Текст книги "Созвездие Девы, или Фортуна бьет наотмашь"

Автор книги: Диана Кирсанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Нужный мне подъезд я, разумеется, оставила напоследок. Вошла, раскидала газеты-журналы по почтовым ящикам, понеслась обратно и вдруг, как бы забыв самое главное, хлопнула себя по лбу и направилась к лифту.

– Куда! – сразу окрикнули меня сзади.

– Да вот, – я показала консьержке, на этот раз дородной женщине с вялыми воловьими глазами, сложенный вчетверо лист рекламного буклета, который издали можно было принять за конверт. – Письмо еще одно осталось. По курьерской почте пришло, для Екатерины… Екатерины… – я сделала вид, что не могу разобрать фамилию.

– Шатовой, что ли? Катьке? Из семидесятой?

– Точно! Шатова. Написано: «Лично, в собственные руки».

– Оставь, я передам.

– Ни в коем случае! Пропадет письмо – с меня знаете как спросят?!

Консьержка махнула рукой и отвернулась.

Я поднялась на второй этаж и позвонила в дверь семидесятой квартиры. Звонила я, наверное, минут десять. Как-то не хотелось верить, что все мои усилия были напрасны и в квартире нет ни одного живого существа. И вот, когда я совсем было отчаялась, дверь открылась.

– Какого черта? – услышала я вместо приветствия.

На пороге стояла и зевала с риском вывихнуть челюсть босая, одетая в одну мужскую рубашку, девочка-подросток. Было понятно не только то, что мой звонок стащил ее с кровати, но и то, что на этой кровати она спала совсем голой: рубашку она накинула только что, просто набросила на себя первое, что попалось под руку, и запахивалась сейчас кое-как: на миг она опустила руки, и передо мной мелькнула ее обнаженная грудь. У нее были большие голубые глаза, задорный курносый носик и очень светлые волосы, подстриженные очень коротко, «под мальчика».

– Вы Катя? – спросила я, заранее зная, что ответ будет отрицательным.

О легендарной Катьке я не знала ровным счетом ничего, кроме того, что она студентка, но стоявшая передо мной девушка на студентку ну никак не походила. Во-первых, она была совсем юной – не больше шестнадцати лет, во-вторых, простоватое выражение ее лица говорило о том, что она – в лучшем случае – тянет на учащуюся какого-нибудь заштатного ПТУ.

– Катьку? А вам Катьку надо? Катька на дежурстве.

– Где?

– В больнице, на дежурстве. А вы кто?

– Я из домоуправления, – брякнула я. – Проводим проверку по сигналам граждан. Граждане сообщили, что тут, в Катькиной квартире, некая гостья живет, без прописки и регистрации. Если это вы, то потрудитесь объяснить…

– Сказано же вам, что Катя – на дежурстве! – с этими словами она попыталась захлопнуть дверь, но я ловко вставила в щель ногу в крепком – слава богу, я всегда любила добротную обувь! – в очень крепком ботинке.

– Пропусти-ка, девушка, – очень ласково сказала я. – Иначе я сейчас сделаю один только звоночек, и сюда нагрянет несколько дюжих парней из управления по делам миграции. Штраф за незаконное вселение давно не платила? Это несколько тысяч рублей, между прочим!

Девушка явно была не из пугливых и целую минуту сопротивлялась, пытаясь выпихнуть мою ногу. Но потом сдалась:

– Ладно, проходите. Холодно мне тут перед вами нагишом стоять.

Я прошла в просторный коридор, а затем, подумав, что, чем самоувереннее я буду себя вести, тем скорее меня примут за представителя власти, завернула в комнату.

Мамма миа! В комнате царил такой бардак, какого не бывает даже в студенческом общежитии на другой день после сдачи сессии. Всюду было накурено, наплевано, ни одна вещь не стояла на своем месте, на полированном столике чернели пятна от загашенных сигарет, ковер был выпачкан чем-то липким, по полу перекатывалось несколько пустых бутылок. А воздух! Я никогда не была в конюшне, но ничуть не сомневалась, что там дышать было бы легче.

Девушка тем временем спокойно уселась на расхристанный диван и закурила.

– Взятку будете выманивать? Только это бесполезно. Денег у меня – ни копейки.

