Текст книги "Мастейн. Автобиография в стиле хэви-метал (ЛП)"

Автор книги: Дэйв Мастейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Я не мог быть более счастливым.

Тем не менее, следующий день принес ужасные новости. После вечеринки все члены группы разбрелись кто куда. Майк уехал с другом по имени Джо, великодушным, скромным парнем, который на концерте выступал в роли нашего звуковика. По пути домой, на шоссе Пацифик Кост, к югу от пирса Хантингтон-Бич, Майк и Джо попали в страшную аварию. Я получил эти новости от Тома Квеке, проступившие сквозь дымку утреннего похмелья. “Джо заснул за рулем” – сказал он, его голос дрожал. “Они оба мертвы”.

В семнадцать лет ты не проводишь мгновенно причинно-следственные связи между алкоголем и смертью, но я начал понимать, что у образа жизни, который я вел, и временами любил вести, были свои последствия. С одной стороны, когда я пил, я, как правило, становился действительно жестоким. Трава обладала успокаивающим, почти снотворным действием. Однако алкоголь вызывал гнев. Мне было примерно шестнадцать, когда я впервые допился до потери сознания. И это было не в последний раз. Неизменно мое настроение становилось мрачным в таких случаях. У меня никогда не было намерений сделать кому-нибудь больно. Это было не так, будто я вскакивал, открывал первое попавшееся пиво с целью подраться с кем-нибудь к концу вечера. Моя мотивация была гораздо проще: чувствовать себя хорошо и найти кого-то, кто хотел откровенно посочувствовать мне. Как правило, этим планам было не суждено сбыться.

Скажем так: я не попадал в неприятности каждый раз, когда пил, но каждый раз, когда я попадал в неприятности, я был пьян. Это уж точно. Курение травы было абсолютно иным опытом. Я просыпался утром, скуривал косячок, смотрел MTV, пел вместе с Битлз, играл немного на гитаре, дремал и просыпался днем. И никакого ущерба.

Все это было постоянно-расширяющимся действием: музыка, образ жизни, наркотики, секс. Долгое время я был неспособен признать даже малейшую вероятность того, что у меня могут возникнуть проблемы со злоупотреблением психоактивными веществами. Я смотрел в зеркало и видел типичную рок-звезду. Отчасти животное. Лишь спустя много лет я взглянул на это и увидел нечто иное: “О, Господи. Я не Кит Ричардс. Я Отис из Мейберри! Чертов алкаш!”

На это потребовалось время. Трава была по большей части социально принятым наркотиком в 70-х; в меньшей степени так было и с кокаином, хотя я избегал его поначалу, потому что он был связан с моей точки зрения с дискотечным движением, а также с музыкой хаус и техно. Кокаин был для поклонников Village People и Донны Саммер, или кисок, которых можно было увидеть на концерте Flock of Seagulls. Для любителей металла, особенно для металлистов, существовала выпивка и наркотики.

Жесткие штуки.

Через несколько дней после аварии Дейв Хармон и я подошли к дому Майка и попытались поговорить с его семьей. Мы неловко выразили свои соболезнования, и они любезно их приняли, но это была болезненная встреча. Я предполагаю, в какой-то степени они обвиняли нас за то, что произошло с Майком, если не по какой-либо другой причине, то из-за его связи с группой. Кто-то же должен быть виноват, правильно? Разве не такими обычно бывают последствия трагедий?

Мы попытались реанимировать группу, даже отыграли несколько концертов в Дана-Пойнт, Хантингтон-Бич, и прилегающих районах в ближайшие пару месяцев. Но дух группы был утрачен; слишком большой груз лежал на наших плечах, слишком многое напоминало о том, что случилось. Слишком большая вина, может быть. Я могу лишь говорить за себя, и на мой взгляд все было не так. Родство, которое движет группой в годы становления, было утрачено. Мы недостаточно нравились друг другу, и не сильно этого хотели.

