Текст книги "Робин Гуд против шерифа"

Автор книги: Диана Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

Тем временем необходимо было найти Раски, который, скорее всего, должен был находиться где-то рядом. А Мэйбл, увидавшая, как ее муж снова полез в самую гущу драки, рискуя каждую секунду получить удар, на этот раз последний, тихонько осела на пол и заскулила. Робин, приказав Боллоку оставаться за главного и выхватив из гущи схватки своего друга-ирландца, едва не силой потащил его и Мэйбл за собой в поисках безопасного места. Ориентируясь по памяти и зная, что двери в нижнем ярусе выводят на хозяйственный двор и к парадному выходу, у которого находится еще одна группа поднятых по тревоге солдат, Робин, недолго думая, увлек Гэкхема и Мэйбл наверх.

Однако все смешалось этой ночью во взбудораженном городе. Отделение караульной службы, закончившее свою смену еще вчера, для усиления охраны внешних стен замка и как раз в этот момент появилось на дальнем переходе этой лестницы, неумолимо приближаясь к Робину.

– Мэйбл, побудь пока здесь, я скоро приду, – Гэкхем втолкнул свою бедную супругу в первую попавшуюся дверь. – Я сейчас приду, – услыхала Мэйбл родной голос, и после этого дверь захлопнулась. С той стороны раздался ожесточенный лязг металла.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Мэйбл, оказавшись за дверями, вдали от проходившей за ними рукопашной схватки, почувствовала на какой-то миг облегчение.

Осмотревшись, Мэйбл сообразила, что она находится в преддверии довольно большой комнаты, своеобразной маленькой прихожей, отделанной, в отличие от основного убранства замка, с намеком на некую изысканность. Впрочем, рассмотреть подробно саму комнату ей не удалось. Как она оказалась в богато обставленной спальне шерифа, как прошла внутрь, как упала на высокую и мягкую постель – Мэйбл уже не помнила.

Зато король Джон последующие события этой ночи так и не забыл до конца своей жизни.

По счастью, воспоминания Иоанна Безземельного, которые он надиктовал двум монахам в конце своей жизни, сохранились и по сию пору. Вот небольшая выдержка о событиях, произошедших той ночью:

»…Полночи я мучился, не в силах успокоить противоречащие друг другу мысли о наиболее верном обустройстве родины, моей великой Англии. Положение дел в то знойное лето было крайне неблагоприятным для всех англичан, включая и самого короля. Люди, приближенные ко мне по ту пору, не оправдывали надежд, и в одиночестве мне пришлось решать тогда все основные вопросы как внутренней, так и внешней политики королевства. Да, так вот, в эту ночь, как я уже сказал, было так душно и жарко, что мне не раз хотелось покончить жизнь самоубийством. Положение усугублялось огромным количеством комаров, залетавших в окно спальни, расположенной в ноттингемском замке… Но все-таки мне удалось уснуть… Однако сон мой был прерван столь внезапно, что в первое мгновение я решил, будто в спальню ворвались заговорщики, дабы меня убить, но все было гораздо сложнее. Я оказался один на один с беременной (!) женщиной, и не просто беременной, а рожающей. Она упала на постель, прямо рядом со мной, словно свалившись с небес, хотя в потолке спальни до сих пор не обнаружено никаких признаков повреждения. Мне ничего не оставалось делать, как принять у нее роды…»

Король Иоанн Безземельный, как истинный джентльмен, не вдавался в столь важном для будущей Европы документе в подробности, но сам факт принятия им родов неоспорим. А вот события, развернувшиеся за дверью его спальни примерно в это же время, не столь подкреплены какими-либо документами, потому как Робин, Боллок, Гэкхем, Билли и иже с ними не были склонны трубить о своих победах. Но произошло примерно следующее.

Робин и раненый Гэкхем, тяжело дыша и прижавшись спиной друг к другу, с огромным трудом отбивались от налетевших на них солдат караульной службы. Правда, полусонные солдаты не сразу сообразили, сколько в замке неприятелей, и потому сражались с некоторой оглядкой, рассчитывая на отступление. Гэкхем постепенно входил просто в неистовство. Орудуя одной рукой, он расправился с двумя стражниками, и вслед за тем, как Робин удачно поразил третьего из нападавших, остальные стражники предпочли ретироваться. Но, к несчастью, убегая, один из них успел нанести ему удар длинным клинком. Ирландец потерял сознание. Но рана оказалась не смертельной: Робин тотчас понял это и, оттянув друга от края настила к стене, бросился к Мэйбл.

