Текст книги "Лорд Джон и суккуб"

Автор книги: Диана Гэблдон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

Глава 8
Колдунья

Грей далеко не сразу понял, что смотрит на своего слугу – и до сих пор не понимал, зачем он это делает.

– Что-что? – сказал он.

– Я говорю – выпейте это, милорд, не то вы с ног свалитесь, а это нам ни к чему, ведь верно?

– Ни к чему? Да. Конечно. – Грей взял чашку и с запозданием добавил: – Спасибо, Том. Что это?

– Я вам уже два раза сказал и больше язык не стану ломать. Ильзе говорит, это придаст вам сил, вот и все. – Том нагнулся и с показным удовольствием понюхал жидкость, коричневую и пенистую – должно быть, в нее добавили яйца.

Грей по примеру Тома тоже понюхал и весь передернулся от пронизывающе-резкого запаха. Нашатырь, что ли? Спиртного, во всяком случае, там тоже хватает, а он и в самом деле едва держится на ногах. Грей напряг брюшные мускулы и залпом проглотил снадобье.

Он не спал почти двое суток, и окружающий мир то расплывался, то вновь обретал четкость, как в подзорной трубе. Время от времени он также переставал слышать, что ему говорят – а это, как верно заметил Том, никуда не годилось.

В предыдущую ночь он водрузил Франца на коня – шуму, надо сказать, было много, поскольку тот прежде ни разу не ездил верхом – и отвез его к Дандису. Вручив парню кинжал, он наказал ему охранять Дандиса и капрала, который то приходил в себя, то снова терял сознание.

Вернув себе свой мундир, Грей во весь опор при свете Ущербной луны поскакал назад. Дважды Боровок спотыкался, и Грей вылетал из седла. Падения тяжело сказывались на его костях и почках, но в целом он отделался счастливо.

Подняв тревогу на батарее, он помчался к Рюсдейлу, поднял весь лагерь на ноги, пробился к полковнику, несмотря на все попытки ему помешать, сколотил спасательную партию и поехал за ранеными. Когда они прибыли на место, уже почти рассвело. Капрал к этому времени скончался, а Дандис был еле жив и лежал головой на коленях Франца.

Капитан Хилтерн, разумеется, отправил гонца к сэру Литеру в замок, но Грей, вернувшись туда в полдень, счел необходимым лично доложить обо всем ему и фон Намцену. После этого солдаты и офицеры роем повалили из города. Военная машина, скрипучая и неповоротливая, как всегда, на этот раз заработала с поразительной быстротой.

К закату следующего дня Грей остался в замке один, разбитый телом и духом. Надобность в офицере связи отпала – курьеры сновали между полками, передавая приказы. Долг исполнен. Некем больше командовать, некому повиноваться.

Утром он собирался выехать вместе с личной свитой сэра Питера, но сейчас он никому не был нужен. Все занимались своим делом, забыв о Грее.

Он чувствовал себя странно – не то чтобы плохо, просто окружавшие его люди и вещи казались не совсем реальными, не совсем твердыми на ощупь. Он понимал, Что ему надо поспать, но не мог: этому мешали разжиженный мир и какое-то нетерпение, вызывавшее у него кожный зуд, но не проникавшее в глубину сознания.

Том что-то говорил ему. Грей сделал над собой усилие и вслушался.

– Колдунья, – повторил он с новым усилием – осознания сказанного. – Ты хочешь сказать, что герр Бломберг по-прежнему намерен провести этот свой… обряд?

– Да, милорд. – Том, хмурясь, отчищал с хозяйского мундира смолу смоченной в уксусе тряпицей. – Ильзе говорит, он не успокоится, пока не обелит имя своей матери, и никакие австрияки его не остановят.

Пелена усталости лопнула, точно мыльный пузырь, и мысли Грея обрели ясность.

– Боже, ведь он ничего не знает!

– О чем, милорд?

– О суккубе. Я должен сказать ему… объяснить. – Сказав это, Грей понял, что его рассказ вряд ли поможет делу. Открытая им правда хороша для сэра Питера и полковника Рюсдейла, но горожанам крепко не понравится, что их так провели, да еще кто – австрияки!

