Текст книги "Убийство Моцарта"

Автор книги: Дэвид Вейс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

12. Досмотр

У городских ворот Вены несло караул такое множество солдат, что у Джэсона создалось впечатление, будто они въезжают в строго охраняемую крепость. Всё вызывало у него удивление. Вот уже десять лет Вена не знала войны, а злейший враг Габсбургов Наполеон почти три года лежал в могиле. И тем не менее, куда бы он ни бросил взгляд, повсюду он видел солдат. По приказу караульного Ганс остановил карету, но солдат грубо потребовал, чтобы они съехали на обочину. А когда Ганс замешкался, караульный под уздцы стащил лошадей с дороги, чуть при этом не опрокинув экипаж. Через мгновение императорская карета бешеным галопом промчалась через ворота. Караульный облегченно вздохнул, а Джэсон подумал, что не стащи их караульный с императорского пути, им не миновать смерти.

Наконец им велели стать в очередь к таможенному чиновнику. Ожиданию, казалось, не будет конца, и Джэсон совсем отчаялся. До Вены они ехали без задержек, не встречая препятствий, а тут власти дотошно проверяли все бумаги и документы. Уж не делается ли это нарочно, чтобы их запугать? Двор был переполнен торговками, священнослужителями, крестьянами и каретами других приезжих. Дебору раздражала задержка и толпа людей, таращивших на них глаза. Ее страшили солдаты и чиновники, шныряющие вокруг, казалось, они следили за каждым их движением. Значит, Вена на самом деле не такой уж мирный город?

Джэсон увидел бродячих музыкантов и, прислушиваясь, высунулся из окна кареты, но они вразброд пиликали какой-то жалкий вальс, и он разочарованно отвернулся. С тех пор, как они въехали в Австрию, ему еще ни разу не довелось услышать музыку Моцарта.

– Таможенный чиновник досматривает дилижанс, – вывела его из задумчивости Дебора. – Теперь очередь за нами.

– Что он говорит? У него в руках какой-то длинный список.

– Это список запрещенных в Вене книг.

– Но ведь Габсбурги сейчас не воюют. Никто в Европе не воюет. Именно поэтому мы тронулись в путь.

– Чиновник говорит, что в Вене запрещены Мольер, Вольтер, Бомарше.

– Бомарше? – изумился Джэсон. Он читал «Женитьбу Фигаро», чтобы уяснить, каким изменениям подвергли ее да Понте и Моцарт. – Но ведь Бомарше не запрещен ни во Франции, ни в Англии.

– А это Вена. Наверное, власти опасаются французов, которые позволяют себе критиковать дворянство.

Суровый таможенный чиновник вдруг громко рассмеялся. Он разглядывал книжицу, обнаруженную у престарелого священнослужителя.

Люди вокруг притихли, с любопытством ожидая скандала. Старик-священник съежился от страха, но остальным пассажирам дилижанса эта сцена доставляла явное наслаждение.

Таможенный чиновник с издевкой прочел название: «Удивительная история изнасилования монахини или двадцать лет в венском публичном доме».

– Мне кажется, господин чиновник, вы ошиблись, – прошептал священник.

– Разве это не ваша книжонка? Я нашел ее у вас.

– Мне ее дали.

– Кто дал? Священник молчал.

В разговор вступил один из пассажиров:

– Я видел, как он ее покупал. У хозяина гостиницы в Линце. Меня удивило, что в ней могло его заинтересовать.

– Вы заметили, сколько он заплатил?

– Заметил. – Пассажир походил на сыщика. – Пять гульденов.

Таможенный чиновник обратился к священнику:

– Вас обманули. В Вене эту книжонку можно приобрести за три. – Чиновник отдал ему книгу со словами: – Это безобидное чтение. Не хотите ли купить более полезную книгу? К примеру, «Венские публичные дома». Всего за два гульдена.