Каково же было удивление Робина, когда, распахнув дверь спальни, он в трех-четырех шагах от себя увидел Иоанна Безземельного с младенцем на руках. Ребенок молчал, глядя на короля большими синими глазами.

– Где она? – быстро заходя в комнату, спросил Робин. Но король, еще более удивленный, чем Робин, не сразу сообразил, чего тот хочет.

– Я имею право на сон?! – вдруг закричал Джон, топнув ногой. Робин резко обернулся, ожидая, что после столь громкого крика короля последует не менее пронзительный крик младенца, но новорожденный упорно продолжал молчать.

Примерно в это же время оставшиеся бойцы из отряда Робина с переменным успехом то теснили неприятеля, то сами были теснимы. В конце концов, вооруженные трофеями из арсенала Западной башни, повстанцы оттеснили королевскую охрану к главному входу резиденции.

– А теперь вот так! – заревел Боллок, схватив длинную дубовую скамью, словно вырвав с корнем небольшое дерево. Подняв скамью над головой, он ринулся вперед. Тут испугались не только охранники, но и сообщники Боллока. Два отряда разлетелись в стороны. Охранники, спасая свои головы, хлынули прочь из резиденции, а вслед им со страшным грохотом полетела тяжеленная дубовая скамья. В это же мгновение из глубины залы раздался крик Малыша Сью:

– Запирайте, быстро! – И двери тут же были закрыты и заперты на железные засовы.

Теперь на какое-то время Робин со своими людьми оказался в относительной безопасности в этом доме-крепости.

Надо сказать, что все события этой ночи развивались с невероятной скоростью, так что передохнуть ни одной, ни другой стороне не удавалось. Подчиненные шерифа Реджинальда, услыхав крики выбегавших из резиденции королевских охранников, бросились к ним на помощь. Не прошло и четверти часа, как весь ноттингемский гарнизон вместе с шерифом собрался на площади перед резиденцией. Реджинальд уже хотел было отдать команду о штурме собственного замка, но в это время со стороны Северных ворот послышались возгласы и тревожные звуки трубы, заставившие шерифа на какой-то миг забыть даже об английском короле, остававшемся сейчас в руках разбойников. Самое странное предположение Реджинальда сбылось.

Ночь шла на убыль. На далеком востоке еле заметной розовой лентой загоралась заря. Мелкие звезды, и без того окутанные облаками, быстро тускнели. У тяжелых ворот Северной башни раздались гулкие удары. «Торстведт», – пронеслось в воспаленном мозгу бедного шерифа, и мелкая дрожь пробежала по спине. Два тяжеленных тарана, вытесанные из восьмидесятилетних крепчайших сосен, удар за ударом прошибали старые и верные ворота Ноттингема. Стрелки, остававшиеся в бойницах и укрытиях, были бессильны что-либо противопоставить целому войску повстанцев, которое появилось неведомо откуда. Одновременно с падением ворот десятки крестьян, вооруженных дубинками, косами и тесаками, вскарабкивались на стены. Стрелы охранников уже не могли остановить их яростного напора.

– Хватит баловаться! Круши их к чертям! – то и дело слышался железный голос норвежского воина.

– А хорошо ли мы поступаем, ломая ворота, не постучавшись? – подзадоривал нападающих Гарвей. Тут же было видно и бородатое лицо его дяди, таинственного лесного жреца Лопина, которому удалось сбежать из-под надзора напавших на его хижину бристольцев. Теперь он, подбадривая остальных, находился в голове тарана, в самой гуще битвы.

Впрочем, Торстведту задора и без того было не занимать. Он шел забрать своего сына, и не одна стена, наверное, не смогла бы остановить его в ту минуту. А тем более – стена Ноттингема, ворота которого наконец рухнули, сокрушенные тяжелыми ударами.