– Штраф, я сказала, не взятку, а штраф. Три… нет, пять тысяч рублей!

По правде сказать, я и понятия не имею, есть ли такая статья для штрафа – «незаконное вселение». И если есть, то какую сумму он составляет. Однако замотанная в мужскую рубашку девушка, как я догадывалась, имела обо всем этом еще меньшее представление.

– Имя, фамилия, отчество? – осведомилась я у нее.

Девушка присвистнула и молча уставилась на меня нахальными глазами. Она явно умела держать удар. Но и я тоже не из робкого десятка.

– Так, – сказала я и оглянулась. – Не желаете по-хорошему – будем по-плохому…

На полу двери в соседнюю комнату, кажется, спальню, лежало скомканное платье. Я подняла его, встряхнула – карманы пусты. Оглянулась. Шагнула за порог спальни, увидела там только разворошенную постель, вернулась. Вышла в коридор. Ага! На подзеркальнике лежала женская сумочка из дешевой искусственной кожи.

– Ваша?

Она не ответила.

Я взяла сумку за обе ручки и вытряхнула из нее все содержимое на подзеркальник.

– Вы не имеете права! Где ордер на обыск?

– Хочешь обыск? Легко! Один звонок куда надо, и три ночи в обезьяннике – твои!

Откинув в сторону косметические мазилки, комочки грязных бумажных платочков, использованные карточки для проезда в метро и книжку любовного романа, я взяла в руки паспорт в надорванной целлофановой обложке.

– Так, посмотрим… Ага, Загоруйко Дарья Петровна, девяносто второго года рождения… Прописка – город Тула, улица Металлистов, дом три… И что же нам понадобилось в Москве? Отвечать! – рявкнула я.

– Не ори, – ответила она довольно миролюбиво. – В гости приехала к подруге. Имею право или нет? Мы в свободной стране, между прочим!

– Подруга – это Катя?

– Да.

– Работаем где-то или учимся, Дарья Петровна?

– Ну, нет, – буркнула она.

– …то есть тунеядствуем. И к тому же нарушаем режим проживания. В общем, картина мне ясна. Собирайтесь!

– Да куда собирайтесь-то?! – наконец взорвалась она. Встала, придерживая на груди края расстегнутой рубашки, отбросила докуренную сигарету, провела рукой по волосам – я заметила длинные ногти с облупившимся маникюром – и попыталась принять воинственную позу. Получилось плохо.

– Сказка про белого бычка! «Куда-куда», я уже вам сказала, что в обезьянник!

– Тьфу ты, черт, ерунда какая! Да за что?!

– За незаконное проживание в чужой квартире!

– Да почему незаконное? Он нас сам сюда впустил!

– Кто?

– Колька! Лебедянский! Катькин хахаль! Меня и Катьку! Пожить!

– А сам он где? Этот Николай Лебедянский?

«Николай! Николай Лебедянский! – что-то словно толкнуло меня в грудь. – Того белобрысого толстяка, который был со мной и Люськой вчера, а потом так поспешно исчез, тоже звали Николаем!»

– Так где он?

– Не знаю я, ну, кажется, он в другое место жить переехал!

– А откуда такая щедрость, вы ему кто – родственница? Или вы друзья?

– Почти что!

– Почти что друзья или почти что родственники?

– Да, родственники!

– Сразу обе? И вы, и Катя?

– Нет! Только Катька! Она его невеста! Они уже и заявление в ЗАГС подали! А я просто – в Москву погостить! Имею право!

Она сделала попытку выхватить у меня паспорт, но я отвела руку в сторону.

– Отдайте! Это все!

– Нет не все. Откуда я знаю, что вы говорите правду? Нет никаких оснований верить вам на слово! Может, вы и в самом деле подруга этой Катьки, а может, квартирная воровка – кто знает? Повторяю, у нас сигналы! Жильцы волнуются!

– Ну елки-палки, – взвыла она, – ну я не знаю, ну как доказать-то? Ну хотите, позвоните Катьке на работу! Она подтвердит! Или самого Кольку попросит, чтобы он подтвердил!

– Хм… – протянула я очень недоверчиво. – А где она работает, ваша Катя? У нас в документах она, вообще-то, значится как студентка!