Священник поспешно отказался, а Дебора увидела, как один из пассажиров сунул таможеннику два гульдена. Но улыбка Деборы заставила чиновника нахмуриться. Он махнул рукой, разрешая дилижансу проехать, и, разглядев на дверцах кареты герб, подозвал полицейского офицера.

– Взгляните на эту карету. Уж не краденая ли она?

– Как вы смеете! – вспылила Дебора.

– А, значит, вы англичане, – сказал таможенник.

– Мы американцы.

– Тем хуже. Откуда у американцев карета с дворянским гербом?

– Мы ее купили.

Таможенник повернулся к полицейскому офицеру:

– Теперь вы понимаете, что я имею в виду, господин Жакнель.

Жакнель был почти карлик, на редкость уродливый, с изрытым оспой лицом и без нескольких передних зубов.

– У нас есть купчая! – воскликнула Дебора. Джэсон не мог отыскать расписку. И офицер отобрал у них паспорта, даже не заглянув в них. Дебора, вспомнив привычку Джэсона прятать важные бумаги в книгах, торопливо развязала пачку книг, купленных в Лондоне и Париже, и обнаружила расписку в томе Бомарше. Но, повертев книгу в руках, таможенник объявил:

– Придется осмотреть весь ваш багаж. Полицейский офицер знаком показал, что уступает место другому чину, господину Швейну; солдаты молча взирали на происходящее.

Швейн, сообразив, что здесь будет чем поживиться, – он обнаружил шекспировского «Юлия Цезаря», где речь шла покушении, и также конфисковал его, – подозвал своего начальника господина Путтлина.

Старший таможенный чиновник решил самолично обследовать карету, всем своим видом показывая, что уж его-то не проведешь. Но его гигантская туша застряла в дверцах кареты. Потребовались титанические усилия, чтобы его высвободить. Карета опасно накренилась, а новое колесо готово было вот-вот отвалиться, когда Путтлина наконец освободили, и в карету снова залез Швейн. Швейн обнаружил и другие запрещенные книги; с торжествующим видом он извлек сочинения Руссо и Мольера, которые тоже конфисковал.

Отчаяние охватило Джэсона. Почему Отто Мюллер не предупредил его? Но он тут же вспомнил, что его друг не мог знать всего этого, ведь он покинул Вену много лет назад. Джэсон потребовал книги обратно, но полицейский наотрез отказался их отдать.

– Эти французские книги пропитаны бунтарским духом и поэтому запрещены, – пояснил Путтлин.

– Разве Мольер и Шекспир революционеры? – удивился Джэсон.

– Их идеи предосудительны, – отрезал Путтлин. – И довольно разговоров. Я и так слишком долго провозился с вами. Этих книг достаточно, чтобы вам запретили въезд в Вену.

– Но, если я не ошибаюсь, в Вене ставят «Свадьбу Фигаро»?

– Весьма посредственная опера. Я, как и многие другие, предпочитаю Штрауса.

Джэсону показалось, что над ним рушится небо, упавшим голосом он пробормотал:

– Наши паспорта в порядке.

– Это решит полиция. – Путтлин удовлетворенно улыбнулся.

– В Венском банке у нас крупная сумма денег, – вмешалась Дебора.

– В каком банке? – спросил Жакнель.

– У банкира Антона Гроба. У нас в Вене есть и другие Друзья.

– Кто, например?

Дебора чуть было не назвала Эрнеста Мюллера, но Джэсон, понимая, что это может повредить Мюллеру, сделал ей неприметный знак.

– Так кто же эти друзья? – настаивал Жакнель.

– А какое у вас право задавать подобные вопросы?

– Я сейчас позову чиновника по делам внутренней безопасности, – вскипел Жакнель.