Крестьяне под предводительством Торстведта, державшего высоко над головой свой скандинавский меч, ринулись внутрь замка, сметая на своем пути небольшие группки ополоумевших защитников. Штурм был таким внезапным, что Реджинальд не сразу сообразил, куда ему деть все свое войско. Но по мере приближения гикающей и орущей толпы крестьян, шериф наконец скомандовал:

– Всем спешиться! Построить круговой панцирь из щитов! Внутри – лучники! Крестьяне плохо вооружены. Главное – беречь стрелы!

Через некоторое время на центральной площади города оказались друг перед другом два враждебных войска. И вдруг общий гул готовых вступить в бой повстанцев был усмирен громовым приказом Торстведта:

– Стоять!

Крестьяне подчинились. Увидев это, шериф сразу смекнул, к чему клонит Торстведт, и незамедлительно отдал команду не стрелять без его приказа.

– Реджинальд! – громко и уверенно, словно обращаясь не к одному шерифу, а ко всему его войску, начал Торстведт, выходя на несколько шагов вперед. – Отдай моего сына! Или потоплю твой Ноттингем в огне и крови. – И Торстведт опустил меч острием в землю перед собой, словно окаменев.

Поняв, что Торстведт и вправду готов к переговорам, Реджинальд, протиснувшись сквозь строй солдат, тоже вышел на несколько шагов вперед, к повстанцам.

– Ты получишь Раски, я клянусь тебе! – пронзительно закричал шериф. – Твой Раски там, – он указал на резиденцию, – но туда ты не должен идти!

– Почему?

– Потому что потому, – скорчил недовольную гримасу Реджинальд. – Потому что, если войдешь туда со своими воинами, Раски будет уже мертв.

– Паршивая лисица! Ты опять виляешь и путаешь следы.

– Да нет же! Я говорю, как есть. Пожалуйста, не спорь.

Но Торстведт, побелевший от негодования, не мог сдержать своего гнева. Его рука уже возносила меч над головой, а бледные уста разомкнулись для рокового приказания. Толпа стоявших за его спиной повстанцев уже готова была ринуться на неприятеля…

Но тут произошла еще одна, может быть, последняя неожиданность этой жаркой ночи. На небольшом каменном выступе второго этажа резиденции появились две фигуры.

– Прекратить безобразия! – раздался зычный, впрочем, несколько высоковатый голос короля. Иоанн Безземельный был явно недоволен увиденным. По правую руку от него на площади зачем-то скопились воины шерифа. Ближе к центру и даже чуть левее откуда-то взялись многочисленные крестьяне. И снова начался мелкий дождик, хотя рассвет был неплохим.

– Ваше величество, – тихо шепнул Робин, стоявший рядом с королем, – Ваше величество, гоните их прочь.

– Куда прочь? – не отводя взгляда от площади, спросил король.

– Прочь… Вон туда или туда, – стал показывать Робин в разные стороны. – Вот этих лучше туда, а тех, бородатых, с дубинами – вон ту-у-уда.

В это время почти все, начиная от лучников Реджинальда, спрятавших на всякий случай свои головы за круговым панцирем щитов, и заканчивая босыми крестьянскими мальчуганами, которые вместе с отцами и братьями в эту ночь пришли в Ноттингем, – абсолютно все обратили взоры к балкону замковой резиденции. В отличие от Торстведта, побелевшего в своем гневе, Реджинальд, увидев Робина рядом с королем, позеленел.

– Но прежде, чем их отогнать, – продолжал шепотом Робин, – прикажите шерифу, чтобы он отдал Торстведту его сына. Иначе они снова начнут препираться.

«Ага», – смекнул король и тотчас закричал, обращаясь к шерифу:

– Реджинальд! Верни то, что забрал! Верни норвежцу ребенка!

– Ваше величество, ему двадцать пять лет.

– Это неважно, – отстранил король Робина, – Верни незамедлительно!

– Но, Ваше величество, – подходя ближе к балкону, запротестовал Реджинальд, – если я верну норвежцу его сына, у нас нет никаких гарантий, что вся эта толпа оставит Ноттингем!

– Я – гарантия, – громыхнул Торстведт, выходя вперед.

– И я – гарантия, – сказал Робин.

– И потом, Ваше величество, – продолжал шериф, – если вы еще не в курсе, то этот человек, стоящий сейчас рядом с вами, – Робин Гуд, всем известный разбойник, принесший королевству немало бед.