– Я ж сказала – в больнице! Не работает – подрабатывает! Дежурства берет!

– В какой больнице? В Москве тысячи больниц!

– Ну, в детской. То есть не в детской, а… В родильном доме. На Шаболовке.

– Телефон рабочий знаете?

– Ну, знаю!

И она продиктовала номер, который я тут же набрала на стоявшем в прихожей аппарате.

– Регистратура, – услышала я после второго или третьего гудка.

– Здравствуйте, а Катерина… – я вопросительно взглянула на девушку – теперь я уже знала, что ее звали Дашей.

– Васильевна, – подсказала она с готовностью.

– …а Екатерину Васильевну Шатову можно пригласить к трубочке? – спросила я.

– Она вышла, – ответил недовольный голос. – И вообще, если вы не по срочному делу – у нас такие звонки к работникам очень не поощряются! По этому телефону информация дается о состоянии рожениц, отцы-матери целый день звонят, а вы линию занимаете!..

– Прошу прощения.

Я положила рубку и уставилась на девушку Дашу как могла грозно, стараясь на самом деле скрыть охватившее меня огромное облегчение. Удалось узнать самое главное! Место работы и обитания таинственной разлучницы – Катьки. Наступала следующая фаза расследования.

– Так Катерина Шатова работает в регистратуре родильного дома? Не врачом и не медсестрой, а именно в регистратуре?

– Ну да! А что, это запрещено законом?

– Законом это, конечно, не запрещено. Собирайтесь, Дарья Петровна, поедете со мной в эту больницу.

– Это зачем это?

– Затем, что до полного выяснения обстоятельств оставить вас в чужой квартире я не имею права, понятно? Мало ли что! И ключи от квартиры попрошу мне отдать, пока что на временное хранение.

– Вот вредина такая! – плюнула Даша, глядя на меня с ненавистью. По правде говоря, она сказала не «вредина», а другое, гораздо более грубое слово, но я предпочла его не услышать. Девушка по имени Дарья еще была мне нужна.

* * *

Там, в роддоме, Даша по моему указанию сунулась в арку окошечка регистратуры и знаками стала подзывать кого-то, кого, я толком пока не разглядела – мелькнула только упакованная в белую шапочку голова и темные глаза, выстрелившие в меня одним коротким, но цепким взглядом.

– Начальство какое-то… пришла, угрожала… сказала, что надо тебя найти, чтобы ты подтвердила… – донесся до меня быстрый шепот.

И вдруг Даша отлепилась от окошечка и осталась стоять у стойки, облокотившись о нее одной рукой. С другого конца стойки ко мне приближалась Она – та, о которой я так много слышала.

Катерина шла неторопливо и, к сожалению, за это время я сумела ее как следует разглядеть. Почему «к сожалению» – потому что женщины моего типа, да еще одетые, как сейчас, в ширпотребовскую куртку и слишком уж «китайскую» юбку, с собранными в пучок волосами и ненакрашенные – вот эти женщины моментально начинают чувствовать себя ущербными и убогими рядом с такой, как эта Катька.

На ней были всего лишь скромный белый халат и шапочка, но эта униформа до удивительности выгодно подчеркивала ее соблазнительную фигуру. Катя шла, покачивая бедрами, и вся ее осанка выражала несомненную уверенность – она прекрасно знает, что на нее смотрят, и она вовсе не возражает, чтобы на нее смотрели как можно дольше.

– У вас были ко мне какие-то вопросы? – темные глаза смотрели на меня беззастенчиво и насмешливо.

– Да. Я хотела бы уточнить, на каком основании…

– Нет уж, сначала вы мне скажете, на каком основании все эти вопросы вообще задаются! Вы кто? Откуда? Документы, корочки, постановления – можете предъявить?

Ох и самоуверенной она была – просто ледяным ветром повеяло! Я прищурилась и принялась откровенно ее разглядывать, как бы раздумывая – стоит ли давать документы в руки столь подозрительной особе? На самом деле, конечно, в голове моей роились лихорадочные соображения о том, как я буду выкручиваться с этими несуществующими документами? Сказать, что забыла дома? Смешно, никто не поверит. Отказаться показывать? Да, но кто же тогда будет со мной разговаривать? М-да, что делать, что делать…

Помощь пришла с неожиданной стороны.

