Текст книги "Золоченая цепь"

Автор книги: Дэйв Дункан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

3

Взяв шлемы под мышку, соперники бок о бок ковыляли к королевской ложе. Алдан демонстрировал виртуозное владение нецензурной лексикой.

– Этим словам тебя тоже научили в Стипнессе? – невинно поинтересовался Дюрандаль.

Парень покосился на него своими угольно-черными глазами. Кровь из носа у него до сих пор не унялась. Ничего, его кошельку придется еще хуже, ведь теперь нужно будет платить за лечение.

– А тебя учили мошенничать в Айронхолле?

– Послушай, у тебя впереди еще двадцать лет. Дойти до полуфинала в твоем возрасте уже замечательное достижение.

– Да плевать мне на проигрыш, дубина! Плакали мои денежки, и какие!

Поскольку сам Дюрандаль не играл, об этой стороне турнира он как-то не подумал.

– И каковы ставки?

– К обеду я принимал тридцать к одному, – признался граф.

Это даже отдаленно не напоминало честную игру.

– Стыд какой!

– Тут сотни проигравших. Тебе повезет, если ты выйдешь из дворца живым, деревенщина проклятая.

Ничего смешного.

Король тоже казался не слишком довольным. Когда соперники остановились у барьера его ложи, он откинулся на спинку своего пышного кресла и смерил Дюрандаля свирепым взглядом. Лицо сидевшего рядом миниатюрного герцога Гайлийского приобрело опасно серый оттенок. Сколько он поставил на своего милого малютку сына? Разумеется, большинство из присутствовавших дворян ставило на фаворита, хотя стоявшие сзади Клинки радостно скалились.

Маркиз тоже находился здесь, под охраной Хоэра. Он улыбался, что делал теперь только на людях. Он сидел в трех рядах от Короля, в обществе каких-то баронетов; вполне возможно, его вообще не пригласили бы сюда, не участвуй его Клинок в турнире. Вся семья Морникад впала в серьезную немилость. Маркиза уволили из военно-морского ведомства, его дядьки и кузены лишились всех мест и привилегий.

– Ты не любишь биться на мечах? – угрожающе спросил Король у Дюрандаля.

Заковыристый вопрос!

– Я предпочитаю рапиры, Ваше Величество.

– Мой господин! – взвыл Алдан. – Я заявляю протест на решение судей!

Королевский взгляд переместился на него.

– К тебе мы не обращались.

Граф издал неприятный звук, словно поперхнувшись кровью. Король снова посмотрел на Дюрандаля.

– И что тебе больше нравится в рапирах?

– Гм… Мне кажется, они требуют большего мастерства, сир.

– Ясно. Ну что ж, в данном случае мы не увидели, чтобы сила взяла верх над мозгами. – В янтарных глазах заиграли искорки.

– Вы льстите мне, Ваше Величество.

– Ты выиграл дуэль, не нанеся ни единого удара! Ты сотворил новую легенду. Похоже, у тебя это входит в привычку. Поздравляем.

Облегченно вздохнув, Дюрандаль отважился на небольшой поклон и сумел не упасть при этом.

– Что же до тебя, милорд, я аплодирую твоему выдающемуся выступлению на нашем турнире. Вы со своим почтенным батюшкой, разумеется, отобедаете с нами.

Алдан шагнул к барьеру. Король поднялся и повесил ему на шею ленту со звездой полуфиналиста; при этом даже ему пришлось подняться на цыпочки. Все остальные, конечно, тоже встали, вежливо аплодируя.

Маркиза на обед не пригласили. Когда августейшая чета ушла, он спустился к барьеру и, к несказанному облегчению Хоэра, махнул рукой своему Клинку. За два с половиной года, что Дюрандаль знал его, он обрюзг. Его нечасто видели трезвым.

– Отличная работа, парень! Скоро ты сможешь выбраться из этого медвежьего капкана?

– Я с радостью побуду с его светлостью, пока ты не будешь готов, сэр Дюрандаль, – с обычной загадочной улыбкой сказал Хоэр.

– Минут через десять, милорд.

