Текст книги "Созвездие Овна, или Смерть в сто карат"

Автор книги: Диана Кирсанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Не сомневаюсь, – заверила я собеседника, но он почему-то обиделся:

– Не хочешь – не верь! А вообще-то медицина с самого начала зарождалась на исследовании тел умерших. И если хочешь знать, первым патологоанатомом на Руси был Петр Первый – это он издал указ об организации первых анатомических театров!

– Да верю я тебе, верю – глядите, какой обидчивый! – Я тоже отбросила лишние в этом месте условности и стала обращаться к своему собеседнику на «ты». – Я вашу здешнюю философию уже поняла. Но тебе… тебе уже совсем не страшно? С мертвыми же все время, неужели совсем не давит?

Неунывайко вздохнул.

– Мертвые-то как раз не давят. Что с ними – лежат, молчат. Вот с живыми хуже.

– А, ну да, как это – «бояться надо живых», так?

– Да нет, не в этом дело. Я про родственников. Вот с кем настоящие проблемы возникают. Беда просто, честное слово! Например, южные люди или приверженцы мусульманской веры – по их обычаям, тело умершего вскрывать нельзя категорически, и анализы нельзя брать, даже если это необходимо для того, чтобы установить причину смерти – для уголовного дела, например. Но их разве убедишь? Приходят сюда, иногда целыми кланами в полном составе, кричат, ругаются, угрожают, требуют отдать тело. А нам-то что делать прикажешь? Мы – как меж двух огней. Потому что по одному закону они совершенно правы: родственники могут отказаться от услуг патологоанатома и забрать тело своего усопшего без вскрытия. А по другому – «отмена патолого-анатомического вскрытия в случаях неустановленной причины смерти не допускается». Вот тут и вертись, как знаешь. Иногда приходится уступать родственникам, иногда, если совершенно ясно, что дело нечисто, – настаивать на своем.

– А в случае с телом Руфины Нехорошевой? – попыталась я повернуть разговор в нужное мне русло.

– Да этот случай – вообще черт знает что такое! Какой-то бред! Сколько он мне нервов вымотал, ты не представляешь!

– Вот-вот, с этого места поподробнее…

– Подробно трудно, меня ведь не было, когда ее к нам доставили. Собственно, на тот момент морг уже был закрыт, дежурила только санитарка наша, Надежда, – после всего этого ее уволить пришлось, а жаль, хорошая баба… Но что началось потом! Приезды, наезды, скандалы – эти ее сыновья просто из кожи вон лезли от злости, такое было впечатление, что случилось ЧП государственного масштаба. Чиновники приезжали, из милиции кто-то, всех нас заставили писать объяснительные – всех! – хотя никто, кроме Надежды, не был виноват. Мы теперь, от греха подальше, всех покойников выдаем под двойные расписки, как будто здесь Госбанк, а не морг!

– Ну, знаешь, – возмутилась я, – а если бы, не дай бог, похитили твою… допустим, тетю? Ты бы на стенку не полез?

– Может быть, конечно… Нет, по-человечески я этих людей понимаю. Но и ты меня пойми: нам же столько времени работать мешали! А результат какой? Нуль. Только охрану усилили – правда, собственными силами.

– То есть теперь умершего просто так с территории морга не увезешь?

– Нет. К тому же мы на боксы и замки повесили.

– На какие боксы? – пробормотала я.

– Ну, на холодильники. У нас каждый лежит в отдельном холодильнике!

– А что, никогда у вас до этого трупы не исчезали?

– Вот-вот, милиция тоже об этом спрашивала. Мы даже всю документацию подняли. За последние пятнадцать лет было только два случая: один раз обезумевшая мать выкрала свою дочь, двухлетнюю девочку, которая по ее недосмотру упала с девятого этажа и, разумеется, разбилась насмерть. Мать на этой почве слегка сдвинулась (что можно понять), проникла к нам, унесла дочь за пазухой и потом два дня держала ее тело в своей постели – отогревала дыханием, ей все чудилось, что девочка жива и вот-вот очнется. Страшно вспомнить! А второй случай такой: престарелый гражданин, подкупив санитара, вывез труп своей тещи, которая умерла в больнице от размягчения мозга. Он, видите ли, был безработным и не имел средств на достойные похороны. Чтобы не срамиться перед соседями, он просто вывез тещу и закопал в огороде, а им сказал, что «маму» отправил в дом престарелых. Вот так, а больше случаев кражи тел у нас не было.

