Текст книги "Выбор Артура (СИ)"
Автор книги: Дэвид Висман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
Мне кое-как удалось, наконец, оторвать от себя взбесившуюся Светку, и обхватить её сзади. Мне от всего сердца было ее жаль, я не хотел причинить ей боли. Но, в конце концов, ведь это она бросила меня ради Артура, а потом и Артура – ради денег.
Она уже не выдиралась, а уткнувшись головой мне в плечо, ревела навзрыд, при этом матюкая меня, Артура, всех мужиков – пидорасов, и вообще всех и вся.
Артур, наконец, очнувшись от столбняка, открыл дверь, и я затащил ревущую Светку домой.
– Сволочь, Гордеев, ты самый последний вонючий козел. Извращенец, пидорас, гандон конченый, – причитала Светка у меня на плече. Я её гладил по голове, пытаясь успокоить. Артур тем временем заварил чай, и робко дотронулся до Светланиного плеча:
– Свет, хочешь чаю?
Реакция последовала незамедлительно:
– Пошел на хуй, пидор малолетний.
Артур почему-то обиделся не на «пидора», а на «малолетний»
– Вообще-то мне уже двадцать, если ты помнишь.
– Уроды, все мужики уроды, – Светка еще минут десять нас поматерила и уснула.
Мы с Артуром, не зная, что делать и куда нам лечь спать (Светик отрубилась на единственном диване), просидели всю ночь на кухне. Артур сидел за ноутбуком, а я за книжкой. О реакции, протрезвевшей на утро Светки, думать не хотелось.
Светка встала рано. Не глядя на нас, умылась и привела себя в порядок. Я предложил ей кофе. Она послала меня на член, и ушла, хлопнув дверью. На Артура она даже не взглянула.
Он сидел на кухне, и смотрел в одну точку.
– Олеж, мне страшно. Ведь она маме моей все расскажет. А у неё сердце шалит, она и так переживает из-за того, что мы со Светой разбежались. Они еще и не помирились из-за той ссоры, из-за денег. Что теперь будет, Олег?
Мне самому было страшно. У меня было какое-то нехорошее предчувствие:
– Мать тебя ведь любит. И я думаю, для нее главное – чтобы ты был счастлив. Ты со мной счастлив?
– Очень, – он прижался ко мне, уткнувшись лбом в мою щеку.
Отвезя Артура в институт, я попытался дозвониться Светлане, упросить ее не рассказывать ничего матери Артура. Конечно, рано или поздно нам бы пришлось признаться ей во всем, но это должно быть не так. Не от Светы она должна узнать, что ее сын живет с бывшим Светкиным мужем.
Телефон был отключен. Меня никак не покидало чувство страха, чувство какой-то неотвратимой беды.
Кое-как дожив до конца рабочего дня, в течение которого я постоянно набирал Светланин номер, получая неизменный ответ «абонент не доступен», я позвонил Артуру. Он не брал трубку, потом тоже стал не доступным. У меня началась паника.
Приехав домой, я позвонил Косте. Трубку сняла Ольга. Услышав мой голос, она, не отвечая, отключилась.
Артур был не доступен до самого вечера. Я метался в неизвестности, как тигр в клетке. Уже почти в полночь раздался телефонный звонок на домашний. Я схватил трубку. Это был Костя.
– Олег, у матери Артура инсульт. Она в больнице в тяжелом состоянии. Ты его не теряй. Я не могу долго говорить, я позвонил, пока Ольга в ванной.
В общем, Светлана все рассказала матери Артура. Причем сделала это, прямо на работе при всех. Сейчас кусает себе локти, да поздно.
Я не спал всю ночь, хоть это была вторая ночь без сна, у меня его не было. Трубка Артура была всё ещё отключена. Я понимал, что ему сейчас не до меня, но очень хотелось быть с ним в такую минуту, поддержать его.
Утром позвонила Светка.
– Олег, прости меня, если можешь. Софью Владимировну парализовало. Это я виновата. Господи, как мне теперь с этим жить? – она ревела навзрыд.
А я смог лишь выдавить из себя:
– Как Артур?
– Плохо. Он от неё всю ночь не отходил, на стульчике рядом просидел. Он и сейчас в больнице. Езжай к нему, ты ему сейчас нужен. Простите меня, если сможете.