– Тогда пошевеливайся. У меня сегодня дел хватает. Встретимся на каретном дворе.

Когда Дюрандаль потащился к своему шатру, толпа снова взревела.

4

Наттинг ждал его у кареты; лакеи и кучер уже заняли свои места. Что это за дело у него такое срочное? Единственным его занятием в последнее время было приглядывать за обстановкой грандиозного дворца, который он строил себе, да и то последнее слово оставалось за его женой. Он беспробудно пил и ночами шатался по залам.

Дюрандаль благодарно кивнул Хоэру, сочувственно закатившему глаза, поклонился маркизу и зашагал прочь. Наттинг полез в карету. Она тронулась с места немедленно, так что Дюрандаль садился уже на ходу.

– Лихо ты это провернул!

– Спасибо, милорд. Все равно, я не должен был проигрывать ему утром.

– Да, но тебе будет приятно услышать, что я верю в тебя. Это был весьма прибыльный для меня день.

Он мог оказаться менее прибыльным, если бы за воротами дворца их ожидала разъяренная толпа. Впрочем, на деле там обнаружилось только несколько обиженных зрителей, не преминувших издевательски посвистеть им вслед. Маркиз, казалось, не обратил на это никакого внимания, и карета, скрипя и раскачиваясь, покатила по узким, грязным улочкам Грендона.

– Увы, – сказал маркиз после нескольких минут идиллического молчания. – На завтрашний поединок ставки будут менее благоприятны. Ты фаворит, четыре или пять к одному.

– Я не заслуживаю такого. Сэр Чефни – великолепный фехтовальщик.

– Гм… да. – Маркиз задумчиво пожевал губу. – Мне не хотелось бы говорить с тобой о таком низменном предмете, как деньги, сэр Дюрандаль…

Сам по себе титул ничего не значил, но он никогда раньше не обращался к нему так. Дюрандаль ощутил легкий укол тревоги. Что задумал Наттинг? У него совершенно не было собственных денег. Ему предоставлялись стол и одежда, но не деньги. Все развлечения – лошади, пиво – он получал за счет Гвардии. Единственное, зачем пригодились бы деньги, – это на подарки женщинам, но гордость не позволяла ему просить об этом. Женщинам оставалось довольствоваться его легендарной личностью, чего им, к счастью, обычно хватало.

– Милорд?

Карета грохотала по булыжной мостовой, медленно продвигаясь по улицам, заполненным народом. Похоже, они направлялись в самую злачную часть города.

– Видишь ли, Наттинг-Хаус обходится мне значительно дороже, чем я ожидал.

– Если я выиграю завтра Кубок, он, разумеется, будет принадлежать вашей светлости как моему патрону, – забрал же этот живодер и прошлогодний приз.

– Да, но… – Взгляд маркиза сделался блуждающим, но тем не менее старательно избегал встречи со взглядом Клинка. – Боюсь, сотня крон – это капля в море. Мой сегодняшний выигрыш исчисляется тысячами, и я поставил все до последней кроны на финал.

СМЕРТЬ И ПЛАМЕНЬ!

– Если вы позволите мне заметить, милорд, – вы ставите на завтрашний выигрыш? Я не совсем уверен в том, что могу побить сэра Чефни. Он побил коммандера Монпурса весьма убедительно.

– Я рад, что… То, что я предлагаю, сэр Дюрандаль, – это сделать твою собственную ставку.

– Мне нечего ставить, милорд.

Наттинг молча ткнул пальцем в кинжал на его поясе.

– Нет! – Увидев, как его подопечный тревожно вздрогнул, он сделал глубокий вздох. – Я имею в виду, я не могу расстаться с подарком самого монарха, милорд! Он сразу же заметит его отсутствие.

– Тьфу! Он никогда не узнает об этом. Ты не надевал его при фехтовании. И все, что от тебя требуется, – это расстаться с ним до окончания турнира. Один мой друг предлагает под него залог в шесть тысяч крон.

– Он стоит в десять раз дороже!

– Только при полноценной продаже, парень. Это всего лишь краткосрочный заем.

– А если мне не удастся выиграть поединок, что тогда?

Маркиз неуютно поерзал на подушках.

