Текст книги "Меч Ронина"

Автор книги: Диана Удовиченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Диана Удовиченко
Меч Ронина

© Удовиченко Д., 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

Пролог

Ворон-скиталец, взгляни!

Где гнездо твое старое?

Всюду сливы в цвету.

Басё

Пахло сухой травой, пылью и какой-то едой. Во рту явственно ощущался привкус рыбы. Дан очнулся, вздрогнул и огляделся. Маленькая хижина без окон, с земляным полом, никакой мебели, только циновка на полу. На ней он и сидел. Рядом стояла деревянная тарелка с шариками из риса. Дан знал, что внутри них – кусочки рыбы. Суши.

– Ты слишком задумчив сегодня, Акира, – раздался вдруг резкий голос.

Людей, кроме самого Дана, в хижине не было. В углу сидел крупный ворон, склонив голову, посматривал строгим блестящим глазом. Поймав взгляд Дана, птица медленно и важно зашагала к нему. Подошла, вскочила на колено, прогулялась туда-сюда, заглянула в тарелку, схватила один шарик, проглотила. Потом спросила:

– Почему ты не ешь, Акира? Тебе нужны силы. Хватит горевать, это недостойно самурая.

Как бывало и в прошлые разы, память возвращалась не сразу. Но постепенно Дан вспоминал. Он, капитан ФСБ Данила Платонов (хотя бы в этом Дан не сомневался), участвовал в захвате офиса крупного бизнесмена и столь же матерого преступника, Вадима Сенкевича. Настя, девушка Дана, тоже была там, работала под прикрытием и, конечно же, не покинула место операции. Дан загнал дельца в угол, и тогда произошло что-то странное. Вспоминалось огромное чернильное пятно, затянувшее и преступного бизнесмена, и их с Настей.

Потом оказалось, что этот клоун создал пространственно-временной портал, который выкинул их в Равенсбурге XV века – ушел от преследования, называется. Мало того, эта мистическая дыра перенесла их сознания в другие тела. Там были инквизиторы, ведьмы, демоны, вервольфы, костры, невинно убиенные девы, чокнутые монахи, людоеды, монстры, призраки, загадочные храмы, толпы фанатиков и Вельзевул – апофеоз всего безумия – полный набор из фэнтези-романа. Дан, Настя и Сенкевич чудом избежали гибели.

Потом чертов олигарх снова построил портал, клятвенно обещая вернуть их домой, в родной XXI век. Но то ли промахнулся, то ли нарочно так подстроил – они оказались в 2300 году. На этот раз Дан попал в тело капитана космического пиратского корабля, Айрона Блада по кличке Акула, Настя – в тело охотницы за головами Жасмин Ламер, а Сенкевич заделался для разнообразия хорошим парнем, адмиралом звездной эскадры Гарри Грантом. Будущее оказалось не сахарным – преследования, погони, космические бои, невыполнимая миссия на опасной планете Гамма-32, заражение космическим паразитом. Когда казалось, спасения уже нет, им все же удалось вывернуться. Но зато они лишились надежды вернуться домой: у Сенкевича не было времени сделать расчеты для построения портала.

Дан обалдело изучал говорящего ворона. Однако еще больше, чем разумная птица, его поразила нынешняя реальность. Акира… Теперь он японец?! И Сенкевича не обвинишь, давний враг сразу предупредил: неизвестно, куда вынесет портал.

Дан скосил глаза: на нем была простая серая рубаха, перехваченная поясом, широкие штаны из той же ткани. Он глубокомысленно пошевелил пальцами босых ног. Никакого тебе самурайского доспеха. Зато на циновке лежали катана, вакидзаси и потертый кожаный мешок. У входа стояли деревянные сандалии.

– Ну же, Акира! – проговорил ворон и больно клюнул его в колено. – Ты собираешься мстить за смерть своего господина? Собираешься уничтожить предателя? А Кумико? Будешь сидеть тут и дрожать, подобно хризантеме на ветру, дожидаясь, когда ее невинность продадут какому-нибудь престарелому чиновнику?

Кумико… Вспомнились печальные глаза, покорная полуулыбка, скользкий шелк кимоно, нежные, как лепесток цветка, тонкие пальцы… Почему он уверен, что речь идет о Насте?

