Текст книги "Герой!"

Автор книги: Дэйв Дункан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

***

Когда копы-спейсеры в конце концов примчались в Форхил, первый выбравшийся из торча оказался смуглым крепким парнем, имевшим самоубийственную дерзость наставить оружие на адмирала Вауна и приказать поднять руки вверх. Его кореш мертвенно побледнел и разразился бульканьем. Ваун же так виртуозно наорал на главного, что теперь тот стал белым, а его товарищ сдерживал улыбку. Потом Ваун присвоил себе их торч, сказал им, что в течение суток представит формальный рапорт, и отчалил.

Он сообщил приборной доске координаты Вэлхэла, приказал набрать максимальную скорость и пользоваться всеми приоритетными правами. Он откинулся назад, страдая от тесноты и зловония стандартной модели К-49, но когда он обнаружил в бардачке припасенные копами завтраки, настроение его улучшилось.

Пока форхилский ландшафт таял внизу, Ваун жадно жевал.

Он фантазировал на тему прибытия в Вэлхэл, где его ждет, вся в нетерпении, веснушчатая рыжая. Это будет подобающее герою возвращение, весь Вэлхэл лишь для них двоих. Ваун покажет его рыжей во всем великолепии. Он покажет, как герои живут. Как любят. Это напомнило ему о том, что он почти не спал в эту ночь, а теперь есть свободное время. Сиденья были специально устроены так, чтобы обезоружить дремоту, но, насколько возможно, он устроился поудобнее.

Небо приобрело почти космическую черноту, на западе ослепительно горел Ангел, а Ваун в полусне задумался о Q-корабле. Это верно – корабль пока еще далеко, около одной десятой элуя. Верно также, что курс Q-корабля, как известно, установить сложно, но он пользовался результатами триангуляции минных баз и научно-исследовательских космических станций, разбросанных по всей системе. Если корабль не начнет в ближайшее время торможение, то скоро он уже и не сможет этого сделать, не будучи разорванным в клочья приливным напряжением.

Если только это не корабль с металлическим корпусом. Интересно, могли бы братья отправиться в двадцатилетнее путешествие на таком корабле? Пожалуй, да могли бы. Братья безоговорочно преданны своей родне, как коллективные насекомые.

Но зачем приближаться вот так, по эклиптике, направляясь прямо на Ульт?

Это откровенно враждебный выпад, гарантированно вызывающий ярость Патруля. Если кто-нибудь на Ульте способен мыслить так, как братья, так это адмирал Ваун.

Неприятность в том, что он вел себя как представитель дикой расы столь долго, что теперь словно попался в ловушку этого типа мышления.

Но Рокер захочет, чтобы он попробовал. Они ненавидели друг друга и обычно старались никогда не встречаться, но сейчас речь идет о судьбе планеты.

Странно, что Рокер до сих пор отказывался ответить на звонки Вауна.

Зажужжал бортовой ком.

– Вызывают адмирала Вауна, – сообщил он довольным голосом.

Ваун уже давно привык к тому, что Вселенная полна совпадений.

– Кто?

– Данные о звонящем засекречены. Ваун немного поразмыслил о такой глупости, но это означало лишь то, что он должен ответить на вызов отказом прежде, чем Рокер признает, что это он. Это скорее всего не входило в замыслы скотины, а просто так срабатывали системы безопасности, не переходившие в состояние боевой тревоги до тех пор, пока канал не был полностью открыт. В данный момент это было очень удобно, поскольку Ваун начал засыпать. Он своенравно решил, что прямо сейчас он не в настроении ругаться с адмиралиссимусом Рокером.

– Отказ, – сказал он. – Никого не принимать. Конец связи.

Как ни странно, это сработало. Ваун попытался устроиться поудобнее.

Неудивительно, что у гвардейцев такой дурной характер, если им дают для полетов такие трубки, как эта штуковина. Его левое колено давило в подмышку, а макушка задевала колпак, из-за чего зудел череп. Ушибы адски ныли, он до сих пор не съел свой бустер.

География вокруг была совершенно незнакомой, как и часть истории.