– Твоя обязанность – защищать меня, так?

– Конечно. Но только…

– Разве долговая тюрьма не опасность? Если я не наберу за считанные дни солидную сумму, сэр Дюрандаль, именно там я и окажусь. Полагаю, ты последуешь туда за мной.

– Ах ты, жалкий свиной ублюдок. – Дюрандаль не поднимал голоса; нет смысла кричать, констатируя факты. – Ты хочешь сказать, твоя сестра-шлюха не в состоянии больше выжать денег из Короля?

Взгляд Наттинга на мгновение вспыхнул, но тут же подавленное настроение снова овладело им.

– Можно сказать и так. И поскольку никто больше не заплатит моих долгов, нам предстоит гнить в тюрьме до самой смерти. На Дрейн-стрит умирают быстро, Клинок. Готов ли ты защищать меня от чахотки?

– Клянусь Восемью Стихиями, я здоровее тебя! Когда ты сдохнешь, я стану свободным – свободным от тебя и от самого позорного долга, когда-либо возложенного на честного воина.

– Тебе виднее. Мы приехали. Так это твое окончательное решение?

Карета остановилась в темном и вонючем переулке, таком узком, что люди с трудом протискивались мимо. Их ждали; в стене отворилась дверь, и из нее вышел лысый толстяк. Он улыбнулся, показывая почерневшие, сломанные зубы.

Дюрандаль обнаружил, что его отчаянно трясет. Никогда еще заклятие Уз не вступало в такое противоречие с его собственными побуждениями. Ему хотелось придушить сидевшую рядом с ним жабу и втоптать ее труп в грязь.

– Но Король дал его мне!

– И ты получишь его обратно.

– Вы мне не верите? – Голос его дрогнул. – Вы что, боитесь, что я не приложу всех усилий? Клянусь, милорд, я буду биться завтра так, словно от этого зависит ваша жизнь. Я буду честно драться и без разговоров о долговой тюрьме!

– Но это ведь так и есть. Моя жизнь поставлена на карту – не напрямую, согласен, но это не меняет дела. И всего-то, о чем я прошу, – это дать мне на день штуковину с твоего пояса. Неужели это так много для человека, который связан заклятием защищать меня от всех врагов? Решай. Дать мне сигнал кучеру ехать дальше?

Он не врал, говоря, что смерть в долговой тюрьме – дело нескольких недель. Узы могли бы и не отреагировать на столь непрямую угрозу, но Дюрандаль давал клятву. Сердце его болело, когда он снимал кинжал с пояса и передавал его маркизу.

Улыбаясь, Наттинг протянул его человеку, стоявшему в дверях, и получил взамен свиток пергамента. Он наскоро пробежал его взглядом, кивнул и дал кучеру знак погонять. Карета тронулась с места. Никто не произнес ни слова.

Как этому говнюку удалось провернуть это втайне от своего Клинка? Ну конечно, последние дни Дюрандаль проводил за фехтованием больше времени, чем обычно, оставляя его на попечение гвардейцев. Да и писем в последнее время приходило и уходило больше обычного, так что он мог бы и заподозрить что-то недоброе. И что бы это изменило? Он не смог бы выступить против своего подопечного, что бы тот ни задумал.

– Но вы хоть понимаете, – сказал он, с трудом шевеля пересохшим языком, – что если я проиграю, и Король спросит меня, что случилось с кинжалом, я скажу ему правду?

Маркиз Наттинг хитро улыбнулся.

– Ты ПРОИГРАЕШЬ, мой милый, и он не заметит, потому что кинжал будет на месте. Мы ставим на сэра Чефни, не на тебя. Я получу свои деньги в пятикратном размере, и он победит. Чтобы получить свой кинжал обратно, тебе придется проиграть.