– Катя! Екатерина! – зычно крикнула тетка из-за стойки регистратуры. Судя по ее надменному выражению лица, она была здесь главной. – Катя, что вы себе позволяете, моя милая? Почему оставили рабочее место?! Опять без предупреждения?! Ну все, кончилось мое терпение! Как наберут этих приезжих, ну, дефективные какие-то девки, ей-богу! Года еще не проработала, а уже два выговора за нарушение трудовой дисциплины! Я буду перед Пал Палычем вопрос ставить о вашем несоответствии рабочему месту! Быстро вернитесь назад, Шатова!

– Да заткнись ты, курва, – сказала Катя очень спокойно, но так, чтобы ее слышала только я.

Развернулась и пошла обратно к стойке.

– Ну что, поговорили? – подскочила ко мне Дарья. – Ну и все, слава богу, ох, будьте вы прокляты, бюрократы несчастные! Давайте же ключи!

– Какие ключи? – очнулась я.

– Какие-какие, от квартиры! Вы их забрали у меня, забыли?!

– Ключи… Ах, ключи! Нет, ключей я вам не отдам. Ваша Шатова не предоставила мне никаких доказательств… Я должна убедиться, что вам действительно можно вернуть эти ключи.

– Тьфу ты, господи! Ну как, как, КАК я вам это докажу?

– Поехали дальше. К хозяину квартиры. Вы же знаете, где его искать? Николая Лебедянского?

– Ну, знаю…

– Ну вот и поехали.

Даша топнула ножкой (на этот раз, конечно, не босой, а обутой в высокий лаковый сапожок – девушка вообще была наряжена по последней моде, выглядела она сейчас тоже очень привлекательно) и нахмурилась.

Глядя на эти сведенные бровки и воинственно вздернутый носик, я вдруг ощутила непонятную симпатию к ней. Не знаю почему. Может быть, меня умилила ее провинциальная наивность: несмотря на свое недовольство, она тем не менее верила каждому моему слову и подчинялась, опять же, каждому, хотя и явно нелепому, приказанию. Вот Катерина – сразу было видно, что ее голыми руками не возьмешь, ни один мускул на лице не дрогнул: всего два предложения – и она стала хозяйкой положения! А Даша…

– Поехали, – сказала она, насупившись еще больше. – Только если мы опять на метро, то вы за меня заплатите, потому что на последнюю десятку я себе сейчас сигарет куплю. Курить охота – уши пухнут!

Я подумала, не сказать ли этому великовозрастному ребенку дежурную фразу о вреде курения, и решила не подрывать в ее глазах свою и без того уже подмоченную репутацию.

– Куда едем? – осведомилась я.

– В ночой клуб. «Голубой топаз», слышали о таком?

– Нет. Я не любительница разгуливать по ночным клубам.

– Оно и видно, – съязвила малолетка.

До метро мы дошли молча. Даша курила одну сигарету за другой и даже не смотрела в мою сторону. Ни единого слова не было сказано ею, пока мы спускались на экскалаторе и тряслись в разболтанном вагоне. Но когда мы вынырнули из подземки и после давящего шума и тесноты вдруг оказались в спокойных и даже как будто сонных в этот час Сокольниках, она вдруг разговорилась. Правда, начала я.

– Интересно, – сказала я, словно бы для того, чтобы нарушить молчание, которое давно напрягало нас обеих, – интересно, как бывает в жизни: парень хочет жениться на красивой женщине, имеет квартиру, которая могла бы стать, так сказать, основой их семейного гнезда. Люди подают заявление в ЗАГС, у них наступает самая сладкая, самая золотая пора – пора романтической лихорадки, когда влюбленными руководят только чувства, когда они просто жить не могут друг без друга, когда не насмотрятся, не надышатся… И вдруг молодой человек вот в эту самую пору уходит жить «в другое место», предоставляя собственную квартиру в полное распоряжение будущей невесты, которая – что тоже странно! – не нашла для нее другого применения, кроме как пригласить подружку и вместе с ней предаваться в ней самому обычному бытовому пьянству, и, кто знает, может быть, и разврату!