Кое как доработав до конца смены, я рванул в больницу.
Артур сидел, сгорбившись возле матери, держа ее руку в своей. Я дотронулся до его плеча. Он вздрогнул и повернулся ко мне.
– Уходи. Уходи, – его губы сначала шептали это, одно-единственное, слово, потом перешли на крик. Он соскочил и стал выталкивать меня в коридор.
Глаза у него были, как у безумца, его всего трясло. Я попытался его обнять, но он с такой силой оттолкнул меня, что я врезался в стоящую в коридоре каталку. С поста уже направлялась к нам медсестра.
И я ушел.
Я вышел на улицу, постоял у больницы. Конечно же, я прекрасно понимал, в каком Артур сейчас состоянии. Мозгами все понимал, а сердце разрывалось на части. Зачем он так со мной?
Я – то, что ему сделал? И такая меня злость вдруг взяла, на мою распрекрасную «бывшую». Женщину, которую еще полгода назад любил, я готов был возненавидеть. Позвонив Светке, и не дав ей опомниться, вылил на ее бедную голову весь негатив, что был у меня в запасе. И мне стало немного легче. Оторвался – называется.
Домой идти не хотелось. Хотелось нажраться до поросячьего визга. Купив литровую бутылку «Горилки», я двинул к Костику. Ольга открыла мне дверь, и тут же захлопнула её у меня перед носом. Я со всей дури налег на звонок. Мне нужен Костя, мне срочно нужна была его жилетка.
И я не собирался отступать. За дверью послышался Костин слонячий топот.
А от его рыка «А ну отойди от двери!» я чуть было не отошел, но вовремя понял, что это не мне.
Светка была у них. Сидела зареванная и тихая, какой я сроду ее не видел. Шмыгая носом, смерила меня «таким» взглядом! Я почувствовал себя гвоздем под ударом молотка.
Ну и хрен с ней. Мне с ней не жить и детей не крестить. Пусть ненавидит меня, по крайней мере, хоть не презирает.
Когда мы на кухне с Костей, не разговаривая, выпили полпузыря, явились Светка с Ольгой. Как будто их кто-то звал. Ольга, молча, достала две рюмки, налила по полной, и они со Светкой залпом их глыкнули.
– Как долго вы с Артуром? – Светка сверлит меня взглядом.
– Не бойся, когда ты с ним жила, у нас ничего не было. Ты сама его бросила, в конце концов.
– А ты подобрать решил?
– Ну, хватит! – Костя вдруг треснул кулаком по столу так, что и тарелки, и мы подпрыгнули.
– Задолбали на хрен. Чего ты до него доколупалась? Что у вас, у баб, за привычка: сначала проебёте, а потом ляжки обоссываете. Любят они друг друга – всё!
Ольга, всегда спокойная, вдруг взвилась.
– А тебе, муженёк, не западло с пидорасом водку жрать? Может, у тебя тоже рыльце в пушку?
Я видел, как Костя сжал кулаки. Я испугался, Светка, по-видимому, тоже: что он сейчас ударит Ольгу. Мы со Светкой с обоих сторон схватили его за руки.
Костя выдернул руки, разлил горилку, мне и себе.
– Олеж, давай на брудершафт. Мне не западло выпить с моим лучшим другом, пусть он хоть черта лысого любит. Поняла? А вот то, что твоя любимая сестричка жизни чужие, как спички ломает, по-твоему, нормально?
Светка, не выдержав, разревелась:
– Дура я, ненавижу себя. Если Софья не отойдет, никогда не прощу себе этого.
Я ее приобнял, и сам не знаю зачем, сказал, что Артур выгнал меня из больницы, что он не хочет меня больше видеть.
Она подняла на меня заплаканные глаза:
– Ты что, действительно его любишь?
У меня ком в горле встал, я понимал, что своим ответом раню ее, но не сказать не мог:
– Никого так не любил, как его. Прости, Светик.
За столом повисло тяжелое молчание. Костя разлил остатки «Горилки», и достал самогон.
Утром я позвонил Артуру. Телефон всё еще был отключен. Наверное, он у него сел, а зарядки нет. И голодом в больнице сидит, поди… Я купил продукты, соку. Взял его запасной зарядник, полотенце, мыло. И на свой страх и риск пошел в больницу.