Ворон, словно перехватив эти мысли, надолго задумался.

– Да, в тебя вселился дух, Акира! – проницательно сообщил он наконец. – Что ж, возможно, это даже к лучшему. В тебе дух, во мне дух, вчетвером что-нибудь придумаем.

Поспешно дожевав суши и запив их водой из маленькой чашечки, Дан поднялся, подхватил мечи, мешок и пошел к выходу.

Вчерашний уважаемый самурай из богатого клана, свирепый воин, верный соратник господина Тоетоми и счастливый влюбленный, а сегодня – потерявший все нищий ронин Сайто Акира[1]1
  Здесь и далее, по японскому обычаю, фамилия ставится впереди имени.


[Закрыть] отправился навстречу новой судьбе. И ворон тэнгу взлетел на его плечо.

Глава 1

Всегда видеть тебя,

Всегда ловить твои взгляды…

Ах, вот если бы ты,

Став зеркалом этим,

Ждал по утрам моего пробужденья!

Идзуми Сикибу

Сенкевич

Перед глазами было что-то серое, слегка поблескивающее. Прошло несколько секунд, прежде чем Сенкевич понял: он разглядывает полы собственного одеяния из серого шелка.

Он сидел в неудобной позе, подогнув под себя ноги – фактически стоял на коленях, низко склонив голову. Покосившись по сторонам в попытке понять, что происходит и куда он попал, Сенкевич увидел множество людей, находившихся в такой же позиции. Это были желтолицые узкоглазые мужчины разных возрастов, наряженные так же, как он. Лбы у всех были выбриты, на макушках красовались пучки черных волос.

«Средневековая Япония, мать твою, – тоскливо понял Сенкевич. – Занесла нелегкая…» Но тут же с облегчением подумал, что могло выйти и хуже. Судя по всему, он попал в тело самурая, к тому же знатного и богатого – вряд ли рядового вояку пригласили бы к такой значительной персоне, каковой, несомненно, являлся человек, восседавший на возвышении перед коленопреклоненной публикой. Поднимать голову Сенкевич не решился – видимо, здесь это не полагалось, поэтому мог видеть лишь прикрытые черным шелком ляжки важного господина. «Кстати, – задумался он, – а что это за мужик? Император?..»

Сегун[2]2
  Сегун – верховный военачальник. С 1192 по 1868 год верховная власть в Японии принадлежала сегунам.


[Закрыть], подсказала проснувшаяся память. Токугава Иэясу. Сегодня двадцать восьмое апреля тысяча шестьсот шестнадцатого года[3]3
  Для удобства читателей, здесь и далее японская система летоисчисления заменена на Григорианскую. 1616 год в Японии назывался бы вторым годом Гэнна.


[Закрыть], официальный прием в замке Эдо, резиденции Иэясу. Он, Сенкевич, попал в тело богатого самурая, дайме[4]4
  Дайме – крупнейшие военные феодалы средневековой Японии, удельные князья.


[Закрыть] Маэда Тосицунэ, верного вассала клана Токугава. Сейчас ему сорок три года, возраст для этой эпохи солидный. Недавно он прибыл в Эдо для прохождения годовой службы при замке сегуна.

Сенкевич прислушался к себе. Самурай, воин должен быть сильной личностью. Просто так его не одолеешь. Он мысленно заговорил с «объектом», подождал, но ответа не получил.

«Неужели повезло и личность просто испарилась, как было с Фридрихом Бергом?» – изумился Сенкевич.

Рано радовался: Тосицунэ никак не отреагировал на вселение чужака в его тело, зато Сенкевич стал счастливым обладателем его мыслей и чувств. Их разумы словно слились, и трудно было определить, где заканчивается сознание самурая и начинается сознание Сенкевича. Тосицунэ безмолвно захватывал чужую личность и подчинял себе.

Сейчас бы самое время подумать о происходящем, но мысли путались, сбивались, становились все более отрывистыми.