Малиновая дымка – это, должно быть, горы Зарзар, откуда воинственные племена изгонялись на Виридианскую равнину раз двенадцать, сначала верхом на животных, затем на самолетах и дельтапланах. За пределами видимости лежала пустыня Эшуор, которая, когда он видел ее в последний раз, была симфонией красного и темнобордового. Там убийцы царя Толиана попытались несколько столетий назад построить ядерную установку и были стерты с лица планеты Патрулем при первой же попытке серьезного вмешательства в ультийскую политику. Далеко на юге, где голубые болота и блестящие озера меркли в янтарной мути, на горизонте, должен быть Ферсткам, место, где десять тысяч лет назад высадился святой Джошуаль Кранц.

Где-то средь ближайших зеленых равнин невидимая граница отделяла Западное Содружество от Свободных Земель. Первое – милая и бессмысленная анархия, второе – кровавый военный диктаторский режим. Есть вещи, которые не меняются никогда.

Доггоцевские инструктора учили, что каждая планета следует одним и тем же путем: простое деревенское поселение из нескольких десятков или сотен людей, период быстрого роста богатства и населения, приводящий к войнам и индустриализации, а в итоге перенаселение, нищета и долгое падение. Что потом?

Тишина… но об этом почти не упоминали.

Прямо под ним сейчас лежали илистые земли Дельты, а гноящийся фурункул, полный человеческих отходов, – был Кешеликс.

Вот город, куда он так и не вернулся.

Одного раза хватило.

Празднику конец. Катер продирается сквозь неразбериху речного транспорта и мусора, заполонивших все окрестности легендарного Кешеликса, святого города Фарианиса. Ваун, не вставая на ноги, осматривается, насколько позволяют борт судна и поля шляпы. Сухой ком стоит у него в горле, сердце бешено колотится. Он поражен количеством ревущих в воздухе, влетающих в дальние башни и вылетающих оттуда по замысловатым траекториям торчей. Вонь омерзительна. Он не на шутку обеспокоен тем, что некий здоровенный и быстроходный корабль грозит потопить их катер в напичканной нечистотами речной похлебке. Он так возбужден, что едва ли способен сдерживать детское хихиканье. Гигантские грузовики носятся по набережным и многочисленным мостам. Шумно!

Три недели назад он бы застыдился проявить волнение, но сейчас точно такой же трепет он замечает в Радже и Дайсе, которые уже много раз бывали в больших городах.

Троих братьев и так практически невозможно отличить друг от друга, а теперь они становятся похожи еще больше. Ваун понимает, что перенял у Дайса манеру разговаривать, хотя он и не помнит, чтобы пытался. Забавно видеть, что с Раджем происходит то же самое. Стандарты устанавливает, скорее, Дайс, как самый старший. Порой он цитирует Приора как авторитетную личность, но, обнаружив себя в меньшинстве, он, как правило, приспосабливается – вот уже ест рыбу.

Невероятная худоба Вауна исчезла из-за пищи и бустера высокого качества, а значит, он без сомнения стал еще сильнее, чем раньше, походить на Раджа. Это преображение не обсуждали, но Ваун знает, что если он заметил, то заметили и остальные.

– Здесь!

Радж сидит рядом с Вауном в такой же неудобной позе и тоже осматривается.

– Понял.

Дайс сидит на скамеечке у двигателя на корме и выглядит очень компетентным и собранным. Он отдает указания системе управления.

Они следуют к пристани, где четыре часа назад был взят в аренду катер.

Ваун смотрит на солнце, чтобы прикинуть, сколько времени. В полдень торч Приора будет ждать на стоянке.

Скоро Ваун увидит себя или по крайней мере своего двойника в форме коммодора. Это будет незабываемым переживанием. Приор, конечно, много старше, но выглядит он, по словам Раджа, в точности так же, как Дайс. Кажется, они оба боготворят Приора Он – лидер, пионер. На самом деле Приор – не его настоящее имя, а что-то типа клички, присвоенной им в качестве имени по прибытии на Ульт.

– Даже у братьев должны быть лидеры, – объяснил Дайс. – Порой решение не очевидно, а дергаться то туда, то сюда недопустимо… Так говорит Приор.

Только Приор знает, это точно. Только Приор знает, что это значит – быть не одним из полдюжины идентичных братьев, а одним из сотен. Когда Ваун пытается это себе вообразить, у него начинает кружиться голова. Приор родился, ..был задуман,.. на, Авалоне, он взошел на борт Q-корабля «Зеленые пастбища», когда ему было примерно столько же, сколько теперь Вауну.