– Это почему это разврату? – вскинулась Даша. – Вы что себе позволяете-то?! Вы вообще меня ловили на этом разврате? Или Катьку?!

– Свечку я, конечно, не держала, – не удержалась я от того, чтобы не сказать банальность, – но обстановка в квартире была такая, что вы уж извините…

– Ну какая, какая?! Ну, погуляли вчера с ребятами, ну и что?!

– Ага! – уличила я ее. – С ребятами! А ведь Екатерина собирается замуж – до ребят ли ей должно теперь быть?

– Да у нас ничего такого не было вчера, – пошла на попятную Даша. – Так, попойка. Дружеская.

– Все равно, странно это, вот странно, и вы даже не спорьте.

– Охота была спорить! Нет такого закона, чтобы за гулянки в каталажку сажать!

Этим словом «гулянки», которое она произнесла с внезапно вырвавшимся наружу мягким южным Г, она выдала себя с головой. Мне и раньше казалось, что в говоре девушки есть что-то такое, не московское; но, поскольку Москва в последние годы давно уже напоминает столицу мира, это меня не удивляло. И к тому же Даша сама призналась, что приехала «только в гости». Но теперь мои мысли приняли новое направление.

– А ведь ты не из России, – заметила я.

Она воинственно вскинула голову:

– Ну и что?

– С Украины? Или из Белоруссии?

– С Украйны! С Житомира. И что?

– Да ничего. Паспорт у тебя, значит, фальшивый. Кто сделал?

– Не скажу я вам больше ничего!

– Как хочешь. А вот еще такой вопрос: чем может заниматься по ночам в Москве, в начале учебного года, девушка из Житомира, которая нигде не работает и не учится, а, Даша?

– А с чего вы взяли, что я нигде не работаю и не учусь?! И что по ночам я чем-то занимаюсь, а?

– А с того, что я подняла тебя с постели, хотя на часах было ровно восемнадцать тридцать. Ну, что?

– А что?

– Я задала тебе вопрос.

– Иди к черту!

Маленький воин отвернулся, задрав нос, и зашагал по тротуару, всем своим видом показывая, что не намерен больше вступать со мной ни в какие переговоры. Широко размахнувшись, Даша выкинула за обочину очередной окурок и щелкнула по пачке, выбивая следующую сигарету. Я машинально наблюдала за ее действиями, параллельно соображая: а ведь со мною рядом шла молоденькая, хорошо одетая проститутка. А квартира Катьки из пятого подъезда, как теперь становилось ясно, была обыкновенной «норкой» для встреч, где девушки вроде Даши (да одна ли она там была?) оказывали клиентам сексуальные услуги. Ай да нехорошая квартирка!

Одно только оставалось неясным: зачем Катерине Шатовой, роскошной студентке с четвертым размером бюста, которая, в лучшем случае, сама занимается тем же, а в худшем – является содержательницей этого притона, понадобилось брать дежурства в регистратуре большого московского роддома? Это что еще за новости от тружениц-ударниц сексуального фронта?

«Ладно, разберемся, – мысленно сделала я зарубку в памяти. – Сейчас главное – найти этого Николая… И если это он…»

* * *

Это был он.

Я никак не ожидала, что неизвестный мне до сих пор клуб окажется столь фешенебельным, а главное, столь таинственным заведением. Клуб размещался в значительном отдалении от известного всем центра городских развлечений, в небольшом трехэтажном, стильно отделанном здании с куполообразной крышей, по которой то и дело перебегали оживленные разноцветные огоньки подсветки. Вход в «Топаз» был обозначен роскошными, но невысокими, стилизованными под воротца сказочного терема створками.

И они не торопились открываться нам навстречу.

За нашими спинами возникли два дюжих молодца. Было полное ощущение, что они материализовались прямо из воздуха.

– Будьте добры, что вы хотели? – вежливо и почти хором спросили фантомы, как бы невзначай поигрывая мускулами.

– Мы к Лебедянскому, – хмуро сказала Даша. – Срочное дело.

– Не имеем права пускать посторонних. Вход только для членов клуба. Вы члены клуба?

Я хотела сказать, что нет, но Даша перебила меня, сказав только:

– Мы от Шатовой. От Екатерины Шатовой.