«Кстати, о японцах: откуда в портале появилась паскудная физиономия господина Камацу?.. Самурай без войны – все равно что катана без клинка. Будет ли еще в моей жизни такая славная битва, как при замке Осака?.. В прошлый раз в портале было другое лицо, что бы это значило? Управляющий докладывал, что рисовый оброк в поместье не добрали… но зачем господину заботиться о таких мелочах… Достал чертов япошка, пошел вон из моей головы!.. Сегодня Харуми исполнилось бы семнадцать лет. Два года прошло с тех пор, как ее нет…»

Ощутив в душе укол боли, Сенкевич прислушался к мыслям самурая. Кто такая Харуми? Дочь, тут же понял он. Любимый ребенок, радость сердца и глаз. Родившаяся в месяц, когда осыпалось цветение сакуры, и сама нежная, как лепесток. И имя ей дали в честь весенней красоты[5]5
  Харуми – весенняя красота.


[Закрыть]. Она пропала два года назад, ночью исчезла бесследно из замка Эдо, куда приехала, чтобы стать фрейлиной. Тогда, по приказу Токугава Иэясу, самураи со слугами обшарили весь замок, перевернули окрестные поместья, обыскали дома простолюдинов. Тщетно: Харуми сгинула, словно ее унесли призраки.

Несмотря на путаницу мыслей, Сенкевич от всей души посочувствовал самураю: он знал, что такое потеря близкого человека[6]6
  С историей жизни Сенкевича можно ознакомиться, прочтя первую книгу цикла, «Клинок инквизиции».


[Закрыть]. Однако решил изолироваться от Тосицунэ, так было недолго и с ума сойти. Пользуясь тем, что сидел с опущенной головой, он прикрыл глаза, представил свое сознание в виде сгустка света и стал мысленно сооружать вокруг него непроницаемый кокон, отсекая личность самурая. Рядом что-то выкрикивали брутальными хрипловатыми голосами, но он не обращал на это внимания.

Сенкевич не заметил, сколько прошло времени, но медитация помогла: мысли Тосицунэ перестали мешать. Только вот оказалось, что он переусердствовал и отсек память объекта вместе со всем жизненным опытом. Так не годилось: если в европейском Средневековье Сенкевич ориентировался вполне прилично – готовился, изучал историю, собираясь в благословенную и, похоже, недосягаемую Флоренцию 1428 года, то Япония XVII века явилась для него сплошным белым пятном. Пришлось вытягивать к памяти тонкие нити света. И как выяснилось, он сделал это очень вовремя. В зале воцарилась тишина. Сенкевич осторожно огляделся: самураи по-прежнему сидели, склонив головы, но почему-то казалось, что внимание всех приковано к нему, Маэда Тосицунэ.

– Дары для сегуна! – гаркнул он, не задумываясь.

Подошло время подношений господину от вассалов, и очередь добралась до Тосицунэ. Сенкевич порадовался, что вовремя включил память самурая – иначе конфуз мог стоить ему головы.

Откуда-то сзади выполз на коленях человек в простом кимоно из дешевой ткани («косодэ, – поправил сам себя Сенкевич. – Правильно это называется косодэ»). Слуга медленно, но упорно продвигался вперед, держа на вытянутых руках шелковый сверток, при этом умудряясь не поднимать головы. «Как ловко у него получается!» – изумился Сенкевич.

На полпути ползуна перехватил коленопреклоненный секретарь сегуна, взял подношение, и оба тем же манером отправились в разные стороны. «Интересно, – подумал Сенкевич, – а самураи тоже так пресмыкаются перед господином?» И тут же получил ответ: «Да, тоже». Это никак не монтировалось с образом суровых вояк, сложившимся из фильмов и книг. Здешние обычаи были Сенкевичу настолько несимпатичны, что он сразу принялся мечтать о построении портала.

Только вот для начала найти бы Платонова с его девицей. Интересно, в чьи тела они попали? Он от души пожелал, чтобы осточертевший капитан оказался кем-нибудь вроде крестьянина. Сенкевич имел весьма смутное представление о земледельцах Японии, но ему упорно представлялись болотистые рисовые поля, на которых, по колено в воде, бродят тощие, изможденные люди.

В итоге Сенкевич сделал вывод, что, учитывая прошлые события, то есть события будущего, в котором они трое побывали, все обошлось еще относительно прилично. Он тогда понятия не имел, куда может выкинуть портал из корабля Предтеч. Хорошо хоть в каменный век не ухнули.