Грей отдавал себе отчет в том, что сплетен и страшных сказок никакими объяснениями одолеть нельзя, особенно если эти объяснения даны через герра Бломберга, явно заинтересованное лицо.

Даже Том смотрел на Грея с сомнением, пока тот излагал суть дела. «Суеверие и сенсация всегда привлекательнее правды и здравого смысла». Эти слова до сих пор звучали у Грея в ушах с той самой юмористически-грустной интонацией, с которой их произнес когда-то отец.

Он энергично потер лицо, чувствуя, что возвращается к жизни. Пожалуй, у него, как у представителя британских войск, осталась еще одна задача.

– Эта женщина, Том, та, которая будет бросать эти самые руны, – не знаешь ли ты, где ее найти?

– Она тут, милорд, в замке. – Том в приливе интереса отложил свою тряпку. – Заперта в кладовой.

– В кладовой? Зачем?

– Там в двери хороший замок, милорд, и слуги не могут… а, вы спрашиваете, зачем ее заперли? Ильзе говорит, она не хотела идти, упиралась. Но герр Бломберг настоял на своем. Ее притащили сюда силой и заперли до самого вечера. Ильзе говорит, он хочет собрать здесь весь городской совет, или магистрат, или как там это у них называется.

– Проводи-ка меня к ней.

Том раскрыл рот, закрыл его снова и окинул Грея придирчивым взглядом.

– Только не в таком виде. Вы даже не побрились еще.

– Именно в таком. – Грей заправил рубашку в бриджи. – Веди.

Кладовая для дичи действительно была заперта, но Ильзе, как Грей и предполагал, знала, где хранится ключ, и не могла устоять против чар Тома. Кладовая помещалась за кухней, и они без труда прошли туда незамеченными.

– Дальше не ходи, Том, – вполголоса сказал Грей. – Дай мне ключ. Если кто-то меня там застанет, я скажу, что сам его взял.

Том, вооружившийся вилкой для поджаривания хлеба, зажал ключ в другой руке и упрямо потряс головой.

Дверь на кожаных петлях отворилась бесшумно. Пленнице оставили свечу. Туши лебедей, фазанов, гусей и уток бросали на стены фантастические тени.

Питье взбодрило Грея как телесно, так и духовно, но одолевавшее его чувство нереальности не совсем прошло. Поэтому он без особого удивления узнал в повернувшейся к нему женщине цыганку, которая повздорила с рядовым Боджером незадолго до его смерти.

Она, видимо, тоже узнала Грея, хотя ничего не сказала на этот счет. Смерив его презрительным взглядом, она отвернулась и вступила в безмолвное общение с кабаньей головой на фарфоровом блюде.

– Сударыня, – произнес Грей тихо, словно боясь вспугнуть битую птицу, – мне нужно поговорить с вами.

Она промолчала, с подчеркнутым упрямством сложив руки на груди. В ушах и на пальцах у нее поблескивало золото. Грей распознал на одном из колец эмблему святого Оргвальда.

Внезапно им овладело предчувствие, хотя он ни во что такое не верил. Вещи, непонятные и не зависящие от него, двигались вокруг и устанавливались в нужном порядке, как небесные тела в отцовском планетарии. Он протестовал, не соглашаясь с таким положением дел, но ничего поделать не мог.

– Милорд… – Драматический шепот Тома вывел Грея из транса, и он вопросительно посмотрел на слугу. Цыганка стояла все так же, отвернувшись, но они видели ее лицо в профиль. – Знаете, на кого она похожа? На Ханну, няньку Зиги. На ту, что пропала.

Услышав имя Ханны, женщина резко обернулась и гнев но уставилась на них обоих.

Грей почувствовал себя так, будто его взяли сзади за шею, собираясь переставить на нужное место наряду с другими предметами.

– У меня к вам предложение, сударыня. – Он выдвинул из-под полки бочонок с соленой рыбой, сел на него и затворил дверь.

– Я не желаю тебя слушать, Schweinehund, – отрезала она. – А что до тебя, свиненок… – В ее глазах, устремленных на Тома, вспыхнул недобрый огонь.