Он спал на соседней кровати, свернувшись калачиком на голом клеенчатом матрасе. У меня сжалось сердце. Софья Владимировна лежала под капельницей. Глаза закрыты, кожа мертвенно-бледная, одна половина лица как будто выдвинута, вокруг губ синева.
Медсестра подошла ко мне и, молча тронув за рукав, поманила за собой.
– Вы родственник?
Я замялся, не зная, что сказать.
– Не близкий, но родственник.
– Не переживайте, она поправится, все будет хорошо. Она уже разговаривать начала. Правда плохо ещё, но будем надеяться, речь выправится. А ходить пока с палочкой придётся, но дай бог отойдет. Вы её сейчас покормите. Артура можете не будить, он уже вторые сутки без сна, пусть поспит. Я вам сейчас одеяло дам, укроете его.
Софья Владимировна внимательно, молча, смотрела на меня, пока я ее кормил с ложечки бульоном. Я был ей благодарен, что она позволяла мне это делать. Когда я поправил ей подушки, она слабо сжала мою руку. Ее губы с трудом выдавили:
– Это ты?
Я кивнул, и поцеловал ей руку. Уголки её губ дернулись:
– Умеешь подмазаться.
Она говорила вполне понятно. Потом тихонько погладила меня по руке:
– Не обижай его. Он мой единственный, все, что есть.
– Мой тоже. Я никогда его не обижу.
Она тяжело вздохнула. В её глазах было столько боли и осуждения, что мне хотелось взвыть.
– Мама – я и не заметил, как Артур проснулся. Он опустился на колени перед койкой, и уткнувшись в мать, заплакал навзрыд.
Плакал и приговаривал – “Не пугай меня так больше, никогда так не пугай”
Через две недели мы забрали её из больницы. Я жил у Артура. Взял отпуск, не позволив бросить ему учебу, а Софья Владимировна меня поддержала. Еще пошутила:
– Артур, не лишай мать внимания молодого человека. За мной сто лет, так никто не ухаживал.
Ещё через два месяца, мать Артура вышла на работу. И гордо заявила сотрудникам, что чихать она хотела, на общественное мнение. Главное её сын счастлив, а с кем – это уже его дело.
Да хоть бы и с бывшим Светкиным мужем. Сколько баб – вон его от Светки отбивало, и отбить не могли. А Артуру и отбивать не пришлось, сам отбился.
Светка отшутилась, что два брошенных ею мужика, нашли неординарный способ утешения..
Они помирились, и она часто передавала Артуру какую-нибудь работёнку, через мать. Когда мама Артура поправилась окончательно, мы с Артуром переехали ко мне.
Часть 2. Первый снег.
Сегодня выпал первый снег. Это первая наша общая зима. Артур радуется этому первому снегопаду как маленький. Подставил лицо под летающие, серебристые от лунного света, снежинки, и они, как брильянтовая крошка, переливаются в его волосах. Тают на горячих губах, дрожат на длинных ресницах. Боже, как же это сексуально! Я даже представить раньше не мог, что простые снежинки могут так украшать.
А он кружится, смеется, ловит их языком. Я валю его на это белоснежное девственное покрывало. Его губы такие горячие, а щеки холодные и раскрасневшиеся. Целую жаркие губы, зарываюсь рукой в его волосы. Но он выворачивается из-под меня, и вот уже я в сугробе, а он верхом на мне. Я только хотел возмутиться, а он уже накормил меня снегом.
Снег везде: за шиворотом, в рукавах, в волосах, во рту, на лице. Наконец мне удалось поменяться ролями, и теперь он весь в снегу. Я подал ему руку, приводя в вертикальное положение. Обнял и крепко прижал к себе. Он тяжело дышит, весь как ледышка, холодный. Я накрываю его руки своими, дышу на них, пытаясь согреть.
Целую каждый его палец, и ловлю его взгляд. Он смотрит на меня с такой безграничной нежностью, что я таю, как снеговик под лучами солнца. Осыпаю его лицо поцелуями, губами прихватываю его пушистые ресницы, и он все теснее прижимается ко мне.
– Боже, как я люблю тебя. Как же я жил без тебя всё это время?
Он прижимает свои губы к моему уху и шепчет:
– Пойдем в дом, покажешь, как ты меня любишь.