– Ты – разбойник? – строго приподняв бровь, спросил король у Робина.

– Каюсь, Ваше величество, – едва сдерживая улыбку, взмолился Робин, – я был им, может быть, в годы нужды своей. Но теперь, видя, сколь справедливы вы в суде своем… Каюсь, каюсь.

– Ладно, – Джон похлопал Робина по плечу. – Так ты исполнишь приказание, Реджинальд?!

– Но это великий риск, – пытался возражать шериф, но Джон уже вышел из себя. К тому же среди повстанцев началось некоторое волнение. Крестьяне, признав в одном из стоящих на балконе своего неизменного вождя и защитника Робина, могли в любую минуту пренебречь запретом норвежца и ринуться на резиденцию.

– Хорошо! – Реджинальд поднял руки вверх. – Хорошо. Коль так – будь по-вашему. Раски находится в левом подвале, помещении за третьей медной дверью, – и шериф вытащил связку ключей. – Вот ключ, – и он достал один из ключей от связки. – Всю связку дать не могу, простите.

– Бросай сюда! – крикнул Робин.

– Нет, подожди, – отстранил Робина король. – Почему всю связку бросить не хочешь, хитрец эдакий?

– Ваше величество, – заизвинялся шериф, – Вы не так поняли. То есть… Я не то имел в виду. Мне ничего не жалко, но она тяжелая. Да, вся связка ключей слишком тяжелая, смотрите, вот какая тяжелая, – и он потряс в воздухе увесистым кольцом с множеством ключей.

Тут раздался первый, хотя и негромкий, хохот за всю эту невеселую ночь. Некоторые из солдат шерифа не смогли удержаться от смеха.

– Ну давай, бросай свой ключ! – продолжал король, раздраженный ненужной проволочкой.

Быстро подойдя под самый балкон резиденции, Реджинальд прицелился и бросил. Вообще-то длинный замысловатый железный ключ летел не иначе, как в лоб монарху. Но после того, как Робин умудрился за одну ночь проникнуть в одну из башен ноттингемского замка, быть осажденным в этой I же башне, пройти под землей в резиденцию и без предварительной записи попасть на прием к самому королю английскому, – ему ничего не стоило поймать ключ на лету.

– Ваше величество! Он не пойдет! – задрав голову, кричал Реджинальд. – Он обманет!

– А ты мало обманывал? – и глаза Иоанна сверкнули молниями справедливости. – Ты куда? – удивился король, заметив, что Робин намеревается покинуть собрание.

– Я на одно мгновение, – и Робин скрылся.

Еще раз обводя взором площадь со всем скопившимся на ней народом, король почувствовал, что скука опять начинает одолевать его. Но вдруг он оживился, вспомнив о младенце, которого они с Робином оставили на руках у очнувшейся матери. «Пойду-ка посмотрю, почему наш Бебе (такое имя почему-то пришло в голову королю) молчит как рыба. Ведь обычно маленькие дети кричат?».

Уходя с балкона, король властным взмахом руки приказал всем оставаться на своих местах.

Робин же, не теряя времени, приближался к левому крылу подвальных помещений, то и дело натыкаясь на убитых и тяжелораненых бойцов. Неожиданно один из лежавших подле лужи крови солдат, почти полностью прикрытый измятым и пыльным плащом, как-то очень уж знакомо застонал. Робин приподнял плащ, прикрывавший раненого, без труда признал давнего своего знакомого, крупного английского землевладельца и дельца Таумента.

– Вот черт. А ты что здесь делаешь? – удивился Робин, приостановившись.

Таумент застонал.

– Ты же не ранен, – засмеялся Робин.

Таумент действительно не был ранен.

– Проклятый Реджинальд. Я недооценил его, – последнее, что сорвалось с губ умирающего Таумента. За этими словами последовали предсмертные судороги. Рядом с Таументом лежал все тот же тяжелый бронзовый кубок. Вино было отравлено.

Спустившись в подвальное помещение, Робин без труда нашел дверь, за которой держали Раски. Это была довольно странная короткая встреча без лишних слов. Раски, весьма походивший на отца, был более чем сдержан, увидел Робина и сразу смекнул, что его зовут не на казнь. Робин велел датчанину следовать за собой, отдав ему свой меч и тем самым давая понять, что они не враги друг другу. Через какое-то время они уже были все в той же спальне короля Джона, который держал на руках младенца.