Употребление наркотиков в Panic было обычным явлением. Я принимал наркотики с членами группы, предлагая людям музыку, находясь под кайфом из собственных запасов…двигаясь по спирали вниз по пути наркотиков и алкоголизма. Даже величайший из бонусов – случайный, беспорядочный секс, начал терять свой блеск. Однажды я сказал Мойре, что у меня есть мечта заняться сексом втроем с ней и одной из ее лучших подружек (кстати, это было правдой); в тот день, когда я пришел домой с репетиции, Мойра и Пэтти стояли у моего крыльца, голые и улыбающиеся, ожидающие моего прибытия. Можно разумно утверждать, что подобное приветствие повысило бы настроение любому здоровому американскому мужчине. Так и было…некоторое время.

Но чего-то не хватало. Я просто не знал, чего именно.

Я занялся рок-н-роллом из-за его образа жизни, не потому что я стремился к великой музыкальности. Я не сидел, ожидая, что ко мне придут люди и скажут: “Черт, Дейв, твое арпеджио так красиво!” Нет, все было совсем не так. Я был рок-н-ролл бунтарем. Моя гитара висела у меня за спиной, нож находился за поясом, а усмешка гуляла по моему лицу. Вот и все. Этого было достаточно.

Или мне так казалось.

Примерно в то же самое время я на короткое время возобновил связь с отцом. Был июнь 1978; мне было семнадцать лет, и по какой-то причине у меня появилось жгучее желание разыскать его. Мама и отец так долго находились в разводе, и он был такой призрачной фигурой в моей жизни, что мне просто требовалось самому увидеть, все ли рассказанное мне было правдой. Так холодны были воспоминания, что им трудно было верить, я больше не мог верить зловещим историям насилия, извергаемым моими сестрами или матерью.

Чтобы найти его не потребовалось много времени, и когда я позвонил ему и предложил встретиться, он казался искренне воодушевленным.

“Я бы с радостью, да. Когда?”

“Как насчет следующей недели?”

Мы встретились у него на квартире, темному, скудно меблированному маленькому местечку с обшарпанными обоями и арендуемой мебелью. В тот праздновался День отца, но это практически не имело значения. Я не чувствовал себя его сыном, и я не могу сказать, чувствовал ли он себя моим отцом. На самом деле мы были просто двумя чужаками, пытающимися найти связь друг с другом. Какие бы эмоции я ни ожидал увидеть – гнев, радость, гордость, я был ошеломлен печалью его жалкой жизни. Мой отец не был похож на призрака из моих кошмаров; не похож он был и на успешного банкира, которым он был когда-то. Он всего лишь выглядел…старым. Какое-то время спустя я открыл холодильник в поисках чего-нибудь выпить, и был поражен его пустотой. В дверце находилась небольшая банка майонеза, с коркой на ободке. На средней полке лежала буханка хлеба, открытая и выпавшая из своего пакета. Несколько различных бутылок пива валялись в холодильнике.

Вот так все и было.

Я не знал, что сказать, поэтому просто захлопнул дверь и занял место за кухонным столом. Я точно и не помню, как долго длился визит. Я помню, как извинялся за то, что был ужасным сыном. После этого признания у него на глаза навернулись слезы, и он небрежно махнул рукой. Когда я ушел, мы обнялись и договорились приложить усилия, чтобы видеться чаще.

Этого не случилось. В следующий раз я увидел своего отца около недели спустя, он находился на больничной койке, на жизнеобеспечении. Его работа в то время едва ли была эффектной – обслуживание кассовых аппаратов в NCR. Очевидно, как я понимаю (хотя есть некие споры, касающиеся событий, приведших к его смерти), отец находился в баре, когда неожиданно соскользнул со стула и ударился головой. Я бы хотел думать, что в тот момент он работал над кассовым аппаратом, чтобы его смерть была хотя бы в незначительной степени благородной. Но вероятность этого мала. Это все равно, что парень, пойманный в публичном доме, говорит: “Э-э…я просто смотрел”. Мой отец был алкоголиком, и в баре с ним случилось кровоизлияние в мозг. Трудно представить, что он был трезв, когда это произошло. Трагедия состоит в том, что его можно было спасти, но к тому времени, как доктора нашли кого-то, кто мог дать им разрешение вскрыть его череп и сбросить давление, он уже впал в кому. Просто представьте. У вас есть бывшая жена и четверо детей, которые живут в том же районе, что и вы. Несколько братьев и сестер. Внуки. Но однажды, когда с вами случается ужасное происшествие, некому позвонить, никому до вас нет никакого дела. Когда я получил звонок от своей сестры Сьюзен, я встревожился не на шутку.