Скоро, очень скоро он познакомится с Приором. И тогда он узнает что-то новое о своем будущем. Ни Раджу, ни Дайсу ничего не известно о планах, а может, им приказано молчать. Каковы бы ни были эти планы, Ваун даст согласие. Он среди своих Он чувствует свою принадлежность, и после стольких лет отчуждения это не может не приводить его в экстаз. Если Приор прикажет ему лечь посреди улицы под колеса, он скорее всего послушается.

Ну, может быть, немножко поспорит сначала.

И ясное дело. Приор никогда не поступит с ним так. Своим братьям он может доверять так, как никогда еще никому не доверял, кроме, может, только Нивела давно-давно.

Катер очень медленно скользит сквозь лабиринт плавучих пристаней и маленьких прогулочных суденышек безумных форм и расцветок. И люди – чистые, откормленные, прикинутые – богатые!

Подглядывая из-под козырька, Ваун видит, что это правда, что почти у всех темные волосы. Кожа самых разных цветов и фигуры на любой вкус, но изобилия светлых волос не наблюдалось совершенно. Он находит взглядом нескольких парней, похожих на деревенских, – с песочного цвета шевелюрами и пушистой грудью. Их странным образом расплющенные лица уже кажутся ему безобразными, а ведь еще каких-то три недели назад такая мысль ему бы и в голову не пришла.

Рэндомы. Дикое стадо. Он примеряется к терминологии братьев, и она ему нравится. Наверное, Ваун чувствует себя теперь в Кешеликсе так же, как чувствовал себя двадцать лет назад Приор в Ульте – чем-то чужеродным.

Бамп!

Радж выпрыгивает на берег с веревкой. Ваун усаживается под навесом, чтобы его не было видно, опускает голову.

– На пять минут раньше, – говорит Дайс, быстро устраиваясь возле него. Неплохо. Помнишь, что тебе надо делать?

– Конечно.

Почему-то его тон немного задел Вауна.

Дайс поднимает свои тонкие темные брови.

– Сейчас я – Приор, братец.

– Конечно.

Может быть, Дайс вовсе и не так холоден, как кажется.

Радж запрыгивает назад, катер качается.

Ваун распрямляет плечи, Дайс кладет ему на плечо свою крепкую руку.

– Удачи, Брат.

Ваун смотрит в эти удивительные темные глаза, видит там беспокойство, и ему хочется пасть на колени, петь хвалебные гимны – он, понятное дело, не станет этого делать. Эти двое странно посмотрели бы на него, если бы он даже просто упомянул религию, и это еще одно, в чем он должен пойти на уступки. Но Дайс беспокоится! И Радж тоже, конечно. Двое юношей беспокоятся за него? Быть того не может! Одного этого достаточно, чтобы разрыдаться, но он исхитряется бодро улыбнуться брату и как ни в чем не бывало отвернуться, будто Кешеликс ему – как родная деревня, будто сердце его не колотится так, словно у него приступ лихорадки.

Он взбирается на пристань. Он пойдет первым, потому что идти первым безопаснее всего. В том случае, если вдруг какой-нибудь слоняющийся без дела зануда решит обнаружить, как трое абсолютно одинаковых юношей сходят на берег с катера, он не станет поднимать шум. Шума не будет – и в диком стаде порой попадаются двойняшки и тройняшки. Он вообще не понимает, к чему такая осторожность, но так пожелал Приор.

Он не спешит. Не часто у него бывало столь сильное желание броситься бежать, но он идет. Он пытается выглядеть так, как будто его занимают мириады кораблей в воде, но они для него – бессмысленное пятно. Добравшись до берега, он неторопливо поднимается по ступенькам.

Улица – дурдом. Шум, столпотворение, бардак. Половина из местных кажутся великанами. Гигантская девушка утыкается Вауну грудью прямо в лицо. Он шарахается.

– Посмотри сегодня, как меня будут насиловать в «Стране чудес», – не терпящим возражений тоном говорит она.

Только теперь он догадывается, что это сим, с отвращением отворачивается и натыкается на нелепую стену коричневых переливающихся мышц.

– Над тобой, дружок, наверное, все девчонки смеются, – орет сквозь грохот великан. – За две недели астальский бустер увеличит твои мышцы в два раза!

Никакой гимнастики не потребуется.

Ваун поспешно обегает гиганта, проходит прямо сквозь слизистое двуногое из разряда пресмыкающихся, машущее ему книгой, и добирается до тротуара.

