Текст книги "Невеста на полставки (СИ)"
Автор книги: Диана Рымарь
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Глава 31. Очень много фото
А в это время:
Артём
Отец пересылает мне папку с фотографиями. Я ее открываю и одуреваю от количества этих самых фото. Злата в платье, Злата в пальто, крупный план, профиль, портрет. Везде один и тот же испуганный взгляд, эти ресницы, достающие до самых бровей. Она смотрела на меня также испуганно, когда я ее за что-то отчитывал. Эти огромные глазищи до конца своих дней не забуду.
Листаю дальше. Злата в купальные, Злата без купальника… Щеки у девушки красные, как помидоры. Видно, какое «удовольствие» ей доставила эта фотосессия.
– Тьфу… Отец! Зачем тебе понадобились такие фотки?
– Она же была моей невестой! – бурчит он. – Я ведь выбирал ее заочно, хотел рассмотреть со всех сторон. К тому же... она красивая…
Замечаю, что ему так же неловко, как и мне.
– Удали у себя эту папку! – требую.
Он кивает.
– Ладно, не кипятись, сынок! Давай я своим знакомым позвоню, распространим фото, вмиг найдут!
– У меня свои знакомые имеются! А ты лучше езжай домой!
– Я же помощь предлагаю! Ты обиделся?
– Нет, я просто до смерти рад, что ты выгнал мою девушку на улицу!
Он морщится.
– Артём, ты несправедлив! Изначально это вообще была не твоя девушка!
– А тебе так приятно мне об этом напоминать, да? – уже откровенно на него рычу.
– Хорошо, извини… Я пойду… Ты остаешься?
– Вдруг она вернется… Я буду здесь, пока ее не найдут.
– Точно не нужна моя помощь? – снова спрашивает отец.
– Точно!
На этом он уходит, я запираю за ним дверь и сразу звоню знакомым полицейским. Ее необходимо срочно найти, еще чего доброго замерзнет, заболеет или обидит кто… Объясняю ситуацию, высылаю фото. Обещают привезти сразу по обнаружении.
После этого иду на кухню, чтобы сделать себе кофе. Замечаю, какая эта комната холодная и неуютная без Златки. Почти сразу понимаю, что не смогу спокойно торчать в квартире. Лучше покатаюсь по району, может быть, увижу.
Один только бог знает, как сильно я хочу ее увидеть…
Глава 32. Прожорливая Москва
Этой же ночью:
3:00
Артём
Исколесил я за сегодня столько, что аж самому страшно. Оказывается, по московским улицам бродит не так уж мало невысоких, стриженных под каре блондинок. Примерно до одиннадцати ночи попадались периодически. Каждый раз, когда видел такую, внутри всё обжигало. Подъезжал, заглядывал в лица, но всё не то, всё не те. Знакомые полицейские тоже нашли массу похожих, однако не ее.
Хорошо хоть в моргах ее нет, и в больницы вроде не поступала. Только вот в этом городе есть тысячи мест, где она могла сгинуть.
Столица поглотила ее, сожрала без остатка и даже не подавилась…
Хлопаю себя по щекам, чтобы немного взбодриться. Понимаю, блужданиями по ночному городу я никому не помогу. Надо возвращаться.
«Златка же разумная девочка, – успокаиваю себя. – Наверняка нашла, где устроиться. В гостиницу какую поселилась…»
Хотя... если бы она зарегистрировалась в какой-нибудь гостинице, мне бы уже сообщили. Ведь гостиницы тоже обзванивали. Может, какой-то хостел, где не регистрируют постояльцев?
«Вдруг она вообще к подруге пошла! Но есть ли у нее подруги?»
Ведь приехала всего неделю назад, и это ее первый визит в столицу. Свое время она проводила либо со мной, либо за уборкой. Ни про какую подругу вроде не рассказывала. Значит, скорее всего, ее и нет.
Кручу руль в обратном направлении. Паркуюсь возле дома, где располагается квартира отца. Захожу в подъезд, сразу обращаюсь к сонному консьержу:
– Не возвращалась?
Он качает головой, видно, что от моих вопросов уже устал.
– Я бы вам позвонил, если бы объявилась!
Киваю и поднимаюсь наверх.
Записка под ковриком так и лежит нетронутая. Эта уже мной написана… Так, на всякий пожарный. Забираю ее и прохожу в пустое помещение.