“Отец в больнице” – сказала она. “Тебе лучше приехать сюда прямо сейчас”.

“Что случилось?”

“Просто поторопись”.

Первое, что я сделал, первую сраную вещь, схватил пол-литровую бутылку виски Old-Grand-Dad. Я сунул ее в карман, затем выбежал на улицу, сел на мопед и поехал вниз по улице Голденуэст в сторону шоссе Пацифик Кост. Самое смешное, что я терпеть не мог виски; это даже была не моя бутылка, просто чье-то дерьмо, оставленное после вечеринки, вне всяких сомнений. Но я увидел ее и понял, что хочу причинить кому-нибудь боль, и осознал, что виски поможет сделать это.

Путешествие до больницы в Коста-Меса было тем, что я мог проделать во сне, даже притом, что я никогда не бывал там раньше. Я знал дороги целого региона, потому что я был как блоха, прыгающая с собаки на собаку по Оранж Каунти, Риверсайд Каунти, Лос-Анджелесу и Сан-Диего. Я мчался по шоссе, выпивая из бутылки, которую держал в одной руке, открывая дроссель другой. Когда я попал в больничную палату, мой отец находился в положении эмбриона, провода извивались по его телу к различным мониторам и системам жизнеобеспечения. Мои сестры уже были там, выстроившись у подножия кровати, как Три Мудрых Обезьянки. Никто не говорил ни слова, пока, наконец, Сьюзен не приблизилась ко мне, учуяв запах ликера в моем дыхании, увидела мои налитые кровью глаза и почти пустую бутылку Old-Grand-Dad, торчащую из кармана рубашки.

“Знаешь что?” – сказала она, ее голос сочился презрением.

“Что?”

“Ты закончишь как он”.

Она выделила последнее слово “он”, так, что я не был уверен, который из нас, я или мой отец был истинным объектом ее презрения. Я лишь знал, что нахожусь в ярости. Я был зол, что мой отец умирал тогда, когда я только начал его узнавать. Я был зол, что моя сестра увидела во мне те же черты характера, что привели моего отца к такому жалкому концу. Тем не менее, больше всего я был зол на себя самого. Я боялся в сердце, что она окажется права. Возможно, я закончу как свой отец, свернувшись калачиком на больничной койке, а мой мозг будет тонуть в собственных соках, в окружении мрачных людей, которым, по всей видимости, нет никакого дела до того, жив ли я еще или уже мертв.

Глава 3: Ларс и я, или Во что я себя втягиваю?

“Ты принят на работу”

Святая троица Металлика по мнению некоторых: я, Джеймс и Клифф в Олд Уолдорф в Сан-Франциско. Фотография Уильяма Хейла

Panic скорее не распалась, а исчезла, в результате отсутствия заинтересованности и химии/взаимопонимания между членами группы (американцы в разговорной речи называют “химией”взаимопонимание между людьми). Одно из наших последних шоу, в конце 1981, было также одним из самых запоминающихся. Это был благотворительный концерт в память об усопшем байкере. Теперь, я составлял сет-лист для группы байкеров и я говорю о серьезных байкерах, а не о тех парнях, что торгуют своими Бимерами для Харлеев по выходным, что было для нас своего рода вызовом. Мои собственные вкусы были отчасти эклектичны. Мне действительно нравилось много музыки отдельных групп, которые я открыл для себя, просто прислушиваясь к различным музыкальным веяниям.