На той стороне улицы – стоянка. «Будь осторожен на проезжей части», говорил ему Дайс. Он присоединяется к группе болтливых девиц и переходит улицу с ними. Если что, он должен пойти в направлении вон того серебристого шпиля на севере и ждать там. Что бы ни случилось, он обязан вернуться на корабль. Но ничего не случится.

Но почему тогда сердце мечется в груди, как москит?

Долго, безумно долго он бессмысленно таращится на автомобили и торчи на стоянке, пораженный их количеством и разнообразием. Ему и в голову раньше не приходило, что на свете существует столько всяких машин. Скинься они всей деревней, они не смогли бы купить и одно из этих сияющих чудовищ. Симуляторы женского пола толпятся вокруг него, борются за его внимание, сливаясь порой во что-то жуткое, многорукое, многоногое, многоголовое, все орут, предлагая неизвестные ему товары и услуги. Ему приходится смотреть между ними. Он кричит:

– У меня нет денег.

Но это их не трогает.

Спешат, приходят новые и новые. И тут с невыразимым чувством облегчения он видит зловещий черный корпус патрульного торча, заграбаставшего два парковочных места кряду.

Он неторопливо шагает к нему. Отважившись оглядеться по сторонам, он обнаруживает, что никто на него не смотрит. Испугавшись, что может показаться крадущимся, он поднимает голову и еще раз смотрит вокруг – дерзко. Торч чудовищен, размерами с дом Глоры. Окна непрозрачные, дымчатые, и не видно, что там внутри.

Он прикасается к двери. Потрясающе – дверь распахивается перед ним. Как и говорил Дайс. Он думает о том, как будет здорово снова увидеться с Раджем и Дайсом. Радж через час подойдет, Дайс должен уладить дела с документами.

Ваун входит в торч. Дверь с тихим присвистом закрывается. Он прищуривается в прохладном сумраке.

Здесь двое в военной форме, но ни один из них ни капли не похож на него. И на Раджа. И на Дайса.

***

И вот появляется он, сновидец, безмолвный в пылающей ночи. Тень необнаружимая… снова исчез… быть может, лишь шепот, след движения в камыше?

Парящий невидимо, неслышно, неосязаемо. Сновидец пересекает темные озерца, не нарушая их покоя, а буйные травы чуть колышутся, когда он проплывает над ними.

Луны нет. Здесь не бывает Луны, а необузданный туман застит звезды. Парящий над топью охотник, который не убивает, хищник, дарующий жизнь…

Темен путь его, но цель ясна. Учителя говорят, что дурной поступок может сделать великое дело.

Это сегодняшнее умение – дурное и в действительности разумеет под собой упадок. Такое умение ничего больше не умеет, ибо не сумело не потеряться и как умение забыто. Очень остроумно… Ну и что? Здесь его остроумие никто не оценит, кроме полноправного владыки, который пренебрегает обязанностями хозяина, поскольку валяется и храпит за кроватью. Галлюцинирование, вызванное нервным истощением, скажете? Известное в народе как отходняк после электрошока?

Ну, надо же! Вдобавок изрядная доза аксилетена? Бедняга. Но через семь-восемь недель, если повезет, он сможет отвечать на простые вопросы.

Нет, полного права называться полноправным владыкой он не имеет. Законным – возможно. Он не заслуживает сочувствия, сей невыразительный сибарит, мясистый рэндом, ибо нет сомнений, что он унаследовал древнее чудо, этот избалованный никчемный разгильдяй с псевдомозговым управлением, и даже если он каким-то образом честно его заслужил, ничего лучшего он не смог придумать, кроме как приспособить его в качестве плавучего борделя. Не правомочный поступок А ведь смешно, учитывая обстоятельства…

Чудесная старинная технология. Чудо, что она распространилась в нецивилизованной стране, возможно, с благородной некогда целью. В модели такой величины с комфортом могла бы разместиться группа из шести единиц – лесничих или, скажем, экологов – и не нарушить своей деятельностью ничего в окружающей среде.

А теперь обрати внимание! Клоака дорогой безвкусицы. Толстые ковры, хрустальные люстры, шелковые простыни! Стены убраны кружевами и пурпурным бархатом, порнографические симы готовы устроить любой вообразимый разврат.