Долго стою под душем, соображая, как же умудрился так лопухнуться. Шутка ли, дважды за вечер упустить одну и ту же девчонку! Первый раз, когда с отцом ее оставил, второй – когда найти ее не смог.
– Всё должно было быть не так! – в который раз за сегодня шепчу. Потом строго себе приказываю: – Так, хватит сопли разводить! Всё будет в порядке!
День, максимум два, и она найдется. Ведь не невидимка, и не думаю, что смогла бы уехать из города. Значит, точно отыщется. Нужно только немного потерпеть, подождать.
Немного успокоившись, бреду на кухню, открываю холодильник. Там пусто. Ни тебе тарелки с вкусностями, ни хотя бы продуктов каких. Я ведь сказал ей, что переезжаем, вот она ничего и не приготовила, а потом и готовить было уже некому.
Иду в отцовский кабинет, наливаю порцию коньяка, опрокидываю в себя и иду в спальню. Утро вечера мудренее.
Только вот одна проблема – не лежится мне там без нее! Вот совсем не лежится!
Поднимаюсь, иду в ее комнату. Оглядываю неказистую обстановку, маленькое окно. Вот что странно: если Злата думала, что она моя невеста, какого черта не возмутилась, когда я ее сюда поселил? Такая скромная?
Ложусь на ее узкую кровать, накрываюсь одеялом, утыкаюсь носом в подушку. Наволочка хранит ванильный аромат.
– Златка…
Мое сердце в очередной раз за сегодня сжимается в болезненной судороге.
У Златы и духи с этим запахом, и шампунь. Наверное, не успела поменять белье, поэтому подушка до сих пор хранит ее запах. Этот аромат у меня уже прочно с ней ассоциируется.
Засовываю руку под подушку и вдруг нахожу там какой-то скомканный конверт. Раскрываю его и вижу письмо, адресованное моей ванильной девочке. Тут же узнаю этот каллиграфический почерк и стиль письма: автор – явно мой папаша.
Пока читаю, даже не замечаю, как начинаю скрипеть зубами. Вот же шустрый! И в любви ей тут признаться успел, и замуж позвал, еще и денег дал!
«Так! Если она меня с отцом перепутала, значит, думала, это я ей написал?»
Получается, так. Думала, что письмо от меня, и хранила его под подушкой. Видимо, оно ей очень дорого было, письмо это… Я был ей дорог!
Теперь мне стали более понятны ее слезы и такое явное во мне разочарование. Еще бы она не была во мне разочарована...
Сминаю письмо и швыряю его подальше от глаз. Злате оно больше не пригодится, а мне его видеть тем более неприятно.
«Я ей свое напишу! Пусть хранит под подушкой его! Может быть, тоже в любви признаюсь!» – решаю для себя.
«В любви?! – тут же просыпается во мне циник. – А есть она вообще? Любовь эта?»
Понятия не имею, есть или нет…
Как и у каждого нормального подростка, у меня была первая влюбленность. Как я тогда думал – любовь на всю жизнь. Конечно же, это была блондинка. На кого еще я мог запасть, если за мое детство передо мной прошла вереница таких женщин?
Прекрасная Светлана с голубыми глазами и светлыми кудрявыми волосами до самой талии. Не девушка, а мечта! И о ней мечтали буквально все. Пацаны дрались во дворе за право провожать ее со школы домой. Я даже не надеялся когда-то удостоиться ее взгляда, не говоря уж о большем, и вдруг на школьной новогодней вечеринке она на меня посмотрела.
Нам было по четырнадцать. Это сейчас я достаточно уверенный в себе человек при деньгах и положении. Тогда я был прыщавым юнцом, которому казалось, что, кроме его родимого пятна, никто ничего другого в нем не видит. Я и сейчас иногда так себя чувствую, но в гораздо меньшей степени. Я никогда не забуду ее взгляда, она именно на меня смотрела – не на родимое пятно, а на меня. Пригласила на белый танец. Я так перенервничал, что отдавил ей ноги.
В тот вечер возвращался домой как на крыльях. Летал я на этих крыльях на протяжении всех зимних каникул, потому что красавица Светлана согласилась сходить со мной в кино, а еще мы гуляли по торговому центру.
