Текст книги "Бриллиант в пыли"

Автор книги: Диана Палмер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

– Спасибо.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

У Джона Коллистера были и деньги и власть, и он знал, как их использовать. Он вошел в офис администратора больницы, объяснил, кто он и почему находится здесь, а затем потребовал предоставить ему информацию. Даже в Биллингсе каждому было известно имя Коллистеров. Через пять минут Джон разговаривал с терапевтом, который вел миссис Пил. Он принял на себя ответственность оплатить счет и спросил, можно ли сделать что-то еще.

– Да, – коротко ответил врач. – Но мы связаны финансовым состоянием семьи. У миссис Пил есть медицинская страховка, однако по ней она не может позволить себе ничего, кроме симптоматического облегчения. В ее случае, конечно, следовало бы сделать операцию, чтобы удалить пораженную часть легкого, а потом для надежности провести облучение и химиотерапию. Тогда бы у нее был совсем неплохой прогноз…

– Если все дело в деньгах, то я могу оплатить операцию и последующее лечение. Меня не волнует, сколько это будет стоить, – сказал Джон. – Итак, чего вы ждете?

Врач улыбнулся:

– Вы встретитесь с финансовым представителем?

– Немедленно.

– Тогда я поговорю с пациентом.

– Есть еще один момент, – сказал Джон. – Они не знают, кто я. И не должны узнать. Они думают, что я управляющий ранчо.

Врач нахмурился.

– Есть какая-то причина?

– Сначала это было сделано для того, чтобы не подскочили цены, потому что наше имя широко известно. А потом уже было поздно что-то менять. Сейчас они мои друзья, и я не хочу, чтобы они смотрели на меня как-то по-другому.

– Думаете, они стали бы?

– Люди видят славу, деньги и власть. Они не видят за этим человека. По крайней мере, поначалу.

– Я вас понимаю. Мы что-нибудь придумаем – они не узнают. Вы делаете доброе дело, – добавил врач. – Миссис Пил могла бы умереть. К тому же довольно скоро.

– Я знаю. Она замечательная женщина.

– И, как я понял, много значит для ее семьи. – Врач протянул Джону руку. – Мы сделаем все возможное.

Когда были закончены дела в финансовом отделе, Джон вернулся в комнату ожидания. Кэсси тут же бросилась к нему.

– Что ты им такое сказал?! – воскликнула она. – Они собираются делать маме операцию. Доктор говорит, что они спасут ее, что ей проведут облучение и химиотерапию, что есть специальный грант для бедных людей… Она будет жить!

Джон притянул ее к себе, покачивая в своих сильных руках. Его губы коснулись ее виска.

– Все будет хорошо, солнышко, не плачь…

– Я так счастлива, – всхлипнула она у него на груди. – Так счастлива! Я и не знала, что существуют такие гранты! Я боялась, нам придется смотреть, как она умирает…

– Никогда, пока бьется мое сердце, – прошептал Джон.

Он испытывал искреннюю симпатию к миссис Пил, но думал, что ее случай безнадежен. Однако необходимость заставила Кэсси привезти ее мать сюда, и вот он, чудесный исход трагедии. Звено цепи, которое облегчит жизнь троим людям.

Девушка вытерла глаза и рассмеялась.

– Извини. Кажется, я израсходовала запас слез на всю жизнь. Я так тебе благодарна. Что же ты все-таки сделал? – спросила она опять.

Джон улыбнулся:

– Я просто спросил, не могли бы они что-нибудь придумать, чтобы помочь ей. Врач сказал, что пойдет и узнает, и вернулся назад с грантом.

Она тряхнула головой.

– Надо же! И еще у них как раз оказался какой-то замечательный хирург, который обучает новой технике удаления опухолей. Он и будет оперировать маму, представляешь?! Мы привезли ее сюда умирать… И вот как все обернулось! Она будет жить и увидит, как Селена окончит школу и поступит в колледж. – Ее глаза с восхищением смотрели на него. – Спасибо тебе!

– Рад был помочь. – Он взглянул на Селену и подмигнул ей. – Ты слышала? Тебе придется ходить в колледж.