5

Осенний вечер сменился ночью, когда маркиз вернулся в Наттинг-Хаус, и он сразу же прошел в сад, громко высказывая своему Клинку возмущение по поводу того, что целая армия работников ушла, так за весь день ничего и не сделав. Внутри была та же картина. Все эти маляры, художники, плотники и штукатуры лодырничали с самого утра, тратя впустую его деньги. Мои деньги, подумал Дюрандаль. Королевские деньги. Несколько дней назад маркизу отправили погостить у родителей, поэтому недостроенный дом был пуст, если не считать пятидесяти двух слуг. Наттинг визгливо вызвал слуг, потребовав бритья и свежей одежды – мыться он рисковал только в самых ответственных случаях. Пока слуги хлопотали над его высокородным телом, Дюрандаль беспокойно метался по огромной гардеробной.

Что-то было не так – что-то почти очевидное, но упрямо остающееся вне поля его зрения, и это сводило с ума. Каким бы поганым ни было объяснение, данное ему говнюком, настоящая правда могла оказаться еще хуже. Если подумать, что-то очень уж быстро тот избавился от жены; та не хотела ехать, но он настоял. Вполне разумная мера, если он ожидает ареста, значит, дело не в этом. Человек, стоящий перед финансовым крахом, должен урезать расходы на строительство и слуг, верно? Ну, не обязательно. Придворные обыкновенно не скупились, оплачивая услуги, так что любой намек на экономию может отпугнуть кредиторов. И потом, этот говнюк скорее всего и представления не имеет об экономии. Он больше не может тянуть деньги из флота или торговать влиянием сестры на Короля. Игра на фехтовальных турнирах может служить прибыльным, но все равно побочным источником дохода, но он явно задумал что-то еще. Что дальше? Он потребовал парадный вечерний костюм, словно собирался на бал или банкет. Но его никто больше не приглашал на подобные мероприятия…

Что он все-таки затевает? Куда делось его уныние? ВОТ ЧТО не так! Едва вернувшись домой, он начал ухмыляться. Шесть тысяч крон при ставках пять к одному будет… м-м… тридцать тысяч. Хватит ли этого, чтобы спасти его от краха?

Или тут попахивает чем-то похуже?

Маркиз потребовал обед и ел в блаженном молчании, пока его Клинок понуро сидел напротив. Потом, вместо того чтобы закладывать карету, он потребовал плащ и башмаки. Он явно собирался куда-то пешком – в темноте? Это было уже совсем из ряда вон – абсолютно не в его духе.

В первый раз с той минуты, когда он отдал кинжал, Дюрандаль открыл рот.

– Куда мы идем, милорд?

Его подопечный только загадочно улыбнулся.

– Подожди и увидишь.

* * *

Светила полная луна, но для джентльмена разгуливать по известным своей дурной славой улицам Грендона было дерзостью, от которой Узы Клинка звенели громче колоколов. Его прямым долгом было бы удержать своего подопечного от подобного безрассудства, возможно, даже силой. Но Дюрандаль так возрадовался тому, что его умение наконец-то может быть востребовано, что подавил доводы рассудка. В результате он сопровождал проклятого маркиза по темным, зловонным переулкам, даже не запасшись факелом. Он дрожал от радостного возбуждения как конь перед скачкой, молясь о том, чтобы кто-нибудь бросился на них из темноты. К счастью или несчастью, этого так и не произошло. Раз или два ему послышались шаги сзади, и он обругал себя за мнительность.

Маркиз явно ничего не слышал. Он знал, куда идет, хотя явно по описанию, так как бормотал что-то себе под нос на каждом углу. Потом он начал считать двери, и когда нашел ту, что искал, она оказалась помечена магической октаграммой, светившейся призрачным светом. Орден заклинателей, гнездившийся в таких трущобах, наверняка специализировался на самых неблаговидных заклятиях, а те, кто являлся сюда поздней ночью, должно быть, делали это с самыми неблаговидными намерениями. Два лакея в пышных ливреях встретили их у дверей и проводили в салон. Яркие цвета драпировок с преобладанием красного, непристойные картины на стенах и извращенно-эротичные скульптуры наглядно говорили о том, какого рода заклятиями здесь занимаются. Откуда-то доносилась негромкая музыка, и воздух был полон жарких, пряных ароматов. К своему стыду, Дюрандаль ощутил, что плоть его отзывается на эту обстановку.