– Вы потерпели поражение, – продолжал Грей, не обращая внимания на ее слова. – И находитесь под угрозой. План австрияков перестал быть тайной – вы ведь слышали, как солдаты уходят сражаться? – Барабанный бой, крики и топот марширующих ног в самом деле были слышны даже здесь, за каменными стенами замка.

Приятно улыбаясь, Грей потрогал серебряный обруч у себя на шее, который надел, покидая свою комнату. Обруч, хорошо видный в незастегнугом вороте, показывал, что Грей – офицер и находится при исполнении служебных обязанностей.

– Я предлагаю вам жизнь и свободу, а взамен… – Он помолчал. Цыганка, тоже молча, медленно подняла черную бровь. – Взамен мне хотелось бы знать, как умер рядовой Боджер. – Видя ее недоумение, Грей сообразил, что это имя она, вероятно, слышит впервые. – Тот английский солдат, который обвинял вас в обмане.

Она презрительно фыркнула, но нечто похожее на угрюмое веселье тронуло уголки ее губ.

– А, этот. Его Бог убил – или дьявол, выбирай кого хочешь. Хотя нет… – Морщинки у ее губ стали глубже, и она сунула в лицо Грею перстень у себя на руке. – Я думаю, его Убил мой святой. Ты в святых веришь, рыло свинячье?

– Нет, – спокойно ответил Грей. – Так что же произошло?

– Он увидел, как я выхожу из харчевни, и потащился за мной, а я и не знала. Он меня сцапал в переулке, но я вырвалась и убежала на кладбище. Думала, он за мной туда не сунется, однако ошиблась.

Боджер, злой и возбужденный одновременно, требовал от нее недополученного ранее удовольствия. Цыганка билась и лягалась, но он был сильнее.

– А потом – пуф! Он вдруг остановился и издал такой звук…

– Что за звук?

– Мало ли какие звуки издают мужчины! Пердят, стонут, рыгают… тьфу. – Цыганка досадливо щелкнула пальцами, разом покончив со всеми на свете мужчинами.

Боджер, как бы там ни было, тяжело повалился на колени, а там и на бок, все еще держась за ее платье. Цыганка высвободилась и убежала, вознося хвалы святому Оргвальду.

Гм, подумал Грей. Сердечный приступ? Апоплексия? Киген говорил, что такое возможно, а сомневаться в словах цыганки у Грея не было оснований.

– Стало быть, он умер не так, как рядовой Кёниг, – сказал Грей, пристально наблюдая за женщиной.

Она дернула головой и уставилась на него, плотно сжав губы.

– Милорд, – тихо вставил Том позади, – фамилия Ханны – Кёниг.

– Вот уж нет! – свирепо воскликнула женщина. – Она Муленгро, как и я.

– Давайте-ка по порядку, сударыня. – Грей подавил желание встать под ее пылающим взглядом. – Где Ханна теперь и кто она вам? Сестра, дочь, кузина?

– Сестра, – бросила цыганка и умолкла. Грей снова потрогал свой обруч.

– Жизнь. И свобода. – Он не сводил с цыганки глаз. Нерешительность играла у нее на лице, как тени на стенах. Она не могла знать, что Грей не властен задержать ее или отпустить – да и никто другой, подхваченный мощным течением войны, в этом не властен.

В конце концов, как он и думал, она сдалась. Он слушал ее – не в трансе и не как зачарованный, но спокойно наблюдая, как кусочки головоломки укладываются на свои места.

Ее, в числе других женщин, австрияки завербовали, чтобы сеять слухи о суккубе – и она делала это с удовольствием, судя по тому, как ее язык прохаживался по губам во время рассказа. Сестра ее Ханна была замужем за солдатом Кёнигом, но бросила его – он ведь такой же кобель, как всякий мужчина.

Грей задумчиво кивнул, памятуя сплетни о происхождении Зигфрида, и сделал ей знак продолжать.

Кёниг ушел с войском, но недавно вернулся и имел наглость явиться в замок, желая восстановить свой брак. Цыганка опасалась, как бы сестра снова не поддалась на его посулы.