– Я теперь хочу быть доктором, – твердо заявила малышка.

– Есть такие стипендии, которые помогут твоей мечте стать реальностью, – уверил девочку Джон.

Кэсси обняла свою сестренку.

– Все будет замечательно!

– Спасибо, что ты помог нашей маме, – сказала Селена серьезно. – Мы ее очень, очень любим.

– Она тоже тебя очень любит, – в тон ей произнес Джон. – Это много значит, особенно в твоем возрасте.

В его словах заключалось гораздо больше, чем было высказано вслух.

Кэсси послала Селену к автомату, купить яблочный сок.

– А какой была твоя мать, когда ты был маленьким? – спросила она.

Его лицо потемнело.

– Я не знал свою мать, когда был маленьким. Мы с братом росли у дяди.

Она была поражена.

– Твои родители… еще живы?

– Да. Но мы были им не нужны.

– Что?

Он отвел глаза.

– Нам приходилось несладко, пока дядя не забрал нас, мы были… – он чуть было не сказал в частном интернате, но вовремя спохватился, – в ужасном положении.

– Вы до сих пор так и не общаетесь?

– Мы начали видеться только в прошлом году. Это было нелегко. Между нами накопилось столько обид. Но мы работаем над этим. Поздновато, конечно, – невесело усмехнулся Джон.

– Мне трудно это представить. Моя мама была со мной всю жизнь. Она целовала мои синяки и ссадины, поддерживала меня, когда мне приходилось туго… Не знаю, что бы я делала без нее.

Джон вздохнул.

– Я бы очень хотел иметь такую мать, как твоя. Она самый жизнерадостный человек из всех, кого я встречал. В ее-то положении…

– Господи, я думала, что мы скоро ее похороним, когда приехали сюда…

Он нежно коснулся ее щеки.

– Я понимаю…

– А как ты узнал, что мы здесь? – вдруг спросила Кэсси.

– Я приехал в магазин и увидел, что Бак держит фронт. Он мне все и рассказал.

– И ты сразу же поехал сюда, – сказала она восхищенно.

Он обхватил ее обеими руками ее за талию и повернул к себе. Его глаза были серьезны.

– Я никогда не намеревался сблизиться с тобой или твоей семьей. Но, кажется, я уже стал ее частью.

– Я рада, – улыбнулась Кэсси.

– Только мои интересы отнюдь не братские, – добавил он.

Выражение ее лица заставило Джона пожелать, чтобы они очутились сейчас в более уединенном месте. Он опустил глаза на ее нежные губы. Но прежде чем успел поддаться этому безумному импульсу, дверь открылась, и в комнату вошел доктор в сопровождении высокого темноволосого мужчины.

– Мисс Пил, это профессор Бартон Кроули, – сказал доктор. – Он будет оперировать вашу маму завтра утром.

Кэсси тепло пожала профессору руку.

– Рада с вами познакомиться. Это просто чудо! Мы и не знали, что существуют гранты на операции.

Джон послал мужчинам предостерегающий взгляд. Но он напрасно беспокоился.

– Мы всегда можем найти способ выйти из критического положения, – сказал доктор с улыбкой. – Профессор Кроули учит нас новым техникам удаления опухолей. Это большая удача, что он оказался здесь, когда вы прибыли. Он работает в клинике Джона Хопкинса, – добавил он со значением.

Джон наклонился к Кэсси:

– Это один из самых известных госпиталей на Востоке.

Она неловко рассмеялась.

– Извините, – сказала она профессору. – Я мало знаю о таких вещах.

– Она работает в магазине, – объяснил Джон. – Единственная поддержка в семье. Ей приходится заботиться о своей матери и приемной сестре. А ведь она сама почти еще ребенок.

– Не надо представлять меня образцом добродетели, – пробормотала Кэсси. – Я просто люблю свою семью. Вы действительно думаете, что сможете помочь маме? Наш местный доктор сказал, что болезнь уже далеко зашла.

– Да, это так. Но предварительное обследование показало, что опухоль захватила только одну долю правого легкого. Если ее удалить, а затем провести курс химиотерапии и облучения, то есть надежда, что мы сможем продлить ей жизнь.