Разговор зашел в тупик. Пока я соображала, с какой еще стороны подойти к расследованию, Павел неуверенно протянул:

– Правда, были взрывы – в крематории неподалеку.

– Взры-ывы?!

– Да, но это случаи больше для анекдотов подходят, чем для криминального расследования. Прикинь, прямо в гробах начало что-то взрываться! Маленькие такие мини-взрывы, для окружающих не опасные, но все равно дико: все наши переполошились. Особенно часто взрываются гробы с, так сказать, «молодыми покойниками» – знаешь, там, если в автокатастрофе кто-то погиб или на разборках… Стали выяснять. В том числе и минеров позвали. Те тоже долго голову ломали, датчики свои раскладывали, учебники листали – ничего непонятно! В конце концов выяснилось-таки. Оказывается, друзья и родственники умерших в последнее время додумались класть в гробы всякую муть – то, что, как им кажется, может пригодиться покойнику на том свете. Бутылки с алкоголем, боевые патроны, петарды… Вот это все и рвется в печи. Но чаще всего взрывается знаешь что? – вдруг растянул губы в улыбке Павел Неунывайко. – Ни за что не догадаешься, я и сам поразился. Силиконовые имплантаты! Ну те, что бабы себе в губы или грудь закачивают…

Я прыснула. Некоторое время мы смотрели друг на друга со вдруг проснувшейся веселостью; но надо было возвращаться к главному.

– Говоришь, дед, чтобы выкрасть тещин труп, подкупил санитара… Значит, теоретически тела вывезти возможно. И случаев могло быть больше, просто не все выявлялись. Вот, к примеру, бомжи и неопознанные. Кто их хватится?

– Неопознанные трупы вывозятся в обязательном порядке в крематорий и там сжигаются. На каждом кладбище для таких есть что-то вроде братских могил, там и хранятся урны. По сто штук в каждой.

– Это почти недоказуемо – что сжигают именно всех неопознанных. А вдруг не всех? Вдруг некоторых отправляют куда-нибудь? Например, за границу?

– Да кому это надо – чепуха какая! Вот тебе лично нужен в хозяйстве неопознанный труп? И никому не нужен. Если ты имеешь в виду куплю-продажу человеческих органов, то для пересадки или там магических обрядов здешние… гм… объекты не годятся. Не той свежести.

Я не стала рассказывать Павлу о немецком «художнике» Гюнтере фон Хагенсе: если Неунывайко и связан с ним, то все равно не признается. Патологоанатом, насупившись, смотрел на меня и явно ждал, когда я освобожу помещение.

– Последний вопрос: где мне взять домашний адрес санитарки этой, Надежды, как ее? Надежды Чернобай.

К моему удивлению, патологоанатом полез в карман халата, достал записную книжку и быстро перелистал страницы:

– Повезло тебе, этот адрес у меня записан. С неделю назад его уже спрашивали. Странный такой тип, одноглазый…

– КАК?!!

Заорала я зря – Павел вздрогнул и уставился на меня с удивлением.

– Ты сказал – одноглазый? – спросила я уже тише, постаравшись взять себя в руки. Это получилось у меня плохо, и я наступала на собеседника, вскочив со своего места. – Он приходил сюда? Спрашивал домашний адрес санитарки?! Когда?! Рассказывай немедленно и во всех подробностях, а ну быстро!!!

– Сдурела, что ли? – пробормотал патологоанатом, отъезжая от меня к противоположной стене вместе со стулом. Когда отступать стало некуда, он затравленно оглянулся по сторонам и явно приготовился закричать «мама».

Я перевела дух и с размаху шлепнулась на стул. Похоже, именно в моем лице бедный Неунывайко приобрел себе личный такой фирменный кошмар.

– Не обращай внимания, это я просто… это во мне журналистский азарт разыгрался. Я уже кое-что слышала про этого одноглазого… А ты что знаешь? Говори! – последнее слово я все-таки выкрикнула.