Патетично, в самом деле Так бездумно проматывают свои жизни и ресурсы дикие расы, тупо гоняясь за преходящими плотскими усладами. Грустно. Декаданс. И ничего уже не поделаешь.

Никаких, само собой, занудных приборных панелей в пределах видимости, дабы не нарушать декора гнездышка любви. Крохотные болотца, канальцы, ручейки – все тихо течет мимо внутри сима над хрустальным с позолотой столиком. Весь механизм поднимается и опускается в мягком чарующем движении За последний час не было ни одного признака человечества. Время кончается.

Прежде чем наступит вечер. Сновидец должен вернуться и забрать свой торч в рощице у Трансдельтовой трассы, а сие судно вожделении должно быть надежно затоплено в подходящем водоеме. Плоховато оно ему служило. Ему стоило стырить аппарат попроще и прочесать страну фруктовых деревьев на восток. Эта экскурсия по Дельте – достойная сожаления глупость.

Подождите-ка! Тут что-то новенькое – пристань и кучка хибарок. Меняем курс и скорость… Убогая деревенька все ближе. Может быть, где-то рядом есть дичь безмолвное чудище болотное выслеживает в ночи свою жертву.

Это тринадцатая миссия, последняя. Через два дня сновидец должен отчитаться в Доггоце, обязанность, которую он не может не выполнить – после стольких-то попыток получить это задание! Рэндомы так сильно различаются по своим способностям, что разумный человек предположил бы, что им следует поощрять лучших, а кто лучший – определять по реальным заслугам. Но нет! С ума сойти! На Ульте в Патруль попадают исключительно избалованные отпрыски спейсеров.

И тем не менее тот же самый разумный человек предположил бы, что космический Патруль, где почти ни у кого нет опыта работы в далеком космосе, приветствовал бы бывшего члена экипажа Q-корабля как подходящего новобранца.

Ну, вряд ли. Только так. Только после двух лет подкупа да умасливания, да интриг, да низкопоклонства. Когда-то в Монаде учителя предостерегали:

«Кумовство всегда должно оставаться исключительной слабостью сообществ рэндомов».

Теперь учителя бы им гордились, братья гордились бы им. Пока он все делает хорошо. Интересно посмотреть, как отреагировали бы преподаватели из Доггоца на рекрута, щеголяющего звездочками космического странника на лацканах. С неудовольствием скорее всего. Но что ему общество каких-то простых, одержимых похотью рэндомов?

Ага! Сиротливая фигурка неуверенно прокладывает путь по грязной дороге в дальнем конце деревушки. В ложной гамме инфракрасного диапазона она мерцает фиолетовым привидением. Можно ли рассчитывать, что сей одинокий пешеход окажется нужного пола и возраста? Он просит увеличить картинку.

Да! Охотничий инстинкт заставляет его трепетать. Удача на стороне добродетели. Она – именно то, что ему нужно.

Все просто. Через несколько минут он подрулил и посадил дрифтер на дорогу в двенадцати шагах впереди бредущей фигурки. Он надевает волшебные очки и гасит свет. Двери распахиваются с чуть слышным шорохом. Ему даже не приходится красться к жертве. Через несколько мгновений она резко останавливается перед ним, упершись во что-то твердое в тумане. Когда она неуверенно поднимает руку, чтобы пощупать препятствие, он ее подстреливает….

Он прячет пистолет в кобуру и наклоняется, чтобы поднять ее. Не тяжела, но воняет.

Дверь закрыта… свет выключен. Он оглядывается по сторонам и приходит к выводу, что использовать эту постель для данной цели было бы даже для него слишком цинично. Он раскладывает ее на столике так, что ноги свисают с одного конца, а голова с другого. Летательному аппарату он велит лететь прежним курсом, пока они не окажутся над водой, и чувствует приятную дрожь, когда торч отрывается от земли.

Добыча чахлая, бледная, искусанная насекомыми; немногообещающий материал вообще-то. Может оказаться, что он только потратит на нее впустую время.

Если бы у нее были чистые волосы, она была бы блондинкой. Ее единственная одежда – отвратительно грязное тряпье, настолько сгнившее, что разрывается на части, когда он задирает его – волосы на лобке темные, груди твердые и плоские.

При лучшем питании и образе жизни была бы достаточно привлекательна…

Кошмар!

Что-то ожило у него в штанах. Пульс участился. Затруднилось дыхание, сперло в груди.