– Пожалуйста, сделайте все, что в ваших силах.

– Она была очень взволнована, когда я говорил с ней, – улыбнулся доктор Кроули. – Сказала, что беспокоится больше о своих дочерях, чем о себе самой. Редкая женщина.

– Верно, – согласилась Кэсси. – Мама всегда заботилась о других, а о себе забывала. Она одна воспитала меня, без всякой помощи, а это было нелегко.

– Из того, что я вижу, моя юная леди, – сказал хирург, – она продела очень хорошую работу.

– Спасибо, – Кэсси смущенно опустила глаза.

– Значит, так, – перешел на деловой тон Кроули, – сначала мы ее прооперируем. А когда узнаем, насколько далеко распространились метастазы, тогда поговорим еще. А сейчас советую вам немного отдохнуть.

Доктор и хирург вышли из комнаты.

– Было бы у меня сейчас одеяло, – мечтательно протянула Кэсси, глядя на кресла с прямыми спинками. – Сидя я еще спать могу, но в больницах всегда так холодно ночью.

– Сидя?

– Я всегда спала здесь, когда маму забирали в больницу. – Она кивнула в сторону задремавшей Селены. – Мы обе. Хотя она маленькая, и ей легче в них устроиться.

Джон был поражен. Можно сказать, это был его первый непосредственный взгляд на то, как живет весь остальной мир.

– Пожалуйста, не смотри на меня так, – сказала она. – А то я чувствую себя неловко. Ну и что, что у меня мало денег? Зато есть другие ценности.

Он нахмурился, пытаясь представить, что бы это такое могло быть.

– У меня есть мать, которая посвятила мне всю свою жизнь. У меня есть маленькая названая сестренка, есть крыша над головой, еда и, спасибо тебе, хорошая работа без всяких Тарлетонов. У меня даже есть машина, которая возит меня на работу и обратно.

– Я бы не стал называть этот убогий механизм ценностью, – проворчал Джон.

– И я бы не стала, если бы имела такую машину, как у тебя, – улыбнулась Кэсси. – Просто я хочу сказать, что у меня есть то, чего многие люди лишены. И я счастлива.

У нее не было ничего. Буквально ничего. Но она перечисляла все ее «ценности», словно она была богаче, чем принцесса. Джон имел все, но его жизнь была пуста. Богатство и власть не делали его счастливее.

– Ты думаешь о том, что по-настоящему у тебя нет своей собственной семьи, – угадала Кэсси, глядя на его нахмуренное лицо. – Но у тебя она есть. Мы – я, мама, Селена – твоя семья… – Она смутилась и замолчала. – Конечно, нам особенно нечем похвастаться…

Джон обнял ее за плечи и притянул ближе.

– Я никогда не оценивал своих друзей по их чековой книжке. Характер – вот что главное.

Кэсси почувствовала облегчение. Он был так близко… Ее сердце ускорило свой ритм.

– Ты нравишься мне такой, какая ты есть, – сказал он, нежно поцеловав ее, прежде чем отпустить.

– Что ты делаешь! – воскликнула она, когда он подошел к Селене и, взяв ее на руки, направился к двери.

– Я хочу, чтобы моя маленькая сестренка переночевала в нормальном месте. Ты тоже можешь присоединиться.

Кэсси растерянно заморгала.

– Джон, я не могу себе этого позволить…

– Если я еще раз услышу это, то начну ругаться. Ты же не хочешь, чтобы я ругался при ребенке?

Ребенок сладко спал и не мог слышать их. Но он считал своим долгом поступить благородно, и она сдалась.

– Ну, ладно. Но ты должен пообещать вычесть стоимость мотеля из моей зарплаты, не то я останусь здесь, и Селене придется услышать, как ты ругаешься.

– Договорились, – улыбнулся Джон.

Операция, которая началась рано утром, продолжалась несколько часов. Селена сидела рядом с Кэсси и держала ее за руку.

– Я не хочу, чтобы мама умерла, – твердила она как заклинание.