– Она слабая, Ханна, и верит мужчинам. – Поэтому собеседница Грея пришла к Кёнигу ночью, чтобы угостить его, как других, вином, в которое подмешала опиум.

– Но на этот раз доза оказалась смертельной. – Грей уперся локтем в колено и положил подбородок на руку. Усталость снова подбиралась к нему, но ум пока оставался ясным.

– Я того и хотела, – коротко рассмеялась цыганка. – Но он знал, каков опиум на вкус. Он швырнул в меня кубком и схватил за горло.

Выхватив кинжал, который всегда носила за поясом, цыганка ударила его прямо в раскрытый рот – снизу вверх, поразив мозг.

– В жизни не видела столько крови, – сказала она, неведомо для себя повторив герра Гукеля.

Грей потрогал собственный пояс, но его кинжал остался У Франца.

– Продолжайте, пожалуйста. Чем вы оставили следы, словно от зубов зверя?

– Ногтем, – пожала плечами она.

– Так это Кёниг пытался украсть маленького Зиги? – Выпалив это, молчавший до сих пор Том закашлялся и вжался поглубже в стену, но Грей нашел, что этот вопрос и для него небезынтересен.

– Вы так и не сказали мне, где ваша сестра теперь, – но это вас, должно быть, мальчик видел у себя в детской? (Грей тогда спросил, какая она была, а мальчик ответил «как все ведьмы». Грей представлял себе ведьм иначе, однако «ведьма» в общепринятом смысле – всего лишь продукт ограниченного людского воображения.)

Цыганка для женщины высока ростом, смугла, и чувственность на ее лице сочетается с суровостью – многие мужчины находят такую смесь привлекательной. Вряд ли Зиги поразило именно это, но у детской фантазии свои законы.

Цыганка кивнула, крутя кольцо на пальце и, видимо, прикидывая, солгать Грею или нет.

– Я видел образок старой княгини, – сказал он. – Она австриячка родом, не так ли? Как и вы с сестрой?

Цыганка произнесла что-то на своем родном языке, явно для него нелестное.

– Думаешь, я и впрямь ведьма? – словно прочтя его мысли, спросила она.

– Нет, но другие думают, потому мы с вами и здесь. Прошу вас, сударыня, к делу. Я полагаю, скоро за вами придут. – В замке теперь ужинали; Том принес Грею еду наверх, но тот слишком устал, чтобы есть. Гадание, безусловно, состоится после ужина, и Грей хотел к этому времени покончить со своим делом.

– Как скажешь. – Почтение, вызванное было в цыганке проницательностью Грея, сменилось привычным презрением. – Это все ты виноват.

– Я?

– Гертруда – старая княгиня, как ты ее называешь, – видела, как эта потаскушка Луиза, – цыганка плюнула на пол, – строит тебе глазки, и боялась, что она за тебя замуж наладилась. Боялась, что она уедет с тобой в Англию, где жизнь богатая и войны нет. И сына с собой заберет.

– Она не желала, чтобы ее разлучили с внуком, – медленно произнес Грей. Старуха любила мальчика, и ей не было дела до сплетен.

– Верно – вот и придумала, чтобы мы с сестрой забрали ребенка. У нас ему было бы хорошо, а когда австрияки перебили бы вас или прогнали, мы б его привезли назад.

Ханна спустилась по лестнице первая, чтобы успокоить мальчика, если он проснется под дождем и заплачет. Но Зиги проснулся раньше и убежал, разрушив их планы. Ханне не оставалось ничего иного, как скрыться. Лестницу Грей сбросил вниз. Сестра Ханны спряталась в замке и выбралась из него только утром, с помощью Княгини Гертруды.

– Теперь Ханна у нас, – завершила рассказ цыганка. – В безопасности.

– А кольцо? – Грей кивнул на перстень у нее на руке. – Означает ли оно, что вы служите княгине Гертруде?

Цыганка, начав признаваться, вошла во вкус, отодвинула в сторону блюдо с битыми голубями и уселась, свесив ноги, на полку.