– Если я стану заикой, то не из-за своей работы, – пробурчал Павел. – Что ты орешь, словно я тебя вскрываю? Если тебе так это надо – слушай…

…Одноглазый появился в кабинете Павла Неунывайко дней через пять после того, как старший патологоанатом был вынужден уволить санитарку Чернобай, опрометчиво выдавшую тело покойной старушки фальшивым родственникам. Не возникало сомнений в том, что это был именно мой Одноглазый – патологоанатом подробно описал мне его внешность, вплоть до сизоватых губ и неопрятно торчавших во все стороны седых прядей. Низко надвинув шляпу на глаза – Павел даже не сразу увидел, что лицо посетителя изуродовано, – он вошел в кабинет, тихо притворив за собой дверь, и остановился прямо у стола, проигнорировав предложение присесть. У него был глуховатый, совсем негромкий голос и немного странная речь: одноглазый растягивал слова и говорил чуть замедленно, так, что складывалось впечатление, будто мужчина слегка заикается.

– Он выразил желание услышать историю о похищении тела этой самой Руфины Нехорошевой. Сказал, что был ее старым знакомцем и очень огорчен, что не смог и теперь уже никогда не сможет проститься с почившей приятельницей. Мне было некогда, и я хотел было отвязаться от этой докуки, но…

Неунывайко на секунду замялся, а потом махнул рукой и честно признался: неизвестный мужчина вынул из кармана плоскую бутылочку очень дорогого виски «Валентайн» и, присовокупив к ней узкую коробку шоколадных конфет, конфузливо придвинул все это по поверхности стола к хозяину кабинета.

– Вот, – Неунывайко пошарил в ящике стола и с грохотом задвинул его обратно – на столе появилась бутылка виски с ромбовидной этикеткой и синяя коробка шоколада с золотой лентой по краю.

– Ну, я и рассказал ему все, что знал, – хмуро произнес Неунывайко. – А не знал я, сама понимаешь, почти ничего. Ведь никто, кроме санитарки, этих «детей», что тело забрали, не видел, следовательно, только она и владела какой-то информацией. Вот и пришлось мне идти в ординаторскую, смотреть журнал с данными персонала, переписывать адрес. Вернулся, продиктовал ему. Еще удивился, как он медленно записывает, переспрашивает, адрес-то всего в два слова: улица Сибиряков-Гвардейцев, дом 18.

– А квартира? – спросила я, быстро черкнув адрес в блокноте.

– Квартиры нет, это собственный дом.

– Ага. И больше он ничего не говорил? Ни о чем не спрашивал?

– Абсолютно. Повернулся и вышел. Надеюсь, это все, и ты сейчас тоже…

– Ладно, я сейчас уйду. Только знаешь что? Если кто-то еще будет интересоваться этой историей, ты мне позвони, ладно?

– Не представляю, зачем мне это нужно? Ну… ладно, обещаю.

Я быстро сгребла в сумку удостоверение, диктофон, ручку и блокнот и попрощалась с собеседником, испытавшим при этом невероятное облегчение.

* * *

Стоило мне снова оказаться в коридоре, как я опять вспомнила об Антошке – где его эльфы носили? На разговор с Неунывайко я потратила немногим больше получаса. За это время можно было раза четыре обежать помещение по периметру и перезнакомиться со всеми посетителями…

– Где ты была? – раздался у моего уха горячий шепот.

– Это ты где был? – подпрыгнула я от обиды. – Ничего себе – защитник! Ушел, оставил девушку одну, и где: в морге!

Вид у него был крайне потерянный: Тошка почесывал носком кроссовки голень другой ноги, крутил в руках очки и прятал от меня взгляд. Даже его патлы, всегда приглаженные и причесанные при любой погоде, сейчас обвисли сосульками, и в целом мой приятель смахивал на мокрого воробья, чудом избежавшего когтистой кошачьей хватки.

– Что случилось-то?