– Мама не умрет. Ей станет лучше. Я обещаю, – успокаивала девочку Кэсси и молилась, чтобы это не оказалось ложью.

Джон ушел, чтобы справиться об операции. Вернулся он, широко улыбаясь.

– Им удалось удалить все части опухоли. Она занимала целую долю легкого. Но они надеются, что твоя мать поправится и начнет жить полной жизнью.

– О боже! – Кэсси прижала к себе Селену. – Она поправится!

Селена обхватила ее своими маленьким ручонками.

– Я так счастлива!

Кэсси встала и подошла к Джону, который нежно обнял ее.

– Спасибо тебе, – тихо сказала она. – А что будет теперь?

Джон улыбнулся, от его глаз разошлись лучики морщин.

– Когда она достаточно окрепнет, мы заберем ее домой, а потом будем привозить сюда для лечения. Доктор сказал, что оно займет несколько недель, но кроме небольшой тошноты и слабости больные это обычно хорошо переносят.

Девушка с облегчением вздохнула. Она устала и переволновалась, но все равно чувствовала себя словно заново рожденной.

– Ты самый замечательный человек из всех, кого я знаю!

– Даже лучше, чем тот парень из армии? Она улыбнулась:

– Да. Лучше, чем Калеб.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Казалось, Джон все еще сомневался. Но только он открыл рот, чтобы сказать это, как в комнату вошел хирург.

Устало улыбаясь, он пожал Джону руку и повернулся к Кэсси.

– С вашей матерью теперь все будет в порядке. Она уже пришла в себя, и ее отвезли в палату интенсивной терапии. Не больше чем на пару дней, – быстро добавил он, заметив, что Кэсси побледнела. – Это обычная процедура. Мы хотели бы немного понаблюдать за ней, пока ее состояние не стабилизируется.

– Спасибо вам, – сказала Кэсси. – От всего сердца.

– Я просто делаю свое дело, – помедлив, произнес хирург. – Но это самая замечательная работа в мире.

После того, как он ушел, Джон скосил на Кэсси глаза.

– Я тоже однажды спас кое-кому жизнь, – заметил он.

– Правда? И как все случилось?

– Бросил в одного парня бейсбольную клюшку и промахнулся.

– Ну, ты герой! – рассмеялась она.

* * *

В следующие недели Джон делил свое время между лечением миссис Пил в Биллингсе, куда он отвозил ее на своей машине, и растущей ответственностью за новое ранчо, которое только начинало вставать на ноги. Коровник был закончен, загон обнесен свежевыкрашенной белой изгородью, пастбище засеяно природными травами прерий. Цены на их семена были просто фантастическими в связи с революцией в генетике. Фермеры кинулись кормить свой скот генетически модифицированными и обогащенными кормами и напрочь извели все природные травы. Джон нанял соседского фермера засеять для него поле и смотреть за ним в течение сезона. Фермер построил огромное бетонное хранилище для будущего урожая. Это был монументальный труд, но он позволил бы восстановить здешние поля.

В то же время над делом Тарлетона работали как окружная прокуратура, так и местная адвокатская контора. Кэсси допрашивали обе стороны. Их вопросы заставляли ее нервничать.

Она поделилась этим с Джоном, когда он как-то раз заглянул к ним, чтобы проведать миссис Пил.

– Адвокат собирается представить меня суду как какую-то дешевую проститутку, – с горечью сказала она.

– Если человек говорит правду, ничто не может заставить его выглядеть плохо, – возразила миссис Пил. Она сидела в гостиной и вязала. На голове у нее была шапочка. У нее начали выпадать волосы от лучевой терапии, но она не унывала. Она уже связала себе с полдюжины шапочек самых разных цветов и фасонов и все еще была увлечена процессом.

– Слушайся свою маму, – улыбнулся Джон. – Ты же не хочешь, чтобы он снова ушел безнаказанным.

– Помощник окружного прокурора спрашивал, какую одежду я носила на работу. Я сказала, что джинсы и футболку – самую обычную, а не какую-нибудь выше пупка. Он улыбнулся и сказал, что, даже если бы я носила бикини, это не имело бы значения. У Тарлетона не было никакого права заставлять меня чувствовать себя неловко из-за моей одежды.