Мы с ним на Костиной даче. Они завтра должны приехать сюда с ребятишками, и мы топим печку, прогревая дом. Завтра к их приезду затопим баню. В прихожей я срываю с него и с себя мокрую одежду. Снега мы нанесли в дом – сейчас лужи потекут, но нам не до этого.
В доме тепло, потрескивают березовые дрова в печке, потихоньку кипит чайник. И так все уютно: по-деревенски расстелены самотканые половички, на стенах развешаны травы, и запах от них одуренный.
Кровать стоит старая, сетчатая полуторка, застеленная огромной периной. И мы проваливаемся в нее, как в громадный сугроб. Я целую плечи, грудь, живот Артура, щекочу языком его соски, он подставляет мне шею.
Я схожу с ума по тебе, я схожу с ума от тебя. И уж точно я сойду с ума, если вдруг тебя – не будет у меня. От этой мысли, я со всей силы прижимаю его к себе:
– Никому не отдам, никому.
Артур поддается бедрами мне на встречу, и я сжимаю его ягодицы.
Немного слюны – и я уже в нем. Его тело в моих руках, глаза закрыты, с губ срывается тихий стон.
Глядя на него, такого расслабленного, мои движения становятся все жестче, мне хочется быть в нем всему, раствориться в нем, достать до самого сердца. О, господи, так не может быть хорошо, так не бывает – когда у тебя мозги на вылет, когда тебя рвет и плющит, когда ты кричишь как раненый зверь.
Вспышка в мозгу, судорога по всему телу, кажется, что ты умер, и душа твоя улетает в рай. Его сердце рвется в твои ребра, а твое отвечает тем же. Ты сжимаешь из последних сил это бьющееся под тобой тело, и наступает смерть. Ты умираешь, чтоб возродиться вновь.
Он гладит твои волосы обессиленной рукой, а ты смотришь в его затуманенные глаза, и не веришь, что он твой, что ты так богат.
А на улице снег – мягкий, пушистый снег. И это ваша первая зима и ты надеешься, что она не будет последней.
Часть 3. Новый год.
Город весь в огнях. Всюду развешаны гирлянды – на киосках, у входа магазинчиков, на столбах. Даже на деревьях. Дух захватывает от такой красоты. На крышах мелких магазинов установлены небольшие крутящиеся елочки, которые сверкают на радость малышне. В общем, Новогоднее настроение горожанам обеспечено. У меня тоже оно приподнято, даже больше – у меня предновогодний мандраж. Это наш с Артурчиком первый Новый год. Я очень хочу, чтобы он был особенный. Чтоб запомнился нам обоим на всю жизнь.
Я ехал с работы к матери Артура: он приболел и был у нее. Она его отпаивала травяным чаем с медом и малиновым вареньем. И еще пыталась, уже который день, накормить нас обоих перекрученным лимоном. При этом воспоминании меня передернуло – терпеть не могу лимон. Голова моя была забита самой главной проблемой – что подарить Артурчику. Как назло, я ничего не мог придумать. Набрал Костин номер, попросил что-нибудь посоветовать. У него же на все случаи любых торжеств был один ответ:
– Купи что-нибудь из золота.
И тут меня осенило. Сердце подпрыгнуло и сладко замерло.
Зайдя в магазин, я направился к прилавку с обручальными кольцами. И теперь красивая коробочка с двумя колечками, лежавшая во внутреннем кармане, грела мне сердце. Всю оставшуюся дорогу до дома Софьи Владимировны я улыбался, как самый настоящий придурок. Теперь мне нужно выдержать эти три дня, и не проговориться Артуру про подарок. Он что-то совсем разболелся. Голос пропал, и он смешно сипел, пытаясь говорить. Нос был красный и натертый. Мама укутала его в два одеяла, насыпала ему в носки горчицы, а горло обернула водочным компрессом. Он был похож на маленького, и вызывал этим своим видом такое умиление, что я еле сдержался, чтобы не зачмокать его насупленную мордаху.
– Ну что, больной, какие прогнозы на Новый год? Носом будешь шмыгать, или все-таки поправишься?
Он что-то просипел, и мне стало его так жалко, что я не удержался и все-таки прильнул к его губам. Софья Владимировна отвернулась, а больной стал как бордовая свеколка.