– Да стыдно сказать…

Оказывается, мой горе-поклонник просто заблудился! Сперва он бодро рысил по коридорам, намереваясь быстрехонько отыскать старшего патологоанатома и вернуться за мной, от желания выполнить задачу в максимально сжатые сроки он бойко заглядывал во все двери; но на полпути к нужному кабинету Антошку вдруг захлестнула хлынувшая навстречу говорливая толпа студентов в белых халатах, ведомая маленьким холеричным профессором.

Толпа всосала в себя растерявшегося от гомона Антошку, закрутила, развернула и понесла – сначала вдоль коридора, затем вниз по лестнице, – и в конце концов, когда Антон опомнился и стал выбираться из гурьбы возбужденных, перебивающих друг друга людей, он неожиданно обнаружил себя в каком-то похожем на огромный каменный колодец зале. Стоило ему перевести дух и оглядеться, как он сразу же увидел расставленные вокруг по радиусам каталки с накрытыми телами: простыни на некоторых из них были покрыты багровыми пятнами, и Тошка чуть не поседел от страха. Особенно когда услышал, как чья-то рука закрывает тяжеленную дверь и поворачивает с той стороны ключ. Еще секунда – и до него донеслось только эхо быстро удалявшихся шагов.

– Я столько пережил, – губы у Антохи прыгали, и он напрасно пытался не лязгать зубами, – столько пережил! Кричал, стучал – бесполезно. Там такая акустика – весь звук вверх уходит, а дверь тяжеленная, с двух сторон цинком обитая, никто меня не слышал… Я сидел, как в склепе, чувствовал, как замерзаю – буквально! – и думал уже, что никогда…

– Да ладно тебе, вышел же, слава богу!

– Да-а, это меня гримерша вызволила, Люда. Случайно. Зашла за «клиентом» – так это у них называется, открыла дверь своим ключом. И выпустила. Это мне повезло, а то бы неизвестно…

Антон шмыгнул носом. Я смотрела на него с сочувствием; редко приходилось видеть приятеля в состоянии такой совершенно детской растерянности. Практически никогда не приходилось.

– Чертовщина какая-то, – обиженно пожаловался он.

Я невольно подскочила на месте: чертовщина! Вот то слово, сегодня весь день вертевшееся на кончике моего языка! И черт его знает почему, эта чертовщина заставила меня сунуть руку в карман куртки и нащупать там картонный прямоугольник, вчера только полученный мною от странной, тоже похожей на черта в женском обличье дамы по имени Ада. «Звоните, когда вам понадобится совет!» – сказала она.

Совет мне, безусловно, требовался. Я не была уверена, что мне необходим совет именно этой Ады, но сейчас я бы не отказалась от любого.

Еще раз недоверчиво покосившись на вытисненные блестящими черными буквами слова «Магистр Астрологии» и на цифры, обозначающие номер телефона, я потянула из кармана мобильник.

– Говорите свой адрес, я подъеду, – просто сказал мне знакомый голос с еле уловимой хрипотцой.

* * *

Мы медленно ехали по уже почти пустынным улицам в сторону выезда из Москвы – день сегодня выдался сухой и теплый, как раз такой, когда красотами осени можно наслаждаться в полную силу, и мы решили вознаградить себя за все недавно пережитое прогулкой по лесу.

Очень скоро «Фольксваген» остановился в центре почти идеально круглой поляны; под разными углами ее пересекали и убегали в тень березняка пунктиры узких тропок. Было так тихо, что безмолвие чудилось почти осязаемым.

Мы вышли из машины и зашуршали подошвами по ломкому кружеву опавшей листвы. Я присела на корточки, потрогала теплый березовый ствол – под ним даже что-то пульсировало, как у теплокровного существа. Атласная кора книзу переходила в складки шершавых морщин, я повела рукой у корней, слегка разгребла листья – рука нашла влажное, гладкое, крепкое…

– Антошка, груздь!

Тоха наклонился и присел рядом со мной. Мы осторожно очистили от листвы и мелкого лесного сора большую, размером с блюдце, беловатую шляпку с густой бахромой по окружности. На ладонях остался мучнистый след спорового порошка.