Это подействовало. Первый парень, который хотел было преградить нам дорогу, неожиданно замер, видимо, его товарищ подал знак – молчать. Второй молодец помедлил еще с минуту и наконец набрал на замке нужный код. Воротца с тихим мелодичным звоном раскрылись. Пригнувшись, чтобы не удариться о низенький косяк, мы юркнули внутрь.

Большой зал «Голубого топаза», куда нас провел вежливый и немногословный метрдотель, занимал весь второй этаж здания и был заполнен примерно наполовину. Клиенты заведения сидели за круглыми столиками в основном парами. Но часто звучавшие негромкие приветствия и реплики, летавшие от стола к столу, говорили о том, что здесь собирались большей частью постоянные и знакомые друг с другом посетители.

Если до сих пор у меня и не имелось четкого определения понятия «интимный полумрак», то теперь, оглядевшись и слегка свыкнувшись с атмосферой «Голубого топаза», я, пожалуй, смогла бы описать это явление. Приглушенный голубоватый свет, лившийся из конусных плафонов, висевших над столиками, изящно дополнялся мягкой музыкой и настраивал посетителей на лирический лад. А поскольку в центре зала блистал фальшивой позолотой круглый эстрадный помост с шестом посередине, молоденькие пышногрудые и длинноногие официантки были не особенно обременены одеждой, а карта вин предлагала как минимум полусотенный ассортимент «горячительного», легко можно было предположить, что через какое-то время общий «лирический лад» сменялся у посетителей частными и весьма конкретными желаниями.

– Нам сюда, – толкнула меня Даша, указывая глазами на служебный вход, расположенный в самом конце зала.

Глубоко вздохнув, она выбросила окурок в одну из стоявших по углам зала пепельниц, прошла в служебный вход и свернула в один из коридорчиков, по обеим сторонам которых располагались по пять или шесть кабинетиков. Разумеется, я не отставала.

– Коля… То есть Николай Ильич на месте? – отрывисто спросила она у девочки-секретарши, которая сидела за столиком в приемной и со всей силы бабахала по компьютерной клавиатуре.

– На месте – только – к нему нельзя – у него посетители – а вы по какому вопросу – пройдите в соседний кабинет – там идет прием – вас выслушают – вам помогут, – ответила та скороговоркой, даже не подняв на нас глаз.

– Мы по личному делу, ненадолго, на пять минут!

– К нему нельзя – у него посетители – а вы по какому вопросу – пройдите в соседний кабинет – там идет прием – вас выслушают… – вновь завела свою шарманку секретарша.

И совершенно напрасно, потому что Дашка, прошмыгнув мимо нее, заглянула за плотно закрытую дверь кабинета:

– Я дико извиняюсь, – сказала она в соседнюю комнату, где, как я поняла, заседал с посетителями долгожданный Николай Лебедянский. – Но у меня срочное дело, и я на минуточку. Коля, котик, выгляни на секунду!

Секретарша так и замерла с поднятыми над клавиатурой руками. «Какая нахалка!» – было написано на ее чрезмерно официальном лице. Я ждала, что вот-вот она поднимет протестующий визг, но этого, по счастью, не случилось.

– Ты что, с ума сошла? Забыла, где находишься? Какой я тебе «котик»?! Любая наглость должна иметь границы, вот что я тебе скажу!

Мой вчерашний знакомый, плотный молодой человек с ранними залысинами и холодным взглядом прозрачных глаз, вышел из кабинета и, оттеснив Дашу в сторону, выговаривал ей все это с плохо скрытым раздражением.

– Чтобы духу твоего тут не было через пять минут!

– Ой, да пожалуйста! – сказала она агрессивно. – Скажи вон этой фре, что ты нас с Катькой сам в свою квартиру впустил, а то нас за уголовниц принимают – и я уйду! Больно надо! Не такой уж ты красавец невозможный, чтобы на тебя смотреть. Без особой необходимости.

Николай обернулся ко мне. Я увидела, как он моментально побледнел и уставился на меня, как на привидение. У него даже губы посинели и задрожали.

– Ну что, поговорим? – спросила я.

Он помолчал. А затем спросил с вызовом:

– А не будет ли с нас разговоров? Вчера не наговорилась, что ли? Я, знаешь ли, с дамочками вроде тебя не сильно жажду общаться. Я вообще могу сказать, что в первый раз в жизни тебя вижу.