Прием подходил к концу. Дары были вручены, и слуги унесли сегуна вместе с паланкином, в котором он восседал. Самураи осторожно вставали, разминали затекшие ноги и по одному шагали к выходу, где их ждали помощники, державшие мечи, – оружие, идя к сегуну, было принято оставлять за порогом, так же как деревянные сандалии гэта.

Сенкевич принял из рук молодого паренька мечи, отработанным до автоматизма движением сунул их в ножны и подумал, что неплохо бы разобраться с деталями своего костюма – пригодится. Итак, сверху на нем парадная черная куртка хаори, украшенная монами – родовыми знаками клана. Внутри у нее – узорчатый, покрытый вышивкой шелк. Самураю надлежит иметь строгий вид, но даже вояки не чужды тщеславия, вот и выпендриваются друг перед другом, соревнуясь в радужности подкладки. Под курткой – косодэ, запахивающееся наподобие халата одеяние из серого шелка. Дальше хакама. Сенкевич опустил глаза. Ну и штанищи! Широченные, они чем-то напоминали украинские шаровары, хоть гопака пляши. Только вот мешали два меча на поясе, слева: длинный – катана и укороченный – вакидзаси. Им, вспомнил Сенкевич, при случае можно сделать сэппуку, если ритуального кусунгобу под рукой не окажется. Подумал и чуть не сплюнул от злости – ну и обычаи… Справа за поясом торчал веер тессен. Его можно носить даже в присутствии сегуна. Странно, кстати: окованный железом веер – оружие не менее грозное, чем катана.

«Кажется, с одеждой разобрался, – подумал Сенкевич. – Только вот облачаться во все эти штуковины, наверное, трудно, один трехметровый пояс поди обмотай вокруг себя. Впрочем, наверняка богатые самураи одеваются с помощью слуг».

Во дворе ожидали паланкины. Усевшись в свои носилки, Сенкевич поразился, насколько они маленькие и низкие. Его окружили самураи – охрана дайме Маэда Тосицунэ, следом потянулась сопровождающая свита. Слуги пронесли паланкин через ворота, миновали призамковые строения, двинулись по городской улице. Сенкевич сидел ровно, вид имел важный и невозмутимый, как полагалось истинному самураю, но с интересом косился по сторонам.

Замок сегуна стоял на самом берегу залива, от него вдоль береговой линии тянулись улицы города – маленькие, тонкостенные, будто игрушечные, деревянные домики с остроконечными крышами. Сенкевичу хотелось бы осмотреть Эдо подробнее, увидеть, как живут простые люди. Но путешествие получилось коротким: паланкин выплыл на широкую улицу, по обе стороны которой стояли камиясаки – богатые городские резиденции дайме и высших чиновников бакуфу[7]7
  Бакуфу – правительство при сегуне.


[Закрыть]. Эти дома были большими, нарядными, утопали в цветах, но тоже создавали впечатление легкости и ненадежности – все здания столицы были построены из дерева, и только стены, окружавшие замок Эдо, сложены из камня.

Народу на улице было немного – слуги и рядовые самураи останавливались, склоняя головы, дабы не пересечь дорогу шествию – это жестоко каралось по закону. Рядом с кортежем Сенкевича тянулись такие же важные процессии остальных удельных князей, разъезжавшихся после приема у Токугава.

Маэда Тосицунэ отправился домой.

Дан

Старуха была мощна – в несколько раз сильнее среднего мужчины. Ее жертвами за последнюю неделю стали шесть женщин на сносях и трое мужчин, которые попытались отомстить за своих жен. Онибаба питалась исключительно печенью беременных – у японских монстров вообще извращенные вкусы, как заметил уже Дан.

Жители деревни Амацу, возле которой обосновалась ведьма, были счастливы, когда к ним явился ронин, и тут же наняли его за два моммэ[8]8
  Моммэ – японская серебряная монета.


[Закрыть]. Это было немного, но нищая деревня и столько с трудом собрала, а у Дана не имелось выбора.