Всего через каких-то два дня он должен представить отчет в Доггоце и начать превращение в рэндома. Сделать карьеру будет нетрудно – он наберет очков больше любого когда-либо существовавшего рэндома, если захочет. Быть принятым в обществе – дело другое. Хотя нормальное поведение мужчины дикой расы ему омерзительно в высшей степени, он рассмотрит, если надо будет, и такой вариант.

Ради Братства. Поэтому он уже начал накачивать себя бустером, и сейчас вид этой убогой крестьянки вызвал требуемую реакцию. Не важно, что сознательно он отвергает эту искусанную блохами тушу с отвращением и испугом – зная, что ему предстоят годы этой мерзости, – в то же самое время он алчет ее.

Дело прежде всего… если забыть о том, что брюки стали до боли тесны; ему приходится расстегнуть ширинку, и это незамысловатое действие, не наделенный особым значением жест, который он бесчисленное количество раз проделывал, не задумываясь, неожиданно эротично, грешно и волнующе. Возбуждение нарастает.

Силясь не замечать его, он приносит оборудование и берется за работу. В тринадцатый раз, последний. Этика? Его все еще волнует этичность всего этого?

Нет, конечно. Он – рука провидения, эволюции. Борьба за выживание любых живых форм – безжалостное, дикое соревнование, а он – всего лишь инструмент, уничтожающий брак хищник.

А почему, в таком случае, у него трясутся руки? Раньше этого не было.

Вводим зеркало… раздвигаем вагину… лапароскопия показывает, что признаков присутствия подлежащего выселению законного арендатора нет… катетер в шейку .. Он шарит. Черт! Черт! Черт! Малейший промах может проколоть главную артерию.

Он поднимается и рассматривает костлявую пациентку, все еще в забытьи – Вот так! – говорит он вслух. – Ну, почти так. Желаю вам безопасного труда, граждане, и вместе мы можем запустить еще одну единицу Братства в многообещающую карьеру подрывной деятельности и завоеваний.

Он задумчиво поглаживает ее бедро и уходит за шприцами.

– Ты – тринадцатая, между прочим, – говорит он, просовывая иглу в первый пузырек, – последняя После тебя больше никого не может быть, поскольку у меня нет больше гормона. – Впрыскивает задумчиво дозу в мышцу ее бедра. – Надеюсь, ты оценила это, будущая мать Месяцы, ушедшие на то, чтобы расшифровать фармакопеи, разобраться в фармакологических справочниках, своровать в аптеках нужные препараты! – Второй укол в вену паха. – И все лишь для того, чтобы ты выработала corpus luteum, бесстыдница неблагодарная.

Готово. Несмотря на то что осталось еще больше половины дозы.

Он задумывается, рассматривает чахлые конечности, сморщенный живот.

– Как насчет второй порции? Почему нет? Мне она совершенно ни к чему! Ты теперь – самая желанная.

Осознавая, что дрожь в руках не выказывает никаких признаков ослабления, он вводит остатки препарата и бросает инструменты в сумку под столом.

И снова начинает разглядывать отвратительное женское тело.

– Таким образом, граждане, дело сделано. Как вы могли заметить, если бы обратили внимание, необходимо еще рассмотреть проблему удовольствий.

Это не похоже на удовольствия. Это похоже на непреодолимое влечение.

Содрогаясь, он расстегивает рубашку – Пойми, мне необходима практика. Могу я довериться твоему благоразумию? В большей степени, чем чьему-либо еще, и когда-то же я должен начать Одновременно он испытывает тошноту и воодушевление. Самое худшее – знание о том, что бустер воздействует в первую очередь на разум, заставляет его хотеть совокупить свою плоть с этим грязным голым животным.

В этом не может быть вреда, ибо сорок восемь хромосом никогда не могут соединиться с двадцатью, даже если бы он обладал жизнеспособной спермой, что тесты отрицали.

– Надеюсь, ты чувствуешь себя польщенной, – говорит он и снимает брюки.

Он начал с колен девушки, раздвинул ее ноги, почувствовал неожиданную реакцию. Ее голова резко вздернулась, подбородок уперся в грудь, и она уставилась на него широко распахнутыми грязно-карими глазами.

Зря, может быть, он ввел двойную дозу.