– Почему он не плачет? – возмущенно обратился король к Раски.

Молодой датчанин ничего не понял. Малыш все так же смотрел на окружающих своими широко распахнутыми глазами.

– Ваше величество, – поторопил его Робин, – разберемся сначала с войсками. Оставьте ребенка матери.

– Нет, – запротестовал Джон. – Это английский ребенок?

– Английский, – кивнул Робин.

– А где его отец?

– Ранен, Ваше величество.

– Так пусть он привыкает видеть сражения, – и Джон вышел на балкон с малышом.

– Нет! – вскрикнула Мэйбл. – Куда он его понес?! – и она вышла вслед за королем. За ними последовали Робин и Раски.

– Вот твой сын! – закричал шериф Торстведту, увидев Раски. – Прикажи своим босякам убираться из Ноттингема!

Но в это время король, все-таки отдав ребенка стоявшей рядом матери, грозно воскликнул:

– Приказываю здесь я! Итак… Крестьяне, идите с миром по своим домам!

– Ваше величество, – незаметно склонился над ухом короля Робин, – им бы оброк уменьшить… Ну, скажем, на четверть. А то бродят недовольные. В замок, опять же, заходят без спросу. Нехорошо это.

– Идите с миром! А шерифу ноттингемскому прилюдно указываю – с этого дня подати сократить…

– Ваше величество, – быстро заговорил Робин, – тогда уж лучше на треть.

– …Сократить на треть. Но чтоб платили исправно и на сборщиков податей не нападали.

Толпа крестьян замерла.

– А ты, Реджинальд, тоже уводи свое войско. Слышишь, сейчас же уводи. И чтоб никаких междоусобиц.

Солдаты шерифа тоже замерли на какой-то миг.

– Так, – продолжал король. – А это – твой сын? – ткнул он пальцем на Раски, обращаясь к Торстведту.

– Да! – ответил Торстведт, лицо которого посветлело при виде Раски.

– Так… А что они ждут? – тихо спросил король у Робина, показывая на не расходившуюся под балконом толпу. Робин ничего не ответил.

– А-а… А это – чей сын? – Иоанн Безземельный выхватил младенца у Мэйбл и высоко поднял его над головой. И только теперь ребенок издал первый пронзительный крик.

– Ура!!! – словно вторя ему, раздались крики из крестьянского войска.

– Виват, король!!! – подхватили их ноттингемские солдаты.

– Ура!!! Ура!!! – все нарастали возгласы радости и ликования.

Крестьяне весело размахивали над головами дубинками и рогатинами. Некоторые даже притопывали и приплясывали на каменной площади. Солдаты замка тоже, недолго думая, поддержали их, постукивая о землю копьями и мечами.

– Виват, король! Ура! Ура! Слава Робину! – С этими криками на старую серую площадь Ноттингема упали первые солнечные лучи. Уже совсем рассвело, и день обещал быть ясным и безоблачным. Свежий утренний ветер разогнал облака. По лицам всех стоявших на балконе, включая короля Джона и малыша Бебе, пробежала улыбка облегчения. Находясь выше всех, они первыми увидели обрезанный крышами окрестных домов край восходящего солнца.

– А что их так радует? – тихо спросил король, глядя на ликующую внизу толпу.

– Так ведь дождь кончился, Ваше величество.

– И что с того?

– Никто больше не плачет.

Тогда король еще плохо понимал, что он сделал для крестьян. Со временем Реджинальд попытается объяснить ему, но наша история об этом умолчит. События наступившего утра были настолько радостными, что, наверное, еще спустя год, а может два, никому и в голову не приходило огорчаться по пустякам.

Торстведт обнял наконец своего потерявшегося сына после того, как небольшая процессия, состоявшая из короля Джона, Робина, Раски и Мэйбл с малышом, торжественно вышла на площадь в сопровождении оставшихся при Робине героев. И крестьяне, и солдаты еще больше возликовали, расступаясь перед идущими и приветствуя – кто короля английского, а кто – короля лесных разбойников. Различить голоса в этот момент было едва ли возможно.