– Ромы никому не служат, – гордо заявила она. – Но Траухтенбергов, семью княгини, мы знаем много поколений, и у нас с ними свои традиции. Это предок Гертруды купил ребенка, стерегущего мост, а был этот ребенок младшим братом моего прапрапрадеда. Тогда ему, моему предку, и подарили этот перстень, чтобы скрепить сделку.

Том недоуменно бормотал что-то, но Грея слова женщины поразили, как удар, и он не сразу опомнился. Перед глазами стояло видение, вызванное рассказом Франца, – маленький круглый белый череп в трещине мостовой опоры.

Но тут в буфетной загремели посудой, и он вспомнил, что время его на исходе.

– Хорошо, – сказал он отрывисто. – Осталось исправить еще одну несправедливость, и будем считать, что ваша часть договора выполнена. Агата Бломберг.

– Агата? – Цыганка расхохоталась, и Грей увидел, что она, несмотря на недостающий зуб, может быть очень мила. – Смех, право! Каким только в голову пришло, что такая треска сушеная может быть демоном сладострастия? Старой ведьмой она была, спору нет, но с чертом не зналась.

Грей тряхнул ее за плечо, чтобы остановить смех.

– Тише. Еще придет кто-нибудь.

– Ну и чего же ты хочешь? – все еще вздрагивая от сдерживаемого хохота, спросила она.

– А вот чего. Когда будете проделывать свой фокус-покус, в чем бы он ни заключался, я требую, чтобы вы полностью обелили Агату Бломберг. Мне все равно, что вы скажете и что сделаете, – думаю, вам в таких вещах опыта не занимать.

Она посмотрела на него долгим взглядом и стряхнула его руку со своего плеча.

– Теперь все? – осведомилась она саркастически.

– Теперь все. После гадания вы свободны.

– Неужели? Как это любезно. – Она встала и улыбнулась ему, но он не нашел доброты в этой улыбке. Как ни странно, она не потребовала от него никаких заверений, ограничившись одним словом джентльмена, которое вряд ли могла ценить.

Ей все равно, с легкой оторопью понял он. Она рассказала ему все это не для того, чтобы спасти себя – она ничего не боится. Быть может, она полагала, что старая княгиня не даст ее в обиду – либо из-за старинных уз, существующих между их семьями, либо из-за неудавшегося похищения, в котором они обе были замешаны.

А быть может, она полагалась на что-то еще – Грей предпочитал не думать, на что именно. Он встал и задвинул бочонок на место.

– Агата Бломберг тоже была женщиной, – заметил он.

Цыганка смотрела на него задумчиво, потирая свое кольцо.

– Да, верно. Хорошо, будь по-твоему. Негоже, чтоб мужики выкапывали ее гроб и таскали ее старые кости по улицам.

Грей чувствовал, что Тому не терпится уйти, да и посудой звенели все громче.

– Ну, а ты… – Он вздрогнул, уловив перемену в ее тоне. Ее голос звучал не насмешливо и не злобно – в нем не слышалось ни одного знакомого Грею чувства. Большие глаза цыганки, блестящие при свече, из-за черноты казались пустыми, лицо оставалось бесстрастным. – Никогда ты не сможешь удовлетворить женщину. Всякая, кто ляжет с тобой в постель, уйдёт после первой же ночи, проклиная тебя.

– Весьма вероятно, сударыня, – Грей потер заросший подбородок. – Спокойной вам ночи.

Эпилог
При звуке трубы

Место битвы было определено. Неяркое осеннее солнце взошло, и войска готовились выступить к Ашенвальдскому мосту.

Грей на конюшне проверял сбрую Каролюса. Он подтягивал подпругу и поправлял узду, считая секунды до выступления, словно каждая секунда отнимала у него драгоценную и невозвратную частицу жизни.

Люди бегали по двору туда и сюда – собирали пожитки, разыскивали детей, скликали жен и родителей, теряли в суматохе только что собранные веши. Сердце Грея билось часто, дрожь пробегала по ногам и сводила пах.

Барабаны в отдалении били сбор. Их дробь отдавалась в его крови и в костях. Скоро, скоро, скоро. Грудь стеснило так, что ему было трудно дышать.