Он стоял справа от входа в пещеру, вжимаясь в камень горы. Онибаба обладала острым нюхом и чутьем зверя. Перед тем как отправиться убивать ведьму, Дан натерся пахучими травами, чтобы отбить человеческий запах. Сейчас он ждал, когда мимо пещеры пройдет беременная женщина, выполнявшая роль приманки. Ему самому эта ситуация напомнила Равенсбург и несчастную белокурую Ирму, на которую, как на живца, ловили вервольфа. Тогда зверя поймать не удалось, девушка погибла зря. Сегодня он был твердо намерен сохранить крестьянке жизнь. Дан предлагал переодеть в женщину какого-нибудь молодого парнишку, изобразить живот из тряпья да запустить прогуливаться мимо пещеры. Но Карасу пояснил, что на беременных у Онибабы особое чутье, обмануть ее не получится. Пришлось рисковать.

Закатное солнце окрашивало горизонт в тревожный алый цвет: Дан вышел к пещере ближе к сумеркам. При солнце Онибаба охотилась редко, а ночью у ведьмы было бы слишком большое преимущество.

На тропе, ведущей в деревню, показалась женщина. Она шла медленно, поддерживая тяжелый живот – была уже на сносях. Крестьянка спотыкалась почти на каждом шагу – Дан отлично понимал ее страх.

Карасу, сидевший у него на плече, чувствительно долбанул клювом по затылку, призывая к вниманию: из пещеры высунулась уродливая седая голова. Онибаба почуяла запах дичи, водила длинным носом, радостно скалилась. Женщина поравнялась с пещерой, и ведьма рванулась к несчастной.

Карасу поднялся в воздух. Дан прыгнул Онибабе наперерез, вытягивая катану. Оказавшись между старухой и крестьянкой, взмахнул мечом, собираясь одним ударом снести ведьме голову. Онибаба стремительно пригнулась, лезвие катаны просвистело над ее макушкой. Ведьма двигалась настолько быстро, что человеческому глазу трудно было уследить за нею. Она упала, опираясь на руки, покатилась по земле, вскочила с ловкостью опытного бойца и пошла на Дана. Он выставил меч перед собой, двинулся по кругу, делая обманные выпады. Старуха ничуть не испугалась, не попыталась даже маневрировать. Побежала прямо к противнику – обнаженная по пояс, как борец, жилистая, такая тощая, что сквозь кожу проступали кости.

Добравшись до ронина, Онибаба взмахнула длинной костлявой рукой, будто сметая с пути досадную помеху. Удар был такой силы, что Дана швырнуло об землю. Он не успел опомниться, как ведьма прыгнула ему на грудь, придавила всей тяжестью, схватила за горло – она была невероятно сильна. Дан высвободил руку, врезал в челюсть – Онибаба лишь помотала седой башкой и крепче стиснула когтистые пальцы. В глазах помутнело. Ведьма склонилась ниже, восседая на ронине в позе наездницы. Она весело хихикала. Перед лицом Дана тряслись мешочки дряблой кожи, когда-то бывшие грудями Онибабы. Очень не хотелось, чтобы это зрелище стало последним в жизни. Дан вцепился в пальцы ведьмы и попытался их разжать.

Внезапно хватка ослабла, а потом и вовсе исчезла. Кто-то стащил с его груди цепкую старуху. Откашливаясь, хватая ртом воздух, Дан встал на четвереньки. У Онибабы появился новый противник – огромный мужик в цветастом косодэ, краснолицый, с длинным, словно у Буратино, носом. За спиной его хлопали синие крылья, но на ангела он нисколько не походил. В руках здоровяк сжимал окованные железом веера. С удивительной для тучного тела грацией он раскачивался перед ведьмой, будто исполняя ритуальный танец. Веера трепетали, краснолицый ехидно ухмылялся, Онибаба выглядела растерянной. Она пыталась ухватить мужика, но тот неуловимым, плавным и одновременно стремительным движением все время уходил в сторону.

Очередной взмах веера перед лицом старухи закрыл ей видимость, загородил Дана. Тот подхватил катану, вскочил, размахнулся – на этот раз удар достиг цели. Седая голова покатилась по тропе, тело сделало еще несколько шагов и свалилось на землю, заскребло руками и ногами.

Краснолицый съежился, сделался меньше, свернулся в невразумительный клубок, который заиграл разными красками, потом начал чернеть. Человеческое тело теряло очертания, размывалось, съеживалось, превращаясь в нечто иное. Вскоре на месте мужика сидел Карасу.