– Кому? – резко спросила я. – Кому ты это хочешь сказать?

– То есть как?

– Почему ты так уверен, что в ближайшее время тебя кто-то спросит о том, как давно ты меня знаешь? Ну?

– Да пошла ты…

– Ах, какой кавалер! Какой слог, какие слова! Впрочем, ты и вчера не слишком отличался вежливостью. И сделал все для того, чтобы я воспылала к тебе вполне понятным отвращением. Странно, правда? Идешь соблазнять женщину – а ведешь себя с нею как последний хам!

– И что? Ты мне просто не понравилась, ясно? Между прочим, так бывает, и очень часто! Ну, не понравилась баба, вот и решил от нее избавиться. А как это лучше всего сделать? Да так, чтобы она тебя сама же и прогнала.

– Не получается. Хотел бы от меня избавиться – оставил бы нас еще в клубе. А ты и в гости ко мне навязался, и там еще сидел, пока тебя не выставили открытым текстом. Зачем?

– Да просто так, вечер убить – устраивает?

– Нет. И знаешь, почему? Потому что человек, работающий в таком солидном заведении на такой хорошей должности – я ведь не ошибаюсь, раз ты имеешь отдельный кабинет и секретаршу, значит, у тебя хорошая должность, – так вот, такой человек не будет подрабатывать тем, чтобы охмурять по вечером одиноких дам, которым не хватает мужского внимания. Это совершенно точно! А потому – рассказывай, какую игру ты вел и с кем, когда отправлялся на свидание со мной и моей подругой. Я хочу знать все!

– Знавал я как-то одного малого, который тоже хотел «знать все», – задумчиво протянул Николай, к которому очень быстро вернулась былая самоуверенность. – Очень был любопытный малый, прямо такая у него тяга к знаниям наблюдалась… теперь бы, наверное, уже до доктора наук дошел. Да вот беда – убили беднягу…

С этими словами он вдруг как-то коротко и резко развернулся, затем подался назад и вперед, и последнее, что я увидела и запомнила в этот длинный день, был здоровый белый кулак, со скоростью боевого снаряда летевший к моей голове.

И наступила темнота.

* * *

Когда я очнулась, то долго не могла понять, открыты или закрыты у меня глаза – такая полная, ослепляющая темнота стояла вокруг. Ни одной щели, ни одного лучика света, пусть даже похожего на иголочку, который бы мог просочиться в эту щель.

Темнота – но не тишина: откуда-то из другого угла подвала (спину холодил каменный пол, и в воздухе чувствовался запах сырости и затхлости, свойственный только подвалам) доносился чей-то плач. Вернее, приглушенные всхлипывания.

– Ой, мамочка… ой, мамочка… ой, мамочка… – тоненько, через равные промежутки времени вскрикивала Дашка. Я узнала ее по голосу.

При первой же попытке пошевелиться я поняла, что руки и ноги у меня связаны. Похоже – скотчем. Еще одна широка полоска залепляла мне рот от уха до уха.

– Мммм…

– Ой, мамочка!

Несмотря на темноту, я уловила чье-то движение. Кто-то живой и тяжелый шевельнулся в нескольких шагах от меня. Даша?

Чтобы убедиться в этом, надо было ее позвать, а чтобы позвать, требовалось освободиться от скотча. Это было не так сложно, как кажется: меня всегда удивляли эти беспомощные жертвы в американских боевиках, которые только глупо таращили глаза и начинали пускать слезу сразу же, как только им залепляли рот скотчем.

Я много раз, сидя перед телевизором, думала – как это глупо. Вместо того чтобы рыдать и думать о том, что «кончена жизнь», в этом случае надо было просто включить логическое мышление: ведь основу любой клейкой ленты составляет полиэтилен, который, как известно, очень эластичен, а значит, при некотором напряжении сил его можно попытаться отодрать, разорвать или растянуть.

Я сделал глубокий вдох и, несколько раз перевернувшись, как куль с мукой, откатилась к стене. Или нет? Судя по шершавой и ребристой поверхности, в которую я ткнулась щекой, передо мной были упаковочные ящики. Прекрасно! Упершись в них головой и плечами, я подтянула к себе колени и вскоре устроилась – даже вполне уютно.