Крылья мне подрезали в первый же день занятий. Один из главных задир класса прижал меня в углу и прошипел, чтобы я к Светке больше не подходил, объяснив, что танцевала она со мной только потому, что проспорила подругам. Тогда я в первый раз сильно подрался в школе. Смешно, но пострадал в этой драке больше всего как раз я. Мне разбили нос в кровь, надавали по ребрам. Разняли нас старшеклассники.
Помню, что после того, как смыл в туалете кровь с лица, сразу бросился в класс – поговорить со Светланой. Она призналась сразу. Взяла и призналась, а потом даже прощения не попросила. Своим признанием она словно взяла мои чувства, скомкала и швырнула в вонючую помойку. Потопталась на моем самолюбии. Выставила меня полнейшим кретином. Вот так бесславно закончились мои первые отношения.
После того случая одноклассники задирали меня с удвоенной силой, я стал постоянно драться, приходил домой с синяками. Когда отец это заметил, нанял для меня персонального учителя карате и сказал, что я должен уметь себя защищать. Я научился… И от задир защищаться, и от любви этой проклятущей, которая такую боль приносит. Привык близко никого к себе не подпускать.
Однако я всё еще помню то слепящее чувство, от которого страдал в школе. Только вот оно не сравнимо с тем, какие эмоции вызывает во мне Злата. Они гораздо глубже и в то же время совершенно другие. Мне приятно, когда она рядом. Как оказалось, я ее очень сильно ревную, хочу, чтобы она была только моей. Но люблю ли? Я потом разберусь.
Глава 33. Ох, нелегкая это работа – из болота тащить…
На следующие утро:
Среда, 26 сентября 2018 года
10:30
Злата
– Мария Ивановна, пожалуйста, ухватитесь за меня понадежней! А то ведь в следующий раз не словлю, свалитесь прямо на тротуар!
Старушка изо всех сил старается уцепиться за мои худые плечи, но сделать это в куртке не так-то просто. Хоть день солнечный, она опять замоталась во всё, что было в доме. В очередной раз за это утро сжимаю зубы и пытаюсь удержать ее в вертикальном положении. Медики вчера, видимо, пошутили, когда сказали сделать рентген. Может быть, кому-то от этого и лучше, но явно не мне и не Марии Ивановне. Мы обе ужасно намаялись, добираясь до поликлиники, потом два часа ждали, чтобы выяснить – перелома нет, и наш подвиг был напрасен. Потом крестовый поход обратно. Я взмокла как мышь, ног своих не чувствую, а ведь поликлиника всего-то за квартал от дома!
Хорошо бы приобрести ей костыли, но у нас нет денег даже на хлеб.
Когда подбредаем к дому, замечаю вывеску на соседнем здании: «Ломбард», и ниже на той же табличке «Скупка золота». Тут же замираю, решаясь. Хотя... чего тут решаться-то.
Подвожу старушку к нашему подъезду, говорю:
– Мария Ивановна, посидите на лавочке полчасика, а я в пару магазинов заскочу…
– У тебя же денег нет! – напоминает мне добрая бабушка.
– Сейчас будут, – говорю невесело и поглаживаю свои золотые сережки.
«Недолго вы меня радовали, милые! Кажется, нам пора расстаться…»
Сколько себя помню, мне всегда хотелось проколоть уши и носить всякие красивые серьги. Бабушка запрещала, и причина у нее на то была весомая – золотых сережек для меня не было, а носить всякую бижутерию – только уши мучить. Я слушалась. Потом детдом, приемная семья, а там об украшениях никто и не думал. Своих денег ни у меня, ни у сестер почти никогда не было, так, мелочь – чаевые от постояльцев. Тут не до украшений, у нас были более насущные нужды. Но сестры о моем желании знали и упросили приемных родителей сделать мне подарок на совершеннолетие. За месяц до того мама Марисоль отвела меня в салон, где мне прокололи уши, вдели туда специальные гвоздики из медицинского сплава, а в день рождения папа Авзураг подарил мне сережки. Я была очень удивлена, когда поняла, что они золотые. Если он и дарил девчонкам какие-то подарки, то в основном это были дешевенькие серебряные побрякушки. Здесь же золото, хоть серьги и совсем небольшие.
– С твоим именем серебро носить – грех!
Он тогда словно мысли мои подслушал.
Так у меня появились мои любимые, мои хорошие, мои прекрасные серьги в форме ромбиков. Ими-то и пожертвую.