Антон вынул из-за пояса пижонский складной нож, шагнул в сторону папоротниковых зарослей, послышался его довольный зов: он наткнулся на целое груздевое семейство. Грибы хрустели под Тошкиным ножом, как огурцы, оставляя на срезе пахучую полоску млечного сока. Запах от них шел такой, что хотелось тут же, не сходя с места, присыпать шляпку крупной солью и попробовать ее на вкус. Но я была на диете…

Через несколько минут мы стояли друг против друга, довольные, раскрасневшиеся, со стопками грибных тарелок в обеих руках, и чувствовали, что минорного настроения как не бывало. Отдышавшись, Антошка вспомнил: у нас нет с собой ничего, похожего на ведро или корзину; тогда он стащил с себя свитер, и, завязав его у горловины, мы наполнили этот импровизированный короб нашей добычей, бережно разместив ее на заднем сиденье автомобиля.

* * *

Вечер густел. Тошка правил вожжами «Фольксвагена», я вкратце передавала ему наш разговор с сеньором Неунывайко, вот-вот этот долгий день должен был закончиться – но, как видно, он задался целью цеплять на себя, как репей, различные неприятности.

Стоило нам миновать коварный и пользующийся у автомобилистов дурной славой поворот, как из кустов, будто чертик из коробочки, радостно выпрыгнул ухмыляющийся гаишник. Он ловко крутил на одном пальце свой полосатый скипетр и, сделав нам знак остановиться, не спеша приближался с иезуитской ухмылочкой на удивительно глупой роже.

– Превысили скорость, – сказал он таким счастливым тоном, как будто сообщал нам результаты футбольного матча «Зенит» – «Локомотив».

– Это мы нечаянно, – дежурно, безо всякой надежды оправдался Антошка.

– Нечаянность – главный – кто? – враг нашей с вами безопасности. Больше половины – чего? – всех преступлений происходит – почему? – по неосторожности.

– Извините.

– Этого – что? – мало.

– Мы штраф заплатим.

– Конечно.

– Без квитанции.

– Ну…

– А все остальное у нас в полном порядке. Вот: техпаспорт, права, доверенность. Аптечка за задним стеклом. Ремни…

Гаишник, имея тайную цель содрать с нас побольше, сунул нос в предъявленные Антоном документы, подергал за ремень и нырнул головой в заднюю дверцу.

– А это что? Не ворованное? – ткнул он крагой в наполненный грибами свитер.

– Расчлененка, – буркнула я со злобой.

– А?

– Шутка, – поспешно сказал Тошка и незаметно наступил мне на ногу.

– Грибы… – разочарованно протянул этот Соловей-разбойник, поворошив в свитере.

– Мы можем ехать? – осведомилась я после того, как Тошка сунул ему в крагу две сторублевки.

Но работник Госавтоинспекции отпускать нас не торопился.

– Да-а, хорошо, когда – что? – имеешь возможность гулять по природе в свое удовольствие. Это говорит – о чем? – что есть много свободного времени, которого – что? – у нас, стражей порядка, не бывает… Вот вы будете зимой – что? – сидеть в тепле, пить – что? – водку, закусывать – чем? – грибами, в то время как мы здесь, на дороге, будем – что? – охранять вашу безопасность…

– Я водку не пью, – сказала я, не понимая, к чему он клонит. Антошка оказался сметливее:

– Гражданин начальник! Отполовинь ты себе этот урожай и оставь нас, ради бога, в покое…

«Оборотень в погонах» удовлетворенно кивнул, алчно сдернул с руки крагу, опять нырнул в салон «Фольксвагена» и вынырнул оттуда, нагруженный нашими груздями. Я отвернулась: обидно было до слез.

«Скажи-ка, дядя, ведь недаром ты затаился здесь с радаром?» – подумалось печально.

– Ментов бояться – руль не крутить, – постарался успокоить меня Антошка.

* * *

– Погоди, вместе поднимемся, – сказал мне Антон, когда «Фольксваген» затормозил у нашего подъезда. Приятель тщательно запирал все дверцы и перед тем, как замкнуть последнюю, осторожно вынес на руках и передал мне все так же завернутые в свитер уцелевшие после учиненного грабежа остатки наших грибов.