К примеру, была одна малоизвестная группа под названием Gamma, созданная как последователь сольного проекта Ронни Монтроуза. Мне нравились Montrose, нравилось, как они звучали и что пропагандировали. Они были действительно крепкой рок-группой.

Большинство групп, которые можно было увидеть на заднем дворе вечеринок в то время, играли одну и ту же музыку: Robin Trower, Rush, Тед Ньюджент, Пэт Трэверс, Led Zeppelin, KISS. Некоторые из них мне нравились больше, чем остальные, но я слушал их всех и понимал, что это именно то, что люди хотели услышать. Таким образом, я мог составить довольно удовлетворительный сет-лист. Но осознавать, что хотят услышать дети из пригорода немного легче, чем оправдать ожидания банды пьяных байкеров.

Поэтому одной из песен, разучиваемых нами специально для этого шоу, была 'Bad Motor Scooter' Сэмми Хагара. Если остальное не прокатило, мы хотя бы сделали домашнюю заготовку.

Выступление состоялось в захолустье, в большом кемпинге на территории природного заповедника. И я должен признать, это было восхитительно – возможно, самая энергичная ночь, какую знала группа Panic, и будет знать, как потом оказалось. Там присутствовали преданные байкеры. Члены банд. Теперь, когда я просмотрел Gimme Shelter, документальный фильм 1970 года о печально известном и трагическом выступлении Rolling Stones, во время которого безопасность, обеспечиваемая Ангелами Ада, привела к убийству и нанесению увечий, у меня были некоторые представления о том, чего ожидать. Был ли я напуган? Черт возьми, нет! Я думал лишь о том, что настал час успеха.

Однако ночь выдалась длиннее, чем я ожидал. Два различных аромата наполняли воздух в течение вечера: травка и соус чили. Все верно – чили. Чаны этого соуса, результат кулинарного конкурса по чили, о чем мне было мне неизвестно, были довольно распространенны в подобного рода мероприятиях. В центре строения стояли тринадцать бочонков пива, я точно помню это число из-за его символизма (удача, неудача, как получится). Мы просто тусовались, курили траву, ели чили, пили пиво с этими парнями, пока один из них не закричал: “Начинайте играть!”, что мы и сделали.

Мы оцепили территорию в центре сооружения и настроили свое оборудование. Это было время, когда беспроводное оборудование было все еще относительно редким (и часто слишком дорогим). Но я установил беспроводной передатчик, используя стерео Radio Shack, усилитель и устройство, известное как беспроводная система Nady. Я был одним из первых парней, насколько я знаю, кто использовал беспроводной передатчик, и могу сказать, что это поразило байкеров, которые видели, как мы играем той ночью. Ты практически видел, как они говорят друг другу: “Как, черт возьми, он играет на этой штуке без проводов?”.

В любом случае, мы прошлись по всем композициям, играя быстро и безупречно. Тонны энергии, никаких ошибок (во всяком случае, ни одной заметной). Мы завершили выступление убойной версией 'Bad Motor Scooter', поблагодарили зрителей за поддержку и начали собираться. Вот тогда-то все и стало дерьмово. Ответственный человек подошел к сцене.

“Какого черта ты делаешь?”

Сначала я ничего не ответил, что было очевидно самым умным решением. Я подумал о том, чтобы дать ему прямо в морду. Я хочу сказать, я был наркоторговцем, так? Я понимал правила маркетинга и справедливой торговли. Нам заплатили, чтобы мы сыграли. Мы сыграли. Как они смеют не выполнять условия нашего контракта? Ну, конечно, они были байкерами. Они делали то, что хотели. И что они сейчас хотели, так это еще музыки. К счастью, среди нас был дипломат: Пэт Вулкис, который, как я уже говорил, был самым старшим членом группы и по правде самым зрелым, когда дело касалось общения с другими людьми. Пэт вел с ними переговоры несколько минут, затем вернулся с новым контрактом. Условия были таковы: мы отыграем еще раз, они не заплатят нам ни копейки. Однако, они согласились отдать нам мешок галлюциногенных грибов. По рукам!