Дома я не хуже заботливой мамочки носился вокруг Артура. Разогревал ему молоко, заставляя пить его с медом, через каждые пятнадцать минут совал ему градусник в подмышку, помимо этого, льнул к его лбу губами, не доверяя градуснику. Если бы Артур мог говорить, давно бы послал меня, наверное, с такой, чересчур навязчивой заботой.
Наконец он не выдержал моей суеты, и когда я в очередной раз полез к его лбу, он дернул меня на себя. Я тут же со лба переключился на шею, подбородок, грудь, живот и …
Все было горячее, температура была везде. А как было горячо внутри … – это не описать.
Зато после того, как я вытащил из Артура свой «градусник», он весь вспотевший, тут же уснул. Я, счастливый и удовлетворённый – тоже.
На следующий день я перед работой увез Артура к матери. Она взяла на работе отпуск, собиралась в деревню к своей сестре на Новый год. Я сегодня тоже работал последний день,
и уходил на заслуженный отдых без содержания. На работе я то и дело, доставал коробочку с кольцами, любовался ими и представлял, как я делаю Артуру предложение.
От этих представлений меня разбирал смех, и я весь день просидел с улыбкой до ушей, весь в мечтах. Сотрудники на меня махнули рукой, и оставили в покое после того, как я, не глядя, подписал очередную бумажку, качая головой в такт говорившему, словно китайский болванчик.
В себя меня привел телефонный звонок. По мелодии, я уже знал, кто звонит.
Мои предки пять лет, как уехали жить в Германию. Приезжали ко мне только на свадьбу. Звали нас со Светланой с собой, но я не захотел, мой дом был здесь. Узнав о нашем со Светой разводе, они приняли его довольно спокойно. Мама лишь глубокомысленно изрекла: «Слава богу, хоть детей не успели нажить». Звонили они мне так же, как и приезжали – по великим праздникам. Поэтому про Артура они ничего не знали. Помня реакцию Софьи Владимировны, я не торопился их ставить в известность. И когда, взяв трубку, я услышал от своей маман, что на Новый год они приезжают, у меня был шок. Конечно же, я соскучился по родителям, и хотел их увидеть. Но Новый год – я планировал его справлять только с Артуром. Я хотел, чтобы эта ночь была только наша, я мечтал заниматься любовью под наряженной нами елкой. Пить шампанское с его рта, брать шоколад из его губ. Я мечтал сделать ему предложение, надеть на его тонкий пальчик кольцо, и чтобы он надел такое же на мой палец. Я не ПЛАНИРОВАЛ объясняться на Новый год с предками, я не хотел держаться от Артура на пионерском расстоянии. ЧЕРТ, ЧЕРТ, ЧЕРТ!!!!
Все планы коту под хвост.
Приехав к матери Артура, я не знал, как ему сказать о том, что приезжают мои предки, и Новый год придется справлять с ними. Он притянул меня к себе и, заглянув в глаза, прошептал осипшим голосом:
– Олеж, ты чего такой? На работе что-нибудь случилось?
Я рассказал о приезде родителей и затаил дыхание, ожидая его реакцию. Я готов был его утешать, обещать, что Рождество будет только нашим, целовать его и умолять, чтобы он не расстраивался. Но я совсем был не готов услышать, как он обрадовано скажет:
– Так это же здорово! Моя мама тогда тоже будет с нами справлять Новый год. Ты не возражаешь?
Софью Владимировну перспектива познакомиться с моими родителями очень даже вдохновила. И она сразу начала думать, что же им такого приготовить – того, чего они в своей Германии не едали. Получалось, что один я был не в восторге от прибытия собственных предков…
Я решил провести конспирацию на время пребывания предков. Воспользоваться решил Бывшей женой и Костей.
Собрав семейный совет, состоящий из Артура, меня, Софьи Владимировны, Светки, Ольги ну и, конечно, Костика, мы решили, что Новый год будем справлять все вместе. Увидев Светку, мои будут думать, что мы с ней опять вместе.
Стол ломился – наши женщины постарались на славу. Костик нагнал натур – продукта, не доверяя государственному алкоголю. Самогон был пяти видов: на кедровых орешках, на цитрусовых корках, на вишневых косточках, на дубовой коре и на корне женьшеня. Ольга добавила сюда еще домашние вишневую и смородинную наливки.