Он не услышал ступающих по соломе шагов, но в своем натянутом состоянии уловил колыхание воздуха рядом, испытал чувство чужого присутствия, не раз спасавшее ему жизнь, – и обернулся с рукой на кинжале.

Это был Стефан фон Намцен во всем блеске своего мундира, с пернатым шлемом под мышкой, но его сумрачное лицо противоречило пышности наряда.

– Время на исходе, – сказал он. – Я пришел поговорить с вами, если вы согласитесь меня выслушать.

Грей медленно убрал руку и вздохнул полной грудью, чего ему давно уже хотелось.

– Вы знаете, что я охотно вас выслушаю.

Фон Намцен наклонил голову, но заговорил не сразу, как будто ему не хватало слов – хотя говорили они по-немецки.

– Я женюсь на Луизе, – объявил наконец он. – В Рождество, если буду жив. Мои дети… – Он помедлил, приложив руку к груди. – Им нужна мать. И…

– Не нужно оправдываться, – прервал его Грей и улыбнулся ему с нежностью, отбросив не нужную более предосторожность. – Если таково ваше желание, я желаю вам счастья.

Фон Намцен, просветлев немного, нагнул голову еще ниже и перевел дух.

– Danke. Я сказал, что женюсь, если буду жив. Если же нет… – Он по-прежнему прижимал руку к груди, где лежал под мундиром портрет его детей.

– Если я буду жив, а вы нет, я поеду к вам домой и расскажу вашему сыну, каким я вас знал – и как воина, и как человека. Вы этого хотите, не так ли?

Лицо фон Намцена не изменило своего торжественного выражения, но в серых глазах затеплился огонек.

– Да. Ведь вы, возможно, знали меня лучше кого бы то ни было.

Он стоял, глядя на Грея, и время вдруг остановило свой тревожный бег. Снаружи по-прежнему кипела суета, и барабаны выбивали дробь, но здесь, на конюшне, царил покой.

Стефан отнял руку от груди и протянул Грею. Тот взял ее и на краткий миг растаял душой и телом от струящейся между ними любви.

Миг – и они расстались, и каждый встретил грустной улыбкой отчаяние, увиденное им на лице другого.

Стефан хотел уже уйти, и тут Грей вспомнил.

– Подожди. – Он порылся в седельной сумке и вложил что-то в руку фон Намцена.

– Что это? – Стефан недоуменно смотрел на маленький, но тяжелый ларчик.

– Святыня. Благословение – мое и святого Оргвальда. Да убережет он тебя от всякого зла.

– Но… – Стефан, помрачнев, попытался вернуть шкатулку Грею, однако тот не принял ее.

– Поверь мне, – сказал Грей по-английски, – тебе эта реликвия принесет больше пользы, чем мне.

Стефан, пристально посмотрев на него, кивнул, спрятал ларчик в карман и ушел. Грей вернулся к Каролюсу, который начинал беспокоиться, мотал головой и всхрапывал.

Конь топнул ногой, и содрогание прошло по берцовым костям Грея.

– «Ты ли дал коню силу и облек шею его гривою? – тихо процитировал он, поглаживая заплетенную гриву, вьющуюся змеей по крутой конской шее. – Роет ногою землю и восхищается силою; идет на встречу оружию. Он смеется над опасностью, и не робеет, и не отворачивается от меча». – Грей прижался лбом к плечу Каролюса. Под шкурой нетерпеливо ходили мышцы, и чистый мускусный запах взволнованного коня наполнял ноздри. Грей выпрямился и похлопал тугой, подрагивающий бок. – «При звуке трубы он издает голос: „гу! гу!“ И издалека чует битву, громкие голоса вождей и крик».[6]6
  Книга Иова, 39:19; 22; 25. – Примеч. пер.


[Закрыть]

Барабаны продолжали бить, и у Грея взмокли ладони.

Историческая справка. В октябре 1757 г. Фридрих Великий со своими союзниками совершил быстрый марш и нанес поражение франко-австрийским силам близ Россбаха в Саксонии. Город Гундвиц остался нетронутым, и враг не перешел через Ашенвальдский мост.