Другие заговорщики уже ждали их. В пожилом мужчине легко было узнать графа Истнесса, бывшего губернатора Ностримии, старшего из назойливых дядек Наттинга. Женщина прятала лицо под вуалью, но личность ее не вставляла сомнений.

В тревоге она вскочила с кресла.

– Болван! Зачем ты привел его сюда? – Даже голос ее невозможно было спутать ни с каким другим. Длинный, изящный палец белой руки указывал на Дюрандаля.

Маркиз рассмеялся, подошел к ней, приподнял ее вуаль и поцеловал в щеку.

– Я не могу отвязаться от него. Он вечно при мне как родинка. И потом, он идеальный соучастник. Он не выдаст меня даже под пыткой. Верно, сэр Дюрандаль?

Дюрандаль не обратил внимания на издевку и попытался не обращать внимания на самое прекрасное лицо королевства.

– Что недоброго вы задумали, милорд? Не забывайте, я слуга Короля.

– Но я стою на первом месте! И мое падение или победа зависят и от этих моих сообщников, так что ты не сможешь выдать никого из нас. – Ухмылка, ухмылка!

Любой другой, подначивавший Дюрандаля таким образом, был бы уже мертв, хотя он никогда еще не обнажал меча во гневе и надеялся, что этого никогда не случится.

– Я не могу предать вас, поэтому я должен остановить вас. Совершенно ясно, что вы замыслили использовать против Его Величества колдовство, а это серьезная опасность, – его логика была неумолима.

Наттинг покосился на свою сестру; самоуверенности его несколько поубавилось.

– Правда? И как ты собираешься остановить меня?

Дюрандаль тоже посмотрел на графиню. Она отшатнулась назад, и гнев ее сменился страхом.

– Вы замыслили вернуть королевское расположение этой шлюхе. Я не могу наносить вред вам, Таб Ниллуэй, но на нее это не распространяется, – может он в самом деле хладнокровно убить женщину? Сможет, если этого потребует безопасность его подопечного. Возможно, хватит и увечья, хотя сделать это труднее и не так надежно. Изъяны фигуры можно исцелить. Смерть – никак.

Графиня ахнула и ринулась к двери, но замерла на месте. Перед лицом ее застыло острие Харвеста. Истнесс выругался и потянулся к своему мечу.

– Не валяйте дурака, дядя, – фыркнул Наттинг. – Он разделает вас на котлеты прежде, чем мы успеем пошевелиться. Ты опоздал, парень. Ты уже никак не сможешь убить графиню так, чтобы этого не обнаружили. Инквизиторы допросят нас, возможно, даже с пристрастием – скорее всего тебя, так как ты не из знати. Наши намерения всплывут наружу, а намерений достаточно для обвинения в измене. Ты ничего не можешь поделать.

Вихрь противоречивых эмоций захлестнул Дюрандаля.

– Это все равно лучше, – голос его охрип и слегка дрожал, – чем позволить вам пытаться совершить невозможное преступление.

– Очень даже возможное преступление. Убери меч, и я все объясню.

– Нет. Говорите, что там у вас, и побыстрее.

Графиня попятилась от меча, и он не стал ее преследовать. Что бы ни затевалось, он сознавал свой проигрыш.

Похоже, маркиз тоже понял это, так как масляная ухмылка снова играла на его лице.

– Свеча, всего лишь свеча. Совершенно безвредная. Она будет настроена на тело моей сестры. Когда свечи зажгут и Король вдохнет ее запах, его страсть к графине вернется, еще сильнее, чем прежде. Он вернет ее во дворец, мое богатство тоже вернется. Я не лгал тебе, говоря про долговую тюрьму, сэр Дюрандаль. Королю не будет нанесено никакого вреда.

Дюрандаль пожал плечами.

– Другие тоже могут вдохнуть.

– Ну и что? В свое время сотни бредили ее телом. Важен только один.

– Ты не сможешь пронести заколдованную свечу к Королю.

– Разве? Ты меня недооцениваешь. Королева переехала до родов в Бондхилл. Амброз уже настолько пропитал дворец заклинаниями, что ни одна нюхачка даже близко не может к нему подойти. Он часто навещает жену. Мы все предусмотрели.