Отмечать решили у матери Артура.
Я как на иголках стоял в аэропорту. Весь издергался, ожидая родителей. Мне предстояло убедить их, принять приглашение, и отправиться встречать Новый год к Софье Владимировне.
Предки, как ни странно, с радостью согласились. Они, видите ли, хотят разрушать мои планы и прекрасно понимают, что я не собирался сидеть дома один, если бы они не приехали. Поэтому они с радостью познакомятся с моими друзьями. А наговориться мы еще успеем. Они будут гостить у меня до самого Старого Нового года. От этих слов у меня случилась слабость в ногах, и отцу пришлось подхватить меня под локоток. Я чуть не плакал, и все время нащупывал коробочку с кольцами, сжимая её в кармане.
Приняв душ, отдохнув, мы к десяти вечера приехали к Софье Владимировне. Артур открыл дверь, и, бледный как стенка, протянул моему отцу дрожащую руку. Тот ее радостно пожал, не дав Артуру опомниться, насовал ему полные руки гостинцев из Германии.
Увидев Светку, мои немного удивились. Но с теплотой ее обняли и поцеловали.
Костя с Ольгой воспринимались, как само собой, разумеющеяся.
С Костей мы дружили с самого детства, ну Ольга его жена, и вдобавок Светланина Сестра.
Поэтому обнимали его и Ольгу, как родных. Наши с Артуром мамки, спелись через пять минут.
Извинившись, я утащил Артура в спальню, сказав, что мне с хозяином пошептаться надо. Зажав его в угол, присосался к нему, как пиявка. Его всего трясло от волнения. Губы были холодными, руки тоже. Я со всей страстью пытался вдохнуть в него жар. И он с благодарностью его принимал. В дверь постучали, я неохотно от него отстранился. Софья Владимировна зашла в комнату и потрепала меня по голове.
– Олежка, родители у тебя – супер, такие простые. Я как будто их всю жизнь знала.
Держитесь, мальчики и ведите себя прилично. Давайте, идите ко всем.
Я так и не сказал Артуру, что с Рождеством у нас тоже облом.
Посидев за столом и проводив Старый год, мы с удовольствием слушали рассказы моего отца, о жизни в Германии. Но вот уже поднял в телевизоре бокал с шампанским наш дорогой президент. Костя лихорадочно начал разливать шампусик, девчонки жгли какие-то записки и побросав их в бокалы, довольные, повизгивали. Наши с Артуром мамки умиленно на них смотрели, приговаривая:
– Как дети, честное слово.
Я сжал руку Артура под столом. Он ответил на рукопожатие взглядом.
Не знаю, сколько бы мы, пялились друг на друга, но Костя, гад, пнул меня по ноге, скорчив страшную мину. Когда забили куранты, все наперебой стали поздравлять друг друга, и целоваться. Мать с отцом прижали меня с двух сторон. Мамка заплакала, у меня тоже слезы навернулись на глаза. Я почувствовал угрызения совести, что так встретил их, почувствовал, как я по ним соскучился, как сильно я их люблю. Потом я обнял и поцеловал Софью Владимировну, и поймал благодарный взгляд Артура. Костя сграбастал и расцеловал Артурку и меня, прижав нас, друг к другу. Молодчина Костя, знает, что нужно делать.
Пьянка была, как говорится, в самом разгаре. Костькин самогон, не смотря на хорошую закусь, действовал сногсшибательно. А пьяному, как известно, море по колено. Думая, что нас никто не видит, я снова утащил Артура в спальню.
Я целовал его шею и губы с таким упоением, что если бы кто-нибудь зашел, я бы не смог оторваться. Но Артур сам меня от себя кое-как оторвал, причем мои губы никак не хотели отпускать его кожу на шее.
– Олежек, я тебе подарок приготовил, но я тебе его потом подарю, ладно?
– Я тебе тоже кое-что приготовил. Мы с тобой обязательно завтра что-нибудь придумаем и выкроем часик для нас. Угу?
– Угу, – и опять его губы в моих.
Костя нас чуть ли не силой вытащил на свет божий. Все танцевали. Родичи не отставали от «молодежи». Отец как-то странно посмотрел на нас с Артуром. Особенно на Артура. И тут я понял, куда он смотрит. У Артура на шее, красовался огромный свежий засос. А губы были, как пельмешки. Мы с ним спалились. Вляпались так не хило, по самые помидоры.