В знак того, что он состоит на службе у императора и обладает властью как над полицией, так и над армией, рукава и лацкан цивильного сюртука Губера украшала эмблема Габсбургов. Этот средних лет судебный следователь подчинялся лишь самому имперскому канцлеру князю Меттерниху, а острый подбородок, сухое лицо, тонкие губы и водянисто-серые глаза свидетельствовали о холодной сдержанности его натуры. Губер в равной степени владел английским, французским и немецким; он с бесстрастным видом выслушал доклад о результатах досмотра. Затем, заглянув в паспорта американцев, но не возвращая их, обратился к ним по-английски:

– Имеются ли у вас какие-либо книги о Бонапарте, господин Отис?

– Нет.

– Говорите правду, – предупредил Жакнель. – Мы все равно их найдем.

– Повторяю, что нет. К чему мне книги о Наполеоне?

– После смерти Наполеон обрел ореол героя-мученика, – заметил Губер. – Молодежь легко воспламеняется. А вы увлекаетесь Бомарше, любимым автором Наполеона.

– Я американец и не интересуюсь Наполеоном.

– Но вы читаете «Безумный день, или Женитьба Фигаро», пьесу, запрещенную в империи Габсбургов.

– Однако опера разрешена.

– Некоторые считают это ошибкой. Но пьеса находилась под запретом даже во времена Иосифа.

– Тем не менее, никто не станет отрицать, что музыка прекрасна.

– Смотря на чей вкус. О самом же Фигаро не может быть двух мнений. Он бросает вызов обществу. Признаю, он умен, тонок и даже забавен, но в душе коварен и зол и всегда берет верх над хозяином.

– И все же оперу в Вене ставят?

– Князь Меттерних считает, что народ нуждается в некотором умиротворении. Но я не разделяю мнения, будто Моцарт был так уж наивен и прост.

Явись сегодня в Вену сам Иисус Христос, ему бы, наверное, тоже отказали во въезде как нежелательной личности, с горечью подумал Джэсон.

– Если вас не интересует политика, Отис, что же вас интересует?

– Меня интересует музыка. Я приехал в Вену изучать музыку.

– Из далекой Америки? – недоверчиво спросил Губер.

– Вена – родина величайших композиторов на земле: Глюка, Гайдна, Сальери, Моцарта, Шуберта, Бетховена.

– Бетховен не берет учеников, а Шуберт вообще никогда не давал уроков.

– Зато есть Сальери! – Слова эти вырвались у Джэсона сами собой.

– Почему вас занимает Сальери? – Губер насторожился.

Джэсон понял, что затронул опасную тему.

– Он прославился как знаменитый педагог, у него учились Бетховен и Шуберт.

– Сальери болен.

– Значит, он все еще жив! – Джэсон не мог скрыть своего облегчения.

– А откуда вам известно, что он болен?

– Откуда?… Но вы сами только что об этом сказали.

– Но вы знали об этом и раньше, Отис?

– Я знал, что он стар, а старики часто болеют. – Джэсон постарался взять себя в руки.

– А почему вас интересует «Свадьба Фигаро»?

– Я же говорил вам, что люблю музыку.

– Скажите прямо: для чего вы приехали в Вену?

– Помните, что вас могут арестовать за обман властей, – угрожающе прибавил Жакнель.

Джэсон в отчаянии посмотрел на Дебору.

– Мой муж плохо владеет немецким, – пояснила она.

– Но мы беседуем по-английски, госпожа Отис, – заметил Губер. – Я больше не могу ждать. Если вы не объясните цель вашей поездки, я буду вынужден отобрать ваши паспорта, а вас самих арестовать.

– Мой муж приехал в Вену, чтобы повидаться с Бетховеном. У него есть к нему дело.

– Какое? Уж не политическое ли? Бетховен известен своими республиканскими взглядами.

– О, нет! Наше бостонское Общество Генделя и Гайдна поручило моему мужу сделать Бетховену заказ на ораторию.

К счастью, на этот раз Джэсон помнил, куда положил бумаги. Письмо от Общества он носил в кармане и извлек его вместе с толстой пачкой банкнот.

Прочитав письмо, Губер спросил:

– А какие услуги вы оказываете вашему Обществу в Бостоне?