– И все-таки хоть что-то приятное. Из такого урожая можно…

Антон вдруг запнулся и вперил взгляд на нечто, лежавшее между полом и сиденьем. Медленно, не веря себе, он заново до середины туловища втиснулся в салон – послышалось копошение и какое-то непонятное, сдавленное фырканье, – и вот Тоха снова выпрямился, ухмыляясь во весь рот с непривычным для его физиономии выражением крайнего злорадства.

В руках у него была милицейская крага, доверху заполненная денежными купюрами.

Мы переглянулись и заржали. Этим смехом с нас обоих словно разом смыло неприятности этого дня. Приятно сознавать, что подлый гаишник сам себя наказал, забыв в нашей машине дневную выручку; но еще приятнее знать, что у нас все-таки нашелся сегодня повод для веселья!

* * *

– Получается, что ничего существенного мы так и не узнали, – подытожила я, когда чай был разлит по чашкам (хотя на этот чай я уже не могла смотреть!), и, усевшись на свои места, мы с Антоном приступили к обсуждению и сортировке добытых нами сведений.

Ада, позвонившая в дверь моей квартиры ровно десять минут назад, девять из них уже сидела в кресле с видом английской королевы, выпрямившись и поглядывая на нас удивительными глазами. Никогда до сих пор мне не приходилось видеть таких глаз – они с легкостью меняли цвет от изумрудного до янтарно-желтого, причем эта смена происходила каким-то волшебным образом: как будто со дна хрустально-чистого и такого же волшебного ручья маленькие подземные вулканчики выталкивали песчинки различных оттенков.

Антон смотрел на Аду как завороженный, и мне это активно не нравилось. В то же время я не без злорадства чувствовала, что такая Жар-птица ему не по зубам, пусть он там будет хоть сто раз невозможный красавец и перспективный представитель малого бизнеса!

– Ну отчего же? – Ада чуть прижмуривалась, когда поворачивала голову ко мне или к Антону. – Вы обнаружили новый след. И дополнительное подтверждение тому, что человек, которого вы называете Одноглазым, действительно каким-то образом связан с историей о Пропавшем Теле…

– Да, но как?

– Зачем же торопить события? Узнаем, установим. Со своей стороны, я тоже могу поведать вам немало интересного. Дело в том, что со следователем, которому поручено это дело – Алексеем Бугайцом, – меня связывает давнее и прочное знакомство. Не скажу, что он бывает очень рад, когда я появляюсь на его горизонте, но… – и тут Ада снова выдала одну из своих улыбок, которые были предназначены ею словно для самой себя, – но несколько раз я оказывала ему серьезные услуги и помогала в расследованиях[6]6
  Читайте романы Дианы Кирсановой из серии «Детектив под знаком Зодиака», издательство «Эксмо».


[Закрыть], с чем он так или иначе вынужден считаться.

– И что же? – поинтересовалась я живо. – Он рассказал вам, как ведется следствие?

– О, что вы, Юля, конечно нет. До таких откровенностей с женщиной, не закончившей юридический вуз, он никогда не снизойдет. Но информацией все же поделился, правда, весьма неохотно.

– Ну?!

– Как вы понимаете, по факту убийства вашего Одноглазого, конечно, заведено уголовное дело. Тело отправлено в морг… другой морг, судебный, – уточнила она, опережая мой вопрос. – Результатов судебно-медицинской экспертизы еще нет, но и без того ясно, что он умер сразу: удар заточкой пришелся прямо в сердце. «Очень точный, профессиональный, я бы сказал, удар», – заявил Алексей Бугаец. Кроме того, на шее неизвестного виднелись следы кровоподтеков странной опоясывающей формы – как будто его душили… При убитом не было найдено никаких, абсолютно никаких документов. Только ваша, Юля, фотография, статья и записка – тут Бугаец вас не обманул. И все. Но вот что интересно, – Ада вдруг живо блеснула глазами из-под приспущенной на лоб челки, – убитый был очень странно одет.

– Тоже мне, открытие! – я разочарованно откинулась на спинку кресла. – Я еще когда уж заметила на нем это потрепанное пальто и шляпу, я и Бугайцу вашему сказала, что все это было ему словно не по размеру и слишком бросалось в глаза.