Все это казалось чудовищно возможным – как раз такое грязное дело, на какие был способен этот говнюк. И конечно, Дюрандаль ничего не мог поделать с этим. Измена! Где она, его честь? Где они, светлые надежды его юности? Где…

– Надо же, какая драматическая сцена, – произнес новый голос. В дверях стояла незнакомая женщина. Только лишенное возраста лицо виднелось из-под прикрывавшего голову клобука, и зрачки ее глаз мерцали красными огнями. Ряса из дорогой ткани такого же красного цвета ниспадала с плеч до самого ковра. Вся внешность ее не оставляла сомнений в том, что именно она заведует здешними духами и орденом.

Маркиз поклонился.

– Временами она была такой, миледи, но мне кажется, наш юный друг внял голосу разума.

Настоятельница подняла свой жуткий взгляд на Дюрандаля.

– Уж не считаешь ли ты, что мы не думаем об опасности? Что мы недооцениваем сложности этого дела? Если ты будешь выкидывать фокусы, молодой человек, никто из вас не выйдет из этих стен живым. У нас свои способы избавляться от ненужных свидетелей.

Он колебался даже тогда, раздумывая, не зарубить ли ему еще и эту тварь. Необходимость беречь своего подопечного от любого вреда удержала его от этого – очевидно, что орден, имеющий дело с такими духами, умеет защищаться. Маркиз знал, что победил и торжествующе ухмылялся. Графиня снова кипела от злости. Старый дядька понуро опустился обратно в свое кресло.

Дюрандаль убрал меч в ножны. Право же, у него не было выбора. Он должен держаться так, словно все в порядке. Он будет идеальным сообщником, верным до самой смерти. Завтра он даже проиграет финальный поединок на Королевский Кубок – в качестве доказательства своего поражения и позора. Узы не позволят ему убить себя.

В бессильной ненависти к самому себе смотрел он на то, как маркиз расплачивается деньгами, полученными за кинжал, подарок Короля. Настоятельница с удовлетворенным видом просмотрела свиток и повела их в часовню, выстроенную в форме октаграммы – в высокое помещение из белого мрамора, шестнадцать стен которого образовывали восемь лучей. Каждый из этих альковов тем или иным образом – по большей части, достаточно грубо и прямолинейно – посвящался той или иной стихии. Один был пуст, символизируя Воздух; напротив стоял кувшин воды, меч означал Случайность, и так далее. Единственным источником света служила горящая жаровня. На взгляд Дюрандаля символы здесь грешили дурным вкусом – взять хотя бы череп как знак Смерти или большое золотое сердце как знак Любви. Ему хотелось скрежетать зубами, но возможно, это производило впечатление на тех клиентов, которые пользовались оказываемыми здесь услугами. Хотя присутствие духов ощущалось здесь довольно сильно, это не приносило ему того успокоения, какое испытывал он в Айронхолле. Здесь оно лишь тревожило и казалось порочным.

К четырем посетителям добавилось трое заклинателей в красных рясах – двое мужчин и еще одна женщина. Настоятельница расставила их всех по местам. Дюрандалю было сказано стоять перед черным пьедесталом, с которого скалил свои зубы череп, так что он был Смертью – вполне подходяще, учитывая его теперешнее настроение. Октаграмма не отличалась от стандартной, поэтому слева от него был Воздух, а справа – Земля. Наттинг стоял на Случайности, его дядя – на Времени, а графиня, ясное дело, была Любовью, прямо напротив Дюрандаля.

Когда заклинательница завела песнь Изгоняющего нежелательные стихии, Наттингу, его дядьке и Дюрандалю было велено повернуться спиной к центру. Этим их участие в ритуале и ограничилось, но Дюрандаль разбирал достаточно слов заклинаний, чтобы представлять, что происходит за его спиной. Стоя на острие Смерти, он менее других был вовлечен в действо, но даже так – к его раздражению – духи возбудили в нем нестерпимую, жгучую похоть. Единственным утешением ему было то, что от него не требовалось смотреть на все непотребства, проделывавшиеся над телом самой прекрасной женщины Шивиаля.