Саундчек Металлика на концерте в Сан-Франциско, март 1983 года.

Фотография сделана Брайаном Лью

Так что мы отыграли еще один сет, поели магические грибочки, и у нас естественно поехала крыша, в результате чего это стало одним из худших времяпрепровождений в нашей профессиональной жизни. Каждый говорил вещи, которые не собирался говорить, разглашал секреты, которые следовало хранить. К тому времени, когда мы вернулись домой, все наше братство было уничтожено. И добраться до дома было непростой задачей. У нашего обычного средства передвижения – Фольксвагена Рэббит, принадлежащего Тому, полетело сцепление на обратном пути. Поначалу мы пытались подтолкнуть машину до дома, ну и видок должно быть у нас был: парочка тощих, вялых подростков, пытающихся столкнуть с места несколько тысяч фунтов неохотно двигающейся стали. Это было безнадежным занятием, так что все закончилось тем, что мы проспали всю ночь в задней части грузовика, который мы использовали для транспортировки оборудования. С нами в тот вечер были двое приятелей, помогавшие мне в торговле наркотиками, в основном они просто следили за моим домом, пока я путешествовал с группой или работал в автомастерской. Эти парни были, что называется, Тупой и еще Тупее, хотя в большинстве случаев они вели себя в рамках разумного. К сожалению, их минимальные умственные способности были преуменьшены этими грибочками, и в какой-то момент они подумали, что украсть бочонок пива у байкеров это хорошая идея.

Разумеется, это оказалось плохой идеей. Бочонок выскочил у них из рук и покатился по холму, лязгая и грохоча, ударяясь о камни и пробуждая ото сна всех, кто спал в кемпинге. Наконец, бочонок прекратил двигаться, упав в речку. Твою мать…

Внезапно наше маленькое приключение превратилось в Пятницу, 13-ое. Преступники (Тупой и еще Тупее) остались на свободе, пытаясь общаться с нами при помощи криков и свиста птиц, пока все остальные были загнаны байкерами в угол и находились в плену в задней части кузова. В конце концов, было достигнуто соглашение (мы отыграли еще один концерт), бочонок был возвращен на место, и так мы пережили эту ночь. К тому времени, как мы вернулись домой, что-то все же изменилось. Это было похоже на ту сцену в фильме «Почти Знаменит», где группа пережила ужасный приступ турбулентности во время полета на концерт в заключительной части гастролей, и все чувствовали себя плохо и истощенно, было понятно, что конец не за горами.

Точно так же тогда чувствовал и я. Я больше ничего не мог дать Panic. И Panic ничего не могло дать мне взамен. Несколько недель спустя я листал альтернативную газету под названием Recycler, когда наткнулся на рекламное объявление одной еще безымянной группы, искавшей гитариста. В этом объявлении не было ничего необычного, Recycler еженедельно переполняли подобные объявления; они были обязательны к прочтению каждому начинающему музыканту в Южной Калифорнии. Одно из них вызвало у меня интерес, в основном из-за того, что у меня не было желания быть наемным работником в чужой группе. Я знал, что был довольно хорошим гитаристом; я также начал приходить к выводу, что мне нравилось управлять кем-то. Я не был хорош в принятии решений.

Данное объявление привлекло мое внимание, поскольку в нем содержались ссылки не на одну или две, а на целые три мои любимые группы. Первой была Iron Maiden. Ничего особенного в этом не было – ты не мог играть метал и не ценить Iron Maiden. Следующей была Motorhead. В этом также не было ничего особенного. Тем не менее, третьей была упомянута Budgie. Просто увидев это название печатными буквами, мое сердце забилось сильнее. Я познакомился с творчеством Budgie, новаторской группы из Уэйлса, фактически они считались в некоторых кругах первой хэви-металлической группой – однажды ночью несколькими годами ранее, во время путешествия автостопом по PCH. Водитель работал на радиостанции в Лос-Анджелесе3. Он был довольно приятным парнем. Поделился куаалюдом, врубил музыку на всю катушку, и в какой-то момент, узнав, что я играю на гитаре, он улыбнулся и сказал: “Чувак, ты должен послушать этих парней”. Затем он вставил кассету Budgie в магнитофон.