Я готов был провалиться сквозь землю. Артур засоса и своих губ не видел, поэтому просто покраснел от взгляда моего отца. Батя мой, недолго думая, схватил нас под руки, и весело сказал:
– Пойдем – ка, парни, покурим, – поволок нас на площадку в подъезд.
Софья Владимировна тоже заметила отметину на шее Артура, и схватившись за сердце, села на диван.
Моя мама, подумав, что ей просто плохо, побежала на кухню за водой.
Отец, видя все это, пожал руку матери Артура.
– Все хорошо, мы просто поговорим. Я не враг им, поверьте.
Она, сглотнув слезы, кивнула. Музыка орала во всю, но весело никому уже не было. Костя, Ольга и Света все прекрасно поняли. И только моя мама стояла со стаканом воды и недоуменно на всех смотрела.
В подъезде отец закурил. Артур почти вжался в стену, его трясло, и я, наплевав на все, подошел к нему и обнял. Отец посмотрел на нас в упор, покачал головой.
– Олег, вы из-за этого со Светой расстались? Давно это у тебя? Почему ты молчал? Почему ничего не сказал, прежде чем идти к твоему… – он запнулся, не зная как назвать Артура.
– К моей второй половинке. Со Светой мы расстались раньше, чем я Артура встретил. До этого я на парней не смотрел вообще, если ты об этом спрашиваешь. Артура я люблю. И с этим – вам с мамой – придется или смириться, или отказаться от меня.
– Господи, как тебе такое в голову только пришло? Как можно от своего ребенка отказаться?
И потом, не забывай, где мы с мамой живем. Там такие пары, как вы, в обнимку, не стесняясь, ходят. Так что мы с твоей матерью не такие уж и консерваторы, думаю, постараемся переварить все это. Ну, невестушка, иди я тебя обниму.
Батя мой ехидно лыбился Артуру во весь рот, меряя его не менее ехидным взглядом.
Тот что – то хлюпнул нечленораздельное и как то бочком подошел к отцу.
– Ну, все, чего ты? Перепугались, да? Успокойся, все хорошо будет. А внуков мы Светлану попросим родить, она вроде же, как нам сноха тоже – хлопал добрый батя Артура по спине.
– Батя!
– Тьфу ты. Да не от тебя конечно, придурок. Выйдет же она потом за кого-нибудь. Вот мы и будем их деткам вроде бабушки с дедушкой. Бабки с дедками, никогда лишними не бывают.
Тем более заграничные. Ну, все, пойдемте мамок успокоим. А то они извелись, наверное, уже.
Я так понимаю, все остальные в курсе ваших амуров? Артур, твоя мама знает?
– Знает, батя, знает. Все знают. Любовь, её не скроешь.
– Это точно, – отец кивнул на засос, на Артуркиной шее. – Так значит, Софьюшка, нам сватьей приходится? – его улыбка стала еще шире. Я знал, что батя у меня ещё тот кадр, похренист полный, но честно сказать не думал, что до такой степени.
Артур растерянно посмотрел на отца, шмыгнул носом и сиплым голосом изрек:
– Наверное, я не знаю, как это называется.
Батя смеялся до слез. А Артур так и не поняв, что он сейчас только что ляпнул, с удивлением переводил взгляд то на него, то на меня. Причем я, стоически старался не рассмеяться.
В подъезд стали потихоньку выползать все домочадцы, с беспокойством поглядывая на отца. А он, все еще смеясь, обнял Артура и подтолкнул его к моей матери:
– Ну, принимай, мать, второго сына, куда от них теперь.
Мама моя, как и мать Артура, была заплаканной. Ей, наверное, все уже рассказали.
Она, молча, обняла Артурку, а потом и Софью Владимировну. А я сгреб их всех, вместе с батей.
Все остальные, включая Костю, подозрительно шмыгали носами. У Светки с Ольгой самогон так и лил из глаз. Во дают, прямо как в мелодраме со счастливым концом.
То ли нам с родичами шибко повезло, толи мир меняется?
Я все пытался представить себя на месте отца, получалось плохо.
На следующий день, опохмелившись, наши родители свалили в деревню к Артуровой тетке.