– Мне нравится этот помощник прокурора, – проговорил Джон. – Он из тех, кто работает на совесть. Думаю, когда-нибудь он станет главным прокурором округа. Говорят, что в течение двух лет он не проиграл ни одного дела.

– Надеюсь, он заставит Тарлетона понервничать, как заставил нервничать меня его адвокат. – Кэсси нервно поежилась, вспомнив о суде. – Я просто не представляю, как буду сидеть там перед всеми.

– Ты просто помни, что присяжные – это те люди, которых ты знала всю свою жизнь, – посоветовала миссис Пил.

Кэсси вздохнула.

– Помощник адвоката сказал, что адвокат будет пытаться перенести слушание дела в Биллингс под тем предлогом, что здесь якобы нельзя рассчитывать на беспристрастный суд.

Джон нахмурился. Это могло придать делу совсем другой оборот. Но он все равно будет свидетельствовать. Тарлетон должен получить то, чего заслуживает.

– Я, конечно, знаю, – продолжила Кэсси, – что поступила правильно, доведя дело до суда. Но что, если его оправдают и он захочет отомстить мне, или маме, или Селене?

– В таком случае, – глаза Джона опасно блеснули, – это будет самым плохим днем в его жизни. Я обещаю тебе. А если его оправдают, если каким-то чудом это все же случится, ты можешь возбудить гражданский иск против него за нанесение морального ущерба, и я оплачу тебе все судебные расходы.

– Я с первого взгляда поняла, что вы хороший человек, – улыбнулась миссис Пил.

Кэсси немного расслабилась, почувствовав себя более защищенной.

– Почему жизнь так сложна? – помолчав, сказала она.

Джон пожал плечами.

– Кто знает. Но может, из нее что-нибудь да выйдет. – Он бросил взгляд на часы и вздохнул. – Мне пора возвращаться на ранчо. Но завтра я заеду. Мы могли бы сходить в кино или еще куда-нибудь.

Кэсси в нерешительности посмотрела на мать.

– У меня есть телефон, – напомнила ей та. – Да и Селена будет дома.

– С этим парнем из армии ты пошла не раздумывая, – проворчал Джон.

– Эй, я не собираюсь капризничать, – примирительным тоном проговорила Кэсси. – Я обожаю ходить в кино.

На лице Джона появилась улыбка.

– Тогда я буду здесь около шести. В этом китайском ресторанчике, который только что открылся, совсем неплохо готовят. Я чего-нибудь там куплю, чтобы мы могли поужинать перед уходом.

Кэсси и ее мать переглянулись. Он и так столько всего сделал для них.

– Китайская еда совсем не дорогая, – успокоил их Джон. – У меня хорошее жалованье, я не пью, не курю, не играю в игры, не бегаю за женщинами. Надо же мне, в конце концов, куда-то девать деньги!

– Ну ладно, – со смехом согласилась Кэсси. – Но однажды, когда я стану богатой и знаменитой, благодаря своим незаурядным способностям продавца в фуражном магазине, я расплачусь с тобой за все это.

«Недорогая китайская еда» представляла собой ассортимент всевозможных блюд, которые можно было хранить в холодильнике и которых вполне бы хватило на два выходных дня.

После ужина Джон помог Кэсси забраться в кабину его пикапа, сел сам и вывел машину на дорогу. Было еще светло, но над темными силуэтами далеких гор уже начала разворачиваться симфония из всевозможных оттенков красных, оранжевых и желтых цветов.

– Как красиво! – восхитилась Кэсси, глядя на закат. – Я ни за что не хотела бы жить в другом месте.

Время от времени Джон скучал по Медисин-Ридж, но ему нравился и Холлистер – маленький, уютный городок с милыми и доброжелательными людьми.

– Мы поедем в городской кинотеатр? – спросила Кэсси.

На его лице появилась мальчишеская улыбка.

– Нет. Я нашел кинотеатр, где фильм можно смотреть прямо из машины. Он открылся только месяц назад. Не знаю, долго ли он продержится, но в любом случае мы можем туда заглянуть.