Я был немедленно сражен наповал. Скорость и мощь музыки, без отказа от мелодий, это было не похоже ни на что из того, что я слышал ранее. А теперь вот он я, читающий Recycler, и задающийся вопросом, что станет следующим этапом в моей жизни, это было будто я получил некое послание. Budgie!

На следующий день я позвонил по номеру, указанному в объявлении.

“Привет, чувак, мне нужен Ларс”.

“Это я”. У парня был странный акцент, и я все никак не мог определить, откуда он. Кроме того у него был совсем юный голос.

“Я звоню по поводу твоего объявления. Ну, о том, что вам нужен гитарист”.

“Так…”

“Ну, я знаю Motorhead и Iron Maiden” – сказал я. “Кроме того, я обожаю Budgie”. На секунду воцарилась тишина.

“Твою мать, чувак! Ты знаешь долбанных Budgie?!”

Вот так все и произошло. Видите ли, Ларс Ульрих, подросток (и, да, он был просто подростком, как я позже узнал) на другом конце линии, был страстным коллекционером музыки Новой Волны Британского Хэви-Метал (NWOBHM). И когда я произнес название группы, стоявшей во главе этого движения, я был принят за своего. Дело в том, что я даже не понимал (осознание пришло чуть позже), что Budgie занимали такое важное место в его мире; мне просто нравилась их музыка. И Ларс уважал это, что в свою очередь демонстрирует, что в глубине души, очень много времени назад мы действительно были родственными душами.

Мы встретились с ним пару дней спустя в квартире Ларса в Ньюпорт-Бич. Вообще-то это был дом его родителей, о чем я не подозревал, пока не приехал. Дорога к нему напоминала путешествие по закоулкам воспоминаний, поскольку Ларс жил в районе недалеко от того места, где моя мама работала горничной, когда я был еще ребенком. В какой-то момент, покидая шоссе Пацифик Кост, я подъехал к стоп-сигналу и понял, что если повернул не туда, то еду сейчас на остров Линды, где моя мама убирала туалеты у богатых людей. Повернув, я вспомнил, как однажды, много лет назад, когда я надевал маленький галстук-бабочку и белую работу, чтобы выручить ее, пока мама работала на фирму-поставщика продуктов на частной вечеринке в том же районе.

За кулисами с Ларсом Ульрихом и своим давним другом Джоном Стреднански.

Фотография сделана Уильямом Хейлом

Можете себе представить, о чем я думал, въезжая на дорогу на своей старой Mazda RX-7, чей проржавевший глушитель гремел так сильно, что я подумал у автомобиля треснут стекла:

“Сраное отродье фирмы Силвер Спун…”

Отец Ларса, Торбен Ульрих, бывший профессиональный игрок в теннис, пользовался некоторой известностью. Его мать была домохозяйкой; я никогда много не знал о ней. Ларс родился в Дании. Неудивительно, что он начал играть в теннис в очень юном возрасте, и был своего рода вундеркиндом. Предполагалось, что он переедет в Штаты ради дальнейшей карьеры в теннисе, однако вскоре его настоящая страсть взяла верх: музыка, в частности, игра на ударных. Я не знал ничего этого, когда мы впервые увидели друг друга. Все, что я знал, когда он подошел к двери тем утром, так это то, что он был очень юн (мне было двадцать лет; Ларсу еще не было и восемнадцати) и очевидно он происходил из несколько иного мира, чем тот, что я знал.

У меня не было больших ожиданий относительно этой первой встречи. Во многих отношениях я все еще был очень молод. У меня была травка, и я понимал, что если ничего хорошего не выйдет, я могу просто потусоваться с этим пацаном, накуриться, и послушать его планы по завоеванию музыкального мира. Мы обменялись рукопожатиями и поднялись прямо в его спальню, вероятно чтобы приступить к делу (что бы это ни означало). Первое, что я заметил, когда вошел в его комнату, это его коллекцию всякого интересного дерьма на стенах: фотографии групп, обложки журналов. Прямо у входа висел огромный постер Фила-Грязного Животного, барабанщика Motorhead, орудовавшего за невероятной барабанной установкой, покрытия которой украшали, как это позже оказалось, раскрытые пасти акул.

