно было гораздо больше времени, чтобы как следует всё обдумать, и до этого она не собиралась подпускать Роберта к папе на пушечный выстрел. Она представила, как говорит: «Папа, это Дикий Роберт. Я случайно вызвала его из могильного холма». А папа добродушно на неё посмотрит, не веря ни одному слову, и попытается скрыть улыбку. После чего Роберт разозлится и превратит папу в собаку. Она даже знала, что это будет за собака – один из тех худых доверчивых псов с коричневой шерстью и преданными глазами. Нет уж: она должна всё хорошенько обдумать, прежде чем позволит им встретиться.

– Последний раз я видела отца, когда он стоял на ступенях возле башни Уильяма Толлера, – честно ответила она.

Лицо Роберта просветлело.

– Старая смотровая башня! Как к ней теперь можно пройти?

– Через Длинную галерею, – сказала Хезер и повела его туда.

Длинная Галерея привела Роберта в восторг.

– Здесь почти ничего не изменилось! – воскликнул он, подходя к ряду освинцованных окон. – Даже парк отсюда выглядит не так странно! Я будто снова оказался дома. За исключением… – он махнул рукой на ряд портретов в толстых позолоченных рамах. – За исключением этих незнакомцев. Кто они все?

Хезер ухватилась за возможность его отвлечь и повела вдоль портретов, рассказывая обо всех изображённых на них людях, чьи имена могла вспомнить:

– Это леди Мэри Франсей. Я запомнила её, потому что она такая красивая. А этот епископ – Генри Толлер. А это Джеймс Толлер в завитом парике. А вон тот с ружьём – Эдвард Толлер-Франсей. Кажется, его убили на войне.

Всё время, пока она говорила, у Роберта с лица не сходило странное выражение, которое, как показалось Хезер, она понимает. Частично это была гордость, частично растерянность – та самая, с которой он недавно смотрел на замок. Хезер подумала, что ей тоже стало бы не по себе при виде стольких людей, появившихся в её семье уже после неё. Все они мало походили на Роберта. У некоторых, правда, тоже были тёмные глаза и светлые волосы, но такого смуглого лица с чуть раскосыми чертами не было ни у одного.

– Здесь ведь нет твоего портрета? – спросила Хезер, когда они прошли мимо Сэра Френсиса, склонившегося перед королевой Елизаветой. Странное выражение на лице Роберта уступило место ослепительной улыбке, которой Хезер почему-то не поверила. Она поняла, что вопрос снова его задел.

– Он и не мог бы здесь оказаться, – ответил Роберт. – Вообще-то, сам портрет у меня был, но полагаю, его сожгли, когда меня… когда меня устранили. Леди, на которой женился мой брат, была ревностной пуританкой и ненавидела меня за то, что я использую магию, – его ослепительная улыбка стала ещё шире. – Кстати, она была из Франсеев.

И явно желая сменить тему, он круто развернулся и указал на галерею поменьше:

– А вот ещё одна комната с портретами, которую я не припомню.

– Это зал Кровной Вражды, – сказала Хезер, тоже радуясь возможности сменить тему. – Там висят портреты всех Франсеев и Толлеров, которые враждовали между собой двести лет назад.

Услышав это, Роберт обхватил себя руками и расхохотался. Он хохотал, запрокинув голову, пока его смех не пошёл гулять эхом по всей Длинной галерее.

– О, это же замечательно! Я наложил на них проклятие, из-за которого Франсеи должны были ненавидеть Толлеров, чтобы отомстить жене моего брата. И оно подействовало! Подействовало! А из-за чего они ссорились?

– Тихо, – шикнула на него Хезер. – Понятия не имею. Я только знаю, что у них были дуэли, судебные иски и тому подобное на протяжении ста лет.

Роберт повернулся к ней с выражением, которое бывает у человека, когда он задумал большую каверзу.

– Так давай узнаем, – произнёс он и вытянул перед собой руку.

Хезер сама удивилась, когда её «Нет!» получилось таким же строгим, как у мамы.

Но было уже поздно.