В ломбарде мне за сережки дали целых две с половиной тысячи рублей. Там платят не за изделие, а за то, сколько оно весит. Оказалось, столь лелеемые мной украшения не весили даже двух грамм. Но всё равно я вздыхаю с облегчением.
Две с половиной тысячи – значительно лучше, чем ни гроша в кармане. Да это вообще целое состояние. Можно жить! По крайней мере так я думала, пока не зашла в аптеку и не посмотрела цену костылей… А ведь мне предстоит купить не только их.
Возвращаюсь я гораздо позже, чем обещала, а Мария Ивановна словно бы и не заметила моего отсутствия. Сидит себе в окружении бабулек и самозабвенно вещает о вчерашнем происшествии. Подозреваю, что повторяла рассказ много раз, ибо некоторые из слушательниц уже старательно за нее добавляют детали для вновь прибывших.
Стоит мне подойти к этому старушечьему шабашу, как все поворачиваются в мою сторону и начинают очень внимательно разглядывать.
– Ой, Златочка, ты купила костыли! – восклицает Мария Ивановна.
«Конечно, купила! Моя спина явно дороже тысячи рублей…» – бурчу про себя.
– Правда, это самые простые… – оправдываюсь.
– Да какая разница! – машет она рукой.
– Это та самая Злата? – тут же начинают шушукаться бабульки. – Вот какая ж ты молодец!
Посматривают на меня так, будто я настоящий супермен – ну или хотя бы супервумен. В общем, приятно. Даже слегка краснею.
Беру у Марии Ивановны ключи от квартиры, заношу покупки, потом возвращаюсь за ней. Обратный путь в квартиру на пару с костылями оказывается гораздо проще.
– Что ж ты там накупила? – спрашивает старушка.
– Продукты, только не обольщайтесь, деликатесов нет, самое необходимое…
– А это что? – указывает она своим пальчиком на второй пакет.
«У нее в очках рентген установлен, что ли?» – подмечаю про себя.
Во втором пакете моющие средства и тряпки. Достаю, показываю ей.
– Зачем это? – удивляется Мария Ивановна.
– Будем вашу квартиру приводить в человеческий вид!
– Сама умаешься, а я не могу помочь…
– Не умаюсь, у вас две комнаты, а не двадцать! – отвечаю с улыбкой.
Глава 34. Иногда они возвращаются…
В этот же день:
Злата
– Финальный аккорд… – приговариваю я, кидая в кастрюлю с ярко-красным варевом горстку мелко нарезанного укропа.
Мама Марисоль очень любила сравнивать приготовление еды с игрой на пианино. Легкая прелюдия, потом нарастает темп, страсти накаляются и, наконец, кульминация – это когда подносишь первую ложку ко рту. В конце финальный аккорд – нечто, придающее твоему блюду законченный вкус.
Будь моя воля, я бы добавила еще петрушки, зеленого лука, чуточку базилика… Воля-то есть, а ингредиентов нет. Обхожусь малым, но даже этого достаточно, чтобы добавить гамме вкуса нужную нотку.
В моей приемной семье готовить очень любят. Там еда воспринимается как божий дар человеку. Мама Марисоль частенько повторяла: «Каждое блюдо должно быть таким, чтобы хотелось плакать от счастья, что этот кусочек попал тебе в рот!» Я поначалу в самом деле плакала. Только когда очутилась в приемной семье, поняла, что я до этого в жизни ни разу по-настоящему вкусно и не поела. Меня тоже стали учить готовить, и это дело мне понравилось.
У Габарашвили при гостинице имеется ресторан, где я и сестры работали по очереди. Лучше блюд, чем подают там, мне есть не приходилось даже в тех местах, куда меня водил Артём.
Как только его имя всплывает в памяти, болезненно морщусь.
«Гад ползучий и сволочь!» – тут же кричит на него мое раненое сердце, а в горле растет ком.
– Нет, нет, нет… – тут же приказываю самой себе.
Только новых слез мне не хватало. Достаточно уже! И без того почти всю ночь прорыдала, подушка до сих пор мокрая. Лучше чувства под замок, а ключик в окошко. Не хочу больше о нем думать и чувствовать тоже ничего не хочу.
Переключаю внимание на уборку. Ликвидирую последствия кулинарного произвола. Пока мою посуду, в прихожей раздается звонок. Вытираю руки о бабушкин фартук – своего еще не заимела. Иду открывать.