– Здорово! Я о них только в книжках читала. Так это не в городе?

– Это на окраине, можно сказать – в самой середине пастбища. Рядом ходят коровы.

Она рассмеялась.

– Ты смотришь кино, а корова засовывает голову в машину и смотрит на тебя, да?

– Меня бы это не удивило.

– Да я не против. Мне нравятся коровы.

Возле кинотеатра стоял высокий стенд с названием фильма, идущего на этой неделе. По грунтовке, вдоль которой росли высокие деревья с пышными кронами, они подъехали к огромному экрану. Там были размечены места для двадцати машин, возле каждого – стойка с динамиками. Подросток, похожий на хозяина кинотеатра – должно быть, его сын, – стоял возле входа и продавал билеты.

Джон купил билет и занял свободное место. Затем выключил мотор и с любопытством огляделся.

– Единственное, чего здесь не хватает, – это бара с напитками, пиццы и комнаты отдыха, – сказал он. – Но если дела пойдут, может, потом все это и появится.

– По-моему, здесь и так неплохо.

– Пожалуй. – Он опустил оба окна и включил динамики как раз в тот момент, когда экран засветился и на нем появились титры.

– Здорово! – рассмеялась Кэсси, – Каждая буква размером с человека.

Джон снял шляпу и, положив ее на заднее сиденье, отстегнул свой ремень. Потом помог разобраться с ремнем Кэсси и притянул ее к себе.

– Так лучше?

Маленькая ладонь коснулась его груди.

– Конечно.

Первая часть фильма захватила их обоих. Но потом Джон уже не смотрел на экран. В мерцающем свете он видел лишь оживленное лицо Кэсси, и желание нарастало в нем, как приливная волна. С тех пор, как он впервые почувствовал вкус ее мягких губ, он только и жаждал повторить поцелуй.

– И это все, чего ты хочешь, Кэсси? – спросил он. – Жить в маленьком, заброшенном городке и работать в фуражном магазине? Разве тебя не привлекают учеба в колледже, работа в большом городе, встречи с интересными людьми?

Ее глаза переместились с экрана на его лицо.

– Почему меня должно все это привлекать?

– Ты же еще очень молода, – настойчиво продолжал Джон. – Неужели тебе больше ничего не хочется?

– Мистер Барбер, у которого здесь автомагазин, родился в Холлистере и за всю жизнь ни разу не был за пределами округа, – произнесла Кэсси. – Он женился на мисс Джейн, когда ему было восемнадцать, а ей шестнадцать. Сейчас у них пятеро сыновей.

Джон нахмурился.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Я просто пытаюсь тебе объяснить, как здесь живут. У нас нет каких-то экстравагантных вкусов. Мы простые люди. Живем в семьях, выходим замуж, рожаем детей, смотрим, как вырастают наши внуки. Потом мы умираем. И здесь остаются наши могилы. У нас вокруг прекрасные места – можно гулять по лесу или скакать верхом по лугам, – чистые реки и ясное голубое небо. После захода солнца мы сидим на крылечках, слушаем, как стрекочут кузнечики, и любуемся тем, как мерцают маленькими зелеными огоньками светлячки в траве. Если кто-то заболеет, соседи придут помочь. Если кто-то умрет, они принесут еду и утешат. Чья-то беда никогда не остается незамеченной. У нас здесь есть все, что нам нужно, чего мы хотим и что мы любим. А что может предложить нам твой город?

Джон никогда не слышал ничего подобного. Он учился в колледже на Востоке и объездил весь мир. У него был выбор. У Кэсси его не было. С другой стороны, объяснения Кэсси, почему она счастлива здесь, звучали очень по-взрослому. Среди знакомых Джона было немало людей, которые не знали, кто они и где их корни.

– О чем ты задумался? – спросила Кэсси.

– О том, что у тебя взрослая душа в молодом теле.

– Вот и мама то же говорит, – рассмеялась она.

– Она права. Но давай вернемся к главному: тебе бы понравилось, если бы у тебя была возможность получить стипендию, поступить в колледж и изучать то, что тебе хочется?