– Эй… – тихо позвала Даша.

Я что-то промычала.

– Эй, как тебя… даже не знаю, как зовут… Ты жива, да? Ты что делаешь?

Ну и глупая все-таки девка! Помощи от нее можно дожидаться вплоть до дня Страшного суда.

Осторожно ощупывая щекой поставленные друг на друга ящики, я наконец наткнулась на то, что искала: торчавший тонкий гвоздь или скрепку, которым скрепляется тара. Ура! Полдела сделано: следующую минуту я потратила на то, чтобы, обдирая кожу, подцепить край скотча острием гвоздя и располосовать ленту на лоскутки. Ффу!

Положение по-прежнему оставалось незавидным, но теперь я могла говорить, а это уже было кое-что.

– Даша! – тихо позвала я в темноту, отплевываясь от кусочков целлофана, лезших мне в рот.

– Ой, мамочки!!!

– Не кричи. Можешь ориентироваться по голосу? Ползи сюда.

Она вздохнула и зашуршала, передвигаясь неловко, как медвежонок. Наконец я почувствовала рядом с собой ее горячее дыхание.

– У тебя зубы хорошие?

– Что?

– Зубы, говорю, у тебя хорошие? Стоматолога посещаешь регулярно?

– А…

– Грызи!

– Что?

– Скотч грызи! У меня на руках!

Тяжело перевернувшись на живот, я подставила ей руки, схваченные у запястий все тем же скотчем. Правда, на этот раз задача была посложнее – девочке предстояло разорвать зубами сразу несколько слоев липкой ленты, которая к тому же отличалась завидной крепостью и толщиной.

Она не сразу сообразила, что от нее требуется: пришлось повторить еще раз. Только тогда Даша склонилась надо мной.

Всхлипывая, она рвала зубами мои путы, и через пару минут стало понятно, что ей это удалось. Вскоре я уже разминала затекшие руки.

– А я? – всхлипнула Даша.

– Погоди.

Чтобы освободить Дарью, понадобилось еще меньше времени. Наконец она тоже могла двигать руками. Еще несколько минут – и мы встали на ноги.

У меня саднила поцарапанная о стенку ящика щека, ныли обломанные ногти, душу тяготило сознание того, что опять я вляпалась во что-то грязное и страшное. Но все-таки я уже не валялась на истоптанном подвальном полу, перехваченная в трех местах клейкой лентой, как бесполезный рулон бумаги!

– Где мы? – спросила я Дашу.

– В подвале.

– Это понятно. В подвале чего?

– Клуба… «Голубого топаза»…

– Ясно. И как мы сюда попали?

– Ну, как… – плачущим голосом начала Дашка. – Когда Лебедянский тебе… тебя… когда он ударил, ты как подкошенная свалилась. Прямо ему под ноги! А он свистнул охрану и приказал взять тебя и… и меня… потому что это я тебя привела… Сказал: «Связать и – в подвал». А мне сказал: «Я с тобой, сука, еще поговорю, я из тебя все вытрясу, дрянь продажная!» Нет, ну ты скажи – при чем здесь я, а? Я в ваших делах вообще ничего не понимаю!

– Значит, нас принесли в этот подвал…

– Тебя принесли, а я сама шла – меня только в спину толкали. И пинка дали пару раз.

– Связывали нас уже тут?

– Да. Ты совсем как кукла была. Только знай переворачивай.

– А тебе почему рот не заклеили?

– У них просто рулон со скотчем закончился. Едва на мои руки хватило. Тогда Гога, это их главный охранник, сказал – ничего, мол, она кричать все равно не будет, потому что себе дороже, а если даже и заорет – все равно никто не услышит. Тут двери и стены знаешь какие? Как в метро! Ничего не слышно!

– Они обещали вернуться?

– Ничего они не обещали. Ушли и дверь закрыли. Я от страху чуть не поседела! Часа три уже прошло…

«Ого, три часа! Значит, они до сих пор не решили, как с нами поступить, и это хорошо, – лихорадочно соображала я. – Но, с другой стороны, они могут вот-вот до чего-нибудь договориться, и это плохо».