На пороге вчерашний знакомый, внук Марии Ивановны, собственной персоной. Руки в боки и давай переть на меня тараном:
– Ах, ты еще здесь! Я так и знал! Вчера песни пела, заливала, не нужна ей квартира… Вон уже и в бабулином фартуке тусуешься!
– Тише ты! – цыкаю на него.
Не знаю почему, но этот здоровый лысый детина меня не пугает. Не пугает, и всё тут. Нет в его взгляде жестокости. Пронырливость есть, ее там с избытком, хитрожопость тоже в наличии, куда без нее… А вот жестокости нет, уж ее-то я за свою жизнь навидалась, отличить умею.
– Ты чего на меня цыкаешь?! Совсем обалдела?! – беснуется он.
Наглый такой, шлепает в своих грязных ботинках прямо на середину прихожей. Даром я пару часов назад вымыла здесь каждый сантиметр.
– Сказала, тихо! – шиплю на него змеей. – Мария Ивановна в ванной ногу больную стукнула, я ей обезболивающее дала, она еле уснула. Хочешь разбудить? Не жалко?
– Ах, ты мою бабулю еще и лекарственной отравой пичкаешь?! – вроде бы продолжает говорить гадости, но последняя фраза у него получается как-то без должного энтузиазма и минимум на пару тонов тише.
– Так! – я тоже упираю руки в боки и иду прямо на противника. – Тебе чего надо? Я у твоей бабули комнату снимаю, и мне не нравится слышать оскорбления в свой адрес!
– Тогда вали отсюда по-хорошему! – шипит он на меня моим же тоном.
– Что мне нужно сделать, чтобы ты прекратил меня донимать? Ну хочешь, я расписку тебе напишу, что не претендую на квартиру Марии Ивановны?
Ляпаю первое, что приходит в голову, но неожиданно это действует. Андрей воодушевляется, выпячивает вперед свою молодецкую грудь и важно кивает:
– Давай! Вот прям щас! Слабо?
– Легко! – отвечаю, прищурившись. – Иди на кухню, а я за бумагой и ручкой.
Через пару минут уже сижу за столом и важно вывожу на выдранном из тетради с рецептами листке следующее:
«Я, Злата Авзураговна Габарашвили, не претендую на жилье Марии Ивановны…»
– Какая у твоей бабушки фамилия?
– Стрельниковы мы! – важно заявляет внучок.
Дописываю записку, ставлю число, подпись, отдаю ему. Понятия не имею, обладает ли эта писулька какой-нибудь юридической силой. Думаю, мой оппонент тоже не в курсе, но остается весьма доволен.
«Чем бы дите ни тешилось, лишь бы не плакало…» – вспоминаю поговорку своей родной бабушки.
Андрей по своей природе и есть самое настоящее дите. Переросшее, не очень приспособленное к жизни. Хотя внешне и похож на взрослого парня. На вид ему чуть больше двадцати. Думаю, так и есть.
– Что-то у вас тут всё изменилось… – оглядывается он по сторонам.
– Ага! – киваю.
Еще бы… До спальни Марии Ивановны и своей комнаты я добраться еще не успела, но уже прибрала ванную, прихожую и кухню. Мною здесь была произведена такая революция, какую тут вряд ли устраивали – по крайней мере явно не в этом тысячелетии. Я даже отодвигала холодильник, чтобы хорошенько всё промыть. Слава богу, небольшой. Выстиранные и выглаженные занавески радуют глаз, а со столешницы и остальных видимых поверхностей исчезли разные баночки, скляночки с неизвестным и давно испорченным содержимым. Старушка поначалу пыталась возражать, когда я начала выбрасывать ее «специи», которые давно стали прибежищем пауков и моли, потом махнула рукой и проковыляла вон из кухни.
– А чем это у тебя пахнет? – ведет носом бравый ВДВшник.
– Борщом пахнет…
– Э нет! Бабушка такой борщ не варит!
– А я варю.
В этот момент вижу в его глазах то самое выражение, какое нередко замечала в глазах других девчонок из детдома, да что там, я сама с таким выражением проходила всё детство. Это когда смотришь на какую-нибудь вкусную, но чужую еду, очень хочешь есть, в то же время знаешь, что просить не будешь, а сами не предложат.
– Ты голодный? – спрашиваю напрямик.