Но один голос Робин не мог не узнать в общем хоре. Сердце Робина уже давно сжималось от глубокой и тупой боли. Сражался ли он в Западной башне или шел по темным коридорам, или участвовал в недавних переговорах – он не мог забыть об оставшемся в доме плотника Джохана друге, о верном сарацине, который пошел за ним из Лондона в самое ноттингемское пекло.

– Робин! Эй, друг! Я вижу, ты в замечательной компании! – воскликнул Саланка, не сумевший усидеть дома, когда начался шум, вызванный вхождением в город крестьянского войска.

Саланка, несмотря на то, что был ослаблен ранением, едва не перекрикивал собравшуюся на площади толпу. Робин, увидав наконец находившегося невдалеке от торжественной процессии сарацина, протолкался через толпу восторженных крестьян и, горячо обнявшись с другом, предложил ему присоединиться к процессии. Ирландец Гэкхем, из-за ранений не мог уже и на ногах стоять, просто-таки заревел от восторга, впервые за долгое время увидав старого товарища сарацина:

– И ты, карфагенянин, явился сюда по мою шкуру?! Гей-гоп! У меня родился сын, я самый счастливый человек на свете! – Счастливый папаша, едва не теряя сознание, потрясал в воздухе здоровой рукой.

– Так это твой малыш? Ну и голосина же у него! – обрадованно сказал Саланка, не ведая о том, какую сложную задачу младенец задал королю английскому своим продолжительным молчанием. – Сразу видно, будет большим человеком. Купцом.

– Браконьером, – отозвался Гэкхем, и сам промышлявший этим нелегким ремеслом.

– Он будет знатным плотником, смотрите, какие у него руки. Золотые! – вмешался Джохан. Он оставил Саланку и присоединился к штурмовавшему город войску, а теперь снова вернулся к доверенному его стараниям раненому. Хотя у Джохана были на лице следы свежих ссадин, а кое-где – запекшейся крови, он, как и все вокруг, был вне себя от счастья.

– Ребенок будет человеком, – сказал свое веское слово король Джон, подводя черту разгоравшемуся было спору.

Сегодня был его день. Сегодня, несмотря на то, что едва не половина замка была разрушена, а хитрющее мероприятие по поводу пополнения дырявой казны оставалось под большим вопросом, король мог себе сказать, что он поступил сегодня истинно по-королевски.

Поздним вечером, когда в городе по случаю королевской милости еще не прекратились гуляния, в тихом прокопченном кабачке за кружками доброго хмельного эля сидели два таинственных путника. Одеты они были в обычные серые дорожные плащи с капюшонами. Скрывавшиеся под плащами более богатые одежды указывали на знатность их происхождения.

Один из них – тот, что постарше, – обладал начинавшей уже седеть иссиня-черной густой шевелюрой и такой же жесткой курчавой бородой… В его резко очерченных миндалевидной формы глазах светился острый ум внимательного, но хладнокровного человека. Это был Сулейман Абу-Аккыр, посланник Оманского халифата в Англии. Вторым путником был Шеклберг, норманн, тот самый, который подсказал Робину, чьим сыном являлся попавший к нему в плен светловолосый скандинав-наемник.

Во время исторического появления короля Джона на балконе они, никем не узнанные, через снесенные бурным людским потоком городские ворота уже проникли внутрь Ноттингема. Пребывая в полном недоумении от вида догоравшей Западной башни, столь контрастировавшего с начавшимся на площади праздником, они оставались чуть в стороне, стараясь не попадаться на глаза ни шерифу Реджинальду, ни Торстведту, ни самому королю. Посланник, не на шутку расстроенный, собирался уже повернуть коня и покинуть город ко всем чертям. Но норманн удержал его, предложив подождать, пока все утрясется, где-нибудь подальше от любопытных глаз.

– Я только одного не могу понять, – говорил, подняв глаза на норманна, чернобородый посланник, – какого черта им вначале понадобилось разрушить пол-Ноттингема?

– Да ведь без этого никак не получается, – ответил норманн, с аппетитом уплетая выросшую на здешних саксонских подворьях курочку. – Время от времени этим мужикам необходимы встряски.

– Нет, я говорю о короле. Какого черта он не наказал виновных в разбое?

– А виновных нет, – лукаво улыбаясь, отвечал норманн с набитым ртом.