– Я сочиняю для него музыку. Ее исполняют в американских церквах.

Губер долго рассматривал молодое, лицо Джэсона, его подтянутую стройную фигуру в дорогом синем сюртуке. Этот американец выглядит вполне благопристойно, мелькнуло у Губера, но откуда у него столько денег, музыканты ведь все нищие. А эти книги? Что-то тут не то. Но он постарается добраться до истины. Терпения у него хватит. Даже для таких вот упорных хитрецов.

– Вы, разумеется, поклонник Бетховена? – спросила Дебора.

– Поклонник? – в тоне Губера прозвучал сарказм. – Ему не мешают сочинять, однако это не значит, что его музыку одобряют. Бетховен политически неблагонадежен. Но он имеет влиятельных друзей при дворе и пользуется покровительством брата императора эрцгерцога Рудольфа. И все-таки мы следим за каждым его шагом. – Губер повернулся к другим чиновникам, на протяжении всего допроса стоявшим навытяжку. – Весь багаж осмотрен?

– Весь, господин Губер, – хором подтвердили чиновники.

– И ничего больше не обнаружено?

– Ничего, господин Губер, – подхватил Жакнель.

– Просмотрите все снова! – приказал Губер. – Да повнимательней!

Оскорбленные до глубины души, Джэсон и Дебора молчали. Солдаты вновь все перерыли, но ничего больше не обнаружили, однако Губер не извинился и не вернул им паспортов.

– Вы разрешаете нам въезд в Вену? – спросил Джэсон.

– Где вы собираетесь остановиться?

– В какой-нибудь гостинице в центре города.

– На вашем месте я бы остановился в «Белом быке» на площади Ам Гоф.

– Почему?

– Говорят, там останавливался Моцарт. Да, кроме того, «Белый бык» расположен поблизости от полицейского управления.

– А наши паспорта? Когда вы нам их вернете? – спросил Джэсон.

– Не сейчас. Поскольку вы собираетесь посетить Вену.

– А если мы захотим поехать куда-нибудь еще, например, на юг, в Италию или обратно в Мангейм?

– Тогда я немедленно их вам презентую.

Джэсон испытывал противоречивые чувства, понимая, что должен принять важное решение. Но разве смел он отступить, достигнув обетованной земли. Он никогда бы не простил себе этого.

– Ну, а если мы последуем вашему совету и остановимся в этой гостинице? – спросил он.

– Я дам вам временное разрешение до завтра. А завтра вы явитесь в полицейское управление на Грабене, – хозяин гостиницы покажет вам дорогу, – и если ответите на все наши вопросы, вам вернут паспорта, при условии, конечно, что, живя в Вене, вы будете являться в полицию. Как можно поручиться, что вы не заражены вредными идеями и не замышляете чего-то, хотя и явились сюда изучать музыку?

Пока Джэсон колебался, брать ли ему адрес «Белого быка» и временное разрешение, Дебора страстно мечтала только об одном: чтобы какая-нибудь сила перенесла их обратно в Бостон. Все чиновники и особенно Губер, самый жестокий из всех, были ей ненавистны. Она готова была сдаться, но понимала, что если не поддержит сейчас Джэсона, то потеряет его навеки.

– Благодарю вас за гостиницу, – сказал Джэсон и взял листок с адресом и разрешение. Он хотел уже сесть в карету, когда Губер его остановил:

– А как насчет вашего кучера? Он у вас в постоянном услужении? Судя по его бумагам, он уроженец Мангейма.

– Мы наняли его, чтобы доехать до Вены, – сказала Дебора.

– Если он останется в вашем услужении, вам придется за него отвечать. Помните, в полицейском управлении вас об этом спросят.

Губер знаком отпустил солдат и троих чиновников и затем, почти любезно, спросил:

– Сколько вы отдали за карету?

– Двести гульденов.

– Вы переплатили. Вас обманули. Да, конечно, французские кареты крепкие и с хорошими рессорами, но ваша не стоит больше ста.