– Может быть, тебе стоит заменить катану на сямисэн, Акира? – саркастически осведомился он. – Ты орудуешь мечом с такой же силой и скоростью, как делала бы это девица из хорошей семьи.

Дан смиренно поблагодарил тэнгу за помощь, но тот не сжалился, продолжал выдавать замечания, одно ехиднее другого. Подытожил:

– Следует усилить тренировки, Акира. Не понимаю, откуда у меня, величайшего сэнсэя, взялся такой нерадивый ученик.

Дан лишь поклонился: когда дело касалось искусства мечника, тэнгу становился безжалостным и нетерпимым.

– Теперь идем получать плату за сохраненные жизни, – смягчился Карасу. – Крестьяне – народ бережливый, денежки у них надо забирать сразу. А то потом выяснится, что ведьма была чьей-нибудь любимой тетушкой, которая просто мило шутила с беременными.

Он уселся на плечо Дана, тот подхватил за волосы голову Онибабы и отправился в деревню. Обитатели Амацу встретили его восторженными восклицаниями, тут же передали приятно позвякивающий мешочек – два моммэ медью, как было договорено.

В доме старосты почетного гостя накормили ужином и уложили спать. Тэнгу улетел ночевать в лес. Дан немного поворочался на циновке, но вскоре усталость взяла свое, и он отключился…

Белые хризантемы источали тонкий полынный аромат. Лепестки поздних синих ирисов трепетали под слабым ветерком. В теплом воздухе, напоенном пением цикад, ощущалось приближение осенней грусти.

Она стояла возле каштана, задумчиво проводя пальцем по шершавой коре. Тонкая, как побег молодого бамбука, нежная, словно капелька утренней росы, белая, будто лебединое перо. Любимая, такая желанная, такая недоступная…

Дочь господина, Кумико-сан… Акира происходил из древнего самурайского рода Сайто, и семья его не была бедна. Однако между самураем и дочерью дайме, которому он служит, – пропасть. Нельзя надеяться, нельзя думать, нельзя даже мечтать…

Но Акира мечтал со всем пылом молодого сердца. Вот и сегодня, увидев Кумико в саду, он застыл, замер, издали наблюдая за грациозными движениями девушки. Кумико медленно обернулась, посмотрела прямо ему в глаза. Уголки тонких, капризно изогнутых губ едва заметно приподнялись в легкой улыбке. Лишь мгновение – и Кумико опустила ресницы, пряча блестящий взгляд. Склонила голову, грациозно ступая, ушла прочь.

В душе Акира поселилась сумасшедшая надежда…

* * *

Пыльная дорога, тянущиеся вдоль нее поля, кое-где цветущие кусты, синеватые горы на горизонте, запах невидимого моря, вкрадчиво вползающий в ноздри… Деревня Амацу осталась далеко позади.

Редкие путники с опаской поглядывали на ронина в простой одежде, спешили быстрее миновать его – места безлюдные, а кто знает, что кроется в мыслях безработного самурая?

– Люди… – недовольно проворчал с плеча ворон. – Скорее бы лес. Прибавь шагу, Акира!

«Карасу – интроверт и социопат, – подумал Дан. – Как, впрочем, и все тэнгу – странные, загадочные существа, горные и лесные духи со способностью к оборотничеству. Эти демоны настолько ненавидят людей, что не хотят мира между ними. Обернувшись монахами, а то и самим Буддой, нашептывают правителям и воинам недобрые советы, сеют раздор и драки. Но если уж тэнгу сочтет воина достойным, возьмется его обучать – тогда этот человек в искусстве мечника не будет знать равных. Говорили, что знаменитый Миямото Мусаси, которого никто не мог победить, обучался ремеслу воина у древнего тэнгу с горы Фудзияма.

Тэнгу трепетно берегут родные места – если путник неосторожен в лесу, ломает ветки или шумит в горах, они могут даже убить его…»

– Скажи, кто ты сейчас? – потребовал ворон, прерывая эти неспешные мысли. – Кто в тебе властвует: Акира или дух-пришелец?

– Пришелец, – буркнул Дан.

– Что ж, – выдал Карасу после недолгих раздумий. – Может, это даже к лучшему. Ты сумеешь придать свежести взгляду моего бедного друга и решимости его душе.