“Очень клево” – подумал я.

Немного сбивающей с толку была гигантская стопка датского порно на тумбочке. Я не ханжа. К тому времени я пережил свою долю фантазий, вызванных Пентхаусом. Но это дерьмо было странным. Это были не те вещи, что можно увидеть в ведущих американских эротических журналах, а жесткие европейские странности: девушки, которых трахают бейсбольными битами и бутылками из-под молока, вещи такого рода.

“Чувак, это немного странно, тебе не кажется?”

Ларс пожал плечами. Отчасти это было, по-моему, из-за того, что он был слишком юн. Он мог бы сойти за тринадцатилетнего или четырнадцатилетнего, казалось несколько странным тусоваться с ним, перелистывая датское порно и говорить об основании группы. И курение травки, само собой, было следующим, чем мы занялись. У Ларса был бамбуковый кальян для курения марихуаны прямо под открытым небом (его родители, по-видимому, использовали для воспитания нечто иное, чем железный кулак), само собой, разговор зашел о наркотиках. Мы немного обменялись военными историями, и Ларс рассказал мне о своем любимом методе курения гашиша. Он вырывал ямку в земле, закапывал туда гашиш, пока он горел, затем выкапывал небольшой туннель и вдыхал дым через сито с другой стороны. Я попытался представить себе эту картину: этот маленький подросток лежит лицом в земле, вдыхая дым гашиша в легкие. Я не мог представить, как делаю то же самое, и я не понимал, какое преимущество этот метод имел над более традиционными способами курения…однако, должен отметить, этот способ был изобретательным.

Так мы поговорили некоторое время, раскайфовались, и, в конце концов, я спросил Ларса, есть ли у него записи группы, которую он пытался сформировать. В составе было уже три человека, как он сообщил мне: вокалист по имени Джеймс Хэтфилд (Джеймс тогда еще не делал упор на игре на гитаре), бас-гитарист по имени Рон МакГовни, и сам Ларс, барабанщик. Им требовался гитарист, действительно классный музыкант, чтобы состав был полностью укомплектован. По правде говоря, группа все еще находилась на стадии зарождения. У нее не было имени, не имелось истории выступлений. Что у нее было, по-видимому (хотя я не знал об этом в то время), так это соглашение между Ларсом и продюсером по имени Брайан Слэгел, чей новый лейбл «Метал Блейд», готовился к выпуску сборника композиций в стиле хэви-метал под названием «Metal Massacre». Один трек был зарезервирован для начинаний Ларса; все, что ему требовалось, так это сочинить композицию, создать группу и сделать запись.

“Послушай это” – сказал Ларс. Он вставил кассету в свое стерео и включил сырую демозапись композиции под названием 'Hit The Lights', написанную Джеймсом и одним из его приятелей из предыдущей группы. Гитарная работа была проделана парнем по имени Ллойд Грант, игравшим с Ларсом и Джеймсом некоторое время до моего прихода.

Песня была неплоха; игра была равномерно небрежной, качество звука было еще хуже, у вокалиста были проблемы с взятием нот, и не чувствовалось харизмы. Однако на пленке чувствовалась энергия. И стиль. Когда завершилась песня, Ларс улыбнулся.

“Что скажешь?”

“Вам определенно нужно больше гитарных соло, это точно”.