Он яростно мотает головой, тут же меняет выражение лица, смотрит злобно, будто пытается сказать: «Что ты, девочка, не нужен мне твой борщ!» При этом подскакивает с места, старательно делает вид, что собирается уходить.
Тоже встаю, молча достаю две тарелки, начинаю накладывать еду. Он замирает на месте, а я спрашиваю как ни в чем не бывало:
– Не люблю есть одна, составишь компанию?
Слышу краем уха, как он сглатывает слюну и плюхается обратно на стул.
Ставлю перед ним тарелку, до краев наполненную густым ароматным борщом, кладу в центр ложечку сметаны, пододвигаю к нему ближе блюдо с хлебом. Сажусь рядом. Сама успеваю съесть от силы треть, а он уже стучит ложкой по дну.
«Вот это скорость! Точно бывший солдат!»
– Хочешь добавки? – аккуратно спрашиваю.
– А можно?
Когда он получает вторую порцию, уже так не спешит.
– Да, не бабушкин борщ! – тянет он слова. – Где ты купила такой вкусный хлеб?
– Я его не покупала, – признаюсь. – Испекла.
– Да ладно! Гонишь! – усмехается он. Потом резко серьезнеет. – Не гонишь? Ты повар?
– Нет, просто люблю готовить.
– Круто бабуле теперь будет! Кишкоблудь – не хочу! К ней вечно придешь, из еды одно сухое печенье… А ты красапет! Вообще зачет!
Я к комплиментам непривычна. Даже таким неказистым, какими меня засыпает Андрей. Становится так приятно, что я не пойми зачем ляпаю:
– Ну приходи завтра, еще чем-нибудь покормлю…
– Лады! – кивает он с довольной миной.
Потом берет свою давно опустевшую тарелку и несет в раковину. Поначалу мне даже кажется, что сейчас начнет мыть, но нет, просто ставит.
– Видишь? Я культурный!
На этом он уходит, а я снова начинаю прибирать кухню. Только тут подмечаю, что этот троглодит умудрился сожрать почти целую буханку хлеба.
– И влезло же…
Ладно, свежий испечь не сложно. Этим и начинаю заниматься, чтобы задвинуть подальше грустные мысли.
Через пятнадцать минут снова настойчивый стук в дверь. Открываю, а там всё те же лица.
– Сегодня еще не завтра! – сообщаю Андрею.
Эдак он весь борщ приговорит... и нам ничего не оставит.
– Я не за тем! – машет он рукой. Потом достает из-за пазухи небольшую шоколадку «Алёнка» и протягивает мне: – Подгон за хавку!
Я закрываю за ним дверь, опираюсь на нее спиной, открываю шоколадку прямо в прихожей и набиваю ею рот, а по щекам все-таки начинают течь слезы. В детстве я всё время грезила о шоколаде. Он мне даже снился, но денег на него мне, понятное дело, бабуля не выделяла. Сегодня тоже, когда пошла за продуктами, очень хотелось купить, но сдержалась, решила сэкономить. Зато еще позавчера взяла целую баночку красной икры и сама лично съела… Могла купить две, три, даже десять – и мне бы хватило денег. Теперь даже шоколадка скоро снова станет для меня настоящей роскошью. Как переменчива жизнь!
«Хочешь денег? – смеется надо мной мое внутреннее я. – Возвращайся к Энгрину старшему, раздвинь ножки и терпи!»
– Фу…
Мне от одной мысли об этом уроде становится тошно, даже вкус сладости больше не приносит удовольствие.
В это же время:
Артём
– Черт! – я стучу по двери холодильника ладонью и ухожу из кухни.
Совершенно забыл купить на ужин хоть что-нибудь. Как же быстро человек привыкает к хорошему. Об этом всегда заботилась Златка. Она жила со мной всего неделю, а я прочно привык к тому, что не надо задумываться о еде.
Хотя окажись моя золотая рядом, уж никак не готовить бы ее отправил.
«Ты только найдись, маленькая… Найдись!»
Иду в кабинет отца, уже привычно наливаю в бокал коньяк. Тянусь к телефону, чтобы заказать еды, но сначала нужно сделать более важный звонок. Трубку берут сразу:
– Прошло больше двадцати четырех часов… Даю вам еще сутки, если же к завтрашнему вечеру ее не будет, ни копейки не заплачу!