– Разве она французской работы? – удивился Джэсон. – Я купил ее в Мангейме. Продавец сказал, что она принадлежала немецкому барону. Не так ли, Ганс?

– Да, господин Отис, – подтвердил Ганс. Не попасть бы ему в беду с этими американцами, подумал он.

– Считайте, что вам повезло, если вы выручите за нее в Вене хотя бы семьдесят гульденов. Но на вашем месте я бы не стал ее продавать. В Вене нелегко нанять экипаж.

К тому же, решил Губер, такую карету с гербом легко опознать и установить за ней слежку.

– Спасибо за совет. Нам можно ехать? – спросил Джэсон.

– Да. – И когда Ганс взялся за вожжи, Губер добавил: – Бетховен живет поблизости от «Белого быка». Значит, до завтра. Жду вас утром в полицейском управлении.

Они ехали по улицам Вены, и Дебора, потрясенная событиями этого ужасного дня, никак не могла успокоиться. Чем глубже мы погружаемся в незнаемое, думал Джэсон, тем больше оно сулит нам неожиданностей. Из головы не выходила угроза Губера: «Вы теперь не в Америке». И, видя повсюду солдат на венских улицах, он жалел, что находится так далеко от родного Бостона.

13. Дорога, которой не видно конца

Им понравилась гостиница «Белый бык» на площади Ам Гоф, она мало изменилась со времен Моцарта, и хозяин похвастался, что шестилетний Моцарт останавливался в ней, когда впервые приезжал в Вену. Полицейское управление находилось поблизости.

Утро было солнечное, теплое, по-осеннему прозрачное, но у Джэсона было тяжело на душе. События у городских ворот оставили неприятный осадок и не давали покоя. Обыск и допрос настолько его потрясли, что он уже не испытывал радости от пребывания в том самом доме, где некогда обитал Моцарт.

Карета проехала по Богнерштрассе через Кольмаркт, по Грабену до полицейского управления, минуя многие места, в свое время хорошо знакомые Моцарту, но ничто не могло развеять мрачного настроения Джэсона. Моцарт жил и на Кольмаркт, и на Грабен, этот город Моцарт любил, но сегодня Джэсону все было безразлично. Сколько раз он предвкушал свой первый день в Вене, мечтал насладиться каждым ее уголком, а теперь должен думать о том, какой допрос ему учинят в полицейском управлении.

Полицейское управление оказалось мрачным серым зданием с зарешеченными окнами и тяжелыми коваными дверями. Джэсон оставил Ганса на улице, а сам с Деборой проследовал за караульным в темную приемную. На грубо сколоченных скамьях, в спертом воздухе сидело множество людей; то были крестьяне, приехавшие в Вену искать работу.

Дебора с трудом разбирала их провинциальный гортанный говор.

– Долго ли нам придется ждать? – спросила Дебора караульного.

– До конца дня. А может, и до завтра. Некоторые дожидаются целую неделю.

– Но нам назначено свидание. Караульный насмешливо улыбнулся.

Но когда Дебора сунула ему два гульдена и сказала, что их ждет сам господин Губер, караульный быстро припрятал деньги и велел им следовать за ним.

После неприглядной приемной кабинет Губера поразил Джэсона своим убранством, говорившим об изысканности вкуса хозяина. Тяжелые красного бархата занавеси закрывали окна, стулья блестели позолотой, массивная печь из белого кафеля занимала весь угол, а сам Губер восседал за отделанным мрамором столом. Он явно поджидал их. Его отлично сшитый серый сюртук и шелковый галстук отвечали самой последней моде. Однако встреча, видимо, не обещала ничего хорошего.

Заметив, что Дебора разглядывает обнаженную, в человеческий рост мраморную фигуру, Губер гордо объявил:

– Это Венера, госпожа Отис, она скрашивает мне жизнь. Как вы ее находите?

– Прошу вас, господин Губер, верните наши паспорта.