– Да, но дело не только в этом. Обнаружилось, что на убитом – дорогое шелковое белье, тонкие шерстяные носки, «саламандровские» добротные ботинки. На руке – швейцарские часы, и не подделка, а настоящий фирменный хронометр. А кроме того, ваш убитый, если судить по ухоженной внешности, был большим сибаритом: он стригся у хорошего парикмахера и регулярно делал маникюр.

– Ого! – уважительно произнес Антон.

– Погодите, какой парикмахер? – удивилась я. – Я точно помню: длинные седые пряди, причем неровно остриженные. Или что, мода изменилась?

– Нет, моя дорогая. Это парик.

– Парик?!

– Да. И под ним – густые черные волосы, вполне аккуратная стрижка. И еще одно. Сколько, вы говорили, было лет убитому?

– Если по виду судить, то – за пятьдесят…

– Не больше тридцати пяти. Молодой еще, в сущности, человек.

– Молодой?!

– Да. Я понимаю, можно было легко подумать, что он старше: седой парик сильно старит, и потом, изуродованное лицо тоже никого не молодит. Но эксперт-специалист в возрасте ошибиться не мог.

– Так вот почему он так резво бегал, – пробормотала я. – То-то я удивлялась: совсем почти не отставал…

– А что его одноглазость? – оживился Антошка. – Что сказал эксперт?

– Очень немного: очень старая, десяти-пятнадцатилетней давности рваная рана глаза с выпадением внутриглазной ткани. Механическое повреждение. Могло случиться от чего угодно…

– А мы-то думали, что это он в такси глаз свой оставил, – съязвила я, раздражаясь все больше и больше оттого, что Антон буквально пожирал Аду глазами. – Тоже мне, эксперт! Такой диагноз и я могу поставить!

– Перестань, Юлька! – отмахнулся Антон. – Итак, дело ясное, подводим итоги: во-первых, совершенно очевидно, что завтра с утра нам надо рвануть к этой самой санитарке, причем допрос ей учинить наиподробнейший: почему она выдала тело? Как это произошло? Кому? Пусть опишет похитителей как следует! Прижать ее к стенке. Пригрозить, если понадобится… Дальше, если успеем, надо бы к детям похищенной бабули смотаться. К настоящим детям, я имею в виду. Во-первых, узнать, что нового; во-вторых, спросить, не появлялся ли Одноглазый и у них – в сущности, нам с его внешностью повезло, такого типа любой запомнит…

– Самое главное, необходимо узнать подробности жизни этой Руфины Нехорошевой. Когда тайна формируется около восьмидесятилетней женщины, тут и сомнений нет, что на девяносто процентов – дело в ее прошлом, – заметила Ада, очень аристократично оттопырив мизинец и поднося к губам чашку. – Если вы позволите дать вам один совет – ведь вы же позвали меня дать совет? – то я бы порекомендовала сделать так. К детям Руфины нужно пойти вам, Юлия. Оба ее сына – люди уже пожилые, это значит, что они уже несколько лет находятся под сильным влиянием Сатурна, планеты тихой и действующей на низкой энергетике. Вы же, Юля, – Овен. Обычно Овен не слишком прислушивается к голосу Сатурна, но за одним исключением: в период опасности или сложной жизненной ситуации Овен начинает слышать Сатурна, может быть, даже лучше, чем Козерог; другой вопрос, как он отнесется к услышанному. О Близнеце же этого не скажешь, – добавила она, обращаясь к Антону.

– Как вы узнали, что я – Близнец? – поразился он. – Интуиция?

– Не только, – она снова улыбнулась, и опять это была какая-то новая улыбка! – Я просто некоторое время понаблюдала за вами обоими. Вы смотритесь восхитительной парой, хотя на первый взгляд и может показаться, что вы часто спорите и пикируетесь. Но на самом деле споры эти происходят только по одной причине – оба вы неутомимы, активны, склонны к познанию. Такой тандем у Овна складывается только с Близнецами. Ну и еще. Знакомя нас, Юля сказала, что вы – ее добровольный помощник, причем очень инициативный. А Близнецы испокон веков предпочитают вести деятельность, связанную с беспрерывной сменой впечатлений… Итак, – сказала Ада, немного помолчав и поднимаясь, чтобы покинуть мой дом, – на сегодня, я думаю, хватит. Если никто из вас не возражает, то давайте встретимся завтра в это же время.