– А кто бы тогда заботился о маме и Селене? – спросила она тихо.

– В наши дни женщин больше интересует карьера, чем семья.

– Я как-то видела по телевизору интервью с одной такой женщиной. Она три раза за год переезжала из города в город в поисках работы, которая бы ее удовлетворяла. После развода у нее остался восьмилетний сын. Я вот думаю, каково ему было трижды менять школу, лишь бы мать чувствовала себя удовлетворенной?

Он нахмурился.

– Дети привыкают.

– Конечно, они привыкают. Они привыкают, что у них только один родитель, потому что многие пары разводятся. Или же они привыкают к родителям, которые все время работают и слишком устают, чтобы поиграть или поговорить с ними после школы. Их поощряют, чтобы они участвовали во всех футбольных и бейсбольных матчах, школьном театре и в школьном оркестре – во всех этих отнимающих время занятиях. – Кэсси придвинулась к нему ближе. – Так когда же родители могут узнать своего ребенка? Где-то я читала, что теперь дети в основном общаются со своими родителями с помощью эсэмэсок. А потом родители удивляются, почему дети так испорчены?

– Я и мой брат были от этого защищены, – сказал Джон. – Мы воспитывались у дяди на ранчо. Занимались спортом, но только одним видом, и у нас были обязанности по хозяйству. Не имели мы ни сотовых телефонов, ни машин, и почти все время проводили дома. Мы все ели за одним столом и вечерами играли в настольные игры или наблюдали в телескоп за звездами. Наш дядя не хотел, чтобы мы задерживались в школе после уроков. Он говорил, что школа оказывает дурное влияние, потому что там было много городских детей, которые имели весьма странные представления о морали.

Кэсси рассмеялась.

– Мама тоже так говорила о некоторых детях из нашей школы. Но мне кажется, я была хорошо защищена. У меня был телефон, но я до сих пор не знаю, как отправлять эсэмэски.

– Я научу тебя, – улыбнулся он. – Мне часто приходится это делать.

– На твоем телефоне, наверное, много чего еще есть.

– Да. Интернет, фильмы, музыка, почта…

– А у меня одни только звонки.

Господи, как же она далека от него. Но именно за это он и любил ее. Улыбка сошла с лица Джона, когда его взгляд опустился на ее губы – нежные, слегка приоткрытые.

– Думаю, будущее никогда не бывает строго предопределенным, – прошептал он, наклоняясь к ней. – Я вот уже пять минут сижу и вспоминаю вкус твоих губ. Должен сделать признание: я хочу тебя, как мальчишка.

Пока говорил, он перетянул Кэсси к себе на колени и поцеловал с медленно нарастающей жадностью. Его рука пробежала по пуговицам легкой блузки и скользнула под лифчик.

Дразнящими движениями Джон ласкал затвердевшие соски девушки, а его рот прерывистым контактом дразнил ее губы.

Кэсси не понимала, что с ней происходит. Кожу покалывало, к щекам прихлынула кровь. Ей не терпелось, чтобы Джон снял с нее блузку и все, что было под ней, чтобы почувствовать его губы на своей груди. Это было безумие. Она могла слышать, как бьется ее сердце, могла чувствовать, как растет желание внутри ее нетронутого тела. Она хотела Джона с той беспечной несдержанностью, что отбрасывала прочь всякие разумные доводы.

Джон поднял голову и огляделся. Сцена на экране происходила в полутьме, света почти не было. Никто не мог видеть их. Он снова склонился над Кэсси и одним движением снял с нее лифчик и блузку.

Кэсси чуть прогнулась, побуждая его. Он взял губами ее сосок и начал медленно исследовать его кончиком языка. Стон сорвался с ее губ.

Этот звук еще больше подтолкнул Джона. Его рот стал ненасытным. Одна рука сжала плечо Кэсси, другая скользнула под ее джинсы. Он был так возбужден, что забыл, где они находятся.

И вдруг что-то мокрое и шершавое скользнуло по его шее.

Прошло несколько секунд, прежде чем Джон заставил себя поднять голову. Маленький бычок пялился на него прямо из окна.