А мы с ним остались наводить порядок.
Отец сказал, что если они приедут, и дома будет бардак, намылит нам шеи. Уже вечером, управившись и приняв душ, мы наконец дорвались друг до друга.
Оторвавшись от губ Артура, я достал кольца. Он улыбался, хитро поглядывая на меня.
– Хочешь предложить руку и сердце?
– Хочу предложить кое какой обмен. Я тебе свое сердце и руку, а ты мне своё.
– УУ, заманчивое предложение. Дайка подумать.
– Я тебе ещё и кольцо в придачу даю, соглашайся. Выгодная сделка.
– В жизни не слышал, то бы так делали предложение.
– Ну, я вообще то, мужикам никогда их не делал, так что опыта маловато. А где это ты наслушался, как их делают?
– В кино, где же еще – он засмеялся и протянул руку, выставив безымянный палец.
– Это значит, что ты согласен?
– А ты что, надеялся, что я откажусь?
Когда стянул с него майку, обомлел: на левом соске Артура красовалось маленькое золотое колечко.
– Нравится? Это мой подарок тебе.
Я готов был кончить, еще ничего не начиная. От одного вида этого пирсинга, у меня в паху начался такой пожар, что я чуть ли не разорвал джинсы на этом сексуальном засранце.
Я вошел в него, как варвар-завоеватель, сорвав с его губ вскрик, кусая его соски, прихватив зубами золотое колечко. Я обезумел. От его тела, от нашего хриплого, прерывистого дыхания. Последний рывок, и мы падаем, падаем, падаем…. Или летим, как летают только во сне.
Часть 4. БОЛЬ.
Уже месяц, как Артур на практике в Новосибирске. Завтра он приезжает.
Этот месяц прошёл быстро, я торопился сделать ремонт до приезда Артура.
Скучал по нему – не передать словами. Сердце грело в этой вынужденной разлуке только желание сделать сюрприз любимому человеку. Возился каждый день, чуть ли не до утра, притупляя работой тоску. И вот сегодня он приезжает. Через два месяца у него защита. Слава богу, хоть с армией проблема решилась, я так боялся, что Артурку после института, загребут служить отечеству. Я конечно, не против службы в армии, но мысль, что я не буду видеть его полтора года, меня приводила в ужас.
В аэропорту еле сдержался, чтобы не сграбастать и не сдавить в железные тески объятий.
Артур был каким-то заторможенным, неохотно отвечал на мои расспросы, пока мы ехали домой. Я списал это на усталость. Когда он вошел в квартиру, то восторженно ахнул.
– Нравится? – я наконец присосался к его губам, прижимая к стене в прихожей.
– Да, очень. Когда ты только успел? – он как-то мягко выворачивается из моих объятий. Проходит в комнату и с каким-то отрешенным и, как мне показалось, виноватым видом плюхается на диван. Меня это насторожило, но особо я значения его поведению не придал.
– Давай, прими душ и за стол. Я романтический ужин сообразил по поводу твоего приезда. Как же я соскучился, – не удержавшись, валю его на диван и начинаю целовать.
– Олеж, я в душ пойду. Ты грей пока свой ужин, – он вывернулся из-под меня.
Я растерялся. Не так я представлял нашу встречу. У меня внутри все кипело от нетерпения – зацеловать его, затискать. Я думал, что и Артур должен чувствовать то же самое. Но что-то было не так. Страх холодной змейкой стал заползать и сворачиваться в сжавшемся от нехорошего предчувствия сердце.
Ужин прошел как-то вяло. Он с неохотой рассказывал о своей поездке, я буквально вытягивал у него все клещами. Что-то случилось, я это чувствовал, но до смерти боялся спросить у него. Вернее, боялся услышать ответ. Взял самую крупную клубнику, опустился перед ним на колени и провел сливками по его губам. Он поддался мне на встречу, прихватил ягоду губами, и она исчезла у него во рту.
Я тут же приник своим ртом к его, а мой язык последовал за клубникой. Его губы, открылись навстречу поцелую, руки зарылись в мои волосы и он опустился на пол рядом… Желание, сдерживаемое целый месяц, расплавляло мозг, жарило необъятным пламенем всё нутро. Руки лихорадочно ласкали кожу, губы и язык, не могли насытиться поцелуями.