– То есть как это нет? В любом халифате вашему хваленому Робину давно бы уже отрубили голову или, в крайнем случае, отравили бы, подсыпав яду в вино прямо за обеденным столом у самого халифа…

Один из викингов с кораблей Торстведта, уже вторые сутки лежавший на полу этого заведения с адской головной болью, расслышал последние слова Сулеймана Абу-Акыра, воспринял их на свой лад и загудел, обращаясь к двоим лежавшим тут же товарищам:

– Вино отравленное! Нас тут всех отравили к чертовой матери! Трактирщика на рею!

Ему вторил нестройный гул голосов валявшихся по всему этому прокопченному заведению морских разбойников. Вслед за этим в сторону хозяина, суетившегося возле полки с глиняной посудой, полетела пущенная чьей-то неверной рукой тяжеленная кружка с элем. Не долетев до хозяйского места, она с грохотом приземлилась на ближайший стол, за которым сидело несколько словоохотливых мужичков, вспоминавших в многочисленных красочных подробностях перипетии сегодняшнего штурма. При этом кружка, опрокинувшись, разбила и стоявший на столе огромный кувшин с весьма недурственным валлийским яблочным вином, секрет которого был сохранен еще со времен древних кельтов. Вино, смешавшись с пивом, брызнуло прямо в лицо поднявшемуся над столом йомену: по его маленькому росту и перевязанной после ранения руке, по резкому голосу мы без труда узнали бы Малыша Сью. Узнал его и норманн и, молча кивнув сарацинскому посланнику, подал знак, что следовало бы удалиться из этого небезопасного для столь важной особы места.

Однако Малыш Сью, разглядев, что кружка прилетела со столика, за которым сидели норвежцы, подошел к ним и неожиданно спросил:

– Ваш командир – Торстведт?

Норвежцы были готовы к драке и с гордым вызовом отвечали:

– Да, он самый. И что?

Сью, внимательно оглядев каждого из сидевших за столом, ласково улыбнулся.

– Мы сегодня победили, идиоты. Я хочу осушить бокал за вашего командира Торстведта.

– А ты случайно не из Робиновой шайки? – спросил рыжебородый жизнерадостный кутила – заводила норвежского стола.

– Пожалуй, что да. Так, во всяком случае, было последние годы.

– Ну, что ж, – норвежцы переглянулись. – А мы хотим выпить за вашего славного Робина. Он лучший из лучших командиров. Эй, самого лучшего эля! За Робина!

– За Робина! – подхватил уверенно крепнущий хор голосов.

– За Торстведта!

– За Торстведта! – гремел все тот же хор.

– Ну, за короля, – давая понять, что все обошлось и покидать заведение уже нет надобности, подвел черту осторожный Шеклберг.

Веселая пирушка продолжалась до самого утра.

Следующее утро выдалось на редкость приятным. Легкие облачка скрадывали свет жаркого солнца, со стороны моря веял легкий бриз. Утомленные зноем обитатели лесов – дрозды и обитатели полей – жаворонки оживились и исполняли свои радостные песни.

Торстведт, собрав своих воинов, уже покидал окрестности Ноттингема. По договоренности с Робином, он должен был сделать это. Не раскрывая всех карт, Торстведт все-таки объяснил Робину, что за дела связывали его с английским королем. Робин верхом на коне выехал проводить норвежца. Вслед за Торстведтом в направлении морской базы в Грейт-Гримсби следовал отряд богатырей-викингов.

– С такими бойцами, Торстведт, ты можешь быть одним из лучших в Европе полководцем, – улыбнулся Робин.

– По-моему, с твоими малообученными косарями я уже доказал это, – отвечал норвежец, время от времени поглядывая на сына, которого, казалось, он вновь боится потерять.

– Как назвали младенца? – улыбнувшись, спросил капитан норвежских пиратов.

– Малколмом. А что?

– Вчера я бросил на него кости…

Робин с улыбкой удивления поднял глаза на сурового воина, не склонного к шуткам.

– Ну и… Что говорит Один?

Норвежец глубоко вздохнул, словно говоря: «Ну и глупые эти англичане».

– А что он может сказать? Поди у него сам спроси… Эх, Робин, – И, весело засмеявшись, Торстведт пришпорил коня, устремляясь вперед по мягкой росистой траве. До моря оставалось уже совсем недалеко.