Карасу был кем-то вроде фамильного хранителя семьи Сайто, что снова доказал вчера, в сражении с Онибабой. Он никогда не оставил бы подопечного в беде.

Когда-то прадед Акира спас молодого раненого тэнгу от стаи разгневанных кицунэ[9]9
  Кицунэ – японское название лисы. Здесь имеется в виду – лиса-оборотень. Существо со сложным, непредсказуемым характером. Может творить зло, а может – добро. Умеет обращаться в женщину.


[Закрыть], которых незадачливый дух раздразнил по неопытности. Самурай забрал вороненка домой, выходил, и тот из благодарности остался с ним. Карасу обучал воинскому искусству вот уже третье поколение семьи. Еще ворон обожал донимать мужчин клана Сайто мудрыми советами, проявляя при этом редкостный сарказм и ехидство. Вот и сейчас он хрипло воззвал:

– Акира, если ты меня слышишь: скажи хоть что-нибудь. С тех пор как сегун отправил тебя в изгнание, ты подобен цветку, пляшущему на воде. Не так красив, разумеется, но в силе и твердости не уступаешь… Наконец-то лес!

Дан и не заметил, как дорога перешла в узкую тропу и привела к подножию горы. Ворон расправил крылья, взлетел, исчез в кронах деревьев. Дан с интересом осматривался. Лес не походил на тот, какой он привык видеть в России. Было много незнакомых деревьев и кустарников. Из тех, что он сумел узнать, росли дубы, буки, каштаны, но и они выглядели как-то необычно. Тонкие деревца с резными листьями он определил как разновидность клена.

Приближалась ночь, последние солнечные лучи запутались в молодой листве, окрасив ее на прощание в малиновый цвет. На лес быстро опускались бархатистые сумерки. Сначала Дан подумал, что ночевать здесь будет неуютно, потом вспомнил: с ним тэнгу, а значит, все будет хорошо. Словно подслушав его мысли, ворон опустился на плечо и спросил:

– Где остановимся на привал? Наши далеко, не дойдешь. Можно бы податься к кицунэ, но говорят, слишком уж они любят молодых самураев. Справишься с целой стаей? Не справишься – выпьют силу и выбросят.

Лисы-оборотни, припомнил Дан из любимых аниме. Выходило, что они здесь существуют. Хотя… у него на плече сидит настоящий, живой тэнгу, чему тут еще можно удивляться?

– Что скажешь, Акира? – злорадно прокаркал Карасу. – Можно еще отправиться к тануки[10]10
  Тануки – добрые енотовидные собаки-оборотни. Обладают одной особенностью – безразмерной мошонкой, которую могут превращать в одеяло или даже домик.


[Закрыть], они здесь, неподалеку. Но захочешь ли ты спать в домике, сделанном из енотовой мошонки?

Такая перспектива Дана тоже не порадовала, он мотнул головой.

– А может быть, вопрос с ночевкой уже решен, – пробормотал ворон, встрепенулся и взлетел.

Впереди, за деревьями, забрезжили отблески огня. Дан осторожно выглянул из-за ствола и увидел небольшую поляну, посреди которой горел костер. Возле него была брошена циновка, лежал полотняный вещевой мешок. Людей нигде не было.

– Не шевелись! – его шеи коснулась прохладная сталь. – Не оборачивайся. Отвечай быстро: кто ты?

– Ронин Сайто Акира из Осака, – ровно и очень тихо ответил Дан, опасаясь, что острое лезвие катаны порежет кожу.

– Слышал о таких, – произнес низкий голос. – Знатный род. Из бывших самураев Тоетоми Хидэери? И как же ты оказался на дороге, ведущей в сторону Эдо?

– Это мое дело, – спокойно проговорил Дан. – Я не желаю тебе зла, сэнсэй. Отпусти меня, и я мирно уйду.

Человек хмыкнул и убрал катану.

– Почему ты назвал меня сэнсэем?

– Застать врасплох Сайто Акира может только великий воин и мастер меча.

Дан медленно обернулся и поклонился высоченному, широкоплечему мужчине в простой одежде ронина. Тот ответил поклоном:

– Тогда добро пожаловать к моему костру, Акира-сан. Можешь переночевать на этой поляне, я разделю с тобой ужин.