– Погодите, а как же версия об отправке тела в Германию, Хагенсу этому? – вспомнила я.

– Эта версия пока отменяется. Вы же сами убедились, какой шум поднялся вокруг истории с пропажей бабулиного тела. Стоит ли этот скандал выделки? Я лично, если бы возглавляла банду похитителей трупов, – на этих словах Ада мечтательно прищурилась, – ни за что не пошла бы на такой риск ради одного-единственного, к тому же немолодого тела. Нет, преступникам нужна была именно Руфина – иначе зачем же они звонили в больницу? Интересовались ее здоровьем?

– Я тоже считаю, что Хагенс из-за одного тела светиться не стал бы. Его интересуют оптовые поставки, – согласился Антон.

* * *

Сказать, что на другое утро после первого совещания Антон был настроен по-боевому, – значит не сказать ничего. Подозреваю, что он ужасно стыдился передо мной вчерашнего конфуза с его невольным заточением в помещении морга и стремился во что бы то ни стало реабилитироваться любым способом. Это намерение вылилось у него в бешеную активность, которая срикошетила по мне особенно больно: меня, привыкшую вставать как можно позже, а ложиться под утро, подняли сегодня практически глубокой ночью – в семь утра.

Если в один суровый день я настолько провинюсь перед обществом, что оно захочет придумать для меня какое-нибудь особое, невыносимое наказание – то моим палачам не понадобится ни испанского сапожка, ни дыбы, ни тисков, в которых грешнице зажимают ее белоснежные пальчики. Для того чтобы обречь Юлию Воробейчикову на вечную пытку, достаточно только принять закон, согласно которому меня ежедневно надо будить в семь утра! Каждый день – в семь утра! Ежедневно – в семь!

Страшнее этой необходимости для меня нет ничего на свете.

По натуре я «сова», и довольно свободный рабочий график (а я работаю, напомню, ведущей криминальной рубрики в молодежной газете «С тобой») позволяет, слава те господи, не вставать с петухами.

Но сегодня…

Почти ничего не соображая, с трудом раздирая слипшийся в мозговых извилинах туман, я, как сомнамбула, натыкаясь на двери и косяки, искала дорогу в ванную, потом (минуя кухню!) обратно в свою комнату; Антон, отказавшись разуться и пройти, живым укором стоял на пороге нашей квартиры и отбивал безвозвратно убегавшее время носком кроссовки.

– А-аа-ззззз-ааа, – я хотела спросить «а зачем так рано?», но выдавился только сладкий зевок.

– А затем, что Надежду Чернобай надо застать дома. Вдруг она уже на другую работу устроилась?

– Пхх-х…

Потерявший терпение приятель дернул меня за руку и поволок вниз по лестнице – я почти не делала усилий в спуске, только заваливалась на бок, к перилам, – и очень неуважительным образом забросил мое тело на заднее сиденье «Фольксвагена». С наслаждением откинувшись на диванный валик, я втянула в салон уже подмоченные невысохшими лужами ноги, хлопнула дверцами и завалилась дрыхнуть; а что, мелькнула ускользающая мысль, если упереть конечности в потолок, то можно отлично выспаться…

Серое утро медленно светлело. Дом санитарки Чернобай (вернее, полдома, ибо наша подследственная являлась хозяйкой только одной его половины) оказался стоящим на самой окраине, там, где городская черта сливается с холмами и редколесьем. Крепкое деревянное строение затесалось в череде частных домов, которую еще не подъели ширящиеся новостройки; но стандартные многоэтажки на этих туземцев уже поглядывали с аппетитом, и совсем скоро, как можно было прочитать в главной газете нашей мэрии, цивилизация раскатает непрезентабельные домишки по бревнышку.

Пока же не подозревавший о своей скорой печальной участи сруб весьма дружелюбно выставил нам навстречу челюсть маленького, с резной деревянной крышей крыльца. Мы загрохотали по настилу ступенек и не слишком деликатно забарабанили в дощатую дверь.