– Вы не одобряете моего вкуса?

– Мы приехали сюда из Бостона не для того, чтобы изучать искусство.

– Не сомневаюсь.

Наступило неловкое молчание, и Джэсон поспешил добавить:

– Господин Губер, вчера вы заверили нас, что отдадите нам паспорта.

– Неправда, я только сказал, что вам необходимо явиться сюда и ответить на некоторые вопросы. Это неизбежная формальность, пока вы находитесь в нашем государстве.

– Что вы хотите знать, господин Губер? – спросил Джэсон, с трудом сохраняя невозмутимость.

– Антон Гроб говорит, что у вас надежные рекомендации и что ваш свекор влиятельный бостонский банкир. Он прислал Гробу на ваше имя тысячу гульденов. Как вы предполагаете ими распорядиться?

– Это наше личное дело, – возмутилась Дебора.

– Советую вам отвечать на мои вопросы.

– Но это вас не касается.

– Госпожа Отис, нас касается все происходящее в Вене. Как долго вы собираетесь пробыть в городе?

Деборе нетерпелось ответить: ни единого дня, но она сдержалась:

– Все зависит от мужа. И от его встречи с господином Бетховеном.

– Нам нужны точные сроки.

– Мне потребуется около трех месяцев, господин Губер, – ответил Джэсон.

– И где вы собираетесь их провести?

– В Вене.

– Только в Вене?

– Возможно, также в Зальцбурге.

– Отчего в Зальцбурге?

– Говорят, что красивый город. Он заслуживает посещения.

– К тому же там родился Моцарт.

Джэсон хотел было ответить, что ему это безразлично, но Губер опередил его:

– Вы явно интересуетесь Моцартом. Гроб лишь подтвердил мои подозрения. Ваш свекор написал об этом Гробу. Насколько я понимаю, господин Пикеринг не разделяет этой вашей страсти. Надеюсь, вас интересует только его музыка.

– Я уже говорил, господин Губер, что я композитор. Здесь я могу пополнить свое музыкальное образование.

– И, тем не менее, для посещения Зальцбурга вам потребуется особое разрешение.

– Это правило обязательно для всех? – удивился Джэсон.

– Для некоторых, по нашему выбору. Все законы и правила, установленные государством, должны беспрекословно выполняться.

Тоном учителя, допрашивающего провинившихся учеников, Губер спросил, где и когда они родились и какое положение занимают в Америке, а затем поинтересовался:

– Есть ли у вас родственники или друзья в Австрийской империи?

Джэсон ответил, что нет, но что он надеется познакомиться с друзьями Бетховена и, возможно, Гайдна и Моцарта.

Дебора добавила, что ее муж не только композитор, но и хороший пианист. Лучше она назвала бы меня просто банковским служащим, подумал Джэсон.

Им показалось, что допрос окончен, но Губер спросил:

– А вы не студент?

– Нет. Правда, вы можете считать меня студентом, изучающим музыку Бетховена.

– И вы не собираетесь поступать в здешний университет?

– Нет! К чему мне это?

– Но вы ведь останавливались в Гейдельберге?

– Да. Потому что Гейдельберг находится на пути в Вену.

– Не встречались ли вы там со студентами? Университетские студенты – главные зачинщики всех беспорядков, – зло сказал Губер. – Особенно в немецких княжествах и Гейдельберге. Мы не спускаем с них глаз. Мой вам совет, держитесь от них подальше.

– Мы это будем иметь в виду. Спасибо за предупреждение, господин Губер, – сказала Дебора.

Теперь они не сомневались, что Губер вернет им паспорта, но тот протянул им временные визы, поперек которых написал: «Действительны до 1 января 1825 года».

– На три месяца. Если вы захотите пробыть здесь дольше, придется обратиться ко мне за продлением.

– Но вчера вы сказали… – начала Дебора.

– Я обещал вернуть вам паспорта, если вы удовлетворительно ответите на все вопросы. Вы на них не ответили. Кроме того, у вас нашли запрещенные книги.