Он чувствует себя в глупом положении – он тоже голый, как и она. Никогда до сих пор он не тревожился, будучи раздетым, а сейчас тревожится Мгновенным результатом явилось исчезновение всех следов горячего желания, еще секунду назад одолевавшего его. Что во всей Галактике было способно когда-либо одолеть его? Лишенный дара речи, он встает и вперяет в нее свой взор, соображая, что делать теперь.

Парню, храпящему за кроватью, не удалось как следует рассмотреть захватчика, но пропажа дрифтера в конце концов будет обнаружена, и теперь есть свидетель, способный описать внешний вид вора.

Хотя, может, и не нужно ее убивать. Ее вывалившийся язык и беспорядочные движения зрачков ясно указывают на галлюциноз. Парадоксально, что даже ее быстрое возвращение в сознание – признак того, что он переоценил размеры и массу цели. Полное выздоровление последует немного позже, если вообще когда-либо последует.

Девушка вертит головой, осматривает комнату. Она родом из мира хижин из сплавного леса и высшей степени нищеты; никогда ей не увидеть ничего такого, как этот украшенный драгоценностями дворец, и она, должно быть, рассматривает его сквозь беспорядочную муть психического расстройства. Что она может подумать об этом месте?

Затем ее нерешительный взор возвращается к нему, заставляя его гадать, что она думает о нем. Видела ли она когда-либо мужчин иных, нежели лохматые, заросшие слизни с Дельты? Ну, наверное. Наверняка через эти пустыри проезжало достаточное количество госслужащих, кожа угрей – хорошее экспортное сырье.

Госслужащие для такой, как она, – важные шишки.

Ну и что теперь? Предположить, что она настолько растерялась, что не может его вспомнить – рискованно, но убить ее к чертям как-то нечестно, и уничтожать результаты работы целого вечера он особого желания не испытывает.

Она издает задыхающийся, сдавленный звук, голова свисает вниз. Он думает, что она ослабела, но она хватается руками за стол с двух сторон и поднимает колени.

Он отскакивает с отвращением.

– Нет!

Она опять неуклюже поднимает голову, смотрит на него между двух своих костлявых бедер и пытается сказать размякшим и слюнявым языком. Ему показалось, что она сказала:

– Господь?

– Я не…

Его настолько тошнит, что он не может говорить. Он указывает на дверь.

– Уходи!

Снова влажные звуки. Потом:

– Уходить?

– Да, уходи!

Она принимается выть:

– Я… я… я обидела Господа! Он трет лоб голой рукой.

– Ты не обидела. Ты не понимаешь… Я… О Господи!

Этой бессмысленной присказке он научился у диких на борту «Зеленых пастбищ».

Следует долгая пауза, потом она с опаской и с невероятным трудом говорит:

– Буду счастлива… выносить… ребенка для Твоей славы, Господи, если такова воля Твоя. Она не очень верит тому, что он ее не хочет. Абсурд! Но он вспоминает, что политический контроль рэндомов часто достигается при помощи государственно одобряемых суеверий. Очевидно, он натолкнулся на некую примитивную веру в воплощение, что прекрасно снимает все вопросы. – Боги не испытывают вожделения, подобно смертным. Ты уже носишь семя. Иди и вырасти мне сына, – указывает он на дверь.

Девушка задыхается, свертывается в неуклюжий комок конечностей, падает со стола на колени и утыкается лицом в кучу лохмотьев.

– Слава…

– Иди! И одежду свою забери.

Нелепость ее реакции терпеть невозможно. Он разражается беспомощным смехом и больше ничего добавить не может. Она воет и съеживается еще сильнее, ему становится еще смешнее. Рывком распахнув дверь, он выталкивает ее в ночь. Он забыл про инструкции, которые сам дал приборам, и в результате его и причудливую ковровую ванну заливает потоком грязной воды. Не причинив, впрочем, вреда – душ будет ей полезен, она уже встает на ноги, затопленная лишь до пояса. Дверь закрывается, погружая ее во тьму, и он выпаливает команду, в результате которой дрифтер легко, плавно, быстро и бесшумно уносится прочь.

Сновидец ковыляет к креслу и рушится в него. Он хохочет, пока не начинают болеть ребра. Мысль о том, что он чуть не совершил, болезненна, но хочется послушать историю, которую ей придется рассказать по возвращении в деревню. Еще больше хочется, чтобы рядом с ним был кто-нибудь из его братьев, с которым можно было бы поделиться шуткой.

Самое мерзкое в этой работе – одиночество.