Даже не будь у него памяти Акира, Дан понял бы, кто перед ним. Как человек, серьезно увлекавшийся кендо, он много читал о непобедимом воине по прозвищу Святой меч, авторе «Книги пяти колец». «Действительно, – вспомнил Дан, – как раз в эту эпоху он и жил. Сейчас, в 1616 году, Мусаси должно быть лет тридцать – тридцать пять. Самый расцвет его странной, даже безумной карьеры». Он снова поклонился:

– Благодарю за приглашение, Мусаси-сэнсэй.

Казалось, богатырь доволен тем, что его узнали. Уже сидя у костра и протягивая Дану запеченный на углях батат, он спросил:

– Зарабатываешь на жизнь, убивая нечисть, Акира-сан? Говорят, в деревне Амацу появилась Онибаба. Справился?

Дан кивнул. Акира уже давно ходил по деревням и маленьким городкам, продавая свое воинское умение. Расправлялся с нечистью, которая в избытке лезла из окрестных лесов, защищал крестьян от разбойников и грабителей, часто налетавших на мирные поселения.

Но это не было самоцелью его путешествия – Акира медленно, но верно продвигался к Эдо, по дороге разыскивая других выживших самураев Тоетоми Хидэери, убеждая их отомстить предателю, из-за которого погиб господин…

Соглашались не все: слишком уж высокопоставленным был враг, а самураи – тоже люди. Одни нанялись на службу к новым господам и считали своим долгом быть верными им, другие боялись за семьи. Но находились и те, кому нечего было терять, как самому Акира. Такие, кипевшие ненавистью к человеку, лишившему их благополучной жизни, всеобщего уважения, честного и доброго господина, жаждали мести. Пока удалось уговорить троих. Все они отправились в Эдо. Пошли отдельно друг от друга, чтобы не вызывать подозрений. Да и одному изгнаннику проще пробраться в столицу незамеченным, чем четверым.

– Ты сражался за замок Осака? – прервал его размышления Мусаси.

Дан кивнул.

– Я тоже там был, – спокойно заметил великий боец. – Только дрался на стороне Токугава. Хочешь мстить за смерть господина, – Мусаси не спрашивал, он утверждал и, казалось, не ждал ответа.

Дан промолчал.

– Я расскажу тебе одну историю, – проговорил Мусаси. – Однажды, когда мне был двадцать один год, знаменитый мечник Есиока Сэйдзиро вызвал меня на поединок. Я убил его. Тогда клан Есиока объявил мне кровную месть. За мной стал охотиться старший сын Сэйдзиро – Дэнситиро. Мы встретились на болоте, и я проломил ему голову тренировочным бокэном[11]11
  Бокэн – деревянный меч для тренировок.


[Закрыть]. Тогда право мести перешло к младшему сыну, Ханситиро. К тому времени семья Есиока так мне надоела, что я сам разыскал Ханситиро, который учился в школе мечников, в Киото. Я пришел в додзе[12]12
  Додзе – место для изучения боевых искусств.


[Закрыть], перебил всех учителей и учеников, расправился с Ханситиро. С тех пор семья Есиока больше мне не докучает – они потеряли лицо, и сегун запретил им путь меча, теперь они красильщики.

Мусаси повернулся набок, и вскоре Дан услышал его ровное дыхание – знаменитый фехтовальщик спал. «Неудивительно, что он побеждает всех, даже не применяя боевой меч», – подумал Дан. Рост Мусаси был не меньше метра девяноста, и вес килограммов сто. Это в Японии семнадцатого века. Да ему все противники максимум по грудь. И руки у великого мечника гораздо длиннее – пока несчастные фехтовальщики пытаются достать его катаной, он просто лупит их дубинкой по башке. Дан так и не понял, к чему Мусаси рассказал ему историю про клан Есиока. Вскоре он тоже уснул.

На рассвете Мусаси подскочил, почесал в затылке, взъерошив и без того спутанные, грязные волосы, бросил на прощание:

– Не испытывай неуверенности в себе! – И зашагал прочь.

– Мудрое наставление, – заметил Карасу с дерева.

– Куда ты пропал вчера?

– Оставил тебя с сэнсэем. Тебе нужна была эта встреча, – загадочно проронил тэнгу. – Потом поймешь.