– Я не знал, что они у вас запрещены, – сказал Джэсон.

– Это не оправдание. Вас можно арестовать за одни только книги. Вот они – пагубные последствия демократии. Мы пресекаем их в корне. Пока вы живете в Вене, вам следует докладываться в полицию. А теперь, прошу вас, по двадцать гульденов за каждую временную визу. Кстати, что вы собираетесь делать с вашим кучером?

– Можно ли нам его оставить?

– В таком случае заплатите также и за него.

– Сколько стоит вид на жительство, господин Губер?

– Пять гульденов.

Джэсон молча уплатил деньги.

– Ну как, вы уже встречались в гостинице с призраком Моцарта?

– Я не верю в призраков.

– Если надумаете переехать, сообщите нам свой новый адрес.

– А когда мы получим паспорта?

– Когда мы разрешим вам выезд из Вены.

– Это все? – спросил Джэсон, кипя от бешенства.

– Запомните, что за общественный покой и порядок в Вене отвечаю я.

Вернувшись в гостиницу, Джэсон послал Ганса к Антону Гробу с просьбой назначить им встречу, и банкир прислал немедленный ответ: он приглашал их к себе на Кольмаркт завтра вечером. А пока Джэсон решил осмотреть дворец Коллальто, тот самый, где Моцарт играл шестилетним ребенком. Дворец был совсем рядом, стоило только пересечь площадь Ам Гоф. Джэсон видел его из окна гостиницы.

Остановившись перед дворцом, Джэсон внимательно рассматривал это обширное, в пять этажей здание с многочисленными высокими окнами. Ему вдруг явилась мысль постучать в дверь. На стук отворил ливрейный лакей.

– Могу ли я видеть управляющего? – спросил Джэсон. – Я приехал из Америки, чтобы собирать сведения о Моцарте.

Ничуть не удивившись, словно просьба была самой обычной, лакей кивнул и отправился за управляющим. Через минуту к ним вышел высокий сухощавый старик с бесстрастным лицом. Он представился как Христоф Фукс, главный управляющий его сиятельства графа Коллальто.

– Правда ли, что Моцарт ребенком давал концерт в этом дворце? – спросил Джэсон.

– Сущая правда. – Управляющий оживился и снисходительно посмотрел на настойчивого молодого человека. – Я сам слышал его игру.

– Но ведь это было более шестидесяти лет назад! – удивилась Дебора.

– Я навсегда запомнил тот необычайный день. Мне было двадцать лет. В те времена главным управляющим у графа был мой отец. Я никогда не видел ничего подобного. Моцарт был удивительным ребенком.

– Гости остались довольны его игрой? – спросил Джэсон.

– Они болтали весь концерт от начала до конца. – А потом вам еще приходилось его видеть?

– Не раз. Много лет спустя, незадолго до смерти, он жил поблизости, на Юденграссе. Но тогда он уже потерял всех своих богатых покровителей. Однажды, за год или два до смерти, я видел его у входа в соседнюю иезуитскую церковь, где исполнялась, его месса, и мой хозяин граф Коллальто прошел мимо, не сказав ему ни слова. Словно его сиятельство никогда и знаком с ним не был. Мне думается, графу очень не понравилась его опера «Свадьба Фигаро».

– А вам она понравилась?

Христоф Фукс улыбнулся, но промолчал.

– А вы говорили с ним тогда в церкви?

– Да, после ухода графа.

– И Моцарт с вами беседовал?

– Милая госпожа, ведь мы с ним часто обедали в одной таверне.

– Неужели вы так хорошо его знали?

– В мои обязанности входило устройство концертов и заключение торговых сделок.

– А не жаловался ли он когда-нибудь, что к концу жизни знать отвернулась от него? – спросил Джэсон.

– Он был не в фаворе у большинства вельмож, и знал это, но когда об этом заходила речь, он смотрел на все добрым спокойным взглядом и лишь пожимал плечами. Он продолжал сочинять свою музыку, а все остальное ему было безразлично.