Ларс кивнул. Он не казался обиженным. Думаю, он хотел услышать мое искреннее мнение. Ларс искал гитариста, который соответствовал его музыкальному вкусу, и я, возможно, отвечал всем его критериям. Сырая, как была, пленка напомнила мне о музыке Новой Волны Британского Хэви-Метал, которую я слушал. Я понял, что эти парни играли на гитаре с риффовой точки зрения. Здесь дело было не столько в бренчании аккордов или арпеджио – переходам с одной части гитарного грифа к другой, это было похоже на извлечение звука на одной и той же струне снова и снова, до точки, когда звучание практически полностью становилось монотонным. Таким образом, риффу требовалось нести на себе тяжесть целой песни. Если эти слова звучат слишком просто, то на деле это не так. Это невероятно сложно, потому что гитарист полагается на такой небольшой музыкальный размер. Эффект, при должном исполнении, достигается почти гипнотический.

Я ушел с этой встречи с минимальными ожиданиями. Ларс был болезненно спокойным. Кроме того, как я уже сказал, он был просто слишком юн, тяжело представить, что у него имелся какой-либо грандиозный план по созданию того, что в конечном счете станет крупнейшей хэви-метал группой в мире. Как и многие дети с нечетко определенными рок-н-ролльными мечтами, он практически ковылял по этому пути. Я и сам находился на этом пути.

День завершился рукопожатием и обещанием оставаться на связи, затем я поехал обратно в Хантингтон-Бич, с мутными глазами и под кайфом. Я не знал, услышу ли я что-то Ларса снова. Однако он позвонил несколько дней спустя, желая знать, смогу ли я встретиться с ним и остальными ребятами из Норуолка, где жил МакГовни.

Классическая поза Мастейн / Хэтфилд. Мы были обречены на успех, правда, не вместе. Фотография сделана Брайаном Лью

“Для чего? На прослушивание?”

“Да, что-то вроде того” – сказал Ларс.

Я сказал, хорошо, вновь понимая, что мне нечего терять. Мне оставалось или доигрывать это дело до своего логического завершения, посмотрев, есть ли у этих парней вообще потенциал, или вернуться в Panic, что было явным тупиком.

МакГовни находился для меня под знаком вопроса. Я ничего не знал о нем. Не больше я знал и о Джеймсе, который, как оказалось, жил у Рона. Они оба были приятелями со времен средней школы и теперь делили квартиру на двух этажах (с внутренней лестницей), принадлежащую родителям Рона. Фактически им принадлежали несколько строений в районе, и одно из них было предоставлено Рону в полное распоряжение, а также было разрешено переоборудовать гаражное помещение под студию. Едва ли это можно было назвать жизнью на широкую на ногу – у всех соседей было дерьмовое отношение к этому, однако по сравнению с тем, как жил я (продавал травку, чтобы иметь хоть что-то из еды на столе), Рон держал жизнь за яйца. Как и Ларс.

Рон не произвел огромного впечатления при первой встрече. Я был немного крутым, уличным ребенком, и подозревал (и возможно немного завидовал) тем, кому, по-видимому, был предоставлен более легкий путь в жизни. В то время Рон работал, или по меньшей мере подрабатывал, в качестве рок-фотографа, с особым интересом к хэви-металу. Он постоянно делал фотографии других групп, прежде всего Motley Crue. По какой-то причине Рон был большим поклонником Crue, и я думаю, он полагал, что если показать людям фотографии Винса Нила, окрашивающего свои волосы или одевающего сценическую одежду, это произведет на них огромное впечатление. Я не понимал этого, и до сих пор не понимаю. Еще больше я не понимал то, как Рон был одет в первый же день встречи, в своих сапогах гоу-гоу, доходящих до колена; в стиле Остина Пауэрса, плотно облегающих джинсах; шипованном поясе; и тщательно отглаженной футболке Motorhead.

Металлист-яппи. Такой у него был вид.

Помню, что был довольно тихим в тот день. Это было похоже на то, что я стрелок, который принялся за дело с соответствующей долей серьезности. Имейте в виду, я никогда раньше не бывал на прослушиваниях. В какой бы группе я ни играл, это всегда была моя группа. Не было никаких “проб” в чью-то группу. К черту это! Я был лидером, а не последователем. Играть второстепенную роль в чью-то пользу мне было не слишком приятно, и на самом деле ввело меня в несколько дурное настроение.