– Как вы думаете, он подозревал, что тяжело болен?

– Тяжело болен? Всего за два месяца до смерти он сочинил целых две оперы.

– Тогда отчего он умер таким молодым?

– Я и сам себя спрашивал об этом.

– Может, причиной было его слабое здоровье? Болезнь почек, как утверждал его доктор?

– Сомневаюсь. Разве только в том повинен был сам доктор.

– Каким образом? – спросил Джэсон.

– По небрежности или по какой другой причине.

– Вы серьезно так думаете?

– Я знал лечившего его доктора. Известно ли вам, – управляющий показал на площадь Ам Гоф, – что тут происходили рыцарские поединки Габсбургов? А теперь лошади имперской кавалерии так громко стучат по булыжникам, что не дают спать. Видно, они до сих пор воображают, что воюют с Бонапартом.

– Почему они так боятся Бонапарта? Ведь он давно в могиле.

– Но идеи его живы. Бонапарт был человеком, который сам пробил себе дорогу.

– И стал императором!

– Императором по заслугам, не по рождению. Но вы, кажется, интересуетесь Моцартом?

– Да. Мы говорили о причинах его смерти.

– Хотите знать правду? – спросил Фукс.

– Кто же этого не хочет. Вам известны подробности его смерти?

– На мой взгляд, во всем виновны доктора.

– И вы можете это доказать? – недоверчиво спросила Дебора.

– Да. Тому есть свидетель, Йозеф Дейнер. Он был хозяином таверны, которую посещал Моцарт почти до самой смерти. Дейнер рассказывал мне, что первый заметил, что у Моцарта стало со здоровьем плохо; Дейнер пригласил доктора и потом был с больным до самого конца.

– И этот Дейнер жив? – Рассказ Фукса показался Джэсону убедительным.

– Вроде бы жив. Я слишком слаб, чтобы выходить из дома.

– А где проживает Йозеф Дейнер?

– Его таверна была на… – Фукс беспомощно вздохнул. – Не припомню. В 1790 году его таверна находилась не на Грабен и не на Кольмаркт, а на какой-то другой улице, неподалеку от тогдашней квартиры Моцарта. Поэтому Моцарт часто в ней обедал. Я несколько раз там с ним сиживал. Он не отказывался от стакана вина, когда ему позволяло здоровье. Разве такое можно забыть? У него был капризный желудок. Некоторые кушанья шли ему на пользу, а другие вызывали боли. – Фукс покачал головой. – Уж эти мне доктора.

– Вы знали и Сальери? – спросил Джэсон.

– Императорского капельмейстера? Как же, знал. А вот где жил Дейнер, не припомню.

– Может, мне лучше зайти в другой раз, завтра?

– Не стоит. Если я сегодня не вспомнил, то и завтра не вспомню. Нужно отыскать дом, где Моцарт провел свои последние дни.

– А вы не ошибаетесь?

– Он был рядом с таверной Дейнера. Дейнер рассказывал мне, что помог Моцарту добраться до квартиры в тот день, когда Моцарт в последний раз вышел на улицу. Потом он слег и уже больше не вставал, а вскоре скончался, – Фукс заметно опечалился. – Сегодня я сам не свой. Мне предложили уйти на покой, а я прослужил здесь всю жизнь. Всю жизнь служишь одному хозяину, и вдруг всему приходит конец, и ты остаешься в полном одиночестве, никому не нужный.

Управляющий потянул за ручку звонка и, прежде чем Джэсон успел промолвить слово, лакей отворил дверь, взял Фукса под руку и увел его внутрь, в мертвую тишину старого дворца.

Яркое солнце и оживление, царящее на площади Ам Гоф, немного рассеяли мрачные мысли Джэсона; где-то в этом городе есть люди, которые помогут ему найти Йозефа Дейнера или хотя бы одного из докторов, лечивших Моцарта.